Творческий путь Никласа Лумана

Размещено на http://www.allbest.ru/

Содержание

Введение

1. Творческий путь Никласа Лумана

2. Особенности теории общества Никласа Лумана

2.1 Основные понятия теории общества

2.2 Эволюция общества

2.3 Коммуникация и общество

Заключение

Список литературы

Введение

Никлас Луман (1927-1998) - один из самых выдающихся социологов 20 столетия. В 1946-49 годах изучал юриспруденцию во Фрайбургском университете, затем до 1962 года работал в земельных органах государственной власти. В 1960-61 г., взяв отпуск, учился в Гарвардском университете у видного американского социолога Т. Парсонса. Иногда Лумана объявляют последователем структурного функционализма, сторонником Т. Парсонса. Однако следует отметить определенную преемственность ряда важнейших положений концепции немецкого ученого с неофункционализмом, а не их жесткую привязанность к теории Парсонса. Отличие функционализма Лумана от структурного функционализма, несмотря на частичную схожесть их теоретического дискурса, состоит в том, что он пытается реконструировать само ядро парсонской традиции. Об этом, в частности, свидетельствует признание немецким аналитиком следующего положения: акцент Парсонса на - доминирующей роли ценностей выглядит ортодоксальным, он представляет собой всего лишь один из аспектов процесса социальной дифференциации.

Уже к началу 60-х годов Луман убеждается в том, что структурный функционализм Парсонса страдает существенными недостатками. Для Парсонса первичной и определяющей по отношению к «функции» является «структура». Сам Луман считает первичной функцию, а не структуру. Тем самым он пытается размежеваться с каузальностью структурного функционализма, где все элементы системы необходимы и полезны. Вместо этого он предлагает представить структуры в виде проблем, т.е. выяснять не каковы их функции, а какие структуры могли бы выполнить определенную функцию. Это означает, что каждая структура может быть заменена иной структурой, эквивалентной относительно данной функции. Таким образом, не структурный функционализм, а функциональный структурализм является основным методологическим требованием его концепции. Примечательно, однако, что с начала 70-х годов немецкий мыслитель перестает говорить о функциональном структурализме, хотя и сохраняет в своем научном арсенале многие его положения.

Становление лумановского функционализма происходит в контексте формирования общей теории систем (Людвиг фон Берталанфи). Поле общей теории систем лежит в сферах кибернетики, биологии, в поливалентной логике, теории машин, теории информации. В связи с этим Луман замечает: «Новое открытие кроется также в способе функционирования - в цикличности и самореферентности биологических систем. Таким образом, «субъект» должен отказаться от своих претензий на самореференцию. И напротив, это вовсе не означает, что психические и социальные системы должны интерпретироваться по образцу биологических систем». На этих утверждениях базируется системная парадигма Лумана.

Понятие общества, по мнению Н. Лумана, являясь центральным для социологического знания, в то же время выступает самым нечетким, размытым и неопределенным. Он выделяет три наиболее важных, на его взгляд, препятствия в определении этого понятия, с которыми сталкивается социологическая теория: «гуманистическое предубеждение», касающееся того, что общество состоит из людей и отношений между ними; допущение территориального многообразия обществ; разделение субъекта и объекта познания.

Цель данной работы - охарактеризовать теорию общества Никласа Лумана.

сознание луман самореферентность

1. Творческий путь Никласа Лумана

Путь Лумана (1928-1998) в науку и его жизнь в ней являются примером далеко не стандартной научной карьеры. Сын мелкого буржуа, выходец из семьи пивоваров, Луман не имел в детстве и юности возможности получить основательное академическое образование. Каждый шаг его карьеры, казалось, только увеличивал «опоздание»: в девятнадцать лет, в условиях царящей в стране послевоенной разрухи, он получает возможность поступить в университет и учиться праву. После университета - обычная работа юриста, сначала в качестве ассистента президента местного суда в г. Люнберге, потом как референт в правительстве Нижней Саксонии, где ему приходилось учитывать законы политической коньюнктуры, работая то с консерваторами из ХДС, то с социал-демократическим правительством. Так продолжалось до 30 лет, критического для научной карьеры возраста, пока практически случайно в 1960-61 гг. Луман не был откомандирован на два года на учебу в США для повышения профессионального образования в Гарвардском университете.

Только с этого момента, встретившись в Гарварде с Толкоттом Парсонсом и увлекшись социологией организации, Луман решает изменить свой жизненный путь. Интерес к социологии и углубленное чтение социологов началось еще в университете и не прекращалось при работе в министерстве. Подобного самообразования хватило для того, чтобы еще в университете увлечься трудами Э. Гуссерля, критикой науки, и главным образом, теорией управления. В центре же внимания оставалась теория организации, с которой связаны первые публикации Лумана, в частности, его работа »Понятие цели и системная рациональность», направленная против тех социологических течений, которые слишком легко облекали институциональные отношения в понятия веберовской теории (Герберт Симон, Рената Майнтц). Статья завоевала внимание и была воспринята как серьезная заявка на вход в профессиональное академическое сообщество.

Следующий шанс был Луману предоставлен благодаря тому, что в г. Шпрее открылся институт управления для юристов и чиновников, где Луман получил место референта. О самостоятельной общественной теории еще не было речи, но давал о себе знать особый опыт, который получил Луман, работая чиновником. Этот опыт не состыковывался с макросоциологическими построениями социологов. Так у Лумана появилось убеждение, что организации надо изучать изнутри, как собственные самостоятельные миры. Об этом - первая монография «Функции и следствия формальной организации», принесшая ему известность.

В 1964 г. Луман знакомится с профессором Гельмутом Шельски, который, поверив в нетитулованного самородка, наконец вовлекает его в нормальную университетскую жизнь: «Как министерский советник я не мог войти в историю», - шутил Луман позже. «Нормальным» социологом он, решительно отстраненный от классической традиции, так и не стал. Для коллег по цеху и для своих университетских коллег он, скорее, всегда оставался «другим».

В 1965 г. его назначают руководителем исследовательского отдела в научном институте под руководством Шельски в Дортмунде. Шельски протежирует молодому научному сотруднику и в течение одного года - в 39 лет - Луман защищает вместе кандидатскую и докторскую диссертации.

В 1968 г. вместе с Шельски Луман порывает с полу-чиновьничьим полу-научным образом жизни и начинает работать во вновь открывшемся Биллефельдском университете. Дальше событийная жизнь связана только с новыми публикациями и общественной дискуссией по их поводу. К ярким страницам принадлежит дискуссия с Ю. Хабермасом (сборник»Теория общества или социальная технология - что дает системное исследование?»), политическая абстрактность которой и сегодня заставляет говорить о Лумане как о воплощенном парадоксе «и социалиста, и консерватора».

Сама атмосфера ожидания нового и нестандартного в конце 60-х подхлестывает интерес студенческой и научной общественности к работам Лумана, тем не менее, продвигать свои идеи в философском и социологическом сообществе Германии ему приходится в условиях слабого интереса к системной теории, сформировавшейся в США. То, что все 70-е и 80-е Луман остается на плаву научной дискуссии и постоянно наращивает «вес» - особенно удивительно, учитывая стиль и язык, совершенно не приспособленный к какой бы то ни было «популяризации». Примечательно, что часть научных работ о Лумане вышла не в форме комментариев и полемики, а в форме «словарей», в которых разъясняются основные понятия и термины лумановских текстов. Хотя, пожалуй, для немецкого читателя это не внове - вспомним хотя бы о Гуссерле или Хайдеггере.

Поток работ и продуктивность Лумана были таковы, что современники называли публикации Лумана «сериалом». Развитие его теории в эволюционно-систематическом смысле можно разбить на три этапа: первый - издание отдельных работ и, в особенности, сборника»Социологическое просвещение» (в 4-х томах)8 , где опубликованы статьи, задающие основные параметры лумановской концепции; второй - создание «отраслевых» томов системной теории (относящихся к более позднему периоду его творчества): «Экономика общества» (1988), «Наука общества» (1990), «Право общества» (1993), «Искусство общества» (1995), «Политика общества» (2000), «Религия общества» (2000) (обе последние работы опубликованы после смерти на основе рукописей); третий - фундаментальные обобщающие работы »Социальная система» в 1984 г. и «Общество общества» в 1997 г. По порядку выпускаемых работ уже заметно и направление эволюции Лумана: начиная как социолог с «социально-кибернетическим» уклоном с преимущественным интересом к теории организации, ученый постепенно «вырастает» к общей теории общества, формулируя ее основания в русле философии кибернетики и системной теории.

Имея в виду столь нестандартный путь научной карьеры и ее «запоздалость», каждый поразится тем, что Луман - не только авторитетнейший классик современной философии и социологии, но и плодовитый писатель, опубликовавший 40 книг и более сотни объемных статей. Но еще более удивительно то, что при всей сложности «маршрута» выхода на траекторию научной работы, уже в 1967 г. Луман с предельной ясностью в дневнике формулирует в виде бизнес-плана свою научную и жизненную программу: «Теория общества. Время исполнения: 30 лет. Стоимость: никакой». Точно через тридцать лет, в 1997 г., выходит фундаментальный труд «Общество общества» - на уже выстроенное здание кладется последний, но ключевой конструктивный элемент, венчающий всю постройку. Символично, что через год, в возрасте вышедшего на пенсию профессора, - семьдесят один год, - Луман скончался.

2. Особенности теории общества Никласа Лумана

2.1 Основные понятия теории общества

В теории систем лумановское понимание системы имеет выраженную функционалистскую интерпретацию и ориентировано, прежде всего, на объяснение социальных, а не естественных систем. В отличие от структурализма, который трактует систему как упорядоченную взаимосвязь структурных элементов, Луман определяет систему негативно: исключительно посредством отношения к тому, чем она не является, посредством отношения к окружению. В свою очередь, окружение тоже не имеет содержательного определения: окружение есть то, что не является системой. Таким образом, Луман в качестве исходного пункта системной теории полагает различие между системой и окружением, которое является конститутивным для всех дальнейших определений теории. Отталкиваясь от этого исходного различения, можно дать содержательное толкование понятия системы: системой является все, что способно к «автопоэзису», т. е. является самодостаточным и способно воспроизводить себя само, отличая себя от окружения.

Еще одна предпосылка его теории: система имеет дело с бесконечно сложным окружением, охватить которое она заведомо не способна, и поэтому существование конкретных систем сводится к редукции комплексности окружения, а именно: построению собственной комплексности, которую система способна «охватить» и обработать.

Отличия систем между собой опираются на различные формы редукции комплексности окружения. Социальные системы - наиболее комплексные системы из существующих, воспроизводящие себя с помощью коммуникации, оперирующей фундаментальным достижением системной эволюции - медиумом смысла. Лумановская трактовка общества имеет выраженный холистский характер: в ней даже не заходит речь об индивидах. Луман снабжает смыслоконституирующие системы характеристиками самореферентности, оперативной закрытости и процессуальности. Другими словами, социальные системы - это оперативно замкнутые, самореферентные коммуникативные процессы.

Процессуальность - специфическая черта лумановской динамической трактовки систем. В отличие от стуктурализма, для Лумана логическая взаимосвязь структур еще не несет в себе признаков системы. Она становится таковой, только если представляет из себя процесс, протекающий во времени и состоящий из примыкающих к друг другу операций. Для существования системы критически важным является способность обеспечить беспрерывность протекания и примыкания операций, это и есть ее саморепродукция, автопоэзис.

Понятие самореферентности систем означает, что системы способны существовать и воспроизводить себя, обращаясь только к собственным операциям. Самореферентность также подразумевает, что система, не имея выхода вовне, постоянно репродуцирует различие системы и окружения внутри самой себя и тем самым создает комплексный динамичный процесс, которым она может самостоятельно распоряжаться. Свое отношение к недоступному для нее окружению она инкорпорирует как собственное внутреннее различие и создает тем самым исходный пункт для процессирования дальнейших операций. «Различие еще раз повторяется в различимом», т. е., говоря терминами Лумана, возникает возвращение, «re-entry» различения - мотор дальнейшего развития системы.

Процесс, в котором система конститутивно воссоздает себя, оказывается целиком замкнутым. Концепция Лумана решительно противопоставляет себя господствующей в системной теории концепции обмена системы с окружением, выхода и входа (input/output). Хотя система в ходе своего функционирования принимает все новые системные состояния, каждое из них служит самозамыканию и самозавершению системы. В то же время, это не означает статической закрытости системы, такая закрытость влекла бы за собой гибель системы. Луман говорит только об оперативной закрытости системы, закрытости системы для собственных операций. Свою неспособность контактировать с окружением система компенсирует способностью с помощью «re-entry» воспроизводить различия окружения в себе самой, т. е. редуцировать его комплексность. Луман формулирует это парадоксально: замкнутость является предпосылкой открытости системы.

Таким образом, система оказывается в состоянии внутрисистемноредуцировать комплексность окружения. Важное для Лумана понятиекомплексности он понимает как различие между потенциальными возможностями и актуальным выбором, который осуществляет система. В каждый момент наличествует больше селекционных возможностей, чем может быть актуализировано. Актуализируя их, система осуществляет редукцию комплексности. Очевидно, что лумановское понятие системы опирается, прежде всего, на представление о смыслоконституирующих системах, поскольку именно смысл способен делать конструктивный выбор между бесконечными потенциальностями.

Как каждый значительный теоретик в ХХ веке, Луман опирался на ряд открытий и ряд концепций, которые по отдельности едва ли претендовали на всеобщее внимание, но в своем синтезе благодаря Луману породили новое слово в науке. Из теоретических элементов, заимствованных социологом, можно выделить несколько ключевых положений: 1) концепция автпоэзиса и 2) концепция наблюдения; обе взяты из биологии Хумберто Матураны. 3) концепция различения медиума/формы у Фритца Хайдера; 4) исчисление различий Георга Спенсера Брауна. Серьезнейшее влияние на творчество Лумана имели представления Эдмунда Гуссерля, прежде всего, его теоретический анализ конституирующей деятельности сознания. Наконец, определяющим для выбора самого направления системной теории было, конечно, влияние Толкотта Парсонса.

Биологи Франческо Варела и Хумберто Матурана сделали акцент на способность органических систем к автопоэзису как механизму саморепродукции живых существ. Живые системы автопоэтичны, потому что организованы так, чтобы вновь и вновь воссоздавать свои структуры, не взирая на энтропийное давление внешней среды. Луман модифицирует это понятие и превращает его в конститутивное обозначение систем вообще и социальных в частности. Социальные системы - это автопоэтические системы, «которые воспроизводятся посредством репродукции своих элементов, из которых они состоят». Автопоэзис общества - это способ процессирования смысловых структур посредством коммуникации. Именно посредством смысловой коммуникации происходит воспроизводство социума.

Методологически данный подход влечет за собой принципиальный отказ от исследования связи системы с окружением: то, что традиционно трактуется как сообщающееся с системой окружение, рассматривается в данной теории как проявление деятельности самой системы. Кроме того, радикально сужается круг объемлемых понятием предметов: традиционный термостат, обменивающий тепло с окружением, уже не будет рассматриваться в собственном смысле как автопоэтическая система, скорее как некая субсистема; таковой может быть только природа в целом.

Еще одно конститутивное для теоретических построений Лумана понятие - понятие формы - заимствуется им у американского математика Спенсера Брауна. Под формами, которые вообще только позволяют различать объекты, стоит понимать не некие предметные очертания, а «границы, пограничные линии, как обозначения различия, которые позволяют опознать, какую сторону обозначают, т. е. на какой стороне формы находятся и к какой, соответственно, нужно обратиться для дальнейших операций». В отличии от классической концепции формы, идущей от Аристотеля, под формой у Лумана подразумевается не сущность, т. е. не вещь-субстанция, которая вступает в акцидентальные соотношения, а само соотношение, посредством которого система дает знать о своем существовании, указывая на противоположность. Форма идентифицирует себя через отношение к другому. Форма - это различие.

Понятием формы Луман стремится схватить не статическую предметную определенность мира, а динамическую взаимоопределенность, определение через взаимоотношение. Если традиционная метафизика в понятии формы исходила из стремления обрести устойчивые и ясные представления об инвариантных структурах реальности, то замысел Лумана - дать объяснение процессуальности и операциональности, а не предметности мира. Его предмет наблюдения - социальные отношения, т.е. отношения смысла, которые не имеют предметности, а состоят из сетей реляций и рекурсий, операций и селекций. Форма имеет две стороны различения - внешнюю и внутреннюю. Данное толкование формы становится важной предпосылкой возможности выстраивания смыслового мира для его кибернетической интерпретации: благодаря двусторонней форме реальность способна кодироваться в смыслоконституирующих системах.

Понятие формы получает дальнейшее теоретическое оформление благодаря различению медиума и формы, которое ввел в свое время Фритц Хайдер. Медиум, т. е. субстрат, предполагает множество элементов, которые сочетаются свободно (lose Kopplung); форма, напротив, представляет собой строго определенное сочетание элементов (strikte Kopplung). Медиум обладает более высокой степенью комплексности, а в форме осуществляется ее редукция. Медиум и форма различаются не субстанционально, а реляционно: «Медиум состоит из слабо связанных элементов, форма в отличие от него совмещает те же элементы в строгие соответствия». Оперирование системы заключается в связывании и освобождении элементов. «Слабым» связыванием медиум является только для формы, как и вообще медиумом система служит только для формы, а не является таковой сама по себе. Это соотношение можно представить себе как след в песке: песок является медиумом для следа (формы). Но сам песок служит формой для более мелких элементов, кристаллов кварца. Луман иллюстрирует взаимосвязь медиума и формы на примере процессов восприятия организмов. Медиумами восприятия являются свет (зрение) или воздух (слух), с помощью которых все воспринимается, но сами они не воспринимаются. Звуки и блики являются образами только благодаря их отличению от субстрата.

Понятием медиума охватывается все, что является субстратом, в отличие от конкретных форм-воплощений: медиумом являются переживания для сознания, нервные импульсы для мозговых процессов, восприятия для искусства, деньги для экономики, страстность для любви. Медиум и форма, обозначая единство различия, особенно подходят для описания событий и структуры психических и социальных систем, в которых медиумом выступает смысл. Медиум смысла переводится на разных уровнях в различные версии медиума/формы: смысл/язык, язык/слова, слова/высказывания и т. д. В дальнейшем эти посылки Луман использует для построения своей концепции коммуникационных медиа.

Смысл являет собой вершину эволюции систем, создавших механизм обработки, редуцирования и настраивания комплексности. Всякая операция системы представляет собой выбор между внутренней и внешней стороной формы, повторяющей различие системы и окружения. Луман называет эти операции самореференцией иинореференцией. Если самореференция - это обращение к внутренней стороне формы, то инореференция является отношением системы к внешней стороне формы, т. е. внутренне повторенному окружению. Для того, чтобы вообще можно было различать между само- и инореференцией, необходим смысл. Смысл есть не что иное как единство этого различия. Смысл различает две стороны, полагая одну как актуальную, другую как потенциальную. Это различение процессируется в системе дальше.

Функция смысла заключается в производстве селекции в условиях переизбытка селекционных возможностей. Осуществляя негацию невостребованных возможностей, он не уничтожает их, а сохраняет в своем распоряжении, трансформируя тем самым в собственную комплексность системы и предоставляя механизм, способный создавать высококомплексные системы. Смысл представляет собой взаимосвязь актуализированных и неактуализированных возможностей, потенциализируя то, что не было в данный момент актуализировано. «Единство актуализации и виртуализации», - так еще определяет Луман смысл, максимально сближаясь с трактовкой смысла у Гуссерля, выделявшего в сознании ноэтические и ноэматические структуры. Эта интерпретация противостоит традиции субстантивации смысла - в форме ли идей, сущностей или даже форм мышления. В целом Луман примыкает к традиции трансценденталистской интерпретации деятельности сознания, за тем исключением, что не считает смысл продуктом деятельности сознания, а напротив, именно смысл рассматривает как условие возможности сознания, коммуникации и - возможно - иных смыслоконституирующих систем.

Смысл обладает способностью концептуализировать материал, селектируя элементы формы из многообразия возможностей. Это является критичным для создания условий, при которых операции могут рекурсивно примыкать друг к другу, образуя системный процесс. Луман различает три фундаментальные измерения смысла: вещественное, временное, социальное. Различение смысловых измерений позволяет идентифицировать смысловые горизонты, определяющие сеть системных координат. Вещественное измерение различает между «тем и иным». Оно позволяет идентифицировать реальность как вещность. Временноеизмерение различает между «прошлым и будущим». Оно позволяет представить реальность как временной процесс. Наконец, социальноеизмерение различает между «Эго и Альтер эго». Оно позволяет дать всем проявлениям смысла адресные координаты, необходимые для существования социальных систем.

Смысл является медиумом, способным конституировать системы в форме социальных и психических систем, т. е. в форме коммуникативных и когнитивных операций. Общество есть система, конституируемая смыслом посредством коммуникации. Смысл - это осуществление самого процесса коммуникации, порядок селектирования актуальностей и установления между ними различия.

В социологии Лумана происходит радикальный поворот от представления об обществе, которое состоит из индивидов, к обществу, которое является системой и состоит только из операций системы. Процессирование социальной системой самой себя и есть коммуникация. «Общество производит коммуникацию, а то, что производит коммуникацию, это общество. Общество конституирует элементарные единицы (коммуникации), из которых оно существует, и что бы оно ни конституировало, это всегда будет само общество, будет момент самого процесса конституирования».

Луман довольно радикальным образом освободил смысл и коммуникацию от привязки к сознанию, что и позволило ему сформулировать представление об обществе и коммуникации как совершенно самостоятельной системе. Для этого ему потребовалось разъяснить отношение между психическими и социальными системами. Введенное им понятие структурных соответствий - обозначение того, каким образом сознание и коммуникация служат друг для друга конститутивным окружением.

Очевидно, что взаимодействие системы и окружающего мира становится, исходя из теоретических предпосылок Лумана, серьезнейшей теоретической проблемой, ибо такое взаимодействие не предполагает их взаимный контакт. Фундаментальным понятием, объясняющим связь системы и окружения, у Лумана является понятие»структурного соответствия» (strukturelle Kopplung). Это понятие позволяет объяснить, каким образом система «приспособлена» к окружающему миру. Речь идет о взаимной согласованности систем между собой, когда сосуществование систем образовывает окружение, оставляющее для каждой из систем свой коридор возможностей. Структурно соответствуют друг другу автопоэтические системы, которые нуждаются в процессировании иных систем для собственного процессирования, т. е. участвуют во взаимном со-производстве событий.

В качестве примера Луман приводит ухо и глаз: оба оперируют разными данными, подразумевая, что они описывают одну реальность и одни объекты. Сила тяжести на земле образует пространство возможностей, которые должны быть предвосхищены живыми системами, чтобы они имели возможность существовать. Эти примеры показывают, что структурные соответствия, пункт за пунктом углубляя координацию систем, позволяют адекватно выразить на собственном языке системы то, что существует и волнует ее «вовне». Они не определяют того, что происходит во внешней системе, но они должны быть предположены, иначе не происходило бы автопоэзиса и система не смогла бы существовать. Структурные соответствия отражают в формах и операциях системы «воздействие» окружающего мира, как если бы оно было (Кант).

Таким образом, система всегда уже «приспособлена» к окружению. Луман полностью отвергает понятие «адаптации» применительно к системному уровню. Системы изначально приспособлены друг к другу, это условие их существования. Приспособление к окружающему миру происходит не посредством «естественного отбора» или благодаря результату когнитивных способностей системы. У системы нет способности к «внешней» адаптации. Уточняя понятие, Луман подчеркивает, что под адаптацией может иметься в виду только оптимизация деятельности и сложности системы по отношению к самой себе. Неизвестность окружающего мира система может компенсировать внутренним избытком своих возможностей, реагируя на возникающую в системе тревогу разнообразным ограничением этих возможностей.

Наибольшим вызовом для Лумана в рамках подобной концепции явилась проблема взаимодействия систем сознания и коммуникативных систем. Исходя из посылок Лумана, эти системы, функционируя, не могут взаимодействовать друг с другом. В коммуникации не происходит соединения сознаний или обмена мыслями. «Не существует социально опосредованной коммуникации от сознания к сознанию, и не существует коммуникации между индивидуумом и обществом. … Только сознание может думать (но именно не внушать или передавать другим образом мысли другому сознанию), и только общество может коммуницировать». В то же время их структурные соответствия столь тесно взаимообусловлены, что «без сознания нет коммуникации, как без коммуникации нет сознания». Причем, их отношение ассиметрично - можно мыслить сознание вне коммуникации, но нельзя - коммуникацию вне сознания.

Коммуникация, отмечает Луман, тотально (т. е. в каждой операции) завязана на сознание, хотя бы потому, что только сознание способно воспринимать чувственно, а функционирование коммуникации (устной, письменной) предполагает чувственные элементы. Структуры, обеспечивающие соответствие сознания и коммуникации, лежат не столько в сфере физиологических процессов, сколько в специфически генерированной с помощью когнитивных процессов области материальных знаков, создающих в ходе эволюции такие явления, как язык, письмо, книгопечатание. Именно внутри смысловых операций, имеющих дело с языком, встречаются сознание и коммуникация. Решающим служит здесь то, что звуки и образы языка кардинально выделяются на фоне иных звуков и образов, встречающихся в окружении психических систем.

В рамках структурного соответствия сознания и коммуникации, отмечает Луман, сознание выступает медиумом для коммуникации, который может принимать разные состояния в зависимости от задач коммуникации. Как медиум сознание предстает для наблюдателя пространством свободы и возможностей коммуникации, совокупностью слабо связанных элементов, которым придает структуру лишь коммуникация. Существует иллюзия, что коммуникация проходит сознательно, однако сознание, считает Луман, участвует пассивно в коммуникации. Оно только предоставляет свои состояния всему, что говорится. Более того, занимаясь самим собой, сознание «не знает», что коммуникация происходит и его состояния ей используются. Точно так же не ведает о сознании и коммуникация. «Так же, как при восприятии при зрении или слухе свет и воздух используются именно потому, что их как средства не видно и не слышно, коммуникация использует сознание как средство именно благодаря тому, что оно не тематизирует используемое сознание. Метафорически можно сказать: участвующее сознание остается для коммуникации незримо. Если оно становится зримо, то оно начинает мешать - как шум воздуха при быстрой езде мешает разговору».

Благодаря такой трактовке Луман снимает проблему интерсубъективности сознания и коммуникации. Психические системы закрыты друг от друга, и не могут переживать друг друга интерсубъективно. Объяснение возможности коммуникации следует начинать не с этой проблемы, а с самой коммуникации, которая дает пространство для коммуникативного конституирования смысла в формах языка, социального действия и общества.

В концепции автопоэзиса становятся очевидными конструктивистские тенденции теории Лумана. Они особенно наглядны в трактовке познания, где Луман также исходил из основополагающих идей Матураны.

Матурана трактовал деятельность познания органических систем как основополагающую форму их жизнедеятельности, столь же неотъемлемую, как и метаболизм. Луман переносит этот взгляд на социальные системы и выдвигает в качестве основной способности этих систем способность к наблюдению.

Наблюдение является большим, чем просто восприятием: наблюдение является видом системных операций. Наблюдение, по определению Лумана, есть «различие, которое создает различие», т. е. операция, которая полагает различие. Операция наблюдения обозначает одну сторону формы, и, тем самым, отличает ее от другой. Обозначение той стороны, на которой находится наблюдатель, является самореференцией системы, различение иной стороны образует инореференцию системы. Осциллируя между двумя сторонами, наблюдатель формирует комплексные смысловые структуры.

Наблюдение есть операция, которая как операция остается ненаблюдаемой. Но эту операцию может наблюдать другой наблюдатель, наблюдая наблюдателя. Иными словами, наблюдение первого уровня можно наблюдать с точки зрения наблюдения второго уровня. Наблюдатель первого уровня не может видеть единства различия смысловой формы, которое способен видеть наблюдатель на более высокой ступени. Полнота наблюдения предполагает более высокий порядок наблюдения. Луман отмечает, что особенностью человеческого разума как раз является способность к наблюдению второго порядка. В то же время, именно эта способность может вести к ситуации, когда наблюдение может уже иметь дело не с реальностью, а только с наблюдениями, смешивая их с реальностью, как это происходит, например, с «реальностью массмедиа».

Наблюдатели - это не индивиды. Каждая система есть наблюдатель, который способен к различению и обозначению. Каждая социальная система есть наблюдатель, и каждая теория есть наблюдение. Системная теория - это теория, которая не просто наблюдает нечто, а наблюдает то, как происходит наблюдение и как она сама наблюдает. Луманом подчеркивается авторефлексивность социальной теории, которая отдает себе отчет, что является продуктом наблюдения общества, которое она же наблюдает. «Если есть цель понять социальную действительность, которая, кроме прочего, создает и использует теории, как «социальную систему», то эта теория не может предположить свою форму как данную или предписанную. Оно приходит к ясности через саму себя и только тем путем, что она открывает себя снова в своем предметном мире. Теории этого вида имеют самореферентное отношение к своему предмету; и это не только потому, что они сами принимают участие в выборе аспектов, с помощью которых они конституируют свой предмет; но в более радикальном смысле, что они сами проявляются как один из своих собственных предметов».

Понятие наблюдения позволяет Луману отказаться от традиционной терминологии теории познания с заложенной в ней субъект-объектной схемой. Субъект, в понимании Лумана, - это неправомерно субстантивированное понятие самореференции, которому противопоставляется в виде «объекта» субстантивированный коррелят смысловых конструкций. Вместо отношений субъекта и объекта следует говорить об отношении системы и ее окружения в наблюдении. Субъект-объектное мышление, кроме того, что мешает опознать в обществе наблюдающую систему, вынуждает принять теорию корреспонденции познания и его предмета, которая, по мнению Лумана, абсурдна, если применять терминологию теории познания к отношениям системы и окружения.

«В окружении нет ничего, что соответствует познанию; ибо все, что соответствует познанию, зависит от различений, внутри которых оно обозначает нечто как «то» или «не то». В окружении нет ни вещей, ни событий, если этим понятием должно обозначаться то, что то иное всякому иному. Даже окружения нет в окружении, так как это понятие обозначает нечто только в отличие от системы».

В теории познания Луман делает выбор в пользу «радикального конструктивизма». В познании, как и в других видах жизнедеятельности, система не может выйти за свои пределы и имеет дело только с собственными определениями. Когнитивные операции являются внутренними операциями автопоэтических систем: «Хотя мозг может быть возбужден от внешнего контакта, имеющего крайне малую величину, но он обладает операциями только для внутренних изменений состояний и с помощью нервных импульсов не может иметь контакт с внешним окружением, ни как input, ни как output. В человеке оперируют как условие его жизни и переживания бесчисленные собственные системы, которые определяют посредством собственных структур то, какие операции они осуществляют, хотя они одновременно и зависимы друг от друга». Мир наблюдения создается, как создаются любые проявления активности систем. В то же время он идентичен, но не в силу интерсубъективности сознаний, а поскольку «коммуницирующий» наблюдатель один - общество.

2.2 Эволюция общества

Классический дарвинизм выдвинул тезис о «выживании наиболее приспособленных». Этот тезис допускает обобщение как «частный случай более общего закона выживания стабильного … Мыльные пузыри стремятся принять стабильную форму, так как это стабильная конфигурация для тонких пленок, наполненных газом … Кристаллы поваренной соли стремятся принять кубическую форму, потому что при этом достигается стабильная упаковка ионов натрия вместе с ионами хлора». Такого рода тавтологическое свойство стабильности стабильного напоминает аристотелевское «естественное место», занять которое стремятся все сущности, в силу чего они и оказываются тем, что они есть, принимают свою собственную форму. Вся эволюционная теория вытекает из этой тавтологии, (даже если, в конце концов, оказывается что «подвижная», динамическая стабильность в каком-то смысле оказывается более стабильной и выигрывает в борьбе за репликацию у «косной» стабильности).

Это самое широкое - тавтологическое - понимание эволюции предполагает селекцию стабильных свойств и отбраковывание нестабильного. Так, в этой своей «архаической» форме эволюция делала возможным появление молекул, состоящих из нескольких десятков атомов, меняющих свои конфигурации посредством внешнего источника энергии. Однако вероятность появления более высоких - живых - систем при помощи такого «перетряхивания» потребовала бы времени, многократно превышающего возраст Вселенной. Такая «медленная» эволюция не выдержала конкуренции с другим возможным типом эволюции и сама оказалась отбракованной. Завершающей же стадией этой протоэволюции стало появление гетерогенной среды, «первичного бульона», содержащей такие относительно простые «блоки», как аминокислоты.

Началом эволюции нового типа стало появление гораздо более невероятной молекулы, своего рода самовоспроизводящейся матрицы, способной создавать копии самой себя из имеющихся в изобилии «блоков», содержащихся в первичном бульоне. В результате появления такого рода невероятных репликаторов эволюция уничтожила условия своего собственного возникновения, т. е. условия возможности прошлой эволюции. С появлением репликаторов в мир вошла другая форма - динамической - стабильности, для поддержания которой необходима непрерывная селекция элементов сложной молекулы, что предполагало возможность ошибки в их подсоединении, т. е. обеспечивало изменчивость или подготовило первичный эволюционный процесс - варьирование. Увеличивалось и число факторов стабильности. Способность к долговременной связанности (сохранение пространственных конфигураций) как пространственный фактор стабильности уступает место таким временным факторам как возрастание темпа самокопирования, что делало возможным большее число «отпрысков», а следовательно - победу в конкуренции некоторого более быстрого штамма. Возникает конкуренция между штаммами, эволюционным ответом на который становится появление пространственных границ (белковая оболочка клетки), а также средств пересечения и разрушения этих границ - как со стороны «внешнего врага», так и внутренне - путем создания колоний, комплексов клеток, их дифференциации и взаимодействия друг с другом. Создание сложных организмов - «машин выживания» генов - окончательно закрепило победу молекул ДНК над всеми остальными репликаторами (возможно, это были неорганические кристаллы-минералы, кусочки глины), а вместе с тем - «победу» живой материи над неживой. Гены - цепочки из блоков (нуклеотидов) четырех типов - выступают своего рода инструкциями для конструирования белковых тел. Их строительные блоки остаются неизменными, хотя под воздействием мутаций (ошибок в самокопировании) и меняют свои конфигурации: планы по строительству своих «машин выживания» (мышцы, сердце, глаз и т. д.).

Итак, первичным эволюционным механизмом живых систем является мутация - варьирование составляющих гены строительных блоков из нуклеотидов. Но и сам этот эволюционный механизм варьирования, в свою очередь, оказался подверженным варьированию и здесь мы вновь сталкиваемся с эволюцией эволюции. Само варьирование мутировало вместе с появлением полового отбора. Половое размножение сделало возможным перетасовку и перемешивание генов и генных комплексов, «отложение» генов, их «путешествие» из тел родителей в тела самых далеких потомков. Ведь в результате мейоза лишь половина хромосом «делегируется» потомкам, представляющей мозаику из перемешанных материнских и отцовских клеток. Генетическая единица - это просто фрагмент хромосомы, и чем обширнее этот фрагмент - тем меньше шансов у него сохранить свою конфигурацию или идентичность в результате мейоза. Напротив, меньшие участки хромосомы оказываются более долговечными.

Здесь важно, что мутации оказываются удачными, в первую очередь, в том случае, если гены объединяющихся субъединиц «согласуются» друг с другом, если участки генетического материала «удачно» сцепляются в рамках новой генетической единицы, т. е. отвечают внутренним условиям своего воспроизводства. И лишь потом в дело вступает селекция фенотипических признаков. Таким образом, внешний мир, окружающая природа «вмешивается» довольно поздно - после того, как невероятные мутации и невероятное копирование уже состоялись на эволюционной стадии варьирования. На этой стадии образуются кластеры обособленных генов, прочно сцепленные группы. Неразрывность и воспроизводимость подобных кластеров, которые целиком отправляются в «следующее тело» посредством мейоза (собственно, эти кластеры и есть «единые» гены), суть внутренние условия, определяющие эволюцию еще до всякой внешнего, т. е. «естественного» отбора. Эволюционная удачность мутации (варьирования) зависит от сохранения этих групп, а не от свойств отклоняемого (или нет) в ходе селекции фенотипа.

При этом у каждого такого генного комплекса имеется свой соперник, аллель, пребывающий в генофонде популяции и словно выжидающий удачного момента, чтобы в результате кроссинговера (перемешивания генов за счет разделения хромосом родительской клетки и их объединение с хромосомами другого родителя) занять место предшественника в том же самом участке хромосом отпрыска. Отношение гена и его конкурента аллеля (с другими инструкциями по созданию фенотипических свойств организма) выражает отношение актуального и потенциального. Генофонд - это, таким образом, совокупность потенциальных альтернативных кандидатов.

Итак, эволюцию на стадии варьирования определяет сочетаемость генов еще на генном уровне, а затем - выживаемость эмбриона и развития организма, безотносительно к внешнему миру. Речь идет о структурной согласованности генов: скажем, ген острых резцов (у хищника) должен сопутствовать гену кишечника, способного переваривать мясо, а ген плоских перетирающих зубов (у травоядного) должен сочетаться с геном гораздо более длинного кишечника и другим биохимическим механизмом переваривания. Такая сочетаемость генов, очевидно, не зависит от внешнемировых условий.

За эту мысль впоследствии ухватывается Луман применительно к эволюции коммуникаций, варьирование в которых, в свою очередь, является делом самой системы и не зависит от «интервенций» из внешнего мира. Итак, мы приблизились к тем постулатам биологической эволюционной теории, которые Луман положит в основу эволюционного подхода к обществу.

Во-первых, варьирование (изменчивость) не зависит от селекции, является случайным, и именно это, как пишет Луман, «освобождает порядок вещей от всякой связи с источником происхождения, от формоопределяющего первоначала». Три эволюционные функции не зависят друг от друга. Причем Луман настаивает на том, что такое определение эволюции является критериальным для всех эволюционных теорий. Селекция (полагаемая в качестве естественного, т. е. природного, а значит «внешнемирового» отбора), в свою очередь, не является преимущественно внешним, а скорее внутренним фактором, зависит от ко-эволюции структурно-сопряженных систем.7 «С системно-теоретической точки зрения, варьирование и отбор рассматриваются как «внутренние движущие силы» (sub-dynamics) комплексной системы», «больше нет смысла сохранять это распределение на внутренние (вариация) и внешние (селекция) факторы» - пишет Луман.

Во-вторых, возникает понимание, что эволюция системы вовсе не приводит к более эффективной приспособленности (к внешнему миру) одних систем сравнительно с другими. Соответственно, и понимание общества (= коммуникативной деятельности) как адаптивно-адаптирующей активности полагается устаревшим.

В соответствии с указанными основаниями общей эволюционной теории возникает вопрос о том, что же является аналогом гена в обществе, а что является его машиной выживания?

Луман пишет: «Об эволюции же социальной системы общества, напротив, можно говорить лишь в том случае, если рассматривать не живую, а коммуникативную систему, которая в каждой своей операции воспроизводит смысл, предполагает знание, черпает из собственной памяти, использует формы культуры».

Возникает вопрос и о том, существует ли социальный аналог эволюции самих эволюционных функций, скажем, что-то похожее на механизмы интенсификации варьирования, каковым стало половое размножение, усилившее изменчивость в сфере живых систем? Уже половое размножение и, соответственно кроссинговер на биологическом уровне ставит много вопросов.

Функция разделения полов, очевидно, состоит в создании так называемого variety pool, появления сложностности, избыточности варьирующихся элементов, ведь ген и его аллель не могут сразу занять свои места в хромосомах. По мнению Лумана, и в обществе существуют аналогичные механизмы ускорения варьирования. И в социуме возникают «дополнительные структуры для накопления и ускорения варьирования (подобно тому, как в эволюции жизни биохимические мутации дополняются бисексуальным воспроизводством). В общественной эволюции это осуществляется двояким образом: благодаря такому средству распространения коммуникации как письменность и с помощью усиления потенциала конфликтов и толерантности к конфликтам в обществе (или другими словами: благодаря отказу от экстернализации всех конфликтов, как это было характерно для сегментарных обществ).

Тот факт, что письменность используется как средство распространения коммуникации (а значит, не только с целью записи), привносит с собой двойной эффект: коммуникация может оказывать воздействия на больших пространственных и временных дистанциях и высвобождается из-под давления интеракции, т. е. получает большую свободу как в производстве (написании), так и в восприятии (прочтении). Более широкое распространение создает возможность одним изменением производить множество изменений, причем - необозримое множество».

Таким образом письменность делает возможным операционализацию конфликтов (отклонения коммуникаций, свободу сказать «нет»), а тем самым, в конечном счете - варьирование и диверсификацию систем коммуникаций. Письменность в сфере коммуникаций (и особенно, книгопечатание, а затем и электронные медиа) оказываются в каком-то смысле функциональным эквивалентном полового размножения, дополняющего и расширяющего механизмы варьирования (мутационных генетических изменений) в сфере живых систем.

Письменность словно осуществляет «скрещивание» различных коммуникационных стратегий, дискурсов и как следствие - трансформацию семантик: переход от однозначно-определяемого выбора (селекции) неделимой, морально-фундированной опции Стабильного, Единого, Благого, Истинного, Совершенного, Центрального, Прошлого к независимым друг от друга и от морали семантикам автономных систем: «справедливости» права, «легитимности» власти, «доказательства» истины, «недостатка» денег, «красоты» искусства, «страстности» (= спонтанности) любви и т. д. Разрушением целостности господствующей семантики обусловлена эволюция эволюции (эволюция эволюционных функций), выражающаяся в частности в гипертрофии одной из эволюционной функций, а именно - функции варьирования. Возникает даже особая социальная система массмедиа, специализирующаяся на внедрении, мгновенной критике и отклонении новых дискурсов и семантик.

Согласно Луману, общество (причем теперь нужно говорить о мировом обществе) - это совокупность всех потенциально возможных коммуникаций, в том числе и отклоняющихся, и не реализовавшихся, а только ждущих своего часа. Как мы видели, так же обстоит дело и с генофондом, который включает как реализовавшиеся гены, так и их конкурентов за место в хромосомах. Кроссинговер и половое размножение делают возможным перетасовку генов. Письменность, книгопечатание обеспечивают функционально-аналогичный процесс для коммуникаций, создают коммуникативный генофонд (= язык как медиум коммуникации), своеобразный бульон, среду, внутренний внешний мир социального гена. Те из генов (т. е. из возможных вербальных выражений), которые получили свою коммуникативную актуализацию, приобретают форму по отношению к медиуму, способны образовывать системы - своего рода фенотипы, «машины выживания» для коммуникаций. Коммуникативные смыслы вечны, их логика организует вокруг себя социальные системы как «машины выживания» смыслов, реплицирующие одни и те же, одинаково направленные, т. е. воспроизводящие один и тот же смысл, коммуникации.

Поначалу эти «машины выживания» смыслов обеспечивали лишь пространственные границы коммуникаций. Так обстояло дело в интеракциях - простейших социальных системах примитивных обществ, которые определяли себя пространственно, через пространственную взаимопринадлежность (соприсутствие) участников коммуникации.

Существенное различие в животной и социальной эволюции заключается в том, что последняя гораздо более вариативна. Ведь и сама эта изменчивость в коммуникации становится фактором эволюции. Инновация в животной эволюции, скажем, как следствие спаривания особей разных видов всегда несет высокую вероятность стерильности (мул в помете лошади и осла стерилен, хотя самка затрачивает огромное ресурсы для его вынашивания), между тем как социальная эволюция благодаря обособившейся эволюции идей «проглатывает» больше нового, отбрасывает больше старого, не опасаясь генетических потерь. Ведь то, что единожды было записано - ныне существует в виде многочисленных «копий». Эти копии «переносят» и сохраняют социальные гены.

Гены для эволюции общества - это, как мы увидим ниже, смысловые ожидания коммуникации, принимающие форму того или иного слова или вербального выражения со всем множеством его «отнесений». Скажем, поначалу представлялось невероятным ожидание того, что за деньги, предложенные за товар, можно будет его забрать. Слово или символический код деньги, среди прочего, как раз и выражает подобное ожидание. Коммуникация же выступает своего рода фенотипом, т. е. языковой конструкцией, последовательностью высказываний, ориентированных на этот обобщенный вербальный символ, коммуникативный код, обеспечивающий единство всей системы коммуникаций. Магическое слово деньги (конечно, при их фактическом наличии) оказывается как бы катализатором огромного количества - самих по себе эволюционно-невероятных коммуникаций (продаж, кредитов, покупок и т. д.). Генерализированный символ деньги - это кратчайшая всеобщим образом ожидаемая инструкция по конструированию экономических коммуникаций: если есть деньги, надо покупать у того, у кого нет денег; если нет денег, надо продавать тому, у кого есть деньги.