Интенсификация общественной жизни, в том числе политики, связана с долговременным аспектом времени как ресурса. Каждому обществу, каждой СТС отпущен на один и тот же период строго определенный запас времени (3В), который может быть растрачен попусту, но не может быть легко и быстро увеличен. В расчете на хронологический год этот запас определяется по простой формуле:

3В = 24 часа х 365 дней х численность работоспособного населения

Манипулируя распределением времени между сном, бытом и работой, можно относительно увеличить объемы времени, выделяемые, например, на хозяйственную или какую-то иную деятельность. Однако пределы такого манипулирования, особенно в длительной перспективе, невелики. При прочих равных условиях большим запасом времени обладает та СТС, в которой выше численность работоспособной части населения.

Увеличить потенциал времени, т. е. ту часть общего запаса времени, которая реально может быть израсходована на общественно-созидательные виды деятельности, можно иммиграцией (что не всегда возможно практически), естественным приростом населения (что требует значительного времени) или более интенсивным и эффективным использованием фактически отпущенного времени.

Если исходить из 8-часового рабочего дня, двухсот рабочих дней в году и 90 миллионов занятых в национальной экономике, то годовой запас рабочего времени России составляет порядка 144 триллионов человеко-часов. Неорганизованность в социальной практике может опустить его потенциал до 100 триллионов, максимальная мобилизация за счет сокращения числа выходных, отпусков, продления рабочего дня -- поднять до 200--250 триллионов. Вот временной разрыв, доступный для развития России, и любые стратегические планы должны бы начинаться с этих цифр и показывать их наиболее рациональное предполагаемое использование. Тогда потребовалось бы введение понятия время емкости не только производственных процессов и технологий, но и всех процессов государственного, организационного, управленческого характера, всех технологий общественной жизни.

Конкретный ППА должен непременно учитывать синхронность и асинхронность различных процессов и явлений, существенных для общественной и политической жизни. Опираясь на прогнозы циклических колебаний экономики, развития отдельных стадийных процессов, ППА рассматривает последствия подобных явлений не только с точки зрения того, как отреагируют люди на объективные и субъективные жизненные условия, насколько оправдаются или будут обмануты их изначальные ожидания, какие политические последствия все это сможет иметь, но и с точки зрения того, с какими представлениями, в каком эмоциональном состоянии подойдут определенные социальные слои и группы к таким критическим рубежам, как скажется на них явление своеобразного социального резонанса, если «пиковые» моменты и последствия различных процессов наложатся друг на друга.

Так, существенное ухудшение экономического положения теоретически должно вызывать приливы социального недовольства. Но эти приливы бывают максимальными, если такое ухудшение наступает внезапно, и несколько менее сильными, если оно заблаговременно прогнозировалось. План борьбы с ухудшением можно начинать лихорадочно искать, когда оно уже наступило, и тогда любые действия будут восприниматься с недоверием и полупаникой: людей уже «завели» в прискорбное состояние, почему же они должны верить, что те же люди и/или структуры выведут их к лучшему? Но стратегия борьбы может быть намечена заблаговременно, и в таком случае даже наступление заранее предсказанного ухудшения в экономике может укрепить доверие к власти и к намечаемым мерам по преодолению спада: если ухудшение наступает «по плану», значит, прогноз верен, а следовательно, высока и вероятность того, что стратегия выхода из кризиса тоже окажется эффективной.

4. Модельное представление о генезисе и функционировании социально-политических общностей как социально-территориальных систем

4.1 Территория и базисные способы существования и деятельности как различные типы систем

В массовом сознании, общественных науках сложилась традиция, согласно которой политическая жизнь во всех наиболее значимых ее компонентах прямо и непосредственно связывается с государством. Причины формирования этой традиции естественны и понятны. В жизни общества государство играет огромную, иногда всеподавляющую роль, а политическая жизнь прямо и косвенно выстраивается вокруг борьбы за контроль над государственными институтами, государством в целом или, как минимум, за влияние на них. Государство остается главным субъектом в такой специфической области политики, как международные отношения. Нет оснований полагать, что в обозримом будущем государство и политика окажутся «разведенными».

Тем не менее, рубеж XX--XXI веков стал временем широкого распространения таких форм и процессов политической жизни, которые объективно меняют роль и место государства в политике -- не уменьшают, не увеличивают, а именно изменяют, причем таким образом, что политика постепенно становится гораздо богаче, многограннее и содержательнее, нежели только схватки за обладание государственной властью. Более того, власть уже сегодня оказывается недостаточно эффективной, действенной в решении все большего числа вопросов и потому становится менее привлекательной или даже вовсе непривлекательной для растущего числа социально-политических сил, что не только не снижает, но часто повышает их роль и влияние в обществе. Приведем несколько конкретных примеров.

Во многих странах получили широкое распространение общественные движения локального, национального, а в ряде случаев интернационального характера, ставящие своей целью и задачей влияние не на государство или не только на государство и его политику.

Традиционные место и роль государства в политике размываются, усложняются также другими явлениями и процессами. Во внутренней сфере к ним относятся все виды сепаратизма, регионализма, конфедерализма, или, иными словами, проявления отчетливо выраженной социально-исторической потребности в действенных инструментах и механизмах регулирования общественных процессов на «среднем» по отношению к государству и обществу уровне. Эти явления сильнее всего дают себя знать там, где такие механизмы не созданы или пока не отлажены (подобное мы наблюдаем в современной России). Но от такого рода проблем не свободны и страны с развитыми федеративными системами, такие, как США и ФРГ, хотя там содержание проблем, естественно, иное. В международной сфере государство тоже давно не является единственным субъектом отношений: на протяжении многих десятилетий здесь действуют региональные группировки и интеграции, международные правительственные и неправительственные организации, транснациональные и многонациональные корпорации, интернациональные общественные движения.

Таким образом, оставаясь центральным звеном внутренней и международной политической жизни, проблема «государство и политика» все менее исчерпывает собой политическую жизнь и все более очевидно трансформируется в крайне важный, хотя и частный, случай как самой политики, так и любых ее исследований. Отсюда с неизбежностью следует вывод: общая теория политики, когда она будет создана, должна будет охватывать своими объяснительными способностями все сферы и направления политической жизни, а прикладные дисциплины уже сегодня должны быть в состоянии связывать между собой эти сферы и направления моделями, методами исследований и практическими рекомендациями.

Политическая жизнь осуществляется внутри некоторой социальной системы или в отношениях между такими системами. Социальная же система вырастает и эволюционирует на трех базовых параметрах: на определенных жизненных функциях, посредством которых живет соответствующая человеческая общность; территории, на которой эти функции осуществляются; организационных структурах, обеспечивающих выполнение необходимых жизненных функций на данной территории и при данной совокупности населения. В основе деятельности социума лежит необходимость воспроизводства его существования, жизни. Деятельность неизбежно привязана к определенному времени и пространству, а значит, и сама организация социума для такой деятельности, и формы, структуры этой организации также связаны с данной территорией и ее особенностями.

Вплоть до самого недавнего времени во всем мире сложные отношения между социумами, их жизненными функциями, территориями обитания и формами общественной организации, в том числе организации политической, складывались и развивались стихийно. Результатом этих процессов стали политическая, демографическая, этноконфессиональная, индустриальная карты современного мира.

ППА исследует все без исключения формы и проявления политической жизни, поэтому он не может ограничиваться только теми из них, которые прямо или косвенно связаны с государством, борьбой за контроль над его институтами или влияние на них. Но ППА не может абстрагироваться и от таких факторов, как жизненные функции, на которых строится здание политики; территория, на которой она осуществляется; политическая и общественная организация социума, -- а все это вместе взятое и составляет содержание категории «социально-территориальная система» (СТС).

Для целей политико-психологического анализа социально-территориальную систему можно определить как в целом стабильный по этноконфессиональным и другим (исторического масштаба времени) признакам социум, определенным образом организованный (стихийно или преднамеренно) для длительной самостоятельной жизнедеятельности, поддержания своего существования как целостного социального организма и/или развития на данной территории.

Выделим важнейшие качественные характеристики этого определения. Одной из таких характеристик является исторический масштаб времени, что в современных условиях означает как минимум несколько десятилетий или продолжительность активной жизни и деятельности хотя бы двух поколений людей. Другая характеристика относительно высокая -- на протяжении данного времени, по его масштабам и критериям -- стабильность национального, религиозного, культурного основания или стержня данного социума. Какая-либо эволюция национального, конфессионального, социального состава населения неизбежна. Но базовые характеристики, позволяющие называть данную страну или регион, например, православным или мусульманским, российским или каким-то иным и т. д., должны оставаться неизменными или в целом неизменными. Самостоятельность существования данного социума предполагает не хозяйственную или иную изолированность его от мира -- такая изоляция может быть, но может и отсутствовать, -- а его существование как единого целого на протяжении оговоренных выше сроков, пусть даже какую-то часть своей истории данный социум находился на положении чьей-то колонии, протектората, области и т. п.

Рассмотрим подробнее, как влияют на социум и, следовательно, на все его культурные, психологические, политические особенности те взаимосвязи, которые объективно складываются между территорией, способами существования социума на ней и организационными структурами этого социума. Наука насчитывает несколько типов таких взаимосвязей.

Европейская социально-историческая и политическая традиция связывает общество и территорию, на которой это общество живет, в единый комплекс через институт национального государства. Собственно говоря, государство является первым типом взаимосвязи социума и территории. Европейское государство, как правило, имело либо мононациональный и/или моноконфессиональный состав населения или такой, где безусловно доминировали определенная национальность и вероисповедание. Здесь имело место общество с оседлым образом жизни, постоянной территорией, государство с четко определенными внешними границами и внутренним административным делением. Этот тип государственной организации распространен ныне не только в Европе и стал в общественном сознании многих стран и народов своего рода эталоном устройства «отношений» между обществом и территорией. Но он -- не единственный из потенциально возможных и фактически существующих типов таких взаимосвязей.

Наиболее близкая к данному типу государственной организации ее разновидность -- государство многонациональное -- распространена преимущественно в Азии, где многонациональность населения иногда сочетается с его многоконфессиональностью. Но население в целом оседло, территории обитания постоянны для государства в целом и основных этноконфессиональных групп, внешние границы и внутреннее административное деление государства имеют определенный характер.

Другой тип рассматриваемой взаимосвязи являет собой однородный этноконфессиональный социум, с переменной территорией -- кочевые народы. Вследствие кочевого образа жизни эти народы обычно совершают циклические перемещения в каком-то ареале, и потому их организация и внутреннее деление связаны с самим социумом, но не с территорией, или связаны с ней лишь в минимальной степени, почему, видимо, у них и нет государственного устройства европейского или иного признаваемого ООН типа. Это обстоятельство не означает, конечно, будто у таких народов нет внутренней организации, построенной на других основаниях и принципах, или нет собственной, хотя и своеобразной, политической жизни.

Третий интересный тип взаимосвязи общества и территории -- оседлый социум, не имеющий, однако, четко определенных внешних границ. Такие случаи нечасты, но они есть и наблюдаются, как правило, в малозаселенных регионах, где народ, проживая на удовлетворяющей его территории, не имеет необходимости или возможности расширять сферу своего обитания; а кроме того, он не соприкасается непосредственно с другими народами из-за огромности пространств и малой плотности населения, вследствие чего не испытывает потребности в установлении каких-либо границ. К данному типу взаимосвязи общества и территории можно отнести, наконец, и случаи всевозможных компактных общин (диаспор), раскиданных по разным странам и континентам, но тесно связанных с изначальной «материнской» страной.

В современных условиях четко прослеживаются несколько тенденций, которые ППА должен учитывать. Это, прежде всего, растущий регионализм внутри отдельно взятых государств, особенно наиболее крупных и со сложными внутренними проблемами. На почве национализма, сепаратизма, местничества или просто здравого смысла и стремления к самоуправлению в вопросах местной жизни повсюду происходит относительное повышение роли и значения локальных систем управления: штатов, земель, провинций, областей, городов и т. д. В результате местная политическая жизнь в них получает стимул для своего развития, а сама такая территориально-административная единица все более обретает качественные признаки самостоятельной социально-территориальной системы (СТС).

Кроме того, постепенно выстраивается некий комплекс отношений, выходящих за пределы государства в международную сферу, но он не отрицает роль государства, а основывается на этой роли. Таковы прежде всего «чистые» интеграционные объединения, -- наиболее продвинутым из них является ЕС. К ним относятся и более размытые формы международного регионализма: таможенные и экономические союзы, зоны свободной торговли и свободной миграции труда, региональные системы коммуникаций, связи, энергетики и т. д. Они не диктуют свою волю государству и не подменяют его, но ни одно из вовлеченных в такие отношения государств уже не в состоянии нормально жить и функционировать без них.

Наконец, как внутри государств, так и в отношениях между ними все более зримо переплетаются три очерченных типа взаимосвязей между обществом и территорией. Многие страны стали снимать или ослаблять прежние жестко силовые ограничения на перемещения кочевых народов, предпочитая регулировать эти перемещения внутренним законодательством и международными соглашениями. Границы внутри федеративных государств и интеграционных группировок постепенно приобретают все более административный и все менее политико-символический смысл.

В целом правомерно говорить о двуедином процессе. С одной стороны, растущая взаимосвязанность мира отражается и выражается, в частности, еще и в том, что выстраивается иерархия социально-территориальных систем от местного до глобального уровня. С другой стороны, постепенно размывается суверенитет государства, но данный процесс развивается в направлении не уничтожения государства как социально-исторического института, а постепенного и трудного отказа от его абсолютизации, обожествления, мифологизации в направлении рационального и прагматичного включения его в иерархию институтов и механизмов, обеспечивающих регуляцию и саморегуляцию жизни и деятельности современного, все более сложного и многочисленного человечества. Указанные факторы существенны для построения организационно-политической матрицы той социально-территориальной системы, которой будет заниматься конкретный ППА.

Политика производна от социальной деятельности в целом; деятельность в конечном счете имеет своей целью обеспечение тех функций общества, от которых зависят его существование, жизнь, продолжение рода; а эти функции в свою очередь сводятся к нескольким базовым способам существования всего живого.

Эволюция человека и общества есть постепенное, накапливаемое за тысячелетия надстраивание все новых, более сложных уровней над менее сложными, изначальными. Выход в теории и методологии ППА на эти изначальные уровни не тождествен, разумеется, описанию и анализу процессов современной общественно-политической жизни. Тем не менее он позволяет лучше оттенить именно психологические компоненты таких процессов, а также долговременные общественно-психологические и организационно-политические последствия изначальных способов существования.

Природа наградила все живое тремя принципиально разными возможностями поддерживать собственную жизнь. Каждую из них в чистом виде можно принять за базовый способ существования. Эти три способа существования -- подбирание, производство, отъем.

Подобрать -- значит сорвать плод, растение; воспользоваться падалью; поймать то, что физически легкодоступно; подобрать с земли или выкопать из нее. Каков бы ни был конкретный способ подбирания и характер подбираемого, главный деятельностный признак данного способа существования -- потребление готового, когда действия субъекта ограничиваются лишь актом подбирания (который сам по себе вполне может требовать достаточно изощренного умения), приведением подобранного в годный к потреблению вид (что тоже не исключает умений, например, кулинарных) и собственно актом потребления.

Истоки производства как способа существования жизни, видимо, надо искать в растительном мире. Растение не просто вбирает соки земли, солнечный свет, воду -- оно именно производит из всего этого качественно новые субстанции, которыми живет само и кормит других (впрочем, последнее происходит не по «желанию» самого растения и тем более без его «согласия») Социальные аналоги растительного фотосинтеза -- придумать, создать, сделать, усовершенствовать, организовать. Главным деятельностным признаком производства является создание в процессе и в результате индивидуальных или согласованных между собой коллективных действий необходимого для удовлетворения каких-то потребностей продукта из таких первоначальных, исходных материалов, которые не могут быть использованы в натуральном виде для удовлетворения данных потребностей. Иными словами, производство есть изготовление чего-то годного к потреблению из того, что к такому потреблению не пригодно в силу естественных свойств исходного материала.

Отъем -- это отбирание готового продукта у того, кто его подобрал или произвел, причем всегда вопреки воле и желанию того, у кого изымается сам продукт или какой-то его эквивалент; в противном случае имеет место акт сделки, дарения или наследования. Отнять у кого-то, чтобы тем самым обеспечить собственное существование, возможно только через насилие, кем бы и как бы оно ни осуществлялось.

Исторически наиболее ранние, а ныне воспринимаемые как наиболее вопиющие формы насилия -- вырвать, отобрать, ограбить, отвоевать. Однако в ходе социально-исторического процесса в целом насилие развивалось и усложнялось, и современные, более сложные, цивилизованные и опосредованные его формы -- изъять, конфисковать, взять податью или налогом, перераспределить, ограничить доход, норму прибыли, заработную плату и т. д. Главный деятельностный признак отъема -- насилие, в результате которого подобрал или произвел один, а потребляет или распоряжается продуктом другой вопреки воле, желанию, интересам первого.

Естественно, различные живые формы используют эти способы по-разному, при помощи далеко не одинаковых конкретных приемов, механизмов и т. п., но живая природа непременно сочетает в себе все три способа. Ориентация на один или доминирование одного из них в ходе длительной эволюции приводит к образованию все новых живых форм, сочетание которых друг с другом образует конкретную живую экологическую систему. По аналогии с живой природой жизнь общества также сочетает непременно все три способа, от них зависит существование и человека как рода, и социально-экологической системы в целом как среды его обитания (хотя отдельные социумы могут опираться на различные способы существования). Все формы жизнедеятельности любого общества могут быть в конечном счете сведены к трем базовым способам существования. «Изнутри» социума и собственной логики они определяют и возможные формы организации жизни социума, и пределы существования таких форм во времени (истории) и в пространстве.

Для целей ППА существенно, что каждый из способов существования диктует свои требования к организации взаимодействия людей, открывает перед социумом свои возможности, но и налагает на него свои ограничения.

Человек и социум при способе существования, основанном на подбирании, полностью отданы на милость природы, на откуп стихийным силам и процессам. Совокупная энергетика такого социума резко ограничена доступностью пропитания. Господствующие формы деятельности не требуют ни сложных средств общения, ни развития отношений внутри социума. Если район или ареал обитания в состоянии длительное время обеспечивать социуму достаточное количество пропитания, то такой социум, живущий исключительно подбиранием, обнаруживает весьма высокую стабильность, устойчивость и способен существовать тысячелетиями. Однако он может практически одномоментно и полностью вымереть, если какой-то природный или иной катаклизм резко, внезапно лишит его пропитания. Примитивные формы общественного устройства, просуществовав десятки тысяч лет, дошли до нашего времени, практически не претерпев эволюции (как амеба). Что доказывает предельную узость социально-исторических горизонтов подбирания как способа существования? Прежде всего то, что опора на потребление готового неизбежно ограничивает потенциальную численность популяции, ставит очень близкий предел ее физическим возможностям, а тем самым возводит непреодолимые преграды на пути ее качественного развития, эволюции и прогресса. Даже в конце XX в. народы, со всех сторон окруженные современностью и искренним, пусть и неумелым стремлением им помочь, замкнутые на жизнь подбиранием, обнаруживают тенденцию к прямому физическому вымиранию, но не к интеграции в более сложные формы общественного существования.

Производство диктует иные социальные и организационные императивы, предполагая, с одной стороны, некую последовательность операций для получения желаемого результата и значит, разделение труда, а с другой -- необходимость координации усилий всех его участников. Труд коллектива невозможен без достаточно сложных форм общения, развитие же и усложнение процессов труда неизбежно стимулирует развитие общения, языка, понятийного аппарата, рационалистического мышления и сознания. Процесс труда требует, с одной стороны, постоянного и достаточно жесткого руководства, чтобы рационально выйти на задуманную цель, а с другой -- заинтересованного взаимодействия участников и возможности обсуждения между ними и руководителем многих производственных вопросов. Так закладываются основы демократии (согласования по горизонтали) и авторитаризма (согласования по вертикали, административной иерархии), а также система сопряжения этих двух начал, равно необходимых в производственной деятельности.

Потенциально в производстве как способе существования заложены безграничные возможности развития индивида, социума и самого производства. Оно освобождает человека от прямой и жесткой зависимости от кормового потенциала природы, дает в принципе возможность накопления в обществе излишков и резервов питания, энергии, свободного времени, интеллекта, создавая постепенно тот запас избыточности, на базе которого только и становится возможным развитие.

Отъем как способ существования социума обязательно нуждается в тех или других способах существования и живущих ими частях социума, которые мы уже охарактеризовали ранее и на которых он мог бы паразитировать Доставляя насильнику порой немалые материальные блага, сам по себе отъем не может служить основой социального созидания, которое требует не только ресурсов, но и производящего начала, каковым насильник никогда не является. И тем не менее, именно отъем и насилие порождают, особенно на ранних этапах истории, своеобразные формы социальной организации.

С научной точки зрения, социальное насилие -- стихийно сложившиеся инструмент и механизм, объективно выполняющие неизбежную в любой системе функцию перераспределения и тем самым позволяющие выстраивать собственно социальные структуры, особое место среди которых со временем заняло государство Исторически развивались и совершенствовались не только орудия труда, производственные и экономические отношения, формы общения, общественно-политической организации и т д., но и арсенал средств и форм насилия, его специфическая организация и связанные с ним отношения.

В известный период истории человечества крупнейшим и принципиально новым аппаратом насилия стало государство. Оно сконцентрировало в своих руках колоссальные практические возможности насилия, создав для этого специальные институты: армию, полицию, налоговые службы. Государство ввело монополию на насилие, освятив собственную деятельность как единственно допустимую и возможную, придавая этой деятельности статус права и закона и объявив частнопредпринимательское насилие преступностью. Но тогда-то и выяснилась определенная конструктивная функция насилия: на принудительно собранные с населения средства государство обрело возможность делать то, без чего не может существовать ни одно организованное общество. Кроме того, объективно возникли и получили ускоренное развитие нефизические формы насилия, без которых немыслима современная цивилизация: налоговая и фискальная политика, различные регулятивные функции государства.

В реальной жизни описанные три способа существования редко встречаются в чистых формах. Они не только всегда сочетаются друг с другом, но и в практической деятельности людей дают массу пограничных форм и состояний. Так, никакое производство невозможно без предварительного подбирания: добычи необходимых сырья, материалов, сбора каких-либо плодов, растений. Занятие сельским хозяйством включает элементы подбирания и производства, притом в неодинаковой пропорции на разных исторических этапах становления этого вида деятельности. Развитое в историческом смысле насилие требует специфических производств, удовлетворяющих потребности насилия, а не непосредственные потребности социума.

Соответственно, смешанными оказываются и организационные структуры, ни одна из которых также не существует в чистом виде. Поскольку три базовых способа существования как-то сочетаются на данной территории, постольку и организационные структуры перекрещиваются, проникают друг в друга, одни из них начинают доминировать, подчиняя себе другие. Совокупность таких структур определяется условиями жизни, общей численностью социума и его «распределением» между тремя описанными способами существования.

Обычно (особенно на начальных этапах истории) эта совокупность удерживается значительно дольше, чем средняя продолжительность активной жизни поколения людей. С течением времени нарастает внутренняя органическая взаимосвязь трех способов существования, усложняются их взаимопереплетения, возникают вторичные, третичные и т. д. производственные, организационно-политические формы, укрепляется их взаимозависимость, симбиоз. Складывается социально-экологическая система, конкретная организация которой определяет структуру социальной мотивации данного социума, которая обусловливает меру активности и инициативности в индивидуальном поведении, направленность поведения и, как следствие, результирующая его -- направленность и темпы социально-исторической эволюции социума в целом.

По совокупному воздействию всех перечисленных признаков структура социальной мотивации данной социально-экологической системы может сдерживать, заглушать или, наоборот, в разной мере стимулировать ее историческую эволюцию и качественное развитие социума.

Рассмотрим «чистые», идеальные варианты различного воздействия структуры социальной мотивации на исторические судьбы социума. Определяющим фактором при этом оказывается соотношение в соответствующей социально-экологической системе производственного и насильственного начал.

Производящий всегда по-особому беззащитен, что проистекает из рода его занятий, из самого способа существования. Он относительно малоподвижен, не способен при первой опасности сняться с места и скрыться, поскольку любое производство трудно переносится с места на место. Он предельно зависим от притока исходных материалов: если их мало, они не в полном комплекте или не требуемого качества, то производство «заболевает» и даже может погибнуть, прекратиться, закрыться Производящий подчинен внутренним законам своего рода занятий, его технологиям, последовательности, циклам, и потому социально значимый результат его трудов возможен только как функция времени и строго определенной последовательности действий. Ему всегда легко может быть нанесен ущерб, нарушен нормальный ход его производства, которое относительно легко и просто можно подрубить под корень, и, чем сложнее производство и его продукт, тем проще это может быть сделано. Напротив, создать производство, развить его, добиться необходимой культуры труда и продукта, а тем самым и социальной отдачи можно только ценой большого труда, целеустремленности, немалых ресурсов, профессиональной грамотности всех действий, а значит, и времени.

Любое из перечисленных звеньев насильник может нарушить или вовсе разрушить легко, быстро, без особых для себя усилий. Живущий подбиранием тоже страдает от насильника. Но уйдет насильник -- и подбирающий, если останется жив, сможет вернуться к своему занятию практически немедленно: средства для существования ему доставляет сама природа. Производящий же вначале должен будет воссоздать свой рукотворный мир, прежде чем сможет снова получить от него отдачу Сделать это бывает непросто и не всегда возможно.

Если же бежать от насилия физически некуда, то возможны, как свидетельствует история, три других сценария, существенно различающихся и по внутренней «механике», и по достигаемым в историческом масштабе времени результатам.

Один -- когда совокупное насилие, независимо от того, исходит оно извне или изнутри, от власти и мощи государства или от разгула никем и ничем не сдерживаемой преступности, или от иных причин, оказывается в обществе подавляющим, когда сопротивляться ему практически невозможно, бессмысленно и бесполезно. Производящая часть социума задавлена, деморализована, ее мотивация в корне подорвана. Она с трудом добывает минимальные средства к жизни, и из них львиную долю у нее вновь отнимают, в результате чего она не только не заинтересована расширять свое дело, но и практически не имеет для этого возможностей, и потому качество самого производства и продуктов труда продолжает оставаться на достаточно низком, если не на примитивном уровне.

Каждый способ существования -- это еще и специфические мораль, нравственность и этика. Этика насилия несовместима с этикой производства, если в обществе господствует насилие, то морально-нравственная атмосфера стимулирует новые поколения вступать в сферу насилия, тем самым еще более разворачивая структуру социальной мотивации в сторону от производства: героизируются сила, удаль, аморализм, а не знания, труд, компетентность. Фактический статус воина, разбойника, чиновника выше, чем статус любого человека труда.

Такое общество не имеет ни сил, ни стимулов к развитию. Оно не живет, а существует, прозябая фактически на физиологическом уровне удовлетворения потребностей. Однако при этом оно может отличаться завидной социальной стабильностью и устойчивостью: примитивизм общественных отношений и неразвитость внутреннего общения гарантируют от серьезных социальных потрясений или делают их достаточно редкими. Отдельные вспышки недовольства легко подавляются. Смена правителей и режимов под давлением межгруппового соперничества в элите и социуме в целом не влечет за собой кардинальных перемен в социально-экологической системе, структуре ее социальной мотивации, во всем общественном укладе. В итоге подобный образ существования, если он не нарушается угрозами и вторжениями извне, может поддерживаться веками и тысячелетиями. Однако будущее у такого социума есть только в физиологическом, но не в социально-историческом смысле. Прогресс общества тут невозможен.

Другой сценарий -- когда насилию противопоставляется иное, встречное насилие. Неважно, внутреннее или внешнее, «справедливое» или нет, в вооруженных или административных формах. Важно иное: резко возрастает «насильственная нагрузка» на природу, человека, производящую часть общества, на социум в целом и все его организационные структуры. Ресурсов, как природных, так и создаваемых трудом, начинает не хватать уже не только для развития, но просто для поддержания жизни, сохранения ранее достигнутых ее стандартов. Это уже решающая предпосылка к социально-исторической, а часто и демографической деградации. Если описанное положение сохраняется достаточно долго, то жизнеспособность социума подрывается, страна, народ, цивилизация начинают катиться под уклон, а иногда и вообще сходят с исторической арены. Если же в противоборстве двух насилий достаточно быстро побеждает одна из сторон, то происходит возвращение к предыдущему, первому сценарию.

Но возможен и третий вариант, когда в противоборстве насилий сталкиваются не две, а три и более сторон. Он складывается в том случае, если по тем или иным причинам ни одна из сторон не проигрывает, но и не может одержать абсолютную победу, и борьба приобретает затяжной характер. В ней участвует значительное количество сил, попеременно вступающих друг с другом в различные, с течением времени и по промежуточным итогам борьбы меняющиеся группировки и союзы. Сочетаются противостояния внутренние и внешние. Межгосударственные войны «перетекают» в гражданские и наоборот. Идеологические, политические, социальные альянсы не только переменчивы, но и не совпадают с границами государств и их союзов.

Главный насильник, т. е. власть, для поддержания собственной длительной способности к беспроигрышному, без тотального поражения участию в противоборстве оказывается объективно вынужденным не только грабить, но и поддерживать материальное производство в собственном социуме. Весьма длительное многостороннее противоборство насильников, ведущееся примерно на равных, дает исторический шанс, открывает уникальную социально-историческую возможность для развития производящей части общества: насильник оказывается вынужденным перейти от «охоты» на производителя к его «окультуренному содержанию», «выращиванию», «разведению».

Теоретически насильник мог бы заняться социально-экономическим «производством» и раньше (что в современном мире фактически осознали и делают многие режимы). Но мешала сама логика власти, то, что власть насилия всегда и везде тяготеет к тоталитаризму (иной вопрос, какой реальной меры тоталитаризма она фактически достигает). Уже только по этой причине она не может терпеть рядом с собой никакой другой власти, даже латентной.

Однако труд, пусть даже самый неумелый и ленивый, всегда приносит результаты двоякого рода: прежде всего материальные продукты труда, ради получения которых он и осуществляется; производственный и социальный опыт производителя, из которого впоследствии выкристаллизовываются его знание и понимание. Со временем у производителя все более концентрируются не только доходы от его деятельности, т. е. материальное богатство, но и порождаемое этой деятельностью богатство духовное -- производственные навыки, знания, в результате чего в его сознании постепенно нарастает демифологизация тех представлений, при помощи которых насильник оправдывает свое господство.

Тоталитарная власть может быть в своем ареале только высшей, иначе ею станет кто-то другой. Она не может терпеть рядом с собой какие-либо локальные центры независимости, даже если последние не бросают ей прямого вызова. Само их существование для нее -- уже вызов, мириться с которым тоталитарная власть насилия органически неспособна. Вот почему все деспотии неизменно периодически разоряли производителей, либо уничтожая их физически, либо лишая их накопленного богатства, духовного авторитета, возможности свободного труда, преследуя людей и сословия -- носителей знаний и мысли.

Если на протяжении последних шестисот лет социально-экологическая система Европы, особенно западной ее части, складывалась под знаком нараставшего доминирования производственного начала, породив в итоге промышленную цивилизацию, то на протяжении того же времени и столь же последовательно социально-экологическая система России формировалась под знаком нараставшего доминирования, а потом и безусловного господства отъемно-перераспределительского начала, породив в результате перераспределительскую цивилизацию.

Этот факт не отменить простым импортом технологий -- промышленных, организационных или социально-экономических. Технологии важны, но интересы развития социума требуют способности найти и на протяжении длительного времени поддерживать динамически оптимальное соотношение между насилием и производством при доминирующей, но не господствующей, не всеподавляющей роли производства. То, что однажды в истории смогло сложиться стихийно и дать могучий импульс всему мировому развитию, несомненно, в принципе может быть воспроизведено сознательно. Но только при условии, что будут воспроизводиться не внешние формы явления, а те глубинные его факторы, что вызывают к жизни объективный императив развития Факторы эти -- качество социально-экологической системы, объективно обусловленный баланс в ней всех трех базовых способов существования (подбирания, производства и отъема) и вытекающие отсюда доминирующие организационные формы жизни социума и структура его социальной мотивации.

За последние шесть веков, оставаясь в принципе в рамках одной соответствующей социально-экологической системы, как Европа, так и Россия неоднократно меняли конкретные общественные формы жизни. Переделывались границы государств, их внутреннее устройство, политические системы, изменения претерпевали практически все социально-экономические и иные параметры. Одна и та же социально-экологическая система, таким образом, допускает множество конкретных состояний в своих общих пределах. Эти состояния прослеживаются на двух разных временных горизонтах и качественных уровнях социальных процессов.

На протяжении веков и в масштабе десятков поколений определенная социально-экологическая система формирует в принципе национальный характер, культуру и цивилизацию. Национальный характер -- это обусловленное данной социально-экологической системой конкретное и в целом достаточно устойчивое во времени, хотя и меняющееся, сочетание психологических и социально-психологических особенностей данного социума, вытекающих из конкретного сочетания и соотношения в его жизни всех трех базовых способов существования. Это конкретная этика и мораль социума; психологические характеристики социума в целом, его элиты, наиболее значимых слоев и групп; долговременные компоненты в структуре социальной мотивации; набор наиболее устойчивых социальных функций и ролей и т. д.

Культура и цивилизация разнятся между собой главным образом протяженностью во времени и полнотой воплощенных в них характеристик социума. На протяжении меньших (но все же значительных) отрезков времени, измеряемых продолжительностью жизни нескольких или нескольких десятков поколений, могут меняться территория обитания социума и его общественные структуры. Тем самым социально-территориальная система (СТС) предстает как конкретно-историческии «срез», как одно из потенциально возможных реальных воплощений системы социально-экологической. Внутри конкретной СТС в целях политико-психологического анализа могут быть выделены статическая и динамическая модели общества, основанные на вычленении социально-экономической, организационно-политической, психолого-поведенческих матриц данного социума.

4.2 Статическая модель социально-территориальной системы

Политико-психологический анализ как прикладное исследование имеет две компоненты: политическую и собственно психологическую. Выделение первой не сталкивается с особыми теоретическими и методологическими трудностями. И на социологическом, и на конкретно-политическом уровнях анализа объект и предмет исследования устанавливаются достаточно легко и ясно, поскольку отграничение политики от других, неполитических сфер и форм деятельности прочерчено с высокой степенью четкости и в массовом сознании, и тем более в специальной литературе.

С выделением психологической компоненты сложнее. Она заведомо присутствует везде, где хотя бы есть человек, тем более человек действующий. Ограничиваться анализом только поведения конкретной личности в конкретной ситуации или процессе значило бы непомерно зауживать сферу психологического и сильно ограничивать свои прогностические возможности: вне поля зрения и учета оставались бы тогда многочисленные общественно-психологические и историко-психологические факторы. Необходимость и желание выявить такие факторы немедленно ставят проблему отделения «психологического» от «непсихологического»: как исследователь может быть уверен, что при объяснении данного сложного явления или процесса предпочтение должно быть отдано действию закономерностей именно психологического ряда, а не, допустим, экономического, политического или какого-то иного?

Ответ на этот вопрос предполагает определение, применительно к каждому конкретному ППА-иссле-дованию, круга реальных носителей психологических качеств (субъектов рассматриваемых процессов); критериев вычленения психологических факторов и закономерностей из всех прочих; конкретного знания анатомии реального анализируемого процесса. Статическая модель СТС и призвана в принципе дать ответы на перечисленные вопросы.

Проблема того, кто является носителем психологических, общественно-психологических, а также политико-психологических свойств и качеств в анализируемых явлениях и процессах, имеет ключевое теоретическое и методологическое значение, но она в то же время непроста в нескольких отношениях.

Прежде всего, в принципе неправомерно говорить о психологии любого рода безотносительно к субъекту. Психология -- непременная предпосылка сознания, последнее же -- один из важнейших родовых признаков субъекта. Поэтому психология как бы дважды неразрывна с субъектом: она просто невозможна без субъекта, и, кроме того, психология всегда есть психология какого-то конкретного субъекта или некоторой их группы. Следовательно, при ППА любых явлений и процессов должен быть в первую очередь установлен реальный круг субъектов-участников не политической жизни вообще, а именно рассматриваемых процессов. Первое и второе, как будет показано да-. лее, вовсе не одно и то же.

Поэтому во всех случаях каждый раз необходимо устанавливать какие-то критерии, объективные параметры субъектности (способности быть субъектом), т. е. тот необходимый и достаточный набор признаков, который позволяет сделать вывод, что данный участник процесса действительно обладает субъектообразующими признаками и может, применительно к данному процессу, быть признан одним из его субъектов.

Отдельно взятую личность, индивида правомерно априори считать субъектом (по крайней мере, до тех пор, пока не доказано обратное), ибо любой человек в жизни, независимо от его социального положения, степени активности, даже психического здоровья всегда имеет и осуществляет какой-то выбор, преследует какие-то свои цели, руководствуется некоторыми представлениями об окружающем его мире, и т. д. Иное дело -- выяснение того, является ли он субъектом политики, при каких обстоятельствах может вступить в политическую жизнь своего общества или выйти из нее; на эти вопросы и призван отвечать ППА.

Проблемой остается и определение сложного социального субъекта (ССС). С точки зрения психологии и социальной психологии, род людской не является единым целым, хотя и не сводится только к механической сумме входящих в него индивидов. Кроме того, с социально-психологических позиций несомненно, что народ, нация, классы, т. е. крупные и крупнейшие социальные общности, не могут непосредственно участвовать в общественных, в том числе политических, отношениях. Иными словами, в таком случае не могло бы существовать самого явления общественных отношений, а значит, и политики как одной из их сфер и направлений. Следовательно, общественные отношения в принципе не могут быть редуцированы к межличностным, хотя и включают в себя эти последние в тех случаях, когда такие межличностные отношения устанавливаются в связи с практическим осуществлением каких-то социальных отношений более высокого уровня.

Понятие социального субъекта хорошо известно отечественной и мировой обществоведческой литературе: это «юридическое лицо» в праве, «экономический субъект» в теориях экономики и рынка, «субъект международных отношений» в международном праве, теории международных отношений и внешней политики, собственно «социальный субъект» в социологии, политологии, теории управления. Все перечисленные науки, однако, не дают определения такого субъекта, ограничиваясь интуитивным пониманием данной категории на уровне здравого смысла или, как, например, в праве -- некоторыми признаками сугубо формального порядка («юридическое лицо» есть должным образом зарегистрированная организация). Естественно, что все они не задаются вопросом о психологии такого субъекта, он просто не входит в число их задач. Но для любого психологического исследования именно этот вопрос является краеугольным, что требует более строгого, менее интуитивного подхода к определению сложного социального субъекта (ССС).

Прежде всего ССС должен существовать физически как вполне реальное материальное образование, иметь достаточно четко определимые физические пределы, рамки, границы, формы. В психологическом и конкретно-социальном смыслах не могут быть признаны субъектами класс, нация, социальная группа: эти и некоторые другие понятия суть абстрактные аналитические (иногда чисто статистические, как, например, «класс») категории, а не реальные человеческие организации. Ими можно оперировать в философско-социологических теориях и концепциях, но не на уровне конкретного политико-психологического анализа. Разумеется, физические формы социального образования, характер и мера его внутренней самоорганизации могут варьироваться в очень широких пределах, но формы ССС должны быть материально осязаемы.

При этом он должен существовать как некое единое, органически взаимосвязанное целое, как самостоятельное качество, а не просто сумма образующих его исходных качеств. Иными словами, ССС должен обладать внутренней организацией, системностью, целостностью как минимум в двух ипостасях. С одной стороны, должны существовать некий организационный стержень, организационная матрица ССС, выполняющие как технологические, так и идеологические, управленческие, политические и т. п. функции. Такая структура может иметь весьма различные формы, масштабы, но она должна быть. С другой стороны, должно существовать и некоторое, хотя бы в самых общих чертах выраженное, «самосознание организации»: признание всеми ее элементами хотя бы самого факта своей включенности в некую структуру, более широкую и качественно иную, нежели они сами.

Главный психологический признак субъекта -- наличие у него внутренней мотивации, способности к целеполаганию и воли к действию, отличных от соответствующих качеств входящих в ССС частей, элементов, подсистем. У субъекта под его внутренними побуждениями и воздействиями, приходящими из внешнего по отношению к нему мира, должны возникать какие-то потребности, стремления, желания. Эти мотивы должны отливаться в его сознании в представления о целях и задачах его действий, о путях и средствах, ведущих к достижению желаемого. Сознавая свои цели, субъект должен обладать способностью соответственно спланировать и выстроить свое поведение и мобилизовать свои волевые возможности для того, чтобы в практических действиях придерживаться избранной линии, не терять долговременные ориентиры и цели своего поведения. Требование же у ССС механизмов целеполагания и воли предполагает существование у него как некоего «управляющего центра», так и систем, обеспечивающих его дееспособность.

Таким образом, ССС -- это реально существующая форма организации коллективной жизни и/или деятельности некоторого числа людей, обладающая объективным внутренним организационным единством (объективной системностью), осознанием самой себя как целостного образования (системным самосознанием), способностью к высшему целеполаганию, отличному от простой суммы целей составляющих ее подсистем (системным целеполаганием), и способностью к подчинению своей деятельности, а если необходимо, то и структуры, достижению общесистемных целей.

В действительности общественная жизнь не знает столь идеальных и завершенных форм, на практике речь может идти, как правило, лишь о том, сколь далеко продвинулось (по сравнению с функционально и логически требуемым идеалом) развитие каждого из перечисленных признаков у данного конкретного общественного образования, «подозреваемого» на субъектность, а также о том, дает ли совокупная мера такого продвижения достаточные основания считать данную общественно-организационную форму -- партию, движение, союз, блок, ведомство, фирму и т. д., -- обладающей качеством субъекта.