Позитивизм в современной социологии

Другим показателем «естественности» общественных явлений Ландберг считает саму возможность их объективно-научного исследования. Пожалуй, этот принцип занимает главенствующее положение в обосновании Ландбергом возможности применения естественнонаучного подхода в социологии. Однако субъективно-идеалистическая трактовка процесса познания в значительной мере подрывает рациональные аспекты натуралистического подхода Ландберга. Гносеологической основой его социологической концепции послужила заимствованная им у Дж. Дьюи биолого-натуралистическая концепция познания как процесса взаимодействия организма с окружающей средой. Исходные гносеологические постулаты взглядов Дж. Ландберга - трактовка опыта как совокупности реакций организма на окружающую среду и положение о том, что непосредственными данными науки выступают символы, обозначающие эти реакции, - есть не что иное, как парафраз основных положений логики исследования Дж. Дьюи. Американский социолог целиком разделял субъективно-идеалистическую точку зрения Дьюи, что объект познания дан лишь в познавательном акте, а само его существование есть результат определенного взаимодействия организма со средой. «Единственно философская позиция, совместимая с наукой, - категорически утверждает Ландберг, - состоит в постулате, признающем существование только того, что воспринимают наши чувства… Явления существуют для тех организмов, которые реагируют на данные изучаемые стимулы, и не существуют для тех, которые на них не реагируют». Здесь Ландберг по примеру Дж. Дьюи воспроизводит, правда, в несколько модифицированном виде, идею «принципиальной координации» Маха и Авенариуса. Таким образом, натурализм Ландберга в основе своей являлся субъективно-идеалистическим, хотя у него встречаются отдельные стихийно-материалистические суждения, так как он не мог целиком игнорировать реальную научную практику естествоиспытателей, откуда заимствовал свою методологию.

Прагматистская эпистемология лежит в фундаменте методологических установок Дж. Ландберга. Защищаемый им oпepaционалистский подход к формированию социологических понятий - прямое следствие идеалистической гносеологии, отрицающей объективное содержание научного знания. Выдвинутое им требование квантификации социологических данных оформилось под влиянием прагматистского принципа полезности: раз метод математического описания доказал свою полезность в естественных науках, то следует его использовать и в социологии. Важнейшим компонентом социологической концепции Дж. Ландберга служит также бихевиоризм, взятый в его радикальном (уотсоновском) варианте, отрицательно относящийся к изучений Субъективных состояний человеческой психики и сводящий поведение человека к механическим реакциям на стимулы внешней среды. Американский социолог ошибочно считал, что развитие социологии как объективной науки непременно предполагает изгнание из нее любых суждений, относящихся к субъективным аспектам человеческой жизнедеятельности (мотивы, стремления и т.д.). он не сомневался в том, что со временем эти понятия окажутся «флогистоном социальной науки». Ратуя за развитие «социальной технологии» и правильно указывая на большие возможности эмпирического исследования общественной жизни, он тем не менее догматически истолковывает сам научный метод, сводя его сущность к изучению непосредственно наблюдаемого. Узкий эмпиризм подхода Дж. Ландберга к исследованию социальных явлений не позволил ему, в частности, правильно оценить перспективы развития метода шкалирования, открывающего возможность объективного изучения внутренних психических состояний человека.

Операционализм, квантификация, бихевиоризм, часто называемые центральными методологическими принципами концепции Дж. Ландберга, выполняли в ней в действительности подчш-ненную роль, выступая в качестве атрибутов «естественнонаучной» социологии. Поскольку идеалом научного познания он считал современную физику, то и истолкование Ландбергом социального познания было физикалистским. В его теории можно встретить немало понятий из арсенала прежних механицистских, или «энергетических» концепций, таких, как «социальная энергия», «социальный атом» и др. Но учитывая ошибки социологов прошлого, подменявших социальные закономерности физическими, он становится на путь эвристического, т.е. вспомогательного, использования понятий и принципов физической науки. Дж. Ландберг неоднократно указывал, что физикалистское истолкование социальных явлений «не решает социологических проблем, но оно намечает лишь понятийную рамку, внутри которой происходит оценка социальных явлений». Подчеркивая эвристические возможности использования в социологии методологических приемов и понятий физических наук, Ландберг не см: ог убедительно раскрыть их познавательную ценность, так как не видел качественного своеобразия социальных явлений и стоял на точке зрения инструменталистского истолкования научного знания.

Дж. Ландберг был убежден в том, что социология должна использовать для анализа и описания изучаемых объектов концептуальную схему, выработанную в современной физике. По этой причине он отрицал специфику методов социального познания, на чем настаивали сторонники интерлретативной социологии. Поведение человека, бегущего от разъяренной толпы, и полет листка бумаги, гонимого ветром, по мнению Ландберга, это однопорядковые явления, так как оба они могут быть объяснены в терминах одной и той же системы координат, «описывающей движение тел в поле сил». Согласно его точке зрения, в социологии уже начинает создаваться концептуальная схема, аналогичная схеме анализа физической науки. Так, аналогом физического понятия «поле сил», с точки зрения которого истолковывается движение любого материального объекта, является введенное в социологию понятие «ситуация». Ближайшая задача социологов как раз заключается в том, чтобы анализировать поведение человека в ситуации безотносительно к его внутренние состояниям, т.е. точно таким же образом, как это делается в физике. Попытка распространить принятые в физической науке методы анализа на область социального познания послужила для Ландберга основной предпосылкой для восприятия бихевиористских идей: он полностью отождествляет поведение человека с механическим перемещением физических объектов в пространстве и времени. «Мы будем рассматривать все социетальные явления с динамической точки зрения… как интерпретируемые внутри той же самой понятийной рамки, которая принимается к описанию любого типа поведения. То есть мы будем рассматривать его как движение внутри поля сил во времени. Наблюдаемые вариации поведения будут рассматриваться как функции энергии, определяемой здесь, как и в других науках, в терминах изменяемого количества движения».

Итак, по мысли Ландберга, «поле сил» образует главную концептуальную схему для всех естественных наук, включая социологию. Поэтому с естественнонаучной точки зрения социология должна изучать лишь «открытое» поведение людей, т.е. непосредственно наблюдаемое и описываемое в терминах, поддающихся измерению и квантификации. Ландберг отвергает как не отвечающую духу науки любую понятийную систему координат, использующую термины вроде «мотивов», «целей», «инстинктов» и т.д., ибо их нельзя зафиксировать с позиций внешнего наблюдателя.

Дж. Ландберг был убежден в том, что социология постепенно перейдет на рельсы естественной науки. Признаки усиления естественнонаучного подхода в социологии он усматривал в распространении эмпирических методов исследования, заимствовании методологических приемов естествознания, использовании в социологии терминологии современной физики и др. В полном соответствии с инструментализмом Дж. Дьюи он полагал, что научные понятия не отражают объективно существующих свойств предметов, а являются удобными средствами описания и анализа изучаемых явлений. Инструменталистское истолкование научного познания позволило Ландбергу распространить категории и понятия физической науки на область социального познания. Согласно его точке зрения, понятия современной физики (атом, электрон, квант и др.) обозначают не реальные объекты, а условные единицы наблюдения, поэтому с равным правом их можно использовать и в химии и в социологии.

Что же дает использование физикалистской терминологии в социальном исследовании? Сам Ландберг был уверен в том, что интерпретация социологических проблем в терминах физической науки должна помочь более строго выделить область социологического исследования, уточнить и систематизировать существующие термины и, наконец, сформулировать некоторые полезные для социологии гипотезы. Однако в действительности результаты анализа Ландбергом социологии с позиций физикалистской методологии оказались довольно скромными. Так, он приходит к выводу, что предметом социологического исследования должны быть три области общественных явлений - социетальные процессы, социетальная структура и их временные аспекты, связанные с социальными изменениями. Что же касается уточнения социологической терминологии, то в соответствии с принципами операционализма и бихевиоризма он в основном настаивал на элиминации понятий, относящихся к субъективным аспектам человеческого поведения. Как отмечал Н.С. Тимашев, в своей книге «Основы социологии» Ландберг обсуждает те же проблемы, что и большинство социологов, и, стало быть, ничего принципиально нового не вносит в решение социологических проблем. Фактически так оно и есть: Ландберг широко оперирует данными современной социологии, а их физикалистская интерпретация предпринимается в общем-то ради одной главной цели - показать во что бы то ни стало сопричастность социологии естественным наукам.

Нельзя сказать, что физикалистский подход Ландберга к анализу проблем социального познания совсем не принес никакой пользы. В этом имелся один позитивный момент: внедрение в социологию естественнонаучной методологии имплицитно влекло за собой распространение стихийно материалистических воззрений, свойственных естествоиспытателям, и играло определенную роль в борьбе с различного рода идеалистическими и волюнтаристскими представлениями о природе социальной действительности. Но эти рациональные аспекты ландбергской методологии находились в полном противоречии с принятым им инструменталистским подходом и потому не могли быть плодотворно реализованы. Например, определяя социальную деятельность как специфический способ трансформации энергии, Ландберг обращает внимание на детерминацию поведения человека реальными материальными факторами. По его мнению, оно не происходит по произволу, не является актом «свободной воли», как считают многие представители идеализма в философии и социологии. Здесь проявляется свойственная позитивизму тенденция критики субъективно-идеалистических взглядов, правда, тенденция весьма непоследовательная и противоречивая. Апеллируя к стихийно материалистическим установкам естественнонаучного познания, позитивизм тем самым предохранял буржуазную социологию от перманентного сползания к субъективному идеализму.

В то же время, продолжая намеченную еще В. Парето позитивистскую традицию критики причинности, Дж. Ландберг, ссылаясь на данные науки, настаивал на том, что социология должна заменить поиск причинности анализом функциональных взаимосвязей. При этом Ландберг прямо заостряет свои выводы против теории исторического материализма. Истолковывая марксистскую теорию общественного развития в духе вульгарно-экономического детерминизма, он обвиняет ее в догматизме и, отвергая саму возможность выяснения основополагающих причин социального развития, заявляет о том, будто «экономическая интерпретация» истории не совместима с научным мировоззрением. Непонимание Ландбергом научного значения марксистской теории общества лишний раз свидетельствует о том, что его собственная натуралистическая позиция была крайне одностороней и метафизической, весьма далекой от научно-материалистического понимания социальной действительности.

Подобно другим позитивистам, Ландбергу не удается реализовать принцип натуралистического монизма, более того, он впадает в этом вопросе в неразрешимое противоречие. С одной стороны, Ландберг заявляет, что экспериментальные данные всех наук тождественны, ибо в равной мере являются «физическими», представляя собой реакции организма на окружающую среду. С другой стороны, он, как и многие буржуазные социологи, признает специфические черты человеческого поведения, складывающиеся из процесса речевой и знаковой коммуникации, и, таким образом, противореча своему исходному постулату, рассматривает социальное поведение в качестве особого типа реакции организма. Указывая на возможность объективного изучения символов и символического поведения, Ландберг видит в этом доказательство их «естественности», предметности, однако при этом смысловые аспекты человеческой деятельности в сущности лишаются своего субъективного, внутреннего значения, ибо отождествляются с вербальным поведением.

Концепция естественнонаучной социологии Дж. Ландберга продолжает традиции социального механизма. Однако теория Ландберга обладает рядом особенностей: так, он подчеркнуто избегает психологического редукционизма и номинализма, настаивая на том, что объектом социологического изучения могут быть только коллективы, а не индивиды. Но фактически ему не удается избежать редукционизма, ибо многообразие социальной жизни сводится им только к пространственно-временным реакциям на стимулы внешней среды и социальная личность как таковая отсутствует в его концепции. В рамках позитивистской концепции Дж. Ландберга в принципе не может быть сформулирована обобщенная социологическая теория, так как ее понятия и принципы в силу их абстрактного характера заведомо не могут удовлетворить критериям операционализма и верификации. Признавая социальную группу основным объектом изучения и наряду с этим отвергая возможность теоретического познания общества как целостной системы, Ландберг в сущности предлагает новую версию «социального атомизма», где исходной первичной социальной молекулой выступает уже не индивид, а социальная группа. Продолжая традицию теорий социального механицизма, он рассматривает общество в качестве механического агрегата, состоящего из отдельных социальных групп, связанных между собой определенными физическими силами, наподобие притяжения, отталкивания, диффузии и т.п.

Попыткой конкретной реализации методологических рекомендаций Дж. Ландберга явилась математическая теория С. Додда, так называемая S-теория. Следуя Ландбергу, он основывает свою концепцию на прагматизме, бихевиоризме и операционализме. Целиком принимая идею формирования социологии по канонам физической науки, С. Додд пытается разработать понятийную систему координат, при помощи которой можно в операциональных терминах описывать и анализировать любые социальные ситуации. В качестве основных компонентов своей формализованной системы он выдвигает четыре фактора: время (Т), пространство (L), население (Р) и индикаторы изменений (I). Главные понятия своей теории он определяет по аналогии с понятиями классической механики. Так, население рассматривается им как аналог «физической массы», социальная сила определяется по аналогии с механической силой и т.д. В последних работах он стремится уточнить свою теорию путем интерпретации социального взаимодействия под углом зрения закона притяжения Ньютона.

Как отмечает В. Кэттон, С. Додд ближе других подошел к реализации давней мечты позитивистов - созданию социальной физики, но не совсем верно интерпретировал вторую и третью аксиомы движения Ньютона. С точки зрения последовательного физикализма вполне вероятно, что С. Додд допустил такого рода ошибки, однако действительная причина неудачи его теории (которая была отвергнута большинством американских социологов), конечно, лежит гораздо глубже. Ошибочность исходных позитивистских натуралистических принципов теории Додда не только предопределила фиаско его концепции, но и в немалой степени отразилась на идее применения методов математического моделирования социальных явлений. Последующее развитие математической социологии пошло по линии отказа от грубых физикалистских аналогий и натуралистического подхода в целом.

Известно, что идеи физикализма имели широкое хождение среди многих участников Венского кружка. В качестве одной из важнейших задач их методологической программы выдвигалась интеграция всех научных дисциплин с помощью универсального языка физики. Наиболее активные пропагандисты физикализма (Р. Карнап и О. Нейрат) не только считали язык физики (вещный язык) средством создания унифицированной науки, но и рекомендовали его наряду с бихевиористским подходом в качестве основного метода формирования общественных наук. Несомненно, что в главном и основном методологические принципы позитивистского натурализма Дж. Ландберга шли в русле идей представителей логического позитивизма Венского кружка. Хочется отметить, однако, одну интересную особенность. Представители логического позитивизма, в частности О. Нейрат и Р.Э. фон Мизес, проявлявшие интерес к проблемам социального познания, в отличие от Ландберга скептически относились к требованию квантификации социологических данных и критиковали эмпирический уклон американской социологии.

Обращает на себя внимание близость воззрений Ландберга и логических позитивистов по вопросу об общественно-практической роли социального знания. Обе стороны указывали на «социальную инженерию» как возможно наиболее полную реализацию практического потенциала позитивистской социологии. Некоторые участники Венского кружка (Нейрат в первую очередь и в меньшей степени фон Мизес) с симпатией относились к марксизму и всерьез считали, что они развивают физикалистскую социологию на материалистической основе. Последовательное противопоставление политических установок позитивизма марксистскому учению провел К. Поппер. Для него «социальная инженерия» - не только эффективное средство решения злободневных проблем капиталистического общества, но и политический противовес марксистской концепции революционного переустройства буржуазного общества. Безосновательно обвиняя марксистскую теорию в профетизме, «эссенциализме» и прочих грехах, К. Поппер выступил в защиту политической практики оппортунизма, обнажив тем самым идеологические корни позитивизма. «Беспристрастность», «объективность», «нейтральность» позитивистской социальной науки на деле оказываются утонченным способом апологетики капиталистического общества.

Одной из последних версий физикалистской социологии явилась концепция В. Кэттона, в которой предпринимается попытка последовательной реализации аксиом Ньютона применительно к сфере социального познания. Главную ошибку своих многочисленных предшественников он усматривает в том, что они довольствовались поверхностными аналогиями между социологией и физикой и не осознали до конца реального методологического значения для социальной науки ньютоновской механики. Согласно его мнению, только адекватная интерпретация в социологии аксиом движения Ньютона может обеспечить развитие ее как естественнонаучной дисциплины и привести к окончательному устранению «анимистических» взглядов, отстаивающих уникальность предмета и методов социальной науки.

В его собственной формулировке первая социологическая аксиома имеет следующий вид: «Каждый социальный образец деятельности проявляет себя в конкретных, постоянно воспроизводимых действиях определенного ранга до тех тор, пока некоторая социальная сила не изменит этот образец действий». Аналогичным образом формулируются и две остальные аксиомы, также воспроизводящие логику ньютоновских принципов движения. Методологическую ценность этих аксиом для социологии В. Кэттон видит в том, что они нацеливают социолога на исследование источников изменения, взаимосвязи и взаимообусловленности различных социальных явлений. Подобная постановка вопроса обладает рациональным смыслом, но для этого вовсе не обязательно облекать основные принципы в физикалистскую терминологию. В стремлении Кэттона перенести в социологию методы физической науки проглядывает желание внедрить в сознание буржуазных социологов некоторые принципы стихийно-материалистического и стихийно-диалектического мировоззрения естествоиспытателей. Такого рода попытку нельзя не приветствовать, но вместе с тем она свидетельствует о методологической беспомощности буржуазной социологии, которая за многие десятилетия своего существования не смогла выработать единой и устойчивой системы методологических принципов.

Принимая ряд идей философии американского натурализма, В. Кэттон стремится преодолеть узость взглядов современного социологического позитивизма. В частности, он указывает на возможность изучения «ненаблюдаемых» сущностей, в том числе субъективных аспектов человеческого поведения. Методологическая платформа В. Кэттона гораздо шире и плодотворней, чем предшествующие позитивистско-натуралистические концепции, она в большей мере учитывает реальную исследовательскую практику. Но его натуралистическая теория проникнута духом механицизма. Так, он выступает против функционального объяснения, считая единственно научным причинный подход, отстаивает правомерность редукционизма в социальных науках, ратует за усиленное внедрение в социологию терминологии современной физики. В натуралистической концепции В. Кэттона ощутимо присутствует стремление перенести акцент с эмпиризма на натурализм (существенно модифицированный), и все же это не избавляет социологический позитивизм от его принципиальных недостатков - односторонности, метафизичности. неспособности раскрыть специфические законы социальной жизни.

4. От радикального позитивизма к неонатурализму: структурный функционализм

социология неопозитивизм физикализм функционализм

Позитивистский натурализм Дж. Ландберга и его сторонников способствовал усилению эмпирического направления буржуазной социологии. Однако свойственное 'позитивизму негативное отношение к теории служило тормозом развитию американской социологии. В конце 40-х годов в социологии США ясно обозначается тенденция усиления интереса к теоретическим исследованиям. Обращение к теории было вызвано не только очевидным кризисом эмпиризма, но и насущной потребностью создания новых идеологических концепций, отражающих новую социально-политическую обстановку, связанную с вступлением капиталистических стран в эпоху НТР. Одной из причин перемещения центра теоретической социологии из Европы в США явился тот факт, что капиталистическая Америка раньше других стран вступила в период НТР и перед социальной наукой была поставлена задача разработать новые идеологические доктрины, отражающие ведущую роль США в капиталистическом мире.

Такого рода теоретическим направлением становится структурный функционализм, разработанный в ряде работ ведущих американских социологов послевоенного периода - Т. Парсонса, Р. Мертона, К. Дэвиса, М. Леви и др. Представители этого течения воскрешают некоторые принципиальные идеи позитивистского органицизма, хотя непосредственным предтечей социологического функционализма явились концепции британских социал-антропологов А.Р. Рэдклифф-Брауна и Б. Малиновского. Но структурный функционализм, возникающий в лоне эмпирически ориентированной социальной науки, значительно отличался от теорий позитивистского органицизма. Кратко говоря, суть этих различий состоит в следующем: во-первых, вместо понятия органической системы вводится более абстрактное обобщающее понятие системы, общество и составляющие его социальные группы рассматриваются как типы социальной системы. Во-вторых, функционализм отвергает свойственный концепциям органицизма редукционизм, подчеркивает специфику социального. Современные функционалисты заимствуют из биологической науки главным образом методологические принципы, используя их с эвристической целью как полезный инструмент анализа специфических социологических данных.

Отмеченные особенности структурного функционализма дают основания относить его к неонатурализму в социологии, несмотря на то что сами его представители настаивают на принципиальном отличии предмета изучения социологии от природных явлений.

Под неонатурализмом мы понимаем концепцию, основывающуюся на принципах методологического натурализма, признающую определенные черты сходства между природным и социальным, и наряду с этим подчеркивающую некоторые специфические аспекты, присущие социальным явлениям. Предшественником неонатурализма в социологии явился Э. Дюркгейм.

Акцент на специфике социального отличает социологический функционализм от функционалистских концепций социальной антропологии, где сильно давали о себе знать «родимые пятна» теорий позитивистского органицизма - натурализм и редукционизм. Так, А.Р. Рэдклифф-Браун рассматривал социальную систему как особый тип естественной системы, а социальную антропологию считал «естественной наукой об обществе». Что касается теории Б. Малиновского, то она являлась откровенно редукционистской, так как в ней возникновение и функционирование социальных институтов ставилось в прямую зависимость от врожденных, биологических потребностей человека. Говоря о связи социологического функционализма с неонатурализмом, мы имеем в виду прежде всего его приверженность канонам методологического натурализма. Об этом неоднократно заявляли представители структурного функционализма. Для иллюстрации сошлемся на высказывание признанного главы этой школы Т. Парсонса: «Сейчас, когда достигнута необходимая автономия социологии от биологии, эти науки могут разделять общую концептуальную рамку, ибо социологические явления лучше всего могут быть поняты как находящиеся «в природе» в самом широком смысле, а не как противостоящие ей».

Широко известно, что теория структурного функционализма возникала как реакция на засилье эмпиризма и позитивизма в буржуазной социологии. Гораздо реже обращают внимание на тот факт, что функционализм разделял с позитивизмом ряд общих гносеологических установок и фактически выступал одним из течений внутри широкого позитивистского движения буржуазной социологии. Представители структурного функционализма, открещиваясь от крайностей позитивистского физикализма (бихевиоризм, квантификация) и плоского эмпиризма, целиком не отвергали эмпирический подход. Стремясь осуществить синтез теоретических и эмпирических исследований, приверженцы функционализма терпимо относились к эмпиризму, подчеркивая при этом первоочередность создания общей социологической теории. Структурный функционализм также сближает с позитивизмом общая ориентация на методологию естествознания, но первый в отличие от последнего принимает лишь наиболее общие каноны «научного метода», такие, как объективность социального исследования и «свобода от ценностей», инструменталистское понимание роли научного знания. По сравнению с радикальным позитивизмом, стремящимся использовать методологию развитых физических наук, функционализм ориентируется на понятийные средства биологии, поскольку эта дисциплина считается «ближайшей соседкой социологии в содружестве наук». Тем не менее эти нюансы в отношениях между структурным функционализмом и позитивизмом не подвергают сомнению близость их гносеологических установок.

Вместе с тем ведущие представители функционализма неоднократно заявляли о том, что физические теории служат для социологии идеалом научного познания, но в настоящий момент их невозможно реализовать в сфере социального познания и потому, дескать следует принять в качестве альтернативы метод структурно-функционального анализа, являющийся первой ступенью на пути построения «системы динамически взаимосвязанных переменных».

Поэтому когда функционалисты заявляют о том, что их подход противостоит позитивизму (имеется в виду, конечно, радикальный позитивизм), то под этим подразумевается прежде всего различное понимание стратегии формирования социологического знания. Если первые подчеркивают роль теории в социальном познании, то вторые настаивают на приоритете эмпирических данных, но оба эти подхода в конечном счете ориентируются на методологию естествознания.

Возникновение структурного функционализма не только означало выдвижение новой модели общественных явлений, но и являлось определенным «перераспределением сил» внутри позитивистского направления буржуазной социологии. Неспособность позитивизма с помощью эмпирического подхода построить эффективную систему социологического знания вызвало перемещение акцента с эмпиризма на методологический натурализм, как возможно более плодотворное средство концептуализации социальных явлений. Итак, возникновение функционализма свидетельствовало о перемещении центра тяжести внутри позитивистской социологии от радикального позитивизма к неонатурализму. Вопрос о степени влияния методологического натурализма на различные концепции структурного функционализма - большая и самостоятельная тема. В данном разделе основное внимание будет уделено проблеме: в какой мере воспринятые структурным функционализмом постулаты естественнонаучной методологии повлияли на содержательное истолкование социальных явлений, специфику которых его представители постоянно подчеркивают. Действительно ли структурно-функциональный метод «нейтрален», безразличен к изучаемым социальным явлениям, как об этом заявляют представители современного натурализма в социологии. Проще говоря, в какой мере удалось структурному функционализму совместить признание специфики социальной реальности с принятием общих канонов естественнонаучного подхода?

Первое, что бросается в глаза при ознакомлении с различными функционалистскими концепциями, - это концентрация внимания на изучении механизмов и структур, обеспечивающих стабильность и «выживаемость» социальной системы. Более того, сама специфика социологического видения социального мира отождествляется с анализом социальных структур и механизмов, обеспечивающих «социальный порядок», т.е. равновесие и согласованное взаимодействие различных подсистем общественной жизни. Современный функционализм в буржуазной социологии, подобно позитивистскому органицизму, исключает из своего рассмотрения социальные антагонизмы и противоречия, относя их к сфере социальной патологии, поскольку они нарушают состояние социального равновесия. Таким образом, по своей идеологической направленности функционализм является апологетической концепцией, которая противопоставляет себя марксистской теории общественного развития, раскрывающей антагонистический характер капиталистической системы.

Крен в сторону изучения стабильных аспектов социальной системы происходит в структурном функционализме вследствие введения в теорию понятия «функции», используемого здесь по преимуществу в биологическом значении этого термина. Под функцией какого-либо социального элемента обычно понимается его вклад в поддержание устойчивости и регуляции целостной системы. Введение понятия «функции» в социологический анализ нацеливало исследователя на изучение законов функционирования социальных систем, но наряду с этим оно вело к искаженному восприятию отдельных сторон социальной действительности. Функциональный анализ, взятый в отрыве от других процедур научной методологии, в частности от причинно-генетического подхода, приобрел в структурном функционализме самодовлеющее значение и в результате привел американских социологов к абсолютизации стабильных и устойчивых аспектов общественных систем. Отметим, что другая категория функционального подхода - понятие «структуры», также сформировавшееся в социологии под влиянием естественнонаучного знания, не закрывала возможности изучения проблем, связанных с социальными конфликтами и изменениями. На это, между прочим, обращал внимание А.Р. Рэдклифф-Браун, немало сделавший для популяризации данного понятия в социальных науках. Структуралистские допущения, т.е. предположения о существовании в общественной жизни относительно устойчивых, системно упорядоченных и повторяющихся явлений, служили важнейшей онтологической предпосылкой функционалистской концепции. Распространение системно-структурных представлений на область

общественных процессов, несомненно, явилось позитивной стороной методологии структурного функционализма, выступившего против идеалистических, номиналистических взглядов, связанных с традицией «понимающей» социологии.

Насколько последовательно сумели сторонники структурного функционализма провести объективный взгляд на социальные явления? Стремясь отстоять специфику социальных явлений, традиционно сводившуюся к признанию необходимости изучения субъективных аспектов человеческого поведения, функционалисты столкнулись с серьезными проблемами в реализации выдвигаемых ими требований объективного подхода. Эти затруднения явились следствием внутренней противоречивости их социологической концепции. Для освещения данного вопроса обратимся первоначально к рассмотрению общей социологической теории Т. Парсонса, являющейся, по общему признанию, самой крупной и влиятельной концепцией структурного функционализма. Эта теория представляет интерес еще и потому, что при ее создании сознательно выдвигалась задача сочетания анализа субъективной и объективной сторон общественных явлений, и, стало быть, ее рассмотрение во многом прояснит поставленный вопрос.

Т. Парсонс рассматривает функциональный подход в качестве средства социологического анализа, позволяющего переместить исследовательский фокус с социально-психологического уровня на уровень анализа социальных институтов и крупномасштабных систем. Т. Парсонс отмечал при этом важность сохранения «точки зрения актора» (субъекта действия). Такой подход, по его мнению, дает возможность отграничить социологическую теорию от бихевиористских концепций, исключающих из рассмотрения субъективные аспекты поведения. Осуществлению этой цели способствовала разработанная Т. Парсонсом «волюнтаристская теория социального действия», в которой им была предложена модель анализа действия с учетом как его субъективных аспектов (мотивы, стремления и т.д.), так и внешних детерминант (нормы, ценности). Сопричастность теории действия Т. Парсонса традициям «понимающей» социологии (особенно веберовскому подходу), подчеркивающей значение анализа мотивационно-смысловой структуры личности, не подлежит никакому сомнению, и в свое время (40-50-е годы) эта теория нередко противопоставлялась позитивистским, бихевиористским концепциям.

Однако по мере развертывания Т. Парсонсом структурно-функционального подхода и окончательного перемещения исследовательского интереса к анализу социальных систем в его теории закономерно усиливается объективистская тенденция, что накладывает заметный отпечаток на трактовку субъективных аспектов человеческого поведения. В работах 50-х годов Т. Парсонс и его сотрудники формулируют новую «систему координат» для анализа процессов социального взаимодействия. Это так называемые четыре обобщенных условия социального эквилибриума (равновесия), три из которых совпадают с известными ньютоновскими аксиомами движения. Обращение Парсонса к физикалистским принципам анализа дало повод Дж. Ландбергу заявить, что Парсонс целиком принял позитивистско-натуралистический подход и «вернулся в колыбель позитивизма». Независимо от того, насколько последовательной была интерпретация сторонниками Парсонса аксиом Ньютона, можно сказать, что в этот период окончательно утверждается объективно-детерминистский взгляд на природу социальных отношений, тогда как прежде Т. Парсонс настаивал на преимуществе «волюнтаристской» точки зрения.

Считая вслед за Дюркгеймом и Рэдклифф-Брауном важнейшими функциональными предпосылками социальной системы выживание, сохранение и стабильность, Т. Парсонс сосредоточивается на анализе процессов интеграции личности, социальной системы и культуры. Эта тема занимает одно из центральных мест в его основополагающей работе «Социальная система» (1951). В ней поведение индивида рассматривается уже не как частично обусловленное внешними нормами и ценностями, а как целиком обусловленное культурными и нормативными элементами. «Волюнтаристский» аспект деятельности личности значительно сужается и сводится к выбору альтернативных типов действий в рамках общего приспособления к господствующим ценностям и нормативным требованиям. Несмотря на то что Т. Парсонс по-прежнему подчеркивает важность учета точки зрения действующего лица, она практически утрачивает самостоятельное значение. В методологическом плане это означает, что «принцип понимания», постулируемый им в ранних работах, вытесняется принципом «объяснения», т.е. признанием решающей роли. внешних факторов. В поздних работах Парсонс фактически принимает бихевиористский подход к личности, объясняющий поведение человека как совокупность реакций на стимулы внешней среды, хотя в содержательном плане толкование и личности, и социальной среды у него существенно иное. В 60-е годы в работах Т. Парсонса натуралистический крен еще более усиливается; взаимосвязь между организмом, личностью, социальной и культурной системами истолковывается с позиции кибернетического подхода как последовательная иерархия информационного контроля.

Необходимо отметить, что использование естественнонаучных принципов в теории Парсонса не только было нацелено на решение познавательных задач, но и выполняло определенную идеологическую функцию, связанную с претензией преодолеть «ограниченность» классового, партийного подхода к анализу социальных явлений. По его собственному признанию, «кибернетический подход предлагал выход из бесконечных споров о значении классовых факторов в детерминации социальных процессов и общественного развития». В своей теории социального развития (неоэволюционизм) Т. Парсонс столь же последовательно придерживается натуралистического взгляда, рассматривая социальные изменения по аналогии с биологической эволюцией.

Эти аспекты парсонсовской социологической теории дали повод критикам обвинить ее в переоценке роли нормативно-ценностной системы, дегуманизации личности, в неправомерном ограничении «свободы действующего лица потребностями-установками личности» и т.д. В трактовке взаимоотношения личности и общества Т. Парсонс верно отмечает, что содержание человеческой личности определяется совокупностью данных социальных отношений, но их природа остается не раскрытой, а личность истолковывается как пассивный продукт обстоятельств. В его теории, как и в других функционалистских концепциях, находят отражение реальные черты современной капиталистической действительности, где удел человека - приспособление к чуждому ему социальному миру.

Марксизм, как известно, признает обусловленность поведения личности внешними социальными обстоятельствами, где решающая роль принадлежит структуре производственных отношений. Но в отличие от функционализма и бихевиоризма марксистская теория указывает на активный, творчески преобразующий характер человеческой деятельности, благодаря которой изменяется и социальный мир, и сам человек. Одной из причин, обусловливающих ошибочность функционалистской теории личности и общества, явились идеалистическая интерпретация роли социальных норм и ценностей, абсолютизация и отрыв их от общественного бытия и материально-практической деятельности. Не сумев раскрыть природу и источники образования общественных норм и ценностей, Т. Парсонс относит их существование к сфере «предельной реальности», в неокантианском духе постулирует универсальный и вневременной характер ценностей.

Итак, в концепции Т. Парсонса логика принятой функционалистской методологии закономерно вызывает преобладание объективистского подхода, что приводит к механистической трактовке взаимоотношений личности и общества и в конечном счете к отрицанию постулированной прежде специфики социальной реальности. Тенденция к преобладанию объективистского подхода свойственна социологическому функционализму в целом, и многие с ней соглашаются, усматривая в этом залог освобождения социологии от пут психологизма и субъективизма. Однако попытки воплощения присущего функционализму объективистского анализа в практике эмпирических исследований наталкиваются на еще большие трудности, обусловленные желанием многих социологов подчеркнуть значение специфических субъективных аспектов человеческого поведения для более полного понимания объективно существующих закономерностей. Так, в методологической концепции Р. Мертона, преследующей цель модифицировать понятийный аппарат функционального анализа применительно к области эмпирических исследований, многие трудности и противоречия как раз и объясняются неспособностью последовательно провести объективный подход в понимании общественных явлений.

Определяя функцию в объективно-натуралистическом духе как «наблюдаемые последствия, которые способствуют адаптации или приспособлению данной системы», Р. Мертон озабочен тем, чтобы уточнить эту характеристику с целью максимально возможного учета специфических аспектов общественных явлений (мотивы, желания, оценки и т.д.). Вместе с тем он неоднократно подчеркивает, что не следует смешивать «субъективные мотивы и стремления с объективной категорией функции». Наиболее существенными дополнениями Р. Мертона к словарю функционального анализа явилось введение категорий «дисфункция», «явная» и «латентная» функция. Эвристическое значение этих понятий заключается в том, что они предназначались для анализа и описания специфических свойств социальных явлений по сравнению с природными. Прежде всего это касается понятий «явной» и «латентной» функций, которые, по словам М. Леви, «призваны учитывать точку зрения актора». Введение этих понятий в функциональный анализ имело своей целью разграничение двух классов объективно наблюдаемых последствий действий: тех, которые входили в намерения и сознавались участниками (явные функции), и тех, которые не входили в намерения и не осознавались (латентные функции). Методологическая важность разведения этих двух типов функций не подлежит никакому сомнению, однако, очевидно, их точная фиксация и описание вызывают значительные трудности, так как в их определение постоянно вклинивается субъективная оценка акторами своего поведения. Поэтому чрезвычайно сложно установить объективные стороны осознанных и неосознанных, намеренных и ненамеренных действий. Таким образом, обнаруживается своеобразный парадокс: в структурно-функциональном анализе в соответствии с исходными онтологическими допущениями предполагается учет специфических аспектов социальной действительности, но концептуализировать эти черты в строгих и точных понятиях не удается. Этот парадокс в концепции Р. Мертона разрешается за счет акцентирования внимания на объективную сторону социальных процессов - подчеркиванием важности изучения латентных функций. Как раз в этом он видит главную задачу социологического исследования. Субъективной стороне социальных процессов отводится, в сущности, вспомогательная роль: мотивы, цели, намерения учитываются лишь при формулировке функциональных гипотез, лишь для того, чтобы оттенить объективный характер латентной функции. Подчиненная роль понятия явной функции объясняется, в частности, тем, что объективно научным смыслом в функционализме обладает только категория «латентная функция», представляющая собой синоним естественнонаучного понятия «функции», спроецированного на область социальных явлений. И все же перемещение исследовательского фокуса на анализ латентных функций не снимает вышеуказанных трудностей и противоречий, ибо и при ее содержательном истолковании вполне возможны субъективные оценки, связанные с учетом мнений действующего лица, а это идет вразрез требованиям логики функционального анализа. Итак, Р. Мертон, как и Т. Парсонс, начав с разграничения субъективных и объективных аспектов человеческого поведения, приходит в конечном счете к абсолютизации роли объективных моментов.

При использовании другого функционалистского понятия «дисфункции» также возникают большие трудности. В интерпретацию «отрицательных последствий» (дисфункций) легко могут вкрапливаться оценочные суждения и личные пристрастия социологов, ибо у каждого исследователя существует свое представление о «нормальном» общественном устройстве и возможных отклонениях от этого идеала. Этот краткий анализ методологической концепции Р. Мертона позволяет сделать вывод, что предложенная им интерпретация основных понятий структурно-функционального анализа оказалась неадекватной, так как она не обеспечила предполагаемого логикой функционального анализа объективного подхода к анализу социальных явлений. Отмеченные недостатки структурно-функционального анализа объясняют его редкое использование в эмпирических исследованиях; он применяется главным образом в сфере теоретического анализа, где с помощью номинальных определений можно избежать указанных трудностей.

Касаясь вопроса об обоснованности и строгости понятийного словаря структурно-функционального анализа, можно указать еще на одну присущую ему слабость - его логико-эмпирическую неадекватность. На этот недостаток методологии структурного функционализма неоднократно обращали внимание ведущие представители западной философии науки. Но их критика в адрес функционального анализа велась с точки зрения физикалистской модели научного знания, принимаемой позитивистски ориентированной философией науки, что не могло не сказаться на оценке методологического значения функционализма. Так, нельзя согласиться с попытками философов науки (К. Гемпеля, Э. Нагеля) принизить роль функционального объяснения, расцениваемого по меркам причинной модели объяснения. Несмотря на то что использование структурно-функционального анализа в американской социологии выявило ряд серьезных логико-методологических проблем, отсюда вовсе не следует, что этот метод не обладает познавательной ценностью. Как верно отмечает Г.М. Андреева, необходимо разграничить те проблемы, которые присущи самому методу структурно-функционального анализа, и те проблемы, которые вырастают при условии применения функционализма в определенных философских рамках». Плодотворность использования принципов системной методологии, в том числе и структурно-функционального подхода, была доказана К. Марксом при анализе капиталистической общественно-экономической формации. Стало быть, философский и идеологический контекст применения функционального метода во многом определяют его познавательную эффективность.

Критический анализ использования принципов методологического натурализма представителями структурного функционализма позволяет сделать ряд выводов. В рамках функционализма, во-первых, метод и соответствующий ему концептуальный аппарат ни в коем случае не нейтральны по отношению к предмету социологии. Метод задает определенный угол восприятия изучаемых явлений и определяет их последующую интерпретацию и объяснение. Во-вторых, естественнонаучные понятия и принципы в процессе их использования в социальном. познании сохраняют в определенной мере свою эвристическую роль, но при этом возникают серьезные методологические проблемы, решение которых в значительной мере зависит от общетеоретической и идеологической ориентации исследователя. И наконец, третий момент: использование методологии структурно-функционального анализа в рамках буржуазной социологии приводит к абсолютизации объективных (лучше сказать, «нормативных») аспектов человеческой деятельности, что обусловлено свойственным ей антидиалектическим, метафизическим взглядом на общественную жизнь.

5. Неопозитивизм (методология эмпирического социального исследования)

Позитивизм в общественных науках всегда претендовал на монопольную разработку методологии социального познания. В буржуазной социологии XIX в. метод и теория выступали как две взаимосвязанные стороны позитивистского натурализма. С переходом позитивизма на стадию эмпиризма понимание метода претерпевает изменения. Представители второй формы позитивизма (Дж. Ландберг, Р. Бейн, С. Додд), отказываясь от грубого натурализма и редукционизма, свойственных прошлым социологическим концепциям, начинают рассматривать метод безотносительно к содержательной социологической теории как совокупность общих логических принципов и исследовательских нормативов, гарантирующих реализацию в социологии канонов естественной науки. Вопреки провозглашенному требованию освобождения социальной науки от философии, новая форма позитивизма все же сохраняет тесную связь с гносеологическими концепциями прагматизма и эмпириокритицизма.

В области собственно эмпирических исследований методологическая концепция неопозитивизма, сформировавшаяся в трудах Ландберга и его последователей, может быть охарактеризована как радикальный эмпиризм. Его основополагающими принципами служили бихевиоризм, верификация и операционализм, а магистральной линией развития «естественнонаучной социологии» объявлялась математическая социология. Такая методологическая направленность зиждилась на наивной вере в чудодейственную силу «научного метода» и мало считалась с реальной практикой эмпирических исследований. Например, явно утопическим было требование обязательной квантификации социологических данных, в расчет не принимались громадные трудности, возникающие при измерении изучаемых объектов. Математическая теория С. Додда не имела никакой практической пользы и наглядно свидетельствовала о нецелесообразности немедленной квантификации социологии. Аналогичным образом обстояло дело и с бихевиористским подходом. Подавляющее большинство социологов не приняли его и продолжали пользоваться категориями традиционной психологии, апеллирующей к субъективным состояниям человеческой личности. По словам Дж. Маккини, «почти не имеется работ, действительно основанных на этом принципе (радикального бихевиоризма - М.К.), возможно потому, что те вещи, которые он пытался объяснить, нелегко сводятся, если это вообще возможно, к механической циркуляции стимула-реакции». Фактически методологические нормативы Ландберга являли собой не столько конкретные рекомендации относительно использования «научного метода» в социологии, сколько попытку теоретического обоснования возможности его использования. Таким образом из методологической концепции неопозитивизма лишь принцип верификации и операционализм получили распространение в буржуазной социологии, заложив основы «чистого» эмпиризма, чуждого какой-либо теоретической рефлексии. В конечном счете этот тип методологии довольно быстро исчерпывает свои возможности и постепенно эволюционизирует в сторону изучения техники и процедур эмпирического исследования.