Прагматическая социология: инструкция по применению

Размещено на http://allbest.ru

ПРАГМАТИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ: ИНСТРУКЦИЯ ПО ПРИМЕНЕНИЮ

Янник Барт, Дамьен де Блик, Жан-Филипп Эртан,

Эрик Ланьо, Сириль Лемье, Доминик Линар,

Седрик Моро де Белланг, Картин Реми, Данни Тром

Предисловие к русскому переводу

Как прагматическая социология связывает «микро-» и «макро-» уровни

Отношение прагматической социологии к макросоциологическим явлениям может быть обобщено в одном предложении: она никогда не отделяет их от операций и процессов, благодаря которым эти явления становятся описываемыми. Такая перспектива предполагает, что социолог сосредотачивает свой интерес на местах и видах деятельности, в которых и посредством которых совокупности объединяются, тотальности собираются, коллективы утверждаются, а структуры становятся осязаемыми. Можно сказать, прагматическая социология старается всегда оставаться на уровне конкретных ситуаций и, следовательно, на микроуровне. Но только при условии, что микроуровень мыслится не как противоположность макроуровню, а как план, где макроуровень осуществляется, реализуется и объективируется от ситуации к ситуации, посредством практик, диспозитивов (dispositifs) и институтов, без которых он хотя и мог бы считаться существующим, но не мог бы становиться наблюдаемым и описываемым.

В начале 1980-х годов такой подход был воплощен в исследованиях, посвященных социопрофессиональным категориям Обзор этого направления исследований см. в [Desrosieres 2002].. За интересом к процессу конституирования статистических агрегатов в этих работах скрывалась попытка понять конкретные способы структурации социального пространства. Их отличала четкая методологическая установка: постановка под сомнение разграничения между процессами объективации, с одной стороны, и объективированной структурой, с другой, с целью анализа одновременно происходящих процессов стабилизации и развития статистических форм и практик. Этот подход перенесен социоло- гами-прагматиками на анализ различных форм агрегирования, увеличения и тотализации, посредством которых коллективные реальности конституируются как таковые, а некоторые сущности, напротив, низводятся до категории малых, невидимых или исключительных [Boltanski 1982; Thevenot 1986]. Пытаясь понять способы социального производства процедур и инструментов, позволяющих акторам оценивать размер социальных феноменов, проводить причинные связи и создавать коллективные сущности, эти работы систематически связывали наблюдение в ситуации с рассуждениями о макросоциальных конфигурациях (в масштабе города или нации, например) и наоборот [Hermant, Latour 1998; Didier 2009].

Таким образом, неверно полагать, что прагматическая социология фокусируется исключительно на ситуациях взаимодействия лицом-к-лицу. Накопленные за тридцать лет исследования свидетельствуют об устойчивом интересе к крупным сущностям -- будь то типы экономической организации (капитализм, рынки, предприятия [Callon 1998; Callon 2007; Болтански, Кьяпелло 2011]), политические институты (государство, его администрация [Linhardt 2009; Linhardt, Muniesa 2011; Lemoine 2011; Moreau de Bellaing 2012; Cantelli, Pattaroni, Roca, Stavo-Debauge 2009; Normand 2009]), социально-профессиональные группы (управленцы, врачи, учителя, журналисты [Boltanski 1982; Dodier 2007; Normand 2011; Lemieux 2010]) или общественные проблемы [Charvolin 2003; Barthe 2006; Cefai', Terzi 2012]. Прагматическая социология не отказывается также и от компаративного подхода, сравнивая национальные общества [Lamont, Thevenot 2000; Koveneva 2011; Debourdeau 2011], или занимаясь «комбинаторной этнографией», то есть изучением определенных типов социальных операций (заниматься наукой, оценивать, лечить, убивать и т.д.) в разных контекстах [Dodier, Baszanger 1997; Remy 2009]. Таким образом, способ, при помощи которого прагматическая социология «приручает великого Левиафана», не ведет к релятивизации -- не говоря уже об отрицании -- существования социологических реальностей, которые выходят за рамки наблюдаемых здесь и сейчас ситуаций [Callon, Latour 2006]. В противном случае эта социология отказалась бы от того, что является основой любого социологического подхода: рассматривать общество как тотальное явление и воспринимать его таковым Об этой технической задаче социологии см. [Kaufmann, Trom 2010]..

Оригинальность прагматической социологии заключается в том, что она дистанцируется от подходов, исходящих из того, что ситуации определяются структурами, выявление которых под силу лишь социологу. Отказ социологии испытаний от подобного рода структуралистского анализа не означает отсутствие интереса к структурным явлениям и, тем более, неспособность принимать во внимание макросоциологические феномены. Одной из основных заслуг социологии испытаний является предложение альтернативной концепции сочленения между ситуативными и структурными реальностями и, следовательно, между «микро-» и «макро-» уровнями.

Как можно охарактеризовать этот альтернативный подход? Он основан на принципе, согласно которому макросоциологические реальности должны изучаться в процессе их осуществления. «Макроуровень» тогда предстает в качестве результата достижений (performances), доступных эмпирическому наблюдению. Такая позиция распространяется и на сами социологические рассуждения, которые в таком случае не могут претендовать на какое бы то ни было привилегированное положение: социальные науки следует рассматривать как способствующие процессам, посредством которых общества постигают и схватывают сами себя [Латур 2014]. За этим утверждением не следует видеть призыв отказаться от попыток объективации агрегированных реальностей. Скорее, оно призывает воспринимать объективное знание, которое производят или используют социальные науки, как результат практического осуществления (accomplissement pratique), что позволяет порвать с некоторыми наивными формами объективизма.

Как прагматическая социология принимает во внимание историческую перспективу явлений

Прагматическая социология пытается изучать явления в их конкретной наблюдаемости. Вот почему ситуация -- настоящее разворачивающегося действия -- составляет основной предмет ее исследований. В данном случае не важно, являются ли изучаемые ситуации недавними или они принадлежат далекому прошлому. Задача, поставленная перед социологией испытаний, не ограничивается изучением настоящего. Скорее, она состоит в изучении каждого действия, текущего или прошедшего, в его настоящем. В этом ее подход напоминает подход историков, которые занимаются восстановлением действий в прошлом в соответствии с горизонтом ожиданий их авторов¹. Вместе с этими историками она стремится не проецировать на прошлые события известные сегодня знания об их последствиях, а принимать во внимание относительную недетерминированность, которая присутствовала в действиях в прошлом, которую это действие стерло самим фактом своего осуществления Обсуждение этого сравнения см.: [Cerrutti 1991; Boureau 1991; Lepetit 1995; Van Damme 2008; Offenstadt, Van Damme 2009]. О важности подобного подхода см.: [Callon, Latour 1990; Латур 2015].. Такой презентизм заслуживает того, чтобы назвать его методологическим. Он не призывает отдавать предпочтение анализу явлений настоящего, а требует лишь того, чтобы явления прошлого изучались при помощи той же методологии, которая применяется при изучении явлений настоящего, то есть принимая во внимание их относительную недетерминированность и внутреннюю динамику.

Такой подход отнюдь не вынуждает социологов испытаний игнорировать в своих исследованиях существование более широких временных перспектив, выходящих за пределы «здесь и сейчас» действий в ситуациях. В этом отношении в прагматической социологии можно выделить два разных подхода, которые, впрочем, не являются взаимоисключающими. Первый настаивает на строгом презентизме. Он придерживается вдохновленного этнометодологией запрета, согласно ему, исследователь не должен обращать внимание на элементы, внешние по отношению к порядку, который порождает осуществление действий. Согласно этой перспективе, историческое прошлое может быть включено в исследование только в том случае, если сами участники ситуации прямо к нему обращаются. Исследователю при этом необходимо понять, в каких случаях, в соответствии с какими практическими процедурами и посредством каких видов материальных и организационных опор для действия (appuis d'action) акторы ссылаются на прошлое, переосмысливают его и создают его фактичность¹. Этот подход не оригинален, несмотря на некоторые очевидные различия, он напоминает чрезвычайно популярные сегодня у историков исследования социального и политического использования прошлого [Hartog, Revel, 2001; Hartog, 2002] См. выпуск журнала «Politix» под редакцией [Heurtin, Trom 1997]. ^{Различие между подходом, принятым в этих работах, и прагматической социологией состоит в том, что последняя не считает прошлое осуществившимся раз и навсегда и готовым к использованию. Напротив, она представляет его в процессе постоянного осуществления, так что каждое новое использование неизбежно приводит к его частичному переопределению и реконфигурации.}. Он позволяет ввести в изучение исторических феноменов аналитическую рефлексивность, которая обязывает исследователя не только признавать у современников наличие способностей историзировать свое настоящее, но и уточнять, до какой степени эти общественно-разделяемые способности отличаются от его собственных, и каким образом и те, и другие участвуют в конфликтном процессе объективации прошлого.

Второй способ включения в прагматические социологические исследования временной перспективы, выходящей за рамки ситуационных «здесь и сейчас», может быть обозначен как генеалогический. Он состоит в изучении прошлого общества, группы или организационного диспозитива с тем, чтобы показать, во-первых, что 184 современные акторы сталкиваются в своих действиях и суждениях с ограничениями, которые достались им по наследству из прошлого, и, во-вторых, что ресурсы, которыми они располагают сегодня, также оставлены им их предшественниками (уже придуманные способы действия, уже сформулированные оправдания и т.д.). Это касается и паломников, ожидающих явления Богородицы, и активистов борьбы со СПИДом, гневно обращающихся к властям, и народных избранников, диспутирующих в Национальной ассамблее, и рабочих скотобоен, сражающихся с животными, и бригадиров, борющихся за статус руководителей в своих компаниях, и журналистов, пытающихся проверить информацию, попавшую к ним в руки.

Во всех этих случаях наблюдение за практиками акторов должно принимать во внимание то, каким образом эти коллективные формы жизни и профессиональные миры были структурированы исторически [Claverie, 2003; Dodier, 2003; Heurtin, 1999; Remy, 2009; Boltanski, 1982; Lemieux, 2000]. Исследователь может попытаться изучить процесс исторического конституирования некоторых схем размышления и коллективных форм действия, ставших для современников обыденными и социально обязательными, таких, к примеру, как публичное предъявления обвинений [Boltanski, Claverie, Offenstadt, Van Damme, 2007]¹, коллективная реакция на сцены страдания [Boltanski 1993] или красоту пейзажа [Trom 1997]. Именно в свете этих генеалогических исследований могут быть объяснены и в некоторой степени предсказаны, например, отсутствие коллективной реакции на разоблачение определенных видов компрометирующих фактов [De Blic 2000], отсутствие эмоциональной реакции при виде определенных форм страдания или от созерцания пейзажей [Boltanski, Godet 1995; Cardon, Heurtin, Martin, Pharabod, Rozier 1999; Trom, Zimmerman 2001]. В других случаях изучение ситуаций в настоящем может подтолкнуть исследователя к восстановлению конфликтной динамики, которая привела к их возникновению, как, например, в случае изучения феномена исчерпания критики капитализма во Франции в последние десятилетия XX века или процесса политизации проблемы захоронения ядерных отходов, рассматриваемой ранее в качестве исключительно технической [Болтански, Кьяпелло 2011; Barthe 2006].

Здесь прагматическая социология оказывается близка к традиционной исторической социологии в том смысле, что, подобно последней, она стремится воссоздать историческую динамику формирования ситуаций настоящего. Отличает социологию испытаний то, что она пытается понять не только то, как «мертвое хватает живое», но также (и даже прежде всего) то, как живое овладевает мертвым. Таким образом, она выражает аналитическое предпочтение настоящему действия и воссоздает его относительную недетерминированность. Основная задача исторического исследования в этом отношении состоит не в восстановлении линии исторической преемственности, а в лучшем понимании ситуаций настоящего, в частности, принимая во внимание, что наследие прошлого воспринимается и присваивается разными акторами по-разному -- что также требует объяснения. Такой подход призывает исследователя переходить к прошлому, отталкиваясь от наблюдения настоящего, а не наоборот См. также номер журнала Politix «А l'epreuve du scandale» [De Blic, Lemieux 2005]. Этот подход близок объяснительной модели, которую Филипп Дескола называет «регрессивной историей» и которую он противопоставляет идее «мифического происхождения» [Descola 1994].. Но он призывает также во вторую очередь с новыми вопросами и свежим взглядом возвращаться из прошлого в настоящее к наблюдению за текущими ситуациями [Trom 2003].

Таким образом, в прагматических социологических исследованиях историческое прошлое может играть разную роль. В некоторых работах это прошлое имеет право на жизнь только в том случае, если сами акторы обращаются к нему в явном виде, прославляя его или борясь с ним. В этом случае исследование обращается к анализу того, как наши общества создают свою историю и историзируют свое настоящее. Само исследование становится одной из составляющих этого процесса. В других работах исследователь пытается воссоздать историческое прошлое изучаемых им ситуаций посредством генеалогического (т.е. «регрессивного») подхода. Целью исследования становится тогда не только объяснение ограничений, влияющих на ситуации в настоящем, или происхождения ресурсов, которые находятся в распоряжении у акторов в текущий момент, но и понимание того, почему некоторые формы наследия прошлого так и остались неактивированными, что позволяет иначе взглянуть на эти ситуации в настоящем.

В этом выражается одно из проявлений внутренней целостности 186 и последовательности прагматического подхода, главенствует методологический презентизм. Это выражается, в частности, в утверждении, что действие не может механически выводиться из прошлого, поскольку оно всегда вносит в последнее некоторый элемент недетерминированности. Такую позицию следует понимать не как отказ от исторической перспективы или отказ от генеалогического исследования, а как иной способ их понимать.

Как прагматическая социология переосмысливает вопрос интересов

Социология испытаний не ставит перед собой задачу разоблачения частных интересов (int§ret), скрывающихся за общими аргументами. Она не стремится обнаружить расчет за внешне универсалистскими, альтруистическими или бескорыстными утверждениями определенных акторов. Значит ли это, что вопрос интересов ей чужд? Отнюдь нет, ведь процесс формирования интересов находится в центре многих исследований, относящихся к этому направлению. Но их отличает то, что интересы рассматриваются в них не как объяснительный фактор действия или дискурса, а как их продукт. Из удобного и неисчерпаемого ресурса для объяснения поведений акторов интересы превращаются в самостоятельный предмет исследования, направленного на изучение того, каким образом интересы определяются, стабилизируются и трансформируются в ходе контроверз, полемик и иных видов испытаний, которые исследователю надлежит изучить [Каллон 2015; Bidet 2008].

Вот почему социология испытаний так часто обращает внимание на то, каким образом прием разоблачения «истинных» интересов используется в публичной полемике [Boltanski 1984]. Акторы сами часто приписывают интересы своим оппонентам, используя операцию изобличения: «то, что представляется как справедливая война, оправданная гуманитарными целями, на самом деле мотивируется интересами государства в нефтяной отрасли»; «за вашей вовлеченностью как художника в проблемы Косово на самом деле прячутся ваши профессиональные амбиции и ваше желание быть признанным коллегами» и т.д. Таким образом, выявление скрытых интересов представляет собой обычный прием публичного изобличения, условия эффективности которого требуют изучения, в частности, путем соотнесения их с общественно-разделяемыми нормативными конструкциями, историю которых можно проследить¹. Разоблачение скрытых интересов, таким образом, может пониматься как одна из наиболее важных форм дисквалификации оппонента в публичных схватках См. предыдущий раздел. ^{Факт, который социология рискует упустить из виду, когда сама прибегает к подобного рода критическим операциям. Об этом см.} [Tram 1999]..

Прием изобличения тем не менее является лишь одним из способов, посредством которых акторы могут производить и делать видимыми интересы. Обращение к интересам может происходить не только в контексте обвинения, но и в контексте отстаивания, для построения альянсов, изменения позиций или вовлечения новых акторов в защиту некоторой идеи путем убеждения, что на кону на самом деле стоят и их интересы [Callon, Law 1982]. В этих ситуациях определение и переопределение интересов являются операциями, позволяющими акторам самоопределяться, сближаясь или, наоборот, создавая дистанцию.

В этом отношении следует иметь в виду, что отсылка к интересам является лишь одним из способов дистанцирования и сближения среди множества других. Поэтому прагматические социологи отказываются сводить все социальные действия к стратегическому поведению, связанному с преследованием индивидуальных или коллективных интересов [Corcuff, Sanier 2000]. Эти авторы пытаются различать разные режимы вовлеченности, в которых акторы по-разному квалифицируют друг друга и соотносятся друг с другом [Thevenot 2006]. Действительно, в некоторых из этих режимов деятельность акторов заключается в утверждении или явном формулировании своих и чужих интересов, зачастую в контексте ориентации на эффективность. В других режимах деятельность акторов заключается скорее в выявлении приписываемых другим интересов и демонстрации их несовместимости с идеей общего блага или с некоторыми обязательствами беспристрастности и справедливости. Наконец, в еще одной группе режимов в ходе действия интерес не проявляется в явной форме, делая, таким образом, проблематичным само применение данной категории. Подобная перспектива, предложенная в рамках социологии режимов вовлеченности, призывает наблюдать за тем, каким образом индивиды коллективно производят свои интересы, что требует принятия в расчет тех ситуаций социальной жизни, в которых эти интересы еще не конституированы. Такой подход в некотором отношении близок к другим направлениям прагматической социологии, например, к антропологии науки и техники в том, где она предлагает принимать во внимание наличие или отсутствие «диспозитивов заинтересовывания» при изучении конституирования интересов. Успех технической инновации, например, может быть проанализирован в контексте того, способствует ли она самоидентификации и самопризнанию 188 социальных групп, провоцируя среди их членов появление новых интересов [Akrich, Callon, Latour 1988].

Как прагматическая социология относится к дискурсу акторов

Одной из важных особенностей социологии испытаний является стремление «принимать всерьез» оправдания и критику, формулируемые акторами. Каким образом они принимаются всерьез? С одной стороны, путем изучения их практических оснований; с другой стороны, путем анализа их социальных последствий. Поговорим сначала о практических основаниях операций критики и оправдания. Здесь стоит задача понять, каким образом критика и оправдания порождаются определенным типом социальной практики в результате столкновения акторов с определенным типом практических противоречий. Это объясняет, почему принятие всерьез оправданий и критических замечаний приводит социологов-прагматиков к необходимости исследовать практики, а если точнее, к необходимости восстанавливать противоречивую логику практики, которая является источником критической активности акторов Об этом на примере разных объектов см. [Chateauraynaud 1991; Doidy 2005; Lagneau 2009]..

Теперь обратимся к социальным последствиям операций критики и оправдания. Здесь стоит задача проанализировать степень эффективности или неэффективности операций критики и оправдания в социальных мирах, где действуют акторы. Аргументы, которыми обмениваются акторы, сформулированные оправдания и высказанная критика не способны, конечно, сами по себе изменить состояние социальных отношений. Однако действия по аргументации, оправданию и критике обладают такой способностью, сколь бы незначительным ни было ее проявление (например, заставить публично оправдываться власть предержащих значит изменить, пусть и незначительно, социальные и политические отношения, существовавшие на тот момент). Принимая всерьез оправдания и критики акторов, социологи- прагматики изучают влияние критики на изменение коллективов, трансформацию социотехнических диспозитивов и реформы институтов [Chiapello 1998; Болтански, Кьяпелло 2011; De Blic 2005; Fillion 2009].

Призывая к систематическому анализу практических оснований и социальных последствий операций критики и оправдания, социология испытаний предлагает совершенно иной тип эпистемологического разрыва в отношении дискурса акторов, чем тот, на котором настаивает социология критики господства. Прагматическая социология не ставит перед собой задачу разоблачения скрытых стратегий и частных интересов под маской общих аргументов. Дело в том, что эту задачу часто выполняют сами акторы -- в этом мог убедиться любой, кто изучал контроверзы или тяжбы. Социологу-прагматику поэтому следует сосредоточиться на изучении того, как именно акторы это делают, какие доказательства и материальные опоры они используют, каковы их шансы на успех. При этом социолог располагается не на уровне, на котором сами акторы стремятся объяснять свои взаимные действия и судить о них. Он производит по сравнению с ними дополнительное рефлексивное усилие, не только потому что он стремится (чаще всего в отличие от них) охватить всю совокупность точек зрения, вовлеченных в борьбу (и обращается с ними в соответствии с принципом симметрии), но также и потому, что он ставит перед собой задачу изучить практические основания операций критики и оправдания и/или их социальные последствия. Для этого ему необходимо идентифицировать элементы, которые не отображаются спонтанно в сознании акторов (и исследователя). Речь идет о конкретном типе практических противоречий, который является причиной критического процесса, или о конкретном типе социального или институционального механизма, который ограничивает возможность и социальные последствия критики [Stavo-Debauge 2011].

«Принимать всерьез» работу, проводимую акторами для обоснования своих практик и оправдания своего поведения, не означает, что достаточно просто фиксировать точку зрения акторов или переводить их слова на научный язык. И уж тем более это не означает, что с точки зрения социолога-прагматика акторы всегда правы по поводу того, что они говорят. Однако важно понимать, что у них есть определенные причины говорить то, что они говорят; эти причины связаны с реальными противоречиями в их практике [Callon,

Rabeharisoa 1999]. Аналогичным образом не стоит считать, что то, что говорят акторы, адекватно описывает то, что они делают. То, что они говорят, следует воспринимать в качестве важной части описания того, что они делают. Дискурсивные практики акторов также наделены определенной формой эффективности, несмотря на то что она может варьироваться в зависимости от индивида и ситуации.

Как прагматическая социология отдает должное рефлексивности акторов

Социология испытаний отказывается от противопоставления практической и рефлексивной деятельности акторов. Она исходит из позиции, согласно которой при анализе действия невозможно выделить план, при котором рефлексивные размышления актора о его собственных действиях и о действиях других отсутствовали бы полностью. Этот отказ отделить анализ практик от анализа сопутствующих им форм рефлексивности вытекает из следующего утверждения: действие, каким бы оно ни было, никогда не бывает лишено причин. Эти причины становятся описываемыми при анализе хода действия и обладают ввиду этого некоторой формой материальности и наблюдаемости В этом прагматический подход порывает с ментализмом. Причины действий акторов могут быть описаны исключительно посредством того, что делает их наблюдаемыми в ситуации посредством самого взаимодействия, использования акторами некоторых материальных опор для действия, их реакций на действия партнеров, их возможных словесных обменов [Dodier 1993; Lemieux 2000].. Социологическое описание взаимодействия, если оно стремится сделать это взаимодействие понимаемым, должно принимать во внимание эти причины. Остановимся на этой идее подробнее.

Социологи-прагматики не утверждают, что акторы всегда в полной мере осознают причины своих действий и готовы при необходимости четко их сформулировать. Скорее, они считают, что рефлексивное отношение между актором и его действием или действиями других должно рассматриваться градационно. В верхней части этой условной шкалы располагаются формы максимальной рефлексивности. Они характерны, например, для некоторых публичных ситуаций, в которых актор способен сформулировать оправдание своих действий так, что его можно предъявить третьей стороне. В первое время своего существования прагматическая социология склонялась к анализу именно таких ситуаций из-за изначального интереса к спорам, во время которых причины действий участников становятся объектом коллективного разъяснения, требующего высокого уровня отстранения (distanciation)¹.

Однако прагматическая социология не стремилась выводить общую модель действия из анализа форм действий в наиболее публичных обстоятельствах. Было бы заблуждением считать, что в любых ситуациях акторы действуют так, будто они подвержены строгим ограничениям публичности. Социология испытаний довольно скоро перешла к рассмотрению форматов действий, соответствующих менее публичным ситуациям. Эти действия подчиняются уже не правилам публичного оправдания или отстранения, а правилам, аналогичным тем, что обычно подразумевают понятия «практика» или «рутина» Многочисленные примеры эмпирического анализа подобных «восхождений в общности» см. в [Boltanski, Thevenot 1989]. См., в частности, [Thevenot 1994; Thevenot 2006; Breviglieri 1999].. Ситуации, которые ими характеризуются, однако, не являются нерефлексивными, будто действия в этих ситуациях полностью лишены причин. Но рефлексивное отношение между актором и действием принимает в этом случае минимальную, труднопонимаемую для другого и часто невербальную форму, наблюдаемую иногда только посредством мелких деталей -- колебаний, смены положения тела, быстрого взгляда и т.д., -- которые указывают на разрегулировку действия, какой бы незначительной она ни была Наблюдение подобных динамических разрегулировок индивидуального или коллективного действия требует высокой точности описания. Об этом см. [Piette 1992; Remy 2003; Datchary 2011]..

Социология испытаний отдает себе отчет в том, что во многих социальных ситуациях действия могут иметь низкую степень рефлексивности. Некоторые из исследователей даже попытались переосмыслить с прагматической точки зрения понятие бессознательного или, если точнее, развить идею о том, что любое действие, как и любое суждение, обязательно включает в себя бессознательную часть [Boltanski 2004; Remy 2005; Lemieux 2009]. Но тем не менее эта социология не допускает мысли, что практика, какой бы она ни была, может быть полностью лишена рефлексивности. Вследствие этого прагматическая социология дистанцируется от подходов, которые предлагают видеть практики акторов в качестве результата механической адаптации к другим и к окружающей среде, то есть в качестве отношения, из которого исключен любой вид рефлексивной медиации.

Такая концепция практики, которая загоняет действие в рамки одной лишь регулярности привычки, не позволяет понять динамику взаимодействия, предполагающую возможность повышения рефлексивности. Напротив, принятие во внимание причин, на которые опираются акторы в своих действиях, позволяет социологу преодолеть разрыв между категориями «практики» и «рефлексивности» и предложить вместо него гипотезу непрерывности. Согласно данной гипотезе, ситуации характеризуются различной степенью рефлексивной интенсивности [Breviglieri, Trom 2003; Breviglieri 2009]¹. Только принятие во внимание того, что даже наиболее «интуитивные» и наименее рефлексивные действия все еще (или, точнее, уже) имеют причины, позволяет проанализировать процессы повышения их рефлексивности, которые могут происходить при 192 некоторых обстоятельствах (в том числе во время социологического интервью) Теоретизация подобной гипотезы непрерывности представлена в [Lemieux

2009] . ^{См. анализ предчувствий и практических суждений рекрутеров в компаниях, предложенный в} [Eymard-Duvernay, Marchal 1996]; случай медицинских работников рассмотрен в [Dodier 1993]; журналистов -- в [Lagneau

2010] .. С другой стороны, подобная перспектива сводит все формы рефлексивности, включая социологическую, к их практическим основаниям См. исследования Бруно Латура о производстве научной и юридической рефлексивности [Latour, Woolgar 1988; Latour 2007; Latour 2002]..

При таком подходе социология испытаний не рискует переоценить рефлексивность акторов и приписать им полное понимание того, что они делают и говорят. Эта социология старается не предвосхищать уровень рефлексивности акторов, напротив, она делает само определение этого уровня и его временных вариаций у одного и того же человека объектом своих исследований. Она не считает ни что акторы постоянно достигают максимального уровня своих коллективных рефлексивных способностей, ни что они остаются постоянно на самом низком уровне, ни тем более, что этот самый низкий уровень соответствует нулевой степени рефлексивности.

Как прагматическая социология пересматривает вопрос социализации

Одним из основных новшеств в изучении социализации во Франции за последние 20 лет стало открытие множественности социального Я. Эта идея имеет долгую историю, она зарождается, в частности, в американском прагматизме начала XX века См., в частности, [Mead 2006 [1934]; обобщение этой традиции представлено

в [Elster 1985].. В 1990-х годах ее заимствовали Л. Болтански и Л. Тевено. Выступая против подхода, согласно которому социальные агенты должны восприниматься как внутренне целостные (systematiquement coherents a eux-mdmes), их книга «Критика и обоснование справедливости» настаивала, наоборот, на том, что этих агентов следует воспринимать как испытывающих давление множества зачастую противоречивых сил [Болтански, Тевено 2013]. Такой подход заставляет по-новому взглянуть на понятия идентичности и социализации и отойти от акцента на идее целостности Я, которая характеризует интерпретацию понятия габитус, предложенную Пьером Бурдье (в гораздо большей степени, кстати, чем интерпретацию, предложенную Норбертом Элиасом). Согласно перспективе прагматической социологии, действующие индивиды, суждения о них со стороны их партнеров и в конечном итоге весь процесс построения Я должны изучаться, принимая во внимание внутренние напряженности и противоречия и то, что делает их наблюдаемыми (затруднения, сбои, неспособность действовать, моральные дилеммы, иногда проявления изобретательности) [Perilleux 2001; Barbot, Dodier 2009; Cefai', Gardella 2011; Breviglieri, Cichelli 2007; Sourp 2010].

Такой плюралистский подход к пониманию Я заставляет по-новому взглянуть на процессы социализации. Здесь, вероятно, следует напомнить, что философская школа прагматизма также уделяла большое внимание разработке диспозиционалистских концептов, многие из которых, от «привычки» (Пирс, Дьюи) до «тенденции к действию» (Мид), занимают в ней центральное место [Bourdieu 1998; Chauvire, Ogien 2002]. Правда, следует признать: для того чтобы войти в орбиту прагматической социологии, эти концепты требуют особого обращения, которое, может быть, не очень близко французским социологам. Речь идет о том, чтобы отобрать у предрасположенности статус описательного концепта. Предрасположенность не описывает действие: она становится описываемой благодаря действиям. («У него габитус буржуа» не является описанием действия. На самом деле это действие актора делает его описываемым как имеющего «габитус буржуа».) Таким образом, для начала нужно как можно лучше описать действие в ситуации, что позволит тем самым идентифицировать предрасположенности, которые в нем проявляются. Такая позиция в некотором смысле противоположна подходу, который предлагает выводить действия из предрасположенностей, приписываемых агенту. Согласно этой перспективе, исследователь, который признает (хотя бы потому, что регулярно вынужден его описывать) множественный и потенциально противоречивый характер действия, вынужден признать и все то, что из этого вытекает, а именно множественный и потенциально противоречивый характер предрасположенностей и, следовательно, всего того, что обычно называют «обучением» или «воспитанием». Для этого исследователя целостность Я акторов будет восприниматься уже не в качестве чего-то самого собой разумеющегося, а в качестве практической проблемы, которую акторы вынуждены постоянно решать¹.

Более того, отталкиваясь от описания действия в ситуации, можно точно определить практические механизмы, посредством которых происходит обучение. Подход, который состоит в выведении 194 действий агентов из приписываемых им предрасположенностей, не задумывается об этой проблеме: для него оказывается достаточно таких формул, как «институт вложил в агента...» или «акторы усвоили...». Для прагматического подхода их оказывается недостаточно. Они ничего не говорят нам ни о практических ситуациях, в которых происходит обучение, ни, следовательно, о типах испытаний, которые происходят во время этого обучения. Мы ничего не узнаем о тех местах, объектах и средствах, посредством которых происходит социализация. Социология испытаний продемонстрировала важность внимательного наблюдения за телесной вовлеченностью акторов в материальные диспозитивы, которые они намереваются использовать или которыми они должны владеть. В этом отношении можно говорить о прагматической социологии тела или, если точнее, о социологии телесной вовлеченности [Bessy, Chateauraynaud 1995; Hennion 2010; Remy 2009]. Исследователи, придерживающиеся этого подхода, наладили диалог с экологическими направлениями, работающими в терминах ситуативной когнитивной деятельности (cognition situee) Это направление было открыто одним из основателей Группы политической и моральной социологии Мишелем Поллаком [Pollak 1990]. См. также [Lemieux 2007]. См., в частности, [Conein, Dodier, Thevenot 1993].. В частности, они стараются показать, что возможности (affordance) предоставляются или изымаются посредством социотехнических диспозитивов, во взаимодействие с которыми акторам предлагается вовлекаться. Это оказывает прямое влияние как на их способности к обучению, так и на форму знания, которую они приобретают Примеры из разных областей представлены в [Hennion 1988; Conein 1990; Winance 2010; Moreau de Bellaing 2009]..

В результате эти авторы предложили новое понимание связи, которая соединяет, с одной стороны, проявления компетентности или виртуозности [Dodier 1995] в ситуации, и, с другой стороны, процессы интеграции и исключения (социальные, профессиональные, институциональные и т.д.). Результат этих процессов, далеко не всегда предрешенный заранее, зависит от исхода серии испытаний, который хоть и может быть частично предсказан, тем не менее, всегда остается до некоторой степени неопределенным. В ходе этих испытаний достижения (performance) или, наоборот, провалы акторов становятся предметом суждений -- коллег, руководителей, самих акторов -- об их способностях или неспособностях, их нормальности или ненормальности.

Существование таких испытаний наряду с позитивными и негативными санкциями, к которым они приводят, вынуждает исследователя воспринимать принадлежность индивида к коллективу в качестве динамичного процесса и призывает к новому пониманию того, что в социальных науках называется «социализацией». В отличие от подходов, которые принимают статус актора за данность (на основе его прошлого статуса), прагматическая социология заставляет с методологической точки зрения постоянно возвращаться к вопросу, кем являются и кем станут индивиды в той или иной социальной ситуации, какой статус будет им присвоен. В этом отношении она отказывается заранее судить о том, «на что способны люди» [Boltanski 1990]. В состоянии ли этот ребенок ходить, работать или плавать? Именно потому что на этот вопрос нет точного ответа, психологам XVIII века (как, впрочем, и сегодняшним) так трудно договориться о том, что целесообразно и правильно требовать от ребенка и что с ним можно делать [Garnier 1995].

Подчеркнем еще раз: принцип, согласно которому не следует заранее судить о способностях актора, является строго методологическим. Его важно соблюдать не потому, что мы считаем, что социальные агенты располагают одним и тем же набором способностей. Это далеко не так. Суть состоит в том, что их способности (а, значит, и их предрасположенности, привычки, тенденции к действию, и т.д.) образуют динамичную и адаптивную систему, границы которой исследователь не должен предопределять заранее.

Несмотря на то, что диспозиционалистские концепты не описывают действия, они помогают делать их частично предсказуемыми и объяснимыми. В этом состоит их основной интерес для социальных наук. Они позволяют соотносить наблюдаемое поведение актора с его прошлым поведением для того, чтобы показать, как тенденции или привычки, проявляемые актором в настоящий момент, могли быть сформированы в прошлом. Именно такая форма объяснительного использования диспозиционализма преобладает в прагматической социологии [см., например, Dodier 2003; Lemieux 2010]. Использование диспозиционалистских концептов для предсказывания действий позволяет по-новому взглянуть на проблему неравного распределения шансов на действие или на успех в прохождении испытания. Социология испытаний настаивает на важности описания действия в ситуации в силу того, что последнее, даже будучи частично предсказуемым, никогда не бывает предсказуемым полностью, поскольку оно не может быть выведено целиком только из одних предрасположенностей актора.

Как прагматическая социология смещает акцент в вопросе о власти