"Гуманизация" международных отношений: противоречия и парадоксы

"Гуманизация" международных отношений:

противоречия и парадоксы

В международно-политической теории "гуманизация" международных отношений трактуется как неуклонный рост влияния на эту сферу норм морали и нравственности, как ее "очеловечивание", направленное на признание самоценности человека, как все более полное обеспечение его прав и свобод. В ПРООН (Программе развития ООН) гуманитарное развитие определяется как процесс, в ходе которого каждому представителю данного населения на протяжении его жизни может предлагаться широкий набор альтернатив[1]. В то же время и в академической среде, и в политических кругах проблема гуманизации международных отношений является предметом разногласий и острых дискуссий. В самом деле, с одной стороны, усиливается влияние точки зрения о доминировании в сфере международных отношений эгоистических национальных интересов, геополитических императивов и силовых (не только в военном, но и в экономическом, и социально-культурном отношениях) аргументов, не оставляющих места для морали и заботы об отдельном человеке[2]. С другой стороны, утверждается, что гуманизация международных отношений - отнюдь не только благое пожелание питающих иллюзии наивных людей и что при всех недостатках международных организаций и международного права, они все же выполняют функции защиты конкретного индивида, способствуют соблюдению морали в данной сфере[3].

Обе отмеченных позиции имеют под собой серьезные основания[4]. Вместе с тем, несмотря на их внешне взаимоисключающий характер, думается, что их противоположность относительна. В данной связи можно выдвинуть гипотезу о том, что гуманизация международной политики не только существует, но и является одной из важных тенденций тех изменений, которые происходят в этой сфере общественных отношений. Однако ее проявления и последствия не оставляют места для бытующих иногда представлений о неизбежном прогрессе позитивных сил и становлении некоего гуманистического международного общества. Об этом можно судить на основе того значения, которое придается в международных отношениях индивидуальной морали; на основе той роли, которую здесь играют правовые нормы - прежде всего те, которые касаются прав человека и гуманитарного права; наконец, на основе того влияния, которое способны оказывать на функционирование международных отношений частные группы и индивиды, руководствующиеся своими "человеческими", а не государственными интересами. Рассмотрим эти вопросы подробнее.

1 Индивидуальная этика

Как уже говорилось гуманизация международных отношений связывается с их "очеловечиванием", с тенденцией подчинения универсальным нормам индивидуальной этики, вытекающим из общечеловеческой морали. Главная проблема, с которой она здесь сталкивается, - это проблема соотношения индивидуальной этики и политической морали. Международная мораль - разновидность политической морали, отсюда, поскольку согласно одному из наиболее распространенных мнений, "политика - грязное дело"[5], постольку требования индивидуальной и так называемой общечеловеческой морали здесь неуместны. В международно-политической теории эта позиция, одним из наиболее четких и последовательных сторонников которой был Н. Макиавелли, нашла свое концептуальное выражение в теории политического реализма. Она возникает в конце 30-х годов, акцентируя внимание на нарастающем разрыве между нормативными претензиями либералов (отстаивавших возможность постепенного построения всемирного правового общества) и международной действительностью, характеризующейся жесткой борьбой за власть между крупнейшими мировыми державами. Исходя из понимания основного критерия международной политики как ее соответствия государственным интересам, теория политического реализма настаивает на том, государственный деятель должен руководствоваться не этикой убеждения, а этикой ответственности. Поэтому, согласно Г. Моргентау, если моралист задает вопрос, "Соответствует ли эта политика нравственным принципам?", то политический реалист спрашивает: "Как эта политика влияет на силу нации?"[6]. Хотя это и не отказ от индивидуальной этики, но сосредоточение нравственного потенциала и нравственных требований в государственных деятелях плебисцитарно-харизматического типа.

Ясно, что исходя из этих позиций, трудно говорить о возможности какой-либо гуманизации международных отношений, ведь по утверждению другого крупного представителя политического реализма, "главная функция международной морали состоит не в том, чтобы контролировать чье-либо поведение, а в использовании морали в качестве сильного оружия против потенциальных и реальных врагов"[7]. Поэтому в дальнейшем индивидуальная этика даже в том урезанном виде, в каком она присутствовала в работах политических реалистов, уступила место антропоморфной этике, наделяющей моральным статусом само государство.

В 60-е годы давление взаимозависимости и проблемы, связанные с кризисом свойственной политическому реализму государственно-центричной модели международных отношений, вызвали к жизни иные концептуальные подходы, которые значительно потеснили (хотя и не вытеснили) теорию политического реализма. Однако и транснационализм, и появившийся в 70-е гг. неореализм, и структурализм, развернувший свою аргументацию в 80-е, несмотря на внешнюю либерализацию своих подходов, в осмыслении роли индивидуальной этики, по сути, не продвинулись вперед по сравнению с политическим реализмом. Идея моральной независимости государственного деятеля - этой символической фигуры, призванной олицетворять национальные интересы, - была вытеснена сложной системой абстрактных ценностей, меняющихся в зависимости от времени. Одновременно в пользу эмпиризма была отброшена и антропоморфная этика. В результате возникает угроза подавления индивида и опасность устойчивого конформизма участников международных отношений[8].

Мало что меняет, с точки зрения подхода к решению проблемы гуманизации МО, и методологический индивидуализм, с позиций которого объяснения следует искать в качествах или взаимодействиях независимо существующих индивидов. По признанию его сторонников, данное течение, принимающее в науке о международных отношениях форму рационализма (примерами которой выступают теория рационального выбора и теория игр, рассматривающие варианты логики поведения в условиях принуждения: дилемма заключенных, игра с нулевой суммой и т.п.), в большинстве случаев деградирует в редукционистское объяснение идентичностей и интересов, интерпретируя их на основе изучения поведения как реакции на внешние влияния[9]. Это означает, что оно не в состоянии оказать существенную помощь в анализе проблем, связанных с гуманизацией МО.

Еще большую трудность представляет подобный анализ на основе холизма, который свойствен большинству конкурирующих теорий международных отношений. Это показывает пример дискуссии между коммунитарными теориями международных отношений (с точки зрения которых на международной арене носителями прав и обязанностей выступают политические единицы) и космополитическими теориями (считающими, что моральные аргументы должны основываться либо на природе человека, либо на индивидах). Так, например, институционалистское течение, делает вывод о неспособности общепринятых подходов к изучению международных отношений выдвинуть конструктивные идеи и гипотезы относительно причин и характера распространения прав человека. Однако их собственные претензии на обладание четкими доказательствами того, почему и как права индивидов будут распространяться, и опирающиеся на тезис об определяющей роли глобальной культуры в формировании государственных идентичностей[10], не столь убедительны, как это кажется им самим: ведь в конечном итоге эта дискуссия сводится к спору по поводу "белого, западного, богатого, мужчины"[11].

В этой связи на рубеже 80 и 90 годов возникает так называемый деонтологический подход к проблеме, провозглашающий основной сферой проявления и высшим критерием действенности индивидуальной морали в международных отношениях сферу прав человека. "Деонтологическая этика, - подчеркивает К.-Г. Гизен, - признает действие нравственно справедливым, если оно отвечает нормам, которые нравственны сами по себе, независимо от их возможных последствий и соответствия общепризнанным ценностям существующей морали"[12]. Главное в деонтологическом подходе - рациональное обоснование ограничения объема абсолютных прав и обязанностей индивидов. Речь идет о поиске интерсубъективных основ высших этических критериев. Гизен называет два типа таких основ: принцип общепризнанности, возвращающий нас к кантовскому пониманию, и принцип всеобщности естественно-морального порядка, соответствующий этике естественного права[13]. Основное преимущество деонтологической этики ее сторонники усматривают в возможности установления на ее основе жестких пределов для любого действия индивида или в отношении индивида.

Приходится, однако признать, что деонтология не решает проблем гуманизации международных отношений. Во-первых, при всей своей внешней новизне, она достаточно тесно связана с тем, что М. Вебер называл "этикой убеждения", и, следовательно, уязвима перед упреками в недооценке возможных последствий основанных на ней политических действий[14]. Во-вторых, уязвима и лежащая в основе деонтологии этика естественного права: базируясь на предположении о неизменности не только человеческой природы, но и окружающей среды (как естественной, так и социальной), она допускает, в случае возникновения в этой среде новой ситуации, возможность трансформации моральных критериев, т.е. возможность морального релятивизма. Наконец, в-третьих, если считать, вслед за сторонниками деонтологической этики, что главным ее преимуществом является возможность установления на ее основе жестких пределов для любого действия индивида или в отношении индивида[15], то трудно уйти от вопроса о том, кто и каким образом будет устанавливать эти пределы. Частичный ответ на него указывает на международные организации и действующие на основе совместно выработанной юрисдикции фундаментальные права и свободы человека.

2. Права человека

Если сравнить современные возможности защиты индивидуальных и групповых прав на международном уровне с ситуацией, господствовавшей в этой сфере еще в начале века, то нельзя не констатировать несомненный прогресс. Устав Организации Объединенных Наций обращается к вопросу прав и свобод человека в преамбуле и в статьях 1, 13, 55, 62, 68, 76. В декабре 1948 г. Генеральная Ассамблея ООН принимает Всеобщую Декларацию Прав человека, с 1954 - ряд международных Пактов, касающихся прав человека. В Резолюции 2200 (XXI) от 16 декабря 1966 г. Ассамблея приняла Международный Пакт, относящийся к экономическим, социальным и культурным правам, а также Международный пакт и Факультативный Протокол, касающиеся гражданских и политических прав. Государства, подписавшие и ратифицировавшие Протокол, признают правомочность Комитета по Правам Человека принимать к рассмотрению жалобы частных лиц на нарушение их прав, зафиксированных в Пакте. В 1968 г. на 23 сессии Генеральной Ассамблеи была принята Резолюция 2437 (XXIII), учредившая пост Верховного Комиссара Объединенных Наций по правам человека.

Институализация защиты прав человека происходит и на уровне региональных межправительственных организаций. Так, 4 ноября 1950 г. в Риме группой государств, входящих в Совет Европы, была принята Европейская Конвенция по правам человека. В ноябре 1969 г. была подписана Межамериканская Конвенция по правам человека. В соответствии с ней были созданы Межамериканская Комиссия по правам человека и Межамериканский суд по правам человека.В 1981 г. в Банги (Гамбия) была принимается Африканская Хартия Прав Человека и Народов, в соответствии с которой учреждается Африканская Комиссия по Правам Человека и Народов. Наконец, в рамках ЮНЕСКО в 1981 г. была провозглашена Исламская Всеобщая Декларация Прав Человека.

Таким образом, права человека все более заметно превращаются в самостоятельную тему, оказывающую возрастающее влияние на международные отношения. В ней отражается подчеркиваемая юристами вполне реальная тенденция интернационализации прав человека, с одной стороны, а также гуманизации международного права, его поворота к общегуманистическим и демократическим принципам, с другой[16].

Но именно в силу этой причины данная тема длительное время оставалась одной из наиболее заидеологизированных, использовалась как орудие конфронтации между "Западом" и "Востоком". Она и сегодня служит достаточно красноречивой иллюстрацией, демонстрирующей противоречия и двусмысленности, свойственные международному праву прав человека в целом.

Так, специалисты отмечают наличие разрыва между формой и содержанием правового регулирования вопросов, связанных с защитой прав человека: речь идет о принципах регулирования правоотношений между государствами, тогда как предметом регулирования выступают интересы частных лиц[17]. При этом собственный интерес государства не всегда непосредственно связан с защитой индивидуальных прав и свобод человека и поэтому нередко характеризуется стремлением государств использовать дискуссию по правам человека в пропагандистских целях. Одним из примеров этого является поддержка Соединенными Штатами резолюций, осуждающих Иран, Ирак и Кубу, и их молчание, когда речь шла об осуждении Гватемалы или Израиля. Что же касается ООН, то существует пять факторов, определяющих особенности ее деятельности в сфере прав человека: политизация проблемы прав человека, нежелание государства подвергаться международным проверкам, недостаток институциональных возможностей ООН, тенденция механизмов ООН действовать ниже уровня своих возможностей, недостатки внутри руководства ООН в сфере прав человека[18].

Концепция соблюдения прав человека предполагает защиту конкретного индивида от неправомерных действий государства. В то же время она имеет юридическую правомочность только в том случае, если принята в качестве нормы тем же самым государством. Поэтому можно сказать, что в том виде, в каком он представлен в международном праве, принцип соблюдения прав человека и основных свобод выполняет свое предназначение только в рамках тех государств, которые и без того выполняют его в силу его соответствия их внутреннему законодательству[19].

Еще одно противоречие состоит в том, что практическое значение существующих сегодня глобальных и региональных международных организаций для защиты прав человека весьма невелико. Прежде всего, принятые Декларации носят рекомендательный и, следовательно, в большей мере философский, чем юридический характер. Исламская Всеобщая Декларация Прав Человека и вовсе не представляет собой документа, который, после его подписания и ратификации соответствующими государствами, призван найти свое практическое воплощение в сфере международных взаимодействий. Что же касается Пактов ООН, то в отличие от Декларации, они выступают как обязательные к исполнению каждым подписавшим и ратифицировавшим их государством. Однако к ним присоединилась менее половины членов ООН (80 государств присоединилось к Пакту об экономических, социальных и культурных правах и 70 - к Пакту о гражданских и политических правах) и только 20 из них ратифицировали Протокол, относящийся к гражданским и политическим правам и предусматривающий рассмотрение обращений частных лиц. Кроме того, с одной стороны, указанные Пакты не предусматривают никаких механизмов их реализации, а, с другой - противоречат седьмому параграфу второй главы Хартии ООН, запрещающей любое вмешательство во внутренние дела суверенных государств[20].

Наконец, принятые сегодня международными организациями процедуры защиты прав человека от неправомочных действий государств настолько усложнены, что являются на деле малодоступными для обычных граждан. Это относится и к Европейской Конвенции, которая в своем практическом значении во многом превосходит Всеобщую Декларацию Прав человека и соответствующие Пакты ООН (не говоря уже о других вышеназванных Декларациях), т. к. перечисленные в ней права гарантируются такими органами как Европейская Комиссия по правам человека и Европейский Суд по правам человека, решения которого являются обязательными для государств-членов. Прежде всего, следует иметь в виду, что в системе юстиции СЕ действует строгое правило исчерпания национальных средств защиты. Это означает, что только получив на руки окончательное решение высшей судебной инстанции соответствующего государства-члена СЕ, неудовлетворенный этим решением гражданин может обратиться в Европейский суд. При этом он должен быть готов к значительным расходам, связанным с перемещениями из своей страны в Люксембург, оплатой труда адвоката и т. п. , а также знать, что в случае выигрыша дела решения суда носят не карающий, а контролирующий (т.е., по сути, рекомендательный) характер[21]. Возможно, именно этим объясняется то обстоятельство, что к 1984 г. , т.е. за четверть века со времени своего учреждения в 1958, Европейский суд рассмотрел всего 63 дела по защите прав человека, ставшие следствием 98 жалоб, поданных в Комиссию[22].

Наконец, нельзя обойти вниманием и то обстоятельство, что в условиях столкновения интересов требования о защите прав человека потенциально могут привести к дестабилизации обстановки или же обострению уже имеющейся кризисной ситуации. Чеченский конфликт уже дал достаточно примеров того, как абстрактные призывы к защите прав человека объективно служили оправданию терроризма, превращаясь в своего рода идеологическую кампанию, содержанием которой выступает беспомощное эпигонство, на деле дискредитирующее столь важную и насущную проблему.

3. Гуманитарное право

Целью применения данного вида права является защита лиц, страдающих от бедствий, вызванных вооруженными конфликтами, а также объектов, не служащих непосредственно военным целям[23]. Поэтому имеется существенная разница между правами человека и гуманитарным правом. Происхождение гуманитарного права связано с битвой при Сольферино в 1859 г. , после которой погибло 60% раненых, не получивших своевременной медицинской помощи. Благодаря деятельности швейцарского гражданина Анри Дюнана в 1864 г. была принята дипломатическая Конвенция об улучшении участи раненых в действующих армиях, создан Международный Комитет Красного Креста (1880 г.), а позднее (в 1919 г.) и международная неправительственная организация - Международная Федерация обществ Красного Креста. Гаагские Конвенции 1899 и 1907 гг. распространили сферу гуманитарного права на военнопленных и ведение военных действий на суше. В 1949 г. в Женеве было принято уже четыре Конвенции: об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях; об улучшении участи раненых, больных и утонувших в военно-морских силах; об обращении с военнопленными; о защите гражданских лиц в период военных действий. В 1977 г. были приняты дополнительные Протоколы: о покровительстве жертвам международных вооруженных конфликтов и о покровительстве жертвам немеждународных вооруженных конфликтов.

В последние годы международное гуманитарное право приобретает качественно новое измерение. Во-первых, было конкретизировано поле его применения, в которое входят ситуации трех типов: природные катастрофы; массовые политические репрессии; экологические бедствия. Во-вторых, впервые в международном праве принимается принцип свободного доступа к жертвам - доступа для спасателей, представителей Красного креста, организаций и систем ООН, Верховного комиссариата по делам беженцев, Фонда детей и других межправительственных и неправительственных (например, Врачи без границ) организаций.

Так, в связи с землетрясением в Армении, 8 декабря 1988 г. Генеральная ассамблея ООН принимает резолюцию 43/131. Подтверждая принцип суверенитета и первостепенную роль государств в организации помощи населению, резолюция подчеркивает значение гуманитарной помощи и обязанность содействия ей со стороны государств.

5 апреля 1991 г. Совет безопасности ООН принимает резолюцию 688, осуждающую репрессии режима С. Хусейна против курдов и шиитов (в результате которых ежедневно погибало до 600 человек) и призывает его обеспечить немедленный доступ международных гуманитарных организаций к нуждающимся в помощи во всех уголках Ирака. В резолюции, впервые в истории ООН, было подчеркнуто, что массовые нарушения прав человека представляют собой угрозу всеобщему миру. Исходя из этого, резолюция не только разрешает вмешательство, но и предусматривает защиту спасателей при помощи "голубых касок". 16 декабря 1991 г. Генеральная ассамблея ООН принимает резолюцию 46/182 об усилении координации в оказании срочной гуманитарной помощи населению бывшей Югославии, страдающему от гражданской войны. Тем самым происходит институализация обязанности оказывать гуманитарное вмешательство.

Вместе с тем, специалисты указывают на целый ряд возникающих в этой связи вопросов. Одна группа таких вопросов относится к ситуации, в которой может иметь место гуманитарное вмешательство. Действительно, нарушения прав человека - явление отнюдь не редкое. Почему в одних случаях (как, например в Югославии) они влекут за собой вмешательство, а другие (например, массовые страдания мирного населения в ходе армяно-азербайджанского конфликта) - остаются в этом отношении без последствий? Кто должен принимать решение о вмешательстве - влиятельные межправительственные организации (ООН, СБСЕ) или сами государства? Могут ли подобные решения приниматься без согласия того государства, населению которого оказывается гуманитарная помощь?

Другая группа вопросов касается границ между гуманитарным вмешательством и вмешательством политическим. Не является ли всякое вмешательство неизбежно политическим? Ведь ни одно государство никогда не может абстрагироваться от своих национальных интересов, а любое решение ООН является продуктом политического соглашения. Оказывая помощь иракским курдам в 1991 г., США и их союзники не пошли на создание "зон защиты", опасаясь, что они могут стать зародышем курдского государства. Не следовало бы пойти значительно дальше и найти политическое решение курдской проблемы?

Более того, правозащитный потенциал "гуманитарного вмешательства" был во многом сведен на нет реальной практикой его применения: "За правогуманитарными аргументами, оправдывавшими в глазах международного сообщества использование вооруженных санкций, нередко стояли прагматические цели внешней экспансии. В понятийной паре <гуманитарная интервенция> главный упор на практике переносился в этих случаях с характеристики <гуманитарная> на аспект <интервенция>..."[24]

Наконец, еще одна группа вопросов связана с принципом равенства. Может ли гуманитарное право применяться одинаково ко всем государствам? Трудно представить, чтобы оно применялось, например, по отношению к США или любой великой державе Европы.

Указанные вопросы являются еще одним свидетельством противоречивости международного права и, в частности, того, что наиболее динамичные из его основных положений, отражающие реальности все большей взаимозависимости мира и выходящие за рамки межгосударственных отношений, неминуемо сталкиваются с наиболее традиционными, настаивающими на понятиях суверенитета, неприкосновенности границ и независимости государств.

4. Влияние индивидов и частных групп

Одна из устойчивых тенденций международных отношений, существование которой (так же как и существование тенденции нарастающей взаимозависимости) признается сегодня всеми теоретическими направлениями международно-политической науки, состоит в росте числа и многообразия социальных субъектов, принимающих либо непосредственное участие в их функционировании, либо оказывающих существенное влияние на их состояние. Это касается традиционных международных актеров - государств и межгосударственных институтов, и еще в большей мере таких относительно новых участников, как транснациональные корпорации, неправительственные организации, различного ассоциации, устойчивые группы (вплоть до мафиозных структур) и выдающиеся личности[25]. Но, пожалуй, еще более впечатляющими является те изменения, которые вносят сегодня в характер и состояние международных отношений различного временные объединения и "неорганизованные" частные лица.

Как не без оснований утверждает П. Аллан, "...наш мир, особенно мир политики, определяется, по крайней мере частично, факторами, относящимися к так называемой основной, или абсолютной случайности, как в биологической теории эволюции"[26]. Впечатляющие изменения, которые вносит сегодня в характер и состояние международных отношений все более широкое участие в них различного рода временных объединений и "неорганизованных" частных лиц, связаны прежде всего именно с тем, что такое участие становится источником абсолютной случайности в этой сфере. То, что наблюдается в наши дни в международных отношениях, - это переход от ситуации риска, свойственной периоду "холодной войны", к ситуации сомнения[27]. Отсюда сформулированный М. Николсоном "парадокс участия", в соответствии с которым рост открытости международной системы (в том числе и рост ее гуманизации, выражающейся в свободе передвижений, обменов и взаимодействий частных лиц различных государств) вносит беспорядок в международные отношения, увеличивает их хаотичность. "Чем меньше количество участников системы и степень их разнородности, тем более упорядоченной оказывается сама система и легко предсказуемыми - последствия отдельных действий. Если же система начинает пополняться все новыми членами (а именно это мы и понимаем здесь под участием), то предсказуемость, а заодно и совершение эффективных действий становятся все более трудными"[28].

Проблемы, связанные с возрастанием роли случайности в международных отношениях и парадоксом участия выглядят еще более сложными в свете тех перемен, которые происходят в ценностных ориентациях личности. В наши дни наблюдается быстрое распространение феномена аномии - утраты индивидом какой-либо базы самоидентификации, потери общих нормативных и ценностных ориентиров. Проявлением этого феномена становятся все более многочисленные и разнообразные социальные девиации: рост преступности, неясность жизненных целей, сознательное пренебрежение духовными ориентациями в пользу неумеренных материальных целей, а также связанные с этим социальный хаос и снижение предсказуемости политических процессов[29]. Однако проблема гуманизации международных отношений ограничивается не только аномией. Другими полюсами такого ограничения становятся униномия - принадлежность к крайне узкой базе идентификации, лишающая индивида гибкости в его социальных отношениях, и плюриномия - расплывчатая принадлежность к нескольким базам самоидентификации[30]. Можно вполне согласиться с замечанием Ж. Эрмана, согласно которому "нашему времени свойственна ярко выраженная плюриномия, господствующая в условиях, в которых "<новейший> индивид отказывается от жесткой однолинейной принадлежности и стремится прожить несколько жизней, когда всемирный триумф капитализма, отрывающего культурную идентификацию от территориально-географической основы, порождает нечто вроде социальной шизофрении"[31]. Таким образом, демократизация международных отношений, проявляющаяся в росте свободы пересечения границ, либерализации международной торговли, различного рода обменов, влечет за собой множество таких парадоксов, которые не могла предвидеть марксистская концепция о "возрастании роли народных масс в истории" как выражении общественного прогресса.

Содержание, проявления и последствия тех изменений, которые происходят в сфере международных отношений, не оставляют места для представлений о неизбежном прогрессе позитивных сил и необратимом движении к некоему гуманистическому международному обществу, основанному на общечеловеческих универсалиях, торжестве прав человека и всеобщем триумфе партнерских отношений, основанных на росте индивидуальной нравственности. Международная политика, как сложная система соперничества и согласования интересов и ценностей возрастающего числа и многообразия ее участников, остается сферой неуверенности и риска, многократно усиливаемых вторжением в нее "обычного" человека. Это выдвигает повышенные требования к компетентности и профессионализму "творцов международной политики" и актуализирует необходимость интенсивной исследовательской, образовательной и просветительской работы в области международно-политических знаний. В то же время обоснованная критика неумеренного энтузиазма, односторонне интерпретирующего феномены институализации прав человека, расширения гуманитарной деятельности международных организаций и "вторжения" в сферу международных отношений конкретного индивида с его стремлениями к "прямому" решению касающихся его вопросов и проблем, - решению, не опосредованному государственными структурами, или же бюрократическими механизмами межправительственных организаций, - не должна заслонять другую сторону рассматриваемой проблемы. Несмотря на все его недостатки, процесс интернационализации прав человека имеет необратимый характер. Уже сегодня гарантии и защита индивидуальных прав и свобод становятся предметом регулирования международного права, переставая быть исключительно внутригосударственной компетенцией. Устанавливая стандарты в сфере прав человека, международное сообщество, рассматривает их как своего рода ориентиры, к которым следует стремиться, подчеркивая, что нынешнее состояние в данной сфере не может считаться терпимым[32].

Все это говорит о том, что гуманизация международных отношений является одной из важных тенденций тех изменений, которые происходят в этой сфере общественной жизни. Однако сопровождающие ее противоречия и парадоксы носят не случайный и не временный, а сущностный характер, связанный с самой природой указанной сферы и человеческого общества в целом.

Список литературы

1 См. об этом: Мари-Клод Смутс. Международные организации и неравноправие государств // Международный журнал социальных наук, ноябрь 1995, № 11, с. 67.

2 "Даже в сфере чистой политической власти, - подчеркивает известный представитель теории политического реализма Дж. Шварценбергер, - государственные деятели должны считать само собой разумеющимся существование минимальных моральных правил, так как в конечном счете их собственные соглашения с союзниками покоятся на моральных принципах, заключающихся в честном исполнии данных обещаний. Однако, как правило, правительства не заблуждаются в понимании реальных намерений их партнеров, которые замаскировывают свои политические цели в терминах международной морали, и не склонны доверять подобного рода представлениям. Подобные жесты адресуются, главным образом, общественному мнению у себя дома и за границей" (Georg Schwarzenberger. Power politics. A Study of World Society. - London, 1964, p.220).

3 Дональд Дж. Пучала. Мировые имиджи, мировые порядки и "холодные войны": мифы истории и Объединенные нации // Международный журнал социальных наук, ноябрь 1995, № 11, с. 38.

4 "Во всяком случае, - как справедливо отмечает Э.Я.Баталов, - никто еще не выявил устойчивых долговременных тенденций ни в сторону гуманизации, ни в сторону дегуманизации политической жизни" (Баталов Э.Я. Политическое - слишком человеческое. // Полис, 1995, № 5, с.9).

5 "И вся эта (грязь(, кровь, насилие, жесткость и жестокость, - пишет Э.Я.Баталов, - естественное, хотя и далеко не всегда объективно неизбежное, следствие функциональных взаимоувязок интересов и потребностей индивидов и групп, образующих социальное целое ("полис"), поддержание жизнеспособности которого объективно задано политику как его главная цель" (Там же, с.7).

6 Hans J. Morgenthau. Politics among Nations. The Struggle for Power and Peace. Third Edition. New York. 1961, p. 14.

7 Georg Schwarzenberger. PowerPolitics. A Study of World Society. - London, 1664, p.

8 Klaus-Gerd Giesen. Entre dйcisiommisme et structuralisme: la prйcaritй de l'йtique individuelle dans les thйories des relations internationales // Michel Girard. L' individu dans la politique unternationale. Paris, 1994, p. 36.

9 Wendt A. The agent-structure probleme in international relations. // International Organisation. 1987, № 41, р. 335-370.

10 Finnemore M. National Interests in international Society. - Ithaca, N.Y., 1996.

11 Wendt A.

12 Klaus-Gerd Giesen. Op. cit., р. 37.

13 Там же, р. 38.

14 См. Вебер М. Политика как призвание и профессия // М. Вебер. Избранные произведения. - М., 1990, с. 694-705.

15 Klaus-Gerd Giesen. Op. cit., p. 38.

16 См., напр.: Бекназар-Юзбашев Т.Б. Права человека и международное право. - М., 1996, с. 4.

17 Там же, с.с. 19; 20.

18 Офуатеи-Коджое. ООН и защита индивидуальных и гражданских прав. // Международный журнал социальных наук, ноябрь 1995, № 11, с.с. 182; 172.

19 Demichel F. El?ments pour une th?orie des Relations internationales. - Paris. 1986, p. 134-135.

20 Moreau Defarges Ph. Les relations internationales dans le monde d'aujourd'hui. Entre globalisation et fragmentation. - Paris, 1991, p. 448.

21 См. об этом: Бахтияр Тузмухамедов. Утраченные иллюзии // Сегодня, 1 ноября 1996.

22 Claude Albert Collard. Institutions des relations internatinales. - Paris, 1985, p.362.

23 См. Станислав Е. Нахлик. Краткий очерк гуманитарного права. Международный Комитет Красного Креста. 1993, с. 7.

24 Бекназар-Юзбашев Т.Б. Права человека и международное право. - Цит. соч., с 22.

25 См. об этом, например: J. Rosenau. Turbulence in World Politics. N.Y., 1990.

26 Pierre Allan. La complexitй, le hasard et l'individu dans la thйorie politique internationale // Michel Girard (dir.) Les individus dans la politique internationale. - Paris, 1994, p. 65.

27 Ситуация риска, пишет Майкл Николсон, - это ситуация, в которой распределение вероятности различных возможных вариантов является в определенной мере объективным. В этом случае проблема выбора не представляет особой сложности. Ситуация сомнения - это, наоборот, такая ситуация, в которой не существует какой-либо объективной основы распределения вероятности. Здесь уже сделать выбор намного сложнее. Это тем более справедливо, чем меньше мы представляем себе последствия различных возможных вариантов выбора..." (Michael Nicholson. L'influence de l'individu sur le systиme international. Considйrations sur les structures // Michel Girard (dir.). Op. cit., p. 113-114).

28 Ibid., p.116.

29 См. об этом: Покровский Н.Е. Проблема аномии в современном обществе. - М., 1995, с.50-51.

30 См.об этом: Herman J. Individualisme et systйmisme dans l'analyse de la politique internationale // Michel Girard (dir.). Op.cit., p. 48.

31 Ibidem.

[32] Офуатеи-Коджое. ООН и защита индивидуальных и гражданских прав. Цит. соч., р. 179.