Размещено на http://www.allbest.ru/

Страница 10 из 21 1 b 3 d b 2 b 9 7 0 1 8 7 c b a 7 1 7 9 c c 7 e 8 2 6 4 f 2 5 2 http://mir-nauki.com 53PSMN117

Страница 10 из 21 1 b 3 d b 2 b 9 7 0 1 8 7 c b a 7 1 7 9 c c 7 e 8 2 6 4 f 2 5 2 http://mir-nauki.com 53PSMN117

Субъективная реальность хронотопа самосознания в его индивидуальной и этнокультурной проекциях: подход к исследованию

Мартиросян Карине Вардановна



Начнем с базовых понятий, определяющих проблемное поле нашего исследования.

Субъективная реальность Субъективная реальность - исторически первый предмет психологии, именуемый также душой, внутренним миром, самосознанием и ассоциирующийся с тем, что принято определять как личность. Представления о строении субъективной реальности ассоциируются с внутренним пространством (глубина внутреннего мира, широта мировоззрения и пр.) и ее текучестью, изменчивостью, интенциональностью и перспективностью - внутренним временем.

«Личность, - пишет А.Ф. Лосев, - предполагает прежде всего самосознание (здесь и далее курсив по цитируемому изданию. - К.М.), интеллигенцию… Далее, в личности мы имеем не просто самосознание. Оно должно постоянно действенно выявляться. В нем должна быть перспективная глубинность. Личность как некое самосознание была бы чисто умным существом, вне времени и истории. Реальная личность должна иметь пребывающее ядро и переменчивые акциденции, связанные с этим ядром как его энергийные самопроявления. Поэтому антитеза внутреннего и внешнего также совершенно необходима для понятия личности. И еще с другой стороны эта антитеза тут необходима. Поскольку личность есть самосознание, она есть всегда противопоставление себя всему внешнему, что не есть она сама. Углубляясь в познание себя самой, она и в себе самой находит эту же антитезу субъекта и объекта, познающего и познаваемого. Эта антитеза субъекта и объекта, далее, обязательно преодолевается в личности. Это противопоставление себя окружающему, равно как и противопоставление себя себе же в акте самонаблюдения, только тогда и возможно, когда есть синтез обеих противоположностей. Я противополагаю себя внешнему. Но это значит, что я имею какой-то образ внешнего, который создан как самим внешним, так и мною самим. И в нем я и окружающая среда сливаемся до полной неразличимости» [21, с. 74].

Мы принимаем заявленную А.Ф. Лосевым связь концептов «личность» и «самосознание», а также высказанную им идею отождествления-разотождествления «внутреннего» и «внешнего» как в отношении человека к его окружению, так и в его «внутреннем мире». Далее мы вернемся к отождествлению и разотождествлению (рефлексии) при обсуждении концептов «культурная натуральность» и «личная теория».

В современной отечественной психологии человека (именно человека, персоны, личности, а не отдельных состояний, процессов и функций) понятие субъективной реальности рассматривается в относительно недавно возникшем антропологическом подходе [4, 5, 31, 32]. «Субъективная реальность, - пишет В.И. Слободчиков, - есть наиболее абстрактное обозначение формы существования и общего принципа организации человеческой реальности (как непосредственное само-бытие человека). Как общий принцип существования человеческой реальности, субъективность (по-русски - самость) обнаруживает себя в способности человека встать в практическое отношение к своей жизнедеятельности и находит свое выражение в рефлексии» [31, с. 5]. В данном случае под абстрактным понимается субстанциональное, лежащее в основании и выступающее генетической основой и «энергийным самопроявлением» (по А.Ф. Лосеву) для множества конкретных выражений личности - ее «переменчивых акциденций». А рефлексия в данном контексте - в продолжение того, что А.Ф. Лосев назвал «противопоставлением себя себе же» - культурное прижизненное субъективное образование, предполагающее опосредствования - оснащение культурными медиаторами. Ее средствами-медиаторами, средствами «практического отношения к своей жизнедеятельности» становятся образы культурно-исторического происхождения - от принятого в семье распорядка дня до религиозно-нравственных императивов.

«Категория субъективности, - полагают В.И. Слободчиков и Е.И. Исаев, - это та основа (здесь и далее курсив мой. - К.М.), которая позволяет развернуть и панораму, и перспективу наших представлений о человеке, становящемся и определяющемся в мире; о человеке, обретающем образ человеческий во времени не только личной биографии, но и мировой истории, в пространстве не только наличной цивилизации и сознания, но и универсального мира культуры во всех ее измерениях» [32, с. 12]. В этом контексте - в контексте «панорамы и перспективы» (и ретроспективы) - мы рассматривали субъективное время и субъективное пространство, в своем единстве образующие хронотоп субъективной реальности.

Вернемся к предложенной А.Ф. Лосевым идее неразличимости («я и окружающая среда сливаемся до полной неразличимости») в субъективной реальности «Я» и образов «МОЕГО», всего того, что входит в мое суверенное личное пространство. «МОЁ» можно представить посредством понятия «жизненного мира» (Ф.Е. Василюк [5]), «неорганического тела человека» (Э.В. Ильенков [13, 14, 15] вслед за К. Марксом [22]), «суверенного психологического пространства личности» (С.К. Нартова-Бочавер [26, 27]). В субъективной реальности, представляемой всеми этими понятиями, мы, вслед за И.В. Жулановой и А.М. Медведевым [9, 10, 11, 23], можем различать две переходящие друг в друга формы - «культурную натуральность» (термин П.Г. Нежнова [28]) и «личную теорию».

Культурная натуральность (КН) - те проявления субъективной реальности человека, которые «склеены» с его обыденным поведением, это привычные для него реакции, поведенческие паттерны, ассоциации и речевые обороты. Эта форма субъективной реальности культурна в том смысле, что возникла как продукт аккультурации и формировалась при освоении культурных образцов поведения, начиная с ранних этапов онтогенеза - обращение с предметами обихода, речь, произвольность поведения, манера одеваться, привычные способы обращения к другим людям, распорядок дня и т.п. Имея этнокультурные особенности, КН предстает как совокупность стереотипных проявлений - особенности одежды, особенности быта, входящие в паттерн «следить за собой», - от гигиены и поддержания физической формы до имиджа и этноспецифического дресс-кода, включая его гендерную и возрастную дифференциацию.

Проявления субъективной реальности в форме КН человеком не осознаются, не рефлектируются, он не вступает с ними в «субъект - объектные» отношения, он живет не «с ними», а «в них» (упомянутая А.Ф. Лосевым «неразличимость») как в своем «неорганическом теле» [15]. Являясь областью «само собою разумеющегося», КН в ситуациях стереотипного функционирования не становится предметом переживания. Напротив, прерывание стереотипных паттернов, сбои в привычном поведении и какие-либо интервенции в личное пространство (например, стигматизация по этническому, гендерному или возрастному критерию) актуализируют рефлексию-разотождествление. В моменты разотождествления человек начинает относиться к своей КН - оправдывать ее, отстаивать ее или дискредитировать. В обыденной же ситуации КН - это своего рода «оболочка» субъективной реальности. Согласно деятельностной теории (А.Н. Леонтьев [19], Д.Б. Эльконин [39]) КН предстает в операциональной стороне деятельности - поведенческие привычки, автоматизмы, навыки и т.п., далеко отстоящие в личном пространстве от мотивов, целей и личностного смысла.

Помимо обеспечения стереотипного функционирования, КН имеет важное защитное значение, обеспечивая ровный эмоциональный фон и защищая мир человека от «трудности и боли» [5], обеспечивая автономию и «суверенность психологического пространства личности» [26, 27]. Отсюда стремление «вернуться домой», вновь и вновь воспроизводить привычные схемы семейного общения, общения с друзьями, повторять привычные алгоритмы, как трудовой активности, так и хобби.

Личная теория (ЛТ) в отличие от КН предполагает рефлексию. ЛТ интенциональна и содержит логику объяснения-аргументации не-случайности произошедшего и происходящего в той области событий, к которой человек считает себя причастным. Отличие ЛТ от КН состоит в том, что человек находится в отношении к своей ЛТ. К содержанию ЛТ он может относиться как к независимой от него объективной реальности или как к продуктам своих собственных усилий, - как практических, так и мыслительных, - и в этом своем отношении гордиться или иронизировать, надеяться или опасаться. Образы ЛТ обладают «валентностью» (в понимании

К. Левина) и несут в себе эмоциональный заряд, в то время как ориентиры КН могут быть эмоционально нейтральными, как относительно нейтрально в эмоциональном аспекте само стереотипное функционирование индивида в обыденных ситуациях.

Общее для КН и ЛТ то, что они продукт аккультурации, их присвоение происходило в ходе культурной трансмиссии, начиная с раннего онтогенеза. Различие - в степени осознанности, а значит и дифференцированности.

Различив в субъективной реальности человека КН и ЛТ, мы предположили, что и средства их эмпирической экспликации также должны быть различными. Поэтому далее, описывая методики и техники исследования, мы представим два различных методических подхода.

Хронотоп субъективной реальности Субъективный хронотоп - временно-пространственная организация субъективной реальности человека, опосредствованная культурной символикой и образами значимых людей и событий индивидуальной жизни в их сопряжении с образами культурно-исторического процесса. В хронотопе своей субъективной реальности человек соединяет и разделяет события, предметы, людей, располагая их в различном сочетании в общем времени-пространстве своей жизни. Идея хронотопического строения субъективного сознания обсуждается, начиная с работ К. Левина [17, 18]. При длительном изучении этого предмета в психологии он представал по преимуществу то своей временномй, то своей пространственной составляющей: временнамя перспектива и психологическое пространство личности исследовались независимо друг от друга, хотя их единство декларировалось. Такое положение во многом сохраняется и сегодня.

Психологическое время, временная перспектива

Значение временномй перспективы (ВП) для понимания поведения человека в самом общем виде выражено К. Левином следующим образом: «Поведение человека не определяется всецело текущей ситуацией. На его нынешнее настроение сильно влияют его желания и надежды, а также его представления о прошлом» [17, с. 261]. «Существующую в данный момент совокупность представлений индивида о своем психологическом прошлом и будущем можно назвать “временномй перспективой”, - пишет К. Левин, ссылаясь на Л. Франка [41], введшего этот термин. - Кроме этого, в психологическом жизненном пространстве надо еще выделить параметр реального/ирреального. Уровень реальности психологического прошлого, настоящего и будущего соответствует ситуациям, как они, по мнению индивида, действительно существовали, существуют и будут существовать» [17, с. 263]. Под «ирреальным» понимаются образы защитного фантазирования, которые не становятся ориентирами для каких-либо действий. К. Левин ссылается на исследования, показавшие, что при депривации жизненных целей происходит сужемние временномй перспективы, приводя к примитивизации и инфантилизации субъективного мира, к уходу от реальности в область компенсаторного воображения или стереотипного обессмысленного поведения. В этом случае можно констатировать, что ЛТ редуцируется к КН, поскольку ослабляется рефлексия и критичность.

Исследование временномй перспективы было продолжено Ж. Нюттеном. Рассматривая исследования временномй перспективы в психологии, Ж. Нюттен отмечает терминологическую и методическую эклектику, не позволяющую соотносить данные отдельных работ друг с другом, и высказывает предположение: «Одна из причин того, что понятие “временнамя перспектива” стало столь неопределенным, заключается в том, что был проигнорирован его параллелизм с понятием “пространственная перспектива” и с таким свойством как протяженность» [29, с. 360]. Достаточно вспомнить, что «стрела времени», «циферблат», «временной интервал» - образы пространственные.

Значительный вклад в разработку предмета внесли Е.И. Головаха и А.А. Кроник, предложившие свой метод исследования субъективной картины жизненного пути и психологического времени личности - каузометрию, «… исходя из реляционного подхода к пониманию природы времени, предполагающего наличие различных несводимых друг к другу уровней пространственно-временным х отношений (курсив наш. - К.М.)» [7, с. 188]. Уточним: реляционный подход предполагает не только уровневое строение времени (например, как время в астрономии и время в физике микромира, время (скорость) реакции индивида и время, необходимое для его социализации), но и различия в закономерностях, проявляющихся на разных уровнях. В соответствии с реляционным принципом временнамя перспектива человека как индивида может быть отлична от временномй перспективы человека как субъекта деятельности и от перспективы человека как личности, и все это в субъективной реальности одного и того же человека. В системе наших представлений уровневое строение соотносится с временной составляющей субъективной реальности, представленной в КН (индивидное, поведенческое) и временной составляющей, представленной в ЛТ (личностное, деятельностное). У них разное содержание и разный масштаб, но при этом между ними нет непроницаемой границы, более того, они переходят друг в друга.

На наш взгляд, одно из ограничений подхода К. Левина [17, 18] и Ж. Нюттена [29], продолжающего их теории подхода Е.И. Головахи и А.А. Кроника [7], состоит в том, что субъективный мир человека и его временнамя организация рассматриваются вне культурноисторического контекста. Это относится также к исследованиям Ф. Зимбардо [12, 43] и Т. Коттла [3, 42], их методическому аппарату. История и культура в этих исследованиях рассматриваются как «фон» - они существуют не в составе временномй перспективы, а «за ней» в пространстве объективного культурно-исторического процесса, а сам этот объективный культурно-исторический процесс исходно отделен от субъективной временномй перспективы. Реляционный принцип это допускает, однако при этом игнорируется опосредствование субъективной реальности культурными, в том числе этнокультурными, медиаторами, функционируют ли они в КН или в ЛТ человека, неосознанно или рефлексивно. Тем самым игнорируется качественное функциональное отличие темпоральной характеристики КН от таковой же у ЛТ, а также взаимопереходы одного в другое - осознанного культурного в неосознаваемое «культурно-натуральное естество», неосознаваемого «культурно-натурального естества» - в формы сознательного культурного акта. Для удерживания связи между реляционно представляемыми слоями субъективной реальности, для их согласования и для актуализации переходов между ними необходимы культурные медиаторы. (Для культурноисторической психологии, основанной Л.С. Выготским [6], это фундаментальное положение, обосновывающее развитие человека [37, 38]).

В отечественной психологии советского периода психологическое время стало рассматриваться в сопряжении с историческим временем. Это соотносилось со сформулированным в советской психологии принципом историзма [1, 2, 6, 16, 19, 30, 31, 32, 39]. Как отмечает В.Т. Кудрявцев [16], принцип историзма возник как оппозиция эволюционизму - принципу, перешедшему в психологию из естественнонаучных дисциплин, натурфилософской картины мира и человека. Советскими психологами обосновывалась необходимость конвергенции идей историзма и развития (Л.С. Выготский [6], А.Н. Леонтьев [19], Д.Б. Эльконин [39], Б.Г. Ананьев [2]). («… Возраст человека, - пишет Б.Г. Ананьев, - всегда есть конвергенция биологического, исторического и психологического времени» [2, с. 118]).

Принцип конвергенции формально-логически противоположен реляционному принципу. Но возможен их синтез, если применять к изучению ВП принцип системности.

Парциальные “времена” личности могут объединяться общим смысловым радикалом (религиозным календарем, подготовкой к значимому политическому событию, историческим праздником или днем скорби), а могут разъединяться и сосуществовать независимопараллельно, если не находится для них общего смысла, если они не включены в общую «динамическую смысловую систему» (Л.С. Выготский). Кроме этого, КН и ЛТ, как уже отмечалось, переходят друг в друга: ЛТ «обтаивает», автоматизируется и становится КН, как бы «опускаясь под порог рефлексии». Но при определенных обстоятельствах может вновь перемещаться в «фокус рефлексии» и переосмысляться в контексте новой ЛТ, составляя ее «энергийные самопроявления» (А.Ф. Лосев). Межэтнические конфликты, начинающиеся в обыденной ситуации, возникающие «на бытовой почве» - яркий и трагический пример. Такие перемещения-переходы «ЛТ - КН - ЛТ» происходят и в спокойных ситуациях частной жизни, без драматических и трагических потрясений. Например, в детстве интеракции ребенка со взрослыми, связанные с Рождеством, обрастают праздничными действиями и подарками, формируют КН предпраздничных и праздничных событий, а религиозный пост воспринимается как кулинарное ограничение. Но КН может быть заново переосмыслена в старшем возрасте и войти в ЛТ, если человеку придется отстаивать свое религиозное мировоззрение или соотносить личное предрождественское и рождественское время с историческим временем.

Существенное значение для нашего исследования имеют работы Н.Н. Толстых [35, 36]. Для нас важны следующие сформулированные ею положения: «Временная перспектива личности представляет собой специфическое хронотопическое образование, которое с позиции культурно-исторического подхода, можно рассматривать как высшую психическую функцию, натуральной основой которой является способность живого организма, наделенного психикой, учитывать в своем поведении пространственно-временным е характеристики земного существования… Человеческий уровень развития психики в качестве главного основания такого механизма включает присвоение индивидом хронотопа культуры как системы зафиксированных в знаках, орудиях деятельности представлений о времени и пространстве, причем не только физическом, но ценностно-смысловом… Становление индивидуального хронотопа как характерного для отдельного индивида сочетания временным х и пространственных составляющих его интенциональности происходит в пространстве-времени определенной культуры, определяющей специфику в представлениях о пространстве и времени, паттернах отношения к ним у людей разных культур в различные исторические эпохи» [35, с. 8].

Представления о натуральной основе, культурном содержании и опосредствовании позволяют синтезировать реляционный подход с идеей конвергенции индивидуально-личной временномй перспективы и культурно-исторического времени. Это становится возможным, если полагать, что образы культуры и истории входят в субъективный хронотоп человека, становясь тканью его КН и медиаторами и смысловыми опорами его ЛТ. Эти образы интерферируют в субъективной реальности человека, актуализируясь для него самого и для окружающих в зависимости от контекста его взаимодействия с окружением и от контекста его внутренних задач.

Психологическое пространство

Интерес к проблеме психологического пространства личности (ППЛ) отражен как в исследованиях отечественных (С.Л. Рубинштейн, А.Н. Леонтьев, А.В. Петровский, В.А. Петровский, Ф.Е. Василюк, Д.А. Леонтьев, Г.С. Абрамова, В.И. Слободчиков, B.C. Мухина, З.И. Рябикина, А.В. Бурмистрова, С.К. Нартова-Бочавер и др.), так и в работах зарубежных авторов (У. Джемс, К. Левин, Ф. Перлз др.). Отношение «человек - среда» почти столь же традиционный предмет гуманитарных наук, и как отношение «субъект - объект». Как отмечает С.К. Нартова-Бочавер [27], пространственно-средовые категории в психологии имеют давнюю историю, и интерес к ним определяется тем, что они позволяют перейти к применению различного рода «размерностей» того, что принято называть «внутренним миром» человека, а значит, дают возможность исчисления, сопоставления, сравнения. Упоминание С.К. НартовойБочавер «размерности внутреннего мира человека» [27, с. 36] позволяет предположить, что и при изучении ППЛ ею [25, 26, 27] применяется тот же реляционный принцип, что и в упоминавшихся нами исследованиях ВП [7].

В теоретических построениях К. Левина психологическое пространство рассматривается в связи с идей психологического поля, в том числе, при определении «поля в данный момент времени». Это как бы поперечное сечение временномй перспективы. Определяя принципы своей теории, К. Левин отмечал, что объективная топология не совпадает с субъективно-психологической топологией, но именно она определяет психологические состояния человека. «Внутри сферы фактов, существующих в данное время, - пишет К. Левин, - можно выделить три области, изменения в которых представляют или могут представлять интерес для психологии. 1. “Жизненное пространство”, то есть индивид и его психологическое окружение в том виде, как оно существует для самого индивида (т.е. речь идет не об объективном окружении, а о его субъективном представлении. - К.М.). Мы обычно имеем его в виду, говоря о потребностях, мотивации, настроении, целях, тревогах, идеалах. 2. Многочисленные процессы физического и социального мира, не влияющие на жизненное пространство индивида в данное время. 3. “Граничная зона” жизненного пространства: определенные части физического и социального мира оказывают воздействие на состояние жизненного пространства в данный момент. Например, с этой граничной зоной тесно связан процесс восприятия, поскольку то, что воспринимается, отчасти определяется физическими “стимулами”, то есть той частью физического мира, которая в данный момент воздействует на органы чувств. Другой процесс, находящийся в пограничной зоне это “выполнение” действия» [17, с. 248 - 249].

Особое внимание К. Левина к «граничной зоне» - той области жизненного пространства, которая только начинает вступать во взаимодействие с возникающими в «поле» человека объектами и событиями - определяется тем, что она находится в фазе активации «в данный момент» и в ней предстают реально действующие мотивы человека. Можно полагать, что здесь - в «граничной зоне» ППЛ - КН переходит в ЛТ и обратно. Отрасль психологической науки, изучающую этот предмет - «граничную зону» - К. Левин предложил называть «психологической экологией».

Субъективное пространство человека было предметом размышлений С.Л. Рубинштейна. Наиболее обобщенное понимание пространства, в котором становится и реализует себя человеческая личность, С.Л. Рубинштейн представил в свой последней книге «Человек и мир». «Бесконечность мира, громады его космических пространств, - пишет С.Л. Рубинштейн, - существуют как бы “измеряемые” человеческими возможностями продвижения в мире… Свойства мира выступают в их динамическом, изменяющемся отношении к человеку, и в этом отношении не последнюю, а основную, решающую роль играет мировоззрение, собственный духовный облик человека» [30, с. 348]. У С.Л. Рубинштейна «человеческое измерение» мира рассматривается по преимуществу в этическом (мировоззренческом) контексте: «Человек - конечное существо - включается в мир, в его бесконечное бытие как: 1) бытие, преобразующее реальность, и 2) как переходящее в форму идеального существования… Эта проблема сознания, сознательного способа существования выступает как проблема приобщения конечного человека к бесконечному бытию и идеального представительства бытия в человеке, переход первого во второе» [30, с. 359]. Эта точка зрения предполагает возможность организации жизненного пространства самой личностью. Последнее определяется способностью человека к установлению разнообразных отношений с другими людьми и глубиной этих отношений. Другие люди, отношения людей, их действия и поступки в человеческом измерении, а не только в координатах вещно-предметных условий существования - такова «онтика человеческой жизни». Пространство личности определяется ее свободой, умением выйти за пределы ситуации, раскрыть свою подлинную человеческую природу. «Человек действует в данных объективных условиях, - пишет С.Л. Рубинштейн. - Одним из решающих условий на уровне общества выступают другие люди, другой человек как необходимое условие моего существования, которое обусловливает, детерминирует меня и имплицитно дано, наличествует во мне. И здесь имеет место подлинная диалектика: человек может изменить данные условия, но сначала они ему даны, он должен от них отправляться. И даже тогда, когда он их изменяет, он должен строить из данного материала. Иными словами, материал, из которого человек строит, творит, одновременно и создан им и дан ему (курсив по цитируемому изданию. - К.М.)» [30, с. 373].

В этом теория С.Л. Рубинштейна согласуется с представлениями К. Левина о «граничной зоне». Только, в отличие от ее понимания в концепции К. Левина, границы не просто наличествуют, они каждый раз строятся и вновь «взрываются» (метафора С.Л. Рубинштейна), человек в своем развитии преодолевает им же определяемые границы, трансцендирует. «…Человек обретает всю полноту своего бытия и выявляется во всех своих человеческих качествах по мере того, как он выступает по отношению ко всем сторонам бытия, жизни, - пишет С.Л. Рубинштейн. - … По … параметрам, в которых человек определяется по своим потенциям и объективному составу этих качеств, измеряются масштабы человеческой личности. Человек, отчужденный от природы, от жизни Вселенной, непричастный к игре ее стихийных сил, не способен соотнести себя с ними, перед лицом этих сил найти свое мнение и утверждать свое человеческое достоинство - это жалкий маленький человек… Правильное отношение к бытию, к Вселенной - это то, что формирует человека большого плана, образует возвышенное, героическое начало в жизни человека. Такое отношение противостоит ограниченности человека способного заниматься только своими “домашними» делами”» [30, с. 377]. («Домашние дела» это то, что мы ранее определили как КН.)

Общим методом выявления этих «параметров» личностного в человеке С.Л. Рубинштейн видел метод «демаскировки», суть которого - включение образов сознания во все новые связи и отношения. Мы полагаем, что примененная нами в эмпирическом исследовании техника «культурной провокации» может быть представлена как одна из возможных конкретизаций метода «демаскировки».

К теме психологического пространства человека (соотносимого с КН) и пространства личности (соотносимого с ЛТ) относится концепция миров Ф.Е. Василюка, обоснованная в его работе «Психология переживания». «Психологический мир не знает ничего непсихологического, - пишет Ф.Е. Василюк, - в нем не может появиться ничего инородного, относящегося к иной природе. Однако в психологическом мире время от времени обнаруживаются особые феномены (в первую очередь трудность и боль), которые хотя и являются полностью психологическими и принадлежат исключительно жизненной реальности, но в то же время как бы кивают в сторону чего-то непсихологического, источником чего данный жизненный мир быть не мог. Через эти феномены в психологический мир заглядывает нечто трансцендентное ему, нечто “оттуда”, но заглядывает оно уже в маске чего-то психологического, уже, так сказать, приняв психологическое гражданство, в ранге жизненного факта. И только своей тыльной стороной эти феномены настойчиво намекают на существование какого-то самостоятельного, инородного бытия, не подчиняющегося законам данного жизненного мира» [5]. Трудность и боль выступают «проявителями» границ жизненного мира, «они конституируют внешний аспект жизненного мира, как бы закладывают основу, на которой вырастает реалистичность восприятия внешней действительности» [5].

Сами же трудности обнаруживаются в мире и проясняются посредством человеческой деятельности. Трудность и боль - «провокаторы» актов действия и актов рефлексии.

Акцент на границах субъективного мира сделан в концепции суверенности психологического пространства (СПП), предложенной С.К. Нартовой-Бочавер. Теоретикометодологическая платформа исследования СПП представлена автором следующим образом. «Осуществленный нами теоретический анализ, - пишет С.К. Нартова-Бочавер, - результатом которого был вывод об актуальности и целесообразности рассмотрения человека и мира как взаимодействующих и взаимопроникающих непротиворечивых систем, позволяет, с одной стороны, интерпретировать средовые проявления человека символически и метафорически, как проявление внутреннего мира со всеми его особенностями и противоречиями, а с другой - изменяя телесные и топологические параметры жизнедеятельности человека, развивать его как субъекта» [27, с. 125]. Как видим, в этом обосновании актуальности изучения СПП представлена и «символичность», «метафоричность», и «телесность». Их соединение автор объясняет конвергенцией традиционно различаемых естественнонаучной парадигмы и гуманитарной парадигмы. «Психологическая суверенность, - пишет С.К. Нартова-Бочавер, - как системное качество может быть адекватно изучена только при подключении методологического аппарата обеих парадигм» [27, с. 126].

В своем исследовании мы объединили процедуры, направленные на выявление ВП, с процедурами изучения СПП и предположили релевантность одних из них концепту КН, других - концепту ЛТ.

Респонденты

В исследовании приняли участие 280 человек, представители армянского и русского этносов, юноши (124 человек - 56 армян, 68 русских) и девушки (156 человек - 64 армянские и 92 русские девушки) в возрасте от 18 до 25 лет.

Группу респондентов-армян составили 120 человек. Респонденты-армяне из волгоградской диаспоры - 68 человек, из них 40 юношей и 28 девушек. Респонденты-армяне из Еревана - 52 человека (16 юношей и 36 девушек).

Группу респондентов-русских составили 160 человек, из них 68 юношей и 92 девушки.

Методики

В исследовании использовались следующие методики, техники и методические приемы:

• опросник временномй перспективы ZPTI (Ф. Зимбардо) [33];

• графический «Тест кругов Коттла» [3];

• опросник «Суверенность психологического пространства» (С.К. Нартова-Бочавер) [25];

• тест смысложизненных ориентаций (Д.А. Леонтьев) [20];

• тест культурно-ценностных ориентаций (Дж. Таусенд) [34];

• авторская техника «История моей жизни» и «История моего народа» [24].

В соответствии с нашим предположением о представленности в субъективной реальности двух форм хронотопических образований, одна из которых КН, а другая ЛТ, методики также различались нами по направленности. КН субъективного хронотопа исследовалась посредством ZPTI Ф. Зимбардо, «кругов Коттла» и опросника СПП С.К. Нартовой-Бочавер. Эти методические средства не провоцируют непременной актуализации рефлексии, хотя, конечно же, и не блокируют рефлексивную составляющую субъективного сознания. Однако можно с уверенностью полагать, что относясь к «культурно-свободным», эти техники не требуют актуализации культурных опосредствований сознания. Тест СЖО Д.А. Леонтьева и тест Дж. Таусенда в большей мере предполагают культурные опосредствования и рефлексивное осмысление, поэтому в нашем исследовании, они применялись для выявления переходных форм (между КН и ЛТ) субъективной реальности. Для исследования ЛТ и этнокультурных опосредствований этой формы субъективной реальности (для краткости названной этнохронотопом) нами была разработана авторская методика.

Применявшиеся нами культурно-свободные методики в достаточной мере известны, поэтому далее разъяснения будут относиться только к авторской технике, завершавшей наше исследование.

Примененный нами авторский прием был назван нами «культурной провокацией». Название определяет следующие особенности этой методики. В качестве стимульного материала были использованы изображения реальных объектов, имеющих различное общекультурное и этнокультурное значение, обобщенная этнокультурная и религиозная символика, а также «иконическая» символика, могущая вызвать экзистенциальные ассоциации. Методический прием был построен на основе составления коллажей из набора картинок, содержащих как метафорическую и обобщенную культурную (идеологическую, историческую, этническую, религиозную) символику, так и фотографии реальных событий - от частных семейно-бытовых до исторических. В целом массив содержал 160 карточек небольшого размера (4х6 см), в их числе - 44 карточки с изображением событий и исторических личностей, имеющих отношение к истории армянского этноса. При предельно плотном расположении карточек коллаж мог вместить половину из предложенного набора, что провоцировало выбор. А для представителей армянской этнической группы - это провоцировало выбор «половины из половины».

Предложение сделать коллажи, соотносимые с индивидуальной жизнью («История моей жизни») и жизнью народа («История моего народа»), без сколь-нибудь подробной инструкции по их составлению мы и назвали «провокацией», поскольку недоопределенность провоцирует самостоятельную концептуализацию замысла и исполнения.

В итоге, по полученным результатам, мы можем констатировать релевантность приема предмету исследования. Мы получили предполагавшийся нами спектр субъективных хронотопов, различающихся содержанием выбранных для них изображений, содержанием комментариев к ним, а также структурой, композицией и наличием/отсутствием связей между индивидуальным и этнокультурным. Пример коллажа, представленного респондентом из группы волгоградских армян, приведен на рисунке 1.

Рисунок 1. Коллаж, представленный волгоградской студенткой из армянской группы респондентов (фото автора)

Пример коллажа, представленного студентом из волгоградской группы русских респондентов, приведен на рисунке 2.



Рисунок 2. Коллаж, выполненный волгоградским студентом из группы русских респондентов (фото автора)

Формализованные методы анализа данных

С целью обработки количественных и качественных данных и анализа надежности распределения ответов респондентов по формальным параметрам применялись статистические методы: частотный анализ, метод определения достоверности различий, факторный анализ, реализованные в стандартизованном пакете программ SPSS Statistic 17.0.

Этапы и результаты исследования

Исследование проводилось так, что работа с респондентами распределялась на две сессии по 60 - 90 минут (в разных группах время варьировалось в зависимости от темпа выполнения заданий). Первая сессия включала формализованные методики, и сама разделялась на два этапа с перерывом около 10 минут. Вторая сессия с использованием «культурной провокации» (коллажи) перерыва не предполагала. Таким образом, все исследование включало три этапа.

На первом этапе исследования были использованы ZPTI Ф. Зимбардо, «Круги Коттла» и опросник СПП С.К. Нартовой-Бочавер. Этот этап исследования позволил получить массив данных, включающий формальные, квантифицированные и поэтому исчисляемые показатели, позволяющие проводить их статистический анализ, придерживаясь объективности и непредвзятости в определении сходства и различий хронотопов трех групп респондентов. Мы относили эти показатели к характеристикам КН на том основании, что формальные тестовые процедуры выбора культурных медиаторов и рефлексии оснований выбора не предполагали и не требовали.

На втором этапе применялись тест СЖО Д.А. Леонтьева и тест культурно-ценностных ориентаций Дж. Таусенда, которые, по нашему предположению, давали результаты, относящиеся к ЛТ: показатели смысло-жизненной ориентации и отношения к культурноисторическому контексту жизни.

На третьем этапе - коллажи - выявлялась этнокультурная составляющая субъективной реальности, пристрастность респондентов и рефлексия предполагалась. Поэтому культурная провокация, по нашему предположению, была обращена в большей мере к ЛТ. Переходом между первыми двумя этапами и третьим этапом послужила процедура факторного анализа, которая была необходима для увязывания формальных количественных показателей с типологией коллажей.

Формальные показатели субъективного хронотопа

По итогам исследования временномй перспективы с применением методики Ф. Зимбардо мы можем констатировать следующее.

• во всей выборке в целом преобладает (25, 7%) показатель «будущее»;

• на втором месте (20, 0%) - «фаталистическое настоящее»;

• «сбалансированная» ВП и «гедонистическое настоящее» представлены одинаково - 15, 7%;

• показатели прошлого распределились: «позитивное прошлое» - 14, 3%, «негативное прошлое» - 8, 6%.

Ориентация на будущее и настоящее - ожидаемый результат для выбранной нами социально-возрастной группы. Представители студенчества, находясь в ситуации психосоциального моратория (в понимании, предложенном Э. Эриксоном [40]) и экспериментируя с паттернами профессиональной и, шире, социальной идентичности, не могут быть точно уверены в подтверждении своей востребованности. Они могут полагаться на «судьбу» и думать об успехе в будущем - типичное переживание для людей этой социальновозрастной когорты. В терминологии, используемой в методике Ф. Зимбардо это обозначается как «фаталистическое настоящее».

Дополнительное исследование с использованием методики Т. Коттла показало значительный процент (17, 1%) объединения образов прошлого, настоящего и будущего. В сочетании с показателями, полученные посредством методики Ф. Зимбардо, это указывает на присутствие в выборке респондентов с транспективным восприятием жизни: прошлое, настоящее и будущее взаимосвязаны и определяют друг друга (одно всегда представлено в другом). Сопоставление показателей дало умеренную корреляционную связь «сбалансированности» (Ф. Зимбардо) и «связанности» (Т. Коттл). Это позволяет предполагать, что ВП контролируется большинством респондентов, т.е. входит в сферу их ЛТ.

Транспективная связь «прошлое - настоящее - будущее - прошлое» обнаружилась:

• в группе русских респондентов - 7, 5%;

• в группе волгоградских армян - 3, 4%;

• в группе ереванских армян - 3, 4%.

Сопоставление показало более высокий уровень «гедонистического настоящего» в армянской группе по сравнению с русской при отсутствии различий между подгруппами волгоградских и ереванских армян по этому показателю. Этому локальному emic-феномену мы присвоили имя «армянский гедонизм», уточняя его содержание в дальнейшем исследовании.

В исследовании суверенности психологического пространства было выявлено:

• преобладание во всей выборке нормального уровня суверенности;

• в армянской группе в целом, объединяющей волгоградских и ереванских респондентов, показатели «территория», «мир вещей» и «социальные связи» выше, чем у русской группы на статистически значимом уровне;

• у волгоградских армян по сравнению с русскими и армянами Еревана обнаружен более высокий уровень суверенности психологического пространства;

• у ереванской группы по сравнению с русскими и волгоградскими армянами выше показатели депривированности психологического пространства;

• русская группа респондентов показала значения СПП близкие к средним.

Если при анализе показателей ВП мы не обнаружили сколь-нибудь заметных гендерных различий ни по всей выборке, ни в ее этнических группах и подгруппах, то в показателях СПП такое различие проявилось. Молодые армянки (в обеих географических подгруппах армянской выборки) показали относительно низкую суверенность, по преимуществу на уровне деривации.

Этот emic-феномен мы отнесли к самодовлению этнокультурной традиции, предопределяющей проживание девушки в родительской семье (в доме родителей) вплоть до замужества - перехода в дом мужа. Это своего рода этно-генденрная КН-особенность при ее обсуждении с репондентками фиксировалась ими как данность, в подавляющем большинстве случаев они уклонялись от ее рефлексивной оценки.

В парциальных показателях СПП также обнаружились значимые гендерные различия в границах всей выборки в целом:

• по секторам «физическое тело», «территория» и «социальные связи» более высокие показатели у мужчин;

• по секторам «мир вещей» и «суверенность ценностей» - у женщин.

У женщин КН более приватна, у мужчин, напротив, более социальна и экспансивна.

Формальные хронотопические соотношения, т.е. соотношения показателей ВП с показателями СПП оказались следующими:

• «гедонистическая» ориентация соотносится со сверхсуверенностью;

• «сбалансированная» ВП - с нормальной суверенностью;

• «негативное прошлое» и «фаталистическая» ВП соответствуют депривации СПП - слабостью и нерефлексивностью границ личного пространства.

Множественность сочетаний и корреляций стала основанием для проведения факторного анализа.

Сравнении показало, что сочетание сверхсуверенности ППЛ и гедонистической направленности ВП у респондентов-армян встречается чаще, чем у русских, а у армян Волгограда втрое превосходит аналогичное сочетание у армян Еревана. Феномен «армянского гедонизма» оказался взаимосвязанным с показателем сверхсуверенности и в большей мере присущим армянам диаспоры.

Анализ формальных показателей и их сочетаний был дополнен экспликацией культурно-ценностных и смысло-жизненных ориентаций (методика Дж. Таусенда и методика Д.А. Леонтьева соответственно).

Обнаружено следующее:

• большинство респондентов во всей выборке в целом отдали предпочтение современной культуре;

• на второй позиции по представленности во все выборке - ориентация на культурные традиции;

• на третьей позиции - предпочтения динамично развивающейся культуры.

Ориентация на культурные традиции в сочетании со связанной временной перспективой позволила предположить, что выборка включает респондентов с культурно опосредствованным субъективным хронотопом, т.е. их ЛТ имеет историко-культурные опосредствования, что стало предметом изучения на последнем этапе исследования. Дополнительное подтверждение осознанного отношения к своей жизни получено посредством методики СЖО Д. Леонтьева: показатель по выборке преимущественно на среднем уровне.

Результаты факторного анализа

Первый фактор: высокая суверенность, ориентация на будущее, осмысленность жизни, авторство и «управляемость жизнью». На этом основании мы определили этот фактор как внутренне рефлексивный тип субъективного хронотопа и отнесли его ЛТ-форме субъективной реальности.

Второй фактор: сверхсуверенность психологического пространства, ориентация на будущее. Эти характеристики сочетаются с ослабленностью притязаний на поиск смысла существования. Мы определили этот хронотоп как стереотипно ориентированный индивидуалистический и оценили его как тяготеющий к КН-форме и субъективной реальности.

Третий фактор: низкая суверенность психологического пространства, но при этом активный поиск смысла жизни. Этому фактору мы присвоили имя внешне рефлексивного субъективного хронотопа. Направленность на поиск смысла определила отнесение к проявлениям ЛТ.

Четвертый фактор: депривированность психологического пространства, ориентация на «негативное прошлое» или «фаталистическое настоящее», отсутствие поиска смысла жизни. Этому фактору мы присвоили имя ностальгически-фаталистический тип субъективного хронотопа и отнесли его к КН-форме.

Таким образом, выявленные путем факторизации типы субъективного хронотопа оказалась представленной четырьмя вариантами:

• внутренне рефлексивным ;

• стереотипно ориентированным индивидуалистическим;

• внешне рефлексивным;

• ностальгически-фаталистическим.

Историко-культурное содержание этнохронотопа

Приведем типы этнохронотопов, выявленных на третьем, завершающем этапе исследования, их краткую характеристику и соответствующие им образы и символы, представленные в коллажах. (Приводимая типология была представлена ранее в совместной публикации с А.М. Медведевым [24], но ее (типологии) соотнесение с концептами КН и ЛТ рассматривается нами впервые).

1. «Уникальный» хронотоп или хронотоп «избранности» - акцентируется неповторимость, исключительность исторического пути и географического пространства. В чистом виде, т.е. как содержащий именно эту тему - представлен в группе армянской диаспоры Волгограда.

2. «Героический» хронотоп основан на символике героизма, стойкости, побед и свершений, представлен как в работах студентов-армян, так и в работах студентов-русских. В коллажах респондентов-армян представлена символика и изображение событий, соотносимые с общей историей народов, как правило, это события и символы Великой Отечественной войны и Победы в ней.

3. «Утопический» хронотоп - упования на будущее с процветающим общественно-политическим строем, благополучной социальной и природноэкологической средой. В коллаже отражена абстрактно-позитивная перспектива без реалистических рефлексивных оценок. Представлен в равной степени в группах русских и армян.

4. «Негативно-критический» хронотоп - содержит символику войн, катастроф и кровопролитных событий. В отличие от «героических» и «страдальческих» содержат критику социально-политических событий на разных этапах развития страны и критику современной жизни народа. Перспектива будущего редуцирована или депривирована.

5. «Страдальческий» хронотоп - акцентируются страшные страницы национальной истории. Символика страдания заполняет всю отведенную для истории народа часть коллажа или становиться центром композиции. В большинстве случаев представлен в работах студентов-армян.

6. «Религиозный» хронотоп - опора на христианство, что определялось этническим составом респондентов. Другие религии не стали определяющими для отбора элементов и композиции коллажей.

7. «Мозаичный» хронотоп - это не хронотоп в точном понимании, поскольку коллаж не структурирован ни хронологически, ни топологически. У армян диаспоры - как форма ухода от признания в отсутствии строгих, точных знаний истории народа.

8. «Удвоенный» - характерный исключительно для представителей армянской диаспоры - включает хронотоп как своего этноса, так и хронотоп народа страны проживания - России. Эти результаты - проявления поликультурного самосознания.

Анализ сопряжений индивидуального хронотопа и этнохронотопа

В завершение мы сопоставили данные, полученные с применением культурносвободных тестов и подвергнутые процедуре факторизации с данными, полученными с применением «культурной провокации».

Анализ сопряжений дал следующие результаты:

• «внутренне рефлексивный» тип хронотопа сопряжен с «уникальным», «героическим», «религиозным» этнохронотопами;

• «стереотипно ориентированный индивидуалистический» хронотоп сопряжен с «утопическим», «мозаичным»;

• «внешне рефлексивный» хронотоп - с «героическим» и «утопическим»;

• «ностальгически-фаталистический» хронотоп - с «негативно-критическим», «страдальческим».

Результаты «культурной провокации» позволили придать типологии индивидуальных хронотопов, полученной в результате факторизации, культурно-опосредствованное содержание (в границах предложенной культурной символики). Типология индивидуальных хронотопов была соотнесена с вновь полученной типологией этнохронотопов. Было обнаружено следующее.

Русские волгоградцы. В группе представлены «героический» этнохронотоп (40%), «негативно-критический» и «мозаичный» - по 17, 5%, а также «утопический» и «религиозный» - по 12, 5%. В этой группе не встречаются «уникальный», «страдальческий», «удвоенный» этнохронотопы.

Армяне. В армянской группе в целом преобладают внешне рефлексивный тип хронотопа (39, 9%) и стереотипно ориентированный индивидуалистический тип (33, 3%). Среди типов этнохронотопа - «удвоенный» (20%), «мозаичный» (19, 9%) и «уникальный» (16, 7%). «Героический» и «религиозный» этнохронотоп встречаются в 13, 3% случаев. «Страдальческий» (10%), «уникальный» и «удвоенный» этнохронотопы встречаются только в группе армянских респондентов.

Армяне Волгограда. Исключительным emic-феноменом, выявленным в группе армян Волгограда, был «удвоенный» этнохронотоп, что может быть обусловлено особенностями социализации и аккультурации. В группе волгоградских армян преобладает (в сравнении с ереванскими армянами и русскими волгоградцами) «мозаичный» этнохронотоп. В него у армянских волгоградцев включены значительные события армянского этноса, но отсутствует хронология и не построена композиция.

Армяне Еревана. В группе армян Еревана оказались одинаковыми по представленности «уникальный», «героический», «религиозный» этнохронотопы, на втором месте по частоте встречаемости - «страдальческий». «Удвоенный» этнохронотоп не был представлен вовсе.

Итоги и новые предположения

Спектр полученных в исследовании результатов, их факторизация и типологизация позволили сделать следующие выводы.

Выбранные для исследования группы респондентов - русские, армяне, проживающие в России и армяне, проживающие в Армении, - продемонстрировали различия в структуре и содержании субъективного хронотопа как в его временномм аспекте, так и в пространственном. Эти различия представлены как в формализованных показателях культурно-свободных тестов, так и в содержательных показателях отбора и структурирования этнокультурной символики.