"Человек играющий" в социокультурном пространстве "общества спектакля"

Размещено на http://www.allbest.ru/

“Человек играющий” в социокультурном пространстве “общества спектакля”

Социальность современного общества складывается под влиянием целого ряда факторов. Некоторые из них являются универсальными для большей части человечества, другие отражают стадиальную, региональную, цивилизационную специфику. Но в качестве главенствующих можно выделить именно те процессы и явления, которые предопределяют трансформацию самой картины мира современного человека, изменение его когнитивной культуры, пространства самоидентификации. Квинтэссенцией их выступает «информационная революция». Само это понятие стало за последние два десятилетия нарицательным, однако зачастую речь идет о сугубо технологических или прикладных аспектах «компьютерной эпохи». Между тем, революция в информационно-коммуникативных технологиях сформировала совершенно новую социальную реальность, весь масштаб и драматизм которой стал очевиден только в наступившем столетии.

Исключительная насыщенность информационного поля и его предельная изменчивость приводят к тому, что современный человек перестает ощущать присутствие «смыслов» (будь то «традиции», «уклады», «концепции» или «большие нарративы»). Он включен в непрестанно меняющийся поток информации - «быстрый темп жизни, сменяющие друг друга лица на улице, множество исполняемых в обществе социальных ролей, событий переключают внимание с одной картинки на другую, бесконечная смена лиц, знакомых, звонков, новостей вперемешку с рекламой оказываются в одном несовместимом по значимости и смыслу ряду, что приводит к обесцениванию того, о чем сообщается». Информационный поток распадается на отдельные «клипы», «короткие модульные вспышки информации», которые «не укладываются в прежние ментальные ячейки, не составляют «готовую ментальную модель реальности». Мир такой «клиповой культуры» разительно отличается от объектов «актуальной действительности», инерционных и завершенных в своей данности. Оказывая мощное информационное воздействие на человека, превращаясь в неограниченную и нелинейную ресурсную среду, он все больше начинает «не отражать, а симулировать действительность». Тем самым складывается виртуальное пространство - своего рода буферная реальность, зависимая, с одной стороны, от «реальных» событий и процессов, и производная, с другой стороны, от свободной интерпретации, толкования, коннотации, от выстраивания человеком собственных «смысловых систем», поиска собственных координат в считывании и понимании окружающего мира.

С технологической точки зрения виртуальное пространство представляет собой мультимедийную имитационную среду, способную «формировать соответственные стимулы в сенсорном поле человека и воспринимать его ответные реакции в моторном поле в реальном времени». Но если первоначально виртуальное пространство воспринималось как некий иллюзорный мир, куда «уходит» человек благодаря новейшим компьютерным технологиям, то в современных условиях виртуализация рассматривается как полноценная социальная практика и фактор, разительно меняющий пространство и технологии экономических, политических, культурных отношений. Более того, становится заметным, что виртуальный мир формирует собственное социальное «бытие» - складываются целые социальные сообщества, основанные на свободно смоделированной идентичности, синтезе различных поведенческих паттернов, комбинировании коммуникативных моделей. Поэтому «информационное пространство современного общества можно рассматривать как форму существования виртуальной реальности».

Если отказаться от такой нарочито пессимистической оценки последствий виртуализации, то следует признать, что он не разрушает, а скорее радикально меняет социокультурное пространство общества. Сталкиваясь с распадом привычного жизненного порядка «индивид стремится за пределы строго институционализированной, структурированной, организованной реальности, за пределы “социального” в область “символического”, или медиального». В культурном пространстве начинают доминировать визуальные образы. И причина этого явления заключается не только в технологических возможностях современных масс-медиа и сетевых систем интернета. Виртуальная реальность предстает как алогичный поток клиповых сюжетов, восприятие и осмысление которых возможно через игру, то есть принятие определенных сценарных условий в каждой конкретной ситуации.

Полномасштабное воздействие на человека виртуализированного информационного пространства современного общества приводит к формированию совершенно особой модели мышления. Вслед за Эдвардом де Боно ее принято называть латеральной.

Де Боно рассматривал латеральное мышление как творческое, креативное, противостоящее традиционному вербально-логическому мышлению, основанному на «вертикальных» паттернах «выстраивания» и «наращивания» смыслов: «Традиционные методы мышления учат нас выявлять концептуальные паттерны и оценивать их актуальность и справедливость. Но мы никогда не сможем использовать имеющуюся информацию с максимальной эффективностью, если не найдем способ создания новых паттернов и ухода из-под влияния господствующих старых паттернов. Вертикальное мышление занимается проверкой или развитием концептуальных паттернов. Латеральное же мышление связано с перестройкой старых паттернов (инсайт) и провокацией новых паттернов (творчество)». виртуальный социальный общество

Очевидно, что возникновение латерального мышления во многом является результатом воздействия интенсивного информационного потока и виртуализации социальных практик. В этой ситуации человек просто вынужден опираться не на стройные и привычные мировоззренческие паттерны, а на совокупность разрозненных образов, иррационально воспринимаемых и обрабатываемых подсознанием. Формирование собственной позиции требует, с одной стороны, признать все многообразие окружающей реальности как изначально неорганизованную, хаотичную, деструктурированную среду, лишенную предустановленных правил и жесткой внутренней логики, а с другой стороны, ориентироваться в информационном потоке на те модули информации, которые практически значимы в той или иной конкретной ситуации или эффективны в качестве «сырья» для построения собственных интерпретаций и умозаключений.

Любопытной иллюстрацией противоборства традиционного и латерального мышления в современном обществе является развитие образовательных систем, связанное с переходом от «знаниевой» педагогики к «компетентностной». Подразумевается, что обучающиеся должны овладеть комплексом тех умений, навыков, способов деятельности, которые помогут ему эффективно интегрироваться в реалии «инновационной эпохи», принять актуальные социальные роли. К тому же в условиях быстрого обновления и наращивания информационного поля любые «знания» не только имеют тенденцию «устаревать», но и «теряются» в изобилии информации.

Поэтому базовым критерием обученности становится не «что узнал», а «чему научился» (не случайно, что в российских образовательных стандартах требования к основному минимуму содержания дисциплин сменились «компетентностным портретом» выпускника, все параметры которого сформулированы в модальности «готов» и «способен»). Очень часто эту модель обучения называют деятельностной, а сами компетенции - универсальными способами деятельности. Но речь идет о более существенных изменениях - акцент переносится на очень специфическое развитие личности обучающихся, формирование особых качеств, позволяющих «считывать» окружающий мир с помощью своего собственного «словаря», мотивированно выстраивать собственную систему «смыслов», выстраивать собственные алгоритмы действий в той или иной ситуации. Помимо обостренной рефлексии, эссеистического мышления, кейсовой логики и креативных проектных методик такая модель обучения подразумевает и радикальный пересмотр самой «онтологии знания» - она весьма четко проводит границу между «знанием, что» и «знанием, как». Преодолеть эту грань позволяет не инструментальная подготовка (умения и навыки), а специфический стиль мышления - гибкое восприятие новой информации при отказе выстраивать ее в «большие тексты» и «длинные полосы смыслов», ситуативная логика принятия решений, готовность к спонтанной творческой активности. Все это и есть черты латерального мышления. И очень показательно, что внедрение компетентностного обучения вызывает огромное сопротивление среди преподавательского сообщества - происходит не только размывание «знаниевых» основ классических образовательных программ, но и разрушение привычной иерархичности, упорядоченности, рациональной осмысленности, формализованной преемственности всего образовательного процесса. Пономарев М.В. Человек играющий

Очевидно, что цифровизация и следующее за ним упрощение критического мышления влияют на все сферы социальной жизни. Образовательные системы лишь являются отражением этих изменений, и они же наделены способностью формировать новые установки мышления у молодого поколения. Одной из коллективных реакций на эти новации неопределенности в развитии современных обществ становится играизация. Под играизацией понимается следующее: 1) внедрение принципов игры, эвристических элементов в прагматические жизненные стратегии, что позволяет индивидам посредством саморефлексии достаточно эффективно выполнять основные социальные роли, адаптироваться к неравновесности; 2) новую, формирующуюся парадигму рациональности, характерную для современных условий неопределенности, распространения институциональных рисков; 3) фактор конструирования и поддержания виртуальной реальности неравновесного типа; 4) социологическую парадигму с теоретико-методологическим инструментарием, позволяющим анализировать нелинейности и неопределенности постмодернистского общества (без претензий на получение окончательных, универсальных истин).

Предлагаемое понятие «играизация» обозначает новое явление, качественно новые процессы. Несомненно, у явлений социальной игры и играизации есть общие черты. Играизация, как и высшие формы игры социального характера (в отличие от игр животных), представляет способ переживания реальности, предполагающий взаимопроникновение игровой деятельности и культуры. Играизация как и игра олицетворяет собой свободную, добровольную деятельность человека, которая не может осуществляться «по принуждению». Как иградизации, так и игре свойственна страсть, то, что Хейзинга назвал «напряжением»: «Напряжение - свидетельство неуверенности, но и наличие шанса. Именно элемент напряжения сообщает игровой деятельности, которая сама по себе лежит вне области добра и зла, то или иное этическое содержание. Ведь напряжение игры подвергает силы игрока испытанию: его физические силы, упорство, изобретательность, находчивость, мужество и выносливость, но вместе с тем и его духовные силы».

Вместе с тем, играизация принципиально отлична от игры: последняя есть деятельность, лишенная прямой практической целесообразности, не имеющая «никакой очевидной цели, кроме удовольствия». В игре все осуществляется лишь «ну просто», «как будто» взаправду, «понарошку». «В этом “ну просто” всякой игры, - отмечает Хейзинга, - заключено осознание её неполноценности… Не будучи “обыденной жизнью”, она стоит вне процесса непосредственного удовлетворения нужд. Играизация, напротив, прагматична, что проявляется в следовании узкопрактическим интересам, соображениям выгоды и пользы. Если «правила игры бесспорны и обязательны, они не подлежат никакому сомнению… Стоит лишь отойти от правил, и мир игры тотчас же рушится. Никакой игры больше нет»[26], то играизация не знает строгих правил, напротив, она их постоянно корректирует, что предполагает изменения и даже деформацию сознания и, соответственно, постоянное создание новых моделей поведения. Далее, «игровое сообщество обладает, вообще говоря, склонностью сохранять свой постоянный состав и после того, как игра уже кончилась», соответственно, игра доступна в полной мере «лишь избранным», играизация же практически охватывает все слои общества. Если игра локальна, «осуществляется в рамках праздника», когда «обычная жизнь» прекращается, то играизация, будучи определенным культурным продуктом, порожденным современным процессом глобализации, практически распространяется на все сферы жизнедеятельности.

Рост актуальности данного понятия приводит к тому, что в современном обществе формируется новый социальный тип играизированного индивида. Он многолик и амбивалентен.

Помыслы и действия индивида из играизированного «хора» направлены на то, чтобы выгодно реализовать себя в том или ином игровом пространстве. Человеческие качества рассматриваются им через призму успеха - неудачи. Он видит в игре, предоставляемой ею счастливом случае, чуть ли не панацею решения своих жизненных проблем. При этом он как бы отстраняется от самого себя, не является движителем своих собственных действий. Более того, он вступает в мир несвободы: питает иллюзию, будто делает то, что он хочет, в действительности им движут страсти, иррациональные силы, отделенные от его сознательного Я. Он «готов обманываться», легко примыкает к той или иной массе, его основная мотивация - зависть чужому счастливому шансу и жадность (пример тому - участие в финансовых пирамидах).

Среди играизируемых «значимых других» возникает социальный тип самоорганизованного авантюриста, движимый жаждой игровой страсти, успеха любой ценой. Для него свобода - вседозволенность, возможность блефовать и манипулировать другими. Он стремится переложить свои риски на окружающих.

Вместе с тем у ряда социально плодотворных играизируемых индивидов способность применить игровые коды, эвристические «методические процедуры» в правовом контексте становится естественным и необходимым условием самоорганизации и саморефлексии, формирования жизненных стратегий. Их поведение мотивировано интернализированными правовыми нормами и моральными ценностями, характерными для конкретного профессионального поля. В сознании таких индивидов присутствует рефлексия риск-опыта, включающая отслеживание соотношения ущерба и благ от решений и деятельности людей, что важно для предвидения и управления рисками в будущем. У них есть ориентация на институциональные средства достижения властных статусов и материальных благ. Кравченко С.А. Играизация общества: блага и проблемы

Важность понятия «играизации» в контексте современности также связана с тем, что через интерпретацию характера играизированного дискурса можно понять общественную жизнь постмодерна в её повседневности. В этом случае играизированный дискурс является определенным методологическим инструментом познания подобно идеальному типу М. Вебера и особенно рамочному анализу И. Гофмана. Например, можно проанализировать характер играизированного дискурса в политической сфере, из чего следует, что ныне подчас исчезает само представление о политике как, по мысли М. Вебера, целедостиженческой деятельности, предполагающей «самостоятельное руководство», такие качества политика как «ориентация на существо дела», «способность с внутренней собранностью и спокойствием поддаться воздействию реальностей». Сегодня политика зачастую симулируется сугубо прагматическими задачами сохранения или обретения властных полномочий, что не имеет ничего общего с реализацией конкретных программ. При том появляются игровые симулякры самих источников власти, возникают виртуальные партии и движения, некоторые из которых вообще не осуществляют самостоятельного руководства, не ориентированы на существо дела, на борьбу за власть, но производят игровые образы политики. То же можно сказать об играизации выборов в ходе избирательных кампаний. Кравченко С.А. Играизация общества: контуры новой постмодернистской парадигмы

Появление постмодернистских элементов в повседневной жизни, которые в свою очередь приводили к появлению постструктуралистских подходов к социальном науке и знаменовали собой новый этап в изучении общества и мышления, имеет исторические предпосылки. Сдвиг к ценностям постмодерна - не первый в истории случай крупного культурного сдвига. Так, переход от аграрного общества к индустриальному был облегчен сдвигом, означавшим отход от мироотношения, формируемого неподвижно-устойчивой экономикой. Такое мироотношение характеризовалось неприятием социальной мобильности, и упор в нем делался на традиции, наследуемом статусе и обязательствах перед общиной, подкрепляемых абсолютными религиозными нормами; его сменило мироотношение, поощрявшее экономические достижения, индивидуализм и инновации, - при социальных нормах, все более становившихся светскими. Некоторые из этих тенденций, связанных с переходом от "традиционного" общества к "современному", в настоящее время достигли своих пределов в передовом индустриальном обществе, где перемены принимают новое направление.

По сути, для всех аграрных обществ были характерны системы ценностей, осуждавшие социальную мобильность. Это было неизбежным в условиях устойчиво-неподвижных хозяйственных систем. Главным источником богатства была земля, запас которой неизменен: единственный способ стать богатым состоял в том, чтобы захватить землю, принадлежащую кому-то другому, - для чего могло потребоваться убить владельца. Такое внутреннее насилие - а оно угрожало самому выживанию любого общества - подавлялось нормами, которые делали упор на приятии статуса, данного рождением, и клеймили честолюбца и карьериста. В то же время в традиционных обществах подчеркивалась обязанность делиться и благотворить -- что помогало компенсировать неимущим отсутствующую социальную мобильность, но вместе с тем также подрывало легитимацию экономического накопления.

Возникновение материалистической системы ценностей, не только терпимой к экономическому накоплению, но и поощрявшей его как нечто похвальное и героическое, знаменовало ключевую культурную перемену, открывшую путь капитализму и индустриализации. Вебер рассмотрел этот процесс в книге "Протестантская этика и дух капитализма", однако его работу можно представить как исследование частного случая более общего феномена. В настоящее время функциональный эквивалент протестантской этики самым энергичным образом действует в Восточной Азии и сходит на нет в протестантской Европе, поскольку технологическое развитие и культурные перемены стали глобальными феноменами.

Именно из-за достижения высоких уровней экономической безопасности население стран, первыми осуществивших индустриализацию, постепенно стало делать упор на постматериальных ценностях, отдавая более высокий приоритет качеству жизни, чем экономическому росту. Этот сдвиг происходил на всем пространстве индустриального общества на протяжении последних двух десятилетий, сопровождаясь сдвигом от политики классового конфликта к политическому конфликту по таким проблемам, как защита окружающей среды, положение женщин и сексуальных меньшинств. Марксистская идеология, основанная на экономическом детерминизме, была чрезвычайно влиятельным руководством для объяснения перехода от аграрного общества к обществу "модерна", или индустриальному обществу. Но она устарела для общества "постмодерна". У граждан западных стран стали меняться ценностные ориентации - преобладающее внимание к материальному благосостоянию и физической безопасности уступило место заботе о качестве жизни. Причины и последствия такого культурного сдвига носят сложный характер, однако его основной принцип можно изложить весьма доходчиво: людям свойственно высказывать обеспокоенность в связи с непосредственными нуждами или грозящими опасностями, а не в отношении вещей, которые кажутся далекими или не имеющими к ним непосредственного отношения. Например, стремление к красоте носит более или менее универсальный характер, однако голодный человек будет занят поиском скорее пищи, нежели эстетического удовлетворения. Между тем беспрецедентно большая часть населения западных стран выросла в условиях исключительной экономической безопасности; в результате таковая по-прежнему рассматривается как ценность позитивного характера, однако ее относительное значение сегодня не столь велико, как в прошлом. И соответственно налицо, как представляется, основное разграничение между "материальными" потребностями в физиологическом поддержании собственного существования и собственной невредимости и нефизиологическими потребностями, такими как потребности в признании, в самовыражении и в эстетическом удовлетворении.

Таким образом, наряду с игровизацией, можно отметить еще одну определяющую для общества тенденцию - постмодернизацию, которая обусловлена сдвигом от материалистических к постматериальным приоритетам. В обществах, где более всего постматериалистов, ниже темпы роста по сравнению с теми, где подавляющим образом преобладают материалисты, зато, по тенденции, более высокие уровни субъективного благополучия. С постмодернизацией ослабляется акцентирование не только самого экономического роста, но и создающего его возможность научно-технического развития; с обеспечения выживания акцент сдвигается на максимизацию субъективного благополучия. Рональд Инглегарт. Культурный сдвиг в зрелом индустриальном обществе

Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества

На данном этапе, чтобы развить дальнейший дискурс и систематизировать тему обсуждения, требуется определить точки соприкосновения человека играющего и мира постмодерна. В эпоху постмодерна утрачивается различие между игровым (несерьезным, искусственным, шутовским) и серьезным. Игра сегодня - это не просто элемент культуры (Й. Хёйзинга), она становится способом бытия человека в мире, отсюда и происходят изменения в отношении к ней как к собственно игре. Современник, постоянно присутствуя в игровом поле повседневности, теряет контроль над возможностью выйти из игры по своему желанию, изменяя самостоятельно правила, перестраивает свое бытие в контексте готовности к риску, блефу, манипуляции собой и другими. Реальная жизненная практика начинает восприниматься современником как нечто ненастоящее, временное, легко изменяемое. Долговременная тактика планирования жизненной стратегии уступает место кратковременным ситуациям, чередующимся и компилируемым в жизненной реалии. Так как игра проникает во все сферы и формы действительности, то человек подчас не воспринимает свои действия как игровые, ненастоящие, несерьезные. Игра становится моделью, олицетворением реальности, стилем и способом выстраивания личностных жизненных стратегий, средством презентации себя и мира. Новое отношение человека к игре обусловлено новым историческим и культурным контекстом.

Важно отметить, что постмодернизм стремится концептуально обосновать игровой принцип для описания мироощущения современника. Ведь быстро трансформируемое общество требует нарушения любой одномерной логики, и игровой принцип риска, пробы становится естественным способом найти выход в любой ситуации через субъективный выбор версии из числа возможных интерпретаций. Данную версию «человек играющий» рассматривает как личную находку, инновацию, результат свободного личностного выбора, тем самым симулятивно удовлетворяя свои потребности в творчестве и самореализации. Сама идея игры заключена в возможности обретения смысла и трансформации смысла как его обнаружения или привнесения в разыгрываемую реальность, т. е. как способ понимания ситуации и своего отношения к ней. Именно в игровой процесс может вписаться любая модель взаимодействия субъекта и объекта, человека и мира.

Поскольку homo ludens - человек играющий, с проникновением мобильных технологий в повседневную жизнь, он трансформируется в человека homo mobilis. Этому очевидно способствовал аксиологический сдвиг в культуре постмодерна. Для homo mobiludens игра становится реально-ирреальным способом удовлетворения насущных антропологических потребностей, таких как потребности в свободе и творчестве, коммуникации, обнаружении и привнесении смысла в собственное бытие, самореализации и понимании своих перспектив. Следует также подчеркнуть и новый смысл игры как феномена культуры постмодерна. В неустойчивом, хаотичном и динамичном мире игра в восприятии «человека играющего» превращается в единственно надежный способ достижения экзистенциальной полноты бытия, дающей человеку удовлетворение жизнью.

Homo mobiludens создал и постоянно живет в огромном количестве знаков, образов, символов, формирующих его реальность как гиперреальность массовой коммуникации, воспринимаемой как спектакль, где он сам становится частью большого действования. Ведь игра, являясь средством выражения публичности, помогает через слово, жест, движение продемонстрировать себя. В нарочито гротескных формах современник ориентируется на множественную интерпретацию себя. Карнавальность, ирония, несерьезное отношение даже к традиционно серьезному (самой жизни, смерти, рождению, красоте и добру, любви, семье) формируют культуру, где симулякр как модель, видоизменяющаяся в зависимости от цели применения, и полионтологичность создают множественную реальность (Ж. Делез, Ж. Бодрийяр и др.). Всё это приводит к тому, что человек играющий тфяет свою пфсональную идентичность, заменяя ее множественной (ролевой) идентичностью, каждое проявление которой служит симулякром -- знаком, отсылающим к чему-то другому. Современные симулякры как пространство знаков, рождающихся в процессе игр, производят новые смыслы в идеологии, информации, социальной реальности, которые сегодня успешно маскируют отсутствие настоящей реальности. Достаточно вспомнить, как культ современника с реально существующего героя перекинулся на культ подражания киногероям, героям комиксов, аниме и т. д.

Дискретность, фрагментарность восприятия личной жизни нацеливает человека на короткие актуальные стратегии, недолговременные личностные цели и поливариантный путь их достижения. Данный нестабильный, быстро меняющийся курс личного проживания мотивирует человека к постоянному поиску самоопределения через различные способы презентации. Традиционные формы бытия (образование, специализация, карьера, семья) замещаются чередой социальных ролей, где субъектность растворяется в доступной человеку социальности. «Индивид социально контекстуа-лизируется, возникает новое функциональное единство “человек - и - его окружение”». И социокультурное пространство становится кетчем - «зрелищем чрезмерности». Все внешние атрибуты, знаки, формы выражения, типажи и заданные роли искусственно предъявляют реальные эмоции, чувства и переживания через играизацию самой культуры, которая замещает реальную жизнь симулякрами. Беляева Л.А., Новикова О.Н. «Человек играющий» в эпоху постмодерна

Таким образом, в подобных условиях проблема самоидентификации становится основопологающей для личности человека. Хотя все вышеперечисленные аспекты нового цифрового общества защищают человека от абсурдности существования, непредсказуемости, нестабильности, хаотичности постмодернистского бытия человека, в то же время они провоцируют и развитие деструктивных тенденций в его бытии. Игра сегодня определяет характер общественных отношений. Игровое влияние на процесс идентификации делает его подвижным, неустойчивым и изменчивым, подверженным трансформациям и метаморфозам. В центре оказывается перформативное, игровое «Я» человека. Проявления игрового тала личности придают социальным отношениям фрагментарность, поверхностность, непостоянство, дистанциированность от других (так легче защитить собственный внутренний мир с его ценностями и правилами игры). Само осуществление социальных коммуникаций через самоидентификацию, самореализацию, самопрезентацию также имеет игровую природу. А виртуальность как характеристику современной полионтологичности вне игровой стихии вообще невозможно представить.

В характеристике игры как социального феномена большое значение имеет представление об идентификации и проблема идентичности в глобализирующемся обществе, что требует соотнесения и поиска общего знаменателя между индивидуальной и коллективной идентичностью, переосмысления самоидентификации человека на игровой основе. Под влиянием глобализации и мультикультурализма, интеграции экзистенциональных и информационных полей человек обезличивается, теряет пути (а порой и потребность) к самоидентификации. Размышляя об этом, С. Куцепал подчеркивает, что «обострение» в «обществе спектакля» тотальной симуляции, «субъективность... заменяется бесконечным множеством масок-симулякров». Несомненно, что выстроить жизненную стратегию с помощью калейдоскопично мелькающих масок, ролей, образов человеку (особенно молодому) проблематично. Следствием дискурсивных практик мозаичной, коллажной, симулятивной реальности стала субъективность идентичности, рост дистанций с реальностью и большим обществом. Исследователи (психологи, социологи, педагоги) диагностируют рост проявлений негативной идентичности (принижение других за счет возвышения собственного Я). И. Зверева отмечает пластичность идентичности (предъявление различных «Я»-образов в зависимости от ситуации), говорит о «клонировании» идентичности (что происходит в результате пребывания индивида сразу в нескольких реальностях).

Постмодерн и информатизация социума закрепляют за игровым действом статус тотальности, продвигая и укореняя ее во всех сферах жизни человека и социума. Все это существенным образом влияет на процессы самоидентификации и идентичности целых народов, старая их историческую память, заменяя ее новой виртуальной игровой реальностью. Человек и общество, с постмодерном и продвигаемой им тотальностью игры, ведут к ситуации виртуального, бифуркационного общества, подвергнутого рискам всеобщей манипуляции над сознанием и поведением человека. При этом игровая сущность процесса идентификации в таком обществе заключается в актуализации игровой идентичности, доминирующей в информационном обществе, а его становление происходит средствами игры в виртуализированном постмодернистском пространстве. В ситуации глобализации, устремленной к навязыванию западных систем ценностей, западного доминирования в мире, с целью его потребления, постмодернистская форма игры, несомненно, становится ключевым фактором управления миром и человеком.

Подводя итог, какие основные выводы мы можем сделать, рассмотрев концепцию «человека играющего» в социокультурном пространстве «общества спектакля», учитывая постмодернистские основы современного мира? Феномен игры в современных условиях быстро трансформируется в новые формы, присущие информационной фазе развития мирового сообщества. Феномен игры амбивалентен. Игра способна объединить, микшировать стили, роли, маски, сконцентрировать, «склеивать», соединять архаические формы игры и new-games. Игра - универсальный инструмент самоидентификации и идентичности человека в міфе. Но ситуация глобализированного, постмодернистского общества парадоксальным образом восприняла и эксплуатирует именно тотальную сущность игры и именно в технологическом, конструктивистском, подчиняющем сущность человека виде, в особенности в сфере управления человеком. Сложилась ситуация, в которой игра сама становится самоидентификацией и идентичностью в человеке, игра становится превращенной формой человека, увлекая его в мир объективации и маргинализации. Двойственная сущность игры способна как сохранять культурные ценности и идентичность человека в ситуации нестабильности, неопределенности, кризиса общества, так и разрушать их. Но виновата, конечно, не игра, а сам человек, проявленностью противоречивых, сущностных свойств которого она и является в мире цивилизации и культуры. Емельянов Ф. Г. Шалаев В. П. Игра в пространстве самоидентификации и идентичности человека в обществе постмодерна

Размещено на Allbest.ru