Теория «второго демографического перехода», важной компонентой которой является трансформация брачно-партнерского поведения, выдвигает идею о сближении европейских стран через «стандартную» последовательность («standard» sequence) демографических событий [ван де Каа, 1987]. Тем самым не напрямую, но косвенно концепция затрагивает вопрос о демографической конвергенции.

Подтверждает гипотезу о конвергенции демографических показателей и демографического поведения в странах Западной Европы французский демограф, специалист в области социологии семьи Луи Руссель. В своей работе 1992 года «Семья в Западной Европе: сходства и различия» («La famille en Europe Occidentale: divergences et convergences») он предлагает модель будущего развития семьи в Западной Европе. Согласно Русселю, социально-экономическое, правовое и культурное развитие в Западной Европе идет конвергентным путем, что создает благоприятные условия для сближения мнений и поведения населения [Roussel, 1992: 147].

Несмотря на некоторую степень гетерогенности как внутри одной страны, так и между странами, поведение людей будет продолжать меняться направлении сближения, причем в более «продвинутых» северных странах темпы изменений будут замедляться, в то время как на Юге Европы будет сохраняться высокая скорость трансформаций. Подчеркивая общность европейского опыта, Руссель видит будущее европейской семьи в том, что она действительно станет «европейской».

Немного позже вышла в свет работа нидерландского демографа Антона Кайстена [Kuijsten, 1996] «Изменение модели семьи в Европе: пример дивергенции?».

Основываясь на данные 1980-х гг., Кайстен проводит сравнительный анализ десяти европейских стран по основным показателям рождаемости, брачности и разводимости и приходит к выводу о том, что, несмотря на все большее сближение стран с точки зрения демографического развития в ходе второго демографического перехода, было бы несправедливо выдвигать тезис об однонаправленности демографического процесса во всех европейских странах. «Определение «отстающих» стран в демографических тенденциях не означает, что эти страны будут, скажем, через десять или двадцать лет, в той же точке, в которой в настоящее время находятся «лидеры»» [Kuijsten, 1996, 127].

Опираясь на результаты международного сравнительного обследования «Формы семейной жизни» («Family Life Forms»), Кайстен выявляет существенные различия между страны в формах организации семейной жизни, объясняя это тем, что у каждой страны в течение 1980-х годов в общем тренде был свой собственный, особенный путь развития. Второй вывод демографа относительно вариативности моделей совместной жизни по всей Европе касается идеи словенского социолога Кати Бох о «сближении разнообразия» («convergence to diversity»). По мнению Кайстена, эта фраза имеет глубокий смысл, хотя бы потому, что «возросшее принятие многообразия дало мужчинам и женщинам возможность выбора в пределах системы соответствующих их собственным потребностям и устремлениям вариантов образа жизни» [Kuijsten, 1996, 140]. Таким образом, независимо от степени сближения европейских стран по ряду демографических показателей, не следует ожидать конвергенции характеристик брачно-партнерского поведения. Плюрализм форм брачно-семейных отношений, действительно, может наблюдаться повсюду, но в каждом случае разнообразие этих форм, согласно Кайстену, имеет «свое лицо», на образ которого влияют культурные и политические различия.

На особенности историко-культурного развития стран Западной Европы обращает внимание и Дэвид Реэр. «Насколько бы не были универсальными факторы модернизации, однажды они столкнуться с различными историческими, культурными, географическими или социальные реалиями, и конечный результат обязательно будет отличаться в каждом контексте» [Reher, 1998: 221].

Расценивая идею Русселя о движении европейской семьи по пути конвергенции антиисторической, Реэр не отрицает общего вектора движения европейских стран, выражающегося в их сближении по некоторым демографическим показателям, однако утверждает, что семья является институтом, более сложным, чем набор определенных типов брачно-семейного поведения, которые мы можем описать, основываясь на эмпирические данные. Более важными для понимания смысла семьи, согласно Реэру, являются отношение людей к семье, семейный быт, и какое влияние семья оказывает на жизни своих членов, а на этот счет нет никаких признаков сходимости.

Вслед за Реэром, коллектив авторов [de Beer, Corijn, Deven, 2000] также подчеркивают важность исторического контекста в сохранении различий в поведении семей в европейских странах. Согласно их интерпретации теории «второго демографического перехода», «в ходе процесса межстрановые различия будут уменьшаться или, возможно, даже исчезнут» [de Beer, Corijn, Deven, 2000: 115].

В этой связи исследователями предпринимается попытка объяснить природу гетерогенности в изменениях брачно-партнерского и репродуктивного поведения между европейскими странами во втором демографическом переходе путем сравнения двух соседних стран - Бельгии и Нидерландах. Авторы делают вывод о том, что несмотря на сходство этих стран в экономическом, социальном и культурном плане, «различные типы изменений в семье и репродуктивном поведении не могут быть просто истолкованы с точки зрения одной модели второго демографического перехода» [de Beer, Corijn, Deven, 2000: 124]. И, далее, переносят выводы относительно двух стран на Южную и Северную Европу: «Если даже эти две похожие соседние страны не испытывают аналогичного процесса перехода, то маловероятно, что другие европейские страны проходят через единый общий процесс» [Там же].

Иной подход к рассмотрению развития европейских обществ предлагает Карл Майер. Теория Майера исходит из предположения о том, что различные режимы социального обеспечения («welfare regimes») приводят к различным моделям жизненного пути.

Он считает, что «парадокс глобального социального развития» заключается в общности глобальных изменений, с одной стороны, и зависимости национального пути от институциональной основы, с другой [Mayer, 2001: 107] и указывает на то, что стимулирующие и тормозящие эффекты, которые вытекают из глобальных и универсальных сил, таких как рынок и средства массовой информации, опосредованных институциональной системой социального обеспечения.

Кроме того, эта система формирует структуру ресурсов, на основе которых отдельные страны дают ответы на универсальные вызовы способами, характерными для определенных групп стран. «Таким образом, мы можем ожидать, скорее расходящиеся, а не сходящиеся режимы жизненного пути («life course regimes») в рассматриваемых странах. Даже если институты будут также оказаться под давлением реорганизации и будут вынуждены в конечном счете адаптироваться, этот процесс, вероятно, будет гораздо медленнее, чем промежуточное перераспределение жизненных шансов в условиях существующих институтов» [Там же].

Как видим, с момента публикации ван де Каа 1987 года о втором демографическом переходе вокруг вопроса о сходящихся и расходящихся процессов в европейских обществах развернулась дискуссия даже не в двух, а в трех направлениях: те, кто приводят аргументы в пользу конвергенции семейно-брачного поведения, те, кто выступают за сохранение его особенностей в каждой стране, и те, кто указывают на дивергенцию моделей жизненного пути, а, следовательно, и брачно-партнерских траекторий. Дискуссия, таким образом, затронула проблему интерпретации концептуальных рамок теории и потребовала ответа на вопрос, все ли страны и регионы должны следовать концептуальной схеме?

Согласно ван де Каа, на уровне и стран и регионов данный вопрос требует специальных исследований. Однако «цель концептуальной основы именно в том, что она позволяет исследователям выявить и изучить национальные и региональные особенности и, если возможно, объяснить и понять обнаруженные различия.

Отклонения от довольно общей модели сами по себе не уменьшают ценности концептуального инструмента исследования или его концептуальных рамок» [ван де Каа, 2004, 8]. Далее демограф говорит о скорости конвергенции к «стандартной модели» («standard pattern»), которая зависит от диффузии конкретных идей, охватывающих группы населения с весьма различными социально-экономическими условиями, культурным опытом и в разное время. Следовательно, требуется больше времени для того, чтобы поведенческие сдвиги произошли в других странах и регионах.

Изначально под «вторым демографическим переходом» подразумевался переход в Европе, но со временем фокус внимания пропонентов теории сдвинулся в сторону других регионов. Так, Лестег указывает на различные пути развития ВДП на примере промышленно развитых стран Азии (Японии, Южной Корее, Гонконга, Сингапура и Тайваня). Несмотря на многочисленные исторические и культурные особенности, основной набор прогнозов ВДП («set of predictions») является актуальным и для этих стран.

Во-первых, в обществах, движущихся в направлении эгалитарных и демократических систем, где предпочтение отдается индивидуальной свободе выбора, будет систематически ослабевать нормативная и институциональная опора на традиционные формы союзов и структуру домохозяйств, следовательно, будут распространяться другие формы брачно-партнерских отношений. Политическое развитие стран, по мнению Лестега, имеет столь же важное значение как для начала ВДП, так и для их экономического будущего.

Во-вторых, наряду с индивидуальной автономией, самореализация станет одной из главных целей в жизни человека, соответственно, повысится спрос на высшее образование, особенно среди женщин, изменятся потребности и стиль жизни, что, в свою очередь, как результат, будет снижаться рождаемость.

В-третьих, благодаря информационно-коммуникативным технологиям и масс-медиа знания о новых формах поведения могут транслироваться в самые отдаленные уголки мира.

Появление новых форм поведения также связано со стремлением общества быть «более продвинутым» и «более развитым»⁾ Здесь Р. Лестег ссылается на работу автора парадигмы развития А. Тортона: Thornton A. «Reading History Sideways: the Fallacy and enduring Impact of the Developmental Paradigm on Family Life» Chicago, University of Chicago Press, 2005.) Таким образом, распространение ВДП может быть ускорено за счет глобальной коммуникации и силы «идеализма развития» [Лестег, 2010]. Вслед за Лестогом, ван де Каа в своей недавней статье «Всеобщая история и демографические изменения» («Universal history and population change») также обращается к теории Торнтона, утверждая, что нынешняя демографическая ситуация континента и его будущее могут быть лучше поняты, если рассматривать их через призму двух концепций - идеализма развития» и «второго демографического перехода» [ван де Каа, 2010].

В-четвертых, в ответ на глобальные идейные сдвиги могут возникать «фундаменталистские» реакции, однако этого недостаточно, чтобы остановить общий сдвиг в сторону «пост-материалистических» ценностей и ценностей самовыражения. Т.е. подобные реакции могут замедлять тенденции ВДП или давать пространственные различия, «но они не могут полностью остановить ход» [Лестег, 2010: 33].

Говоря о сдвигах в ценностных ориентациях, интересно посмотреть на примере западноевропейских стран и России, изменились ли за последние десятилетия представления людей о счастливых отношениях в зависимости от их брачного статуса? И одинаковы ли они у европейцев и россиян?

Для анализа были использованы данные обследования «Семья и изменения гендерных ролей» Международной программы социальных исследований четырех волн (1988, 1994, 2002 и 2012 гг.). Были отобраны наблюдения по 8 странам - Австрии, Великобритании, Западной Германии, Ирландии, Нидерландам, Норвегии, Швеции и России - для женщин и мужчин в возрасте от 15-49 лет. Вопрос, который позволяет проследить, как менялось мнение респондентов относительно уровня счастья в браке, задавался в каждой волне: «Согласны ли вы, что люди в браке счастливее?»

На Рис. 9 представлены результаты для состоящих в браке респондентов. Интерпретация данных основана на следующем допущении: человек, состоящий в браке, соглашаясь с утверждением о том, что люди в браке счастливее, идентифицирует себя со счастливыми в браке людьми, следовательно, «состоящие в браке» равно «счастливые в браке».

В таком случае, мы можем говорить о том, что в отличие от европейских стран, доля счастливых в браке людей в России выше, причем неуклонно росла с каждой волной (с 59% в 1994 г. до 78,6% в 2012 г.), тогда как, в Австрии и Ирландии на протяжении всего обследуемого периода, наоборот уменьшалась - с 53,4% и 40,3 в 1988 г. до 35,7% и 28,5% в 2012 г., соответственно. Неоднозначная ситуация в остальных европейских странах. В Нидерландах больше всего счастливых супругов было в 2002 году - 22,6%, тогда как в Норвегии (14,5%), Великобритании (17,7%) и Западной Германии (30,7%) в этот год наблюдался некий «провал» среди счастливых в браке людей. В Швеции процент тех, кто счастлив практически не менялся с 1994 года (15,5%-16,8%).

Рисунок 9. Распределение ответов респондентов, состоящих в браке, которые на вопрос «Согласны ли вы, что люди в браке счастливее» ответили утвердительно, %

Источник: ISSP (Family and Changing Gender Roles I, II, III, IV).

Интересно, что и для не состоящих в браке людей (См. Рис. 10) можно обнаружить похожие тенденции. Конечно, их доля меньше, т.к. пока не с чем сравнивать. Россия явный лидер на протяжении всех волн среди выбранной группы стран по доле людей, в чьих представлениях люди в браке счастливее.



Рисунок 10. Распределение ответов респондентов, не состоящих в браке, которые на вопрос «Согласны ли вы, что люди в браке счастливее» ответили утвердительно, %

Источник: ISSP (Family and Changing Gender Roles I, II, III, IV).

Для России положительная динамика может быть понята в рамках теории «второго демографического перехода» более поздним вступлением в брак и осознанным выбором партнера. В России брак по-прежнему остается единственной формой регистрации отношений, поэтому для мужчин и женщин важны их гармоничные отношения в будущем. Что касается Западной Европы, то было бы неверно думать, что партнеры не счастливы в браке, они более склонны к нейтральной позиции («ни да, ни нет») и предпочитают не делать «поспешных» выводов относительно своего текущего психологического состояния.

К тому же в западноевропейских странах, наряду с браком существуют альтернативные варианты совместного зарегистрированного проживания с партнером. Это как раз то, о чем говорит Франческо Биллари: «политические меры могут сопровождать, мешать, перенаправлять, а иногда даже обращать вспять тенденции в обществе. Примеры таких мер включают в себя изменения в правовом регулировании партнерских отношений (в том числе новой формы признанного внебрачного партнерства) и роли статуса партнерства в других областях, связанных с политикой (например, налоговая система, жилье и детские пособия)» [Billari, 2005: 88]. И, действительно, если посмотреть на ответы респондентов, состоящих в гражданском партнерстве (См. Рис. 11), то доля тех, кто не согласен с утверждением о том, что люди в браке счастливее, колеблется от 58,1% до 81%.

Рисунок 11. Распределение ответов респондентов, состоящих в гражданском партнерстве, которые на вопрос «Согласны ли вы, что люди в браке счастливее» ответили отрицательно, %

Источник: ISSP (Family and Changing Gender Roles I, II, III, IV).

Отвечая на поставленные вопросы об изменении представлений людей о счастливых отношениях в зависимости от их брачного статуса у мужчин и женщин стран Западной Европы и России и степени их сходства, можно говорить, что «идейные» сдвиги действительно имели место быть, особенно в России.

В этом и заключается основное различие между странами : небольшая вариативность (ожидать полного совпадения было бы и неверно), свойственная западноевропейским странам, и контраст с Россией. Столь яркие различия между группой стран Западной Европы и Россий могут быть объяснены, выражаясь в терминах Кайстена, в «возможности выбора в пределах системы» [Kuijsten, 1996]: если в первом случае мы имеем дело с системами, особенностью которых является гибкость и наличие обратной связи на потребности населения, то во втором - с системой более устойчивой к подобного рода изменениям.

Однако какой бы характер не носила система, она не может двигаться против общего «течения», направление движения у всех одно, а траектории пути могут быть разными.

2.2 Специфические факторы, предопределяющие особенности изменений брачно-партнерского поведения в разных странах

В Европе первые изменения в брачно-семейном поведении можно отнести еще на счет «европейской брачности» («European marriage pattern»): хотя сцепленность брачногого, прокреативного и сексуального поведения еще оставалась, человек уже начал обретать свободу, оказывало влияние и исключительное экономическое развитие Европы. И хотя «европейская брачность» в конце концов проиграла методам внутрисемейного контроля рождаемости, она внесла важный вклад в переосмысление роли семьи, и без нее сложно представить европейскую модернизацию XIX века - отдельные исследователи утверждают, например, что именно изобретение европейской брачности стало ключом к социально-экономическому прорыву Европы относительно всего остального Земного шара в последние несколько веков [Voigtlдnder N., Voth H.J., 2006], позволив Европе совершить рывок в накоплении капитала, что иначе было невозможно.

Таким образом, говоря о странах Европы, необходимо учитывать исключительно особенный путь данных стран в эволюции брачности, связанный с «европейской брачностью». Впервые концептуализировал данный феномен Дж. Хаджнал [Hajnal, 1965]. В своей работе Хаджнал отметил, что определенная группа стран Западной Европы - к Западу от линии «Санкт-Петербург-Триест», к северу от Южной Италии и Южной Испании и за исключением Ирландии - значительно отличается по характеристикам брачности еще в период до начала демографического перехода. Еще за века до начала демографического перехода в этих странах начал расти возраст вступления в первый брак, а также стала расти повторная брачность.

В то время как в европейской России средний возраст вступления в первый брак составил для женщин 21,4 в 1897 году [Демографическая модернизация, 2006], в странах «европейской брачности» до начала демографического перехода этот возраст уже был отмечен Хаджналом на уровне 23 лет для женщин - притом, что уже в период 1680-1729 в Англии он был для них на уровне 22,2 лет и в 1901-м приблизился к отметке в 26 лет [Демографическая модернизация, 2006].

Аналогичный таковому у российских женщин 1897 года возраст вступления в брак был у шведок в 1620 году [Hajnal, 1965], однако к 1900 году он поднялся уже до 27,5 лет [Демографическая модернизация, 2006]. Если в Европейской России в 1897 г. только 5% женщин в возрасте 45-49 лет никогда не состояли в браке [там же], то среди англичанок только на протяжении XVII века эта доля выросла с 10% до 20% [Hajnal, 1965] и в 1901-м году составила 13,4%, среди шведок в то же время - 19% [Демографическая модернизация, 2006].

Как отмечает Хаджнал, ключевой предпосылкой этого стало, вероятно, снижение смертности - которое началось в Западной Европе раньше, и к 1900-му году уже успело ощутимо продвинуться. Начавшись веками ранее, сдвиг брачности к более поздним возрастам при сохранении отсутствия внутрисемейного контроля рождаемости - это был, насколько можно сделать вывод, единственный способ приведения уровня рождаемости в равновесие с уровнем смертности.

В своей работе Хаджнал также затрагивает вопрос того, приводит ли откладывание брачности к большему богатству - и если да, то растущее богатство может, вновь, приводить к дальнейшему откладыванию брачности⁾ Интересно, что вопрос о соотношении брачности, смертности, рождаемости и экономического роста, который Хаджнал отметил как требующий проверки, был детально разобран авторами Voigtlдnder & Voth [2006], которые, рассчитывая модели накопления капитала для допромышленных Англии, Франции и Китая, показали, что именно наличие европейской брачности вкупе со скачком в снижении смертности привело к старту промышленной революции именно в Англии - в Китае таковое было невозможно по причине «жесткого» демографического режима, когда рост численности населения обгонял рост душевого капитала - во Франции же, несмотря на более схожую динамику снижения смертности, было недостаточно стартового капитала. Авторы рассчитали, что если бы в Китае была «европейская брачность», то это могло бы прервать повторяющуюся веками череду мальтузианских катастроф и привести к устойчивому росту душевого капитала - однако, что с китайским уровнем смертности также привело бы к постепенному снижению численности населения.⁾.

Таким образом, важно отметить, что ко второму демографическому переходу страны Западной Европы и Россия уже подходили, имея различный опыт эволюции брачности за прошедшие века. Россию же при этом - равно как и остальную Восточную Европу - можно отнести к большинству стран мира в том, что демографический переход в ней начался без опыта «европейской брачности».

Рассмотрим, как менялись основные индикаторы второго демографического перехода в брачности во второй половине XX века. Ключевым и наиболее показательным, на наш взгляд, является средний возраст вступления в первый брак (См. Рис. 12).

Как можно заметить, в период 1960-1970-х годов различия в возрасте вступления в первый брак между странами Европы и Россией практически отсутствовали. Лишь с середины 1970-х наблюдается устойчивая тенденция к росту возраста вступления в брак в странах Западной Европы. В наиболее экономически бедной западноевропейской стране - Португалии - эти процессы начались после 1980-го года.

В России же снижение возраста вступления в первый брак продолжилось и сменилось ростом лишь в 1993 году. Как обращает внимание Коулмен [2013], в странах Центрально-Восточной Европы, таких как, например, Чехия и Болгария, также имела место быть задержка в начале второго демографического перехода, и также рост возраста вступления в первый брак начался только после 1990 года - однако уже к 2004 году в этих странах возраст вступления в первый брак поднялся до уровня свыше 27 лет - в то время как в России и сейчас он составляет лишь 25,17 [Население России 2013], но, впрочем, также растет.

Рисунок 12. Динамика среднего возраста женщин при вступлении в первый брак в странах Западной Европы и России, 1960-2013 гг., лет

Источник: База данных ИДЕМ НИУ ВШЭ

Таким образом, как и отмечает Коулмен в своей работе, «линия Хаджнала все больше сдвигается на восток» и граница между Западом и Востоком становится все более размытой. Внутри Европы имеет место сближение возраста вступления в первый брак между странами - медленно, но верно движется в том же направлении и Россия (См. Рис. 13)

Не случаен также и момент перехода в западноевропейских странах: как можно встретить у ван де Каа [van de Kaa, 1994], Лестега [Lethaeghe, 1995] и Соботки [Sobotka, 2008], ключевую роль здесь играет распространение современных высокоэффективных средств контрацепции, произошедшее в западноевропейских странах в этот период.

У авторов можно встретить, что этот фактор является тем непосредственным триггером, который дал женщинам возможность управлять собственной жизнью, собственной рождаемостью и сексуальной активностью, и позволил, таким образом, наряду с дальнейшим ростом образованности сдвинуть момент вступления в брак и рождения ребенка к более поздним возрастам.

Это осознание собственной свободы, в свою очередь, сопровождаемое ростом материального благополучия, стало приводить к глубинным изменениям в самой структуре ценностей людей, что также отмечает в своей статье Соботкаа ссылаясь на работы Баумана, Гидденса и Инглхарта. Ссылаясь на ван де Каа, Соботка приводит, что сама главная идея второго демографического перехода заключается в «глубочайшем нарративе идейных и культурных изменений», чье отличие от первого демографического перехода состоит в «подавляющей занятости самореализацией, личной свободной выбора, личностным развитием и образом жизни, а также эмансипации, что находит отражение в формировании семьи, установках в отношении рождения детей, а также мотивации к родительству»

В то же время, из определения перехода Соботка выводит посыл о том, что по своему определению второй демографический переход должен приводить к конвергенции демографических паттернов между стран, что, на его взгляд, нельзя однозначно утверждать даже применительно к странам Европы: так, в Южной Европе, в отличие от Северной, модернизация приводит лишь к укреплению родственных связей.

Об этом же ему вторит и Лестег [Lesthaeghe, 2010], говоря о традиционалисткой специфике стран Южной Европы. Лестег, однако, обращает внимание, что и в этих странах стали происходить существенные сдвиги в согласии с теорией второго демографического перехода: хотя все еще значительная доля людей достаточно поздно покидает родительский дом и доля сожительствующих, а также доля детей, рожденных вне зарегистрированного брака еще относительно низки, и эти показатели также растут.

Так, доля внебрачных рождений в Италии на момент написания автором статьи составила уже 15%. Рассмотрим динамику роста доли внебрачных рождений по отдельным странам Европы (См. Рис. 13).

Рисунок 13. Динамика уровня внебрачной рождаемости по отдельным странам Европы

Источник: База данных ИДЕМ НИУ ВШЭ

Как можно заметить, в большинстве стран Европы, даже более «продвинутых» по пути второго демографического перехода, интенсивный рост уровня внебрачной рождаемости начался только в 1980-х годах. В России же уже в 1960-м г. этот показатель был выше, чем в большинстве европейских стран - однако же, в данном случае имеются весомые основания не относить этот изначально столь высокий уровень внебрачной рождаемости к эффекту второго демографического перехода. Как отмечают в работах ряд авторов [напр. Zakharov, Ivanova, 1996; Чурилова, Чумарина, 2014], в значительной, если не основной мере, это были добрачные зачатия, которые стимулировались нехваткой эффективных средств контрацепции, и характерно вызывали т.н. «выстреливающие браки» («shotgun marriage», брак вскоре после зачатия). И, тем не менее, в период 1990-х годов признаки второго демографического перехода стали появляться и в России. Возвращаясь к работам Лестега и Захарова, можно отметить, что, хотя период 1990-х годов в России и сопровождался тяжелым экономическим кризисом, все же изменение установок населения имеет место быть и все больше людей заводят детей вне зарегистрированного брака не по причине неэффективной контрацепции, но именно по причинам, связанным с наличием эффективной контрацепции, что позволяет гораздо лучше контролировать собственный прокреативный выбор. Очевидно, что более низкая доля внебрачных рождений, вызванная распространением более эффективных средств контрацепции, показывает теперь более истинную картину отношения к браку в России, и эта картина говорит о том, что второй демографический переход в России, все же, еще только в своем начале.

Что касается разводимости, то до начала XX века для большинства европейцев разводы были недоступны. Однако это не означает, что до XX века браки длились дольше, чем сейчас. Повторный брак в случае овдовения был нормой. Социальные изменения в послевоенной внутренней политике стран в сторону равенства и благополучия привели к росту запроса на разводы, хотя межвоенные и сразу послевоенные годы могут быть названы «золотым веком брака». Массово разрешаться разводы в Европе стали лишь с 1970-х. Во многих странах это привело к увеличению коэффициента суммарной разводимости (среднее число разводов, которое будет у человека к 50 годам, если возрастные коэффициенты останутся неизменными). В Скандинавии, например, к-т вырос с 1960 по середину 1970-х годов с 0,12 до 0,35, т.е. треть браков могла закончится разводом к 50 годам (См. Рис. 14). Остальная Европа догнала Скандинавию только в 1990-х. В Южной Европе даже после либерализации законодательства разводимость увеличивалась медленно, причиной была католическая церковь. Коммунистические страны полностью либерализовали развод, отчасти по религиозным соображениям, отчасти - для сокращения дистанции между индивидом и государством. В СССР были самые высокие значения суммарного коэффициента разводимости в Европе - 0,35 в 1970-м году (в России - 0,46). В Центральной и Восточной Европе, однако, эти значения никогда не превышали 0,25 - всегда был «застой». Причиной тому служила советская власть, которая рассматривала брак как ключ человека к получению жилья, домохозяйства и личной жизни. Потому разводиться было не очень выгодно. В целом, начиная с 1990-х годов можно утверждать, практически во всех странах Европы наблюдается увеличение коэффициента.

Рисунок 14. Коэффициент суммарной разводимости в России и 17 европейских странах, 1960-2007⁾ Для России данные за 2011 год⁾ гг.

Источник: Population Statistics 2006; Divorce Atlas; Население России 2010-2011

Если же сравнивать европейские страны в историческом контексте, то Южной Европе были присущи централизованная церковь, централизованная авторитарная властью, частые войны на своей территории и мобилизация, а также небольшие возможности для океанской (глобальной) торговли, тогда как Северной Европе - децентрализованная церковь, плюрализм власти (в Англии была своя революция, во Франции была революция, на территории Германии априори было исторически децентрализованное развитие), важная роль торговцев и богатых людей в политике, сильная зависимость экономики от мировой торговли и более высокий уровень благосостояния. Англия после объединения уже никогда больше не воевала на своей территории, то же самое Франция и другие скандинавские страны, а вот юг Европы постоянно был «полем боя». И это все - те различия в развитии, которые накопились в странах еще задолго до начала «демографических переходов». И различия в организации собственной жизни и моделях поведения - отголосок всего того прошлого.

2.3 Вывод относительно первоначальной гипотезы

Теория «второго демографического перехода», предложенная Дирком ван де Каа и Роном Лестогом в 1986 году, когда исследователями была установлена взаимосвязь изменений в рождаемости, формировании семьи и партнерском поведении, которые начали происходить в середине 1960-х гг. во многих странах Западной и Северной Европы, в настоящее время является мэйнстримом в демографическом объяснении образа жизни европейского населения.

Авторы концепции подчеркивают роль идейного фактора в изменении демографического поведения, к примеру, сдвиг в сторону одиночного проживания, до- и послебрачного сожительства, откладыванию рождений, высокой доли внебрачной рождаемости и увеличения числа распавшихся союзов. Данная точка зрения является достаточно дискуссионной, в связи с возможностью сохранения различий между брачно-партнерским и прокреативным поведением населения Северо-Западной Европы, «родине» новых моделей семьи, и восточноевропейских стран. Иными словами, встает вопрос о конвергенции демографического поведения к общему «стандарту», к такому, например, который задается наиболее «продвинутыми» в ВДП обществами, т.е. скандинавскими странами.

Пропоненты теории полагают, что скорость конвергенции к «стандартной модели» зависит от диффузии конкретных идей, охватывающих группы населения с весьма различными социально-экономическими условиями, культурным опытом и в разное время. Следовательно, требуется больше времени для того, чтобы поведенческие сдвиги произошли в других странах и регионах.

Однако нам представляется, что демографические изменения является неким стимулом, тогда как идейные и ценностные - реакцией. Причем механизм был запущен задолго до начала второго демографического перехода: как только отпало давление высокой смертности, потеряла смысл и высокая рождаемость, после стали самостоятельными все три вида поведения - матримониальное, прокреативное и сексуальное.

Проанализировав в ходе исследования основные тенденции в брачности и рассмотрев стоящие за ними факторы, мы пришли к выводу о том, что несмотря на различия в формировании брачно-партнерских отношений в европейских странах, можно обнаружить движение этих стран в одном направлении. Т.е. наша гипотеза о том, что второй демографический переход представляет собой универсальный процесс, задающий некоторые общие траектории изменений брачности, но допускающий различные варианты изменений в рамках общего пучка траекторий, обусловленные историческими и культурными особенностями каждой страны, подтвердилась.



Заключение

В рамках магистерской диссертации был проведен анализ изменений брачности в Западной Европе и России в ходе второго демографического перехода. В первой главе были рассмотрены феномен, причины и степень универсальности второго демографического перехода, а также изменения брачно-партнерского поведения как одна из сущностных сторон ВДП. Во второй главе были выявлены особенности изменений брачно-партнерского поведения в процессе второго демографического перехода в странах Западной Европы и в России, в частности было установлено наличие конвергенции брачно-партнерского поведения в разных странах в процессе ВДП, были исследованы специфические факторы, предопределяющие особенности изменений брачно-партнерского поведения в разных странах, сближение и расхождение его характеристик, а также обоснованы выводы относительно первоначальной гипотезы.

В ходе работы были проанализированы предпосылки, основные положения и практическая значимость теории «второго демографического перехода», представлены аргументы ее авторов в пользу «жизнеспособности» и применимости концепции к различным странам и регионам мира, изложены критические замечания ее оппонентов.

Подводя итоги исследования, можно говорить о том, что Брачно-партнерское поведение российского населения, действительно, идет той же траекторией с теми же тенденциями, что и ранее шло поведение населения европейских стран, но имеет некоторый лаг. Соответственно, определяется схожими факторами, прежде всего, демографическими. Во-первых, отпало бремя высокой смертности; во-вторых, потеряла смысл и высокая рождаемость; в-третьих, стали самостоятельными все три вида поведения - матримониальное, прокреативное и сексуальное. На фоне данных демографических процессов, происходили либерализация не только брачно-семейных отношений, но и общества в целом, эмансипация человека от давления на него различных социальных институтов. К тому же население получило доступ к образованию, медицине, в частности, к средствам контрацепции, и возможность для самореализации, саморазвития и удовлетворения своих потребностей. Как результат, человек научился организовывать свою жизнь, исходя из собственных желаний.

Теория ВДП является тем, концептуальным инструментом, который позволяет объяснять новейшие тенденции в брачности, выявлять и изучать национальные и региональные особенности брачно-партнерского поведения. Несмотря на то, что концепция «второго демографического перехода» играет важную роль в дискуссии о демографической будущем Европы и находится в центре внимания многих исследователей, нет пока единого мнения об универсальности перехода. Однако существуют основания полагать, что человек и общество в целом, оказавшись в подобных условиях их жизни (с которыми первыми столкнулись западноевропейские страны), будет выбрать те же модели поведения.



Список использованной литературы

1. Аристотель. Сочинения: В 4-х т. Т. 4 / Пер. с древнегреч.; Общ. ред. А. И. Доватура. - М.: Мысль, 1983. - 830 с.

2. Вебер М. Основные социологические понятия // Западно-европейская социология ХIX-начала ХХ веков. - М., 1996. С. 455-491.

3. Вишневский А Г. Демографическая революция. М.: Статистика, 1976. - 240 с.

4. Вишневский А Г. Незавершенная демографическая модернизация в России // СПЕРО. 2009. № 10. С. 55-82.

5. Вишневский А Г. Семья в поиске // Образовательная политика. 2011. № 5. С. 57-64.

6. Вишневский А.Г. Цивилизация, культура и демография // Общественные науки и современность. 2011, № 2. С. 57-76.

7. Вишневский А.Г. Демографическая революция меняет репродуктивную стратегию вида Homo sapiens // Демографическое обозрение. 2014, №1. С. 6-33.

8. Вишневский А.Г. После демографического перехода:дивергенция, конвергенция или разнообразие? // Общественные науки и современность. 2015, № 2. С. 112-129.

9. Гегель Г. В. Ф. Философия права. Пер. с нем.: Ред. и сост. Д. А. Керимов и В. С. Нерсесянц; Авт. вступ. ст. и примеч. В. С. Нерсесянц. - М.: Мысль, 1990. - 524 с.

10. Голод С.И. Семья и брак: историко-социологический анализ. СПб, ТОО ТК «Петрополис», 1998. - 272 с.

11. Голод С.И. Семья: прокреация, гедонизм, гомосексуализм // Журнал социологии и социальной антропологии. 2012. Том 15, № 2. С. 20-38.

12. Демографическая модернизация России, 1900-2000 / Под ред. А.Г. Вишневского. М.: Новое издательство, 2006. - 608 с.

13. Захаров С.В. Брачность в России: история и современность // Демоскоп Weekly. 2006. № 261-262.

14. Инглхарт Р., Вельцель К. Модернизация, культурные изменения и демократия: Последовательность человеческого развития. М.: Новое издательство, 2011. - 464 с.

URL: http://www.demoscope.ru/weekly/2006/0261/tema04.php#19

15. Кон И.С. Три в одном: сексуальная, гендерная и семейная революции // Лекция на международной конференции «Российский гендерный порядок: искусство, литература, массовая культура». СПбГУ, 19 ноября 2010. URL: http://demoscope.ru/weekly/2010/0447/analit05.php

16. Кон И.С. Сексуальная культура ХХI века // Персональный сайт И.С. Кона, 2002. URL: http://seksologiya.org/publ030.html

17. Кон И.С. Аборт или контрацепция? // Демоскоп Weekly. 2003. № 123-124. URL: http://demoscope.ru/weekly/2003/0123/analit02.php

18. Ливи Баччи М. Демографическая история Европы / Серия «Становление Европы» / Пер. с итал. А. Миролюбовой. СПб.: «Александрия», 2010. 304 с.

19. Платон. Собрание сочинений в в 4 т. Т. 2 / Общ. ред. А. Ф. Лосева, В. Ф. Асмуса, А. А. Тахо-Годи; Примеч. А. Ф. Лосева и А. А. Тахо-Годи; Пер. с древнегреч. - М.: Мысль, 1993. - 528 с.

20. Морган Л. Древнее общество или исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации. Л.: Изд-во ин-та народов Севера ЦИК СССР, 1935. - 350 с.

21. Население России 2010-2011: восемнадцатый-девятнадцатый ежегодный демографический доклад / отв. ред. А. Г. Вишневский; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». - М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2013. - 530 с.

22. Население России 2013: двадцать первый ежегодный демографический доклад / отв. ред. А. Г. Вишневский; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». - М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2015. - 428 с.

23. Тольц М.С. Брачность населения России в конце XIX - начале XX в. / Брачность, рождаемость, смертность в России и СССР. Сб. статей. Под ред. А.Г. Вишневского. М.: Статистика, 1977. С. 138-166.

24. Энгельс Ф. Диалектика природы. М.: Госполитиздат, 1953. - 328 с.

25. Billari F.C. Partnership, childbearing and parenting: trends of the 1990s. In M. Macura, A. L. MacDonald and W. Haug (Eds.), The New Demographic Regime. Population Challenges and Policy Responses. 2005, pp. 63-94.

26. Caldwell J.C. Three Fertility Compromises and Two Transitions // Population Research and Policy Review, 27, 2008, pp. 427-446.

27. Chesnais J.-C. Demographic Transition Patterns and Their Impact on the Age Structure // Population & Development Review, 16 (2), 1990, pp. 327-336.

28. Coleman D. Why we don't have to believe without doubting in the «Second Demographic Transition» - some a gnostic comments // Vienna Yearbook of Population Research, 2, 2004, pp. 11-24.

29. Coleman D. Partnership in Europe; its Variety, Trends and Dissolution // Finnish Yearbook of Population Research XLVIII, 2013, pp. 5-49.

30. de Beer J., Corijn M., Deven F. Summary and conclusions. In: J. De Beer and F. Deven (eds.) Diversity in Family Formation. The 2nd Demographic Transition in Belgium and in the Netherlands. Kluwer Academic Publishers, Dordrecht, 2000, pp. 115-130.

31. Gerber Th. P.; Berman D. Entry to Marriage and Cohabitation in Russia, 1985-2000: Trends, Correlates, and Implications for the Second Demographic Transition // European Journal of Population. 26 (1), 2010, pp. 3-31.

32. Hajnal J. European marriage pattern in historical perspective. In D.V. Glass, D.E.C. Eversley (Eds.), Population in history //Arnold, Londres. 1965, pp. 101-143.

33. Hiekel N., Liefbroer A.C., Poortman A.-R. Understanding Diversity in the Meaning of Cohabitation Across Europe // European Journal of Population, 30, 2014, pp. 391-410.

34. Hoem J. M., Kostova D., Jasilioniene A., Mureєan C. Traces of the Second Demographic Transition in four selected countries in Central and Eastern Europe: union formation as a demographic manifestation // European Journal of Population, 25(3), 2009, pp. 239-255

35. Kiernan K. Unmarried cohabitation and parenthood in Britain and Europe. Law and Policy, 26 (1), 2004, pp. 33-55.

36. Lesthaeghe R. The second demographic transition in Western countries: An interpretation // Gender and family change in industrialized countries, 1995, pp. 17-62.

37. Lesthaeghe R. J., Surkyn J. New forms of household formation in Central and Eastern Europe: Are they related to newly emerging value orientations? Economic Survey of Europe, 1, 2002, pp 197-216.

38. Lesthaeghe R. The unfolding story of the second demographic transition // Population and Development Review. 36 (2), 2010, pp. 211-251.

39. Lesthaeghe R. The second demographic transition: A concise overview of its development // Proceedings of the National Academy of Sciences. 111 (51), 2014, pp. 18112-18115.

40. Livi Bacci M. Comment: desired family size and the future course of fertility. In: Population and Development Review, 27, 2001, pp. 282-289.

41. National Catholic Reporter. March 11, 2016, Vol. 52 Issue 11, p.1.

42. Mayer K.U. The paradox of global social change and national path dependencies: life course patterns in advanced societies. In A.E. Woodward and M. Kohli (eds.), Inclusions-Exclusions. London: Routledge. 2001, pp. 89-110.

43. Perelli-Harris B. Cohabitation Trends: An international perspective // Harmonized Histories, 2015. URL: http://www.nonmarital.org/Documents/Workshop_IV/Brienna_Perelli-Harris.pdf

44. Perelli-Harris B., Gerber T.P. Non-marital child-bearing in Russia: Second Demographic Transition or pattern of disadvantage? // Max Plank Institute for Demographic research working paper, 2009.

45. Perelli-Harris B., Gassen N.S. How Similar Are Cohabitation and Marriage? Legal Approaches to Cohabitation across Western Europe // Population and Development Review. 38 (3), 2012, pp. 435-467.

46. Sobotka T. The diverse faces of the Second Demographic Transition in Europe // Demographic research. 19, 2008, pp. 171-224.

47. Sobotka T., Toulemon L. Changing family and partnership behaviour: Common trends and persistent diversity across Europe // Demographic research. 19, 2008, pp. 85-138.

48. Thornton A., Philipov D. Sweeping Changes in Marriage, Cohabitation, and Childbearing in Central and Eastern Europe: New Insights from the Developmental Idealism Framework // European Journal of Population, 25, 2009, pp. 123-156.

49. Van de Kaa D.J. Europe's second demographic transition // Population Bulletin, 42(1). The Population Reference Bureau, Washington, 1987, 57 p.

50. Van de Kaa D.J. The second demographic transition revisited: theories and expectations. NIDI/CBGS PUBLICATION, (30), 1994, pp. 81-126.

51. Van de Kaa D.J. Anchored Narratives: The Story and Findings of Half a Century of Research into the Determinants of Fertility // Population Studies, 50, 1996, pp. 389-432.

52. Van de Kaa D.J. The Idea of a Second Demographic Transition in Industrialized Countries. Paper presented at the Sixth Welfare Policy Seminar of the National Institute of Population and Social Security, Tokyo, Japan, 2002, 34 p.

53. Van de Kaa D.J. Is the Second Demographic Transition a useful research concept Questions and answers // Vienna Yearbook of Population Research, 2, 2004, pp. 4-10.

54. Van de Kaa D.J. Demographic transitions. In: Zeng Y., ed. Encyclopedia of life support systems (EOLSS). Demography, 1. Oxford: Eolss Publishers, 2010, pp. 65-103.

55. Voigtlдnder N., Voth H. J. Why England? Demographic factors, structural change and physical capital accumulation during the Industrial Revolution // Journal of economic growth, 11(4), 2006, pp. 319-361.

56. Waaldijk C. Great diversity and some equality: non-marital legal family formats for same-sex couples in Europe. Netherlands Institute of Human Rights. 2016, pp. 223-245.

57. Zakharov S.V., Ivanova E.I. Fertility decline and recent changes in Russia: On the threshold of the second demographic transition. In: Russia's demographic crisis, 1996, pp. 36-83.

58. Zakharov S. Russian Federation: From the ?rst to second demographic transition // Demographic Research, 19, 2008, pp. 907-972.



Приложение 1

Таблица 1. - Обзор демографических и социальных характеристик, связанных с первым демографическим переходом и со вторым демографическим переходом в Западной Европе

Первый демографический переход	Второй демографический переход
А. Брачность
Увеличение доли состоящих в браке, снижение возраста вступления в первый брак	Снижение доли состоящих в браке, увеличение возраста вступления в первый брак
Низкая или снижающаяся доля сожительств	Увеличение доли сожительств (до- и послебрачных)
Низкая разводимость	Увеличение разводимости, более «ранние» разводы
Высокая доля повторных браков после развода и овдовения	Уменьшение доли повторных браков после развода и овдовения
В. Рождаемость
Снижение брачной рождаемости, особенно в старших возрастах, снижение возраста первого родительсва	Откладывание рождений, увеличение возраста первого материнства (родительства), рождаемость ниже уровня замещения поколений
Недостаточно эффективная контрацепция, на уровне отсутствия	Эффективная контрацепция (за исключением определенных социальных групп)
Снижение внебрачной рождаемости	Рост внебрачной рождаемости, родительства вне брака (у сожительствельствующих пар, одиноких матерей)
Небольшая доля окончательно бездетных супружеских пар	Увеличивающаяся доля окончательно бездетных союзов
С. Социетальный фон
Забота о базовых материальных потребностях: доходе, условиях труда, жилищных условиях, здоровье детей и взрослых, школьном образовании детей, социальной безопасности; солидарность как главная ценность	Увеличение значимости потребностей «высшего порядка»: индивидуальной свободы, творческой деятельности, социализации, самореализации, стихийной демократии, признания; толерантность как главная ценность
Рост числа членов политических, гражданских и социально ориентированных организаций	Выход из гражданских и общественных организаций
Строгое нормативное регулирование государством и церковью, первая волна секуляризации, политическое и социальное «пилларирование»	Ослабление государственного, вторая волна секуляризации, сексуальная революция, отказ от авторитетов, политическое «депилларирование»
Разделение гендерных ролей, семейных политик, «обуржуазивание» семьи с кормильцем	Повышение симметрии гендерных ролей, женской экономической независимости
Упорядоченность переходов от одной стадии жизненного цикла к другой, доминирование нуклеарной модели семьи	Гибкая организация жизненного пути, многообразие стилей жизни, открытое будущее

Источник: Lesthaeghe R. 2014: 18113.



Приложение 2

Таблица 1. - Степень признания однополых пар в странах ЕС и хронологические рамки

Страна	Получили ли юридическое признание сожительства однополых пар?	Могут ли однополые пары вступать в зарегистрированное партнерство?	Имеют ли однополые пары возможность заключить гражданский брак?
	Если да, то с каких пор?	Если да, то с каких пор?	Если да, то с каких пор?
Дания	1986	1989-2012	2012
Норвегия	1991	1993-2009	2009
Швеция	1988	1995-2009	2009
Исландия	1994?	1996-2010	2010
Гренландия	?	1996-2015	2015
Нидерланды	1979	1998	2001
Франция	1993	1999	2013
Бельгия	1996	2000	2003
Германия	2001	2001	нет
Финляндия	2001?	2002	2014
Люксембург	?	2004	2015
Испания	1995	нет, на региональном уровне с 1998	2005
Англия и Уэльс	1999	2005	2014
Шотландия	2000	2005	2014
Северная Ирландия	?	2005	нет
Словения	?	2006	2015
Андорра	?	2006	нет
Чехия	?	2006	нет
Швейцария	2000?	2007, на региональном уровне с 2001	нет
Венгрия	1996	2009	нет
Португалия	2001	нет	2010
Австрия	1998	2010	нет
Ирландия	1995	2011	2015
Лихтенштейн	?	2011	нет
Остров Мэн	?	2011	нет
Джерси	?	2012	нет
Мальта	2014	2014	нет
Италия	2016	2016	нет

Источник: Waaldijk, 2016: 256; Equaldex: The Collaborative LGBT (lesbian, gay, bisexual, transgender) Rights Knowledge Base; National Catholic Reporter, 2016.

Размещено на Allbest.ru