Проблемы исследования ксенофобии: идентичность и шкала Богардуса

Размещено на http: //www. allbest. ru/

Харьковский национальный университет имени В.Н. Каразина

Проблемы исследования ксенофобии: идентичность и шкала Богардуса

Эинюк А.В., Ерайнюков А.А.

Аннотация

В статье исследуется взаимосвязь феномена ксенофобии и идентичности, которая является структурой субъективной реальности. Согласно автору, инструмент познания реальности -- шкала Богардуса, элиминирует из своего поля зрения идентичность, которая лежит в основе ксенофобии. Автор концентрирует внимание на феноменологической и социально-конструктивисткой интерпретации идентичности, которая трактуется как основа диалектической взаимосвязи индивида и общества. Утверждается, что шкала Богардуса, обладает определенными концептуальными недостатками. В связи с этим предлагается конструирование концепта идентичности в консолидированной форме с концептом ксенофобии, что поможет как улучшить саму методику, так и детерминировать и сузить интерпретационный набор полученных данных (результатов исследования с применением шкалы Богардуса).

Ключевые слова: ксенофобия, идентичность, повседневность, схема типизации, социальные типы идентичности, шкала Богардуса, национальная дистанция.

Annotatіon

Zyniuk Anna, Krainiukov Andrii

V.N. Karazin Kharkiv National University

THE PROBLEMS OF STUDYING XENOPHOBIA:

IDENTITY AND THE SCALE OF BOGARDUS

Summary. The article deals with the inextricability of the xenophobia phenomenon with identity, which is the structure of subjective reality. Globalization, individualization, uncertainty, atomization, and the destruction of the space-time framework are the main characteristics of the modernity era, in the context of which the sociological focus shifts to the study of the «problem of identities», various phenomena are explored through the prism of identity. The tool of cognition of reality in the form of the Bogardus scale, with which xenophobia is studied, ignores the main element of the scheme «we» -- «they», i.e. it eliminates from its field of view the identity that underlies xenophobia. Despite the interdisciplinarity of the problem, identity is the subject of sociological discourse for a rather long amount of time. Sociological science has paid great attention to the study of identities, and in the context of various paradigmatic approaches and concepts. The discourse of xenophobia in Ukraine practically ignores the influence of identity on the formation of national distance, because the methodology for measuring xenophobia does not include studying the differentiation of the social stock of knowledge, the historical aspect of living with other nationalities, everyday practices, the value hierarchy, the institution of the family, situational components, which or otherwise affect national distance and its precise interpretation. After analyzing the very methodology for the study of xenophobia -- the Bogardus scale, we came to the conclusion that it has certain conceptual shortcomings. In this regard, it is proposed to construct the concept of identity in a consolidated form with the concept of xenophobia, which will help both improve the methodology itself and determine and narrow down the interpretation set of data obtained (research results using the Bogardus scale).

Keywords: xenophobia, identity, everyday life, typification scheme, social types of identity, Bogardus scale, national distance.

Постановка проблемы. Ксенофобия, как страх и ненависть ко всему чужому, является имманентным свойством всеохватывающего исторического нарратива человечества. Для того, чтобы детерминировать «чужое», индивиду необходимо провести четкую дистинкцию между «своим» и «не-своим», между «мы» и «они». Только в таком случае возможны, как и внутригрупповые отношения, так и межгрупповые, ибо без точной определенности «своих» и «чужих» одновременно, то есть в единстве противоположностей, невозможно выделение культурного образца жизни и конвенциональности ролей и статусов, присущим данной общности [1]. Идентификация как процесс (механизм) отождествления себя с неким типом, включающим в себя сущностные черты определенной совокупности людей, объединенной по общим признакам, является обязательной при разграничении и упорядочивании всех аспектов человеческой жизни. Без сомнений, идентичность является ключевым атрибутом субъекта социальных взаимодействий, а индивидуализация в контексте глобализации, о которой упоминал З. Бауман, превращает идентичность в «призму, через которую рассматриваются, оцениваются и изучаются многие важные черты современной жизни» [2, с. 175]. Когда речь заходит про ксенофобию, то, непременно, следует акцентировать внимание на изучении идентичности предполагаемого субъекта ксенофобии, и, соответственно, объекта, то есть того, кто считается «чужим» и на кого направлена «ненависть».

Учитывая те трансформации, которые пережило украинское общество, а именно переход от тоталитарного советского режима, «бессубъектности индивида» [3, с. 2] к конструированию новых идентичностей, «усиливающиеся межэтнические противоречия» и «социальная дезориентация людей в условиях ценностно-нормативной неопределенности и аномической деморализованности» [4, с. 1], можно сказать, что изучение проблемы ксенофобии и идентичности невероятно актуально. Самая распространенная методика, в первую очередь из-за своего удобства, репрезентативности, применяемая для исследования ксенофобии в украинском обществе -- шкала расовой дистанции Э. Богардуса, адаптированная Н. Паниной [4]. Данная экспресс-методика используется во всеукраинских мониторинговых опросах, проводимых Киевским международным институтом социологии (КМИС) и Институтом социологии Национальной академии наук Украины (ИС НАНУ). Однако, сомнительным остается тот факт, что этот метод исследования может быть использован для определения «интолерантности» и «ксенофобии» [5, 6, 7]. Таким образом, В. Паниотто пишет: «Автор, однако, далек от того, чтобы рассматривать этот индекс (и национальную дистанцию вообще) как валидный показатель уровня ксенофобии. И ксенофобия как предубеждение по отношению к чужим вообще, и антисемитизм как одно из проявлений ксенофобии являются сложными многомерными явлениями, они не могут быть описаны лишь одним-двумя индикаторами» [8, с. 6]. Дискурс вокруг шкалы Богардуса, ксенофобии и интолерантности упускает из виду одну важную деталь -- идентичность. Возможно, именно из-за игнорирования этого важнейшего элемента системы «“мы” -- “они”» интерпретация данных, полученных вследствие использования шкалы национальной дистанции, оказывается довольно-таки затруднительной. И, собственно, перед нами возникает вопрос: насколько целесообразным является изучение проблем «национальной дистанции», «интолерантности», «ксенофобии» в изоляции от изучения идентичности?

Таким образом, целью нашей статьи является обоснование одновременного исследования ксенофобии и идентичности для усовершенствования самой методики (шкалы Э. Богардуса) и точности интерпретации полученных данных.

Анализ литературы, последних исследований и публикаций. К проблеме конструирования идентичностей было направлено множество векторов социологической мысли, среди которых хотелось бы выделить: феноменологическую традицию А. Шюца [9], парадигму социального конструирования реальности П. Бергера и Т. Лукмана [10], концепцию «текучего модерна» З. Баумана [1, 2], теорию структурации Э. Гидденса [11], и, конечно же, структуралистский конструктивизм П. Бурдье [12]. Изучением идентичностей на постсоветском пространстве занимались: В. Ядов [3], С. Макеев, С. Оксамитная и Е. Швачко [13], Л. Гудков [14]. Исследования насчет ксенофобии и использования шкалы Богардуса в Украине представлены в работах Н. Паниной и Е. Головахи [4], В. Паниотто [8], В. Нахмановича [5], А. Шестаковского [6; 7].

Изложение основного материала. Комплексность и многогранность феномена ксенофобии (в нашем случае -- этнической) обуславливают все трудности его изучения, но, впрочем, связано это, в первую очередь, с процессуальностью социальной реальности, постоянным (ре) конструированием идентичностей, что и становится причиной конфуза и практической неосуществимости детерминации «абсолютного показателя ксенофобии». Так, Г. Зиммель [15], изучал формы социации -- константы воспроизводства форм человеческих взаимоотношений, а возможность общества рассматривал как реализацию единства своими собственными элементами, то есть как динамический процесс конструирования внутренних связей. Развитие такой модели перспективы на социальный мир мы можем наблюдать и у современной социологической мысли. Э. Гидденс предлагает свою концепцию структурации [16], основанную на синтезе микрои макроуровней, что представляет из себя попытку объяснить процессы оформления социетальной системы посредством изучения процедур оформления отдельных образующих ее систем (социальных институтов, структурі, социального действия и т.д.). С переходом от традиционного порядка к эпохе «рефлексивного модернити» (посттрадиционному порядку), когда пространственно-временные рамки были преодолены и фактически разрушены, а «мир был приведен в движение», идентичность стала ненадежной, хрупкой, неопределенной. Она перестала быть предначертанной аскрипцией, детерминирующей положение человека в обществе. Скорее сам индивид конструирует эту «аскрипцию», конституируя свой набор практик, ориентаций и схем поведения из всевозможных паттернов жизненных стилей, которые направлены не столько на «удовлетворение утилитарных потребностей», сколько на «придание материальной формы определенному нарративу самоидентификации» [11, с. 81]. Атомизированность и индивидуализация выстраивают свою логику: субъект обладает возможностью, правом и интенцией самостоятельной дескрипции своей самоидентификации, он становится созидателем своей судьбы, действуя в контексте нестабильного и трансформирующегося «общества риска», когда он не может быть уверенным в будущем, и, следовательно, опирается на модус организации своих практик в соответствии с чувством онтологической безопасности. «Расплывчатость» и «текучесть» социальных связей становится консеквентом контраста модерна с традицией, имеющей интегративную и стабилизирующую функцию. Но, конечно же, это не означает полного освобождения от влияния традиции и от общества как такового. Более того, З. Бауман пишет: «То, что наша индивидуальность является продуктом общества, стало сейчас банальной истиной; но оборотная сторона этой истины все ещё заслуживает возможно более частых повторений: форма нашей социальности, как и форма общества, в котором мы живём, в свою очередь зависят от того, как ставится и решается задача индивидуализации» [2, с. 180]. Э. Гидденс, в свою же очередь, не отрицает лимитирования стратегий реализации своего стиля жизни, что обусловлено оформлением социальных систем [11, с. 82]. П. Бурдье рассматривает континуум объективных связующих звеньев, проходящихсквозь различные позиции, определяющих социальное поле, и образы взаимодействия, опосредованные габитусом, то есть системой диспозиций, структурирующей практики в соответствии с определенной логической инкорпорированной агентом формулой (онтологический статус позиций и гносеологический способ их восприятия) [12, с. 32]. Это предполагает наличие объективных социальных структур, которые влияют на агента вследствие их интериоризации, агент структурирует свои схемы мышления и действия в соответствии с воспринятыми установками, но, при этом, он обладает широким диапазоном воспроизводства этих установок, что отображает определенную меру реализации свободы такой экстериоризации. В общем, идентичность индивида становится зависимой в перцепции и суженной в реализации в соответствии с социальной структурой и ее логикой построения, социокультурными, историческими (габитус -- исторический продукт [12, с. 40], с этим связан и «эффект гистерезиса»), экономическими, политическими факторами. Но, к тому же, она является фрагментированной вследствие дифференциации социального запаса знания, о чем писали П. Бергер и Т. Лукман [10]. Идентичность -- продукт диалектической взаимосвязи индивида и общества в ходе конструирования субъективно-объективных значений. Но, во избежание погружения в «междисциплинарную ловушку», следует акцентировать внимание на типах идентичностей, которые являются объективными элементами социальной структуры (как в реификационной форме интеграции в систему легитимаций «низшего уровня», так и в универсальную матрицу социальной жизни -- символический универсум). Учитывая феноменологический характер анализа общественных процессов, авторы выстраивают «круги Эйлера» вокруг реальности повседневной жизни, приписывая ей гегемонию над остальными реальностями (теологической, научной, реальностью сновидений), которые являются лишь анклавами в главенствующей сфере хабитуализированных схем мышления и действий. Такой процессуальный «рутиноцентричный» взгляд, учитывающий взаимодействие микрои макросистем (реальностей), помогает установить ряд положений, которые являются исходным пунктом при анализе идентичности и ее эксплицитного выражения. Язык -- структура, которая структурирует субъективные смыслы, а сигнификация как процесс (результат) интерсубъективного предписывания значений, сохранившаяся в ходе аккумуляции социального запаса знания и исторического развития, приобретает свойство седиментации, то есть опыта, с помощью которого субъект может контекстуализировать свою биографию. С помощью таких значений конструируются схемы типизаций, содержание которых наполняется наделением определенной субстанции некими качествами. Изменение схем типизации происходит с помощью ситуаций лицом-к-лицу, причем, при увеличении степени дивергенционного аспекта от такой ситуации, схемы типизации имеют свойство выкристаллизовываться в сознании, ибо нет необходимого стимула, который бы побудил индивида видоизменить или трансформировать схему типизации.

Чем анонимнее выступает предмет такой схемы типизации, тем больше вероятность его консервирования и сохранения его статичности. С этим связан и прагматический интерес повседневной жизни: индивиду характерно приобретать знания насчет необходимых ему сфер, в которых он может проводить манипуляции (или иметь такую интенцию). Такой «прагматический мир» (система релевантностей по А. Шюцу [9]) можно обрисовать с помощью черно-белого градиента: непосредственное окружение индивида обладает ясностью и необходимостью, а при отдалении от зон манипуляций (предполагаемых в том числе), в основном, имеющих свойство «здесь-и-сейчас» (хотя, если вспомнить возможность трансцендирования сквозь пространственно-временные рамки в контексте модернити, поэтому это не имеет особого значения), человек утрачивает ясность понимания и необходимость воздействия, что приводит к использованию анонимных (с) конструированных схем типизаций, предполагающих отсутствие интимной близости с объектом такой схемы, а потому и частичное, фрагмантерное его понимание, составленное на объективных значениях (зачастую, принимающих форму легитимаций). Схемы типизаций -- объективированы, а их интернализация происходит еще с периода первичной социализации, основными свойствами которой является неизбежность принятия установок и эмоциональная привязанность к значимым другим. Значения, интернализированные в ходе вторичной социализации, обладают меньшим влияниям и накладываются на значения первичной социализации, то есть значения вторичной социализации являются вторичными и по своей сути, проходя фильтр значений первичной социализации. Социальные типы идентичности, напрямую связанные со схемами типизации, возникают как само собой разумеющиеся, это выступает неким конструктом, который приобрел хабитуализированный штамп. Это и лежит в основе институционализации -- взаимная типизация хабитуализированных действий и деятелей.

Идентичность -- чрезвычайно комплексная субъективная реальность, конструируемая в постоянном процессе диалектической взаимосвязи с объективной реальностью. Хоть она и видоизменяется и трансформируется (особенно в условиях текучести модерна), но она делает это сквозь фильтрацию интернализированных объективных значений первичной социализации (неизбежность и эмоциональная привязанность этого периода обуславливает монолитность таких значений). Значения, приобретенные в ходе вторичной социализации, накладываются на эту устойчивую структуру, они не обладают такой силой, они, скорее, являются хрупкими, ненадежными, изменчивыми. Сделав такой вывод, несомненно, становится очевидным факт сложности изучения такого междисциплинарного явления. Но, попытки «социологизировать» и подвергнуть анализу этот феномен предпринимались, и были успешны. Так, допустим, В. Ядов провел исследование идентичности в кризисном обществе постсоветской России [3], артикулировал мысль на идентификации индивида с ближайшей зоной прагматического интереса (непосредственным окружением), что детерминирует ситуативные установки и, в свою очередь, определяет поведение человека при взаимодействии на межгрупповом уровне (в понимании Шюца может быть задействована «область релевантностей» и селекция эффективного индивидуального решения проблемы). Эмфаза объективных детерминант, влияющих на процессы групповой солидарности, может помочь в таком социологическом фокусе рассмотрения проблемы. Зафиксировать такие детерминирующие индикаторы можно посредством провокации рефлексии у респондента (ибо человек становится оторванным от повседневной реальности), а такой «пусковой механизм» активизирует сам исследователь [13, с. 10].

шкала Богардуса: применение методики для изучения национальной дистанции в украинском обществе

Методика, изобретенная Эмори Богардусом и Робертом Парком, была предназначена для измерения «степени интеграции и солидарности образующегося общества» [4, с. 4] и «общего уровня развития демократической культуры» [4, с. 4]. Версия шкалы и интерпретации ее значений, адаптированная Н. Паниной [4], представлена в таблице 1 ниже.

Шкала сконструирована по кумулятивному принципу, с помощью нее определяется значение национальной дистанции по отношению к представителям различных национальностей. Для интерпретации значений были выведены специальные индексы: ИНД (Индекс национальной дистанцированности) и ИИНД (Интегральный индекс национальной дистанцированности). Первый показывает среднее значение национальной дистанцированности по семибалльной шкале по отношению к отдельно взятой национальности, второй -- среднее значение по отношению ко всем национальностям, за исключением украинцев и русских.

Как отмечают исследователи данной методики, понятия «интолерантности» и «ксенофобии» используются здесь в операциональном ключе [6, с. 5]. Действительно, сама шкала обладает определенными концептуальными недостатками, которые проявляются, если мы попытаемся интерпретировать полученные данные. Так, непонятным остается значение ИНД (Индекса национальной дистанцированности) и его скачка в период с 2001 по 2002 год. Авторы связывают это с терактом 11 сентября 2001 года [4, с. 9], и концептуализируют это следующим образом: «Как свидетельствовали предыдущие результаты мониторинга, население Украины психологически дистанцировало («отстраняло») от себя преимущественно те национальности, которые ассоциировались с возникающими в мире межнациональными конфликтами» [4, с. 9]. Но, тогда почему «под руку» попали белорусы, ИНД к которым увеличился с 2,7 до 4,2, к крымским татарам с 5 до 5,6 [4, с. 10]? Тем более, ИНД по отношению к самим украинцам возрос на 0,8 (с 1,6 до 2,4). То есть, фактически, вопрос интерпретации данных остается открытым и дискуссионным, а само применение такой шкалы носит лишь репрезентативный и относительный характер для измерения динамики национальной дистанцированности. Проблема, как обозначалось выше, заключается в том, что идентичность и ксенофобия неизбежно связаны, они выступают как единство противоположностей «мы» -- «они», поэтому изучения ксенофобии без изучения идентичностей вряд ли может принести плодотворные результаты в глубинном освоении темы. Источник: [4, с. 7-8]

Таблица 1 Адаптированная шкала Богардуса и интерпретация ее значений