Язык как средство конструирования гендера

Речевые действия такого рода могут быть как осознанными, так и непроизвольными; выбор той или иной формы зачастую происходит автоматически, подобно тому, как в неформальной обстановке разговорное слово автоматически употребляется вместо книжного, а эллиптическое предложение - вместо полного. Еще П. Стросон указывал, что намерение говорящего не всегда обладает тем качеством, которое в психологии именуется произвольностью, преднамеренностью [Стросон 1986]. Т.Н. Ушакова и Н.Д. Павлова отмечают, что существует немало свидетельств «непроизвольности, неосознанности вербальных намерений» [Ушакова, Павлова 2000: 32]. О том же свидетельствуют исследования психологов по имплицитной гендерной стереотипизации [Banaji 1996; 2002].

C учетом этого, представляется возможным говорить о двух формах конструирования гендера в предвыборном дискурсе - (1) манипулятивная апологетика и критика и (2) нормативное конструирование. В первом случае речь идет об эксплуатации гендерных стереотипов для оказания определенного воздействия на избирателя; во втором - об осознанном или автоматическом следовании гендерным нормам, т.е. характерным для данной культуры представлениям об уместности или неуместности тех или иных речевых форм и моделей для женщины или мужчины. Остановимся на типовых ситуациях, в которых имеет место прямая апелляция к гендеру или контекстуальная импликация гендерных смыслов.

Условия, в которых находятся участники предвыборной кампаниии, обусловливают известное единообразие интенциональной структуры выступлений. Претенденты имеют общую цель - привлечь избирателей к своей кандидатуре, и эта цель задает типовые характеристики предвыборных выступлений: стремление к апологизации и направленность на критику оппонента.

Стремление к апологизации - «представлению в выигрышном свете себя лично, своей партии, программы» [Ушакова, Павлова 2000: 201] - проявляется эксплицитно (в форме высказываний, напрямую приписывающих кандидату те или иные позитивные характеристики) и в опосредованной, имплицитной форме. Апелляция к гендеру с целью апологизации у кандидатов-мужчин, как правило, (вос)производит стереотипы доминантной мужественности: «…посмотрите, какие настоящие мужики стоят! Разве красивые женщины за нас не проголосуют!» (Коммерсант 24.05.2003); "Покажи им бицепсы - пусть увидят, что такое новый русский президент!" (Российская газета 15.01.2004). В выступлениях женщин эксплуатируется гендерный стереотип о мужской агрессивности и женской мягкости, толерантности; «мужская» политика позиционируется как аморальная: «Женщина может стать Президентом России не раньше, чем через 10-15 лет. Об этом заявила на встрече с журналистами в Петербурге кандидат в Президенты РФ Ирина Хакамада. По ее словам, это произойдет тогда, когда “страну доведут до ручки”, а люди устанут от “маскулинной жестокости, и захотят чего-нибудь более материнского”» (http://www. hakamada.ru/ Statement/2004/ Document.2004.02.26.5311); «Посмотрите, как накаляются страсти в мужской политике, какая она жесткая, агрессивная. Женщина-политик, как правило, действует более тактично, корректно, ей легче находить компромисс» (АИФ №49, 2003).

Более сложной формой выражения стремления к апологизации являются контексты, где кандидат (или его сторонники) обрисовывают существующую ситуацию, приписывая себе определенную позитивную роль, которая гендерно не нейтральна. Таков интенциональный подтекст обращения к избирателю в известном рекламном слогане «Ваш голос - Ирина Хакамада», а также неожиданная метафора «пробки, выстреливающей из бутылки, в которую закупорена воля российского народа», использованная И. Хакамадой для объяснения смысла своего участия в выборах. В обоих случаях эксплуатируется культурный стереотип женственности как готовности жертвовать собой ради благополучия близких.

Направленность на критику, как и апологизация, выражается в открытой и непрямой (имплицитной) форме. При этом стратегии дискредитации в предвыборном дискурсе обнаруживают гендерную асимметрию. Указание на пол может использоваться политическими противниками женщины-политика как импликация несоответствия «мужской» роли политического лидера (импликация слабости). Эта стратегия неоднократно использовалась в отношении И. Хакамады: «девушка-бомж», «несчастная женщина» (В. Жириновский); «Ира, это не парад мод, а политическая дискуссия», «где ваши орлы, не закрывайте их своей тоненькой спиной» (Д. Рагозин). Коннотации тривиализации создает грамматическая акцентуация женского пола: мадам Хакамада, бизнесменша Радченко, гордумки из Арзамаса. С другой стороны, элементом «черного пиара» являются вариации на тему несоответствия традиционному идеалу женственности: не сексуальна, не эмоциональна, «с прической мальчика-пятиклассника», нет «женских выпуклостей» (И. Хакамада); предпочтение брючным костюмам (В. Матвиенко) и т.п. Иначе говоря, стратегии дискредитации женщины-политика амбиваленты: эксплуатируется как соответствие, так и несоответствие традиционным представлениям о женственности. Дискредитация мужчин-политиков идет по линии демаскулинизации: «Митрофанов … заистерил совершенно женственно» (Версия № 45, 2002).

Гендер является релевантным параметром при выборе исходной позиции для критики оппонента. Например, на сайте И. Хакамады, неоднократно декларировавшей, что в предвыборной кампании она ведет борьбу лишь с президентом Путиным, была страничка «Народ дает оценку работы Президента». На ней избирателям (посетителям сайта) предлагалось оценить деятельность Президента, поставив отметку в школьный табель, где те или иные действия или высказывания В. Путина соотносились со школьными предметами «Природоведение», «ОБЖ», «Биология», «География», «История» и т.д. Очевидно, что возможность такого позиционирования связана с тем, что педагог в России - традиционно женская профессия. На сайте кандидата-мужчины подобная форма критики оппонента ощущалась бы как неуместная в силу гендерных стереотипов восприятия, связанных с социальными ролевыми позициями.

Хотя критика и апологизация - это разные интенции, в предвыборных выступлениях они взаимосвязаны. Например, в нижеследующем фрагменте из интервью И. Хакамады, прием самоиронии и критическая оценка соперников-мужчин используются как средство апологизации: «Я отлично понимаю, что и я не конкурент, какой из меня президент - женщина, к тому же наполовину японка, но что делать, если не нашлось достойного русского мужика на эту роль, все разбежались?» (http://www.hakamada.ru/1323/Ia/Document.2004.03. 10.5421).

Конструирование гендера - это конструирование различия. Для предвыборного дискурса характерно как прямое воспроизводство гендерной асимметрии, реализующее в той или иной форме представления о меньших по сравнению с мужчинами возможностях женщин, так и элементы инверсной асимметрии (Т. Барчунова), которая выражается в аксиологическом и концептуальном предпочтении женщин - например, воспроизводство стереотипа о нравственном превосходстве «женской» политики. В целом гендерные импликатуры чаще используются для выражения негативных оценок.

Разумеется, ни критика, ни апологизация не самоценны. Важнейшей интенциональной составляющей предвыборных материалов является направленность на избирателя. В основе каждого предвыборного выступления лежит своеобразное представление об адресате (читателе, слушателе).

5.3 Позиционирование читателя как способ конструирования гендера в предвыборном дискурсе

Под позиционированием в данном случае понимаются языковые механизмы обозначения/индексации позиций, которые предлагается занять адресату сообщения и/или способы «встраивания» читателя в определенные позиции. Вопрос о языковых механизмах позиционирования читателя является относительно новым и малоизученным.

Феномен гендера в позиционировании читателя рассматривался в общетеоретическом плане применительно к литературному тексту. Дж. Феттерлей, анализируя описания женских персонажей в произведениях американской художественной литературы, показала, что для их адекватного понимания читатель-женщина должна принять позицию мужчины [Fetterley 1981]. Р. Скоулз, анализируя рассказ Хемингуэя, в котором внимание автора, казалось бы, в равной мере сосредоточено на двух героях (мужчине и женщине), выявляет «мужскую» фокализацию текста (focalization), демонстрируя невозможность переписать его в первом лице от имени женщины [Scholes 1982]. Оба исследователя лишь фиксируют феномен позиционирования читателя в тексте, не ставя задачи системного представления задействованных в этом процессе языковых механизмов. Обращение к предвыборному дискурсу, с его четкой направленностью на адресата, поможет расширить представления о лингвистической сущности позиционирования, а учет гендерного параметра позволит получить новые данные о языке как средстве конструирования социального мира.

Суть позиционирования читателя можно пояснить с помощью понятия интерпелляции (interpellation), введенного Л. Альтюссером [Althusser 1984] при изучении роли идеологических аппаратов государства (в том числе СМИ) в поддержании социального и классового порядка. Интерпелляция, по Альтуссеру, есть дискурсивный процесс, в котором постоянно получаемые информационные сигналы и образы обозначают роли субъекта, подталкивая его/ее занять определенную позицию в обществе. Иллюстрацией процесса интерпелляции может служить часто цитируемый пример Альтюссера: когда прохожий оборачивается на оклик полицейского «Hey you!» (“Эй, ты!”), то он не только принимает роль человека, совершившего что-то предосудительное, но и позицию субъекта, находящегося под юрисдикцией закона. Интерпелляция «встраивает» субъекта в определенную позицию самим актом провозглашения (именования).

Модель Альтюссера справедливо критиковалась за упрощенность. В ней не учитываются по крайней мере два момента, которые следует принять во внимание при анализе позиционирования читателя. Во-первых, роль индивида не сводится к простому ответу на запрос, т.е. механическому принятию указанной роли. Читатель может выбрать разные позиции - солидаризироваться с точкой зрения автора, принять позицию адресата или дистанцироваться от них, заняв позицию стороннего наблюдателя. Данные позиции не являются результатом волевого выбора читателя - текст предлагает ему определенные роли; однако вероятность того, что мужчина займет позицию адресата, слушая песню «Я назову тебя зоренькой», крайне мала. Во-вторых, помимо прямого обращения к читателю в тексте есть много иных, косвенных, способов интерпелляции, указывающих на позицию, которую читателю предлагается занять, чтобы текст был адекватно истолкован.

Анализ материалов предвыборного дискурса позволил выделить три типа позиционирования читателя - прямое, полупрямое и косвенное.

Первый тип включает прямое обращение к читателю - деиксис (вы/мы/те/тот/эти), вокативы (россияне/сограждане/люди, дорогие мои) и именные словосочетания с уточняющим элементом, позиционирующие читателя избирательно, названные селективами Термин заимствован из работы М. Монтгомери о языковых практиках ди-джеев [Montgomery 1986]. (“…умные и образованные люди, которые голосуют за “Родину”). Сюда же отнесено наличие в тексте единиц, напрямую соотносимых с предполагаемым адресатом или категорией избирателей (soccer moms, NASCAR dads, красивые женщины).

Полупрямым называется позиционирование адресата содержанием текста, когда тематика, акценты и общая стратегия подачи материала предполагает определенную целевую аудиторию. Данный феномен в аспекте когнитивной психологии анализировался Т.Н. Ушаковой и Н.Д. Павловой (см. выше), однако гендерные аспекты позиционирования в их работе не затрагивались.

Примером гендерно значимого полупрямого позиционирования адресата может служить эпизод, описанный И. Гоффманом, когда Президент Никсон, заканчивая брифинг в Белом Доме, похвалил новый костюм старшего обозревателя Хелен Томас, тем самым позиционировав ее как женщину, а не как профессионала [Goffman 1979; Eckert 2003: 151].

Под косвенным позиционированием понимается «навязывание» читателю авторской позиции или определенного прочтения текста. К лингвистическим механизмам косвенного позиционирования относятся опосредование и культурные коды. Феномен опосредования впервые описал К. МкКейб, показавший, что для реалистических текстов характерна иерархия дискурсов или голосов, один из которых занимает позицию «истины». Этот «доминантный» голос опосредует остальные голоса в тексте, эксплицитно или имплицитно побуждая читателя занять определенную позицию по отношению к излагаемой информации [MacCabe 1981]. Культурными кодами (Р. Барт) называются идеологические пропозиции данной культуры - констатации, с которыми, как ожидается, читатель согласится, или то, что в рамках данной культуры признается самоочевидным. Отметим, что термин «пропозиция» в данном контексте используется как синоним термина «пресуппозиция», при этом мы исходим из того, что «пропозиция является пресуппозицией в прагматическом смысле, если говорящий считает ее истинность само собой разумеющейся и исходит из того, что другие участники контекста считают так же» [Столнейкер 1985: 427].

Таким образом, для описания гендерных аспектов позиционирования читателя в предвыборном дискурсе можно предложить следующую рабочую схему:

Позиционирование читателя

Прямое Полупрямо е Косвенное

1) деиксис (направленность на

2) вокативы “своего” избирателя)

3) селективы опосредование культурные коды

4) категориальные

имена

Поскольку гендер как социальный конструкт по-разному реализуется в различных языках и культурах, анализ особенностей гендерного позиционирования читателя проводится на материале российского и американского предвыборных дискурсов.

(а) Позиционирование читателя в российском предвыборном дискурсе

Анализ показал, что позиции, задаваемые прямым обращением в российском предвыборном дискурсе, как правило, носят метагендерный характер. Текст позиционирует читателя (избирателя) без дифференции по полу, однако гендерные смыслы могут присутствовать на уровне культурных кодов. Рассмотрим обращение к избирателям Алины Радченко, кандидата на выборах в Госдуму по Дзержинскому избирательному округу, опубликованное в газете “Нижегородские новости” (8.11.2003):

«ЛЮДИ, ДОРОГИЕ МОИ!

До каких пор мы будем позволять манипулировать собой? Очередные выборы в Государственную Думу превращаются в балаган. Пышным цветом уже расцвели грязные технологии. А многие “штучки” нас еще ожидают.

Одни кандидаты скупили на корню не только известных людей города, но и навезли знаменитостей из Москвы <…> Другие оценили наши голоса в четвертинку водки хвост селедки. Вы берите! Все это куплено на ваши же деньги, вы ведь платите налоги!

Слухи о том, что в кабинках для голосования будут установлены скрытые видеокамеры, которые будут за вами наблюдать и выяснять, как вы голосовали - это тоже новые грязные технологии. Ну а вдруг кто-нибудь поверит!<…>

Со мной что только не пытались сделать - причисляли меня к Немцову, Чубайсу и другим олигархам, даже пытались сделать из меня порнозвезду! <…> Думаю, что вас еще постараются ошеломить какими-нибудь “новостями” обо мне. Расчет ясен: “выстрелом в спину” будут стараться устранить конкурента, расчистить себе дорогу. <…> А потеряв всякую надежду на победу, могут и вообще сорвать выборы <…>

Если выборы будут сорваны, потеряем только мы: федеральный центр нам ничего не даст, а потом будут изводить нас новыми выборами, чтобы добиться своего.

Я не играю в такие игры. <…> Помогите мне. Я прошу вас об этом прямо и открыто. Дайте мне шанс. Я верну былую славу и гордость депутатскому мандату».

Заголовок-обращение “ЛЮДИ, ДОРОГИЕ МОИ!” акцентирует близость и солидарность: читатель позиционирован как близкий человек, объект любви/заботы кандидата. Уместность такого обращения санкционирована гендерным фактором: культурные нормы предполагают проявление женщиной эмоциональности (тепла и участия). Данное обращение можно рассматривать и как средство «косвенной самоподачи» [Иссерс 2002].

Позиционирование читателя в тексте переплетается с самопрезентацией кандидата (женщины-жертвы и политика-борца). Местоимения задают два типа противопоставленных позиций: «мы - они», «я - вы». Широко используется инклюзивное «мы», позиционирующее читателя (=избирателя) и автора (=кандидата) как жертв грязных политических технологий. Такое позиционирование служит дополнительным индикатором солидарности (До каких пор мы будем позволять манипулировать собой?<…> многие “штучки” нас еще ожидают; если выборы будут сорваны, потеряем только мы).

Местоименная пара «я - вы» задает дискурсивные позиции избирателя и кандидата. Избиратель представлен как лицо, обладающее властью, к которому кандидат обращается за поддержкой (Помогите мне. Я прошу вас об этом прямо и открыто. Дайте мне шанс) и призывает не верить черному пиару (Что только со мной не пытались сделать <…> порнозвезду).

Таким образом, читатель позиционируется как метагендерный адресат - жертва политтехнологий; сила, от которой зависят политические решения; объект заботы и участия кандидата. Значимым в данном случае оказывается не пол читателей (избирателей), а пол кандидата.

Учет гендерного фактора в позиционировании читателя в российском предвыборном дискурсе демонстрирует такая форма «белого пиара», как гороскоп. Целевой аудиторией предвыборных гороскопов являются женщины, и стилистика данного текстового продукта эксплуатирует образы и клише, стереотипно ассоциируемые с «женским мышлением», ср: «Выборы новой власти 7 декабря, накануне Нового года, будут либо счастливыми, либо роковыми» («Гороскоп на 2004 год», материалы сайта Санкт-Петербургского Института перспективной политики http://www.spbipp.ru/school/ta-0002.html). Предвыборный гороскоп - едва ли не единственная форма гендерно значимого полупрямого позиционирования читателя в российском предвыборном дискурсе, для которого деление на «мужские» и «женские» темы и аудиторию в целом не характерно.

Формы косвенного позиционирования (опосредование и культурные коды) переплетаясь, образуют то, что Сара Миллз назвала «доминантным прочтением» текста [Миллз 1996]. Хотя в пост-структуралистской теории понятие основного прочтения резко критиковалось ввиду его нестабильности, связанной с активной ролью читателя-интерпретатора, Миллз справедливо отмечает, что само центральное для постструктуралистской критики понятие «деконструкции» имплицитно исходит из признания доминантного прочтения, которое затем подвергается деконструктивистскому анализу. К тому же большинство читателей легко узнают те «самоочевидные» роли и интерпретации, которые им предлагает текст. Под доминантным прочтением мы, вслед за С. Миллз, понимаем позицию или позиции, предлагаемые читателю текстом в данный исторический момент в рамках культурных пресуппозиций, которые делают текст понятным. Оно усиливается различными идеологиями, циркулирующими в данное время в данной культуре. Например, текст, определенным образом конструирующий женственность, понятен потому, что опосредуется другими дискурсами женственности. Оксюморон В. Проханова «женщины, беременные пластидом», эксплуатирующий традиционный архетип женщины-матери, дающей жизнь, и образ шахидки, несущей смерть, как один из зловещих культурных символов нашего времени, непостижим вне дискурсов, определенным образом позиционирующих явление женского терроризма в России и мире [Шебланова, Ярская-Смирнова 2003]. Предвыборный слоган Джона Кэрри «помощь идет» (help is on the way) коммуникативно значим в контексте военного прошлого кандидата в президенты (ветерана вьетнамской войны), а призыв его супруги Терезы Хайнц Керри дать женщинам «право говорить» (women's right to speak, to have a voice) может быть понят лишь в контексте феминистского дискурса о «безгласности» женщин в патриархатной культуре.

Опосредование, как способ непрямого позиционирования, предполагает наличие в тексте суждений и оценок, подталкивающих читателя к определенному прочтению. Формами опосредования могут быть обобщающий характер высказываний, применение кванторов всякий, всякая, каждый, любая, все, отмеченный А.В. Кирилиной при изучении функционирования гендерных стереотипов в СМИ [Кирилина 2000(а): 63]; наличие в тексте модальных маркеров типа конечно, разумеется, известно, придающих частным суждениям облигаторно-универсальный характер; риторические вопросы имплицирующие эмфатическое утверждение или отрицание и т.п.: «Ну как можно серьезно рассчитывать на то, что раздражающая большинство россиян Хакамада соберет в России солидное число голосов?» (Новое Время, 15 - 21.01.2004); «Я, как любой настоящий мужчина, офицер запаса» (АИФ 6.02.2004).

Рассмотрим языковые механизмы опосредования на примере статьи о протесте предвыборного штаба И. Хакамады против рекламного ролика Центральной избирательной комиссии “Что такое президент России?”:

ХАКАМАДУ ОБИДЕЛИ

17 февраля в эфире “Первого канала”, “России”, НТВ <…> появился ролик <…>, разъясняющий обязанности гаранта Конституции. Он-то и возмутил сторонников единственного кандидата-женщины. “В этом ролике использованы детские рисунки, на которых изображен президент РФ - мужчина. Нам кажется это крайне оскорбительным, ведь среди кандидатов, которые будут оспаривать президентское кресло, есть и наш кандидат - Ирина Муцуовна Хакамада. Но она - женщина”, - сокрушаются авторы послания председателю ЦИК Александру Вешнякову. Ролик, подозревают они, “создает в сознании избирателя” образ президента-мужчины. Поэтому кандидатам “крайне обидно и горько” за своего кандидата. <…>

Источник, близкий к кандидату от КПРФ Николаю Харитонову, говорит, что, “хотя повод внешне и кажется легкомысленным, мы готовы в своих выступлениях поддержать сторонников Ирины Муцуовны”.

Психологи и политтехнологи разделяют подозрения сторонников Хакамады. Ролик, изображающий президента-мужчину, “директивно закрепляет гендерное неравенство”, убеждена Мария Арбатова, сопредседатель Партии прав человека. “Подобные ролики программируют подсознание избирателя”, - соглашается Екатерина Егорова, председатель совета учредителей центра политконсультирования “Николо М” <…>

Михаил Виноградов из коммуникационного агенства “PRПропаганда” напоминает, что болезненное отношение к гендерному вопросу, закрепленное в американской политической традиции, в России пока воспринимается скорее на уровне анекдотов. “В европейской же практике подобных скандалов пока не было”, - говорит он. Эксперт допускает, что технологи Хакамады решили сосредоточиться на “обработке” маргинальных групп, так как “даже самый либеральный избиратель Хакамады не чувствителен к такого рода проблемам”. А Егорова считает, что речь идет об “искренней позиции Хакамады, которую она не один раз озвучивала” (Ведомости 4.03.2004).

Хотя формально в тексте представлены разные точки зрения, причем комментариев в поддержку И. Хакамады несколько, а против - только один, в целом статья представляет ее позицию как сомнительную пиаровскую акцию, которая не может иметь серьезных политических последствий. Такое прочтение опосредовано как оценками комментаторов (повод … легкомысленный, … подобных скандалов), так и общим ироническим тоном, в котором выдержано сообщение о сути конфликта. Благодаря манипуляциям с прямой речью высказывания авторов письма приобретают курьезное звучание: “Но она женщина”, - сокрушаются они. Слова “подозревают” и “подозрения” имплицируют сомнения в обоснованности доводов сторонников Хакамады и представляют конфликт как надуманный (“создает в сознании избирателей”).

Высказывания лиц, разделяющих точку зрения Хакамады, даны в кавычках и представлены как их личные мнения, на что указывает и семантика предикатов “убеждена”, “соглашается”, “считает”. Позиция же М. Виноградова не закавычена и вводится глаголом “напоминает”, что подчеркивает особый статус сообщаемой им информации, как отражающей реальное положение дел, а не чье-то мнение или убеждение. Характерно, что те, кто соглашается с Хакамадой, названы “психологами” и “политтехнологами”, и только М. Виноградов, чей голос занимает позицию истины в тексте, назван “экспертом”.

Статья воспроизводит оппозицию традиционной и либеральной гендерных идеологий, при этом последняя позиционируется как маргинальная. Читатель, чтобы понять иронию автора, должен солидаризироваться с его позицией.

Культурные коды как форма позиционирования представляют собой положения, с которыми, как ожидается, читатель согласится или сочтет самоочевидными. Речь идет о текстовых пресуппозициях, основанных на осознаваемых и неосознаваемых культурных стереотипах. Культурные коды активно используются в предвыборном дискурсе с целью апологетики и критики. Например, в репортаже «Коммерсанта» (21.11.2003) о теледебатах по выборам в Думу, героем которого является Н. Басков («Партия Жизни»), они становятся инструментом демаскулинизации. Автор статьи, в частности, акцентирует несовместимую с маскулинностью чрезмерную озабоченность кандидата-певца собственной внешностью: «Он был единственным на трибуне человеком в гриме. Гримируют обычно только лидеров партий, выходящих к микрофону, но господин Басков в гриме пришел на передачу и в гриме покинул ВГТРК” ; “… на нем был черный пиджак, который если снимать его на камеру, казался просто черным, а если посмотреть на пиджак поближе, то лоскутным и кружевным».

Ирония реплик «был обаятелен и в перерывах между раундами предавался светской болтовне» и «заявил в порядке светской болтовни, что женат и имеет хороший тыл», также понятна благодаря культурным кодам: «болтовня» имплицирует легкомысленность и несовместима с мужественностью. Уместно вспомнить, что лингвистической основой дискредитации Джорджа Буша (старшего) в прессе во время его неудачной кампании 1992 года по переизбранию на пост президента было употреблением им слов, стереотипно воспринимаемых как «женские» - “a splash of coffee” и “having a chat” («поболтать») [Romaine 1999: 5]. Здесь, как и в примерах выше, культурные коды (вос)производят традиционные представления о мужественности и женственности (патриархатную идеологию).

(б) Позиционирование читателя в американском предвыборном дискурсе

Если для российских предвыборных практик характерно метагендерное позиционирование электората, то в американском предвыборном дискурсе оно носит гендерно дифференцированный характер. Речь идет прежде всего о выделении женщин в особую группу избирателей и прямой апелляции к ней. Например, сайт демократа Дж. Керри, чью предвыборную кампанию характеризуют эпитетом women-friendly, имел специальный раздел “Women's Issues”, где кандидат, обращался к женской аудитории, разъясняя свои взгляды по ключевым для нее вопросам, на каждый из которых давались специальные ссылки: “расширение экономических возможностей для женщин”, “преодоление неравенства в оплате труда женщин”, “борьба с насилием в отношении женщин”, “защита права выбора женщин” (прав на аборты), “возможности получения высшего образования для женщин” и т.п. На сайте также была страничка “Women for John Kerry”, где сторонницы Керри выступали в его поддержку, обращаясь к другим женщинам. «Адресный» характер носили интервью кандидата женским организациям и средствам массовой информации.

У Дж. Буша интерпелляция женской аудитории присутствует в каламбурах вокруг его имени (George W. Bush), в котором средний инициал совпадает с первой буквой английского слова women. Предвыборный лозунг сайта предвыборной кампанияи Буша “W stands for Women” (“W стоит за женщин”) его противники переиначили на weak on women (“ослабил позиции женщин”) и war on women (“объявил войну женщинам”), заявляя, что “<…> президент Буш продолжает ослаблять наши права… и наши возможности”. Индикаторами прямого обращения к женской аудитории являются инклюзивное местоимение “наши” (our) и реитерация слова “женщины”. В данном случае можно говорить о совмещении прямого и полупрямого позиционирования, когда категориальное имя, задающее субъектную позицию, маркирует темы, обращенные к данной группе избирателей.

Следует подчеркнуть, что позиционирование электората в американском предвыборном дискурсе не ограничивается дихотомией «мужчины - женщины». Опросы общественного мнения, проводимые политическими партиями и аналитиками в рамках каждой предвыборной кампании, определяют гендерные группы избирателей, являющиеся ключевыми для победы, и кандидаты в своих выступлениях ориентируются на их интересы Ср.: «В последние годы кандидаты стремились заполучить голоса так называемых «мам футболистов» (soccer moms), но недавно опросы стали превозносить группу, прозванную «папаши, любители автогонок» (NASCAR dads) <…>. Определение данной группы лишь начинает формироваться, но ее представителя описывают как мужчину из рабочего класса, которого больше волнуют ценности, а не партийные ярлыки» (The Dallas Morning News 16.09.2002).. Эти политико-демографические категории получают броские названия-ярлыки в форме двусоставных субстантивных словосочетаний с метонимическим атрибутом:

Soccer moms (“матери футболистов”) - белые женщины с детьми, живущие в пригородах (возят сыновей на тренировки, обеспечивая всевозможную помощь и поддержку);

Waitress moms (“мамы-официантки”) - замужние женщины с детьми, имеют низкооплачиваемую работу и низкий уровень образования;

Security moms (“матери, озабоченные вопросами безопасности”) - женщины, которых больше всего волнует безопасность своей семьи/детей и вопросы борьбы с терроризмом;

Angry white males (“сердитые белые мужчины”) - европейские мужчины среднего класса, взбунтовавшиеся против обвинений в расизме и сексизме;

Nascar dads (“папаши-любители автогонок”) - белые мужчины, рабочих профессий, с семьей и детьми, поклонники гонок на спортивных автомобилях.

Office park dads (“отцы, паркующиеся у офисов”) - белые мужчины (отцы семейства) со средним достатком, которые живут в пригороде и ездят на работу в городской офис (традиционно симпатизируют республиканцам, считая, что демократы слишком много средств тратят на различные виды социальной помощи и пособий).

Распространенным способом полупрямого позиционирования читателя в американском предвыборном дискурсе является тематика материалов. Например, статья об отношении к моде жен кандидатов в президенты США и первых леди прошлых лет “The Fashionable Heritage of White House Free Spirits” (International Herald Tribune 17.08.2004) или традиционный конкурс журнала “Family Circle” («Семейный круг»), в котором жены кандидатов соревнуются на лучший рецепт домашнего печенья, безусловно, адресованы женщинам. Можно выделить и темы, обращенные к мужчинам (например, ношение оружия), хотя во многих случаях деление на «мужские» и «женские» темы весьма условно. Более того, в президентской кампании 2004 года традиционно «мужская» тема безопасности (война с терроризмом) напрямую связывалась с категорией избирательниц, именуемых security moms.

Средством полупрямого позиционирования является не только тематика и жанр материалов, но и стиль предвыборных выступлений. Например, стилистику выступлений Билла Клинтона политические аналитики характеризовали формулой «я чувствую вашу боль» (I feel your pain). Такая манера обращения подчеркивала его способность, как мужчины-политика, сопереживать, проникаться чувствами другого человека и, как считалось, была в большей мере адресована женской аудитории.

Дж. Эдвардсу, партнеру Дж. Керри по предвыборной кампании 2004г., приписывают тактику «инверсии» политического обращения, традиционная цель которого - настроить аудиторию положительно по отношению к кандидату. Эдвардс, который одинаково хорошо владеет риторикой «двух Америк» (богатой и бедной), умеет вселить в своих слушателей положительное отношение к самим себе. Он нередко заканчивает свои речи фразой I believe in you («Я верю в вас»), а иногда использует более тонкую тактику, создавая у аудитории исповедальный настрой - ощущение, что он и они могут полностью доверять друг другу. Считается, что такой стиль способен привлечь женщин-избирательниц, многие из которых, как показывают опросы общественного мнения, продолжают испытывать отсутствие уверенности в себе, бессилие и слабость.

В приведенном ниже фрагменте из речи Дж. Эдвардса на июльском съезде демократов в Бостоне инклюзивное «us» («нас»), обобщенно-личное «you» («вы») и селектив «people of the good and strong will» («люди доброй и сильной воли») задают метагендерные позиции. Однако смысловые акценты, создаваемые, в частности, реитерацией слова inspire («воодушевлять, вселять чувство уверенности») позволяют говорить об импликации женской аудитории в аспекте полупрямого позиционирования, ср.: «Как и всем нам, жизнь преподала мне много уроков <…> это, во-первых, неизбежность душевной боли и борьбы - от них никуда не уйти. Но другой урок - это то, что люди сильной и доброй воли способны все изменить. Первый урок печален, второй вселяет уверенность. Мы американцы, и мы выбираем то, что вселяет уверенность…» Like all of us, I have learned a lot of lessons in my life. Two of the most important are that first, there will always be heartache and struggle--you can't make it go away. But the other is that people of good and strong will, can make a difference. One lesson is a sad lesson and the other's inspiring. We are Americans and we choose to be inspired...

В следующем примере индикатором обращения к женской аудитории является референция слова neighbor, которое в английском языке относится к группе «ложных родовых имен», прототипически представленных референтами мужского пола (см. гл. 4). Женская референция neighbor (эксплицированная местоимением her) в данном случае сопоставима с метагендерным употреблением местоимения she и служит не только сигналом гендерного позиционирования адресата, но и самопозиционирования говорящего как сторонника эгалитарной гендерной идеологии: When your neighbor calls you and says that her daughter has worked hard and wants to go to college--you tell her……hope is on the way («Когда вам позвонит соседка рассказать, что ее дочь много работала и хочет пойти в колледж - скажите ей <…> надежда идет»).

Предвыборные выступления кандидатов задают позицию адресата, на которого предполагается оказать воздействие (нельзя рассчитывать на адекватное восприятие апологизации, если интересы и предпочтения читателя/слушателя расходятся с тем, что обещает кандидат, и тем, что он ставит себе в позитив). Например, Дж. Буш, будучи активным противников однополых браков и прав на аборты в речи на сентябрьской Конвенции республиканцев соответствующим образом позиционирует аудиторию, используя элементы опосредования и культурные коды:

· «Поскольку гуманное общество дорожит самыми слабыми своими членами, мы должны дать право на жизнь нерожденным детям» Because a caring society will value its weakest members, we must make a place for the unborn child.;

· «Так как союз между мужчиной и женщиной заслуживает почетного места в нашем обществе, я поддерживаю защиту брака от судей-активистов…» Because the union of a man and a woman deserves an honored place in our society, I support the protection of marriage against activist judges….

Следует подчеркнуть, что оба кандидата в президенты США позиционируют читателя в рамках дискурса гендерного равенства. Например, референция к американским военнослужащим в Ираке неизменно включает номинации мужского и женского рода: a son or daughter in service (сын или дочь, которые служат); our men and women in uniform (мужчины и женщины в военной форме) и т.п. Показательны также (1) трансформация идиомы Sons of Liberty "Сыны свободы" - массовая тайная патриотическая организация в английских колониях в Америке. Возникла в ноябре 1765 в знак протеста против Закона о гербовом сборе [ Stamp Act ] , исполнению которого она оказывала всяческое сопротивление. Первая ячейка была создана Дж. Лэмом [Lamb, John] и А. Сирсом [ Sears, Isaac ] в г. Нью-Йорке, и вскоре ее отделения появились в большинстве крупных населенных пунктов колоний. Членами организации в основном были ремесленники, наемные рабочие, мелкие собственники. В некоторых колониях, особенно в Нью-Йорке и Коннектикуте, а также в г. Бостоне, организация приобрела форму полувоенной структуры со своей службой разведки. Формы борьбы включали как акции протеста и петиции, так и открытые насильственные действия против британских властей (поджоги, нападения на чиновников и т. п.), наиболее известным из которых было т. н. "Бостонское чаепитие" [ Boston Tea Party ] . (Сыны свободы) в выступлении Дж. Керри, который говорит о «сынах и дочерях свободы» (sons and daughters of liberty), и (2) гендерно значимое расширение значения глагола «to work» в реплике Дж. Буша о «матерях, работающих вне дома» (Moms who work outside home). Напомним, что Д. Спендер (1980) иллюстрировала значением слова work (paid work outside home / оплачиваемая работа вне дома) андроцентризм английского языка, транслирующего «мужскую» картину мира. Пресуппозицией высказывания Дж. Буша является признание того, что домашний труд женщины - тоже работа. Подобное употребление - способ политкорректного позиционирования политика, известного своей приверженностью традиционным патриархатным ценностям.

Косвенное позиционирование путем «навязывания» читателю доминантного прочтения текста характерно как для российского, так и для американского материала. Однако если в российском предвыборном дискурсе, как правило, эксплуатируются традиционные гендерные представления (стереотипы), то в американском - аналогичные языковые механизмы опосредуют (вос)производство как патриархатных ценностей, так и новой (эгалитарной) гендерной идеологии, ср.:

«Культурный идеал женщины в Америке не изменился <…> Культурный идеал - жена и мать. И та, кто является первой женщиной страны призвана в наибольшей мере соответствовать этому идеалу The cultural ideal of women in America has not changed <...> The cultural ideal is wife and mother. And nobody is asked to live that ideal more than the woman who represents the first woman in the country (The New York Times 29.07.2004);

«…нельзя требовать от женщины, чтобы она выглядела или поступала определенным образом только потому, что является женой. Это абсолютно несовременно. Меня удивляет, что иногда в Америке, которая является свободной страной, мы смотрим на жену президента, будто она современная рабыня. Это неправильно» ... just because a woman is a spouse she shouldn't be expected to look one way or act one way. It's certainly not a modern thing to do. I am surprised sometimes that in America, a liberated country, we expect the wife of a president of the United States to be, in essence, modern chattel. It's not right. (Newsweek 17.1.2004).

Заслуживает внимания частное наблюдение, нуждающееся, однако, в дополнительной проверке. По нашим данным, для американского предвыборного дискурса менее характерно опосредование с помощью кванторов типа «каждый», «любая», «всякая» (типа «каждый мужчина должен…», «любая женщина будет…»), что может быть в той или иной мере связано с отказом от глобальных категорий мужественности и женственности в академическом гендерном дискурсе.

Таким образом, при сходстве общих типов интерпелляции, для российского предвыборного дискурса характерно метагендерное, а для американского - гендерно дифференцированное позиционирование читателя (выделение женщин в особую группу избирателей, гендерно значимые политико-демографические категории де-юре и пр.). Культурные коды мужественности и женственности в обоих дискурсах обнаруживают как изоморфизм, так и специфику (например, аналогия президента с ковбоем этнически специфична). При этом в американских предвыборных практиках наряду с традиционными гендерными стереотипами (вос)производятся и постулаты нового гендерного порядка, в результате чего конструируется социальная реальность, в которой гендер и идея равенства возможностей более значимы и заметны.

5.4 Конструирование гендера в письмах избирателей

Одним из важных аспектов позиционирования электората в российском предвыборном дискурсе являются письма избирателей. Материал для анализа составили предвыборные публикации в нижегородской прессе в период выборов мэра города (2002г.). Рассматривались главным образом печатные материалы предвыборных штабов кандидатов, которые в большей мере, чем «качественная» пресса используют стратегию воздействия на избирателей «голосом» самих избирателей, то есть через письма в редакцию, которые призваны отражать точку зрения электората.

В данном случае можно не задаваться вопросом, были ли анализируемые письма написаны реальными избирателями (мужчинами и женщинами) или по заказу. С учетом имеющего место в современной гендерологии ухода от эссенциалистских представлений о гендере в сторону концепции о перформации гендера, женским (или мужским) голосом можно считать то, что воспринимается в данном обществе как женский (или мужской) голос. Здесь уместна апелляция к упоминавшейся выше статье Киры Холл "Lip service on the fantasy lines" [Hall 1995: 183 - 217], где рассказано о людях, которые зарабатывают на жизнь, разыгрывая по телефону (т.е. исключительно посредством языка) тот тип женственности, который в наибольшей мере удовлетворяет клиента. В этом спектакле - в данном случае слово performance вполне применимо в этом своем значении - черных женщин лучше всего представляли белые и наоборот, а один из респондентов даже оказался мужчиной.

Исследование К. Холл показало, что для того, чтобы говорить как мужчина или женщина, не обязательно быть мужчиной или женщиной, достаточно знать об определенных конвенциях речевого поведения. Например, очевидно, что письмо, в котором автор сетует на «совершенно гадкое ощущение от всего, что было наворочено вокруг моего избранника» [Новое Время №32, 23.09.02] не могло быть написано (подписано) мужчиной ввиду амбивалентности лексемы «избранник» (основное значение - «будущий муж», второстепенное, фразеологически связанное значение представлено в идиоме «народные избранники» - депутаты). Можно привести и другие примеры существования в языковом сознании стойких ассоциаций (безусловно, стереотипной природы) между лингвистическими формами и гендером их продуцента. Так, на нижегородском телевидении есть два популярных политических ток-шоу, в названиях которых использованы метафоры («Политическая кухня» и «Ход конем»). Думается, вполне очевидно, какую из названных передач ведет женщина, а какую - мужчина.

Анализ писем избирателей, опубликованных в августе - сентябре 2002г. в печатных изданиях предвыборных штабов кандидатов показал, что женщины в своих письмах и обращениях, как правило, благодарят, жалуются, жалеют и сочувствуют, тогда как мужчины обычно анализируют, обвиняют, советуют и напутствуют.

Выявилась любопытная закономерность: если в предвыборной газете кандидата больше писем от женщин-избирательниц (например, газета «Новое дело» выдвигавшегося на второй срок мэра Ю. Лебедева), то почта в основном носит характер благодарностей, пожеланий здоровья и успехов. Метапослания, обрамляющее такие письма, создают виртуальную дискурсивную реальность - действующий мэр хорошо справляется со своими обязанностями, заботится о горожанах, его следует переизбрать на второй срок.

Обращает на себя внимание повышенная эмоциональность писем с выражением благодарности: «Спасибо вам за то, что Вы такой <…>. Спасибо вашим родителям за то, что вы есть» [Новое время, 19.09.02]. В «мужском» тексте подобные излияния ощущались бы как неуместные, и, следовательно, подрывали доверие читателей-избирателей к кандидату. В женских письмах они приемлемы в силу бытующих с обществе представлений об эмоциональности и многословности женщин.

Пожалуй, наиболее необычны по форме и содержанию письма, где избирательницы «жалеют» кандидата: «Мне кажется, у вас появилось много врагов, которые стараются подоврать ваш авторитет… Вам сейчас плохо, много пишет Дикин <…> поливает вас грязью<…> Мы Вас любим, но есть такие, что вставляют палки…» [Новое дело № 42, 12.09.02]. Содержание и тон таких писем призваны вызвать сочувствие, а причина их появления - чисто российский феномен, когда опальный (обиженный и униженный властями) политик, вызывает наибольшие симпатии населения. Мужчинам жалеть мужчину не пристало, поэтому письма с выражением жалости и сочувствия исключительно женские.

В печатных материалах, где больше писем от мужчин («Нижегородский вариант» А. Климентьева), превалирует обличительный тон. Любопытная черта такого рода конфликтного дискурса - неразличение денотатов как элемент конструирования образа врага (власть/кандидат от партии власти, администрация/суд/избирательная комиссия и т.д.). Это, вероятно, не гендерная особенность и вряд ли данная тенденция может быть приписана в большей степени «мужскому» голосу в предвыборном дискурсе или мужским речевым практикам в целом, однако, поскольку обличительная тематика шире представлена в «мужской» корреспонденции, феномен неразличения денотатов оказался более характерен для эпистолярных продуктов мужчин.

Еще одно наблюдение касается использования просторечных пословиц и поговорок для стилизации определенной части «мужских» писем. Целевой аудиторией печатных изданий кандидатов является так называемый протестный электорат - люди с низким достатком, среди мужской части которого, как известно, немало любителей «крепкого словца». В письмах таких избирателей, как правило, выражающих недовольство, широко представлена просторечная идиоматика (надоели хуже горькой редьки, сами себя в дегте вымазали и в перьях вываляли и т.п.), которая выполняет компенсаторную функцию, выступая в роли эвфемистических субститутов слов и выражений, не уместных на страницах печатного издания.

Характерно, что авторы «женских» писем чаще и легче признают свою умственную несостоятельность и неспособность разобраться в перипетиях предвыборной борьбы: «Я запуталась окончательно, ничего не понимаю... Приехала в город в воскресенье и, как дура, под дождем сразу пошла голосовать... Однажды меня по моей глупости наперсточники обманули, и после этих выборов на душе осталось точно такое же чувство, что кто-то за меня все решил и ничего не объяснил...» [Новое Время, 14.09.02]. Есть в «женской» почте и письма с оттенком самоуничижения: «Здравствуйте, уважаемый Михаил Васильевич. Прошу вас, не ругайте меня, что я вас беспокою…» [Нижегородские новости №49 (57), 15.08.02]. Подобные импликации отсутствуют в «мужской» корреспонденции, и подтекст эмоциональных писем здесь иной - в меньшей степени беспомощность и обида («Я совсем не заслужила такого наплевательского отношения…» ), в большей - активный протест («Не люблю, когда мне что-то навязывают...», «Не хочу чувствовать себя лохом» ).

Анализ печатных материалов нижегородской кампании показывает, что в предвыборном дискурсе женщина чаще, чем мужчина конструируется как объект (жертва) внешних действий или решений; мужчина же преимущественно представлен как субъект, принимающий решения или оказывающий воздействие. Подобные репрезентации конструируются за счет вербальных и невербальных средств. К последним относятся, в частности многочисленные фотографии, где кандидаты-мужчины сняты в окружении женщин, которые просят их о помощи, благодарят за помощь и т.п. Очевидно, в данном случае срабатывает стереотип, что женщины как «слабый пол» больше нуждаются в помощи и защите.

К лингвистическим средствам объектификации женщин в предвыборном дискурсе относятся:

(1) Синтаксическая организация предложений - представление лица как субъекта или объекта действия; использование дативных и безличных конструкций, отражающих эмоции или переживания. Примером могут служить два заголовка к письмам, где мужчина и женщина выражают свое возмущение неправомерными, по их мнению, действиями властей по отношению к поддерживаемому ими кандидату. Заголовки представляют собой фразы из писем и в целом отражают их общий тон: письмо «разнорабочего Толика» озаглавлено «Как решили, так и будет», письмо «студентки техникума Ани» - «Нас облили помоями» [Нижегородский вариант № 32, 23.09.2002].

(2) Грамматическая форма предикатов (залог, наклонение, модальность): Возвратный залог в письмах женщин представлен несколько шире, чем в письмах мужчин; в таких предложениях женщина хотя и является субъектом действия, выраженного глагольным предикатом, но ни на кого не воздействует, а совершаемое действие замыкается на ней самой (никак не успокоюсь… хочу разобраться… стала задумываться…). Для писем мужчин в большей мере характерна утвердительно-императивная модальность: Я решил... я уверен.., одобряю… мы должны и т.п.

(3) Важным фактором, определяющим репрезентацию «женского голоса» в предвыборном дискурсе является семантика глагольных предикатов или так называемая транзитивность - выбор глагольных предикатов с целью определенным образом представить лицо в системе связей и отношений с окружающим миром. Анализ транзитивности предполагает рассмотрение характера действий: Какие действия представлены в тексте? Кто является субъектом, т.е. производит их? Кто является объектом, по отношению к которому они производятся? Куда/на кого направлены действия? Транзитивность в данном случае не эквивалентна переходности в традиционной грамматике, хотя, касаясь лингвистических манифестаций ролей участников и способов их взаимодействия друг с другом, она неизбежно фокусируется на агентивности.

Модель анализа транзитивности, впервые предложенная М.А.К. Халлидеем, делит глаголы на категории в зависимости от характера выполняемой деятельности и роли участника в этой деятельности [Halliday1967;1968; 1996]. Д. Бертон упрощенно представила эти типы в виде следующей схемы [Burton 1996: 228]:

Реляционный процесс

Она - моя дочь

Мы были в саду

Материальные процессы в данной схеме - это действия, производимые людьми (могут быть представлены переходными и непереходными глаголами: «А помог Б» или «А рассмеялся»), или события («Что-то сломалось»). Действия могут быть либо намеренными («А помог Б»), либо ненамеренными, следствием другого действия или процесса («А упал, побледнел»). Ментальные глаголы обозначают действия, относящиеся к размышлениям, эмоциям или ощущениям субъекта. Такие процессы могут быть замкнуты внутри индивида (internalized) («А думает, полагает, переживает, испугался, обрадовался») или направлены вовне (externalized), т.е. обозначать результаты ментальных процессов («А сказал, придумал»). Предикаты, обозначающие внутренние процессы, могут быть далее представлены глаголами восприятия («видеть, слышать»), реакции (ценностные суждения типа «одобрять, осуждать») или познания/когниции («думать, интересоваться»).