Особенности Я-концепции в подростковом возрасте

Блос приводит целый ряд примеров юношеской регрессии. Одним из них является склонность молодых людей к идеализации знаменитостей -- чаще всего кинозвезд или выдающихся спортсменов. Это, по мнению представителей психоаналитического направления, превращенная форма любви к родителям, свойственная ранним фазам развития ребенка. Другим примером может служить особое, характерное для юношеского возраста эмоциональное состояние, которое можно описать как «растворение» или полное слияние с кем-либо или чем-либо. В этом состоянии юноша способен всем своим существом проникаться такими абстрактными идеями, как красота или природа, быть полностью захваченным политическими, религиозными или философскими идеалами.

Еще один пример возврата к инфантильным проявлениям -- амбивалентность поведения юноши, его колебания от одной крайности к другой.

Неуравновешенность мыслей и чувств, характерная скорее для ребенка младшего возраста, необъяснимые, на первый взгляд внезапные переходы от ненависти к любви, от принятия к отталкиванию, от радости к унынию также являются типичной формой юношеской регрессии. Внутренний конфликт любви и ненависти, стремление к независимости и потребность в помощи могут стать причиной бунта юноши, непринимающего этой неустойчивой, противоречивой реальности. Но различные негативные реакции могут быть и защитным механизмом.

Если юноша обвиняет родителей в несовременности, отсталости или ограниченности, ему, конечно, уже не так сложно подорвать эмоциональные узы, привязывающие его к семье: он при этом как будто ничего не теряет, ему легче отказаться от родительской заботы, добиться независимости.

Переживание одиночества и утраты, возникающее иногда в юности, во многом напоминает печаль и скорбь взрослого, потерявшего близкого человека. Это состояние Блос называет «эмоциональным и объектным голодом». Пытаясь справиться с этой внутренней опустошенностью, юноша склонен к экстремальным эффектам и может начать лихорадочно расширять круг своего общения, что зачастую приводит к неблагоприятным последствиям. Даже желание делать что-то «забавы ради» -- это тоже способ преодолеть эмоциональную подавленность и чувство одиночества, которые являются оборотной стороной завоеванной самостоятельности. Эмоциональный и объектный голод утоляется до некоторой степени в компании сверстников, которая фактически служит для юноши заменой семьи. Здесь он приобретает определенный эмоциональный опыт, необходимый для индивидуального развития, постигает такие стороны человеческого общения, как поощрение, эмпатия, включенность, ролевое поведение, идентификация, разделение группового чувства вины и тревоги.

Таким образом, с позиций психоанализа юность интерпретируется как период исключительной ранимости личности, обусловленной пробуждением сил, имеющих инстинктивную природу. Плохая адаптивность и непоследовательность поведения объясняются внутренними конфликтами и стрессами, связанными с необходимостью разорвать сложившиеся в детстве эмоциональные связи, чтобы выстроить систему новых, взрослых эмоциональных отношений уже за пределами семьи. В связи с этим определяется существование переходного периода размытого Я и поиска идентичности, необходимой для достижения индивидуальной автономии. В целом же картина юношеского развития предстает довольно беспорядочной, по-видимому из-за того, что представления о юношестве психоаналитики черпают из клинического опыта работы с невротиками.

Социально-психологический подход. Для социально-психологического подхода главными понятиями в анализе юности являются социализация и роль. При этом основная проблема заключается в том, каким образом стандарты, ценности и убеждения, характерные для данного общества, воздействуют на ожидания и нормы, связываемые с ролями подростка, родителей, сына, дочери и т. д. Социализация и роль приобретают ведущее значение в юности вследствие возросших когнитивных возможностей подростка, увеличения диапазона ролевого выбора и расширения его окружения. Ослабление влияния прежних авторитетов и открывающаяся возможность экспериментирования в области социально-ролевого поведения часто приводят к возникновению у молодых людей сомнений и нерешительности. Таким образом, важные особенности юношеского развития определяются процессом смены ролей.

Укрепление независимости подростка от привычных авторитетов, постепенное перемещение центра его общения в компанию сверстников, возрастание значимости мнений и оценок других людей приводят к ролевым сдвигам, часто непоследовательным, обусловленным как культурными, так и социальными факторами. При этом пубертатные явления выбивают подростка из колеи. Наконец, изменение образа жизни, будь то смена школы, переход из школы в высшее учебное заведение, уход из дома или поступление на работу, связано с включением молодого человека в новую систему отношений, с переменой ожиданий, появлением определенных надежд на будущее. Все это приводит к глубокому переосмыслению Я-концепции на фоне все более интенсивного процесса социализации.

Итак, путь юношеского развития -- это путь социализации и освоения новых социальных ролей, нередко сопряженный с метаниями, неуверенностью, непоследовательностью, конфликтами и другими трудностями ролевого выбора. Если в детстве роли для ребенка определяют взрослые, то с наступлением юности возникает задача самостоятельного выбора и интерпретации ролевого поведения.

Юность следует рассматривать как явление, обусловленное типом культуры. На ранних стадиях развития общества юность как таковая практически отсутствует, а переход от детства к взрослости совершается в течение нескольких часов, необходимых для проведения ритуального обряда инициации. Еще сравнительно недавно в Великобритании период обучения был существенно короче, чем сейчас, и трудовая жизнь молодого человека начиналась довольно рано. Однако удлинение срока обучения, продиктованное потребностями технологического развития общества, привело к появлению довольно существенного разрыва между физическим созреванием и получением социального статуса и привилегий взрослости. Благодаря наличию этого переходного периода молодые люди, с одной стороны, имеют время, чтобы приобрести знания и навыки, необходимые для их будущей деятельности, а с другой -- сталкиваются с целым рядом конфликтов и внутренних колебаний между зависимостью и независимостью, ролью ребенка и ролью взрослого.

Молодой человек, перед которым встала задача смены ролей, неизбежно встречается и с ролевыми конфликтами, то есть с ситуациями, в которых сталкиваются свойственные разным ролям взаимоисключающие ожидания. Скажем, девушка чувствует себя обязанной провести вечер дома со своей овдовевшей матерью и в то же время стремится на свидание с другом, к которому она также питает нежные чувства. На всем протяжении юношеского развития индивид испытывает на себе действие последовательных или непоследовательных ожиданий значимых других, относящихся к его ролевому поведению и облегчающих или затрудняющих его приспособление.

Многие авторы указывают на ряд социальных факторов, создающих для молодежи потенциальные проблемы. Чем продолжительнее срок обучения, тем дольше остается юноша зависимым; при этом роль семьи заметно снижается, поскольку родители все больше склонны слагать с себя ответственность за своих детей, а роль среды сверстников соответственно повышается. Наконец, юноша находится сегодня в центре водоворота конфликтующих ценностей, стандартов и ролевых ожиданий, которые обрушивают на него средства массовой информации, различные организации и объединения. Неопределенность процесса социализации и автономизации усложняет для молодого поколения задачу освоения «взрослых» ролей (Элдер, 1975; Бронфенбреннер, 1974).

Итак, в противоположность психоаналитическому подходу социальная психология видит причину стресса и внутреннего напряжения, характерного для юношества, не во внутренней эмоциональной нестабильности, а в противоречивости тех воздействий, которые общество оказывает на молодого человека. Эти два подхода объединяет, пожалуй, лишь убеждение, что юность -- пора беспокойная, бурная и что стрессы, которым подвержены молодые люди, накладывают определенный отпечаток на их самовосприятие и самооценку.

Подход Эриксона. Научно-теоретический синтез Эриксона (1963) можно рассматривать как соединение двух описанных выше подходов к изучению проблем юношества. По Эриксону, биологическое созревание и биологические побуждения взаимодействуют с социальными ролями, ожиданиями и требованиями на всем протяжении жизни человека. Это взаимодействие на каждой стадии развития приводит к возникновению кризиса. Особое место отводится формированию идентичности в юности.

Эриксону принадлежит концепция кризиса как поворотной точки в процессе становления индивида, после чего возникает дальнейшая возможность интенсивного личностного развития. Жизненный цикл человека рассматривается в теории Эриксона как ряд последовательных стадий, каждая из которых характеризуется специфическим кризисом в отношениях личности с окружающим миром, а все вместе определяют развитие чувства идентичности. В ранней юности главной альтернативой становится формирование идентичности в противовес ролевой неопределенности личностного Я. Нередко возникает негативная идентичность, основанная на бунте и отрицании.

Положительное разрешение каждого кризиса облегчает индивиду выбор и на последующих стадиях, вплоть до юности, когда формирование идентичности становится центральной проблемой. Розен П. Эрик Эриксон: достоинства и ограничения концепции. - М., 1988

Глава 3. Влияние семьи на развитие Я-концепции в подростковом возрасте

3.1 Развитие подростка в семье

Одна из главных особенностей подросткового и раннего юношеского возраста -- смена значимых лиц и перестройка взаимоотношений со взрослыми.

«Мы и взрослые» -- постоянная тема подростковой и юношеской рефлексии. Конечно, возрастное «Мы» существует и у ребенка. Но ребенок принимает различие двух миров -- детского и взрослого -- и то, что отношения между ними неравноправны, как нечто бесспорное, само собой разумеющееся. Подростки стоят где-то «посередине», и эта промежуточность положения определяет многие свойства их психологии, включая и самосознание.

Французские психологи (Б. Заззо, 1969) спрашивали детей от 5 до 14 лет, считают ли они себя «маленькими», «большими» или «средними» (не по росту, а по возрасту); при этом выяснилась эволюция самих эталонов «роста». Дошкольники часто сравнивают себя с младшими и потому утверждают, что они «большие». Школьный возраст дает ребенку готовый количественный эталон сравнения -- переход из класса в класс; большинство детей считают себя «средними», с отклонениями преимущественно в сторону «большого». С 11 до 12 лет точка отсчета меняется; ее эталоном все чаще становится взрослый, «расти» -- значит становиться взрослым.

Советские психологи, начиная с Л. С. Выготского, единодушно считают главным новообразованием подросткового возраста чувство взрослости. Однако ориентация на взрослые ценности и сравнение себя со взрослыми зачастую заставляют подростка снова видеть себя относительно маленьким, несамостоятельным. При этом, в отличие от ребенка, он уже не считает такое положение нормальным и стремится его преодолеть. Отсюда противоречивость чувства взрослости -- подросток претендует быть взрослым и в то же время знает, что уровень его притязаний далеко не во всем подтвержден и оправдан.

Одной из самых важных потребностей переходного возраста становится потребность в освобождении от контроля и опеки родителей, учителей, старших вообще, а также от установленных ими правил и порядков. Как же появляется эта возрастная тенденция (не смешивать с отношениями между поколениями) в отношениях старшеклассников с наиболее значимыми для них конкретными взрослыми, которые являются не только старшими по возрасту, но и полномочными представителями общества взрослых в целом, -- родителями?

Из факторов социализации, рассматриваемых по отдельности, самым важным и влиятельным была и остается родительская семья как первичная ячейка общества, влияние которой ребенок испытывает раньше всего, когда он наиболее восприимчив. Семейные условия, включая социальное положение, род занятий, материальный уровень и уровень образования родителей, в значительной мере предопределяют жизненный путь ребенка. Кроме сознательного, целенаправленного воспитания, которое дают ему родители, на ребенка воздействует вся внутрисемейная атмосфера, причем эффект этого воздействия накапливается с возрастом, преломляясь в структуре личности.

Нет практически ни одного социального или психологического аспекта поведения подростков и юношей, который не зависел бы от их семейных условий в настоящем или в прошлом. Правда, меняется характер этой зависимости. Так, если в прошлом школьная успеваемость ребенка и продолжительность его обучения зависели главным образом от материального уровня семьи, то теперь этот фактор менее влиятелен. Зато огромную роль играет уровень образования родителей. По данным ленинградского социолога Э. К. Васильевой (1975), у родителей с высшим образованием доля детей с высокой успеваемостью (средний балл выше 4) втрое выше, чем в группе семей с образованием родителей ниже семи классов. Эта зависимость сохраняется даже в старших классах, когда дети уже имеют навыки самостоятельной работы и не нуждаются в непосредственной помощи родителей.

Помимо образовательного уровня родителей, сильно влияет на судьбу подростков и юношей состав семьи и характер взаимоотношений между ее членами. Неблагоприятные семейные условия характерны для подавляющего большинства так называемых трудных подростков. Значительное влияние на личность подростка оказывает стиль его взаимоотношений с родителями, который лишь отчасти обусловлен их социальным положением.

Существует несколько относительно автономных психологических механизмов, посредством которых родители влияют на своих детей. Во-первых, подкрепление: поощряя поведение, которое взрослые считают правильным, и наказывая за нарушение установленных правил, родители внедряют в сознание ребенка определенную систему норм, соблюдение которых постепенно становится для ребенка привычкой и внутренней потребностью. Во-вторых, идентификация: ребенок подражает родителям, ориентируется на их пример, старается стать таким же, как они. В-третьих, понимание: зная внутренний мир ребенка и чутко откликаясь на его проблемы, родители тем самым формируют его самосознание и коммуникативные качества.

Семейная социализация не сводится к непосредственному «парному» взаимодействию ребенка с родителями. Так, эффект идентификации может быть нейтрализован встречной ролевой взаимодополнительностью: например, в семье, где оба родителя умеют очень хорошо вести хозяйство, ребенок может и не выработать этих способностей, так как, хотя у него перед глазами хороший образец, семья не нуждается в проявлении этих качеств; напротив, в семье, где мать бесхозяйственна, эту роль может взять на себя старшая дочь. Не менее важен механизм психологического противодействия: юноша, свободу которого жестко ограничивают, может выработать повышенную тягу к самостоятельности, а тот, кому все разрешают, вырасти зависимым. Поэтому конкретные свойства личности ребенка в принципе невыводимы ни из свойств его родителей (ни по сходству, ни по контрасту), ни из отдельно взятых методов воспитания (Д. Баумринд, 1975).

Вместе с тем весьма важны эмоциональный тон семейных взаимоотношений и преобладающий в семье тип контроля и дисциплины.

Эмоциональный тон отношений между родителями и детьми психологи представляют в виде шкалы, на одном полюсе которой стоят максимально близкие, теплые, доброжелательные отношения (родительская любовь), а на другом -- далекие, холодные и враждебные. В первом случае основными средствами воспитания являются внимание и поощрение, во втором -- строгость и наказание. Множество исследований доказывают преимущество первого подхода. Ребенок, лишенный сильных и недвусмысленных доказательств родительской любви, имеет меньше шансов на высокое самоуважение, теплые и дружественные отношения с другими людьми и устойчивый положительный образ «Я». Изучение юношей и взрослых, страдающих психофизиологическими и психосоматическими нарушениями, невротическими расстройствами, трудностями в общении, умственной деятельности или учебе, показывает, что все эти явления значительно чаще наблюдаются у тех, кому в детстве недоставало родительского внимания и тепла. Недоброжелательность или невнимание со стороны родителей вызывает неосознанную взаимную враждебность у детей. Эта враждебность может проявляться как явно, по отношению к самим родителям, так и скрытно. Безотчетная, немотивированная жестокость, проявляемая некоторыми подростками и юношами но отношению к посторонним людям, не сделавшим им ничего плохого, нередко оказывается именно следствием детских переживаний. Если же эта бессильная агрессия направляется внутрь, она дает низкое самоуважение, чувства вины, тревоги и т. д.

Эмоциональный тон семейного воспитания существует не сам по себе, а в связи с определенным типом контроля и дисциплины, направленных на формирование соответствующих черт характера. Разные способы родительского контроля также можно представить в виде шкалы, на одном полюсе которой высокая активность, самостоятельность и инициатива ребенка, а на другом -- пассивность, зависимость, слепое послушание (Г. Элдер, 1971).

За этими типами отношений стоит не только распределение власти, но и разное направление внутрисемейной коммуникации: в одних случаях коммуникация направлена преимущественно или исключительно от родителей к ребенку, в других -- от ребенка к родителям. Разумеется, способы принятия решений в большинстве семей варьируют в зависимости от предмета: в одних вопросах старшеклассники имеют почти полную самостоятельность, в других (например, в финансовых) -- право решать остается за родителями. Кроме того, родители не всегда практикуют один и тот же стиль дисциплины: отцы, как правило, воспринимаются юношами и на самом деле бывают более жесткими и авторитарными, чем матери, так что общий семейный стиль в известной мере компромиссный. Отец и мать могут взаимно дополнять, а могут и подрывать влияние друг друга.

Наилучшие взаимоотношения старшеклассников с родителями складываются обычно тогда, когда родители придерживаются демократического стиля воспитания. Этот стиль в наибольшей степени способствует воспитанию самостоятельности, активности, инициативы и социальной ответственности. Поведение ребенка направляется в этом случае последовательно и вместе с тем гибко и рационально: родитель всегда объясняет мотивы своих требований и поощряет их обсуждение подростком; власть используется лишь в меру необходимости; в ребенке ценится как послушание, так и независимость; родитель устанавливает правила и твердо проводит их в жизнь, но не считает себя непогрешимым; он прислушивается к мнениям ребенка, но не исходит только из его желаний.

Крайние типы отношений, все равно, идут ли они в сторону авторитарности или либеральной всетерпимости, дают плохие результаты. Авторитарный стиль вызывает у детей отчуждение от родителей, чувство своей незначительности и нежеланности в семье. Родительские требования, если они кажутся необоснованными, вызывают либо протест и агрессию, либо привычную апатию и пассивность. Перегиб в сторону всетерпимости вызывает у подростка ощущение, что родителям нет до него дела. Кроме того, пассивные, незаинтересованные родители не могут быть предметом подражания и идентификации, а другие влияния -- школы, сверстников, средств массовой коммуникации -- часто не могут восполнить этот пробел, оставляя ребенка без надлежащего руководства и ориентации в сложном и меняющемся мире. Ослабление родительского начала, как и его гипертрофия, способствует формированию личности со слабым «Я».

В нашей стране существуют разные стили семейного воспитания, которые во многом зависят как от национальных традиций, так и от индивидуальных особенностей. Однако в целом наше обращение с детьми является значительно более авторитарным и жестким, чем мы это склонны признать. При анонимном анкетировании детей разного возраста из 15 городов страны выяснилось, что 60 процентов родителей используют физические наказания; среди них 85 процентов -- порка, 9 процентов -- стояние в углу (иногда на коленях на горохе, соли или кирпичах), 5 процентов -- удары по голове и лицу и т. д.

Почему так живучи авторитарные методы? Во-первых, такова традиция. Став взрослыми, люди часто воспроизводят то, что с ними самими проделывали родители, даже если они помнят, как трудно им приходилось. Во-вторых, характер семейного воспитания очень тесно связан со стилем общественных отношений вообще: семейный авторитаризм отражает и подкрепляет командно-административный стиль, укоренившийся на производстве и в общественной жизни. В-третьих, люди бессознательно вымещают на детях свои служебные неприятности, раздражение, возникающее в очередях, переполненном транспорте и т. п. В-четвертых, низкий уровень педагогической культуры, убежденность в том, что лучший способ разрешения любых конфликтных ситуаций -- сила.

Но если с маленькими детьми авторитарность еще «проходит», то теперь она неминуемо порождает конфликты, причем приходится платить и по старым, давно забытым счетам.

Как ни велико влияние родителей на формирование личности, пик его приходится не на переходный возраст, а на первые годы жизни. К старшим классам стиль взаимоотношений с родителями давно уже сложился, и «отменить» эффект прошлого опыта невозможно.

Чтобы понять взаимоотношения старшеклассника с родителями, необходимо знать, как меняются с возрастом функции этих отношений и связанные с ними представления. В глазах ребенка мать и отец выступают в нескольких «ипостасях»: как источник эмоционального тепла и поддержки, без которых ребенок чувствует себя беззащитным и беспомощным; как власть, директивная инстанция, распорядитель благ, наказаний и поощрений; как образец, пример для подражания, воплощение мудрости и лучших человеческих качеств; как старший друг и советчик, которому можно доверить все.

Соотношение этих функций и психологическая значимость каждой из них с возрастом меняются.

Переходный возраст -- период эмансипации ребенка от родителей. Процесс этот является сложным и многомерным. Эмансипация может быть эмоциональной, показывающей, насколько значим для юноши эмоциональный контакт с родителями по сравнению с привязанностями к другим людям (дружбой, любовью), поведенческой, проявляющейся в том, насколько жестко родители регулируют поведение сына или дочери, или нормативной, показывающей, ориентируется ли юноша на те же нормы и ценности, что и его родители, или на какие-то другие. Каждый их этих аспектов эмансипации имеет собственную логику.

В основе эмоциональной привязанности ребенка к родителям первоначально лежит зависимость от них, причем мать в этом отношении обычно детям ближе, чем отец. По мере роста самостоятельности, особенно в переходном возрасте, такая зависимость начинает ребенка тяготить. Очень плохо, когда ему не хватает родительской любви. Но есть вполне достоверные психологические данные о том, что избыток эмоционального тепла тоже вреден как для мальчиков, так и для девочек. Он затрудняет формирование у них внутренней автономии и порождает устойчивую потребность в опеке, зависимость как черту характера. Слишком уютное родительское гнездо не стимулирует выросшего птенца к вылету в противоречивый и сложный взрослый мир.

Любящие матери, не способные мыслить о ребенке отдельно от самих себя, часто не понимают этого. Но юноша не может повзрослеть, не разорвав «пуповину» эмоциональной зависимости от родителей и не включив свои отношения с ними в новую, гораздо более сложную систему эмоциональных привязанностей, центром которой являются не родители, а он сам. Избыток материнской ласки и положение «маменькиного сынка» начинают его раздражать не только потому, что вызывают насмешки сверстников, но и потому, что пробуждают в нем самом чувство зависимости, с которым подросток борется. Чувствуя охлаждение, многие родители думают, что дети их разлюбили, жалуются на их черствость и т. д. Но после того как критический период проходит, эмоциональный контакт с родителями, если они сами его не испортили, обычно восстанавливается, уже на более высоком, сознательном уровне.

Рост самостоятельности ограничивает и функции родительской власти. К старшим классам поведенческая автономия, как правило, уже весьма велика: старшеклассник самостоятельно распределяет свое время, выбирает друзей, способы досуга и т. д. В семьях с более или менее авторитарным укладом эта автономизация иногда вызывает острые конфликты.

Добиваясь расширения своих прав, старшеклассники нередко предъявляют к родителям завышенные требования, в том числе и материальные. Во многих обеспеченных семьях дети не знают источников семейного бюджета и не заботятся об этом. Почти девять десятых опрошенных Л. Н. Жилиной и Н. Т. Фроловой (1969) московских девяти и десятиклассников надеялись, что их желания иметь определенные вещи осуществятся, причем две трети уверены, что осуществить это желание -- дело родителей («купят родители»). Поведение и запросы этих старшеклассников практически автономны, поскольку желания приобрести ту или иную вещь совпадали с планами родителей только в 10 процентах случаев. Тем не менее дети уверены, что их желаниям будет отдано предпочтение.

Степень идентификации с родителями в юности меньше, чем в детстве. Разумеется, хорошие родители остаются для старшеклассника важным эталоном поведения. На вопрос «Хотели бы вы быть таким человеком, как ваши родители?» положительно ответили свыше 70 процентов ленинградских старшеклассников, опрошенных Т. Н. Мальковской (1971). На вопрос «Хотели бы походить на родителей кое в чем?» положительно ответили 10 процентов опрошенных, ни в чем -- 7 процентов и уклонились от ответа на вопрос 11 процентов опрошенных.

Однако родительский пример уже не воспринимается так абсолютно и некритично, как в детстве. У старшеклассника есть и другие авторитеты, кроме родителей. Чем старше ребенок, тем вероятнее, что идеалы он черпает не только из ближайшего окружения, но и из более широкого круга лиц (общественно-политические деятели, герои кино и литературы). Зато все недостатки и противоречия в поведении близких и старших воспринимаются остро и болезненно. Особенно это касается расхождения слова и дела. Из трех тысяч старшеклассников и учащихся ПТУ, опрошенных социологами Научно-исследовательского центра Высшей комсомольской школы, свыше 2/3 отметили, что замечают существенные расхождения между тем, чему учат их родители, близкие родственники и учителя, и тем, как они сами поступают в повседневной жизни (С. И. Плаксий, 1987). Это не только подрывает авторитет старших, но и является практическим уроком приспособленчества и лицемерия.

В психолого-педагогической литературе широко дебатируется вопрос о мере сравнительного влияния на подростков родителей и сверстников. Однако на него не может быть однозначного ответа. Общая закономерность состоит в том, что чем хуже отношения подростка (юноши) со взрослыми, тем чаще он будет общаться со сверстниками, тем выше его зависимость от сверстников и тем автономнее будет это общение от взрослых (Р. Джаковетта, 1975)

Но влияния родителей и сверстников не всегда противоположны, чаще они бывают и взаимодополнительными.

«Значимость» для юношей и девушек их родителей и сверстников принципиально неодинакова и ранних сферах деятельности. Наибольшая автономия от родителей при ориентации на сверстников наблюдается в сфере досуга, развлечений, свободного общения, потребительских ориентации.

Больше всего старшеклассникам хотелось бы видеть в родителях друзей и советчиков. При всей их тяге к самостоятельности, юноши и девушки остро нуждаются в жизненном опыте и помощи старших. Многие волнующие проблемы они вообще не могут обсуждать со сверстниками, так как мешает самолюбие. Да и какой совет может дать человек, который прожил так же мало, как ты? Семья остается тем местом, где подросток, юноша чувствует себя наиболее спокойно и уверенно. Отвечая на вопрос: «Чье понимание для вас важнее всего, независимо от того, как фактически понимает вас этот человек?» -- большинство московских мальчиков (с V по X класс), опрошенных А. В. Мудриком (1974), поставили на первое место родителей (ответы девочек более противоречивы).

Однако взаимоотношения старшеклассников с родителями часто обременены конфликтами и их взаимопонимание оставляет желать лучшего.

При исследовании юношеской дружбы (И. С. Кон и В. А. Лосенков, 1974) было специально зафиксировано, как оценивают школьники с VII по X класс уровень понимания со стороны родителей, легкость общения и собственную откровенность с ними. Оказалось, что по всем этим показателям родители уступают друзьям -- сверстникам опрошенных и что степень психологической близости с родителями резко снижается от VII к IX классу.

Причина этого коренится прежде всего в психологии взрослых, родителей, не желающих замечать изменение внутреннего мира подростка и юноши.

Рассуждая абстрактно, хорошие родители знают о своем ребенке значительно больше, чем кто бы то ни было другой, даже больше, чем он сам. Ведь родители наблюдают за ним изо дня в день на протяжении всей его жизни. Но изменения, происходящие с подростком, часто совершаются слишком быстро для родительского глаза. Ребенок вырос, изменился, а любящие родители все еще видят его таким, каким он был несколько лет назад, причем собственное мнение кажется им непогрешимым. «Главная беда с родителями -- то, что они знали нас, когда мы были маленькими», -- заметил 15-летний мальчик.

Понять другого человека можно только при условии уважения к нему, приняв его как некую автономную реальность. Самая распространенная (и совершенно справедливая) жалоба юношей и девушек на родителей: «Они меня не слушают!» Спешка, неумение и нежелание выслушать, понять то, что происходит в сложном юношеском мире, постараться взглянуть на проблему глазами сына или дочери, самодовольная уверенность в непогрешимости своего жизненного опыта -- вот что в первую очередь создает психологический барьер между родителями и растущими детьми Абрамова Г.С. Возрастная психология. - М.: Академический проект, 2001.

Отношения детей и родителей асимметричны, неравноправны. Многие родители, привыкнув распоряжаться детьми, болезненно переживают ослабление своей власти. Кроме того, действуют определенные культурные запреты. Например, у нас не принято обсуждать сексуальные проблемы с представителями других возрастных групп, это делается только со сверстниками. В результате важнейшая сфера интимных переживаний подростка из общения с родителями «изымается». При опросе 402 пар молодых москвичей, подавших заявление о вступлении в брак, 85 процентов невест и 80 процентов женихов сказали, что никогда не обсуждали с отцами проблемы брака и семьи (с матерями -- соответственно 35 и 63 процента). Чрезвычайно важные для переходного возраста и ранней юности темы -- «этапы полового созревания» и «интимные отношения» -- занимают последние места в разговорах с родителями.

Но если о том, что больше всего волнует, говорить невозможно, общение неизбежно принимает формальный, рутинный характер. Обе стороны чувствуют возникший между ними барьер, страдают от этого, но сделать ничего не могут. Чем больше родители «нажимают» на поведение, успеваемость и прочие формально-ролевые (хотя, безусловно, важные) аспекты жизни детей, тем суше, казеннее, регламентированнее становятся их взаимоотношения.

Юноши, в свою очередь, невнимательны к родителям вследствие, своего возрастного эгоцентризма. Поглощенные собой, они видят своих родителей только в каких-то определенных и подчас не самых привлекательных ипостасях, разбить которые может только новая информация, высвечивающая привычный образ «предка» с какой-то неожиданной стороны. А родители ждут от выросших детей тепла и понимания и вместе с тем смертельно боятся обнаружить свои человеческие слабости, которые детям давно известны.

В любящих душах родителей живет иллюзия, что они нужны выросшим детям в том же самом качестве, что и в раннем детстве.

И здесь особенно трудно приходится отцам. Конфликт поколений, о котором говорилось в первой главе, не случайно формулировался как столкновение отца и сына. Не касаясь психологической теории Эдипова комплекса, распространенность таких конфликтов можно объяснить, с одной стороны, социальными причинами (эмансипация от отцовской власти, борьба сына за право самостоятельно выбирать жизненный путь), а с другой -- психологическими (жесткость и инструментальность мужского характера, затрудняющие взаимопонимание и компромиссы).

Сегодня отцовская роль стала особенно сложной и проблематичной. Не говоря уже о том, что во многих семьях отцы вообще отсутствуют, их влияние на детей большей частью ниже, чем влияние матерей. В некоторых семьях единственная форма отцовского общения с детьми -- совместный просмотр телепередач, после чего семейство тихо отходит ко сну. Сравнительно редко наблюдается и психологическая близость с отцами.

Дело, по-видимому, не в том, что современные мужчины уделяют меньше внимания семье и детям, а в том, что подорвано их традиционное положение в семье, а новые роли усваиваются медленно. Отец перестал быть единственным кормильцем и дисциплинирующим фактором. Труд, который всегда был и остается главной сферой самоутверждения мужчины, в наши дни пространственно отделен от семейного быта. Как работает отец, ребенок не видит. Что же касается внутрисемейных функций, роль матери здесь выглядит гораздо более важной и значимой, чем роль отца. Кроме того, взаимоотношения отцов с детьми (мы видели выше, что старшеклассники чаще ощущают близость с матерью и откровеннее с нею, чем с отцом) осложняются меньшей экспрессивностью мужчин, их частым неумением выражать сравнительно тонкие чувства и психологические переживания. Эти качества, столь ценимые в наши дни, не входили в традиционный стереотип мужчины.

Отцовские чувства и отцовская роль сами требуют определенного воспитания и обучения. В старом, патриархальном обществе, на нормы которого мы все еще невольно ориентируемся, учиться отцовству не было необходимости. Будь сильным и преуспевающим мужчиной в обществе, и все остальное -- благоустроенный дом, уважение окружающих, послушная жена и дети -- появится автоматически. Возиться с детьми и разводить «нежности телячьи» -- не мужское дело. Такова была господствующая установка, и, хотя очень многие мужчины чувствовали себя в этом мире неуютно и испытывали дефицит эмоционального тепла и интимности, это не воспринималось как социальная проблема.

Сегодня положение резко изменилось. Раскрепощение женщин и другие процессы лишили мужчин их привилегированного положения. Чтобы иметь душевное спокойствие и авторитет в семье, мужчина должен обладать рядом тонких психологических свойств, которые никогда не входили в традиционный стереотип маскулинности,-- чуткостью, внимательностью, отзывчивостью и т. д. Их недостаток болезненно сказывается на психике и здоровье мужчин. Равняясь на систему ценностей, принятых в обществе сверстников, мальчики-подростки старательно искореняют в себе эти якобы «женские» качества, а став взрослыми, обнаруживают, что не в состоянии выразить волнующие их переживания. Броня, которой подросток окружил себя в порядке самозащиты, превращается в тюрьму, из корой взрослый мужчина не может освободиться. В том, что касается выражения эмоций, «настоящий мужчина» напоминает порой собаку из поговорки: псе понимает, а сказать не может. По уровню душевного самораскрытия мужчины существенно уступают женщинам, и это остро проявляется и семье и отношениях с детьми поэтому, вовлекая отцов в дело воспитания, школа должна одновременно оказывать им необходимую психологическую помощь.

3.2 Помощь подросткам в преодолении негативного влияния на развитие их Я-концепции

Весьма распространено мнение, что причиной конфликтов между родителями и детьми, ведущих в подростковом возрасте к отчуждению и размыванию идентичности, является разрыв между поколениями. Однако результаты исследований, посвященных проблеме «отцов и детей», скорее говорят об обратном.

Бандура (1972), Доувэн и Адельсон (1966) и Фогельман (1976) единогласно утверждают, что отношения подростков с родителями являются в целом вполне нормальными и что настоящие конфликты встречаются довольно редко. Большинство подростков склонны прислушиваться к советам родителей, а не отвергать их. В своей массе подростки считают, что их отношения с родителями улучшаются по мере их взросления, что со временем они все больше доверяют друг другу. Редкими оказались также случаи, когда подростки целиком «идут на поводу» у группы сверстников. Большинство из них проявляет явную разборчивость в выборе для себя референтной группы. В исследовании Фогельмана только у 10 % из 11 тысяч опрошенных английских подростков, по словам их родителей, бывают регулярные конфликты в семье; в основном речь шла о длине волос и ультрасовременной одежде. По данным Раттера (1976), только 5 % подростков испытывают отчуждение от родителей. Бернс Р. Развитие Я концепции и воспитание. - М.: Прогресс, 1986

Могут ли родители и учителя помочь подросткам в решении насущных проблем? Их главная задача, приняв феноменалистическую точку зрения, попробовать взглянуть на мир глазами молодого поколения, попытаться понять «изнутри» поведение и чувства, которые его отличают. Конечно, этот совет применим к любым взаимоотношениям, а не только к тем, в которых участвуют взрослые и молодежь. Кроме того, этот совет в определенном смысле невыполним, ибо увидеть мир глазами другого человека невозможно. Тем не менее всякое искреннее стремление сделать это сближает нас, несмотря на то что мы все время остаемся самими собой и в состоянии получить лишь приблизительное представление о внутреннем мире другого человека.

Взрослые должны обеспечивать подросткам постепенно возрастающую свободу выбора и действий в рамках устойчивой системы принципов, регламентирующих поведение. Всякий человек, а юный в особенности, нуждается в каких-то ориентирах, направляющих его деятельность. Полная независимость чревата тревожностью даже для взрослых. Указывая подростку возможные ориентиры в жизни, взрослый, помимо всего прочего, еще и демонстрирует ему, что кто-то о нем заботится. Структура, задаваемая взрослым, не должна быть слишком жесткой; необходимо так или иначе оставлять подростку возможность проявить свою компетентность.

Надо обязательно объяснять подростку смысл тех изменений, которые рано или поздно произойдут в его физическом и эмоциональном развитии. Чем лучше будет проинформирован об этом подросток, тем легче ему будет избежать ненужных переживаний, сделать свое поведение более адекватным. Все перемены соматического и психологического характера должны восприниматься подростками как совершенно нормальные явления. Поэтому нельзя ограничиваться только сообщением скупых сведений из области физиологии. Подростки должны иметь возможность обсудить с кем-то свои переживания, встречая спокойную, сочувственную непринужденную реакцию собеседника; они должны понять, как справляются со своими проблемами взрослые, как они организуют свою эмоциональную жизнь. В период юности взрослый по-прежнему остается для подростка тем или иным примером для подражания. Только по-настоящему зрелый человек может стать для юноши значимым другим.

Помогая подросткам принимать решения, взрослые должны показывать, что то или иное жизненно важное решение -- это не выбор между чем-то абсолютно истинным и чем-то абсолютно ложным, ибо для молодого человека сложность принятия решений обычно заключается в том, что приходится выбирать не между высоким идеалом и прозой жизни, а между вещами, одинаково далекими от идеала. Общение со взрослым должно научить подростка, что истинно взрослые решения основываются на оценке реальной, а не надуманной ситуации. Это не означает, что в своих суждениях можно не оглядываться на принципы; но принципы необходимо трезво применять в соответствии с жизненной реальностью.

Наконец, взрослым надлежит поощрять всякое проявление зрелого поведения, стремление подростка к самопонимаю и преодолению трудностей. Такая положительная обратная связь не только закрепляет достигнутые успехи, но и является для молодого человека знаком того, что его одобряют, принимают и ценят, каковы бы ни были перемены, сопровождающие его возрастное развитие.

Заключение

Отрочество -- это период жизненного цикла между наступлением пубертата и началом взрослости. Но достижение взрослого статуса в нашей культуре не институализировано, и переход ко взрослому состоянию выступает как сочетание феномена психологического созревания (начала половой близости, утверждения психосоциальной идентичности и т. д.) и определенных социальных событий (уход из родительской семьи, участие в рынке труда, создание собственного жилища). Хотя отрочество как этап, отличный от детства и взрослости, является универсальной реальностью для всех культур и для всех исторических эпох, в западной культуре этот период наиболее продолжителен. Он охватывает все десятилетие от 11 до 20-летнего возраста и составляет специфический опыт, являющийся важной составляющей жизненного опыта человека.

Этот особенный возрастной период, который мы называем сегодня отрочеством, является относительно недавней исторической реальностью, он возник в середине XIX в., когда контроль семьи над подростками упрочился и постепенно продлился вплоть до брака. Появление отрочества, которое совпало с индустриальной революцией, было продуктом экономических и культурных изменений: упадок ремесленного обучения, развитие школьного образования и развитие «домашних чувств» вызвали изменения в семье, понимаемой отныне как основное место аффективных связей и зависимостей.

Психологические особенности подростка эволюционировали в разные моменты современной истории и испытывали значительные изменения в ходе последних 15 лет. Назовем лишь две основные: половая жизнь подростков и отношения с родителями. Хотя сексуальные установки подростков быстро менялись в сторону растущей либерализации их половое поведение менялось гораздо медленнее, чем они это утверждали. Имеющаяся по статистика никак не свидетельствует о «сексуальной революции» подростков, скорее она говорит (особенно в случае девочек) о ломке психологических и социальных барьеров, сближающей аутоэротическую и гетеросексуальную половую активность с пробуждением сексуальности. Что же касается второго вопроса, об отношениях родителей и подростков, то можно констатировать определенную динамику образов родителей от авторитарных в сторону экспрессивных качеств, таких, как близость, понимание и эмоциональность.

Это развитие шло параллельно изменениям социальным, ибо в западном обществе можно наблюдать сексуальную либерализацию и закат авторитаризма. Таким образом, изменения в психологических особенностях подростка отражают развитие общества. Кле М. Психология подростка. - М., 1991

Был выделен также другой показатель динамики подросткового опыта -- изменение «программы», обеспечивающей переход от отрочества к взрослости, «программы», отныне ускользающей от семейного влияния, ибо она регулируется правилами, которые диктуются обществом.

При анализе изменений, которые претерпели юношеские институты социализации, оказалось, что переход к массовому обучению подростков в огромных средних школах усиливает тенденции сегрегации и становление подростковой культуры; одновременно те движения молодежи, которые ставили своей целью продлить семейный контроль и оградить подростков от внешних влияний, потеряли для них былую привлекательность.

Все это ясно свидетельствует о том, что отрочество испытывает сегодня значительную эволюцию, и наиболее осязаемым признаком этого является потеря семьей определенной власти и возможности контроля за подростками, которые переданы другим социальным институтам.

Подобная утрата родителями власти над подростками есть продукт социальных изменений, а ни в коей мере не результат конфронтации или разрыва поколений. Это ясно видно по результатам исследований детско-родительских отношений в отрочестве: в них отсутствует картина строптивых подростков, устремившихся в открытую борьбу за свою независимость, а также семьи, раздираемой конфликтами с ними. Возможное наличие острых конфликтов чаще заложено в истории сложного детства. Хотя лозунг «Родители, я вас ненавижу!» некогда был характерен для части молодежи, сегодня он, похоже, потерял всякую актуальность: большинство подростков говорят о взаимопонимании с родителями, об удовольствии от их общества, и, как это уже было отмечено, большинство из них требуют от отношений с родителями большей близости и эмоциональности. Проблемы общей возрастной и педагогической психологии. // Под. ред. В.В. Давыдова. - М., 1978

Наконец, в других областях, особенно в области становления политического мировоззрения, ясно видно, что подростки усваивают и воспринимают систему родительских ценностей.

Обзор исследований семейных отношений также поставил проблему, которая заслуживает того, чтобы ее здесь упомянули. Это наличие у значительной части взрослых негативных и даже враждебных установок по отношению к подросткам. Подобная констатация, содержащаяся в результатах многих недавних опросов, показывает, что многие взрослые не желают разделить свои привилегии с подрастающим поколением, включающимся в социальную и культурную жизнь. Анализ антропологических данных по обрядам инициации дает нам впечатляющую систему правил, созданную примитивными народами для того, чтобы гарантировать вхождение поколения подростков в общество взрослых. Индустриальное общество, напротив, выработало систему сегрегации поколений, которая усиливается ростом требований к школьному обучению и профессиональному становлению, собирая подростков в большие школьные комплексы и особые места досуга.

Отрочество в целом проявляется как период жизни, особенно отмеченный развитием, поскольку все аспекты биологической., когнитивной и социальной жизни испытывают важные изменения, заданные требованиями адаптации: пубертатные изменения, открывающие период отрочества, вызывают необходимость жить в сексуальном теле, доступ к генитальной сексуальности предполагает освоение опыта сексуальной близости, изменения когнитивных структур отмечают переход к формальному мышлению, к более высоким уровням моральных суждений и политическому мировоззрению; развитие социальной жизни, охватывающее весь средний подростковый возраст, вызывает постепенное уменьшение привязанности к родителям и становление отношений равенства со сверстниками; наконец, утверждение идентичности, завершающее отрочество, предполагает реализацию системы фундаментальных выборов, которые определяют человека для себя самого и для другого и отныне включают его во взрослую жизнь.

Очевидно, что индивид подходит к периоду отрочества со всем «багажом» своего детства, с уже структурированной личностью, обладающей опытом конфликтов и защитными механизмами, увлечениями и мотивациями. Обзор работ по изучению различных аспектов развития в отрочестве не позволяет, однако, предположить, что отрочество человека проходит по сценарию, заложенному в детстве. В различных зонах развития в отрочестве -- когнитивной, социальной, сексуальной и зоне идентичности -- можно видеть, что это не простое повторение прошлого детского опыта, а, напротив, новое психологическое образование, постепенно развивающееся, охватывающее как прошлое личности, так и новые достижения -- когнитивные, социальные, сексуальные, которые становятся частью подросткового опыта и сознания.

Различные зоны адаптации, развивающиеся в отрочестве, включают определенные заботы и тревоги, не вызывая, однако, кризисного состояния. Переживание кризиса для подросткового возраста характерно не более, чем для любого другого возраста.

Распространенное мнение об отрочестве как о периоде кризиса развития основано на двух противоположных значениях, которые получило понятие кризиса в ходе истории: «благоприятное» значение -- возвращение душевного здоровья, «неблагоприятное» значение -- носитель страданий и скорби.

Представление об отрочестве в ходе XX в. основывалось преимущественно на первом значении: кризис -- это вестник надежды; акцент ставился на жизненность, энергию или утверждение юношеской оригинальности. Психоаналитическая теория опиралась на второй смысл этого термина: кризис становится синонимом депрессивной скорби, травмирующего разрыва привязанностей, регрессии или ослабления Я. Неподтверждение обоих этих положений многочисленными результатами недавних исследований показывает, что в обоих случаях речь идет об иллюзорных и стереотипных представлениях об отрочестве, которые не имеют ни эмпирических, ни клинических подтверждений и по сути заслоняют собой все многообразие подросткового опыта.

Почему же данная идея подросткового кризиса воспроизводится с такой настойчивостью? Тому есть по крайней мере два основания. Специфичность и важность отрочества в жизненном цикле определены уже давно. Наступление половой зрелости и становление подростковой сексуальности вызывают осознание сексуальных влечений и открытие эротической власти тела; все это характеризовалось как изменения, обозначающие конец детства. Идея умирания детства и рождения «нового человека» является центральной идеей всех обрядов инициации у примитивных народов. Эмпирические исследования подтверждают наличие в начале отрочества яркого чувства самообновления; впечатления от собственного тела и его привлекательности для другого достигают в это время кульминации, как, впрочем, и тревожность, вызванная темой гетеросексуальных отношений. Данные исследования показывают, однако, что в большинстве случаев это не вызывает чувств скорби, психологической несостоятельности или депрессии. Способность противостоять достигнутым в ходе детства изменениям позволяет подростку освоить эти новые реальности и интегрировать их в свой опыт. Удовольствия и преимущества взросления вызывают лишь легкую ностальгию по детству.

Однако активное использование понятия подросткового кризиса имеет скрытую социальную функцию. Оно позволяет считать движения за социальную справедливость, в которых молодежь выступает на первый план, банальным конфликтом поколений, который утихает с возрастом, ибо «молодость проходит».