Размещено на http://allbest.ru

Оглавление

Введение

Глава 1. Второй демографический переход и тенденции брачности в западноевропейских странах и в России

1.1 Феномен второго демографического перехода, его причины и степень универсальности

1.2 Изменения брачно-партнерского поведения как одна из сущностных сторон второго демографического перехода

Глава 2. Особенности изменений брачно-партнерского поведения в процессе второго демографического перехода в странах западной Европы и в России

2.1 Второй демографический переход: конвергенция или дивергенция брачно-партнерского поведения?

2.2 Специфические факторы, предопределяющие особенности изменений брачно-партнерского поведения в разных странах

2.3 Вывод относительно первоначальной гипотезы

Заключение

Список использованной литературы

Приложения



Введение

Актуальность темы исследования: На протяжении тысячелетий главным условием стабильного функционирования всей социальной системы было выполнение семьей ряда функций: репродуктивной (продолжение рода), экономической (производство товаров) социальной (регулирование отношений между ее членами) и культурной (трансляция норм, традиций, накопленного опыта последующему поколению).

По мере развития общества эволюционировала и сама семья, менялись место и роль ее в жизни социума. Выражаясь словами автора книги «Древнее общество или исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации» Льюиса Моргана: «Семья представляет активный элемент. Она никогда не бывает неподвижной, но развивается от низшей формы к высшей по мере того, как общество переходит с низшей ступени на высшую, и в конце концов переходит из одной формы в другую, более высокую» [Морган, 1935: 250].

Снижение зависимости человека от самых разных условий окружающей среды, индустриализация, урбанизация, эмансипация от принуждающих традиционных норм, расширение пространства личного выбора находили свое отражение и в брачно-семейной сфере.

Вместе с тем данная сфера обретает ныне новые измерения, на которые в прежние времена едва ли уделяли достаточного внимания: взаимность личного и свободного выбора обоих партнеров, равенство их прав и равноценность устремлений, важность множества индивидуальных качеств и совпадения предпочтений.

И наряду с привычной формой скрепления уз двух людей - брака, религиозного или юридически оформленного и пожизненного, сосуществуют и иные нетрадиционные модели совместной жизни: консенсуальные союзы (сожительства), которые в последствие могут быть зарегистрированы, либо могут распасться, либо продолжаться и далее без официального оформления отношений, повторные незарегистрированные браки, LAT-партнерства («living apart together»), «гражданские партнерства» (между лицами одного пола) и др.

Однако, если раньше об этих формах, чуждых традиционному представлению, не говорили, это не означает, что они не имели места быть в различных культурно-исторических типах. «Новизна - подчеркивает А.Г. Вишневский, - заключается в том, что они существуют одновременно в одном и том же обществе и получают культурную санкцию» [Вишневский, 2014: 20]. Помимо формальных трансформаций, претерпевает изменение и содержание брачно-партнерских отношений: социальный и индивидуальный смысл, преставления, что, в свою очередь, отражает глубокие и фундаментальные сдвиги в жизненных нормах и ценностях общества.

Совокупность вышеизложенных изменений позволяет говорить о «втором демографическом переходе» как «квинтэссенции идейных и культурных изменений» («quintessential narrative of ideational and cultural change») [Van de Kaa, 1996: 425].

Степень разработанности проблемы: Идея «второго демографического перехода» впервые была апробирована Роном Лестегом и Дирком ван де Каа в 1986 году, когда исследователями была установлена взаимосвязь изменений в рождаемости, формировании семьи и партнерском поведении, которые начали происходить в середине 1960-х гг. во многих странах Западной и Северной Европы. Широкую известность теория получила после публикации ван де Каа 1987 года «Европейский второй демографический переход» в Демографическом бюллетене ООН [van de Kaa, 1987]. В 1990-х годах теорию начали «тестировать» на странах Центральной и Восточной Европы, что вызвало интерес у многих исследователей - представителей данных регионов. В 2001 году в Германии под руководством Ганса-Питера Колера и Aрта Лифброера при финансовой поддержке Европейского научного фонда и Европейского Союза была проведена Европейская научно-исследовательская конференция (EURESCO) «Второй демографический переход. Эволюция семьи и рождаемости в современных обществах: исследования и объяснения новейших тенденций». По окончанию конференции была создана рабочая группа (РГ) для изучения ряда вопросов, связанных со вторым демографическим переходом в Европе (РГ прекратила свою деятельность в 2005 году). В 2003 году в Бельгии прошла вторая конференция EURESCO, посвященная последствиям изменений семьи и рождаемости для индивидов, семей и общества.

В этом же году Европейской ассоциацией демографических исследований (EAPS) совместно с Институтом статистики и демографии Варшавской школы экономики была организована специальная сессия Европейской конференции по народонаселению для обсуждения концепции второго демографического перехода, на которой была предоставлена возможность выступить как пропонентам, так и оппонентам теории. Обсуждение позволило выявить сильные и слабые стороны концепции, и дальнейшее развитие концепции велось в русле поиска и обоснования ответов на поставленные вопросы.В настоящее время в центре внимания исследований находятся определенные компоненты и аспекты второго демографического перехода - внебрачная рождаемость, бездетность, сожительства, межпоколенные и гендерные отношения, демографическое поведение мигрантов, изменения в ценностях и многое другое, что, с одной стороны, позволяет расширить знания о происходящих социальных, демографических, культурных процессах в различных странах, но, с другой, усложняет понимание самой сути теории.

В этой связи в данной работе были изучены и проанализированы труды ведущих зарубежных и отечественных в области исследования фундаментальных вопросов теории второго демографического перехода Д. ван де Каа, Р. Лэстега, Дж. Сыркина, Д. Коулмена, Т. Соботки, Л. Тоулемена, Дж., Хоэма, Д. Костовой, А.Г. Вишневского, С.В. Захарова, а также работы, касающиеся различных сторон брачности - Т. Бергер, Д. Бермана, К. Киернана, Б. Перелли-Харрис, Н. Хайкель, К Волдайка, и др.

Объектом исследования является брачность в Западной Европе и России.

Предметом исследования выступают изменения брачности в процессе второго демографического перехода.

Целью исследования является выявление общего и особенного в изменениях брачности в процессе второго демографического перехода в разных странах со специальным акцентом на особенностях России.

Для достижения поставленной цели работы предполагается необходимым решение ряда задач:

1. Рассмотреть феномен второго демографического перехода, его причины и степень универсальности (обязателен ли он для всех стран?);

2. Показать, что изменения брачно-партнерского поведения - одна из сущностных сторон ВДП (наряду с другими его сторонами);

3. Установить наличие или отсутствие конвергенции или дивергенции брачно-партнерского поведения в разных странах в процессе ВДП (с упором на особенности России, если они есть);

4. Попытаться выявить специфические факторы, предопределяющие особенности изменений брачно-партнерского поведения в разных странах, сближение или расхождение его характеристик;

5. Обосновать вывод о состоятельности или несостоятельности первоначальной гипотезы.

Исходя из поставленных задач, гипотеза исследования может быть сформулирована следующим образом: второй демографический переход - универсальный процесс, задающий некоторые общие траектории изменений брачности, но допускающий различные варианты изменений в рамках общего пучка траекторий, обусловленные историческими и культурными особенностями каждой страны.

Концептуально-методической базой исследования служат работы зарубежных и отечественных ученых, внесших вклад в развитие теории первого демографического перехода и теории второго демографического перехода, а также труды философов и социологов, посвященные вопросам семьи, брака, сексуальных отношений как между мужчиной и женщиной, так и лицами одного пола.

В исследовании используются методы демографического анализа, межстрановые и хронологические сравнения и статистические методы (методы кросс-табуляции).

Информационную базу исследования составляют - материалы международных конференций по народонаселению, данные, предоставляемые международными организациями - Экономической комиссией Организации Объединенных Наций, Департаментом по экономическим и социальным вопросам ООН (World Marriage Data 2015), Организацией экономического сотрудничества и развития (OECD Family Database), результаты опросов на тему семьи и изменений гендерных ролей, проводимых в рамках Международной программы социальных исследований, начиная с 1988 года, данные сборников и архивы сборников демографической статистики стран-участниц Европейского союза (Population Statistics и European Social Statistics - Demography),Евростата, материалы ежегодных демографических докладов «Население России» и данные ИДЕМ НИУ ВШЭ.

Научная новизна исследования заключается в том, что автором проанализированы предпосылки, теоретические основания и практическая значимость теории «второго демографического перехода», была выдвинута и проверена гипотеза об универсальности второго демографического перехода.

Структура исследования определяется наличием в ней введения, двух глав основной части (первая глава включает в себя два параграфа, вторая - три параграфа) заключения, списка литературы, состоящего из пятидесяти восьми источников, и двух приложений.



Глава 1. Второй демографический переход и тенденции брачности в западноевропейских странах и в России

1.1 Феномен второго демографического перехода, его причины и степень универсальности

Летом 1985 года готовился к выходу специальный номер ведущего социологического журнала Нидерландов «Люди и Общество» («Mens en Maatschappij»), посвященный демографической ситуации в странах Бенилюкса. В качестве редакторов были приглашены исследователи из стран Бенилюкса: из Нидерландов - Дирк ван де Каа, из Бельгии - Рон Лестег. Во время обсуждения плана номера и потенциальных авторов статей, к удивлению демографов, в обеих странах, начиная с середины 1960-х годов, были замечены существенные изменения в рождаемости и формировании семьи. Это было похоже на новый переход. Так, в вводной статье «Twee Demografische Transities?» («Два демографических перехода?) к номеру исследователями была впервые сформулирована концепция «второго демографического перехода» [van de Kaa, 2002: 4].

Впоследствии теория второго демографического перехода получила развитие в дальнейших публикациях ван де Каа и Лестега [van de Kaa, 1987, 1996, 2002, 2010; Lesthaeghe, 1995, 2010, 2014; Lesthaeghe and Surkyn, 2004]. В настоящее время теория ВДП является мэйнстримом в демографическом объяснении образа жизни европейского населения.

В основе идеи о новой стадии демографического развития, как отмечают авторы концепции ВДП [van de Kaa, 2002; Lesthaeghe, 2014], лежит анализ истории детства французского историка Филиппа Ариеса и его работа «Two successive motivations for the declining birth rate in the West» («Два вида последовательной мотивации к снижению рождаемости на Западе») 1980 года. По мнению Ариеса, снижение рождаемости было вызвано изменившейся мотивацией к деторождению: если, начиная с конца XVIII века и вплоть до 30-х гг. XX века снижение рождаемости происходило за счет увеличения эмоциональных и финансовых инвестиций в ребенка («эра ребенка-короля»), то с середины 1960-х гг. ориентация взрослых людей сместилась в сторону собственной самореализации, и ребенок, хотя еще присутствует в жизненных планах пар и индивидов, но не имеет прежних «королевских» привилегий в эпоху, когда выбор человека осуществляется в пользу собственного развития. В свою очередь, Ариес ссылался на наблюдения Альфреда Сови о том, что снижение рождаемости вызвано новым феноменом - люди начали отказываться о нежелательных детей, т.е. не хотят и не заводят. банківський фінансовий пенсійний

Другой предпосылкой теории ВДП является положение экономической теории рождаемости Ричарда Истерлина о том, что незамещающая рождаемость уже стала структурной, и данная тенденция имеет долгосрочную перспективу в западных странах. Следуя идеи цикличности в рождаемости Истерлина, малые когорты имеют больше возможностей для трудоустройства и, соответственно, большую вероятность достичь уровня благосостояния своих родителей, поэтому люди раньше вступают в брак и переключаются на деторождение, тогда как дети многочисленных поколений создают противоположный демографический эффект. Второй демографический переход не устанавливает подобной связи, но утверждает, что изменения экономических и культурных условий являются важными факторами, определяющими тенденции рождаемости [Lesthaeghe, 2014].

Признавая важность экономических последствий как на макро-, так и на микроуровне, теория ВДП в то же время особое внимание уделяет идейным факторам и культурным изменениям. По всей видимости, идейные сдвиги изменили отношение людей к браку, деторождению, собственному здоровью и, в целом, оказали влияние на демографические процессы. Трансформация ценностных ориентаций не претендует на роль эндогенного фактора, а рассматривается в качестве экзогенного. Таким образом, объяснение демографической ситуации выходит за рамки экономических колебаний и может быть дополнено представлением о том, что поведение людей, в том числе демографическое, начинает меняться тогда, когда подвергается пересмотру система ценностей в обществе и переориентация отдельного индивида в зависимости от выбранного им жизненного пути. В этой связи теория ВДП, как ее характеризует Лестег, является «всеобъемлющей» («overarching») теорией, которая включает в себя как экономические, так и социологические рассуждения [Lesthaeghe, 2014: 18113].

И, наконец, базисом теории ВДП считается теория иерархии потребностей Абрахама Маслоу, предложенная в 1954 году (См. Рис. 1). По мере того, как население становится богаче и образованнее, внимание людей устремляется от потребностей, связанных с выживанием, безопасностью и солидарностью к индивидуальной самореализации, признания, самовыражения в работе и ценности образования. По этой причине теория ВДП тесно связана с концепцией Рона Инглхарта о «постматериализме». Согласно Инглхарту, начиная с 1970 года, непрерывно прослеживается сдвиг от материалистических приоритетов к постматериалистическим - переход «первостепенной роли от вопросов материальной и личной защищенности к проблемам самовыражения и качества жизни» [Инглхарт, Вельцель, 2001: 57]. Австрийским демографом Джозефом Шмидом были выделены «старые» и «новые» ветви постматериализма. Старые ветви - установка на достижение успеха и статуса: растущие ожидания; стремление к предметам роскоши; ощущение относительной депривации. Новые ветви харакреризуются принадлежностью к субкультурам и приверженностью постматериалистическим ценностям [van de Kaa, 1987: 7]. Прямым следствием данного сдвига является то, что ВДП предсказывает характерные для него демографические последствия (структурную незамещающую рождаемость, рост альтернативных форм совместного проживания) и за пределами западных стран, при условии, если в незападных странах в равной степени будут развиваться потребности более высокого порядка (вершина пирамиды) и распространяться демократические институты, обеспечивающие сохранение социокультурного многообразия [Lesthaeghe, 2014: 18113].

Рисунок 1. Иерархическая модель потребностей человека А. Маслоу

Несмотря на достаточную разработанность концепции, по сей день ведутся дискуссии по поводу правомерности использования понятия «второй демографический переход». Ливи Баччи, к примеру, утверждает, что «существует только один «демографический переход» в мировой истории» [Livi Bacci, 2001: 282], остальное - это «предпереходные» (pretransitional), либо «постпереходные» (post-transitional) изменения. Дэвид Коулмен задается вопросами, действительно ли это «второй»? Действительно ли «демографический»? И действительно ли «переход»? Не является ли он продолжением первого демографического перехода? [Coleman, 2004] «Следует отметить, что эти термины [«ПДП» и «ВДП»] вводят в заблуждение и должны быть заменены на «первый» и «второй переход в рождаемости» («?rst» and «second fertility transition»), - настаивает Джон Колдуэлл [Caldwell, 2008: 429], аргументируя это тем, что если раньше снижение смертности являлось определяющим фактором снижения рождаемости, то в этот период такая связь не может быть установлена. «Речь, по-видимому, все-таки идет не о собственно демографическом переходе, а о серии его следствий во всем, что касается организации личной жизни человека», - замечает А.Г. Вишневский [Вишневский, 2009: 65].

Сторонники теории приводят свои контраргументы. В частности, уделяют большое внимание сопоставлению первого и второго демографического перехода. Так, в 1999 году в Гааге на Европейской конференции по народонаселению ван де Каа в своем докладе «Europe and its population: the long view» («Европа и ее население: долгосрочная перспектива») представил модель двух последовательных демографических переходов (См. Рис. 2).

Рисунок 2. Модель первого и второго демографического перехода [van de Kaa, 2010: 75].

Отличительной особенностью данной модели от более ранних схем «классического» демографического переход, к примеру Жана-Клода Шене (См. Рис. 3), является то, что в нее включена миграционная компонента.

Рисунок 3. Стадии демографического перехода [Chesnais, 1990: 328].

Оба графика показывает, что в допереходный период ввиду высокой смертности, особенно в пору эпидемий, коэффициент смертности сближался с коэффициентои рождаемости (равновесие высокой смертности и высокой рождаемости), поэтому коэффициент естественного прироста населения оставался близок к нулю, а иногда мог быть и отрицательным. В начале перехода (первого у ван де Каа), благодаря улучшению состояния здоровья, гигиены, качества жизни, произошло снижение смертности, рождаемость медленно реагировала на данные изменения, и естественный прирост увеличился. Чистая миграция (в модели ван де Каа) стала преимущественно отрицательной, так как «избыточное» население начало перебираться на «новые» европейские территорие за рубежом. Переход шел своим чередом, и рождаемость постепенно «догоняла» смертность (равновесие низкой смертности и низкой рождаемости), соответсвенно, коэффициент естественного прироста начал снижаться.

Предположения, лежащие в основе второй части модели ван де Каа заключаются в том, что в промышленно развитых странах, вступивших во второй демографический переход, смертность будет превышать рождаемость достаточно длительное время, поскольку показатели первой будут увеличиваться в результате старения населения, в то время как последняя будет оставаться на низком уровне, по той причине, что число женщин репродуктивного возраста сравнительно невелико, а количества рожденных ими детей - недостаточно для замещения поколений. Допускается, что приток мигрантов сможет предохранить население от резкого падения его численности [van de Kaa, 2010: 76].

Таким образом, главное отличие между первым и вторым переходом ван де Каа видит в их движущих силах. В то время как снижение смертности послужило «двигателем» («engine») для первого перехода, снижение рождаемости стало «двигателем» для второго. Он также указывает и на различия в принципах.

Если фундаментальным принципом первого перехода является «рационализация жизни» («la rationalisation de la vie»), то второго перехода - право на самореализацию для каждого человека - «индивидуализация жизни» («individualisation de la vie») [van de Kaa, 2004: 8].

Лестег разделяет взгляд ван де Каа о преемственности демографических переходов: ВДП унаследовал демографические и социальные сдвиги в сфере рождаемости ПДП. В свою очередь, постепенный контроль над воспроизводством освободил время для образования женщин, особенно женщин, занятых в третичном секторе экономики и т.д. Данные изменения, в свою очередь, послужили толчком для «культурных революций» 60-х и 70-х годов. Иными словами, «ПДП явился необходимой предпосылкой для ВДП» [Lesthaeghe, 2014: 18113]. Вслед за своим единомышленником, Лестег выделяет ряд отличий ПДП и ВДП как демографического (брачность, рождаемость), так и социального характера (социетальный фон). Результаты сравнения представлены в Таблице 1 (См. Приложения 1).

Следует отметить, что «двигателем» и первого, и второго перехода ван де Каа называет демографические факторы. Однако, если обратиться к первой работе исследователя [van de Kaa 1987], то предпосылки второго демографического перехода он усматривал, вслед за Лестегом, Уилсоном и Колдуэлом, в изменении ценности детей. Урбанизация и индустриализация способствовали падению экономической полезности детей и увеличению издержек на их воспитание и образование. Секуляризация освободила человека от давления со стороны церкви, тем самым предоставив ему возможность самореализовываться, исходя из своих личных принципов и стремлений, а не предписанных религией догм. Данное обстоятельство привело к откладыванию рождений.

По мере накопления человеческого капитала и повышения качества жизни, начала отпадать зависимость людей старшего поколения от своих детей. Ослабевали и социальные нормы по отношению к деторождению, поэтому для удовлетворения своих экзистенциальных потребностей одного-двух детей стало вполне достаточно. Произошел переход, апеллируя понятиями диалектики, из «количества» в «качество» [Энгельс, 1953: 38].

Казалось бы, вполне логично выстроенная причинно-следственная связь, но, как в свое время в философии задумались над тем, что первично, материя или сознание?» Так и в демографии целесообразно встал вопрос: «Что причина? И что следствие?».

Свой ответ предлагает А.Г. Вишневский: «Демографические изменения первичны по отношению ко многим экономическим и культурным переменам, а не вытекают из них. Рождаемость снизилась не потому, что женщины стали учиться, работать на зарплату, стремиться к самореализации, использовать современные противозачаточные средства и отказываться связывать свою жизнь навеки с непроверенным партнером.

Напротив, все это стало возможным благодаря тому, что отпала прежняя необходимость в непрерывном рождении детей, огромная доля которых не выживала» [Вишневский, 2011: 61-62].

И, действительно, в условиях высокой смертности, когда человек думал лишь о том, как ему выжить, прокормиться и оставить после себя потомство, когда его жизнь могла прерваться в любой момент, мог ли он регулировать свою личную жизнь, управлять своим собственным поведением? Могла ли женщина, вступившая в репродуктивный возраст и которая на протяжении всей своей жизни была «машиной по производству детей», думать об образовании и саморазвитии?

В условиях, когда смерть, в том числе детей, была довольно частым явлением и расценивалась как проявление божественного провидения, как неотвратимая внешняя сила, высоко ли ценилась человеческая жизнь? Люди не задумывалась о том, стоит ли им вступать в брак или нет, сколько детей иметь, и как удовлетворять свои потребности в признании и самореализации, у них не было выбора, жизнь диктовала им «правила игры».

Что говорить о простых смертных, если и в просвещенной среде бытовали приземленные взгляды на отношения между мужчиной и женщиной: «Раньше, особенно в большинстве сочинений по естественному праву, брак рассматривался лишь с физической стороны, со стороны того, что он есть от природы. Его рассматривали, таким образом, только как отношение полов, и какой бы то ни было иной путь к другим определениям брака оставался закрытым» [Гегель, 199: 210]. На протяжении многих веков брак был институтом, который давал санкцию как на вступление мужчины и женщины в половую связь, так и на рождение детей.

Об изменениях в структуре демографического поведения, произошедших в период демографического перехода, более 40 лет назад писал А.Г. Вишневский [Вишневский, 1976: 96-99], указывая на обособление матримониального, сексуального и прокреативного в ходе демографического перехода. Если схематически изобразить в виде кругов Эйлера-Венна (См. Рис. 4) плоскость пересечения трех видов поведения: матримониального, сексуального и прокреативного, то в традиционном обществе брак, сексуальность и прокреация практически совпадали. В нынешней ситуации брачное половое и репродуктивное поведение являются автономными и пересекаются лишь в определенной области.

Рисунок 4. Изменение трех видов поведения: матримониального, сексуального и прокреативного [Голод, 2011: 31]

Таким образом, демографические изменения является неким стимулом, тогда как идейные и ценностные - реакцией. Причем механизм был запущен задолго до начала второго демографического перехода: как только отпало давление высокой смертности, потеряла смысл и высокая рождаемость, после стали самостоятельными все три вида поведения - матримониальное, прокреативное и сексуальное. На фоне данных демографических процессов, происходили либерализация не только брачно-семейных отношений, но и общества в целом, эмансипация человека от давления на него различных социальных институтов. К тому же население получило доступ к образованию, медицине, в частности, к средствам контрацепции, и возможность для самореализации, саморазвития и удовлетворения своих потребностей. Как результат, человек научился организовывать свою жизнь, исходя из собственных желаний.

Несмотря на то, что концепция «второго демографического перехода» играет важную роль в дискуссии о демографической будущем Европы и находится в центре внимания многих исследователей, нет пока единого мнения о ее универсальности и самоценности.

Тот факт, что демографический переход является общемировым феноменом, уже не вызывает сомнений. Но станет ли второй демографический переход в этой же степени универсальным? Или эта «амбициозная» теория, как ее называет Дэвид Коулмен, будет оставаться «регионально диверсифицированной»? [Coleman, 2013], т.е. применимой только для Северо-Западной Европы и, по большей части, для европейского населения Соединенных Штатов, Канады, Австралии и Новой Зеландии. Соответственно, страны Южной и Восточной Европы, Латинской Америки и Азии вряд ли вступят на путь ВДП, ввиду «уникальности» своей культуры и исторического прошлого.

«Рано или поздно все культуры, вследствие их внутренней отнюдь не бесконфликтной эволюции, становятся открытыми для проверки демографических инноваций и отбора тех из них, которые соответствуют изменившимся условиям» [Вишневский, 2011: 75].

И первыми второму демографическому переходу «открылись» страны Центральной и Восточной Европы [Lesthaeghe, Surkyn, 2002; Sobotka, 2008; Zakharov, 2008]. В обоих регионах на протяжении последних десятилетий наблюдается увеличение доли внебрачных рождений, что говорит о новой связи брака с прокреацией (сожительства, одинокое материнство). Если рассматривать индивидуальные ценностные ориентации на образ и стиль жизни, то они примерно одинаковые во всех частях Европы [Sobotka, Toulemon, 2008; Hoem, Kostova ect., 2009; Thornton, Philipov, 2009].

Кроме того, схожие тенденции были обнаружены и в некоторых промышленно развитых странах Азии: Японии, Южной Корее, Гонконге, Сингапуре, Тайване, причем как на макроуровне (откладывание вступления в брак и рождения ребенка, рост сожительств), так и микроуровне (связь между индивидуальными ценностными ориентациями и откладыванием родительства) [Lesthaeghe, 2010].

В 1980-х годах теория «второго демографического перехода» предсказывала, во-первых, плюрализм моделей и форм совместной жизни партнеров; во-вторых, сдвиг ценностных ориентаций во многих сферах (этика, политика, сексуальные отношения, образование и т.д.) как движущих сил принятия решений о рождении ребенка; и, в-третьих, появление незамещающей рождаемости как структурного элемента. Предсказания оказались, отчасти, верными.

Действительно, современный человек имеет возможность выбирать модель отношений с партнером, исходя из своих собственных потребностей и предпочтений, теперь не общество диктует ему, как нужно себя вести, а сам человек задает направление развитию общества. И как показывает нынешняя демографическая ситуация, несмотря на улучшение положения женщин в обществе и развитие человеческого капитала, в большинстве стран ОЭСР и бывших социалистических государствах в течение последних двух-трех десятилетий рождаемость продолжает оставаться ниже уровня замещения поколений.

Однако со вторым пунктом можно поспорить, возвращаясь к вопросу о первичности. Но то, что произошли изменения в системе ценностей, это вполне очевидно.

Станет ли второй демографический переход столь же универсальным, как и первый «классический», сказать с уверенностью пока мы не можем. Но существуют все предпосылки для этого. Во всяком случае, представляется целесообразным, что человек и общество в целом, оказавшись в подобных условиях их жизни (с которыми когда-то столкнулись западноевропейские страны), будет выбрать те же модели поведения

2.2 Изменения брачно-партнерского поведения как одна из сущностных сторон второго демографического перехода

Для изменений, которые начали происходить в период второго демографического перехода, была подготовлена благодатная почва во время первого демографического перехода.

На момент перехода от первого демографического перехода ко второму, как его определяет Р. Лестег [Lesthaeghe, 2010] - когда рождаемость уже снизилась до низкого уровня, возраст рождения первого ребенка также все еще был низким, а брачность была универсальной - ценности семьи и гендерные роли супругов все еще оставались традиционными: муж - «добытчик», жена - преимущественно домохозяйка с единственным предназначением матери, семья - из мужчины и женщины. Многие ценности брака все еще отражали традиционные представления о семье, только адаптированные к городским условиям.

Люди обрели свободу, но лишь отчасти - внутри себя они продолжали стремиться к реализации традиционных ролей и ценностей: сказывалась социализация в сельской местности, скромный достаток и нехватка образования.

Миллионы людей только перебрались в города, и лишь их дети позже были первыми поколениями, которые в основной своей массе выросли в городах, в достаточном достатке, с осознанием городского образа жизни, пониманием преимуществ города и качественным образованием - потому одних лишь урбанизации, индустриализации и секуляризации было недостаточно для фундаментального переосмысления произошедших демографических трансформаций. Второй демографический переход стал возможен и стал происходить среди детей первого демографического перехода.

Дирк ван де Каа, другой видный теоретик теории второго демографического перехода, наряду с Р. Лестегом, отмечает [Van de Kaa, 1987], что второй демографический переход происходит уже в обществах с достаточным благосостоянием населения, но где издержки, связанные с детьми, также растут еще больше.

Растущая рефлексия индивидов по этому вопросу, все большее понимание ими важности индивидуализма, личных прав и свобод, важности самореализации, важности человеческого капитала для благополучного жизненного пути ребенка - все это стало приводить к дальнейшим трансформациям брачности.

Действуя, выражаясь по М. Веберу [Вебер, 1996], не ценностно-рационально (не рефлексивно рожая детей, потому что «нужно» и «пора», тем самым подчиняясь традиционным нормам и ценностям), но целерационально, индивиды стали все больше откладывать рождение ребенка - все большая доля населения стала осознавать важность обеспечения ребенка соответствующим человеческим капиталом. Брак же, целерационально нужный в значительный степени для решения вопросов наследства и вопросов «бюрократического» характера, стал все больше терять свою значимость там, где эти вопросы могут быть решены без заключения брака.

Примечательно, что брак во втором демографическом переходе становится все менее связан с семьей: важность и ценность семьи по-прежнему остается высокой, но брак теперь может быть уже даже преградой к благополучному построению семьи - многообразие брачно-партнерских предпочтений, их «стыковка» с партнером, осознание возможной «несовместимости» партнеров и нестабильности в жизни, а также более ответственный подход к созданию семьи показывают, что «торопиться» со вступлением в брак теперь уже даже опасно: потенциальная несовместимость с партнером может привести к необходимости развода, что осознается. Тем самым все большее распространение получают сожительства, и все большая доля детей рождаются вне брака (См. Рис. 5).

Более того, увеличивается доля детей (0-17 лет), проживающих с двумя сожительствующими родителями, соответственно, уменьшается доля тех, кто проживает с родителями, состоящими в зарегистрированном браке (См. Рис. 6).



Рисунок 5. Доля внебрачных рождений в России и некоторых европейских странах, 1970, 1990 и 2010 гг., (в %).

Источник: База данных ИДЕМ НИУ ВШЭ

Рисунок 6. Распределение (в %) детей по типам домохозяйств в странах ОЭСР-23, 2005-2013 гг.

Источник: OECD Family Database

В последние десятилетия такой союз партнеров как сожительство становится все более распространенным среди населения (См. Рис. 7), и если не вытесняет официальный брак, то, по крайней мере, теснит. Однако, что представляет собой «сожительство» определенно сказать сложно. Это многогранный феномен, который имеет свои особенности и формы проявления.



Рисунок 7. Доля когда-либо сожительствующих в России, некоторых европейских странах и США, женские поколения до 1940 года рождения и 1940-1979 годов рождения (в %) [Perelli-Harris, 2015].

В настоящее время в научной литературе, с одной стороны, рассматривают сожительство как предварительный этап к заключению брака («stage in marriage process»), с другой - как альтернативу брака («alternative to marriage») [Kiernan, 2004; Sobotka, Toulemon, 2008; Perelli-Harris, Gassen, 2012]. Николь Хайкель и ее коллеги предложили дополнительные варианты к указанным двум типам сожительства (См. Таблица 1).

Их подход к классификации сожительств основан на эмпирических данных и позволяет, во-первых, не только определить степень распространенности различных форм сожительства в разных странах, но и изучить гетерогенность сожительства внутри одной страны; во-вторых, учитывает субъективное мнение партнеров относительно их брачных намерений, взгляда на брак и субъективную оценку своего экономического положения, что позволяет понять, как сами сожительствующие видят свой союз с партнером.



Таблица 1. - Типология сожительств, основанная на трех индикаторах: 1) намерении вступить в брак, 2) отношении к браку и 3) субъективной оценки экономической депривации

Тип	Намерение вступить в брак в течение 3-х лет	Брак - устаревший институт	Экономическая депривация
Прелюдия к браку	Да	Нет	Не используется*
Пробный брак	Нет	Нет	Нет
Экономически обусловленный	Нет	Нет	Да
Конформистский	Да	Нет	Не используется*
Отказ от брака	Нет	Да	Не используется*
Не имеющий отношения к браку	Нет	Нейтральное	Не используется*

*Данный индикатор не используется в указанном типе сожительства

Источник: Hiekel, Liefbroer, Poortman, 2014: 400.

Исследователи акцентируют внимание на мотивации выбора партнеров в пользу сожительства. Одни имеют твердые намерения вступить в брак со своим партнером, и сожительство для них является подобием помолвки, либо последней стадией ухаживания - прелюдией к браку («prelude to marriage»). У других совместное проживание носит тестовый характер, партнеры рассматривают друг друга в качестве потенциальных супругов, но станет ли сожительство прелюдией к браку или пробным браком («trial marriage»), покажут результаты теста.

Третьи предпочитают сожительствовать из-за недостатка материальных средств, к примеру, на свадьбу, либо содержание детей («economic reasons». Для трех категорий партнеров брак имеет ценность, а сожительство как бы предшествует ему.

Во вторую группу входят партнеры, которые воспринимают сожительство как альтернативную форму брака: те, которые по идеологическим соображениям отказываются от брака («refusal of marriage»), и те, которые просто не считают нужным регистрировать отношения («marriage is irrelevant») [Hiekel, Liefbroer, Poortman, 2014].

Люди теперь вступают в брак, не потому что «так нужно» по законам государства или по нормам общества, но делают это для себя лично. Это прекрасно иллюстрирует высказывание Р. Лестега о том, что во втором демографическом переходе происходит снижение значимости всего государственного.

В дополнение к вышеизложенному можно также привести рассуждения И.С. Кона, каковы положительные стороны данного процесса: «Превращение брака в свободное партнерство резко уменьшает возможности административно-бюрократического «регулирования» семейных отношений сверху» [Кон, 2011].

Индивиды обретают свое личное, законченное счастье, и потому надобность облачать его в какую-то форму просто утрачивается. Однако это не умоляет роли юридической регистрации отношений, т.к. каждый человек заинтересован в правовой защите. Поэтому зачастую за опытом проживания партнеров вместе, когда ими было создано домохозяйство, следует официальное оформление отношений (но, как уже было показано выше, не всегда).

Сама семья ныне испытывает эмансипацию - теперь это свободное объединение людей, даже людей одного пола - создаваемое не под давлением каких-то социальных рамок и не сдерживаемое и регламентирумое ими, но создаваемое на основе чистой взаимной самореализации и признания равного права Другого на те же стремления и желания. «Нормализация гомосексуальности, связанная с общим ростом социальной терпимости, ослаблением гендерной биполярности и эмансипацией сексуальности от репродукции» [Кон, 2002] является отражением осознания обществом более сложной организации жизни современного человека, признания социумом индивидуального выбора.

Тема однополой любви поднималась еще в трудах древнегреческих философов. В IV в. до н.э. Платон в своем диалоге «Пир» описал миф об андрогинах - легенду о двух половинках. «Итак, каждый из нас половинка человека, рассеченного на две камбалоподобные части, и поэтому каждый ищет всегда соответствующую ему половину... Женщины же, представляющие собой половинку прежней женщины, к мужчинам не очень расположены, их больше привлекают женщины, и лесбиянки принадлежат именно к этой породе.

Зато мужчин, представляющих собой половинку прежнего мужчины, влечет ко всему мужскому... у них нет природной склонности к деторождению и браку; к тому и другому их принуждает обычай, а сами они вполне довольствовались бы сожительством друг с другом без жен». [Платон, 1993: 100] Аристотель в «Политике» изложил основные характеристики общественного устройства и порядка критян, где правитель придумал меры «в целях отделения женщин от мужчин, чтобы не рожали много детей, он ввел сожительство мужчин с мужчинами». [Аристотель, 1983: 435].

Таким образом, гомосексуальные отношения - феномен не новый, но на протяжении многих веков они не были санкционированными и встречали осуждение со стороны общества и государства. Начиная с 1979 года в западных странах стали признаваться равные права сексуальных меньшинств с традиционными формами отношений и в настоящее время легализованы в большинстве стран ЕС (См. Приложение 2).

Следовательно, «второй демографический переход» высвобождает семью от «обслуживания» интересов каких бы то ни было социальных субъектов: семья больше не обязана производить детей, теперь ей достаточно «производить» лишь индивидуальное удовлетворение индивидов от своего существования.

Так, если индивиды не хотят иметь ребенка, они его свободно не заводят, но если они хотят одного, двух или трех, то и это им достаточно свободно удается реализовать. Это отражает существенные подвижки в общественном сознании и то, что традиционные ценности больше не отвечают современному общественному устройству, всему функционированию современного мира. Если когда-то они адаптировали население к окружающим его условиям, то сейчас, когда условия претерпели фундаментальные изменения, традиционные ценности оказывают эффект, обратный адаптации, в том числе в брачно-партнерской сфере.

Стоит подробнее остановиться на различиях между странами Европы и России в прохождении второго демографического перехода. Основатели теории второго демографического перехода уделили в своей концепции большое внимание контрацептивной революции, которая началась в странах Европы параллельно с изменением динамики других социально-демографических характеристик.

Появление и массовая доступность современных методов контрацепции - чрезвычайно важный шаг в высвобождении человеком своей жизни от ограничивающих ее условий внешней среды. Долгое время одним из таких условий оставалось и рождение ребенка. И хотя в первой половине XX некоторые современные методы контрацепции уже начали получать распространение, эффективность их все еще оставалась невысокой.

Появление же высокоэффективных средств контрацепции - прежде всего, гормонального действия - дало человеку (и, в первую очередь, женщине) возможность по-настоящему управлять своим телом.

Рождение ребенка перестало быть неизбежным следствием регулярной сексуальной активности - прокреативное поведение человека окончательно отделилось от сексуального. «Общественное сознание (нормативная культура) приняло тот факт, что сексуальность не направлена на деторождение, не нуждается в оправдании и является самоценной» [Кон, 2002]. И осознание этой невиданной прежде возможности управления своей жизнью открыло путь для невероятных изменений в организации собственной жизни. Изменений, которые закономерно привели к еще большей и более полной самореализации, которые позволили расширить и углубить накопление человеческого капитала.

Итак, в странах Европы контрацептивная революция ведет начало с 1960-1970-х гг. - как можно обнаружить, например, у Т. Соботки наиболее успешно она продвигалась в странах Северной и Западной Европы, наименее - в странах Южной Европы и Восточной, где еще сохраняется существенное влияние религии, а в странах бывшей ОВД контрацептивная революция и вовсе ведет начало только с постсоветского периода [Sobotka, 2008: 190-191]. Примерно с того же времени в странах Западной Европы стал активно расти возраст рождения первого ребенка, а также стали изменяться другие характеристики второго демографического перехода.

В России же контрацептивная революция началась только с 1990-х годов, и все еще встречает сопротивление в различных частях страны - в силу труднодоступности, информационной изоляции, да и, собственно, бедности самого населения и наличия различных предубеждений, а также сексуальной неграмотности, вызванной долгим табуированием этой темы в СССР [Кон, 2011].

Как упоминает и Соботка, несмотря на рост доли внебрачных рождений и некоторые другие индикаторы, указывающие на второй демографический переход, в действительности однозначно говорить о нем в России пока сложно: лишь в самые последние годы действительно стал увеличиваться возраст рождения первого ребенка и вступления в брак, а также стала расти доля сожительств.

Но в целом установки российского населения в отношении рождения детей и гендерных ролей еще достаточно традиционалистские, и заметно меняются только в крупных городах. Подобное описание можно встретить и у И.С. Голода: в 1970-1980-е гг. в европейских республиках СССР происходило увеличение внебрачной рождаемости, что может показаться индикатором второго демографического перехода.

Однако, в действительности, это было лишь результатом невозможности прохождения контрацептивной революции: определенная эмансипация от традиционалистских норм в области брака действительно имела место быть, но в отсутствие доступной современной контрацепции это приводило лишь к росту беременностей у девушек в возрасте 15-19 лет, не принимающих сознательного решения о рождении ребенка [Голод, 1998].

Фактически, несмотря на существенные колебания в структуре брачности населения России (См. Рис. 6), средний возраст вступления в брак у мужчин и женщин за весь XX век практически не менялся. Для сравнения: средний возраст вступления в первый брак в Европейской России на рубеже XIX и XX веков для мужчин составлял 24,2 года, для женщин - 21,4 [Тольц, 1977: 139], а в 1994 году - 24,5 и 21,8, соответственно [Население России 2010-2011: 236-237].

Рисунок 8. Брачная структура мужчин и женщин России в возрасте 16 лет и более: переписи населения 1926, 1979, 1989, 2002, 2010 гг. и микроперепись 1994 г.

Источник: Население России 2010-2011, с. 261-274.

По мнению Соботки, несмотря на новые разделы в демографическом поведении, вызванные опытом наличия социалистических режимов, и исторические разделы, такие, в частности, как линия Хайнала, продолжают существовать [Sobotka, 2008: 200]. А в «Демографической модернизации» можно найти, что несмотря на общее со странами Восточной Европы советское прошлое, Россия и после 1991 г. хотя и свернула на путь второго демографического перехода, все же, движется по нему более медленно, чем даже соседние страны не бывшие в составе СССР.

Нынешние показатели второго демографического перехода в России, такие, например, как возраст вступления в первый брак, доля сожительствующих, уровень внебрачной рождаемости и толерантность к нетрадиционным формам брака показывают большую схожесть с таковыми в странах Западной Европы в 1970-1980-х годах. Примечательны на этот счет слова И.С. Кона: «Отличие России от Запада заключается не в направлении развития, а в его хронологических рамках и в степени осознания обществом происходящих перемен» [Кон, 2002].

В целом можно сделать вывод о том, что в России значительно позже других стран Европы (особенно, стран Западной Европы) начался демографический переход - за более короткое время России пришлось проделать путь, на который у таких демографически «прогрессивных» западноевропейских стран, как, например, Франция и Швеция, уходили столетия, и такое сжатое прохождение, несомненно, сопровождалось неоднозначными и сложными эффектами, последствия которых видны до сих пор.

В первые годы советской власти население России испытало колоссальную эмансипацию от традиционных норм и ценностей - и в том числе и в брачно-семейной сфере. Это был этап так называемый «меньше государства» [Демографическая модернизация, 2006: 86], продолжавшийся до середины 1930-х годов.

Последующий период («больше государства») - с середины 1930-х до середины 1950-х - для которого был характерен жесткий контроль над брачно-семейной сферой, фактически «заморозил» достигнутый прогресс: на десятки лет страна, де-факто, застряла между первым и вторым демографическими переходами.

С середины 1950-х годов начался третий этап (снова «меньше государства»), на котором развитие брачно-семейных отношений пошло в русле свободного выбора. Брак инструментализировался, в вопросе брачности (и разводимости) населением страны были обретены существенные возможности де-юре.

Однако реальное пользование этими возможностями стоит поставить под большой вопрос, учитывая активную пропаганду традиционализма в остальной советский период. Хоть и у женщин, и у мужчин появилась возможность развода, брак все еще воспринимался в традиционном ключе. Несмотря на то, что были получены огромные (в сравнении с дореволюционным российским обществом) достижения в области внутрисемейного контроля рождаемости, вплоть до 1988 года «государство предписывало населению репродуктивное поведение, начиная с формулирования его мотивов и кончая выбором способов контроля за рождаемостью» [Кон, 2003], а основным методом регулирования рождаемости оставался искусственный аборт.

Такими были издержки инструментальной советской модернизации: когда одни сферы, модернизированные сферы общества, вступали в конфликт и рассогласование с другими его сферами, насильно удерживаемыми государством в значительно более традиционном и консервативном состоянии.

Начиная с 1990-х в России произошел отход от традиционной модели брачности, тем самым знаменуя второй демографический переход. В пользу данного вывода С.В. Захаров приводит несколько аргументов [Захаров, 2006]:

1) Меняется контрацептивное поведение россиян и их отношение к внебрачной рождаемости. Следовательно, добрачная незапланированная беременность уже не может стимулировать ранние браки.

2) Происходит рационализация поведения девушек по отношению к замужеству, все большее предпочтение отдается собственной реализации. Это, в свою очередь, свидетельствует об изменениях в представлениях населения о браке как жизненной необходимости.

3) Наблюдается падение ценности зарегистрированного брака как необходимого условия совместного проживания молодых людей.

За последние 20 лет Россия шагнула на путь второго демографического перехода, но этот шаг нельзя пока назвать твердым и уверенным: в то время как одна часть страны - обеспеченная, образованная и крупногородская - шагает вперед, другая часть страны - бедная, сельская или полусельская, малообразованная - если не шагает назад, то уж точно вязнет в болоте, с одной стороны, оторванности от традиционного мира, но, с другой стороны, так и не включенности в мир современный, оставаясь в эпохе первого демографического перехода, в ситуации экономического и социального кризиса и не видя перспектив изменения этой ситуации.



Глава 2. особенности изменений брачно-партнерского поведения в процессе второго демографического перехода в странах западной Европы и в России

2.1 Второй демографический переход: конвергенция или дивергенция брачно-партнерского поведения?

Начиная с 60-х годов прошлого столетия практически все элементы демографического поведения населения европейских стран претерпели глубокие изменения, особенно это коснулось брачно-партнерских отношений. На смену «золотого века» доминирования традиционного брака пришла эпоха сознательного выбора форм организации своей личной жизни: быть одному, либо, как компромисс между независимостью и парстнерством, жить раздельно со своим избранником, проживать с партнером в одном домохозяйстве до заключения брака (добрачное сожительство), либо сожительствовать без намерений жениться (безбрачное сожительство) и мн. др.