Две парадигмы в понимании социального действия: ролевая и герменевтическая традиции

Размещено на http://www.allbest.ru/

Воронежский государственный университет

Две парадигмы в понимании социального действия: ролевая и герменевтическая традиции

А.С. Кравец

Аннотация

Анализируются две основные герменевтические теории понимания социальных действий: М. Вебера и А. Шюца. Выявляется, что социальные действия включают как субъективные, так и объективные смыслы. Концепция понимания М. Вебера исходит из рациональности социальных действий и возможности логической реконструкции субъективного смысла (мотива) из наблюдаемого объективного смысла. Феноменологическая концепция А. Шюца основывается на том, что объективный смысл действия всегда является интерпретацией наблюдателя. Однако субъективный смысл (включающий мотивы действий) образуется в переживаниях актора, недоступных наблюдателю. Тем не менее Шюц анализирует различные ситуации, в которых у наблюдателя могут появиться те или иные шансы как для приближения к субъективному смыслу, так отдаления от него.

Ключевые слова: социальное действие, субъективный и объективный смыслы, рациональное и типическое в действиях, идеальный тип, жизненный мир, интерпретация смыслов.

Abstract

Two main hermeneutic theories of social actions' understanding are analyzed: M. Weber's and A. Schutz's. It is revealed that social actions include both subjective and objective meanings. M. Weber's concept of understanding proceeds from the rationality of social actions and the possibility of logical reconstruction of the subjective meaning (motive) from the observed objective meaning. A. Schutz's phenomenological concept proceeds from the fact that the objective meaning of the action is always the interpretation of the observer. However, the subjective meaning (including motives of action) is formed in the actor's experiences, which is inaccessible to the observer. Nevertheless, Schutz analyzes various situations in which the observer may have different chances both for approaching the subjective sense, and for distancing from it.

Key words: social action, subjective and objective meanings, rational and typical in actions, ideal type, lifeworld, interpretation of meanings.

Герменевтическая установка в понимании социального действия

Понимающая социология М. Вебера

Кардинальный поворот к социальной герменевтике, по нашему мнению, совершает М. Вебер, хотя австрийский социолог тщательно избегал термина «герменевтика». Свою социологию он назвал «понимающей социологией». Именно М. Вебер поставил перед социологией новую теоретическую задачу: объяснить, как социолог, наблюдая действия индивидов со стороны, может понять лежащие в их основе смыслы.

На творчество Вебера, безусловно, оказали влияние идеи «философии жизни» Дильтея и представителей Баденской школы. Именно в трудах этих философов был провозглашен тезис о принципиальном различии гуманитарных наук, т. е. «наук о духе», и естественных наук (наук о природе). Это различие коренится в том, что гуманитарные науки имеют дело с изучением творчества личности, для которого характерно порождение смыслов (активность «духа»), тогда как природа не обладает смыслами (сознанием). Отсюда проистекают принципиальные различия в гносеологических установках «наук о природе» и «наук о духе». Если первые ориентируются на выявление всеобщего, объективного в изучаемых явлениях, открытие законов, каузальных связей, то вторые имеют дело с индивидуальным, личностным началом в творчестве человека, его субъективной активностью. Поэтому в естественных науках, по мнению представителей «антропологического поворота» в философии, главенствует объяснение природных явлений, а «науки о духе», с их точки зрения, должны быть устремлены к пониманию индивидуального творчества человека.

Первоначально Вебер критически воспринял идею «понимания», пропагандируемую новыми философами в качестве методологической установки гуманитарных наук по причине ее явного тяготения к психологизму в познании культурных феноменов. Действительно, понимание в изучении культурных феноменов (преданий, мифов, литературных текстов, а также исторических событий) трактовалось представителями антропологического поворота как «вживание» в текст, «вчуствование», «сопереживание» исследователя (или читателя) автору текста. В упомянутом повороте к психологизму он увидел угрозу общенаучному идеалу объективности научного познания.

Однако впоследствии Вебер вводит категорию «понимания» в русло социологических исследований в своем проекте понимающей социологии, пытаясь освободить указанное понятие от психологических наслоений. Вместе с тем немецкий социолог не отказывается и от объяснения социальных действий как важнейшей интенции социологии. «Социология, -- отмечает он, -- категорически отвергает утверждение, будто “понимание” и “объяснение” не взаимосвязаны» [1, с. 504]. Однако попытка автора понимающей социологии согласовать в одной (методологической) теории два разных принципа, взятые из двух различных источников, создает большие трудности для адекватного восприятия его концепции. Мы постараемся показать, что у Вебера здесь нет противоречия в согласовании принципов объяснения и понимания, скорее их единство в изучении социальных действий следует истолковывать в духе известного «принципа дополнительности».

Рассмотрим узловые понятия, которые лежат в основе понимающей социологии. К ним относятся понятия социального действия, социального отношения, понимания и, конечно, известная веберовская концепция «идеального типа». «Социология, - по Веберу, - есть наука, стремящаяся, истолковывая, понять социальное действие и тем самым каузально объяснить его процесс и воздействие» [там же]. Под социальным действием философ понимает любое действие (производство товара для продажи, его покупку, забастовку, голосование на выборах, молчаливое согласие или неприятие действий других лиц и т. п.), которое совершается с полагаемым (конституируемым самим действующим субъектом) смыслом и соотносится с действием других людей. Таким образом, действия реактивные, инстинктивные (например, моргание глазами при резкой вспышке света, чихание при заболевании гриппом) не являются социальными, потому что они не предполагают какого-либо запланированного субъектом смысла. Не являются социальными и действия, хотя и осмысленные, но не затрагивающие отношения действующего субъекта с другими лицами. Если человек, к примеру, забежал под навес, спасаясь от дождя, то его действие является осмысленным, но не социальным. Однако вопрос о соотносимости индивидуального действия с действиями других лиц не является простым и очевидным.

Человек, например, строит дом для себя, но в современных условиях ему приходится согласовывать свой проект со многими бюрократическими структурами. Так что это действие является, безусловно, социальным. Действие индивида может соотноситься с весьма отдаленными последствиями его восприятия потомками, как, например, рисунки Леонардо да Винчи, изображающие вертолет или подводную лодку. И это действие мы считаем социальным. Но в своих действиях человек может опираться на знания предшествующих поколений, на транслируемые от поколения к поколению навыки, умения, смыслы анонимных авторов, хранящиеся в исторической памяти народа. Так, предприниматель может использовать арифметику для расчета своих финансов. Это действие тоже можно считать социальным, ибо его не могут осуществлять ни дикарь, ни животное. Поэтому трудно согласиться с утверждением Вебера, что молитва, совершенная в одиночестве с личностными обращениями к Богу, не является социальным действием. Ведь молитва, с ее религиозными смыслами, входит в тысячелетнюю традицию и соотносит молящегося с религиозным опытом предшествующих поколений.

В своих действиях человек часто не только сталкивается с ближайшим окружением родных, знакомых или просто случайным человеком, встретившимся на его пути, но и соотносит свои действия с обобщенным другим (по терминологии Дж. Мида), т. е. учитывает обобществленные знания, нормы, ценности, условности того общества, в котором он дей-ствует. Не случайно Вебер при анализе социальных отношений говорит о нравах, обычаях, социальных институтах.

Социальным отношением Вебер называет «поведение нескольких людей, соотнесенное по своему смыслу друг с другом и ориентирующее - ся на это. Следовательно, социальное отношение полностью и исключительно состоит в возможности того, что социальное поведение будет но- сить доступный (осмысленному) определению характер» [там же, с. 630]. Соотнесенность с другим или другими, как мы уже указывали, может быть различной. Содержание социального отношения весьма многогранно: это могут быть «борьба, вражда, любовь, дружба, уважение, рыночный обмен, “выполнение” соглашения, “уклонение” или отказ от него, соперничество экономического, эротического или какого-либо иного ха-рактера; сословная, национальная или классовая общность» [там же]. Весьма различными могут быть глубина и адекватность осмысления социальных действий.

Понимание действий, по Веберу, отнюдь не означает, что индивиды в своем взаимодействии руководствуются одним и тем же смыслом. В отличие от ученых, которые связывают процесс понимания Другого с принятием его точки зрения, согласием с ним или хотя бы сочувствием, Вебер придерживается другого мнения.

«“Дружба”, “любовь”, “уважение”, “верность договору”, “чувство национальной общности”, присущие одной стороне, -- утверждает Вебер, -- могут наталкиваться на прямо противоположные установки другой. Если данные индивиды связывают со своим поведением различный смысл, социальное отношение является объективно “односторонним” для каждого из его участников» [там же, с. 631]. Социальное отношение, по Веберу, остается социальным даже тогда, когда действующие руководствуются различными смыслами. Для «двустороннего» социального действия важно «не согласие» (в смыслах), а осмысленная взаимная соотнесенность позиций, как это происходит в ситуации «купли -- продажи»: один стремится продать подороже, другой - купить подешевле.

В последнее время в социологии всё чаще разводят понятия «социальный» и «социетальный». Под социальностью подразумеваются прежде всего связи, существующие в обществе между действиями индивидов, например, между действиями покупателя и продавца. Социе- тальность понимают как существующий в обществе порядок, с той или иной степенью жесткости регламентирующий протекание (реализацию) определенных действий.

Социальные действия выражают связь поведения индивида с существующим в обществе социетальным порядком. Этот порядок устанавливает некоторые общие требования (правила) осуществления социальных действий. К ним относятся «образцы (парадигмы)» правильных действий, нормы, доминирующие в обществе ценности.

«Содержание социальных отношений, - отмечает Вебер, - мы будем называть “порядком” только в тех случаях, когда поведение (в среднем и приближенно) ориентируется на отчетливо определяемые максимы. Говорить о “значимости” порядка мы будем только в тех случаях, когда фактическая ориентация на эти максимы происходит хотя бы отчасти (т. е. в той степени, в какой она может играть практическую роль) потому, что они считаются значимыми для поведения индивида, т. е. обязательными для него, или служат ему образцом, достойным подражания» [там же, с. 636]. Наличие социетального порядка обусловливает обобществленную природу социальных действий, их зависимость не только от ожиданий действий другого в ответ на мое действие, но и от реакции на него «общества в целом». Так, употребление денег покупателем в качестве платежа зависит не только от согласия на такую форму обмена со стороны продавца, но и от установившейся обобществленной нормы (денежного эквивалента стоимости) для всех членов рыночного общества.

Установившийся в обществе порядок «значим» в том смысле, что он в известной степени (с той или иной силой) задает спектр (рамки) желательных и нежелательных, запрещенных и разрешенных действий. Это не означает, что отдельный индивид не может нарушать указанного порядка, однако даже в случае таких нарушений люди стараются каким-либо образом завуалировать или скрыть свои нарушения, тем самым косвенно подтверждая значимость существующего порядка.

Перейдем теперь к понятию смысла, которое играет важную роль в концепции Вебера. К сожалению, немецкий социолог не уделяет достаточного внимания анализу общих (родовых) признаков смысла, т. е. не отвечает на сакраментальный вопрос, что есть смысл, полагая, по-видимому, что читателю более или менее известно, что такое «смысл». На самом деле здесь (в определении смысла) существуют разногласия [2]. В самой общей трактовке смысл есть содержание мысли. В логике чаще всего используют понятие пропозиции, которое соответствует классической формуле «S есть Р» Пример: осел есть животное. Известно крылатое определение Л. Витгенштейна: смыслы есть мыслимые положения дел в мире.

Характеризуя смыслы социальных действий, Вебер отмечает такие их характеристики, как осмысленность и рациональность. Осмысленность, видимо, и есть мысленное представление указанных элементов деятельности, а там, где есть мысль, реализуется и ее инвариантная пропозициональная основа. Другое дело, что в процессе продумывания, осмысления действий субъект не всегда использует языковую форму, он может использовать различные мнемонические знаки, рисунки, чертежи и даже жесты.

Рациональность, безусловно, предполагает наличие смысла в указанных элементах деятельности (т. е. их внутреннюю сопровождаемость осмыслением), но вместе с тем она предполагает и установление смысловой связи между всеми ее элементами, их смысловую совместимость, правильность. Действия, нарушающие эту правильность (когда рубят сук, на котором сидят), исключающие согласование и последовательность действий, ведущих к цели, или вообще бесцельные действия не могут считаться рациональными. «Непосредственно “наиболее понятный” тип смысловой структуры действий, -- пишет Вебер, -- представляют собой действия, субъективно строго рационально ориентированные на средства, которые (субъективно) рассматриваются в качестве однозначно адекватных для достижения (субъективно) однозначно и ясно постигнутых целей» [1, с. 499].

Перейдем теперь к понятию понимания. Оно весьма амбивалентно в обыденном сознании. Часто под ним подразумевают психологические взаимоотношения людей, такие как сочувствие, способность «прислушаться» к позиции человека, простить или оправдать его, принять его точку зрения и т. д. В естествознании понимание обычно связывают с возможностью раскрытия причинной обусловленности природных явлений. В рамках упоминавшегося «антропологического поворота» в философии его адепты стали применять термин «понимание» исключительно к познанию проявлений «человеческого духа» в гуманитарной сфере (истории, литературе, искусстве). Именно в рамках указанного подхода появляются такие соотносимые с «пониманием» концепты, как «вчуство- вание» (в текст), «сопереживание» (позиции автора или героя), «конгениальность» (таланту автора).

Все подобные толкования слова «понять» лежат за пределом веберовской установки на «понимание», хотя иногда у него термин «сопереживание» появляется в связи с трактовкой аффективных действий. Предметом понимания в социологии, по Веберу, выступает не человек «вообще» (такая постановка вопроса весьма абстрактна и неразрешима), а соци-альная деятельность, осуществляемая социальным агентом с определенным личностным (субъективным) смыслом. Понимание социолога поэтому направлено на выявление указанного субъективного смысла, и в своей сущности является интеллектуальным процессом, направленным на реконструкцию, выявление этого смысла. «Не надо быть Цезарем, чтобы понять Цезаря», - утверждает Вебер. Речь не идет, следовательно, ни о согласии социолога с точкой зрения или убеждениями актора, ни о его симпатиях или антипатиях по отношению к действующему, ни о каком-то единственно верном метафизическом смысле, а только о реконструкции «хода мыслей» действующего субъекта, его «смысловых связей» в планировании и реализации деятельности [там же, с. 603].

Наиболее понятна поэтому именно рациональная (осмысленная) деятельность наблюдаемого субъекта, которой присуща определенная внимания Вебера оказываются эпистемологические возможности (в распознавании смыслов актора) особого наблюдателя - социолога. Отсюда ясно, что в данной ситуации речь может идти о двух различных, но вме-сте с тем корреляционно связанных видах смысла. Один из них является смыслом действий самого актора, другой представляет собой реконструированный социологом «смысл» из наблюдений над поведением актора. Первый смысл Вебер называет «субъективным смыслом», имея в виду его принадлежность действующему субъекту, его внутренние интенции, направленные на осмысление собственных мотивов и целей; иногда социолог называет его смыслом, «предполагаемым» самим актором. Задача наблюдающего социолога состоит в адекватном воспроизведении этого «предполагаемого» субъективного смысла.

Логика смысла: мотив логично перетекает в цель, цель предопределяет выбор соответствующих средств и действий. Идя от наблюдаемого результата действий, социолог может (имеет шанс) восстановить эту «логику смысла». Понимание есть, следовательно, воссоздание (реконструкция) как самого смысла действия, так и его мотива.

Ситуация понимания действий предполагает участие в ней, по меньшей мере, двух субъектов: самого действующего (Вебер называет его актором) и наблюдателя, пытающегося понять его действия. В центре gонимание, по существу, и сводится (на основе предложенной Вебером концепции идеальных типов) к выявлению (экспликации) скрытых «субъективных смыслов». При экспликации (подобной распознаванию смыслов, стоящих за написанным или произнесенным кем-то словом) возникает второй смысл, созданный (реконструированный, интерпретированный, объясненный) познающим социологом. Все муки и усилия социолога (да и любого наблюдателя) сводятся к преодолению герменевтического разрыва между этими двумя смыслами (или, как говорит сам Вебер, к их «смысловой соотнесенности»), ибо главная задача понимания состоит в адекватности, сопряженности этих смыслов: смысл, реконструированный наблюдателем, должен совпадать по своему содержанию с «субъективным» смыслом самого действующего. герменевтический социальный логический мотив

Теперь поставим важнейший эпистемологический вопрос: что является для социолога эмпирической основой для конструирования теоретического смысла, который должен совпасть с «предполагаемым» субъективным смыслом самого актора? Вокруг этого вопроса вертится вся концепция понимающей социологии Вебера. Казалось бы, таким объектом для социолога должен стать «субъективный смысл» актора. Но он-то как раз и не является феноменом наблюдаемым. Наблюдаемыми могут быть только манифестированные действия актора, т. е. такие, которые проявляются в какой-либо «материальной» форме: знаке, звуча-щем слове, жесте и даже в «значимом» молчании. Манифестированное действие «само по себе» не является смыслом (т. е. мысленным образом), но оно «хранит» в себе смысл (вернее, следы преднамеренного, запланированного актором смысла), если, конечно, оно было произведено с определенным смыслом. Часто в нашей литературе манифестированные в предметной форме действия называют (по Гегелю) опредмеченным и отчужденным от действующего субъекта смыслом.

Всякое понимание начинается с констатации наблюдаемого манифестированного действия и социолог (как и наблюдатель, которому адресовано действие), должен установить, что делает актор (прицеливается, рубит лес, вычисляет). Обычно, в повседневной жизни, мы легко (непосредственно, по терминологии Вебера) распознаем этот смысл, когда наблюдаем, как дровосек замахивается топором, чтобы срубить дерево, или когда охотник целится в зверя, чтобы произвести выстрел.

Однако «непосредственность» здесь весьма и весьма проблематична.

Лишь в социальной феноменологии, как мы увидим позже, была раскрыта объективно-социальная основа «непосредственного» понимания, заключающаяся в типичности повседневных действий. Мы «обычно» не понимаем профессиональных действий физика, включающего незнакомый нам прибор, химика, смешивающего какие-то жидкости, часовщика, орудующего отверткой над нашими часами, и т. д. Но мы понимаем математическое выражение, смысл которого усвоен нами из школы, гнев человека, проявляющийся в его мимике или неуравновешенной ругани.

Последние два случая лежат на крайних полюсах понимания человеческого поведения. Общеизвестное математическое выражение, как и многие другие общезначимые смыслы (Волга впадает в Каспийское море; кошки поедают мышей), хранятся в коллективной памяти (общественном сознании); их автор, безусловно, человек, хотя и не известный нам, т. е. аноним. Подобные смыслы являются надличностными, коллективными и даже, можно сказать, объективированными феноменами, ибо они входят в общечеловеческий опыт и присваиваются (т. е. осознаются) каждым индивидом в процессе его социализации.

Совсем другое дело представляет собой «гнев». Состояние гнева мы не можем отнести к запланированным смыслам наблюдаемого индивида, скорее можно сказать, что оно иррационально, что в нем не содержится «предполагаемый» субъективный смысл гневающегося субъекта. Наблюдаемое поведение в этом случае реактивно, оно не осмысленно самим субъектом. Но оно осмысливается внешним наблюдателем, который констатирует, что «наблюдаемый человек гневается». Последнее утверждение есть смысл, конституированный наблюдателем, но не самим действующим, здесь даже нельзя ставить вопрос о совпадении теоретического смысла социолога и субъективного смысла самого актора. Ситуация здесь подобна смыслу путешественника, отмечающего, что лес шумит, молния сверкает (всё это -- смыслы). В самих явлениях природы нет «субъективного» смысла, но есть смысл путешественника, естествоиспытателя, наблюдателя, описывающего или познающего какие-либо природные феномены.

Вебер подчеркивает, что субъективные смыслы мы можем приписывать не только действующим субъектам, но и вовлекаемым в действие неодушевленным предметам (артефактам) -- инструментам, приборам, орудиям, -- ибо, несмотря на то что актор использует их для достижения своих личностных целей, всё же их успешное и рациональное применение основывается на смыслах (идеях), заложенных в артефакт его создателем.

Итак, первый этап понимания действий актора связан с раскрытием смысла наблюдаемого, манифестированного действия. Но уже здесь крытие «субъективного смысла» действия, что отличает его от явлений природы, в которых этого смысла как раз и не существует. Этот момент недостаточно освещен Вебером. Что здесь имеется в виду?

Наблюдая манифестированные действия, наблюдатель может сказать, что дровосек рубит лес (заготавливает его для каких-либо нужд), охотник прицеливается, чтобы убить зверя и т. д. Но это смыслы самого наблюдателя. А что происходит на самом деле? Вполне возможно, что наблюдаемый действующий человек в первом случае просто занимается физкультурой, во втором случае просто задумал попугать кого-то. Но тогда никакого понимания действующего не происходит, мы можем сказать, что наблюдающий просто излагает свою версию происходящих с его точки зрения событий. Но понимающую социологию, в отличие от классической (изучавшей в основном объективные законы общества, связи и отношения, складывающиеся между различными социальными сферами), интересует понимание смыслов действующего субъекта, которые тот вкладывает в свои действия. А это уже другая, принципиально герменевтическая задача!

Герменевтическая установка на понимание реализуется лишь в случае допущения принципиально важной гипотезы, согласно которой субъект действовал осмысленно (рационально), и наблюдаемое нами действие было им замысленно, спланировано. Только в этом случае появляется шанс, что «теоретически сконструированный» смысл социолога приближается к субъективному смыслу самого актора. Герменевтическая установка на понимание субъективных смыслов действий актора накладывает определенные ограничения на «значимость» наблюдаемых действий для внешнего наблюдателя (социолога), когда тот ставит задачу реконструкции этого «предполагаемого» (действующим субъектом) смысла.

В гносеологии эту значимость называют релевантностью. Как физика при конструировании гипотезы интересуют отнюдь не все наблюдаемые в природе явления, а лишь релевантные решению поставленной задачи, так и представителя понимающей социологии должны интересовать не все «телодвижения» действующего субъекта, а лишь «значимые», свидетельствующие об осмысленном характере его действий. Вебер говорит в этом случае о соотносимости наблюдаемых действий с «предполагаемым» смыслом. Например, мы говорим, что действия топором релевантны смыслам действия дровосека, а почесывание за ухом не релевантно.

Далее, мы отмечали, что осмысленная деятельность включает в себя осмысленность не только отдельных ее элементов, но и смысловую целостную их связь. Только в этом случае мы будем иметь дело с рациональным подходом субъекта к решению поставленных им задач. Но манифестированные релевантные действия представляют собой лишь рианты достижения поставленной цели, которые действующий, возможно, продумывал в своем сознании. Вебер считает, что наблюдатель может (в определенных случаях) теоретически реконструировать мотивы действий, основываясь на предположении о смысловой связи элементов деятельности, т. е. ее рациональности.

Понимание социальной деятельности, следовательно, складывается, из непосредственного понимания манифестированных действий актора, смысл которых социолог интерпретирует достаточно легко (ответ на вопрос, что делает актор), и объясняющего понимания мотива, базирующегося на допущении гипотезы о рациональной смысловой связи мотива с действием. Вебер, как мы уже указывали, не только не проти-вопоставляет «объяснение» и «интерпретацию», но постоянно соотносит эти интеллектуальные операции социолога: интерпретация опирается на объяснение мотива, объяснение исходит из интерпретации наблюдаемых действий.

Вернемся снова к проблеме релевантности. Для понимающей социологии «значимыми» (т. е. релевантными) для объяснения поведения наблюдаемого субъекта являются только наполненные субъективным смыслом действия. Это значит, что действия реактивные, инстинктивные (как моргание глаза при вспышке света), иррациональные (как паника при пожаре) не могут быть подведены под объясняющую (на основе «предполагаемого» смысла) гипотезу. Экстаз, мистическое переживание, поведение маленьких детей мы, по мнению Вебера, не понимаем, во всяком случае, так, как мы понимаем целерациональную деятельность взрослого человека.

Это не означает, что указанные эффекты не влияют на поведение человека. Подобными феноменами активно интересуются психологи, для них они как раз являются релевантными. Но Вебер пытается отграничить понимающую социологию от понимающей психологии. Для него всё, что не соответствует связи (смысловой соотнесенности) наблюдае-мых манифестированных действий с предполагаемым смыслом, выходит за пределы понимающей социологии.

Каким же образом социолог может реконструировать смыслы действующего субъекта? Вот здесь немецкий социолог и вводит свое понятие идеального типа деятельности.

Идеальный тип действует рационально, если его сознательно выбранный мотив однозначно обусловливает цель действия, которая однозначно детерминирует предпринимаемое действие. Именно идеально рациональное поведение наиболее прозрачно для его «понимания» внешним наблюдателем. Если действие «идеально» (в указанном смысле), то социолог может, двигаясь от констатации наблюдаемого действия становить его мотивы и цели. «Ведь непосредственно “наиболее понятсубъективно строго рационально ориентированные на средства, которые (субъективно) рассматриваются в качестве однозначно адекватных для достижения (субъективно) однозначно и ясно постигнутых целей. Причем наиболее понятно оно в том случае, когда и самому исследователю вменяемые средства представляются наиболее адекватными поставленным целям» [1, с. 499].

Вебер отнюдь не утверждает, что в самой реальности существуют идеальные типы или что нам понятны только «идеальные» действия. Эв- ристичность теоретической конструкции идеального типа заключается в том, что исходя из нее мы можем понять, что в наблюдаемом действии «правильно» или «неправильно». Вот здесь на помощь интерпретации смыслов правильной деятельности приходит каузальное объяснение. «Правильная», по Веберу, деятельность -- это деятельность, соответствующая «идеальному типу».

Однако в логически четко построенной концепции Вебера есть свои «бреши» и нестыковки. Особенно это касается понятия рациональности. Парадигмальный образ «идеальной» рациональности в голове социолога может и не совпадать с «рациональностью» действующего субъекта. «Субъективно целерационально ориентированное действие, -- отмечает немецкий социолог, -- и действие, “правильно” ориентированное на то, что объективно значимо (рационально правильно), -- в корне различные понятия. Исследователю, которому надлежит объяснить определенное действие, оно может казаться в высшей степени целерациональным, хотя и ориентированным на совершенно неубедительные, с его точки зрения, исходные позиции действующего лица» [там же, с. 501].

Обратимся к примерам этнографических исследований жизни и действий людей в архаических обществах. Часто этнографы фиксируют наблюдаемые действия архаических людей, которые они расценивают как нерациональные с современной точки зрения. Однако, изучив символический универсум (мировоззренческий контекст), в котором протекает жизнь архаического человека (систему ценностей, родства, верования, табуированные запреты, веру в добрые и злые духи), этнографы приходят постепенно к выводу, что наблюдаемые действия являются в высшей степени рациональными с точки зрения существующего в племенном обществе архаического смыслового универсума. Заклинания шамана обладают для них не меньшей силой, чем рекомендации врача для со-временного человека. Например, Дж. Фрезер истолковывал магические действия древнего человека (такие как укалывание восковой фигурки врага для его убийства) как основанные на вере в действующую (на основе принципа дальнодействия) причинно-следственную связь.

Казалось бы, проблему выявления мотивов и целей можно решить просто. Задав вопрос индивиду о мотивах его действия, мы получим от него исчерпывающий ответ. Однако, как замечает Вебер, люди зачастую не могут дать вразумительного ответа относительно мотивов своего поведения. Так, при опросах абитуриентов, поступающих на юридический факультет, выясняется, что многие из них не могут объяснить мотива своего поступка или отделываются общей ссылкой (все поступают на юридический, и я пошел на юридический) Кстати, подражательную деятельность Вебер не считал осмысленной.

Задача выявления субъективного смысла усложняется тем, что Вебер пытается установить некоторые общие принципы понимания социального действия в условиях отстраненного наблюдения социолога, когда ему доступно только наблюдаемое действие. В этих условиях и возможна ситуация, когда действия некоторого индивида, кажущиеся социологу рациональными, не являются на самом деле субъективно рациональными (т. е. совершенными на основе осмысленного мотива и однозначно сформулированной цели). И, наоборот, действия субъективно целерациональные не представляются социологу «объективно» рациональными (т. е. соответствующими «идеальному типу»).

Как же разрубить этот гордиев узел, т. е. определить, что в деятельности субъекта рационально и нерационально? Для решения этой проблемы Вебер прибегает к принципу единства «смысловой адекватности» (при интерпретации мотивов действия) и «каузальной адекватности» (на основе представления мотива или цели в качестве причины наблюда-емого действия). Каузальное объяснение играет в понимающей социологии Вебера фундаментальную роль и в значительной мере сближает его позицию с естественнонаучной методологией. Каузальность, как объясняющая гипотеза, привлекается немецким социологом не только для объяснения различного рода внешних влияний на поведение субъекта (о чем уже говорилось), но и для его трактовки идеально-рациональной деятельности (для понимания «идеального типа»).

Дело в том, что Вебер трактует соотношение между мотивом и действием как причинно-следственную связь особого рода. Деятельность начинается с мотивации, далее мотив порождает цель (психологи говорят о перетекании мотива в цель), которая обусловливает выбор средств, и, наконец, субъект на основе принятия решения (акта воли) совершает манифестированное действие. По мнению Вебера, именно для идеальной целерациональной деятельности характерна однозначная каузальная связь от мотива до реализации действия.

Впоследствии Дж. Сёрль подвергнет резкой критике подобное классическое представление о каузальности человеческих действий, которое неправомерно отождествляет природную (материальную) причинность с человеческой активностью [3]. Классическая модель человеческих действий, с точки зрения Сёрля, превращает человека в запрограммированного робота, лишает его свободы, тогда как на самом деле переход от одной фазы деятельности к другой не является непрерывным и однозначно предопределенным. Социальная деятельность содержит «разрывы». Мотив может воплотиться в различных конкретизированных целях, а определившаяся цель допускает различные варианты действия. По мнению американского философа, стратегия деятельности может быть изменена человеком на каждом шаге ее осуществления, и даже не исключен вариант полного отказа от ее продолжения.

Следует отметить, что Вебер отнюдь не отождествляет связь между мотивом и действием с материальной причинно-следственной связью. Каузальность, о которой говорит Вебер, носит скорее логический (или смысловой) характер. Мотив, как осмысленный интерес или потребность в чем-либо, и есть причина зарождения социального действия. Если действие осуществляется на основе смыслового единства всех его компонент, то оно подчиняется «правильному» идеальному типу. А правильное идеально-типическое действие реализует, по мнению Вебера, уже упоминавшуюся причинно-следственную цепочку в смысловой связи ее последовательных шагов. Каузальное объяснение, с точки зрения Вебера, социолог должен привлекать для реконструкции субъективного мотива актора именно потому, что и для самого действующего субъекта мотив выполняет функцию причины, «запускающей» действие.

Для понимающей социологии каузальное объяснение приобретает верификационный характер. Однако верификационный статус принципа каузальности в качестве критерия адекватности истолкования субъективного смысла весьма сомнителен. Мы уже останавливались на существующей неопределенности в реконструкции адекватного субъ-ективного смысла, которую признает и сам автор понимающей социологии. Но такая же неопределенность остается и для предположения о каузальности, которую социолог приписывает субъективным мотивам действующего субъекта. Ведь здесь повторяется та же ситуация, когда актор действует неосмысленно, а социологу только кажется, что действие каузально обусловлено мотивом, или, наоборот, действие мотивировано субъективным смыслом актора, как, например, в магических практиках, а социолог считает это действие каузально неадекватным смыслу с точки зрения его «правильности».

Понимая существующую принципиальную неопределенность (наличие герменевтического разрыва в позициях действующего субъекта и интерпретирующего его действия социолога), Вебер приходит к выводу о вероятности совпадения реконструированного социологом смысла действий актора с его подлинным субъективным смыслом.

Немецкий социолог, как уже указывалось, признает, что в реальной жизни далеко не все действия людей являются рациональными, рассчитанными, осуществляемыми на основе продуманного плана. Автор понимающей социологии пытается, тем не менее, выявить некоторые типичные варианты социальных действий, различающихся степенью своей рациональности. Развивая свою концепцию, Вебер вводит представление о четырех типах социального действия. Социальное действие может быть: 1) целерациональным; 2) ценностно-рациональным; 3) аффективным; 4) традиционным. Порядок классификации действий направлен в сторону понижения их рациональности.

Наиболее рациональным и соответствующим идеальному типу является целерациональное действие, все элементы и этапы которого пронизаны продуманными и согласованными смыслами актора: «Целерационально действует тот индивид, чье поведение ориентировано на цель, средства и побочные результаты его действий, кто рационально рассматривает отношение средств к цели и побочным результатам и, наконец, отношение возможных целей друг к другу, т. е. действует, во всяком случае, не аффективно (прежде всего не эмоционально) и не традиционно» [1, с. 629].

Целерациональное действие представляет собой наиболее понятный тип для внешнего наблюдателя благодаря тому, что в нем все элементы действия (мотив, цель, отдельные операции, средства) логически связаны, так что с какого-то момента времени наблюдатель может предсказать дальнейшее поведение актора. Только в этом случае можно надеяться на то, что смысл, планируемый актором и «вкладываемый» им в свои действия, совпадет со смыслом внешнего наблюдателя, интерпретирующего наблюдаемое действие.

Ценностно-рациональным Вебер называет осознанное действие, направленное на реализацию какой-либо ценности или обусловленное ценностью: «Чисто ценностно-рационально действует тот, кто, невзирая на возможные последствия, следует своим убеждениям о долге, достоинстве, красоте, религиозных предначертаниях, благочестии или важности “предмета” любого рода. Ценностно-рациональное действие <...> всегда подчинено “заповедям” или “требованиям”, в повиновении которым видит свой долг данный индивид» [там же].

И целерациональные, и ценностно-рациональные виды действий являются осознанными и, следовательно, с той или иной глубиной осмыслены действующими субъектами. Однако, если для целерациональной деятельности цель (как планируемый будущий результат действия) связана с собственным интересом актора и обусловливает выбор им «подручных» средств и стратегии действий, то для ценностно-рациональной деятельности важен не опредмеченный результат деятельности, а сама деятельность, направленная на выполнение общественного долга, служение добру, моральным нормам, общественному благу.

Другими словами, в ценностно-рациональном подходе на первый план выходят не сами результаты деятельности (их утилитарный, прагматический характер), а принципы (ценности) человеческой жизнедеятельности, т. е. не столь существенно, «что» сделал субъект, сколь важно, «во имя чего» он это сделал. Логику целерационального действия можно назвать логикой результатов (которые, конечно, задумываются, предпосылаются действию в качестве ее цели), а логику ценностно-рационального действия -- логикой смысложизненных принципов и идеалов.

Вместе с тем следует отметить, что попытка строгого разграничения целерациональных мотиваций и ценностных ориентаций в деятельности индивидов не выдерживает критики. Это отчасти признает и сам Вебер. Любое социальное действие действительно включает в себя и цель и ориентацию на определенные ценности. Неоднократно указывалось, что веберовский целерациональный тип наиболее релевантен капиталистическому способу производства, где на первый план (в отличие от дустриальное производство, ориентация на получение максимальной прибыли, свободная конкуренция, рынок труда и товаров. В этих условиях главной фигурой в общественном развитии становится свободный предприниматель, деятельность которого в высшей степени является целерациональной, т. е. рассчитанной на прибыль, приумножение капитала, выбор средств, снижающих себестоимость продукции и т. д. Не случайно часто капиталистическое общество называют обществом всепоглощающей калькуляции. По существу, какую бы конкретную цель ни преследовал предприниматель в своей деятельности (производство автомобилей, компьютеров или бизнес в сфере обслуживания), он исходит из доминантной ценности капиталистического общества: увеличение капитала, рост своего богатства. Так что целерациональное действие (действие предпринимателя) отнюдь не свободно от ценностей.

В то же время любая альтруистическая деятельность в современном обществе (которая как раз и является ценностно-рациональной) в своей реализации не исключает, а опирается на вполне рациональные промежуточные цели. Например, человек, посвятивший свою жизнь помощи бедным или больным СПИДом и т. д., обычно создает различные благотворительные фонды, предпринимает усилия по укреплению их финансовой состоятельности, возможно, даже организует какое-либо производство для пополнения финансовых средств, которые пойдут на филантропические цели. Таким образом, чтобы осуществить главную цель своей жизни (служить добру, социальному благоденствию, сохра-нению экологической безопасности нашей планеты и т. д.), филантроп должен осуществить ряд целерациональных действий.

В дискуссиях о рациональности необходимо учитывать, что она сама подвержена ценностному суду истории. Вместе с жизненной системой ценностей в обществе меняется и представление о рациональности. Именно в индустриальном обществе, с его доминантной ценностью роста богатства (и, соответственно, экономической эффективностью деятельно-сти), любые альтруистические идеалы рассматриваются как отклонение от стандартов рациональности, но это «отклонение» всего лишь относительно по сравнению со средне-типическим выбором индивидов. Мы можем сказать, что целерациональное действие и ценностно-рациональное отличаются лишь типичностью (или атипичностью) ценностного выбора личности. Целерациональная деятельность ориентируется на доми-нантную ценность (прибыль, рост капитала, экономическую эффективность и т. д.) индустриального общества, а ценностно-рациональная - на эксклюзивную, периферийную для современной индустриальной эпохи ценность (всеобщее благо и счастье людей, социальную справедливость, защиту униженных и обездоленных и т. д.).

Ценности рационально действующего по меркам современного ин дустриального общества индивида направлены «на себя» (на рост своего благополучия, богатства, общественного престижа и т. д.). Ценностно-рациональная деятельность (альтруистическая, филантропическая, религиозная, эстетическая и т. п.) направлена «на других», служение человечеству. В этом и состоит ее «отклонение» от принятого стандарта рациональности. Но ускоряющаяся динамика общественной жизни может в будущем перевернуть эту иерархию ценностей и вместе с тем стандарты рациональности в поведении индивидов. Чем больше личностные ценности отличаются от общепринятых в обществе, тем труднее внешнему наблюдателю, по мнению Вебера, понять их.

Аффективная и традиционная типы деятельности, по Веберу, выходят за пределы рациональности, т. е. ее осмысленности актором. Аффективное действие обусловлено «аффектами или эмоциональным состоянием индивида» [там же, с. 628]. Индивид, по мнению Вебера, действует «под влиянием аффекта, если он стремится немедленно удовлетворить свою потребность в мести, наслаждении, преданности, блаженном созер-цании или снять напряжение любых других аффектов, какими бы низменными или утонченными они ни были» [там же, с. 629].

Традиционное действие основано на следовании существующим в обществе традициям, часто оно «подобно чисто реактивному (т. е. не осмысленному. - А. К.) подражанию» [там же, с. 628]. Следовательно, если субъект в своих действиях ориентируется на поведение других в качестве «образца», парадигмы, т. е. действует в каждом конкретном случае так, как поступают в этих случаях «все», он действует традиционно.

Хотя эти действия Вебер не считает рациональными, всё же он допускает, что они могут быть поняты и истолкованы социологом. Именно в вопросе понимания действий, не основанных на заранее продуманном субъективном смысле, у Вебера начинаются муки с термином «понимание». «Мы понимаем отнюдь не только целерациональное поведение, -- утверждает немецкий социолог, -- мы “понимаем” и типические процессы, основанные на аффектах, и их типические последствия для поведения людей. “Понятное” не имеет четких границ для эмпирических дисциплин» [там же, с. 495]. Но как же можно понять субъективный смысл в действиях актора, если его там не было?

Нам представляется, что действия аффективные, реактивные, иррациональные и т. п. социолог понимает примерно так же, как естествоиспытатель понимает нагревание металла под действием электрического тока или его притягивание магнитом, т. е. каузально, вскрыв причину наблюдаемого феномена.

Другими словами, «интеллектуальное понимание», нацеленное на герменевтическую реконструкцию субъективного смысла здесь не «срабатывает», поскольку отсутствует первичный субъективный смысл самого действия. Правильнее вместо термина «понимание» в данных условиях употреблять термин «объяснение». Именно в этом контексте становится понятным следующее пояснение Вебера: «“Понимание” связи всегда надлежит -- насколько это возможно -- подвергать контролю с помощью обычных методов каузального сведения, прежде чем принять пусть самое очевидное толкование в качестве значимого яснения”» [там же].

Примерно так и понимают наблюдатели действия людей в состоянии аффекта, когда ревнивый муж убивает любовника своей жены, или человек в страхе от угрожающего пожара выбрасывается из окна высотного здания. Однако, говоря о действиях аффективных и эмоциональных, Вебер некритически заимствует известную психолого-герменевтическую концепцию сопереживаний. Но совершенно ясно, что для того чтобы понять по явно выраженным симптомам, что какой-то человек гневается, совсем не обязательно сопереживать этому человеку.

Вызывает возражение категорическое вынесение Вебером традиционного действия за пределы «осмысленного». Всё дело в том, что к традициям, существующим в какой-либо сфере общественной жизни, можно относиться как неосознанно, так и осознанно, принимая их в качестве ориентаций своих действий, либо действовать вопреки им, осознавая по-следствия такого действия. Сам Вебер напоминает, что «традиции всюду стали источником значимости» [там же, с. 634]. Если под традициями понимать аккумулированный жизненный опыт какой-либо группы или человечества, то никакое социальное действие не может так или иначе не соотноситься с существующей традицией. Это относится как к повседневной деятельности, так и к профессиональной (например, искусство, наука и т. д.). Лишь чисто подражательные действия лишены осмысленности со стороны действующего субъекта.

Мы показали, что теория понимающей социологии не лишена противоречий и двусмысленностей. Это касается прежде всего концепта «понимания», который амбивалентно трактуется Вебером то как «интерпретация смыслов» наблюдаемого социального действия (герменевтическая парадигма), то как «каузальное объяснение» мотивов актора (естественнонаучная парадигма). То же касается классификации идеальных типов, которые у Вебера плавно флюктуируют от жесткой рациональности к полной иррациональности. Однако последнее замечание не может быть поставлено в вину Веберу, ибо в самой повседневной жизни существует многообразие различных установок и способов действий людей. Конкретные субъекты в разных условиях осуществляют свои действия с различной степенью осмысленности, в которых могут присутствовать в «перемешанном» виде и элементы рациональности, и аффективности, и традиционности. Ограниченность своей классификации прекрасно понимал сам автор понимающей социологии. Идеальные типы -- это всего лишь теоретические идеализации (свойственные всем наукам), оправ-данность которых следует каждый раз проверять в эмпирических наблюдениях. В любом случае смысл деятельности актора, раскрываемый наблюдателем, является его собственной конструкцией, претендующей лишь на правдоподобие, а не имманентным смыслом самого действующего субъекта.

Феноменологическая концепция понимания

Дело М. Вебера в раскрытии основ понимания социальных действий ший в США) А. Шюц. Его считают основателем социальной феноменологии. Основные идеи феноменологического анализа социальных действий изложены А. Шюцем в его работе 1932 г. «Смысловое строение социального мира» [4].

С точки зрения Шюца, Веберу, ориентирующемуся на свою методологию идеальных типов, не удалось последовательно разрешить проблему понимания смысла социального действия.

Австрийский ученый возвращается к вопросу о том, что же мы понимаем, когда исходим из установки понимания рационального действия: смысл наблюдаемого действия или смысл, который имеет в виду актор, осуществляющий определенное действие. Ответ Шюца заключается в том, что мы всегда понимаем смысл действия, как он представляется внешнему наблюдателю, но это не совсем то, или даже совсем не то, когда мы говорим о подлинном (субъективном) смысле актора (alter ego).

Свою концепцию понимания Другого (alter ego) Шюц основывает на творчестве немецкого философа Э. Гуссерля, выдвинувшего проект создания новой науки -- «трансцендентальной феноменологии» [5]. Эта наука, с его точки зрения, предполагает выявление трансцендентальных (всеобщих) основ человеческого смыслополагания (или смыслотворче- ства).

Следует подчеркнуть, что задачи, поставленные в исследованиях Гуссерля и Шюца, весьма различны. Гуссерль пытался выявить универсальные принципы конституирования смыслов человеческим сознанием, которые могут быть положены в основу новой трансцендентальной философии. Шюц поставил вопрос о конституировании понимающей социологии, раскрывающей возможности понимания действий Alter ego. Вместе с тем у них была и общая тема. Это вопрос о том, как формируется смысл в сознании человека. Для Шюца вопрос о конституировании смысла был чрезвычайно важен в связи с задачей понимающей социологии, поставленной Вебером, о разграничении и связи субъективного и объективного смыслов.

В решении своей задачи -- выявления универсальных, сущностных и априорных структур смыслообразования -- Гуссерль опирается на феноменологическую установку, противопоставляя ее естественной установке. Согласно немецкому феноменологу, в естественной установке (т. е. в обыденном, жизненном мире) индивиды некритичны по отношению к формируемым смыслам, ибо считают, что за каждым смыслом (слова, суждения) стоит вещь. Но это далеко не всегда так. Мы в общении употребляем слово ведьма, но это не значит, что она существует в реальном мире. Эту эпистемологическую болезнь Гуссерль называет ре- ификацией, т. е. овеществлением смыслов. Но такой же болезнью, с его точки зрения, страдает и вся наука. Поэтому, по Гуссерлю, для обнаружения трансцендентальных структур (принципов, методов) образования смыслов нужно покинуть жизненный мир, освободиться от естественной установки и перейти к феноменологической установке. Для этого он предлагает осуществить кардинальную операцию - феноменологическую редукцию, которая подразумевает исключение из сознания всех обыденных, эмпирических и научных знаний. Тогда перед феноменологом предстанут оставшиеся трансцендентальные смыслы. Конечно, такая установка доступна, по Гуссерлю, только для философского разума, обладающего критичностью и философской рефлексией над обычными жизненными смыслами.