Мобилизация уголовного права в России: эмпирический анализ данных виктимизационного опроса

692 (47.8%)

1398 (46.6%)

В браке

0

564 (36.7%)

497 (34.3%)

1067 (35.6%)

1

968 (63%)

943 (65.2%)

1921 (64%)

NA

5 (0.3%)

7 (0.5%)

13 (0.4%)

Учится

0

1355 (88.2%)

1343 (92.8%)

2713 (90.4%)

1

182 (11.8%)

104 (7.2%)

288 (9.6%)

Работает

0

535 (34.8%)

533 (36.8%)

1072 (35.7%)

1

1002 (65.2%)

914 (63.2%)

1929 (64.3%)

Без судимости

0

124 (8.1%)

102 (7%)

226 (7.5%)

1

1413 (91.9%)

1345 (93%)

2775 (92.5%)

Светлое время суток

0

495 (32.2%)

545 (37.7%)

1045 (34.8%)

1

948 (61.7%)

821 (56.7%)

1780 (59.3%)

NA

94 (6.1%)

81 (5.6%)

176 (5.9%)

Жилое место

0

1253 (81.5%)

973 (67.2%)

2239 (74.6%)

1

259 (16.9%)

464 (32.1%)

727 (24.2%)

NA

25 (1.6%)

10 (0.7%)

35 (1.2%)

Свидетели

0

672 (43.7%)

627 (43.3%)

1304 (43.5%)

1

832 (54.1%)

779 (53.8%)

1623 (54.1%)

NA

33 (2.1%)

41 (2.8%)

74 (2.5%)

Население

Среднее (станд. отклонение)

1550000 (3640000)

1070000 (2950000)

1320000 (3330000)

Медиана [мин., макс.]

279000 [2, 12500000]

202000 [7, 12500000]

239000 [2, 12500000]

NA

77 (5%)

59 (4.1%)

137 (4.6%)

Таким образом, при анализе может быть прослежена траектория мобилизации права в России от сообщения в органы до наказания преступника, и влияние социальной структуры и других условий на каждом из пяти этапов.

2.3 Результаты

Регрессионные модели траектории мобилизации права

Для оценки связи независимых переменных с зависимыми переменными применен метод логистической регрессии. Построено пять моделей (табл. 7) в соответствии с числом зависимых переменных. Получены оценки шансов на то, что (1) о происшествии узнают правоохранительные органы, (2) будет возбуждено уголовное или административное дело, (3) виновный будет установлен, (4) дело дойдет до суда, (5) виновный будет наказан. Для всех моделей используются одинаковые 15 предикторов.

Таблица 7. Логистическая регрессия траектории мобилизации уголовного права в России, коэффициенты - отношения шансов (odds ratio).

	1	2	3	4	5
	Reporting	Возбуждено УД или АД	Виновный установлен	Дело дошло до суда	Виновный наказан
Насилие	2.525***	0.709*	1.415	0.941	0.114***
	(0.147)	(0.199)	(0.296)	(0.447)	(0.762)
Ущерб в рублях (lg)	1.328***	1.180***	0.887**	1.017	0.798
	(0.023)	(0.036)	(0.056)	(0.088)	(0.147)
Дистанционное	0.748***	0.818	0.291***	0.575	0.241
	(0.109)	(0.185)	(0.293)	(0.522)	(0.962)
Мужской пол	0.826**	0.810	0.581***	0.881	1.313
	(0.092)	(0.146)	(0.206)	(0.347)	(0.569)
Возраст	1.010***	0.999	1.017**	0.988	1.002
	(0.003)	(0.005)	(0.008)	(0.012)	(0.020)
Доход	1.051	1.152**	1.099	1.053	0.710
	(0.043)	(0.066)	(0.092)	(0.155)	(0.225)
Образование	1.169**	0.997	0.845	1.111	0.503
	(0.062)	(0.100)	(0.144)	(0.229)	(0.421)
В браке	1.170*	0.883	1.160	1.475	2.013
	(0.094)	(0.150)	(0.209)	(0.343)	(0.567)
Учится	0.636***	0.740	1.186	2.036	0.343
	(0.162)	(0.282)	(0.407)	(0.834)	(0.842)
Работает	0.871	1.944***	0.996	0.770	1.995
	(0.100)	(0.158)	(0.229)	(0.376)	(0.559)
Без судимости	1.362*	0.690	0.814	1.018	3.311
	(0.175)	(0.293)	(0.373)	(0.597)	(0.879)
Светлое время суток	0.836*	0.598***	1.120	0.518**	0.183***
	(0.092)	(0.146)	(0.203)	(0.325)	(0.591)
Жилое место	1.854***	1.137	1.402	1.944*	0.981
	(0.113)	(0.162)	(0.220)	(0.355)	(0.559)
Свидетели	1.082	0.915	1.691***	0.752	0.347**
	(0.089)	(0.141)	(0.200)	(0.320)	(0.538)
Население (lg)	0.856***	0.860**	0.879	0.739*	0.843
	(0.041)	(0.068)	(0.094)	(0.155)	(0.257)
Constant	0.286***	1.981	2.039	17.883**	512.691**
	(0.351)	(0.576)	(0.794)	(1.356)	(2.483)
Наблюдения	2506	972	504	244	163
Log Likelihood	-1553.856	-623.973	-318.144	-131.864	-57.257
Akaike Inf. Crit.	3139.712	1279.946	668.288	295.728	146.515
Nagelkerke pseudo R-squared	0.18	0.11	0.15	0.13	0.32
	* p<0.1; ** p<0.05; *** p<0.01

Стандартные ошибки в круглых скобках.

В табл. 7 в качестве регрессионных коэффициентов независимых переменных представлены отношения шансов (odds ratio). Отношение шансов >1 означает, что с ростом значения предиктора растут шансы на то, что зависимая переменная принимает значение «1». Отношение шансов <1 означает, что с ростом значения предиктора шансы на то, что зависимая переменная принимает значение «1», напротив, падают. Рис. 2 (см. приложение 2) содержит наглядное представление коэффициентов в виде графика отношений шансов.

При интерпретации результатов логистической регрессии также можно опираться на средние предельные эффекты. Предельный эффект в процентных пунктах показывает увеличение средней вероятности того, что зависимая переменная примет значение «1» при увеличении независимой переменной на одну единицу. Для получения предельного эффекта в п.п. необходимо умножить значение за 100. Предельный эффект бывает как средний для регрессора по всем наблюдениям, так и для среднего значения регрессора. Поскольку у нас в модели есть бинарные независимые переменные, то имеет смысл рассчитывать Average Marginal Effects (AME), то есть средние предельные эффекты регрессоров по всем наблюдениям, а не для среднего значения регрессора - Marginal Effects at Mean (MEM). Это обусловлено тем, что, например, нельзя сказать о конкретном человеке, что он на текущий момент «в среднем» состоит в браке - он либо в браке, либо нет. Табл. 8 с рассчитанными значениями AME содержится в приложении 1.

Для оценки качества моделей необходимо проверить их на мультиколлинеарность. Этот термин означает наличие сильной корреляции между независимыми переменными в регрессионной модели, что является проблемой, мешающей оценить индивидуальный вклад переменных в объяснение вариации зависимой переменной (Field, Miles, Field, 2012: 274-276). Для идентификации мультиколлинеарности применяется диагностика Variance Inflation Factor (VIF), позволяющая оценить, есть ли сильная связь между независимыми переменными. Для того, чтобы сказать, что мультиколлинеарность отсутствует, значение VIF для переменной в модели должно быть меньше 10 (Field, Miles, Field, 2012: 276), хотя именно это пороговое значение не универсально, и на одном из занятий по количественным методам автор работы слышал о значении 5 как о рекомендуемом пороге. Впрочем, рассчитанные автором значения VIF для независимых переменных всех пяти произведенных моделей в большинстве случаев не превышают 1,5 (максимальное полученное значение 2,06 находится в пятой по счёту модели и относится к переменной, отвечающей за применение насилия к жертве). Можно сказать, что согласно диагностике VIF в регрессионных моделях траектории мобилизации права не выявлено мультиколлинеарности.

Далее в тексте обсуждаются результаты регрессионного анализа: сначала рассматривается модель 1, отвечающая за обращение в правоохранительные органы (подход от действия, как он определен в разделе 1.1 этой работы), а затем модели 2-5, отвечающие за успешность обращения (подход от результата).

Обсуждение результатов: обращение в органы

Перед тем, как перейти к описанию и обсуждению полученных результатов, заметим, что многие развитые страны, на данных виктимизационных опросов которых проводятся исследования обращений в полицию, - это страны с относительно высоким уровнем доверия полиции. В России доверие полиции на этом фоне низкое. Это позволяет говорить о том, что Россия - хороший кейс для исследования реактивной мобилизации права. Можно предположить, что если в России человек принял решение обратиться за помощью в полицию, то скорее всего у него действительно нет других альтернатив решения возникшей проблемы (по крайней мере на момент принятия решения об обращении). Следовательно, в России должно быть меньше импульсивных, и больше осмысленных обращений в правоохранительные органы.

Начнем обсуждение результатов модели 1 с гипотезы H1: вероятность мобилизации права выше для более тяжких преступлений. К этой гипотезе относятся предикторы насилия, материального ущерба и дистанционного характера преступления. Все три переменные значимы и прочно связаны с вероятностью обращения в органы. Насилие и ущерб имеют положительный эффект, а дистанционный характер связан с зависимой переменной отрицательно. Эти направления связи позволяют полностью подтвердить H1, что согласуется с предыдущими исследованиями реактивной мобилизации права в количественной криминологии и теорией рационального выбора, применяемой для поствиктимного поведения. Насилие заметно выделяется на фоне остальных бинарных предикторов в модели большим размером эффекта. Как следует из отношения шансов, если действия обидчика с по отношению к жертве содержали применение насилия, то на 152 п.п. (процентных пункта) вырастают шансы на уведомление правоохранительных органов о произошедшем.

Таким образом, применение насилия и большая сумма материального ущерба от действий злоумышленника приводят, при прочих равных условиях, к большей вероятности решения обратиться к праву как способу разрешения возникшей ситуации. Массовые дистанционные преступления по своей сути являются менее тяжкими, чем очные преступления, поэтому дистанционный характер преступления косвенно говорит о меньшей его тяжести. Соответственно, отрицательная связь между вероятностью мобилизации права и дистанционным характером преступления также говорит в пользу гипотезы H1.

Далее обратимся к гипотезе H2: вероятность мобилизации права выше для жертв с более высоким социальным статусом. Все переменные социального статуса, по поводу которых есть гипотетическое направление связи, относятся к характеристикам жертвы. Также в модель включены контрольные переменные пола и возраста. Рассмотрим их статистически значимые эффекты, прежде чем перейти к другим предикторам.

Пол жертвы преступления сам по себе не отражает социальный статус. Несмотря на то, что в ряде исследований (см. раздел 1.2) мужской пол трактуется именно как более высокий социальный статус по отношению к женскому - это неверная операционализация. Для разных ситуаций как мужской, так и женский пол, могут быть актуальны по-разному, т.е. иметь более глубокие качественные различия в паттернах мобилизации права, что непосредственно связано с гендерным порядком общества.

В модели мужской пол жертвы оказался отрицательно связан с обращением в правоохранительные органы. Это можно интерпретировать с точки зрения гендерных норм, которые в случае мужской гендерной социализации негативно санкционируют несамостоятельность и обращение к кому-либо за помощью при возникновении проблем. Такой эффект наблюдается, например, при мобилизации медицины - мужчины в сравнении с женщинами менее склонны прибегать к медицине как способу решения проблем со здоровьем. Аналогичной может быть ситуация и с правом.

Также нельзя исключать эффект социально одобряемых ответов на вопрос интервьюера. Такая ситуация распространена в исследованиях, пытающихся измерить страх перед преступностью: мужчины в сравнении с женщинами тотально отвечают, что не боятся идти в темное время суток одни по улице в своём районе проживания, однако эксперименты показывают, что уровень страха ими искусственно занижается [Sutton, Farrall, 2005]. В нашем случае может иметь место такой же эффект социально одобряемых ответов, однако достоверно это на имеющихся данных проверить нельзя. В свою очередь, большая распространенность страха перед преступностью среди женщин Это актуально и в России. Как показывают расчеты автора на данных RLMS-HSE (2017 г.), в среднем люди чувствуют себя небезопасно в 30% случаев, идя одни по улице своего района проживания в темное время суток. Среди женщин этот показатель равен 37%, среди мужчин - 20%. [Stanko, 1995] может являться объяснением наблюдаемого эффекта пола.

Возраст жертвы, как и пол, не может считаться индикатором социального статуса сам по себе, т.е. более старший возраст одновременно не означает более высокий статус даже при прочих равных условиях. В разных ситуациях связь возраста с мобилизацией права может различаться. В модели возраст положительно связан с вероятностью мобилизации права С увеличением возраста на один год шансы на мобилизацию права увеличиваются на один п.п. Для более упрощенного понимания эффекта можно сказать, что с увеличением возраста на 10 лет на 10 п.п. вырастает вероятность мобилизации права. .

Незначимой оказалась переменная дохода. Образование имеет значимую положительную связь с обращением в органы Рост уровня образования на одну единицу из трёх (см. кодировку переменной в разделе 2.2.) дает прирост в 17 п.п. в шансах на обращение.. Что касается жертв, которые ответили, что учатся на данный момент (которых условно можно назвать студентами), то здесь связь с мобилизацией права значимо отрицательная. Студенты менее склонны обращаться к праву как способу решения проблем, в сравнении с теми, кто на момент опроса нигде не учится.

При этом факт того, что жертва имеет работу, в данной модели незначим. Наличие гражданского или официального партнера несколько увеличивает вероятность обращения в полицию, однако здесь эффект значим на менее приемлемом уровне значимости (p<0.1). Такой же уровень значимости у эффекта отсутствия судимости у жертвы. Данная закономерность, должно быть, связана с предыдущим опытом общения с правоохранительными органами. Условно говоря, если в результате такого взаимодействия у человека появилась судимость, то можно предполагать, что он будет относиться к ним с меньшим доверием По поводу жертв с судимостью см. также цитату из интервью, приводимую далее при обсуждении модели 2.. Это также может быть связано с некоторыми особенностями социализации в местах лишения свободы, однако вопрос задавался об уголовной ответственности, а не об опыте тюремного заключения, так что адекватно проконтролировать это объяснение нельзя.

Можно заключить, что гипотеза H2, основанная на теории права Блэка, нашла частичное подтверждение в исследовании. Все переменные, которые связывались с этой гипотезой на этапе построения дизайна исследования, кроме переменной «Учится», показали ожидаемое направление связи. Однако незначимыми оказались эффекты дохода и факта трудоустройства жертвы.

Перейдём к рассмотрению результатов по гипотезе H3: вероятность мобилизации права выше для ситуаций с более низким внеправовым социальным контролем. Здесь незначимым оказалось присутствие рядом с жертвой других людей. Светлое время суток значимо (на уровне p<0.1) влияет на вероятность уведомления правоохранителей о происшествии. Связь отрицательная, т.е. если преступление произошло днем, то вероятность уведомления органов меньше. Этот эффект согласуется с теорией Блэка, которая подразумевает большее присутствие социального контроля в дневное время.

Жилое место преступления (жилой дом, подъезд, двор) прочно и положительно связано с уведомлением органов. Этот результат не согласуется с гипотетическим предположением, согласно которому мобилизация права должна происходить чаще в публичных пространствах. Согласно теории Блэка, домашние пространства имеют больше альтернативного праву внелегального социального контроля (например, внутрисемейных норм), так что преступления, произошедшее дома, должны с меньшей вероятностью попадать к полиции. В то же время этот результат не может быть проверен достаточно подробно: мы не знаем точных обстоятельств преступлений, и возможно здесь присутствует искажение ненаблюдаемой переменной (omitted variable bias) [Wooldridge, 2016].

Здесь необходимо пояснить, что эффект жилого места может быть связан не только с внелегальным социальным контролем, но и с серьезностью преступления, что говорило бы в пользу гипотезы H1. Возможно, что правонарушения, произошедшие с жертвой дома, субъективно воспринимаются как более серьезные инциденты из-за контраста в ожиданиях: представляется, что дом обычно воспринимается людьми как более безопасное и полное определенности пространство, чем улица или иное публичное место.

С ростом численности населения населенного пункта респондента значимо падает вероятность уведомления правоохранительных органов. Это не согласуется с предположениями теории Блэка об урбанизированных и сельских контекстах. Сельский контекст подразумевает меньшую опору на государственный социальный контроль в решении проблем и конфликтов. Отчасти это может быть связано с более плотными социальными связями в относительно менее крупных населенных пунктах, особенно селах и деревнях. Малая численность населения, высокая плотность связей, и не обезличенная, в отличие от крупных городов, коммуникация, позволяет задействовать внелегальный социальный контроль более эффективно, чем право. В модели же все наоборот: чем больше населенный пункт, тем меньше вероятность мобилизации права. Это интересный результат, безусловно требующий отдельного исследования. Таким образом, гипотеза H3 о связи государственного и внелегального социального контроля подтверждается только частично.

Обсуждение результатов: успешность обращения

Модель 2: возбуждено УД или АД. Относительно стадии возбуждения дела необходимо сказать, что России сложилась специальная ситуация с официальной регистрацией событий как преступлений. Предельно упрощая: по каждому сообщению о преступлении правоохранительными органами проводится проверка на предмет криминообразующих признаков (выявляется наличие или отсутствие состава преступления). И только если сообщение проходит проверку, то возбуждается уголовное дело, и сообщение регистрируется в качестве преступления [Титаев, Шклярук, 2016; Панеях, Титаев, Шклярук, 2018]. В международной практике все сообщения о преступлениях регистрируются сразу, в момент поступления в правоохранительные органы.

В модели 2, предсказывающей возбуждение дела, статистически значимые эффекты есть по шести переменным. Остановимся на наиболее интересных результатах. На стадии возбуждения дела эффекты степени тяжести преступления, за исключением дистанционности, сохраняют свою значимость. Неизменным остается направление влияния ущерба, однако меняется направление эффекта насилия в сравнении с предыдущей стадией обращения в органы. По какой-то причине присутствие насилия делает преступление менее вероятным для возбуждения дела (т.е. формально с меньшей вероятностью событие становится преступлением - именно студия возбуждения УД превращает событие в преступление). Это может быть связано с организационными стимулами работы правоохранительных органов, которые поощряют регистрацию лишь тех преступлений, которые легче раскрыть [Панеях, Титаев, Шклярук, 2018]. А насильственные преступления в целом являются менее массовыми, чем имущественные, значит правоохранители сталкиваются с ними реже, и работать с ними может быть сложнее. Таким образом в модели 2 гипотеза H1 подтверждается лишь частично.

На этапе возбуждения дела в сравнении с моделью 1 становится значимым доход жертвы, и это единственная модель, где данный предиктор значим. Более высокий доход позволяет жертве рассчитывать на более высокую вероятность возбуждения дела (что согласуется с ожиданиями по гипотезе H2). Это может быть связано с эффектом относительно больших ресурсов для мобилизации права у жертвы. Так, например, если жертва может позволить себе консультацию у юриста или юридическое посредничество в общении с правоохранителями, то это повышает ее шансы на успех в мобилизации права. Кроме того, это может быть отчасти связано с картиной мира правоохранительных органов, которые видят человека, больше зарабатывающего, как более конвенционального члена общества. Однако это объяснение представляется менее правдоподобным, поскольку его могут перевешивать артефакты работы палочной системы: «неудобные» дела не будут возбуждаться несмотря на статус жертвы.

Также в модели сохраняют значимость и направление связи светлое время суток и численность населения, но наличие свидетелей и жилое пространство оказываются незначимы. Таким образом, H3 находит подтверждение лишь по переменной времени суток.

Наиболее важным по модели 2 результатом является то, что если жертва работает, то вероятность возбуждения дела значимо выше, и это говорит в пользу H2. Обратим внимание, что этот предиктор из всех пяти зависимых переменных значим только для возбуждения дела. Представляется, что это свидетельствует о тем неравенстве, которое существует в отношении маргинализованных групп в российской уголовной юстиции в целом. [Волков, 2014; Volkov, 2016]. Так, судьи учитывают положение подсудимых в обществе исходя из информации о трудоустройстве (источнике дохода): в условиях большой нагрузки они «вырабатывают стереотипы восприятия (“ярлыки”), которые позволяют быстро формировать суждение об опасности подсудимого» [Волков, 2014: 82]. По всей видимости, ранние стадии уголовного процесса также содержат подобные закономерности, при этом, согласно нашему результату, они работают и в отношении жертв. Иначе говоря, трудовой статус жертвы может являться важным маркером для следователей и дознавателей, принимающих решение о возбуждении дела. Еще более логичной видится мысль о том, что преступления с маргинализованными жертвами, при обращении их в полицию, в принципе не вызывают какой-либо правовой реакции со стороны сотрудников. Такие обращения могут либо в принципе не регистрироваться (не заноситься в книгу учета сообщений о происшествиях (КУСП)), либо вести к постановлению об отказе в возбуждении дела. Это отчасти подтверждается качественными данными, собранными на этапе разработки опроса, хотя здесь и описана более радикальный случай социального статуса (интервью проведено автором, информант - мужчина, 38 лет):

О: Звонишь, объясняешь ситуацию. Прям туда звоню - горячая линия, вот - и им всю ситуацию, все им фамилии скидываю этих, начальника уголовного розыска, и короче, всем рассказываю, что вот такое отношение ко мне. Вообще я потерпевший, а ко мне, бл...ть, чуть ли не как к этому, аферисту какому-то, знаете. Они смотрят, что у меня есть судимость, они смотрят, что, а ты, говорит, сам её сп...здил. Знаете, они как бы на меня, вот. То есть я там почувствовал себя не потерпевшим, а бл...ть чуть ли не обвиняемым.

Таким образом, есть некий социальный водораздел в отношениях с правовой системой между людьми работающими и неработающими. Правоохранители воспринимают работающих людей как более устроенных, мотивированных на соблюдение общественных норм, и с меньшей вероятностью имеющих нелегальные источники дохода. И это восприятие воспроизводится в самой разной коммуникации: оно актуально и для жертв преступлений (которые, казалось бы, должны восприниматься как уязвимая сторона), а не только для нарушителей.

Модель 3: виновный установлен. Чем выше ущерб от преступления, тем меньше вероятность, что виновный при возбужденном деле будет установлен, что не согласуется с гипотезой H1 - это интересный эффект, который требует более тщательного рассмотрения, а на данный момент вряд ли может быть содержательно интерпретирован. Дистанционный характер преступления негативно связан с установлением виновного. Этот эффект согласуется с H1 и он логичен не только на уровне здравого смысла (преступника, который далеко, сложнее выявить и локализовать), но и на уровне рассуждения о практиках работы правоохранителей. Дело в том, что полиция, сталкиваясь с такого рода удаленной преступностью, не имеет отлаженных тактик работы с ней. Преступления, совершенные с использованием информационных технологий, сложнее расследовать и раскрывать Для краткого экскурса в дистанционные мошенничества в России см.: [Кнорре, 2018]., а в условиях высокой рабочей нагрузки на следователей и дознавателей у них не остаётся возможностей для быстрой адаптации и разработки моделей работы по таким видам преступлений.

Пол и возраст жертвы также оказываются значимыми для установления виновного: для жертв-мужчин вероятность установления виновного ниже, и она же растёт с возрастом жертвы. Однако эти переменные не предполагают гипотетически ожидаемой связи, а остальные переменные характеристик жертвы, которые отнесены к гипотезе H2, незначимы. По гипотезе H3 значимо только наличие свидетелей - их присутствие увеличивает вероятность того, что виновный будет установлен. Надо думать, что это может быть связано как напрямую, так и косвенно, но дать конкретную интерпретацию на наличествующих данных представляется сложным.

Модель 4: дело дошло до суда. В модели 4 переменные, относящиеся к гипотезам H1 и H2, оказались незначимыми. Cветлое время суток значимо и отрицательно связано с вероятностью того, что дело дойдет до суда (что согласуется с гипотезой H3). Однако население и факт преступления в жилом пространстве негативно связаны с тем, что дело дойдет до суда, что противоречит гипотезе H3. Здесь необходимо сделать пояснение относительно всех предикторов, используемых в моделях 2-5 без изменений в сравнении с моделью 1. Конечно, на последующих стадиях мобилизации права такие ситуационные предикторы как время суток, жилое место или размер населенного пункта, могут казаться не слишком релевантными. И они действительно, как допускает автор, имеют на последующих стадиях меньшую роль, чем на стадии обращения в органы. Однако представляется, что тот факт, что часть из них оказываются значимыми, может быть связан с косвенным влиянием конкретных видов преступности, тяготеющих к определенным ситуациям. Поскольку практики работы правоохранителей разнятся в зависимости от видов преступлений, и есть набор типовых составов, то значимые эффекты ситуации преступления могут говорить о косвенном влиянии этих практик работы.

Модель 5: виновный наказан. Виновный оказывается наказан (в представлении жертвы) с меньшей вероятностью, если преступление включало насилие. Это говорит о том, что жертва не может «простить» преступнику более тяжкое преступление в сравнении с менее тяжким. И в целом это согласуется с объяснительной рамкой теории права Блэка. Также значимы эффекты светлого времени суток и наличия свидетелей. Светлое время суток, как и в других моделях, связано с зависимой переменной отрицательно. Наличие свидетелей также имеет отрицательную связь с шансами на наказание виновного. Важно учитывать, что здесь наказание виновного понимается исключительно в картине мира жертвы. Возможно, что в каких-то случаях виновный понёс наказание по закону, но жертва не посчитала вину искупленной, и не почувствовала, что потери от произошедшего с ней были восполнены.

Заключение

Целью настоящей работы являлось выявление наличия и характера связи между разными характеристиками преступления и социального статуса жертвы и вероятностью обращения в правоохранительные органы по поводу этого преступления, а также успешности этого обращения. В процессе достижения цели был выполнен ряд задач. В частности, были проанализированы теоретические основы социологического исследования мобилизации права и существующие эмпирические исследования по этой теме. Были обоснованы необходимые данные и методология исследования мобилизации уголовного права в России. Также были выдвинуты три конкретные гипотезы о закономерностях мобилизации уголовного права в России (H1, H2, H3). Гипотезы были проверены путем количественного анализа данных репрезентативного на уровне страны виктимизационного опроса. Полученные в ходе анализа результаты получили там, где это возможно, содержательную интерпретацию.

По итогу анализа теоретических предпосылок и существующих исследований мобилизации права был сделан ряд выводов. Правовую систему заставляют работать (мобилизуют) люди: она не функционирует сама по себе. Это могут быть как простые граждане (реактивная мобилизация), так и представители государства (проактивная мобилизация). Исследования мобилизации права различаются в зависимости от этого разделения, а также разделения на публичное и частное право, подходы от действия и от результата.

Социальные факторы мобилизации права у Блэка не предполагают однозначного и единственного эмпирического референта. При оценке одного фактора не является принципиальным условием использование лишь какого-то конкретного индикатора или типа данных [Michalski, 2008: 256]. Поэтому теория Блэка может претендовать на универсальность, однако это позволяет учёным использовать различные индикаторы для одних и тех же параметров социальной структуры. Операционализация осуществляется довольно произвольно в том смысле, что одни и те же индикаторы могут приписываться разным измерениям социального пространства. Это не является большой методологической проблемой. Согласно Блэку, лишь нормативное измерение (социальный контроль) из всех имеет однозначно обратную связь с количеством права. Из-за этого произвольная операционализация почти не затрагивает результатов исследований, для которых не важны названия переменных. Тем не менее, это может влиять на содержательные выводы о связи права с иными аспектами социальной жизни. Сама теория допускает достаточно широкую дискрецию при выборе эмпирических индикаторов и не навязывает никаких однозначных примеров. Однако зачастую этот потенциал не удаётся реализовать, поскольку доступные данные ограничены, как те наборы переменных, которые можно из них сконструировать.

Несмотря на ограничения настоящей работы, она делает значимый вклад в дискуссию о мобилизации права. По итогам работы были сделаны важные выводы, в заключении стоит обозначить основные из них.

В основной регрессионной модели обращения в правоохранительные органы в России полностью подтвердилась гипотеза о положительной связи этого обращения и тяжести преступления. Значительное число социальных характеристик, связанных с гипотезой о статусе жертвы, также показало ожидаемую связь с обращением в правоохранительные органы. Частично подтвердилась и третья гипотеза о связи мобилизации права и внеправового социального контроля в ситуации преступления. Значимыми для мобилизации права оказались и контрольные переменные пола и возраста, безусловно требующие дальнейших сфокусированных исследований.

Неполное подверждение гипотез, выдвинутых на основе теории Блэка, вызвано, на взгляд автора, ограничениями используемых данных. Главный методологический вызов тестирования любой теории, и теории Блэка в частности, заключается в операционализации и подборе таких данных, которые бы наиболее точно отражали подразумеваемые в теории концепты [Michalski, 2014: 6]. Это, как следует и из существующей литературы, хорошо удаётся далеко не всегда.

Также были построены модели успешности мобилизации права, которые позволили выявить ряд статистически значимых связей. Из них стоит выделить как наиболее важную находку о положительной связи вероятности возбуждения дела и трудоустроенности жертвы. Кроме этого, стоит выделить негативную связь между дистанционным характером преступления и фактом установления виновного.

В целом результаты исследования согласуются с тем, что было выявлено ранее на американских данных: разные фазы мобилизации права обнаруживают разные закономерности в связи с социальной структурой [Avakame, Fyfe, McCoy, 1999: 728]. Работа посредством построения пяти разных моделей выявила, что на разных стадиях траектории мобилизации права социальные и контекстуальные характеристики могут иметь разную связь с мобилизацией.

В качестве перспективы для дальнейших исследований можно выделить несколько направлений. Во-первых, часть представленных в исследовании результатов нуждается в интерпретации, построенной с использованием качественных данных, которые могут быть получены путём проведения интервью или фокус-групп с жертвами преступлений, а также правоохранителями. Кроме того, может быть использован потенциал качественных данных о виктимном опыте из интернета в виде, например, записей в социальных сетях, блогах и на форумах, публикаций в СМИ. Во-вторых, исследование количественных данных может быть продолжено в сравнительном ключе: возможны, с одной стороны, детализированные сравнения с официальной статистикой виктимизации, и с другой стороны, сравнения с данными виктимизационных опросов других стран (последние в силу методологических различий опросов разных стран и их правовых систем требуют внимательного подхода к компаративному анализу и большого количества допущений).

В-третьих, важным условием для развития российских исследований мобилизации уголовного права и латентной преступности должно быть регулярное проведение в России профессиональных виктимизационных опросов, репрезентативных на уровне страны, и публикация их данных в открытом доступе в дезагрегированном виде. В долгосрочной перспективе при условии развития этой области исследований такие опросы должны стать полноценными панельными обследованиями. Адекватное выделение трендов преступности и виктимизации, а также мобилизации права, возможно лишь при использовании панельных данных, пригодных для кроссвременных сравнений [Baumer, Lauritsen, 2010].

Список литературы

1. Батыгин Г. С. Лекции по методологии социологических исследований: учебник для студентов гуманитарных вузов и аспирантов. М.: Аспект-Пресс, 1995. 287 с.

2. Блэк Д. Поведение закона. Глава 1. Введение, Глава 2. Стратификация, Часть 1 // Право и правоприменение в зеркале социальных наук: хрестоматия современных текстов / под ред. Э. Л. Панеях. М.: Статут, 2014. С. 131-144.

3. Веркеев А. М. Эмпирические индикаторы мобилизации права // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2018a. № 3. С. 91-109.

4. Веркеев А. М. Опросы жертв преступлений: уроки международного опыта // Российская полиция: три века служения Отечеству: материалы юбилейной международной научной конференции, посвященной 300-летию российской полиции. Секция молодых исследователей. Санкт-Петербург, 25 апреля 2018 г. / под ред. Н. С. Нижник. СПб.: Санкт-Петербургский университет МВД России, 2018b. С. 760-761.

5. Веркеев А. М., Волков В. В., Дмитриева А. В., Кнорре А. В., Кудрявцев В. Е., Кузнецова Д. А., Кучаков Р. К., Титаев К. Д., Ходжаева Е. А. Как изучать жертв преступлений? // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2019. № 2. С. 4-31.

6. Волков В. В. Влияние социального статуса подсудимого на решение суда // Журнал социологии и социальной антропологии. 2014. Т. 17. № 4. С. 62-85.

7. Волков В. В. Эмпирическая социология права в условиях междисциплинарного синтеза // Социологические исследования. 2017. № 4. С. 34-42.

8. Гурвич И. Н. Виктимизация как фактор изменения правосознания // Социологические исследования. 1999. № 1. С. 142-143.

9. Иншаков С. М. Латентная преступность как объект исследования // Криминология: вчера, сегодня, завтра. 2009. № 16. С. 107-130.

10. Кнорре А. Киберпреступность в домашних тапочках // Ведомости. 18.10.2018.

11. Кнорре А. В., Ходжаева Е. А. Опросы общественного мнения о работе полиции: методологический анализ инструмента и результатов. Аналитическая справка / под ред. К. Д. Титаева. СПб.: ИПП ЕУСПб, 2016.

12. Кнорре А., Титаев К. Преступность и виктимизация в России. Результаты всероссийского виктимизационного опроса. СПб.: ИПП ЕУСПб, 2018. 36 с.

13. Кристи Н. Удобное количество преступлений. СПб.: Алетейя, 2006. 184 с.

14. Кузнецов Д. Концепция «поведения закона» Дональда Блэка: рождение чистой социологии из духа криминальной статистики // Социология власти. 2015. Т. 27. № 2. С. 16-47.

15. О'Брайен Р. Факты преступности: сведения о правонарушителях и их жертвах // Криминология / под ред. Дж. Ф. Шели. СПб.: Питер, 2003. С. 103-132.

16. Панеях Э., Титаев К., Шклярук М. Траектория уголовного дела: институциональный анализ. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2018. 476 с.

17. Титаев К., Шклярук М. Российский следователь: призвание, профессия, повседневность. М.: Норма, 2016.

18. Титаев К., Кнорре А. Как реальная преступность отличается от официальной // Ведомости. 14.06.2018.

19. Фелстинер У. Л. Ф., Абель Р., Сарат О. Возникновение и трансформация споров: называние, обвинение, требование // Социология власти. 2015. Т. 27. № 2. С. 207-238.

20. Avakame E. F., Fyfe J. J., McCoy C. “Did you Call the Police? What did they do?” An Empirical Assessment of Black's Theory of Mobilization of Law // Justice Quarterly. 1999. Vol. 16. No. 4. P. 765-792.

21. Baumer E. P., Lauritsen J. L. Reporting crime to the police, 1973-2005: a multivariate analysis of long?term trends in the National Crime Survey (NCS) and National Crime Victimization Survey (NCVS) // Criminology. 2010. Vol. 48. No. 1. P. 131-185.

22. Berg M. T., Rogers E. M. The Mobilization of Criminal Law // Annual Review of Law and Social Science. 2017. Vol. 13. P. 451-469.

23. Black D. The Mobilization of Law // The Journal of Legal Studies. 1973. Vol. 2. No. 1. P. 125-149.

24. Black D. The Behavior of Law. New York: Academic Press, 1976.

25. Black D. Common Sense in the Sociology of Law // American Sociological Review. 1979. Vol. 44. No. 1. P. 18-27.

26. Black D. Dreams of Pure Sociology // Sociological Theory. 2000. Vol. 18. No. 3. P. 343-367.

27. Black D. Pure Sociology and the Geometry of Discovery // Contemporary Sociology. 2002. Vol. 31. No. 6. P. 668-674.

28. Braithwaite J., Biles D. Empirical Verification and Black's “The Behavior of Law” // American Sociological Review. 1980. Vol. 45. No. 2. P. 334-338.

29. Catalano S. M. The Measurement of Crime: Victim Reporting and Police Recording. New York: LFB Scholarly Publishing, 2006.

30. Clay-Warner J., McMahon-Howard J. Rape Reporting: “Classic Rape” and the Behavior of Law // Violence and Victims. 2009. Vol. 24. No. 6. P. 723-743.

31. Cooney M. Still Paying the Price of Heterodoxy: “The Behavior of Law” a Quarter-Century On // Contemporary Sociology. 2002. Vol. 31. No. 6. P. 658-661.

32. Cooney M. Is Killing Wrong? A Study in Pure Sociology. University of Virginia Press, 2009.

33. Copes H., Kerley K. R., Mason K. A., Van Wyk J. Reporting Behavior of Fraud Victims and Black's Theory of Law: An Empirical Assessment // Justice Quarterly. 2001. Vol. 18. No. 2. P. 343-363.

34. Cummings S. L. Empirical Studies of Law and Social Change: What is the Field? What are the Questions? // Wisconsin Law Review. 2013. P. 171-204.

35. De Soto H. The Other Path: The Invisible Revolution in the Third World. New York: Harper and Row, 1989.

36. Doyle D. P., Luckenbill D. F. Mobilizing Law in Response to Collective Problems: A Test of Black's Theory of Law // Law & Society Review. 1991. Vol. 25. No. 1. P. 103-116.

37. Felson R. B., Messner S.F., Hoskin A.W., Deane G. Reasons for Reporting and Not Reporting Domestic Violence to the Police // Criminology. 2002. Vol. 40. No. 3. P. 617-648.

38. Field A., Miles J., Field Z. Discovering Statistics Using R. Los Angeles, CA: Sage, 2012.

39. Golladay K. A. Reporting Behaviors of Identity Theft Victims: An Empirical Test of Black's Theory of Law // Journal of Financial Crime. 2017. Vol. 24. No. 1. P. 101-117.

40. Gottfredson M., Gottfredson D. Decision Making in Criminal Justice: Toward the Rational Exercise of Discretion, 2nd ed. NY: Plenum Press, 1988.

41. Gottfredson M. R., Hindelang M. J. A Study of the Behavior of Law // American Sociological Review. 1979a. Vol. 44. No. 1. P. 3-18.

42. Gottfredson M. R., Hindelang M. J. Theory and Research in the Sociology of Law // American Sociological Review. 1979b. Vol. 44. No. 1. P. 27-37.

43. Graham K. T., Borg M. J., Miller B. L. Mobilizing Law in Latin America: An Evaluation of Black's Theory in Brazil // Law & Social Inquiry. 2013. Vol. 38. No. 2. P. 322-341.

44. Holtfreter K. The Effects of Legal and Extra-Legal Characteristics on Organizational Victim Decision-Making // Crime, Law and Social Change. 2008. Vol. 50. P. 307-330.

45. Kuo S. Y., Cuvelier S. J., Sheu C. J., Chang K. M. Crime Reporting Behavior and Black's Behavior of Law // International Sociology. 2012. Vol. 27. No. 1. P. 51-71.

46. Marshall D. The Dangers of Purity: On the Incompatibility of “Pure Sociology” and Science // The Sociological Quarterly. 2008. Vol. 49. No. 2. P. 209-235.

47. Michalski J. H. The Social Life of Pure Sociology // The Sociological Quarterly. 2008. Vol. 49. No. 2. P. 253-274.

48. Michalski J. H. The Behavior of Law: A Theoretical Integration // The Open Social Science Journal. 2014. Vol. 6. P. 1-7.

49. Michalski J. H. Scientific Partisanship: The Social Geometry of Intellectual Support // Canadian Review of Sociology. 2017. Vol. 54. No. 2. P. 147-173.

50. Phillips S. The Social Structure of Vengeance: A Test of Black's Model // Criminology. 2003. Vol. 41. No. 3. P. 673-708.

51. Rennison C. M., Rand M. Introduction to the National Crime Victimization Survey // Understanding Crime Statistics: Revisiting the Divergence of the NCVS and the UCR / ed. by J. P. Lynch, L. A. Addington. Cambridge: Cambridge University Press, 2006. P. 17-54.

52. Reyns B. W., Randa R. Victim Reporting Behaviors Following Identity Theft Victimization: Results From the National Crime Victimization Survey // Crime & Delinquency. 2017. Vol. 63. No. 7. P. 814-838.

53. Rosenfeld R., Jacobs B. A., Wright R. Snitching and the Code of the Street // British Journal of Criminology. 2003. Vol. 43. No. 2. P. 291-309.

54. Skogan W. G. Reporting Crimes to the Police: The Status of World Research // Journal of Research in Crime and Delinquency. 1984. Vol. 21. No. 2. P. 113-127.

55. Slocum L. A. The Effect of Prior Police Contact on Victimization Reporting: Results from the Police-Public Contact and National Crime Victimization Surveys // Journal of Quantitative Criminology. 2017. Vol. 34. No. 2. P. 535-589.

56. Stanko E. Women, Crime, and Fear // The Annals of the American Academy of Political and Social Science. 1995. Vol. 539. P. 46-58.

57. Sutton R. M., Farrall S. Gender, Socially Desirable Responding and the Fear of Crime: Are Women Really More Anxious about Crime? // British Journal of Criminology. 2005. Vol. 45. No. 2. P. 212-224.

58. Tilley N., Tseloni A. Choosing and Using Statistical Sources in Criminology: What Can the Crime Survey for England and Wales Tell Us? // Legal Information Management. 2016. Vol. 16. No. 2. P. 78-90.

59. van Dijk J. The Case for Survey-Based Comparative Measures of Crime // European Journal of Criminology. 2015. Vol. 12. No. 4. P. 437-456.

60. van Kesteren J., van Dijk J. Key Victimological Findings from the International Crime Victims Survey // International Handbook of Victimology / ed. by S. G. Shoham, P. Knepper, M. Kett. Boca Raton: CRC Press, 2010. P. 151-180.

61. van Kesteren J., van Dijk J., Mayhew P. The International Crime Victims Surveys: A Retrospective // International Review of Victimology. 2014. Vol. 20. No. 1. P. 49-69.

62. Volkov V. Legal and Extralegal Origins of Sentencing Disparities: Evidence from Russia's Criminal Courts // Journal of Empirical Legal Studies. 2016. Vol. 13. No. 4. P. 637-655.

63. Wong K. C. Crime Clearance Rates in Canadian Municipalities: A Test of Donald Black's Theory of Law // International Journal of Law, Crime and Justice. 2010. Vol. 38. No. 1. P. 17-36.

64. Wooldridge J. M. Introductory Econometrics: A Modern Approach. USA: Cengage Learning, 2016.

65. Xie M., Lauritsen J. L. Racial Context and Crime Reporting: A Test of Black's Stratification Hypothesis // Journal of Quantitative Criminology. 2012. Vol. 28. No. 2. P. 265-293.

66. Zaykowski H. Reconceptualizing Victimization and Victimization Responses // Crime & Delinquency. 2015. Vol. 61. No. 2. P. 271-296.

67. Zemans F. Legal Mobilization: The Neglected Role of the Law in the Political System // American Political Science Review. 1983. Vol. 77. No. 3. P. 690-703.

Приложение

Таблица 8. Логистическая регрессия траектории мобилизации уголовного права в России, коэффициенты - средние предельные эффекты (Average Marginal Effects, AME).

	1	2	3	4	5
	Reporting	Возбуждено УД или АД	Виновный установлен	Дело дошло до суда	Виновный наказан
Насилие	0.224***	-0.085*	0.084	-0.012	-0.309***
	(0.033)	(0.050)	(0.070)	(0.086)	(0.133)
Ущерб в рублях (lg)	0.061***	0.037***	-0.027**	0.003	-0.025
	(0.005)	(0.008)	(0.012)	(0.016)	(0.016)
Дистанционное	-0.072***	-0.050	-0.297***	-0.115	-0.196
	(0.027)	(0.046)	(0.064)	(0.118)	(0.181)
Мужской пол	-0.048**	-0.052	-0.134***	-0.024	0.023
	(0.023)	(0.036)	(0.050)	(0.066)	(0.046)
Возраст	0.002***	0.000	0.004**	-0.002	0.000
	(0.001)	(0.001)	(0.002)	(0.002)	(0.002)
Доход	0.011	0.032**	0.021	0.009	-0.038
	(0.009)	(0.015)	(0.020)	(0.028)	(0.024)
Образование	0.034**	-0.001	-0.037	0.019	-0.075
	(0.013)	(0.023)	(0.032)	(0.041)	(0.043)
В браке	0.039*	-0.030	0.037	0.076	0.068
	(0.023)	(0.036)	(0.052)	(0.069)	(0.062)
Учится	-0.111***	-0.075	0.042	0.113	-0.132
	(0.038)	(0.070)	(0.099)	(0.108)	(0.137)
Работает	-0.035	0.163***	-0.001	-0.048	0.065
	(0.025)	(0.038)	(0.057)	(0.068)	(0.058)
Без судимости	0.076*	-0.088	-0.050	0.003	0.155
	(0.043)	(0.067)	(0.090)	(0.113)	(0.158)
Светлое время суток	-0.045*	-0.124***	0.028	-0.122**	-0.156***
	(0.023)	(0.035)	(0.050)	(0.059)	(0.052)
Жилое место	0.153***	0.031	0.083	0.122*	-0.002
	(0.027)	(0.039)	(0.053)	(0.062)	(0.048)
Свидетели	0.020	-0.022	0.130***	-0.053	-0.091**
	(0.022)	(0.034)	(0.049)	(0.059)	(0.045)
Население (lg)	-0.034***	-0.034**	-0.028	-0.055*	-0.019
	(0.009)	(0.015)	(0.021)	(0.028)	(0.028)
Constant	-0.270***	0.154	0.157	0.521**	0.685**
	(0.076)	(0.130)	(0.175)	(0.240)	(0.247)
Наблюдения	2506	972	504	244	163
Log Likelihood	-1553.856	-623.973	-318.144	-131.864	-57.257
Akaike Inf. Crit.	3139.712	1279.946	668.288	295.728	146.515
Nagelkerke pseudo R-squared	0.18	0.11	0.15	0.13	0.32
	* p<0.1; ** p<0.05; *** p<0.01

Стандартные ошибки в круглых скобках.

График отношений шансов

Рисунок 2. Логистическая регрессия обращения в правоохранительные органы: график отношений шансов (отложены по оси абсцисс с доверительными интервалами).

Размещено на Allbest.ru