Агиография русских святых XVI-XVII вв.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

«Агиография русских святых 16-17 вв.»

Содержание

Введение

Глава I. Святые и состояние нравственности в XVI-XVII вв.

1.1 Агиографическое развитие XVI века

1.2 Святая Русь в XVII столетии

Глава II. Русская святость в XVI-XVII вв.

2.1 Благочестие: истинное и ложное

Заключение

Список литературы

нравственность агиография житийный литература

Введение

Русская Православная Церковь -- животворная ветвь вселенской Лозы Христовой [18,стр. 39] -- возрастила и воспитала в своих недрах множество подвижников, пламенной молитвой и трудами благочестия стяжавших славу небесных покровителей и защитников родного Отечества.

Актуальность работы обусловлена тем, что наряду с традиционным празднованием дней памяти вселенских святых в Диптих Русской Православной Церкви внесены имена ее сыновей и дочерей, явивших, каждый в своем чине (святители, благоверные князья, преподобные и т. д.) особый вид духовного подвига и личный путь восхождения к святости.

Агиографическое наследие Древней Руси раскрывает пути восхождения к богоподобию и потому изучение русской святости, отраженной в житиях святых, приобретает чрезвычайно важный, священный характер. «Свет бо есть святых житие и просвещение душам нашим» [12, стр. 33].

В памятниках агиографии излагаются догматы веры, а также примеры высокой духовной нравственности и благочестивой жизни. В житиях святых содержатся живительные вехи, глядя на которые христианин определяет собственный духовный путь.

По выражению одного из исследователей (Г.П. Федотова), «культура народа, в конечном итоге, определяется его религией» [5, стр. 32]. В этом аспекте горячая любовь святых земли Русской к своему земному Отечеству явилась главным фактором, объединившим разрозненные удельные княжества в единое, централизованное православное государство -- могучую Россию. Поэтому памятники русской агиографии представляют собой литературную, историографическую, культурную ценность, это -- достояние русского народа, его духовное наследие и богатство.

Золотой фонд русской духовности на протяжении многих столетий с любовью собирался и переписывался древнерусскими книжниками. Известно, что уже в X-XI веках на Руси появились переводные Минеи, особенно в переложении святого Симеона Метафраста. Когда же в течение веков Церковь Русская обрела множество прославленных мужей, молившихся за землю Русскую из горнего мира, вера народная выделила из лика небесного ряд избранных Божиих, которым усвоила заступничество для всей нашей земли. Первыми среди избранных стали имена святых Бориса и Глеба. Примерно в то же время (X-XI вв.) появились образцы отечественной агиографии -- труды святого Иакова Мниха (1074-1098 гг.), и преподобного Нестора Летописца (ок. 1114 г.; память 27 октября/9 ноября). Несколько позже сочинения святителя Симона, епископа Владимирского (1226; память 10/23 мая), и насельника Киево-Печерской обители монаха Поликарпа легли в основу Киево-Печерского патерика.

Среди лучших писателей Древней Руси, посвятивших свое творчество прославлению святых угодников Божиих, преподобный Епифаний Премудрый и Пахомий Логофет занимают особое место как основоположники литературного стиля плетения словес в русской агиографии.

За века существования русская агиография прошла через разные формы, знала разные стили. Первоначальная, краткая редакция жития, как летописная основа, впоследствии обрастала различными подробностями, представляющими значительный интерес для истории русского быта и литературы.

Как отмечалось выше, древнерусские агиографы (в частности, безымянные авторы северо-русских и ростовских памятников агиографии) писали в простой литературной форме, в виде летописи или биографии. Однако в эпоху святогорца Пахомия Логофета, творения которого стали образцом для последующих русских агиографов, был выработан устойчивый канон житийной литературы. Жития выросли в целый агиографический памятник, подчас довольно обширный, со сложной композицией, разнообразием риторических фигур, множеством эпитетов, тавтологических оборотов.

Принципиально важным аспектом в жизнеописании святых становится единообразие формы, обусловленное единством подвига святых того или иного чина. По одной только принадлежности святого к чину, например, святительскому или преподобническому, прорисовывается и предугадывается в общих чертах вид его подвига. Общий закон житийного стиля требует подчинения частного общему, растворения земного в Небесном.

Одним из уникальных памятников древнерусской письменности являются хранящиеся в Государственном Историческом Музее в Москве Великие Четьи-Минеи святителя Московского Макария. Огромные фолианты по 1500 листов каждый представлены в Синодальном собрании в двух редакциях: Успенского собора -- в 12 книгах, и «царского» -- комплект в 10 книгах (месяцы март и апрель отсутствуют).

Кроме того, существуют еще две редакции Великих Четьих-Миней: список Софийской библиотеки и Чудова монастыря, но оба неполные. Трудно по достоинству оценить всю важность и значимость этого памятника. По свидетельству самого митрополита Макария, в течение 20 лет трудившегося над Четьями-Минеями, здесь «все святые книги собраны и написаны, которые в Русской земле обретаются и с новыми чудотворцы». По данным профессора В.О. Ключевского, в них содержится более 1300 житий святых (из них свыше 40 агиографий древнерусского Севера).

Столетием позднее были составлены два новых агиографических сборника: Тулуповские и Мимотинские Минеи.

По благословению наместника Троице-Сергиевой Лавры архимандрита Дионисия (1633; память 12/25 мая) иеромонах Герман Тулупов из Старицы составил в 1627-1632 годах сборник Четьих-Миней. Основываясь на Великих Минеях-Четьих митрополита Макария, инок Герман, по свидетельству известного агиолога протоиерея Александра Державина († 1962), помещал все, что находил, давая иногда разные редакции одного и того же жития. Примечательно, что преподобный Дионисий оказывал повышенное внимание работе лаврского агиографа и собственноручно редактировал рукопись. Это видно на примере рукописного жития преподобных Сергия и Вакха: в конце памятника помещена надпись: «Рукопись писана Германом Тулуповым, ошибки и пропуски поправлены преподобным Дионисием».

Другим значительным памятником русской агиографии, основанным также на житиях и сказаниях Великих Четьях-Минеях митрополита Макария, являются Мимотинские Четьи-Минеи. Это результат коллективного творчества клирика посадской церкви в честь Рождества Христова Троице-Сергиевой Лавры священника Иоанна Мимотина и трех его сыновей. Рукопись в виде 12-титомного сборника была написана в 1646-1654 годах.

В отличие от Макарьевских и Тулуповских Миней, священник Иоанн Мимотин не просто переписывал жития, но сокращал и переделывал эти письменные памятники, опуская предисловия и похвальные слова. Основная ценность Миней в том, что в них помещены жития святых (всего около ста), которые отсутствуют в других агиографических сборниках.

Спустя почти два столетия после Великих Четьих-Миней митрополита Макария благородный труд на ниве агиографии продолжил святитель Димитрий, митрополит Ростовский.

После нашествия Батыя не было православной агиографической литературы, и «малороссийцы, -- замечает митрополит Евгений (Болховитинов), -- читали жития, собранные иноверными, и на плохом польском языке» [14, стр. 43], которые имели тенденциозный, прокатолический характер. Поэтому, по решению собора старцев Киево-Печерской Лавры от 6 мая 1684 года на инока Димитрия было возложено особое послушание -- составление житий святых. В своей работе святитель Димитрий использовал Великие Минеи-Четьи митрополита Макария, а также доставленные с Афона (митрополитом Петром Могилой) греческие Минеи святого Симеона Метафраста. За 20 лет неутомимого ежедневного подвига святитель Димитрий осуществил и закончил работу над полным годовым кругом Миней-Четьих, изданных в 4-х книгах и поныне не потерявших своего значения.

Необходимо отметить, что в Четьи-Минеи святителя Димитрия не попало значительное количество памятей святых северной и средней России. Поэтому жития русских святых, составленные выдающимся агиографом святителем Черниговским Филаретом (Гумилевским) также представляют большую ценность. Он впервые использовал архивные материалы, относящиеся к русским святым: летописи, рукописные жития и святцы, жития различных монастырей, исторические акты, а также греческие и латинские источники.

Цель работы: изучить агиографию русских святых 16-17 веков.

Объект работы: житийная литература Руси XVI-XVII вв.

Предмет работы: особенности агиографических русских памятников

В ходе работы решаются следующие задачи:

1. Рассмотреть исторические судьбы жанра агиографии.

2. Изучить развитие агиографического жанра.

3. Рассмотреть автобиографический аспект в русской житийной литературе

4. Изучить житийную литературу Руси

Структура работы: работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы.

Глава I. Святые и состояние нравственности в XVI-XVII вв.

1.1 Агиографическое развитие XVI века

Мощный толчок агиографическому развитию дало в XVI в. объединение Руси. Канонизация группы новых святых на Московских Соборах 1547-1549 вызвала оживление агиографических преданий и соборное исследование их жизни. Тогда же московский митрополит Макарий решает грандиозную задачу: собирает и объединяет все известные к тому времени и признанные Церковью жития в общий свод -- Великие Минеи Четьи. В XVII-XVIII вв., продолжая труд Макария, свои варианты четьих миней составляют Иван Малютин, Герман Тулупов и Димитрий Ростовский. Димитрий Ростовский при этом предпринимает критическую редактуру житий, сверяет списки с греческими и латинскими первоисточниками, дает ряд новых переводов. Минеи Димитрия с XVIII в. и вплоть до новейшего времени становятся основным агиографическим корпусом православной России, приобретают чрезвычайную популярность -- особенно в народной среде. Именно к ним восходит «низовая» агиография, имевшая широкое распространение во множестве дешевых, частью лубочных изданий XIX в.

В XVI в. на Руси ярко проявляется еще один чин святости, который занимал периферийное место в духовной жизни и агиографии Византии и совершенно не был представлен на Западе. Это чин блаженных, или юродивых, -- людей, взявших на себя сознательный подвиг «безумия Христа ради», то есть вызывающего, провоцирующего, «неприличного» поведения, из-за которого их гнали и подвергали поруганию. Примечательно, что этот тип святости расцветает в период формирования Московского царства. Новое государство, провозгласившее устами монаха Фелофея о том, что «Москва -- третий Рим, а четвертому не бывати», присваивало статус особой святости всем сторонам своей жизни: свята власть, свят быт, подчиненный жестким обрядам, свят весь уклад жизни. На этом фоне терялось живое ощущение «неотмирности» христианства, пронзительности его «Благой вести». Вызывающее поведение юродивых было как бы «пощечиной» фарисейскому самодовольству, напоминанием о том, что недостаточно для христианина «лепоты» обряда и бытового лада. Кроме того, юродивые выполняли особую функцию обличения власть предержащих -- на что больше почти никто осмелиться не мог. Среди Московских юродивых XVI в. наиболее известен Василий Блаженный. Его житие сохранилось в позднейших списках с многочисленными легендарными вставками. Но показательно, что житие, даже в отступлениях от исторической точности подчеркивает именно обличительную деятельность юродивого. Василий швыряет камни в дома добродетельных людей и целует стены домов, где творились грешные дела: у первых снаружи виснут изгнанные бесы, у вторых плачут ангелы. Вопреки историческим фактам (Василий умер в 50-е гг. XVI в.) житие заставляет перенестись Блаженного в сжигаемый Иваном Грозным Новгород (1570): Василий зазывает к себе царя Ивана и угощает его сырым мясом и кровью, а когда царь отказывается, юродивый обнимает его одной рукой, а другой показывает возносящиеся на небеса души невинных мучеников [18, стр. 40].

Многие жития могут служить источниками исторических сведений. Житие Сергия Радонежского рассказывает об основании Троице-Сергиевой Лавры и участии Сергия в политической жизни эпохи. О княжеских усобицах Киевской Руси повествуется в житиях Бориса и Глеба, о нашествии Ливонского Ордена и сложных отношениях с Ордой -- в житии Александра Невского и др. Но в целом задача максимальной исторической достоверности в описании событий вокруг жизни святого перед агиографом не стоит. Русский историк В.О.Ключевский в своей диссертации 1871 Древнерусские жития святых как исторический источник, исследовав 250 редакций 150 русских житий, пришел к выводу о том, что в большинстве своем они мало могут помочь исторической науке (Ключевский пытался отследить по агиографии этапы колонизации Северо-востока Руси). Историк вывел формулу: «Обилие и качество биографического материала находится в обратном отношении к развитию чествования святых» [14, стр. 61]. Другими словами, чем более почитается святой, тем меньше исторической конкретики в его житиях. Связано это с тем, что средневековая агиография не знает принципа историзма. Она имеет дело не с изменяющимися во времени, а с «вечными» смыслами. Отсюда -- сам тип бытования агиографии в эпоху Средних веков.

В XVII в. с процессом постепенной секуляризации, «обмирщения» русской культуры начинает проявляться кризис канонической агиографии. В среде старообрядчества появляются немыслимые прежде автоагиографические произведения (составленное самим «агиографическим героем» Житие протопопа Аввакума). В XVIII-XIX вв., в послепетровскую эпоху, когда русская церковь практически не знала канонизаций новых святых, агиография вытесняется на обочину национальной культуры. Но жанровые признаки жития активно используются новой русской литературой: Ф.М. Достоевским в Братьях Карамазовых (1879), Н.С. Лесковым в Соборянах (1872) и повестях о «русских парведниках», И.А. Буниным в Святом Евстафии (1915), Матфее Прозорливом (1916) и др. Как «антижития», истории духовных поражений своих героев, написаны повести Л.Н. Толстого Отец Сергий (1890-98) и Л.Н. Андреева Жизнь Василия Фивейского (1904) [15, стр. 108].

Некоторое оживление традиционной агиографии -- но уже на современной документальной основе -- в XIX -- нач. XX вв. связано с почитанием и канонизацией в 1903 старца Серафима Саровского (1760-1833): написанные тогда же Сказание о жизни и подвигах блаженной памяти о. Серафима, Житие Св. Серафима Н.М. Левитского, О цели христианской жизни. Беседа Серафима Саровского с Н.А. Мотовиловым и др.

Поместный 1988 и Архиерейский 2000 Соборы Русской Церкви, на которых впервые за несколько столетий прошли массовые канонизации, в том числе новомучеников Российских, пострадавших в годы советской власти, привели к агиографическому всплеску. Однако жития новопрославленных святых составляются ныне по совсем иным законам и представляют собой, по сути, строго выверенные научно-документальные биографические исследования. За ними в массовом церковном книгоиздании следуют беллетризованные переложения жизнеописаний для «благочестивого чтения».

Следуя греческой традиции, в русской агиографии и агиологии, помимо мучеников, страстотерпцев и блаженных, утвердился также ряд иных чинов святости: преподобные - монахи; святители -- епископы; равноапостольные - монархи и князья, крестившие свои народы (князь Владимир) либо подготовлявшие их крещение (княгиня Ольга); священномученики -- мученики, пребывавшие в священническом или епископском сане; бессеребряники -- святые, особо прославившиеся своим бескорыстием (прежде всего, особо почитавшиеся на Руси римские лекари III в. Косьма и Дамиан); праведные -- святые из числа мирян и «белого», не монашествующего духовенства, не принявшие мученичества; благоверные -- благочестивые князья и монархи, предстатели за свой народ пред Богом и защитники веры.

1.2 Святая Русь в XVII столетии

События Смутного времени сказались и на том, что в начале XVII века произошла переориентация в прославлении русских святых и чтимых икон. Заметно пошатнулось почитание некоторых ранее прославляемых общерусских святынь, не проявивших себя заступниками за Русскую землю (например, святого Варлаама Хутынского, святого Александра Невского и др.). В то же время, произошло массовое прославление местночтимых святых и икон, которые в трудные времена явили свои чудеса. Причем прославлялись как уже известные святые и иконы, так и новые, ранее неканонизированные. Кроме того, отдельные местночтимые святыни в тот же период времени стали почитаться как общерусские. И в этом отношении, после канонизации середины XVI века, Смутное время стало очередным этапом в процессе развития культа местночтимых святых и икон.

Одновременно устанавливаются культы новых общерусских святых. Так, уже в 1606 г., при царе Василии Шуйском, был канонизирован невинно убиенный царевич Димитрий, Угличский страстотерпец. Димитрий Иванович (1582-1591) -- царевич, младший сын Ивана IV от последней жены Марии Нагой. После смерти Ивана Грозного вместе с матерью был поселен в г. Угличе. Там и погиб 15 мая 1591 г. в возрасте девяти лет при загадочных обстоятельствах. По версии Нагих -- родственников матери Димитрия -- царевича убил один из его слуг -- перерезал ему горло. Нагие утверждали, что убийцу подослал Борис Годунов, чтобы устранить возможного наследника престола. Ведь у тогдашнего царя Федора Ивановича детей не было, следовательно, Димитрий мог стать царем. Годунов же сам хотел занять престол. Совсем иную, официальную версию смерти царевича предложила специальная следственная комиссия, посланная в Углич из Москвы, еще во времена правления Годунова. Эта комиссия доказывала, что царевич Димитрий при игре “в ножички” нечаянно сам напоролся на нож. Полной ясности в этом вопросе нет до сих пор [1, стр. 79].

Загадочная смерть царевича Димитрия оказалась актуальной в Смутное время. Убиение невинного младенца рассматривали как преступление перед Господом, ставшее первой причиной Божиего гнева, обрушившего за это преступление на Российского государство многие кары. Так, во “Временнике” Иван Тимофеева (Семенова) говорится, что именно из-за пролитой крови царевича Димитрия Российское государство ныне “от бед потрясаема”, ибо это Божия кара за убийство и, главное, за сокрытие истинных убийц.

Но помимо религиозно-мистического смысла, загадка, связанная со смертью царевича, оказала прямое влияние и на политическую ситуацию в стране. Уже в 1601-1602 гг. объявился самозванец Григорий Отрепьев, принявший имя Димитрия и вошедший в отечественную историю под именем Лжедмитрия I. Очень многие, недовольные правлением Бориса Годунова, поверили в то, что царевич Димитрий был чудом спасен и теперь является законным наследником русского престола. В дальнейшем, имя спасшегося царевича, под знамена которого вставали войска, стало настоящим катализатором Смуты. А воцарение Лжедмитрия I в Москве в 1605 г. как бы подтвердило общее убеждение в том, что это и есть истинный царевич [10, стр. 122].

В мае 1606 г. в результате восстания Лжедмитрий I был свергнут с престола и растерзан разъяренной толпой. Царем стал Василий Шуйский, имеющий гораздо меньше прав на царство, нежели сын Ивана Грозного, каковым многие продолжали считать Лжедмитрия. Поэтому правительство Шуйского сразу же предприняло энергичные меры для того, чтобы, во-первых, доказать истинность гибели царевича в 1591 г., и, во-вторых, утвердить образ погибшего царевича, как невинно убиенного мученика. В этом случае, появлялась возможность пресечения дальнейшего развития самого факта самозванства.

Для этого, уже летом 1606 г. (3 мая) из Углича в Москву были перенесены и освещены останки царевича. А сам царевич, признанный святым, стал именоваться святым Димитрием, Угличским страстотерпцем.

Тогда же началась работа над составлением жития Димитрия Угличского. Сегодня известно четыре редакции этого жития XVII -- начала XVIII века, сохранившихся во множестве списков. По мнению некоторых исследователей, само житие написано патриархом Гермогеном или же по его распоряжению. Впрочем, эта предположение еще требует обоснования.

В основу жития легла версия убийства царевича по приказу Бориса Годунова, возрожденная спустя пятнадцать лет, после смерти Димитрия. По сути дела, здесь впервые в публицистике Смутного времени довольно подробно сообщается о гибели последнего сына Ивана Грозного. Свой рассказ автор жития заключает, что малолетний царевич стал источником многих чудес, а царь Борис за пролитие крови праведника “с шумом” был свергнут с престола. Вторая часть жития -- “Повесть о обретении и о принесении честных и многочюдесных мощей благоверного царевича” -- в своем пространном варианте повествует о царствовании Бориса Годунова, о его свержении “расстригой” и гибели самого Григория Отрепьева. Инициатором же перенесения мощей “нового чудотворца” Димитрия здесь называется царь Василий Шуйский [14, стр. 101].

В житие выражается надежда и желание видеть в Димитрии миротворца от “междоусобные брани”. А образ самого святого Димитрия Угличского, житие оценивает как “добропобедного”, “преславного победоносца”, “необоримого” “хранителя царствия” и “заступника” за русскую землю. На эту оценку, видимо повлиял тот факт, что “молитвами” святого Димитрия правительственным войскам удалось разбить мятежные войска под Москвой в начале декабря 1606 г [12, стр. 34].

Несмотря на официальную канонизацию царевича Димитрия, этот святой далеко не сразу получил народное признание. Во всяком случае, в течение еще минимум двух лет -- 1608-1610 гг. -- у многих продолжалась сохраняться вера в то, что настоящий царевич Димитрий жив. Так, настоящим царем был признан новый самозванец Лжедмитрий II, под знамена которого встали многочисленные войска. Кроме того, появились и другие самозванцы, буквально расплодившиеся тогда по всей России.

Конечно, и в случае с канонизацией царевича Димитрия, и в том, что его не признавали святым, большую роль играла политическая конъюнктура. Тем не менее, со временем политическая ангажированность постепенно уходила в небытие, зато образ святого Димитрия Угличского, как заступника Русской земли и чудотворца, все более утверждался в сердцах русских людей, а его житие уже постоянно публикуется в Минеях Четьих, издаваемых в XVII-XVIII вв. Известный агиограф Димитрий Ростовский, автор четвертой редакции жития, сравнивает Димитрия Угличского с убитыми Святополком Борисом и Глебом, а число чудес, явленных святым (преимущественно исцелений от слепоты) доводит до 46-ти [15, стр. 109].

Отдельно необходимо отметить возродившееся в XVII в. на новом уровне почитание преподобного Макария Желтоводского и Унженского. Макарий Желотоводский и Унженский (1349-1444), основатель и игумен Желтоводского и Унженского монастырей, родился в Нижнем Новгороде, в двенадцатилетнем возрасте принял монашеский постриг. Позднее основал монастырь на реке Лух (ныне на границе Ивановской и Нижегородской областей). Затем основал Желтоводский монастырь, который в 1439 г. был разорен казанскими татарами. Макарий попал в плен, но, как утверждает его Житие, из уважения к нему был отпущен ханом Улуг-Ахматом. Вместе с Макарием отпустили еще 400 полонянников. Ему запретили возвращаться в Желтоводье, поэтому Макарий поселился на берегу реки Унжи (ныне в пределах Костромской области), где основал свой последний монастырь.

Местное прославление Макария Желотоводского и Унженского началось уже в 1522 г. В 1532 г. в Солигаличе была заложена церковь во имя Макария. В начале XVII в. Макария начинают почитать как великого чудотворца, небесного покровителя района между Окой и Волгой, а также Галичской области. В Смутное время он неоднократно являлся в видениях польским захватчикам, поражая их разными недугами. В 1612 г. Макария чтили как покровителя нижегородского ополчения. С 1613 г. Макарий начал прославляться как небесный покровитель новой царской династии Романовых. Перед избранием на царство Михаил Романов вместе с матерью молился у мощей святого Макария о возвращение из плена отца, патриарха Филарета. Возвращение в 1619 г. Филарета в Россию было воспринято как заступничество Макария и уже в августе 1619 г. Макарий был официально канонизирован. В середине XVII в. авторитет преподобного Макария Желтоводского и Унженского был настолько велик, что его жития часто помещали вместе с житиями Сергия Радонежского. День памяти: 25 июля (7 августа) [12, стр. 37].

В середине XVII столетия, когда усилилось движение России к образу Вселенского православного царства, одним из символов этого движения стала Иверская икона Божией Матери. Чудотворная Иверская икона Божией Матери, прославившаяся чудесами в уделах Богородицы -- на Афоне, в Иверии (Грузии) и в России, -- названа по имени Иверского монастыря на Святой горе Афон. Первое известие об этой иконе относится к IX в. -- времени иконоборчества. По сохранившемуся преданию, в дом некой благочестивой вдовы, хранившей икону Богоматери, ворвались вооруженные воины и осквернили образ -- один из воинов ударил икону копьем, и из лика Богоматери потекла кровь. Женщина, надеясь спасти икону, пошла к морю, опустила ее на воду и случилось чудо -- образ стоя двинулся по волнам. О чуде стало известно -- сын этой женщины был насельником Иверского монастыря, основанного на том месте, где когда-то причалил корабль, везший Саму Божию Матерь на Кипр [2, стр. 161].

Однажды иноки Иверского монастыря увидели в море огненный столп, поднимающийся до неба над тем местом, где на воде стоял образ Пречистой. Монахи хотели взять этот образ, но чем ближе подплывала лодка, тем дальше удалялась икона. Иноки обратились к Господу с молитвой о даровании чудесной иконы монастырю. В следующую ночь Пресвятая Богородица явилась во сне старцу Гавриилу и сказала: “Возвести настоятелю и братии, что Я хочу дать им Мою икону в покров и помощь; потом войди в море и с верой иди по волнам -- тогда все узнают Мою любовь и благоволение к вашей обители”. Так и случилось [3, стр. 69].

После трехдневной молитвы братия монастыря водрузила икону в алтарь соборного храма, но уже на другой обнаружила ее над монастырскими вратами. Так повторялось несколько раз. Наконец, Пресвятая Богородица вновь явилась старцу Гавриилу и сказала: “Передай братии: Я не хочу, чтобы Меня охраняли, но Сама буду вашей Хранительницей в этой жизни и в будущей. Я испросила вам у Бога Мою милость, и то тех пор, пока будете видеть Мою икону в обители, благодать и милость Сына Моего к вам не оскудеет”. Тогда насельники монастыря построили надвратную церковь в честь Богородицы, в которой чудотворная икона пребывает по сей день. И сама икона получила название Портаитисса -- Вратарница, Привратница, а по месту своего явления -- Иверская.

Об Иверской иконе знали и на Руси. Особенное внимание этому образу стали уделять в XVII столетии, когда проблемы церковного благочестия и вопросы об унификации русского православия с греческим встали с особой остротой. Ведь распространение благодати чудотворной иконы, признанной всем православном мире, и на Россию, лишний раз могло подчеркнуть вселенскую миссию Русской Православной Церкви и Российского государства.

Будущий патриарх Никон, а тогда архимандрит Новоспасского монастыря в Москве, обратился к архимандриту Иверского монастыря с просьбой прислать точный список чудотворной иконы. Дело в том, что, по православной традиции, список с иконы, совершенный по всем правилам, обладал такой же чудотворной силой, как и оригинал.

13 октября 1648 г. эту икону встречали в Москве царь Алексей Михайлович и патриарх Иосиф, в сопровождении многочисленного православного люда. Позднее, в 1656 г., еще один список с иконы передали на Валдай. В 1669 г. в часовне у Воскресенских ворот, выходящих на главную -- Тверскую -- улицу, был установлен еще один список иконы иверской Божией Матери.

С тех пор Вратарница стала одной из самых чтимых святынь Москвы и всей России. Через Воскресенские ворота на Красную площадь въезжали победители, цари и царицы, прибыв в Москву, первым делом отправлялись поклониться иконе, также, как и все, кто приезжал в старую столицу. В силу того, что Иверская икона прославилась исцелениями больных, ее возили по домам, служили перед ней молебны [15, стр. 110].

Часовня была уничтожена в 1931 г. вместе с Воскресенскими воротами, а икону перенесли в храм Воскресения в Сокольниках. В 1995 году, после того, как в Москве были восстановлены и ворота, и часовня, с Афона прибыл новый список чудотворной Иверской иконы, который и был водружен на свое историческое место. Празднование в честь иконы совершается во вторник Светлой седмицы, а также 12 (25) февраля и 13 (26) октября.

Но вторая половина XVII столетия стало и временем определенного угасания темы русской святости. Переориентация смысловых и целевых установок бытия России на создание Вселенского православного царства, базирующегося на новой в определенной мере для России, греческой православной догматике, предполагала и совершенно иные решения темы святости. Новшества, все более широко проникающие в Россию, как бы отодвигали на второй план и саму русскую святость, ведь новая миссия Российского государства виделась теперь намного более широко, нежели еще сто лет назад. В значительной степени сам факт угасания темы святости был вызван Расколом. Греческие богословы, получившие большое влияние в России, вообще с подозрением относились не то что к новым, но и к старым русским святым. Принятие новой обрядности ставило иногда под вопрос правильность самого факта канонизации того или иного святого. Поэтому "грекофилы", стоящие у кормила Русской Церкви, и ориентирующиеся теперь на правила Греческой Церкви, не могли столь самостоятельно, как раньше, решать вопросы с канонизацией русских святых. А, может быть, и не считали это необходимым [18, стр. 41].

На церковном Соборе 1667 года вселенские патриархи приняли решение, в котором предостерегали о том, что под видом нетленных тел могут почитаться и тела тех, кто умер под церковным отлучением. Конечно, это решение вовсе не запрещало проведение новых канонизаций, ведь подобного запрета не бывало, да и не могло быть. Буквальный смысл решения состоит в напоминании о полномочиях архиерейского Собора. Но патриархи Иоаким и Адриан ссылались на это решение в тех случаях, когда им предлагали совершить новые общецерковные прославления святых. При патриархе Иоакиме в конце 70-х гг. XVII в. происходит отмена недавней канонизации княгини Анны Кашинской, почти полностью прекращается почитание Евфросина Полоцкого.

История с написанием Жития и канонизацией Анны Кашинской -- это пример идеологической и религиозно-философской борьбы, разгоревшейся в XVII столетии, которая вовлекала в свой оборот и имена святых. Анна Кашинская (ум. 1368) -- дочь ростовского князя Дмитрия Борисовича, а с 1295 г. -- жена князя Михаила Ярославича Тверского, мученически погибшего в Орде. Супруга узнала о его смерти только через год. Вместе с сыновьями Димитрием, Александром и Василием она встречала святые мощи своего мужа, отправившись по Волге на кораблях. До смерти своей жила в Твери, приняла монашеский постриг под именем Евфросинии. Похоронена была в деревянной Успенской церкви [2, стр. 74].

Местное почитание Анны Кашинской возникло в XVII столетии. Связано это было с тем, что в 1649 г. в Твери были обретены ее нетленные мощи и тогда же перенесены в г. Кашин. А до 1649 г., до официального освидетельствования ее мощей, у гроба княгини произошло 8 чудес исцелений. В следующем 1650 г. Анна Кашинская была официально канонизирована. Причем службу на перенесение мощей написал Епифаний Славинецкий по прямому распоряжению царя Алексея Михайловича.

Уже в 1650-1652 гг. возникает первый вариант Жития Анны Кашинской, а окончательное ее составление относится к 1675-1676 гг. Именно тогда Житие Анны Кашинской и сложилось, как комплекс из четырех памятников. Этот цикл состоит из собственно жития и статей -- о явлении княгини пономарю Герасиму, об обретении мощей и о перенесении мощей Анны из деревянной Успенской церкви в Кашинский Воскресенский собор. Точный автор жития неизвестен, хотя в источниках называются несколько имен.

Текст Жития, наверное, не представляет особого интереса -- это многословное подражательное сочинение. Но вот история культа Анны Кашинской вызывает несомненный интерес. Дело в том, что уже в 1677-1678 гг. Житие во всем комплексе подверглось суровой критике патриарха Иоакима, назначившего даже специальную комиссию по “досмотру” Жития. Комиссия внимательно сверила текст Жития с летописными известиями, и установила “несогласия и неприличия в датах, местах действия, в лицах и др. (всего 13 пунктов разночтений). Наиболее же важное “неприличие” Жития состояло в 10-м пункте, где утверждалось, что правая рука святой была сложена в двуперстном сложении (“согбена, яко благословящая”) [11, стр. 319].

Вполне понятно, что во времена жестокой борьбы со старообрядчества официальная Церковь не могла признать святой ту, чьи персты, оказывались сложены в двуперстном сложении. Иначе, сама официальная Церковь оказывалась в двусмысленном положении.

Патриарх Иоаким сделал серьезные выводы -- определением церковного собора 1677 г. фактически было аннулировано почитание Анны Кашинской. Больше того, ее почитание и, в частности, Житие объявили ложным и обязали кашинские и тверские духовные власти прекратить церковные службы в ее честь. Даже церковь во имя Анны была переименована в церковь всех святых. Вторично Анна Кашинская была канонизирована в 1909 г. Дни памяти: 12 (25) июня, 2 (15) октября.

Линию патриарха Иоакима в вопросах канонизации русских святых в начале 90-х гг. XVII в. продолжил и патриарх Адриан, который отказался от общецерковной канонизации Иоанна и Логгина Яренских, Герасима, Галактиона и Игнатия Вологодских. В то же время, патриарх Адриан не отрицал возможности канонизации новых святых вообще. Так, были прославлены Иона и Вассиан Пертоминские, которых почитал царь Петр I за свое спасение во время шторма на Белом море. В 1698 г. был канонизирован юродивый Максим Московский, ставший последним святым патриаршего периода истории Русской Православной Церкви.

По замечанию Г.П. Федотова, "вместе с расколом большая, хотя и узкая, религиозная сила ушла из Русской Церкви, вторично обескровливая ее... С Аввакумом покинула Русскую Церковь школа св. Иосифа (Волоцкого. -- С.П.)". Иначе говоря, та самая школа, которая в XVI веке приложила максимум усилий к тому, чтобы Русь стала поистине Святой. И если опять же вспомнить Г.П. Федотова, который писал, что "на заре своего бытия древняя Русь предпочла путь святости пути культуры", то со второй половины XVII века Россия стала предпочитать путь культуры уже проторенному веками пути святости. И позднее, за долгий период, практически за всю первую половину XVIII в., общецерковные прославления святых не совершались [12, стр. 36].

И только в 1757 г. состоялась первая канонизация после этого перерыва -- симптоматично, что совершилось прославление святителя Димитрия Ростовского. Святитель Димитрий Ростовский (в миру Даниил Саввич Туптало) (1651-1709) -- митрополит Ростовский и Ярославский, проповедник и писатель. Родился он в селе Макарово на реке Ловиче. Его отец Савва Григорьевич (ум. в 1703), казачий сотник, затем постригся в монахи, прожил 103 года. Мать -- Марья Михайловна (ум. в 1689). Даниил в 1662 г. поступил в Киево-Могилянскую академию. 9 июля 1668 г. еще юношей принял монашеский постриг в Киевском Кирилловском монастыре под именем Димитрия, и связал всю свою жизнь со служением Церкви. С 1675 по 1700 гг. Димитрий был игуменом и проповедником в различных монастырях на Украине, в Вильне, в Минской губернии. В феврале 1701 г. приехал в Москву и был назначен на Сибирскую митрополию в Тобольске. Но из-за болезни не смог выехать в Сибирь. Петр I, лично знавший Димитрия, заботясь о его здоровье, отменил указ. В 1702 г. Димитрий был назначен митрополитом Ростовским и Ярославским.

Большое значение в своей деятельности Димитрий Ростовский придавал просветительству. Так, многие современники отмечали его талант проповедника. Будучи митрополитом, открыл в Ростове общеобразовательную или, как он сам называл, “грамматическую” школу, в которой обучалось 200 человек. Сам святитель был очень образованным человеком, знал иностранные языки, имел большую библиотеку -- 288 книг, из которых 173 -- на латинском и греческом языках, 96 -- на церковнославянском, 12 -- на польском, 7 -- многоязычные.

В 1684 г., находясь в Киево-Печерской Лавре, Димитрий Ростовский принял на себя послушание -- составление Четий Миней, т.е. сборника житий, расписанных по дням богослужений. Именно этот труд, которому Димитрий Ростовский отдал почти двадцать лет жизни, и прославил его имя. При составлении Четий Миней Димитрий Ростовский использовал как русские, так и латинские, греческие, польские источники. Он не просто переписывал известные ему жития, но зачастую, на основе разнообразных вариантов, писал свой вариант. Поэтому многие жития, вошедшие в его Четии Минеи, могут считаться оригинальными. Первая часть Миней была издана в 1689 году. Затем уже после смерти святителя, в 1711-1716 гг., вышло второе издание Миней в трех частях. Далее труд Димитрия ростовского издавался еще несколько раз. Четии Минеи Димитрия Ростовского до сих пор остаются одним из самых читаемых отечественных агиографических сочинений [20, стр. 237].

Перу Димитрия Ростовского принадлежат много проповедей, драматические произведения, стихи. Особое место занимает противостароверское сочинение “Розыск о раскольничей брынской вере”, написанное в 1709 году, а изданное полностью в 1745 г. Но отдельные главы издавались и ранее -- в 1714 и 1717 годах. Этот трактат состоит из трех частей, в которых автор стремится подробно и доходчиво объяснить происхождение раскола, а также резко выступает против сторонников старообрядчества. Интересно, что Димитрий Ростовский рассматривает старообрядчество, в основном, через призму невежества его последователей.

Через сорок с небольшим лет после смерти Димитрия Ростовского, в 1752 г., вскрытие его гробницы показало, что мощи святителя остались нетленными. И уже 1757 г. Димитрий Ростовский был канонизирован. Сейчас рака с мощами святителя хранится в Успенском соборе Ростовского Кремля. Дни памяти: 21 сентября (4 октября) и 28 октября (10 ноября).

Церковное прославление святителя Димитрия Ростовского связало Древнюю Русь с новой Россией, восстановив традиции Святой Руси в Российской империи.

Глава II. Русская святость в XVI-XVII вв.

2.1 Благочестие: истинное и ложное

В XVI веке «Немало поражала иностранцев любовь русских к молитве и употреблению крестного знамения. Русские молились так часто, что нелегко было найти подобных, а крестным знамением осенялись почти непрестанно. Каждый, пробудившись от сна нощного, первым долгом считал помолиться пред домашними иконами, и никто не выходил из дома, не помолившись. Всякое дело и работу, важные и неважные, начинали молитвою, осеняли себя крестом и призывали имя Пресвятой Троицы. Садясь за стол, крестились и молились в продолжение стола осеняли крестом каждое новое кушанье и питье, как поступал и сам царь. Весьма многие, не знавшие никаких молитв, повторяли одно: "Господи, помилуй"…Дивились иноземцы и тому, как чтили русские благословенный хлеб и святую воду. К царю каждое утро только он оканчивал утреннюю молитву, являлся его духовник с чашею святой воды и окроплял сперва образа царской молельни, потом царя» [14, стр. 132].

Но мы бы ошиблись, если бы думали, что большинство русских понимали глубинный смысл православного учения, ведущего к спасению и любви через соблюдение заповедей и нравственное совершенство. «Идеализация русской жизни была бы извращенным выводом из сияния ее святости… Во многом святые являются прямым отрицанием мира, то есть жизни народа, к которому они принадлежат… Даже основное направление русского мирянского благочестия не совпадает с духом русской святости. Характеризуя это благочестие по историческим документам, каноническим и соборным памятникам, не можем не видеть огромного преобладания ритуализма»[20, стр. 154].

В то же время силен был еще древний языческий магизм. Некоторые, продолжая исповедовать в точности христианские обряды, прибегали к услугам знахарей. «И не только простой народ - сами князья, в том числе, как известно, и великие - Василий Иванович и Иван IV, обращались к этим ведунам и волшебникам, просили их совета и помощи, пользовались их нашептываниями, заговорами, чарованиями, заклинаниями, брали от них врачебные зелия, коренья, камни и пр.

Большинство русских смотрели тогда на нравственность односторонне и как веру свою полагали почти исключительно в обрядах, так и благочестие - в исполнении обрядов… Образец такого благочестия и вместе порочности представлял собою царь Иван Васильевич - пишет митрополит Макарий в «Истории Русской церкви». - Он был величайшим ревнителем церковных уставов, каждый день посещал все церковные службы и окроплялся святою водою, каждое дело начинал крестным знамением, а в слободе Александровской вместе со своими опричниками старался выполнять даже монашеский устав: носил иноческую одежду, выстаивал продолжительные богослужения, сам звонил и читал жития святых за братскою трапезою и молился так часто и так усердно, что на лбу его от земных поклонов были шишки. Но в душе, казалось, у него не было ничего не только христианского, даже человеческого, ни искры христианской любви, чистоты, справедливости. Как лютый зверь, жаждал он крови человеческой, услаждался пытками и страданиями своих несчастных жертв, измучил и истерзал тысячи невинных; вместе с тем предавался самому грубому невоздержанию, самому безобразному распутству, семь раз был женат; пожираемый ненасытным сребролюбием, грабил всех и все, и церкви, и монастыри. Многочисленные опричники царя выбивались из сил, чтобы подражать во всем своему высокому образцу, и действительно являлись достойными его последователями и по бесчеловечию, и по распутству, и по грабительству, оставаясь совершенно безнаказанными», - пишет митрополит Макарий в «Истории Русской Церкви». Страшный пример Ивана Грозного, негативно сказавшийся на состоянии народной нравственности, много способствовал дальнейшим бедам Руси в начале следующего XVI века [12, стр. 44].

Однако, на этом фоне еще ярче виден свет подвигов русских святых, которые выходили из разных слоев общества. Среди них и простые люди, и князья, и юродивые, и святители. Ярок и светел пример главы Русской церкви митрополита Филиппа.

Подвиг св. Филиппа всем памятен и запечатлен мученической смертью. Избранный из игуменов соловецких, он прямо поставил предварительным условием своего избрания отмену опричнины. Царь и епископы убедили его отказаться от этого условия, сохранив за митрополитом лишь право печалования за опальных. Когда через полтора года возобновились казни, Филипп возвысил свой голос. Сперва увещая царя наедине, он переносит потом свои обличения в Успенский собор. Его житие сохранило нам пересказ вдохновенных его речей: "Отколь солнце начало сиять на небесах, не слыхано, чтобы благочестивые цари возмущали свою державу... Мы, о государь, приносим здесь бескровную жертву, а за алтарем льется кровь христиан..." И в ответ на угрозы царя: "Не могу, повиноваться повелению твоему паче, нежели Божьему... Подвизаюсь за истину благочестия, хотя бы лишился сана и лютейше пострадал". Для св. Филиппа исповедание правды было столь же обязательно, как и исповедание веры: "Иначе тщетна будет для нас вера наша, тщетно и исповедание апостольское" [3, стр. 112].

XVI век дает нам многочисленные примеры святых, хранивших чистоту веры и чистоту жизни. Современники были поражены изумительной жизнью святой Иулиании Лазаревской. «Во время голода и моровой язвы, еще при Грозном, она хитростью выпрашивает у свекрови пищи, будто на завтрак и полдник для себя, и раздает все голодным. Хоронит умерших, заказывает по ним сорокоусты. Заразных больных, от которых все сторонятся, она моет в бане своими руками, тайно от свекра и свекрови...» После смерти мужа, уделив детям полагающееся им наследство, святая Иулиания всю себя и все свое имущество полагает на дела милосердия. Особенно во время голода, когда требовалось спасать людей от голодной смерти. «Она распродала весь скот, одежду и посуду для голодных и дошла сама до последней нищеты. Тогда ей пришлось переселиться в свою Нижегородскую вотчину, где, может быть, голод менее свирепствовал, и отпустить на волю своих рабов, которых нечем было кормить. Некоторые из них, впрочем, остались и собирали для своей госпожи лебеду и древесную кору. Из этих суррогатов она пекла хлеб, кормилась сама с детьми и слугами, питала и захожих нищих: нищих в то время было "без числа". Соседи говорили им с укоризной: "Что вы ходите к ней в дом? Она сама помирает с голоду". Но нищие уверяли, что нигде они не едали такого сладкого хлеба, как у этой вдовы. Брали у нее и соседи для пробы ее хлеба из лебеды и удивлялись: "Горазды рабы ее печь хлебы". Так через пять веков Юлиания Осорьина повторяет подвиг печерского инока Прохора Лебедника. Но конец уже был недалек. Юлиании в это время не менее семидесяти лет. Разболевшись на Рождество, она причастилась и простилась с детьми и слугами, "поучив их о любви и милостыне". О себе призналась, что желала давно ангельского образа, но не сподобилась ради грехов своих. Скончалась она 10 января 1604 г. Прощавшиеся с ней видели над головой ее золотой круг, "яко же на иконах пишется". Когда через десять лет хоронили ее сына Георгия у Лазаревской церкви, нечаянно раскопали ее могилу и нашли ее полной мира. Сын Дружина, рассказывающий об этом, не мог убедиться в полном нетлении тела: "От ужасти не смеяхом досмотрети, только видехом нозе ее и бедры целы суща". Этим миром, а когда оно исчерпалось, то перстью из гроба мазались больные и получали облегчение. "Мы же сего не смеяхом писати, яко не бе свидетельство"[20, стр. 192].

Такой же пример целеустремленного стремления к Богу через очищение сердца и чистоту жизни мы видим и у святого Трифона Вятского, который оставил на века добрую память в Чусовских землях. Настоящая святость - последование Христу в исполнении его заповедей.

Однако, после эпохи Ивана Грозного и Бориса Годунова святых становится заметно меньше. «XVI век в Русской Церкви уступает XV, бесспорно, в том, что составляет сердце церковной жизни, - в явлении святости - пишет Федотов в книге «Святые Древней Руси» [20, стр. 196].

Во многом падению нравственных идеалов способствовало постепенное установление крепостного права. Не случайно введение крепостничества в конце XVI стало как бы логическим завершением эпохи Ивана Грозного и Бориса Годунова.

В 1591 или 1592 гг. Борис Годунов издал указ, запрещающий свободный переход крестьян из волости в волость. Окончательно установилось крепостное право в 1597 году, после указа о розыске и возвращении беглых крестьян с женами и детьми. Русские мужики лишились личной свободы и попали «в крепость» к господам [18, стр. 46].

В результате не только резко возросли поборы с крестьянства бояр и помещиков, но и изменилось отношение господ к своим крестьянам. Очень негативное влияние закрепощение крестьянства оказало на нравственность господствующего класса. Трудно исполнять христианские заветы о любви к ближним, прощении, милосердии и одновременно плетями гнать крепостных на барщину.

В итоге обострился вопрос о церковном землевладении. Еще в конце XV-начале XVI вв святой Нил Сорский выступал против монастырского землевладения. Ему возражал другой святой Иосиф Волоцкий, доказывающий, что церковь должна иметь средства на дела милосердия. Но в то время, когда происходил этот спор, на Руси еще не было крепостного права и владение землей не предполагало владения рабами. В XVII веке все усугубилось.

Видя все это некоторые люди впадали в грех осуждения и скатывались в другую крайность. Распространились ереси. В середине XVI века возникло, например, учение монаха Феодосия Косого, который указывая на многочисленные недостатки церковных иерархов, в том числе на сребролюбие и немилосердие к своим крепостным. Так же как западные протестанты, Косой отвергал храмы иконы и мощи. Еретики обличали недостатки архиереев и священников, но пуще того обличал и осуждал эти недостатки сам царь Иван Грозный, который на церковных соборах выставлял недостатки священников, говорил, что многие из них пьянствуют, дерутся, а некоторые занимаются непотребством и имеют наложниц. Но обличать и осуждать еще не значит делать доброе дело. Это Иван Грозный доказывал своим примером.

Знаменитое русское благочестие в XVII веке все более превращается во что-то неблагочестивое. «Характеризуя это благочестие по историческим документам, каноническим и соборным памятникам, не можем не видеть огромного преобладания ритуализма. Страх осквернения, точное соблюдение "субботы", то есть церковного устава, сообщает порой иудействующий или наивно-детский характер древнему русскому благочестию», - пишет Федотов в кн. «Святые Древней Руси» [20, стр. 201].

Например, бритье бороды и усов многие «благочестивые» русские признавали смертным грехом и ересью. На Стоглавом Соборе государь говорил: "По грехам нашим слабость и нерадение вошли в мир в нынешнее время; нарицаются христианами, а в тридцать лет и старее бреют головы, и браду, и усы, и платы и одежды иноверных земель носят - по чему познати христианина?" (Стоглав. Гл. 5, вопрос 25). И Собор, назвав брадобритие латинскою ересию и ссылаясь на подложное правило святых апостолов и одиннадцатое правило Трульского Собора, которое гласит совсем о другом предмете, объявил, будто бы святые апостолы и святые отцы строго запретили брить бороду и усы и тех, которые бреют, прокляли и отлучили от Церкви (гл. 40).»[20, стр. 211].

Форма и обряд имеет большое значение в православии, поскольку в торжественной церковной службе мы выражаем нашу любовь ко Христу, в небрежении церковными службами и постами, напротив, выражается противоположное чувство холодности и равнодушия к вере. Святые во времена иконоборчества в Византийской империи готовы были на муки, чтобы не допустить поругания икон, поскольку на них был Образ Божий. Но они делали это из любви к Богу.

Никто из святых не пренебрегал молитвами и постами, они очень много молились, постились, очищая душу, и часто посещали храмы, но молитва органично сочеталась в них с самой жизнью, поскольку они старались во всем следовать заповедям Христа. Святые, как правило, во всем слушались решения церкви и епископов. Много было искренне верующих и среди русского народа, которые не только молились и постились, но и старались всеми силами исполнять заповеди. В которых суть истинная любовь по слову апостолов.