Антропологические истоки культа

Современные философы религии вынуждены допустить синтез рациональных установок и экстатической веры, как бы странно это ни звучало. Настаивая на исключительной иррациональности веры, на погруженности в объект почитания, растворенности человека в бессознательном, они должны были бы признать невротический характер веры, либо отождествить ее с фанатизмом. И то, и другое не вызывает одобрения со стороны общекультурных норм, поэтому теология идет на уступки. Философия же ищет пути устранения радикального неприятия, стремясь продемонстрировать взаимодополняемость противоположных способов постижения мира. С.Кьеркегор, противопоставляя веру разуму и познанию, все же считает ее результатом сознательного действия, выражением воли. Вера - не умозаключение, а решение, исключающее всякие сомнения, считает философ [200]. Когда Л.Витгенштейн говорит о том, что вера - это не мнение, не концепция, не гипотеза, а «организующий принцип: человек делает определенные убеждения основой своей жизни», - он, конечно, предполагает участие интеллекта и мыслительную деятельность [71]. Чтобы подобный принцип сработал, необходимо, во-первых, иметь психологическую установку, нацеленную на готовность поверить; во-вторых, совершить усилие сознания, чтобы это произошло. Л.Витгенштейн утверждает, что религиозная вера не нуждается в свидетельствах. Однако что есть Евангелие, как не попытка засвидетельствовать определенные события христианской истории? То же можно сказать о любом Священном Писании. Почему такое важное значение придается Откровению, если оно не утверждает реальность религиозных представлений и не гарантирует их подлинности? Это означает, что время от времени должны быть предприняты интеллектуальные усилия по закреплению религиозных убеждений и устранению назревающих сомнений.

Итак, для того, чтобы обрести веру, не подвергающуюся сомнениям, не требующую доказательств, нужно совершить волевой акт. Безусловно, необходимо усилие сознания, следует настроить его необходимым образом, чтобы поверить в нечто, вопреки ожиданиям, представлениям и рассудку. Как уже было сказано, в архаические времена подобная готовность принять недоказуемое, невероятное обеспечивалась экстатическим опытом, который, конечно же, чрезвычайно эмоционален. Наряду с эмоциональным воздействием на субъект, тормозящим его мыслительные способности, М.Т.Андрюшенко [10] среди условий принятия религиозной веры называет недостаточное умение субъекта оперировать правилами логического мышления, неспособность к разграничению возможного и невозможного. То есть, в религиозном мировоззрении происходит постепенный сдвиг в сторону бессознательной доминанты: начинается с того, что субъект пытается рационально обосновать свои убеждения, подтвердить их очевидность посредством экстаза и, в конце концов, просто принять как необъяснимый, но и неопровержимый факт.

Думается, с подобной тенденцией связано появление фанатизма. Один из механизмов его порождения - механизм компенсации. Когда новообращенный внутренне не убежден в своей вере (что воспринимается как определенный дефект: он не достиг заданного уровня «духовности»), он пытается восполнить эту лакуну излишним рвением. Фанатизм возникает из желания убедить самого себя и окружающих в непоколебимости своей веры, создать иллюзию стойкости и преданности. Фанатизм спровоцирован искаженным стремлением защищать и защищаться от мнимых нападок. Данное чувство порождается тенденцией придать рациональность бессознательному. Фанатизм возникает в предельной точке, в момент, когда сознание в своем стремлении к иррациональному достигает критической границы, за которой возможны только аномальные состояния. Собственно, фанатизм - и есть та грань безумия, которая уже будучи патологией, маскируется под возвышенную религиозную идею приверженности и смирения. В конечном итоге смирение оборачивается экстремизмом, эмоциональность - фатальной утратой рассудка. По сути, фанатизм - это отказавшаяся от сомнений, доведенная до абсурда слепая вера, религиозное исступление или enthusiasm, как называл это чувство Д.Юм [502]. С одной стороны, в фанатизме проявляется желание раствориться в бессознательных порывах восторженности и воодушевления, отдаться на волю божества или религиозного лидера. С другой стороны, высшее проявление исступления, по словам Д.Юма, состоит в том, что «такая вдохновенная личность начинает видеть в себе возлюбленную избранницу божества… и тогда любая причуда приобретает священный характер, человеческий разум и даже нравственность отвергаются как лживые советники».

Фанатичное сознание воспринимает все вокруг в одном единственном ракурсе. Даже приверженность иным взглядам может расцениваться как оскорбление религиозных чувств верующих. Фанатичное сознание обостренно реагирует на все, что способно вызвать хоть малейшие сомнения. Любое несовпадение с ортодоксальной идеей воспринимается как покушение на собственные религиозные убеждения. Думается, радикальная религиозная вера = фанатизм свойственна верующим неофитам и недавно возникающим направлениям, сектам, конгрегациям. Проявление фанатизма можно считать симптоматичным в среде новообращенных, так как неофит должен доказывать свою приверженность религиозной общине. Подтверждением веры и смирения становится непоколебимое доверие к лидерам, полный отказ от сомнений, неприятие никаких иных взглядов, твердое следование догме. То есть, фанатизм проявляется в период, когда субъект веры пытается преодолеть в своем сознании любые сомнения и должен доказать свою приверженность учению без раздумий.

Парадоксально, что в одном случае преодоление мифологической веры (убежденности в установленном космическом порядке и во всеобщей взаимосвязанности вещей) приводит к становлению фанатичной религиозной догмы. В другом случае, на основе мифологической этиологии возникает философская вера. По К.Ясперсу, философия и религия генетически связаны с мифом. Кроме того, и та, и другая ведут к трансценденции, хотя и разными путями. В отличие от религиозной, философская вера не отрицает позитивного знания, не становится исповеданием, не превращается в догмат, не имеет культа, общины, осуществляет связь с трансцендентальным повсюду, а не в строго установленном месте. Вообще говоря, логичнее сравнивать в отношении веры религию с философией, чем с наукой (что стало общепринятым моментом), поскольку и в той, и в другой области существуют понятия и категории, за которыми нет никакой субстанциальной сущности, хотя они призывают воспринимать их как реальность. В отличие от научного знания, философская и религиозная вера утверждают некий объект в качестве существующего, хотя его экзистенциальные проявления никак не подтверждаются.

Если П.А.Флоренский убежден, что в поисках истины философия и мифология не дают ничего нового в сравнении с религией, но «излагают старое по-новому» [440; № 1, с. 59], то для К.Ясперса вера в бога и вера в человека и его возможности в мире имеют равное значение. Философская вера не опредмечивает трансцендентное, не объективирует в наглядных образах и формах. Она не дает утешения как религия, но также «наполняет смыслом человеческое существование и движет им, связывая его с изначальностью бытия» [515, с. 377]. В данном определении истинной веры невозможно найти отличия между верой философской, религиозной и мифологическим восприятием мира. Он пишет: «Подлинная вера есть акт экзистенции, осознающий трансценденцию в ее действительности» [515, с. 428].

Философия способна улавливать знаки бытия и довольствуется чтением шифров, не открывающих, но лишь указывающих на трансценденцию (которая не может быть явленной, не может быть увиденной). Религия лишь сообщает об Инобытии, которое в пределах экзистенции недосягаемо, непознаваемо, недоступно. И только мифологически мыслящий человек способен ощутить присутствие этих полярностей (экзистенции и трансценденции) в мире. Существеннейший признак мифологического мышления - не только способность мыслить в категориях бинарных оппозиций, но и осознавать амбивалентность полюсов. Кроме того, сакральное еще не становится противоположностью профанного и всюду являет себя в образах и формах природного мира.

Размещено на Allbest.ru