Функции социального конфликта

Как указал У. Мур Moore W, E. Industrial Relations and the Social Order. N.-Y.: The Macmillan Co., 1951, pp. 338--339., большинство американских профсоюзных объединений осознают свою зависимость от развития бизнеса. Сходное осознание зависимости, по его словам, лежит в основе всех конфликтных отношений -- церкви и государства, семьи и школы, т.е. везде, где имеются раздельные и взаимозависимые функции.

И все же взаимозависимость, сдерживающая тенденции к радикальному расколу системы, не исключает различий интересов, ведущих к конфликтам; напротив, чем больше взаимозависимость, тем острее встает вопрос об относительных преимуществах. По словам И. Т. Хиллера: "Кооперация создает зависимость, и отказ от кооперирования дает каждой из сторон средства принуждения и сопротивления по отношению к другой" Hiller E. T. The Strike. Chicago: University of Chicago Press, 1928, p. 125. Как точно сказал об этом Дж. С. Милль: "Процветание бизнеса и увеличение доходов от труда и капитала -- в интересах как работодателей, так и рабочих. Но сказать, что они обладают общими интересами относительно распределения доходов, значит сказать, что человеку все равно, кому принадлежат заработанные им деньги" (процит. по кн.: NiebuhrR. Moral Man and Immoral Society, op. cit.,p. 153)..

Таким образом, взаимозависимость одновременно и препятствует нарушению базового согласия, и служит основой для конфликтного поведения, которое не должно вести к разрушительным последствиям.

Взаимозависимость сдерживает базисные расхождения. Отсюда не следует, что близость отношений тоже обеспечивает механизмы сдерживания, поскольку функциональная взаимозависимость не связана с близостью отношений. Думается, что как раз наоборот. Как было отмечено, в близких отношениях существует тенденция к конфликту, который, если происходит, оказывается особенно острым. Можно теперь добавить, что такой острый конфликт, вероятнее всего, затронет сам базовый консенсус. И действительно, именно так часто бывает в закрытых группах. В таком случае разве нельзя предположить, что в свободно организованных группах, в жизнь которых индивиды вовлечены не полностью, а лишь сегментарно, менее вероятно возникновение острых конфликтов, ведущих к расколу? В условиях сегментарного участия само многообразие конфликтов становится фактором, предотвращающим нарушение консенсуса. Э. Э. Росс, например, предполагал, что один вид социального конфликта в жизни общества препятствует другому виду... за исключением тех случаев, когда линии конфликтов совпадают; в этом случае они усиливают друг друга... Эти разные оппозиции в обществе похожи на ряды волн, катящихся от разных берегов озера, которые нейтрализуют друг друга, если гребень одной волны наталкивается на подошву другой, или взаимно усиливаются, если гребни волн совпадают... Таким образом, обществу, разрываемому множеством противоречий в разных направлениях, может на самом деле грозить меньшая опасность насильственного разрушения или распада, чем в случае одного раскола по одной линии. Поскольку каждый новый разлом суживает другие, с которыми пересекается, то можно сказать, что общество сшивается в целое внутренними конфликтами Ross E.A. The Principles of Sociology. N.-Y.: The Century Co., 1920, pp. 164--165 (курсив оригинала). Это не пример совпадения взглядов двух независимых мыслителей, поскольку Росс знал работы Зиммеля и, очевидно, находился под их воздействием. Скорее это пример развития одним мыслителем плодотворной идеи другого..

Этот фрагмент заслуживает дальнейшего обсуждения, поскольку, как можно судить, в нем содержится идея, расширяющая зиммелевское представление о том, что конфликт обладает позитивными функциями. Стабильность в свободно структурированном обществе, часто неправильно отождествляемую с отсутствием конфликтов, можно отчасти считать продуктом постоянного пересечения разнообразных и разнонаправленных конфликтов. Например, стабильность бюрократических структур можно отчасти объяснить тем фактом, что множественность конфликтов (между различными бюро и офисами, а также между различными должностными лицами по самым разнообразным причинам и вопросам) препятствует образованию какого-нибудь единого фронта (например, низкостатусных против высокостатусных членов иерархии). Если же, наоборот, один конфликт раскалывает группу на два враждующих лагеря -- а это представляется вероятным прежде всего в закрытых группах, -- то единственная трещина в отношениях может поставит под вопрос сам базовый консенсус, создав реальную угрозу дальнейшему существованию группы Статья Д. Мэдисона (The Federalist, № 10, N.-Y.: The Modern Library, 1937) уже содержит наброски этой идеи. См. также афоризм Вольтера: одна религия в стране означает деспотизм, две -- гражданскую войну, а множество -- мир и свободу..

Возможно, одной из причин относительной нераспространенности "классовой борьбы" в Америке является тот факт, что американский рабочий отнюдь не отождествляет себя только с классовыми группами и ассоциациями, но участвует во многих ассоциациях и группах, представляющих его интересы в разнообразных конфликтах со множеством религиозных, этнических, статусных и политических группировок. Поскольку линии конфликтов между этими разнообразными группами не совпадают, раскол по классовой линии не приводит к тотальной вовлеченности рабочего в единственную конфликтную область. Относительная стабильность американской классовой структуры (по сравнению с классовыми структурами европейских стран) и провал попыток марксистов (или синдикалистов сорелевского толка) отделить американских рабочих от неклассовых организаций, пожалуй, подтверждают это наблюдение.

Подобным же образом большинство профессиональных сообществ обязаны своей структурной стабильностью отчасти тому факту, что, хотя в них может циркулировать множество крайне разноречивых взглядов, эти противоречия "нейтрализуют" друг друга, поскольку не концентрируются вокруг одной центральной проблемы. Если бы американские генетики должны были разделиться на последователей Менделя и Вейсманна, с одной стороны, и сторонников Лысенко -- с другой, вряд ли можно было бы поручиться за стабильность их профессиональной организации!

Одно из традиционных обвинений со стороны протестантов в адрес католиков, равно как и одно из традиционных обвинений против коммунистов, состоит в том, что их организации стремятся к достижению полной и безоговорочной лояльности своих членов, тем самым выводя их за рамки обычной для американского общества кросс-конфликтности Из современных социологов идея Росса была усвоена Р. Уильямсом. "Общество, раздираемое множеством мелких разногласий, испытывает меньшую опасность открытого массового конфликта, чем общество, в котором имеет место только одно или несколько разногласий" (Williams R. The Reduction of Intergroup Tensions, op. cit., p. 59). В одной из последних работ Уильяме отмечает, что пересечение множества групп и социальных категорий в американском обществе скрывает острые грани возможных расколов: "Кажется весьма вероятным, что вне этих относительно подвижных, пересекающихся групповых принадлежностей и при сохранении существующей классовой дифференциации конфликты могли бы стать гораздо острее. Американское общество просто раздираемо противоречиями. Но характерным для него фактом является высокая степень "нейтрализации" разнообразных противоречий, не получающих развития в соответствующих социальных сферах" (Williams R. American Society. N.-Y.: Alfred A. Knopf, 1951, p. 531)..

Теперь можно уточнить главную идею Росса. Индивиды включены в разнообразные группы в обществе, где, как утверждает Росс, перекрещивающиеся конфликты выполняют стабилизирующую функцию. Но множественная групповая принадлежность сама по себе не может дать тех последствий, которые отметил Росс. Если члены общества будут обладать взаимно дополняющими интересами, их членство во множестве групп вместо взаимной нейтрализации может привести к консолидации [групп] по линии некоторых базовых различий. И только в ситуации, когда существует множество антагонистических, но при этом разнонаправленных интересов, может быть исключена вероятность консолидации групповых принадлежностей в единые кластеры и обеспечено сегментированное участие в разнообразных группах. Так возникает проблема, практически полностью игнорируемая современной социологической теорией. Множественная групповая принадлежность и конфликтующие роли рассматриваются прежде всего, если не исключительным образом, как источник психологических конфликтов в индивидах, которые, как принято говорить, разрываются между несовместимыми союзами и ценностями. Эти внутренние конфликты, возникающие, например, из участия в церковной общине и в деловой корпорации, в первичных группах и в бюрократических организациях, исследованы весьма подробно. Однако социологический (в отличие от социально-психологического) анализ должен быть направлен не на внутренние проблемы индивида -- члена многих групп, но прежде всего на значение групповых и ролевых конфликтов для структуры в целом. Эту модель множественной принадлежности к группам с конфликтующими интересами и ценностями полезно проанализировать с точки зрения ее функционального значения для структуры общества. Развивая идеи, выдвинутые Зиммелем и Россом, мы увидим, что множественная групповая принадлежность индивидов порождает множественность пересекающихся общественных конфликтов. В этом случае сегментарная вовлеченность в группы становится своего рода балансировочным механизмом, предотвращающим возникновение раскола по какой-то одной оси. Взаимозависимость конфликтующих групп и множественность неаккумулирующихся конфликтов представляют собой один (хотя, конечно, не единственный) из механизмов, предотвращающих нарушение базового консенсуса в открытом обществе.

Жесткие системы типа современных тоталитарных обществ могут, как было показано выше, частично преуспеть в деле канализации враждебных чувств посредством институтов, выполняющих роль "защитных клапанов", таких, как институционализированный антисемитизм или ксенофобия. Однако отсутствие механизмов адаптации к меняющимся условиям ведет к накоплению оснований для конфликтов и, следовательно, враждебных чувств, представляющих собой реальную угрозу базовому консенсусу.

Гибкие системы, наоборот, допускают проявления конфликта, отдаляя тем самым опасность разрушения базового консенсуса. В таком случае выражение и освобождение враждебных чувств посредством конфликта ведут к взаимной и односторонней аккомодации и адаптации составных частей системы.

Институционализированные каналы реализации таких конфликтов представляют собой важный "балансировочный механизм" общества. Изменения в соотношении сил, обнаруживающиеся в ходе и посредством конфликтов между разными группами, можно регулировать путем постоянной реадаптации таким образом, чтобы базовая структура оставалась достаточно подвижной и могла выдерживать внутренние напряжения. Следовательно, в таких гибких системах опасность конфликтов, нарушающих базовый консенсус, сведена к минимуму.

Таким образом, наши выводы относительно функций конфликта в обществе и в менее сложных системах отношений, по сути, дела одинаковы. Близкие отношения, хотя и создают частые поводы для конфликтов, обнаруживают тенденцию к подавлению этих конфликтов. Если, однако, несмотря на подавление, конфликты прорываются, они могут вести к распаду отношений, ибо проявляются обычно крайне остро по причине тотальной личностной вовлеченности индивидов и накопленной скрытой враждебности. Подобным же образом общества, требующие полной самоотдачи своих членов, страшатся конфликтов и стараются их подавить, находясь поэтому под угрозой разрушительных взрывов. В свою очередь, плюралистические общества, основанные на множественности групповых принадлежностей, "сшиты воедино" многообразными конфликтами между группами, для которых характерна сегментарная вовлеченность индивидов.

Теперь мы можем сказать, что для сохранения группы или общества враждебные чувства не всегда должны подавляться или канализироваться. Прямое выражение враждебности может не только не затрагивать основ отношений, но и быть средством их упрочения, если личностное участие в них имеет сегментарный, а не тотальный характер. Амбивалентность или замещение чаще возникают при близких отношениях, когда стороны боятся, что любое разногласие поставит под угрозу саму основу этих отношений. Недовольство, которое сразу находит выражение, а не накапливается и не канализируется по одной только основной линии раскола, способствует сохранению общества или группы.

Теперь можно следующим образом переформулировать тезис Зиммеля: конфликт может служить устранению разобщающих элементов отношений и восстановлению единства. Поскольку конфликт ведет к разрядке напряженности между сторонами, он выполняет стабилизирующие функции и становится интегральной частью отношений. Однако позитивную функцию выполняют не все конфликты, а лишь относящиеся к целям, ценностям или интересам, не затрагивающим основ, на которых строятся отношения. Свободно структурированные группы и открытые общества, в целом допуская конфликты, создают защиту против тех из них, которые угрожают базовому консенсусу и тем самым сводят к минимуму опасность разногласий, затрагивающих коренные ценности. Взаимозависимость антагонистических групп и пересечение конфликтов, нейтрализующих друг друга, в обществах этого типа "сшивают социальную систему воедино" и таким образом предотвращают ее распад по одной линии раскола.

В следующем тезисе вновь рассматривается взаимосвязь конфликта и структуры группы, но с учетом дополнительного фактора, а именно: стабильности отношений.

Тезис 8: Конфликт как показатель стабильности отношений

Это ни в коем случае не признак настоящих и глубоких отношений -- никогда не подавать повода для конфликта... Напротив, такое поведение часто характеризует отношения, в которых отсутствует подлинная и безусловная привязанность... Ощущение непрочности отношений часто заставляет нас в стремлении сохранить их любой ценой действовать с преувеличенной самоотверженностью, почти механически сохраняя отношения путем принципиального избегания любого возможного конфликта. Если же, напротив, мы уверены в искренности и неизменности наших чувств, подобный мир любой ценой не нужен. Мы знаем, что никакой кризис не затронет основ этих отношений Simmel. Conflict, op. at, pp. 46--47..

Зиммель, таким образом, утверждает, что отсутствие конфликтов в отношениях не является свидетельством их глубинной стабильности. Заметим, он не говорит, что наличие конфликта с необходимостью указывает на такую стабильность, но лишь утверждает, что при возникновении враждебных чувств эти чувства должны выразиться в конфликте, если отношения стабильны.

Таким образом, предполагается, что враждебные чувства, зародившись, скорее всего, найдут свое выражение, если стороны уверены в стабильности отношений, поскольку в этом случае люди обычно свободно выражают свои чувства. Однако, если отношения таковы, что участники боятся их разрыва в результате конфликта, они будут стараться подавить или заместить эти враждебные чувства.

Главная посылка зиммелевского тезиса касается центральной проблемы социологического метода. Зиммель утверждает, что для раскрытия полного содержания социальной реальности необходимо проникнуть за поверхность поведенческих проявлений. Так, по Зиммелю, отсутствие конфликтов в отношениях не может считаться показателем их стабильности и прочности или свидетельствовать об отсутствии в них потенциально разрушительных напряжений. Для того, чтобы аналитически вскрыть полный смысл отношений, надо уделять внимание как их явным, так и латентным составляющим По поводу различения явного и латентного см.: Merton R. Social Theory and Social Structure, op. cit., pp. 21--81; Kluckhohn С Navaho Witchcraft, op. cit. Критический анализ пределов чисто поведенческого подхода к социологическим данным см. ст.: Becker Я. Interpretive Sociology and Constructive Typology // Twentieth Century Sociology / Gurvitch G., Moore W. (eds.). N.-Y.: The Philosophical Library, 1945..

Итак, если мы заняты оценкой стабильности отношений, то, как полагает Зиммель, мало зафиксировать отсутствие элементов конфликта, ибо отсутствие конфликтного поведения само по себе не свидетельствует об отсутствии напряженности и враждебных эмоций.

Возьмем конкретный пример: было бы неосторожно из отсутствия расовых конфликтов сделать вывод об урегулированности расовых отношений. Отсутствие конфликтов между неграми и белыми на Юге в противоположность частым конфликтам на расовой почве в северных городах часто рассматривается как показатель стабильности расовых отношений на Юге. Такой вывод представляется неверным. Отсутствие конфликтов само по себе не означает отсутствия враждебных чувств и антагонизма и, следовательно, отсутствия элементов напряженности и слабой интеграции.

Но Зиммель не ограничивается констатацией различия между социальной видимостью и социальной реальностью. Он указывает, каким образом из поведения дедуцируются его базовые основания. Вопреки тому, что мог бы подсказать здравый смысл, Зиммель утверждает, что при близких отношениях, где, как мы видели, весьма вероятно присутствие враждебных чувств, отсутствие конфликта уже может рассматриваться как признак скрытых элементов напряженности. Он утверждает, что если стороны считают отношения слишком непрочными, чувствуют, что близость между ними не выдержит выражения враждебности, и опасаются разрыва, то они постараются избегнуть проявления враждебных чувств.

В предыдущих тезисах указывалось, что близкие отношения подают множество поводов для конфликта. Тогда мы решили, что сравнительная редкость действительных конфликтов объясняется тем, что стороны подавляют их проявление, опасаясь, что конфликт приобретет слишком острый характер в силу их глубокой личностной вовлеченности.

Теперь мы можем считать вероятность возникновения конфликтов показателем стабильности отношений. Если отношения стабильны, если, другими словами, стороны чувствуют, что конфликт не представляет для них особой опасности, то конфликты, скорее всего, будут иметь место.

Особая острота конфликтов при близких отношениях объясняется, как мы говорили, накоплением враждебности. Теперь можно добавить, что если в близких отношениях каждая возможность конфликта сразу же реализуется, а не подавляется, то накопления враждебных чувств не происходит, а в самих отношениях не проявляется ни амбивалентность, о которой говорилось в пятом тезисе, ни напряженность, обсуждавшаяся в тезисе шестом.

Идею Зиммеля можно проиллюстрировать, сославшись на новейшие исследования семейных отношений. Современное брачное консультирование в значительной мере основывается на изучении частоты и характера конфликтов (по свидетельствам супругов или внешних наблюдателей) как критерия определения успеха или неудачи брачного союза См., например, кн.: Burgess E. W., Cottrell L. Jr. Predicting Success or Failure in Marrige. N.-Y.: Prentice Hall 1939, в особенности гл. IV "Measuring Adjustment in Marriage".. Обычно такого рода исследования приходят к выводу о том, что брак, сопровождаемый множеством конфликтов, менее перспективен, чем тот, в котором конфликты отсутствуют. Следуя методу Зиммеля, мы должны адресовать этим исследователям два вопроса. (1) Можно ли считать, что отсутствие конфликтного поведения с необходимостью свидетельствует об отсутствии враждебных чувств и, следовательно, указывает на стабильную адаптацию супругов друг к другу? (2) Не может ли супружеский конфликт в некоторых ситуациях ввиду вероятности возникновения враждебных чувств в близких супружеских отношениях свидетельствовать скорее о силе, чем о слабости супружеских уз? Иными словами, нельзя ли предполагать более стабильные супружеские отношения там, где некоторые конфликты имеют место? Ведь наличие конфликтов может свидетельствовать о том, что стороны не скрывают враждебных чувств и не опасаются, что конфликтное поведение поставит под угрозу прочность их отношений Стоит, правда, заметить, что люди могут избегать конфликта не столько потому, что не уверены в стабильности отношений, сколько в силу культурной интерпретации конфликта, который в целом рассматривается, как и при изучении брачных отношений, как показатель возможности разрыва. В этом смысле предсказания перспективности или, наоборот, бесперспективности брачных союзов, о которых говорится в этой главе, могут считаться "самоподтверждающимися пророчествами"..

Обратившись теперь к вторичным отношениям, отметим, что все, сказанное относительно первичных групп применимо к ним a fortiori. Во вторичных отношениях также возникают конфликтные ситуации, но поскольку вовлеченность участников носит там скорее сегментарный характер, то конфликты протекают, как правило, менее остро и не угрожают существованию базового консенсуса. Как уже отмечалось, общества, состоящие из множества самых разнообразных групп, только выигрывают от многочисленных пересекающихся конфликтов. Если принять это утверждение, нужно согласиться с выводом о том, что конфликт в подобных обществах, отнюдь не являясь показателем нестабильности, свидетельствует скорее о действии механизма балансировки интересов.

Рассмотрим для иллюстрации возникновение конфликтов между расовыми группами. Такие конфликты при определенных условиях можно считать показателем удачной интеграции малой группы в основное сообщество. Малая группа, хотя она и связана с обществом в целом, может чувствовать, что эта связь нестабильна, и потому ей будет недоставать уверенности, необходимой для реализации враждебных чувств в конфликте. В отношении к основной группе она будет стараться скрыть амбивалентность, где уважение и восхищение перемешаны с отвращением и ненавистью Готовящееся к публикации исследование по социологии и социальной психологии расовых различий в организации социальной жизни (Merton R. К., West P. S., Jahoda M. Patterns of Social Life) содержит множество данных по этой проблеме. См. также ст.: West P. S., Jahoda M. Race Relations in Public Housing // Social Policy and Social Research in Housing / Merton R. K., West P. S., Jahoda M., Selvin (eds.) // Journal of Social Issues, v. VII, 1951, pp. 132--139. А. Кардинер в психоаналитическом исследовании личности негров приходит к выводу о преобладании подобной амбивалентности среди негритянского населения. См. ст.: Kardiner A. The Mark of Oppression, op. tit.. По тому, что члены малой группы все-таки вступают в конфликт с основной группой, можно судить, что они достаточно уверены в прочности отношений и могут пойти на риск прямого выражения враждебных чувств; они ощущают, что связующие узы достаточно прочны, чтобы выдержать проявления антагонистизма 123 Здесь можно вспомнить замечательный стишок, который любил повторять Курт Левин:

"Я на друга разозлился / Все сказал -- гнев испарился.

Но о злости ко врагу / Рассказать я не могу.

От того-то эта злость / И засела, словно кость". -- Прим. ред.

Тот же самый смысл у афоризма Теренция:

"Гнев влюбленных -- это возобновление любви"

(Теренций. Девушка с Андроса, акт 3, сцена 3 // Теренций. Комедии. М., 1988, с 45: Amantium irae amoris integratio est.).

Исследование отношения негров к армейской службе во время последней войны показало, что именно те негры, которые проявили наибольшую непримиримость в расовых конфликтах, были позитивно мотивированы на защиту страны и готовы идти добровольцами Stouffer et al, op. cit, v. L, pp. 526ff..

Возьмем другой пример. Изучение добровольных организаций показывает, что члены групп, более других приверженные групповым целям и ценностям, наиболее активны в групповой деятельности и именно они, обладающие самой прочной связью со своими группами, легче всего вступают в конфликт с лидерами групп Rose A. Union Solidarity. Minneapolis: The University of Minnesota Press, 1952, pp. 51--54..

Частота конфликтов в этих группах необязательно указывает на их нестабильность; напротив, она свидетельствует об относительно высокой активности членов групп в групповой жизни и деятельности.

Теперь можно следующим образом переформулировать зиммелевский тезис: отсутствие конфликтов нельзя рассматривать как показатель прочности и стабильности отношений. Для стабильных отношений может быть характерным именно конфликтное поведение. Близость отношений создает почву для частых конфликтных ситуаций, но, если стороны чувствуют напряженность своих отношений, они будут избегать конфликтов, опасаясь полного разрыва. Поскольку близкие отношения характеризуются скорее частыми конфликтами, чем накоплением враждебности и амбивалентности, частоту конфликтов, (если, конечно, они не затрагивают базового консенсуса) можно считать показателем стабильности этих отношений.

Во вторичных отношениях, где изначально в силу сегментарной вовлеченности участников можно ожидать относительно меньшей напряженности конфликтов, наличие конфликта может рассматриваться как показатель действия балансировочного механизма.

Глава 4. Конфликт -- объединитель

Тезис 13: Конфликт объединяет противников

Если... борьба идет просто на уничтожение, мы имеем дело с приближением к маргинальному случаю убийства, в котором объединяющих элементов почти нет. Если же заметна хоть какая-то рефлексия и ставится хоть какой-то предел насилию, то в этом случае уже имеется некий социализирующий фактор, хотя бы в качестве признания и оценки насилия. Кант говорил, что любая война, в которой соперники не подчиняются известным ограничениям относительно использования возможных средств борьбы, с необходимостью ... становится войной на истребление. Элемент обыденности с неизбежностью проникает во ... вражду, как только открытое насилие переходит в иное отношение, даже если при этом новом отношении суммарная враждебность между сторонами отнюдь не уменьшается.

"Объединяются для того, чтобы бороться, а борьба регулируется взаимно признанными нормами и правилами" Simmel G. Conflict, op. cit., pp. 26, 35..

В данном случае Зиммель делает два разных, но взаимосвязанных утверждения. Он говорит, что само вступление в конфликт с врагом устанавливает отношения там, где до этого никаких отношений могло и не быть. Конфликт рассматривается как элемент, связывающий стороны, ранее вообще не состоявшие ни в каких отношениях друг с другом. Помимо этого Зиммель утверждает, что конфликт приводит к возникновению правил и норм, управляющих его протеканием и ограничивающих возможные формы его реализации. Рассмотрим последовательно эти утверждения.

По определению, вступление в конфликт с другой группой означает установление некоторых отношений с ней. Однако Зиммель говорит о большем. Он предполагает, что если отношения возникли как конфликтные, то за ними, скорее всего, последуют и отношения другого типа. В другом месте своего эссе он утверждает, что "взаимоотношения примитивных групп практически всегда бывают отношениями враждебности", так что "на ранних этапах развития культуры война была практически единственной формой установления контакта с чужой группой". Хотя в свете последних антропологических данных См. статью Малиновского о войне: Malinowski, op. cit. См. также ст.: Schneider J. Primitive Warfare: A Methodological Note //American Sociological Review, v. XV, pp. 772--777. это звучит явным преувеличением, но война как в самой примитивной, так и в современной ее форме действительно является одним из средств установления контакта между группами. Война (как об этом ярко свидетельствует, например, римская история или история современного империализма) часто вела к взаимному обогащению ранее не связанных друг с другом культур и возникновению отношений там, где их прежде не существовало.

Зиммелю, конечно, было известно, что войны часто заканчивались не чем иным, как полным уничтожением одного из участников. Так, были почти полностью уничтожены некоторые племена американских индейцев и культуры других аборигенов. Он лишь считает, что военные действия могут привести к появлению иных форм взаимодействия, исключая те экстремальные случаи, когда они сводятся к нападению убийцы на свою жертву.

Хотя аналогии между крупномасштабными социальными явлениями, такими, как война, и сравнительно менее сложными моделями взаимодействия всегда рискованны, мы в данном случае считаем ссылку на сходные процессы в межличностных отношениях вполне оправданной. Специалисты по детской психологии отмечают, что спор или конфликт часто является единственным способом включения ребенка в те или иные отношения "Агрессивное поведение может... служить ребенку средством завоевать право на вступление в группу, на привлечение к себе внимания со стороны других детей" (JersildA. Т. Child Psychology. N.-Y.: Prentice Hall 1947, p. 147).. После первой ссоры из-за игрушки дети, ранее не знакомые друг с другом, могут продолжить игру совместно. Ребенок, пройдя через конфликт, теперь становится партнером К. Бриджес {Bridges К. М. The Social and Emotional Development of the Pre-School Child. L: Kegan Paul, 1931) отмечал, что агрессивное поведение ребенка, который является новичком в группе, отчасти представляет собой средство исследования им своего социального окружения; на начальном этапе это исследование, естественно, включает в себя проявления враждебности, также, как и любые другие формы поведения.. Подобные модели поведения часто демонстрируют и взрослые. Конфликт представляется одним из способов узнать ранее незнакомого человека, тем самым закладывая основу для других форм взаимодействия.

Враждебное взаимодействие, таким образом, часто ведет к последующему дружескому взаимодействию, причем конфликт оказывается средством "проверки" и "узнавания" ранее неизвестного. Незнакомец познается в борьбе с ним.

Второе утверждение Зиммеля гласит, что сам факт вступления в конфликт предполагает, за исключением особых, маргинальных случаев, взаимное принятие сторонами правил, регулирующих враждебное поведение. Подобные правила способствуют социализации противоборствующих сторон, налагая ограничения на обеих.

Прежде всего само возникновение конфликта обычно означает, что имеется общий объект спора. Если бы не было общей заинтересованности в некотором объекте, то вряд ли возник бы и сам конфликт, поскольку не из-за чего было бы ссориться А. Фиркандт (Vierkandt A. Gesellschaftslehre, op. cit., pp. 307--308) высказал сходную мысль: человек может ощущать свою уязвимость при нападении, только если он сам в некотором смысле зависит от противника. Если же он совершенно независим от противника, он неуязвим. Человек может ощущать уязвимость своего я, только если он допускает за противником "право суждения" (mitsprechen) относительно ценности его собственной личности. Таким образом, большинство социальных конфликтов, за некоторым исключением, отмеченным выше, основываются на взаимном признании сторон.

См. также замечание Т. Элиота о том, что "настоящее богохульство... это результат неполной веры, и оно невозможно как для настоящего атеиста, так и для истинного христианина" (Eliot Т. S. Selected Essays. N.-Y.: Harcourt, Brace &Co., 1950, p. 373)..

Помимо этого Зиммель утверждает, что конфликт обычно имеет место в пределах общего поля норм и правил и ведет к установлению или расширению подобных норм и правил. Конфликт по вопросу собственности на участок земли подразумевает, что обе стороны конфликта принимают идею прав собственности и общие нормы осуществления этих прав. То, по поводу чего они конфликтуют, -- не сам принцип, а его применение к конкретному случаю. Законы о собственности определяют рамки конфликта, если не сами конкретные действия сторон. Законы о собственности, равно признаваемые обеими сторонами, составляют то, что их связывает и объединяет.

Здесь уместно вспомнить идею Дюркгейма относительно "неконтрактные элементы договора" DurkheimE. The Division of Labor in Society. Glencoe, III.: The Free Press, 1947. См. в особенности кн. I, гл. VII.. Дюркгейм утверждает, что даже в чисто рыночных отношениях, основанных исключительно на "интересе", "контракт сам по себе недостаточен и возможен лишь благодаря регулятивным нормам контракта, которые изначально социальны" ibid., р. 215.. Контрактные взаимоотношения в действительности устанавливаются в контексте существующих до контракта норм, которые в самом контракте не оговариваются. Таким образом, сплачивающая общество сила, присущая системе контрактных взаимоотношений, определяется не взаимными выгодами, которые стороны извлекают из сделки, а наличием "органической солидарности", существующей еще до ее совершения. Контракты регулируются и законами, и обычаями; без них контракты не объединяли бы общество, а приводили бы к разрушительным раздорам.

То же самое, что Дюркгейм говорил о контракте, Зиммель относит к конфликту: конфликт обычно протекает в рамках связующих его стороны норм и, следовательно, содержит в самом себе элементы собственного ограничения и регулирования Малиновский в абзаце, следующем непосредственно за цитированным выше, делает сходное замечание: "Сама суть института, однако, такова, что он основан на совокупности основополагающих правил, которые... четко определяют права, прерогативы и обязанности всех участников... Это не означает, что люди не ссорятся и не спорят... Прежде всего и по преимуществу это значит, что все подобные споры имеют место внутри системы легального или квазилегального дискурса" (Malinovski. An Anthropological Analysis of War, p. 287).. Однако Зиммель идет дальше. Он полагает, что в процессе конфликта постоянно создаются новые правила, а старые правила изменяются. Порождая новые ситуации, частично или совершенно не предусмотренные существующими правилами и нормами, конфликты стимулируют выработку новых правил и норм.

Теперь для нас имеет смысл обратиться, хотя бы кратко, к богатой литературе по правилам ведения военных действий См. кн.: Wright Q. A Study of War. Chicago: University of Chicago Press, 1942, v. II.. То, что было сказано по поводу общей системы норм, в рамках которой обычно развертываются конфликты, может показаться неприменимым по отношению к военным конфликтам, в которых институты и нормы сторон могут быть разными или даже противоположными. И тем не менее попытки ограничить средства ведения войны, судя по всему, столь же древни, сколь и сама война. Если обе стороны признают общие правила, то ход конфликта предсказуем, точно так же как он непредсказуем в отсутствие этих правил. Обе стороны стремятся действовать по стандартам, позволяющим просчитывать последствия предпринимаемых ими акций. Наличие правил ведения войны вызывает к жизни концепцию "ограниченной ответственности", в соответствии с которой полное уничтожение побежденных становится маловероятным. Сходные функции выполняют и правила обращения с военнопленными. Профессиональная идеология, внушаемая солдатам до начала боевых действий, требует от них соблюдения этих правил с тем, чтобы в боевых действиях они не переходили границ того, что обе стороны считают приемлемым (предсказуемым) поведением.

Постоянные изменения в технике войны создают новые ситуации, требующие новых правил. Взять хотя бы выработку правил в отношении воздушных бомбардировок, биологической и химической войны и т. п. Разумеется, эти правила не всегда охотно принимаются или соблюдаются противниками, о чем свидетельствуют последние дискуссии по поводу использовании атомного оружия. Однако новые военные ситуации вынуждают соперников принимать минимум правил и норм с тем, чтобы иметь возможность оценивать воздействие новых методов на ход конфликта.

Сказанное относительно войны между носителями разных культур a fortiori применимо к конфликтам в рамках одной и той же культуры: они создают новые ситуации с новыми нормами и правилами. К. Н. Левеллин и А. Адамсон Хёбель проиллюстрировали этот тезис в своем исследовании конфликтных случаев в правовой практике примитивных обществ.

"В конфликтных ситуациях, -- пишут они, -- обнаруживаются "нормы" или конфликты "норм", которые до тех пор существовали в латентной форме. Они привлекают пристальное внимание, заставляют формулировать проблему... Они заставляют искать решение, результатом которого может быть создание новой нормы. Они заставляют искать запоминающееся решение, выраженное в ясной и четкой форме. Это экспериментирование в области нового, более ясного и более строгого структурирования как поведения, так и признанной и могущей быть признанной "нормы" с тем, чтобы воплотить ее в ту особую легальную форму, которую можно назвать "признанным императивом" Llewellyn К. N., HoebelAA The Cheyenne Way. Norman: University of Oklahoma Press, 1941, p. 2..

"Ибо в любой конфликтной ситуации -- а конфликтные ситуации и представляют собой правовую проблему par excellence -- притязания любого из участников являют собой вызов. А вызов требует осмысленной постановки проблем, обдуманных аргументов, способных переубедить соперника, или средств взять верх над ним как-то иначе... Конфликт драматичен, он запоминается;... будучи однажды найденным, его решение зовет к повторению, как зовет к повторению мало что другое в жизни" ibid., p. 278..

Конфликт, понятый таким образом, наполняет жизнью существующие нормы и создает новую систему норм, в рамках которой может продолжаться соперничество. Похожие формулировки встречаются и у М. Вебера в его анализе социологии права. Вебер задается вопросом: "Откуда возникает "новое" в обычном праве?" И отвечает: ...оно возникает по причине изменений внешних условий жизни, требующих изменений эмпирически преобладающего "согласного понимания". Но простого изменения внешних условий не достаточно и для объяснения изменений в "согласном понимании". Действительно решающим элементом всегда было новое направление поведения, которое приводит либо к изменению смысла существующих правовых норм, либо к созданию новых. В этих изменениях участвуют определенные типы людей. Во-первых... индивиды, заинтересованные в каких-либо конкретных совместных действиях. Такие индивиды могут изменить свое поведение... для того, чтобы или защитить свои интересы в новых внешних условиях, или просто более эффективно соблюдать их в существующих условиях. В результате возникает новое "согласное понимание", а иногда и новые формы рациональной ассоциации с существенно новым смыслом; все это, в свою очередь, порождает новый стереотип поведения Max Weber on Law in Economy and Society / Rheinstein M. (ed.). Cambridge: Harvard University Press, 1954, p. 68..

Хотя Вебер рассматривает также еще и случаи, когда новые нормы возникают из иных, нежели деятельность индивидов, источников, в целях нашего исследования достаточно отметить, что Вебер согласен с тем, что столкновение "интересов" (понимаемых в общем, а не только в экономическом смысле) ведет к созданию и изменению закона.

Эти наблюдения о правотворческом аспекте конфликта имеют отношение скорее к общему праву (common law), чем к иным типам права. Д. Роско Паунд, специалист по общему праву, утверждает: "Существенной чертой [метода юридического прецедента] является доверие к судебным решениям реальных споров как к надежному правовому материалу" Pound R. Common Law // Encyclopaedia of the Social Sciences, v. IV, p. 54.. А Уолтон Гамильтон, обсуждая юридический процесс, пишет: "Характер юридического процесса определяется институтом судебного разбирательства... В конкретных случаях иски контролируются правилами, а в совокупности правила контролируются исками" Hamilton W. Я. Judicail Process // Encyclopaedia of the Social Sciences, v. VIII, p. 450..

Вряд ли нужно документально обосновывать тот факт, что законодательное утверждение новых правовых норм имеет место, скорее, в тех областях, где на их необходимость указывает наличие конфликта. Примеры в изобилии найдутся в любом учебнике по законодательному процессу или даже в ежедневных газетах.

Много интересного может принести исследование связей между остротой промышленных конфликтов и законами, регулирующими взаимоотношения рабочих и управленческого персонала См. блестящее обсуждение этого вопроса в ст.: Kahn-Freund 0. Intergroup Conflicts and Their Settlement // British Journal of Sociology, v. V, sept. 1954, pp. 193--227., или между вспышкой тюремных бунтов и реформами пенитенциарной системы. Более глубокого исследования достоин вклад, который внесли в последнее десятилетие Свидетели Иеговы, открыто бросившие вызов некоторым полицейским правилам и установлениям, в изменение представлений о гражданских и религиозных свободах.

Можно сказать, что конфликты "продуктивны" в двух тесно связанных друг с другом отношениях: (1) они ведут к изменениям и нововведениям в законодательстве; (2) применение новых правил ведет к возникновению новых институциональных структур, нацеленных на проведение в жизнь этих новых правил и законов Предшествующее обсуждение сосредоточивалось на юридических нормах и правилах. Можно предположить, что сказанное справедливо и в отношении обычаев и нравов (что подтверждает и Вебер в приведенной выше цитате). Излишне останавливаться здесь на положении, которое, по-видимому, принимается большинством социологов..

Зиммелевский тезис наводит на мысль о третьей объединяющей функции конфликта, которая отмечена и в приведенной выше цитате из Левеллина и Хёбеля: конфликт способствует осознанию соперниками и сообществом в целом норм и правил, бездействовавших до возникновения данного конфликта.

Здесь проявляется еще одно поразительное сходство теорий Зиммеля и Дюркгейма. В своем знаменитом исследовании о преступлении Дюркгейм настаивает, что преступление представляет собой "нормальное" явление не только потому, что оно внутренне связано с коренными условиями социальной жизни, так что конкретные формы нарушения нормативных правил соответствуют конкретным типам общества Этот аспект идей Дюркгейма был разъяснен Парсонсом в кн.: Parsons Т. Structure of Social Action, op. cit., p. 375., но и потому, что оно функционально с точки зрения интеграции любого общества: "Преступление побуждает честные души к сближению и объединению" Durkheim E. Division of Labor in Society, op. cit., p. 102.. Преступление возбуждает чувства сообщества, негодующего из-за нарушения правил, что, по Дюркгейму, способствует возрождению и укреплению общественных чувств; это "фактор общественного здоровья, интегральная часть всех здоровых обществ" Durkheim E. The Rules of Sociological Method. Chicago: The University of Chicago Press, 1938, p. 67..

Нужно только заменить "преступление", которое иногда бывает формой конфликта, на "конфликт" как таковой, чтобы прийти к зиммелевскому пониманию интегративной функции антагонистического поведения 123 Пассаж из зиммелевской "Социологии" (Simmel G. Soziologie, op. cit., p. 611), хотя в нем не идет речь непосредственно о конфликте, еще яснее демонстрирует близость идей Зиммеля и Дюркгейма: "Факты нападений и использования силы членами сообщества имеют следствием введение новых законов в целях предотвращения такого поведения. Эти законы, хотя и коренятся в эгоизме индивидов, выражают солидарность и общность интересов сообщества и в то же самое время ведут к осознанию этих интересов". . Конфликт для Зиммеля, так же как и преступление для Дюркгейма, порождает необходимость применения правил, которые, не случись конфликт, оставались бы в бездействии и забвении, как межевые камни между собственниками, которые никогда не спорили из-за межи. Люди, вовлеченные в антагонизм, начинают осознавать основополагающие нормы, регулирующие права и обязанности граждан То же самое мнение высказывает Дж. Г. Мид (Mead G. H. The Psychology of Punitive Justice //American Journal of Sociology, v. XXIII, 1928, pp. 577--602): "Выражение враждебности по отношению к нарушителю закона обладает уникальным свойством объединять всех членов сообщества в эмоциональной солидарности против акта агрессии". "Похоже, что без преступника сплоченность общества исчезла бы и универсальные ценности сообщества распались бы на взаимоотталкивающиеся индивидуальные частицы. Преступник... является причиной возникновения чувства солидарности в тех, чье поведение в противном случае было бы направлено на реализацию весьма несовпадающих между собой интересов" (Ibid., p. 591).. Таким образом, конфликт активизирует участие в социальной жизни. Именно осознание необходимости правил, регулирующих их поведение, дает соперникам понимание того, что они принадлежат к одному и тому же моральному универсуму.

Согласно некоторым интерпретациям зиммелевского тезиса, реально объединяет стороны не конфликт как таковой, а, скорее, разделяемые ими ценности, поэтому и объединение должно объясняться скорее ссылкой на общие ценности, чем на конфликтное поведение. Но это неудовлетворительная интерпретация Мы должны сделать исключение для критики зиммелевской теории конфликта Дж. Симпсоном. Согласно Симпсону (Simpson G. Conflict and Community, op. cit., p. 26), Зиммель, несмотря на его утверждение о том, что объединение посредством конфликта представляет собой объединение на уровне сообщества (на "коммунальном" уровне), на деле приводит примеры конфликтов, имеющих место не внутри сообщества, а между группами, не обладающими общим "коммунальным" базисом. Такие "некоммунальные" группы могут быть жестко внутренне интегрированы, говорит Симпсон, но конфликт разводит их еще дальше друг от друга, чем они были до конфликта. Что интегрируется в данном случае, так это победившая и побежденная группы внутри самих себя. По Симпсону, Зиммель имеет в виду (но не формулирует это прямо в своих работах), что объединяются посредством конфликта только группы, являющиеся ab initio частью одного и того же сообщества.

Это неверно -- сказать, что все примеры Зиммеля касаются "некоммунальных" групп; некоторые примеры говорят о родственных группах или группах, возникающих в результате брака одного из родственников, -- такие группы являются "коммунальными" par excellence. Кроме того, Зиммель определенно придерживается мнения, что конфликт как таковой является социализирующим элементом даже в отношениях между изначально несообщающимися группами, и приводит тому примеры.

Но, если смотреть глубже, основная слабость аргументов Симпсона состоит в том, что он проводит жесткую дихотомию между "коммунальными" (относящимися к одному и тому же сообществу) и "некоммунальными" групповыми образованиями. Принадлежность к определенным сообществам по-разному интерпретируется в разных ситуационных контекстах; и разделительные линии между сообществами, отнюдь не заданные жестко, варьируют, помимо всего прочего, в зависимости от содержательного характера конфликта, что Зиммель и показывает в первом тезисе. В определенном смысле может быть полезным различать "коммунальные" и "некоммунальные" конфликты. Но надо учитывать, что в лучшем случае это вопрос степени, а не типа и что границы между тем, что стороны считают сообществами, постоянно меняются (Об изменениях границ групп в различных ситуационных контекстах см.: Simmel G. Soziologie, op. cit., ch. VI).. Зиммель показывает, что объединяющие ценности и нормы осознаются благодаря и в ходе конфликта, так что конфликт -- отнюдь не случайный фактор в деле утверждения общих ценностей, именно в нем и через него они и утверждаются.

Такой подход к изменению норм и нормотворчеству, вызванному конфликтом, позволяет нам яснее понять, почему конфликт может быть функциональным для общества. Как мы подробнее покажем ниже, конфликт является механизмом, посредством которого происходит приспособление к новым условиям. Подвижное общество выигрывает от конфликтного поведения в той мере, в какой это поведение благодаря созданию и изменению норм обеспечивает его сохранение в изменяющихся условиях. Жесткие системы, с другой стороны, подавляя конфликт, препятствуют необходимым изменениям и тем самым усиливают опасность катастрофического взрыва.

Теперь мы переформулируем тезис Зиммеля: конфликт может порождать дополнительные типы взаимодействий между антагонистами, даже ранее не связанными между собой антагонистами. Обычно это происходит в рамках системы норм, предписывающих формы, в которых ему надлежит развертываться. Конфликт выступает как стимул к выработке новых правил, норм и институтов, являясь, таким образом, фактором социализации обеих соперничающих сторон. Кроме того, конфликт вызывает к жизни бездействующие нормы, активизируя тем самым участие сторон в социальной жизни.

Служа стимулом создания и изменения норм, конфликт позволяет отношениям приспособиться к изменившимся условиям.

Тезис 14: Заинтересованность в единстве врага

Ввиду того, что единство организации очень полезно для целей борьбы, можно предположить, что каждая из сторон должна быть крайне заинтересована в том, чтобы противник не обладал таким единством. Однако есть случаи, свидетельствующие о противоположном. Централизация, на которую участвующую в конфликте группу толкает сама ситуация конфликта, перерастает саму эту группу и заставляет ее желать, чтобы и противник развивался в том же направлении. Борьба между рабочими и работодателями в последние десятилетия является тому прекрасным примером Simmel. Conflict, op. cit, p. 90..

Согласно предыдущему тезису, конфликт имеет тенденцию создавать нечто общее между противниками, подчиняя их обоих нормам и правилам, регулирующим борьбу. Теперь же Зиммель предполагает, что, поскольку каждая группа желает, чтобы противная сторона действовала согласно тем же самым нормам, постольку она может желать и объединения или, может быть, даже централизации как для себя, так и для своего оппонента. Парадокс, присущий стремлению к тому, чтобы противник имел столь же выгодную форму организации, Зиммель объясняет следующим образом: каждая сторона желает иметь дело с противником на том уровне развития технологий конфликта, который она считает адекватным своей собственной внутренней структуре. Современной армии трудно воевать с партизанскими отрядами; объединенным федерациям профсоюзов трудно разрешать конфликты с рассеянными фирмами мелких предпринимателей. Кроме того, участник конфликта хочет видеть противоположную сторону столь же единой, как и он сам; это может облегчить разрешение конфликта.

Но даже с учетом сказанного зиммелевская позиция все-таки содержит в себе элементы неразрешенного парадокса. Очевидно -- и Зиммель это сознает, -- что генерал, командующий централизованной армией, не станет помогать своему противнику создавать высокодисциплинированную армию прежде, чем захватит его страну; точно так же не входящий в какие-либо объединения предприниматель не станет создавать единую профсоюзную организацию для того, чтобы улаживать дела со своими рабочими. В подобные случаях чаще действует принцип "разделяй и властвуй". Представляется, что тезис этот справедлив только там, где уже достигнут уровень конфликта, на котором противники обладают примерным равенством сил.