Сознание как предмет анализа в психологии

Реферат

Тема:

Сознание как предмет анализа в психологии

Сознание как предмет психологического анализа

«Многие ученые, задумываясь о судьбах человека и человечества в меняющемся мире, также концентрируют свои усилия на проблематике сознания. Эволюцию и изменение сознания связывают с выживаемостью человечества, с предотвращением нарастающей антропологической катастрофы. Словом, человечеству пора проснуться. Ему нужно бодрствующее сознание, а не только бодрствующий мозг», сказал выдающийся отечественный психолог В.П. Зинченко в недалёком 1991 году.

Однако если нет сомнений в актуальности проблемы сознания, в его, без преувеличения, огромной роли в жизни человека и общества, то снова и снова воспроизводятся сомнения в доступности его познанию с помощью научных средств и методов. Справедливо утверждается принципиальная нередуцируемость сознания к чему-то иному. Парадокс между актуальностью проблемы и невозможностью ее решения разрешается весьма своеобразно: помыслить нельзя, но необходимо, следовательно, нужно попытаться занять конструктивную позицию. Все конструкции неадекватны, но без них нельзя строить никакую психотехническую (в широком смысле слова) практику. Поэтому нужно либо принимать прежние конструкции, либо строить новые.

Итак, основной постулат, из которого стала исходить психология конца 19 в., - постулат, утверждающий, что первое, что человек обнаруживает в себе, - это его собственное сознание. Существование сознания - главный и безусловный факт, и основная задача психологии состоит в том, чтобы подвергнуть анализу состояния и содержания сознания.

Прежде всего, психологи решились описать свойства сознания. Первое, что можно обнаружить при взгляде на «поле сознания», - это необыкновенное разнообразие его содержаний. Смотря на один объект, мы можем одновременно испытывать и зрительные, и эмоциональные впечатления, воспоминания, желания. И все это будет находиться в сознании одновременно.

Но поле сознания неоднородно еще и в другом смысле: в нем отчетливо выделяется центральная область, особенно ясная и отчетливая; это - «поле внимания», или «фокус сознания»; за пределами ее находиться область, содержания которой неотчетливы, смутны, нерасчленены; это - «периферия сознания». Кроме того, содержания сознания, заполняющие обе описанные области, находятся в непрерывном движении. В. Джеймс, которому принадлежит яркое описание различных феноменов сознания, выделяет два вида его состояния: устойчивые и изменчивые, быстро преходящие. Когда мы, например, размышляем, мысль останавливается на тех образах, в которые облекается предмет нашего размышления. Наряду с этим, бывают неуловимые переходы от одной мысли к другой. Переходные моменты от одного состояния к другому очень трудно уловить самонаблюдением, ибо если мы пытаемся их остановить, то исчезает само движение, а если мы пытаемся о них вспомнить по их окончании, то яркий чувствительный образ, сопровождающий устойчивые состояния, затмевает моменты движения. Движение сознания, непрерывное изменение его содержаний и состояний В. Джеймс отразил в понятии «поток сознания». Поток сознания невозможно остановить, ни одно минувшее состояние сознания не повторяется. Тождественным может быть только объект внимания, а не впечатление о нем. Удерживается внимание на объекте только в том случае, если в нем открываются все новые и новые стороны.

Можно обнаружить, что процессы сознания делятся на два больших класса. Одни из них происходят как бы сами собой, другие организуются и направляются субъектом. Первые процессы называются непроизвольными, вторые - произвольными.

Оба типа процессов, а также ряд других свойств сознания хорошо демонстрируются с помощью прибора, которым пользовался в своих экспериментах В. Вундт. Это - метроном; его прямое назначение - задавать ритм при игре на музыкальных инструментах. В лаборатории же В. Вундта он стал практически первым психологическим прибором.

Итак, сознание по своей природе ритмично, заключает В. Вундт, причем организация ритма может быть как произвольной, так и непроизвольной.

С помощью метронома В. Вундт изучал еще одну очень важную характеристику сознания - его «объем». Он задал себе вопрос: «Какое количество отдельных впечатлений может вместить сознание одновременно?»

Этими опытами Вундт обнаружил очень важный факт, а именно, что человеческое сознание способно почти беспредельно насыщаться некоторым содержанием, если оно активно объединяется во все более и более крупные единицы. При этом он подчеркивал, что способность к укрупнению единиц обнаруживается не только в простейших перцептивных процессах, но и в мышлении. Понимание фразы, состоящей из многих слов и из еще большего количества отдельных звуков, есть не что иное, как организация единицы более высокого порядка. Процессы такой организации Вундт называл «актами апперцепции».

Итак, в психологии была проделана большая и кропотливая работа по описанию общей картины и свойств сознания: многообразия его содержаний, динамики, ритмичности, неоднородности его поля, измерению объема и т. д. Возникли вопросы: каким образом его исследовать дальше? Каковы следующие задачи психологии?

И здесь был сделан тот поворот, который со временем завел психологию сознания в тупик. Психологи решили, что они должны последовать примеру естественных наук, например физики или химии. Первая задача науки, считали ученые того времени, найти простейшие элементы. Значит, и психология должна найти элементы сознания, разложить сложившуюся динамичную картину сознания на простые, далее не делимые, части, а потом снова его собрать из этих частей.

Так и начали действовать психологи. Простейшими элементами сознания В. Вундт объявил отдельные впечатления, или ощущения.

Например, в опытах с метрономом это были отдельные звуки. А вот пары звуков, т. е. те самые единицы, которые образовывались за счет субъективной организации ряда, он называл сложными элементами, или восприятиями.

Каждое ощущение, по Вундту, обладает рядом свойств, или атрибутов. Оно характеризуется, прежде всего, качеством (ощущения могут быть зрительными, слуховыми, обонятельными и т. д.), интенсивностью, протяженностью (последнее свойство присуще не всем ощущениям, например, оно есть у зрительных ощущений и отсутствует у слуховых).

Ощущения с описанными их свойствами являются объективными элементами сознания. Но ими и их комбинациями не исчерпываются содержания сознания. Есть еще субъективные элементы, или чувства. В. Вундт предложил три пары субъективных элементов - элементарных чувств: удовольствие - неудовольствие, возбуждение - успокоение, напряжение - разрядка. Эти пары - независимые оси трехмерного пространства всей эмоциональной сферы.

Подобно тому, как воспринимаемые нами картины внешнего мира состоят из сложных комбинаций объективных элементов, т. е. ощущений, наши внутренние переживания состоят из сложных комбинаций перечисленных субъективных элементов, т. е. элементарных чувств. Например, радость - это удовольствие и возбуждение, надежда - удовольствие и напряжение. Итак, любое эмоциональное состояние можно «разложить» по описанным осям или собрать из трех простейших элементов.

Таким образом, психология того периода описала многие важные свойства и феномены сознания и тем самым поставила многие до сего времени обсуждаемые проблемы. Одна из таких проблем - это проблема метода интроспекции. Этот метод был признан не только главным, но и единственным методом психологии. В основе этого убеждения лежали следующие бесспорные обстоятельства:

фундаментальное свойство процессов сознания непосредственно открывается (репрезентируется) субъекту

«закрытость» тех же процессов для внешнего наблюдателя. Сознания разных людей сравнивались в то время с замкнутыми сферами, которые разделены пропастью. Никто не может перейти эту пропасть, никто не может непосредственно пережить состояния моего сознания так, как я их переживаю. И я никогда не проникну в образы и переживания других людей.

Итак, предмет психологии - факты сознания; последние непосредственно открыты мне и никому больше; следовательно, изучать их можно методом интроспекции - и никак иначе.

Идейным отцом метода интроспекции считается английский философ Дж. Локк (1632 - 1704).

Хотя его основания содержались также в декартовском тезисе о непосредственном постижении мыслей: Под словом «мышление» я понимаю все то, что совершается в нас осознанно. Поскольку мы это понимаем. Таким образом, не только понимать, хотеть, воображать, но также и чувствовать есть то же самое, что и мыслить. Ибо если я скажу: «Я вижу…» или «Я хожу, следовательно, я существую» - и буду подразумевать при этом зрение или ходьбу, выполняемую телом, мое заключение не будет вполне достоверным; ведь я могу, как это часто бывает во сне, думать, будто я вижу или хожу, хотя я и не открываю глаз, и не двигаюсь с места, и даже, возможно, думать так в случае, если бы у меня вовсе не было бы тела. Но если я буду разуметь само чувство или осознание зрения или ходьбы, то. Поскольку в этом случае они будут сопряжены с мыслью, коя одна она только чувствует или осознает, что она видит или ходит, заключение мое окажется вполне верным. Декарт Р.

Дж. Локк считал, что существует два источника всех наших знаний: первый источник - это объекты внешнего мира, второй - деятельность собственного ума. На объекты внешнего мира мы направляем свои внешние чувства и в результате получаем впечатления (или идеи) во внешних вещах. Деятельность же нашего ума, к которой Локк причислял мышление, сомнение, веру, рассуждения, познание, желания, познается с помощью особого внутреннего чувства - рефлексии. Рефлексия, по Локку, - это «наблюдение, которому ум подвергает свою деятельность» (9, стр 129).

Дж. Локк замечает, что рефлексия предполагает особое направление внимания на деятельность собственной души, а также достаточную зрелость субъекта. У детей рефлексии почти нет, они заняты в основном познанием внешнего мира. Она может и не развиться и у взрослого, если он не проявит склонности к размышлению над самим собой и не направит на свои внутренние процессы особого внимания.

Итак, у Локка содержится, по крайней мере, два важных утверждения:

Существует возможность раздвоения, или «удвоения», психики. Душевная деятельность может протекать как бы на двух уровнях: процессы первого уровня - восприятия, мысли, желания; процессы второго уровня - наблюдение, или «созерцание» этих восприятий, мыслей, желаний.

Деятельность души первого уровня есть у каждого человека и даже ребенка. Душевная деятельность второго уровня требует специальной организации. Это специальная деятельность. Без нее знание о душевной жизни невозможно. Без нее впечатления о душевной жизни подобны «проносящимся призракам», которые не оставляют в душе «ясные и прочные идеи».

Эти оба тезиса, а именно возможность раздвоения сознания и необходимость организации специальной деятельности для постижения внутреннего опыта, были приняты на вооружение психологией сознания. Были сделаны следующие научно - практические выводы:

Психолог может проводить исследования только над самим собой. Если он хочет знать, что происходит с другим, то должен поставить себя в те же условия, пронаблюдать себя и по аналогии заключить о содержании сознания другого человека.

Поскольку интроспекция не происходит сама собой, а требует особой деятельности, то в ней надо упражняться, и упражняться долго.

Психологи того времени отмечали важные преимущества метода интроспекции. Во-первых, считалось, что в сознании непосредственно отражается причинная связь психических явлений. Например, если человек захотел поднять руку и поднял ее, то причина действия ему непосредственно известна: она присутствует в сознании в форме решения поднять руку. В более сложном случае, если другой человек вызывает в нем сострадание и последний стремится тому всячески помочь, для последнего, очевидно, что его действия имеют своей причиной чувство сострадания. Он не только переживает это чувство, но знает его связь со своими действиями.

Во-вторых, интроспекция поставляет психологические факты в чистом виде, без искажений. Дело в том, что при познании внешнего мира наши органы чувств, вступая во взаимодействие с внешними предметами, искажают их свойства. Например, за ощущениями света и звука стоят физические реальности - электромагнитные и воздушные волны, которые совершенно не похожи ни на цвет, ни на звук. И их еще надо как - то «очищать» от внесенных искажений.

В отличие от этого для психолога данные ощущения есть именно та действительность, которая его интересует. Любое чувство, которое испытывает человек независимо от его объективной обоснованности или причины, есть истинный психологический факт. Между содержаниями сознаний и внутренним взором нет искажающей призмы. «В сфере непосредственных данных сознания нет уже различия между объективным и субъективным, реальным и кажущимся, здесь все есть, как кажется, и даже именно потому, что оно кажется: ведь когда что-нибудь нам кажется, то и есть вполне реальный факт нашей внутренней душевной жизни». Л.Н. Лопатин

Итак, применение метода интроспекции подкреплялось еще соображениями об особых преимуществах этого метода.

В психологии конца 19 века начался грандиозный эксперимент по проверке метода интроспекции. Научные журналы того времени были наполнены статьями с интроспективными отчетами; в них психологи с большими подробностями описывали свои ощущения, состояния, переживания, которые появлялись у них при предъявлении определенных раздражителей, при постановке тех или иных задач.

Надо сказать, что это не были описания фактов сознания в естественных жизненных обстоятельствах, что само по себе могло бы представить интерес. Это были лабораторные опыты, которые проводились в «строго контролируемых условиях», чтобы получить совпадение результатов у разных испытуемых.

Эксперименты наиболее строгих интроспекционистов (Э. Титченера и его учеников) осложнялись еще двумя дополнительными требованиями.

Во-первых, интроспекция должна была направляться на выделение простейших элементов сознания, то есть ощущений и элементарных чувств.

Во - вторых, испытуемые должны были избегать в своих ответах терминов, описывающих внешние объекты, а говорить только о своих ощущениях, которые вызывались этими объектами, и о качествах этих ощущений. Например, испытуемый не мог сказать: «Мне было предъявлено большое, красное яблоко». А должен был сообщить примерно следующее: «Сначала я получил ощущение красного, и оно затмило все остальное; потом оно сменилось впечатлениями круглого, одновременно с которым возникло легкое щекотание в языке, по-видимому, след вкусового ощущения. Появилось также быстро преходящее мускульное ощущение в правой руке…».

Ответ в терминах внешних объектов был назван Э. Титченером «ошибкой стимула» - известный термин интроспективной психологии, отражающий ее атомистическую направленность на элементы сознания. Такая интроспекция получила название «аналитической интроспекции», поскольку ее результатом должно было быть получение «сенсорной мозаики» того или иного образа. А направление, которое опиралось на подобную методологию исследования, стало называться структурализмом (хотя подлинный смысл слова «структура» при этом выхолащивалось: ведь речь шла, скорее, не о структуре образа, а о простой сумме входящих в него элементов - ощущений).

По мере расширения такого рода исследований стали обнаруживаться крупные проблемы и трудности.

Во-первых, становилась все более очевидной бессмысленность этой «экспериментальной психологии».

Другим неприятным следствием были накапливающиеся противоречия в результатах. Результаты не совпадали не только у различных авторов, но даже иногда у одного и того же автора при работе с разными испытуемыми.

Больше того, зашатались основы психологии - элементы сознания. Психологи стали находить такие содержания сознания, которые никак не могли быть разложены на отдельные ощущения или представлены в виде их сумм. Не отдельные звуки определяют мелодию, не простая их совокупность, говорили представители гештальтпсихологии, а какое - то особое качество, которое связано с отношениями между звуками. Это качество целостной структуры (нем. - «гештальта»), а не суммы элементов.

Наконец, стали выявляться неосознаваемые причины некоторых явлений сознания. Вот пример того, что очень многое в человеческой психике ускользает от самонаблюдения. Об этом говорит Г. Модели: «Сознание не дает никакого отчета о существенных материальных условиях, которые лежат в основании каждого душевного явления и определяют его характер: при уничтожении деятельности оптических бугров человека болезнью или каким-нибудь другим путем он не сознает, что сделался слепым, пока опыт не убеждает его в этом. Известны другие случаи, подобные случаю со служанкой: служанка эта в бреду горячки повторяла длинные тирады на еврейском языке, которых она не понимала и не могла повторить в здоровом состоянии, но которые она слышала, когда жила у священника, который громко читал их. Сознание не открывает ничего относительно того процесса, которым одна мысль вызывает к деятельности другую. Изобретения даже самим изобретателям кажутся делами случая, счастья; самые лучшие мысли автору всегда являются так неожиданно, что удивляют его самого; и поэт в минуты творческого вдохновения пишет не сознательно, а как бы под диктовку»

Таким образом, метод интроспекции не смог выступать научным методом изучения сознания; интроспекция «просматривает» ряд интересных факторов; это очень субъективный метод.

Итак, обнаружился ряд фундаментальных недостатков метода интроспекции. Они были настолько существенны, что поставили под сомнение метод в целом, а с ними и предмет психологии - сознание.

Как альтернатива интроспективной психологии выступил бихевиоризм, представителем которого явился Джон Уотсон. Он заявил, что наука может изучать только то, что объективно наблюдаемо и регистрируемо; переживания же - это нечто субъективное, которое научно изучаться вообще не может (пусть литература занимается этими переживаниями, описывает их и так далее). Поэтому психология должна сменить свой предмет: изучать поведение человека и животных, под которым следует понимать совокупность внешне наблюдаемых и регистрируемых объективно реакций на определенные воздействия (стимулы) из внешней среды. Психолог должен заниматься выяснением вопроса, на какой стимул следует та или иная реакция и какие стимулы нужны человеку, чтобы воспитать из него полезного члена общества (то есть отвечающего «нужным» обществу реакциями). В этой системе интроспекции вообще не было места.

Но помимо такого предложения сменить предмет психологии были предложены и другие варианты метода интроспекции.

Один из них был предложен в так называемой Вюрцбургской школе, которая занималась изучением мышления человека методом «систематической интроспекции». Ярким представителем этой школы был О. Кюльпе. Он говорил: «Лишь только опытные испытуемые на основании самонаблюдения над переживаниями во время исследования начали сообщать непосредственно после опыта полные и беспристрастные данные о течение душевных процессов, тотчас же обнаружилась необходимость расширения прежних понятий и определений. Было обнаружено существование таких явлений, состояний, направлений, актов, которые не подходили под схему старой психологии. Испытуемые стали говорить на языке жизни, а представлениям во внутреннем мире отводили лишь подчиненную роль. Они знали и думали, судили и понимали, схватывали смысл и толковали общую связь, не пользуясь существенной поддержкой случайно всплывающих при этом чувственных представлений. Приведем несколько примеров. Испытуемых спрашивают, понимают ли они предложение: «Лишь только золото замечает драгоценный камень, оно тотчас же признает превосходство его сияния и услужливо окружает камень своим блеском». В протокол после того вносится: «Вначале я обратил внимание на выделенное слово золото. Я понял предложение тотчас же, небольшие трудности составило только слово видит. Далее мысль перенесла меня вообще на человеческие отношения с намеком на порядок ценностей. В заключение я имел еще что - то вроде взгляда на бесконечную возможность применения этого образа». Здесь описан процесс понимания, который происходит без представлений, но лишь при посредстве отрывочного внутреннего языка… Мысли являются не только чистыми знаками для ощущений, они вполне самостоятельные образования, обладающие самостоятельными ценностями, о мыслях можно говорить с той же определенностью. Как и о чувственных впечатлениях»

В экспериментальных исследованиях Вюрцбургской школы на первый план выступили активность сознания, его процессуальность. Кюльпе не раз повторяет, что в его школе «заговорили на языке жизни», то есть попытались посмотреть на сознание не через призму абстрактных его «элементов», а ухватить его процессуальную, действенную сторону, в частности, понять мышление как акты различного типа: понимание, суждение, установление отношений, схватывание общего смысла. И это изучалось в данной школе путем метода все той же интроспекции, но интроспекции определенного типа, названной «методом систематической интроспекции», которая была направлена на выделение и изучение отдельных фаз процесса мышления.

За изменением характера интроспективного изучения сознания в конкретных исследованиях Вюрцбургской школы лежит иная точка зрения на сознание и методы его изучения. Эти исследования прямо вытекают из программы построения психологии как самостоятельной науки, которая была - в качестве альтернативы Вундтовской - предложена австрийским философом, в прошлом священником, Францем Брентано. Его труд «Психология с эмпирической точки зрения», в котором изложена эта программа, вышел в 1874 году.

Его понимание сознания восходит к Аристотелю, который в свое время дал «функциональное определение» души: душа есть совокупность наиболее существенных функций живого тела. Для Брентано душа была субстанциональным носителем психических процессов, или актов, но он призывал изучать не ее, а эти акты, причем также интроспективно. Но понимание сознания и методов его изучения у Вундта и у Брентано различны.

Вундт говорил о сознании как «совокупности сознаваемых нами состояний», то есть явлений, содержаний, которые как на сцене сменяют друг друга; Брентано же считал то, что Вундт называет состояниями сознания, вовсе не являются таковыми. Содержания ощущений, восприятий и тому подобное принадлежат внешнему миру, тогда как то, благодаря чему эти содержания появляются в сознании, а именно - акты представления, суждения, чувствования - это, несомненно, акты психические.

Для прояснения этих общих рассуждений приведем пример. Допустим, человек дает интроспективный отчет: «Я вижу зеленое». По Вундту психолог должен изучать ощущение «зеленого», по Брентано, - сам акт видения, восприятия («вижу»).

При этом различались взгляды Вундта и Брентано на методы исследования сознания: Вундт в своей лаборатории культивировал метод типа «аналитической интроспекции», Брентано считал необходимым изучать сознание как единство всех духовных актов методом так называемого «внутреннего восприятия», то есть непредвзятого и «непосредственного» восприятия всего того, что совершается в сознании. Вундт стоял за эксперимент, Брентано отрицал возможность такового в психологии. Эти идеи Брентано получили развитие в разных психологических школах. Вюрцбургская школа взяла у него идею активности сознания, понимания психических функций как актов, направленных на внешний мир, но пыталась в отличие от Брентано изучать эти функции экспериментально. В целом Вюрцбургская школа входила в состав заметного течения в психологии, которое и шло от Брентано, течения, альтернативного структурализму, - функционализма. Среди функционалистов были не только австрийцы и немцы, но и американские психологи. В. Джеймс, о котором уже говорилось, считается даже родоначальником американского функционализма.

Итак, пользуясь своим вариантом интроспекции, Вюрцбургская школа смогла получить интересные результаты относительно особенностей мышления, например, таких, как его целенаправленность, целесообразность и безобразность.

Был еще и третий вариант метода интроспекции, который был назван методом феноменологического наблюдения. Этот метод использовался в психологической школе, которая называлась гештальтпсихологией. Гештальтпсихологии с особой силой протестовали против «лабораторного человека» Титченера. Вот, что считал один из основателей гештальтпсихологии, немецкий исследователь Курт Коффка: «Главным слабым местом экспериментальной психологии была ее оторванность от жизни. Чем более работали психологи - эксперименталисты, тем менее пригодными оказывались результаты их работы для разрешения ряда задач. Историка и филолога, педагога и психопатолога беспрестанно одолевали психологические проблемы, которыми пренебрегала или, как казалось, с которыми не в состоянии была справиться экспериментальная психология… Может показаться, как будто бы самонаблюдение и было причиной неудачи (5, стр123).

В этих словах можно заметить, что Коффка не считает, что причиной неудачи титченеровских исследований было самонаблюдение как таковое. Он критикует лишь способ такого самонаблюдения, но не его самого. Он предлагает новый вариант самонаблюдения, истоки которого следует искать опять-таки у Брентано в его идее «внутреннего восприятия».

«Вместо описания данного целого при помощи перечисленных элементов, на которые оно может быть разделено анализом, мы придерживаемся взгляда, что целое должно рассматриваться именно как целое в его специфическом характере, и что его части - ибо целое почти всегда содержит части, - не являются отдельными частями конгломерата, а истинными органическими членами, т. е. что ряд свойств этих частей принадлежит им постольку, поскольку они являются частями данного целого», - слова Коффки.

История проблемы сознания в отечественной психологии по-видимому еще ждет своего исследователя.

Схематически она выглядит следующим образом. После плодотворного предреволюционного периода, связанного с именами С.Н. Булгакова, Н.А. Бердяева, В.С. Соловьева, П.А. Флоренского, Г.И. Челпанова, Г.Г. Шпета, внесших существенный вклад не только в философию, но и в психологию сознания, уже в ранние 20-е гг. проблема сознания начала вытесняться. На передний план выступила реактология со своим небрежением не только к проблематике сознания, но и к самому сознанию и психоанализ со своим акцентом на изучении подсознания и бессознательного. Оба направления тем не менее претендовали на монопольное право развития подлинно марксистской психологии. Началом 20-х гг. можно датировать зарождение деятельностного подхода в психологии. С.Л. Рубинштейн также связывал этот подход с марксизмом, что, кстати говоря, было более органично по сравнению с психоанализом и реактологией. Проблемами сознания частично продолжали заниматься П.А. Флоренский и Г.Г. Шпет, работы которых в то время, к сожалению, не оказали сколько-нибудь заметного влияния на развитие психологии. В середине 20-х гг. появились еще две фигуры. Это М.М. Бахтин и Л.С. Выготский, целью которых было понимание сознания, его природы, функций, связи с языком, словом и т. д. Для обоих марксизм был тем, чем он являлся на самом деле, т. е. одним из методов, средств понимания и объяснения.

Дело в том, что в то время (1924 г.) существовала отдельно психология сознания и психология поведения. Отдельного направления классической интроспекции не было, остались только ее идеи. Преемницей этих идей была школа гештальтпсихологии. Она понимала сознание как целостный феномен. Ею использовался субъективный метод исследования сознания. Бихевиоризм, рефлексология Бехтерева, реактология Корнилова занимались изучением поведения. Перечисленные течения не ставили сознание специальным предметом изучения, но и не отрицали его. Но опять же понимание сознания носило характер субъективистского.

У Л.С. Выготского начинает складываться совершенно иной подход к объективному изучению человеческого сознания. Для него было ясно, что нельзя объяснять явления сознания из самого сознания, как это было в современной ему субъективной психологии, (объективная психология сохраняла принципиально тоже понимание сознания). Нужно было искать другой объяснительный принцип этого сознания в какой-то принципиально иной реальности, вне сознания. Вот как характеризует эту основную идею Выготского А.Р. Лурия: «Чтобы понять внутренние психические процессы, надо выйти за пределы организма и искать объяснения в общественных отношениях этого организма со средой. Он любил повторять: тот, кто надеется найти источник высших психических процессов внутри индивидуума, впадает в ту же ошибку, что и обезьяна, пытающаяся обнаружить свое отражение в зеркале позади стекла. Не внутри мозга или духа, но в знаках, языке, орудиях, социальных отношениях таится разгадка тайн, интригующих психологов.

Известный психолог В.В. Давыдов несколько иначе характеризует детерминирующий сознание слой реальности: у Выготского, согласно Давыдову, сознание предстает как момент трудовой деятельности человека (цит. По Соколовой Е.Е. стр 403). Именно такое «деятельностное» рассмотрение сознания имеет своим следствием идею «психологических орудий», аналогичных орудиям человека.

Выготский считает, что человеческое поведение отлично от поведения животных, оно опосредствовано орудиями и социально по происхождению. Психическая деятельность тоже опосредствована орудиями, правда, орудия эти другие: речь. У животных нет речи, которая регулирует психические процессы, а значит и нет психической деятельности. Сознание и психика не возникают в деятельности, а скорее предшествуют ей. «Сознание не внутри нас, а вне нас», оно опирается на внешние знаковые системы. И только потом внешнее становится внутренним: происходит процесс так называемой интериоризации.

Вот как он писал: « Слово играет центральную роль в сознании в целом Речь есть знак для общения сознаний. Сотрудничество сознаний движет значениями, определяет развитие значений. Путь от вещи к ребенку и от ребенка к вещи лежит через другого человека. Сознание человека есть сознание, формирующееся в общении»

Ко всему сказанному следует добавить представления Выготского о строении сознания.

Каждый человек имеет высшие и низшие психические функции. Во-первых, они не противопоставлены друг другу, а представляют собой единство, где ВПФ возникают на основе низших. Во - вторых, каждую ВПФ Выготский понимал как определенную целостную систему, однако главной для него явилась мысль о том, что «в процессе развития изменяются не столько функции, не столько их структура, сколько изменяются и модифицируются отношения, связи функций между собой». Таким образом, Выготский настаивает на идее различных «целостнообразующих» факторов на каждом этапе развития. В частности, в онтогенезе, в доподростковом возрасте, «целостнообразующей» функцией, по Выготскому, является память. В это время для ребенка мыслить - значит «вспоминать», т. е. память определяет закономерности других психических процессов. Наоборот, у подростка вспоминать - значит мыслить.

Выготский считал, что системное строение сознания определяется в целом развитием речи (смысловым строением сознания), которая играет центральную роль в формировании сознания и регуляции поведения человека. С одной стороны, в значениях слов идеально «кристаллизуется» общественно - исторический опыт человечества; с другой стороны, эти значения имеют и второе свое «движение» - в процессе деятельности и сознания конкретных индивидов, во - вторых, они индивидуализируются и «субъективируются». Таким образом, целостность индивидуального сознания включается в более широкую целостность - общественное сознание, но не тем мистическим способом («проявление в сознании душевных и духовных структур»), как это пытались представить Лейпцигские психологи, а опосредствованно - через человеческую деятельность.

В 30-е гг. страна практически потеряла сознание и даже бесознательное как в прямом, так и в переносном смысле (Л.С. Выготский скончался, М.М. Бахтин был сослан, затем стал заниматься литературоведением, П.А. Флоренский и Г.Г. Шпет погибли в лагерях; З. Фрейд был запрещен, психоаналитические службы закрыты). Менялся, конечно, и облик народа: деформировались общечеловеческие ценности. Точнее, происходила их поляризация. Утрачивалась богатейшая палитра высших человеческих эмоций, культивировались низменные: беспредел человеческой жестокости, предательство, шпиономания и т. д. Культура, интеллигентность тщательно скрывались или маскировались цитатной шелухой, уходили в подтекст. В этих условиях заниматься сознанием стало опасно, и его изучение ограничилось такими относительно нейтральными нишами, как исторические корни возникновения сознания и его онтогенез в детском возрасте. Последователи Л.С. Выготского (А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия, А.В. Запорожец, П.И. Зинченко и другие) переориентировались на проблематику психологического анализа деятельности и психологии действия. Так же, как и С. Л. Рубинштейн, они достаточно органично, интересно и продуктивно связывали эту проблематику с марксизмом. Затем им пришлось связывать эту же проблематику с учением об условных рефлексах И. П. Павлова, даже с агробиологией Лысенко -- всех добровольно-принудительных, но, к счастью, временных связей не перечислить.

Возврат к проблематике сознания в ее достаточно полном объеме произошел во второй половине 50-х гг. прежде всего благодаря трудам С.Л. Рубинштейна, а затем и А.Н. Леонтьева. Нужно сказать, что для выделения сознания в качестве предмета психологического исследования в равной степени необходимо развитие культурно-исторического подхода и деятельностного подхода к сознанию и психике.

Статья С.Л. Рубинштейна «Принцип творческой самодеятельности», которая послужила как бы этапом на пути «психологического» освоения идей К. Маркса и конкретной разработки принципа, который получил затем название «принцип единства сознания и деятельности» была опубликована в 1922 году. В этой статье дается первая формулировка данного принципа. Вот, что говорил сам автор: «Субъект в своих деяниях, в актах творческой самодеятельности не только обнаруживается и проявляется; он в них созидается и определяется. Поэтому, тем, что он делает, можно определять то, что он есть; направлением его деятельности можно определять и формировать его самого.

Рубинштейн пишет: «Ошибка интроспективной психологии заключалась не в том, что она хотела сделать сознание предметом психологического изучения, а в том, как она понимала сознание, психику человека. В противовес основной идее интроспективной психологии о непосредственности (непосредственный опыт как предмет психологии) у Маркса со всей возможной отчетливостью сформулировано положение об объективной опосредствованности сознания. Эта идея об объективной опосредствованности психики с большой последовательностью проводится Марксом через все его психологические высказывания: для Маркса язык есть «практически существующее для других людей, а значит и для меня самого реальное сознание…», «только через отношение к человеку Петру как к себе подобному начинает человек Павел относиться к самому себе как к человеку» и т. д. Этим открывается принципиальная возможность изучения психики. Психика не субъективно, не для познания только представляется опосредствованной; она может быть познана опосредствованно, через деятельность человека и продукты этой деятельности потому, что она в бытие своем опосредствована ими.

Основные формулы Маркса о сознании общеизвестны. «Сознание никогда не может быть чем - либо иным, как осознанным бытием, а бытие людей есть реальный процесс их жизни»…Наряду с этой первой - вторая формула: «Мое отношение к моей среде есть мое сознание»…Сущность сознания в том, что мое отношение к моей среде в сознании человека само дано как отношение, т. е. реальное отношение человека к среде становится опосредствованным через идеальное ее отражение, которое практически осуществляется в языке»

Рубинштейн писал: «Формируясь в деятельности, психика, сознание в деятельности, в поведении и проявляется. Деятельность и сознание - не два в разные стороны обращенных объекта. Они образуют органическое целое - не тождество, но единство…

Сам факт осознания своей деятельности изменяет условия ее протекания, а тем самым ее течение и характер; деятельность перестает быть простой совокупностью ответных реакций на внешние раздражители среды; она по - иному регулируется; закономерности, которым она подчиняется, выходят за пределы одной лишь физиологии; объяснение деятельности требует раскрытия и учета психологических закономерностей. С другой стороны, анализ человеческой деятельности показывает, что самая осознанность или неосознанность того или иного действия зависит от отношений, которые складываются в ходе самой деятельности…Сознание не является высшей силой, которая извне управляет деятельностью человека. Будучи предпосылкой деятельности, сознание в месте с тем и ее результат. Сознание и деятельность человека образуют подлинное единство» (14, стр 21).

Опираясь на Рубинштейна С.Л., Леонтьев А.Н. все - таки пошел дальше в изучении данной проблематики. Он не только также утверждал принцип единства сознания и деятельности, но и рассматривал филогенетический аспект разработок данного принципа, что получило свое освещение в его работах конца 30 - х годов и последующих, вошедших затем в книгу «Проблемы развития психики».

Леонтьев предлагает объективный критерий изучения психики: деятельность. Возникновение сознания в антропогенезе он связывает с изменением характера деятельности тех антропоидов, которые стали предками человека современного типа. Деятельность этих антропоидов становится трудовой. Теория трудового происхождения сознания существует давно и занимает законное место среди психологических теорий.

Так же, по Леонтьеву, «мир в его отдаленности от субъекта амодален». Этими «амодальными» составляющими сознания, отражающими «амодальность» (объективность) мира, являются прежде всего системы значений. Иногда Леонтьев для их обозначения использует термин «смысловое поле».

В отличие от значений личностные смыслы, как и чувственная ткань сознания, не имеют своего «надиндивидуального», своего «непсихологического» существования. Если внешняя чувственность вызывает в сознании субъекта значения с реальностью объективного мира, то личностный смысл связывает их с реальностью самой его жизни в этом мире, с ее мотивами. Личностный смысл и создает пристрастность человеческого сознания.

Воплощение смысла в значениях - это глубоко интимный, психологически содержательный, отнюдь не автоматически и одномоментно происходящий процесс.

Личностный смысл - это значение «для меня», которое определяется потребностями и мотивами данного человека. В последнее время изучение личностного смысла и других смысловых образований становится, пожалуй, в центр исследования сознания в русле деятельностного подхода.

Большой интерес представляют исследования того, как смысл рождается в действии.

Смыслы, как и значения, связаны со всеми компонентами структуры сознания. Наиболее очевидны отношения между значениями и смыслами, существующие в рефлексивном слое сознания. Они могут характеризоваться по степени адекватности, например, клиника дает примеры полной диссоциации смыслов и значений. Великие мнемонисты способны запоминать огромные массивы бессмысленной информации, но испытывают трудности извлечения смысла из организованной, осмысленной информации, где смысл очевиден. На несовпадении значений и смыслов (так называемый семантический сдвиг) строятся многие техники комического.

Заслуживают детального изучения процессы взаимной трансформации значений и смыслов. Это процессы означения смыслов и осмысления значений. Они замечательны тем, что составляют самое существо диалога, выступают средством, обеспечивающим взаимопонимание. Конечно, взаимопонимание не может быть абсолютным, полным. Всегда имеются элементы непонимания, связанного с трудностями осмысления значения, или недосказанности, связанной с трудностями не только означения смысла, но и его нахождения или построения. Недосказанность в искусстве -- это ведь и художественный прием, и следствие трудностей, испытываемых мастером при их построении и выражении. Непонимание и недосказанность -- это не только негативные характеристики общения. Они же составляют необходимые условия рождения нового, условия творчества, развития культуры. Можно предположить, что именно в месте встречи процессов означения смыслов и осмысления значений рождаются со-значения (термин Г.Г. Шпета). Конечно, подобные встречи не происходят автоматически. А.Н. Леонтьев любил повторять, что встреча потребности с предметом -- акт чрезвычайный. Подобной характеристики заслуживает и акт встречи значения со смыслом. На самом деле всегда имеется полисемия значений и полизначность смыслов, имеется избыточное поле значений и избыточное поле смыслов. Преодоление этой избыточности на полюсах внешнего или внутреннего диалога, к тому же диалога нередко эмоционально окрашенного, задача действительно непростая.

Биодинамическая ткань

Движение и действие имеют внешнюю и внутреннюю форму. Биодинамическая ткань -- это наблюдаемая и регистрируемая внешняя форма живого движения, рассматривавшегося Н.А. Бернштейном как функциональный орган индивида. Использованием для его характеристики термина «ткань» подчеркивается, что это материал, из которого строятся целесообразные, произвольные движения и действия. По мере их построения, формирования все более сложной становится внутренняя форма, внутренняя картина таких движений и действий. Она заполняется когнитивными, эмоционально-оценочными, смысловыми образованиями. Неподвижное существо не могло бы построить геометрию, писал А. Пуанкаре. А.А. Ухтомский утверждал наличие осязательной геометрии. Подлинная целесообразность и произвольность движений и действий возможна тогда, когда слово входит в качестве составляющей во внутреннюю форму или картину живого движения. Чистую, лишенную внутренней формы биодинамическую ткань можно наблюдать при моторных персеверациях, в квазимимике, в хаотических движениях младенца и т. п. Биодинамическая ткань избыточна по отношению к освоенным скупым, экономным движениям, действиям, жестам.

Чувственная ткань

Подобно биодинамической ткани она представляет собой строительный материал образа. Ее наличие доказывается с помощью достаточно сложных экспериментальных процедур. Например, при стабилизации изображений относительно сетчатки, обеспечивающей неизменность стимуляции, наблюдатель поочередно может видеть совершенно разные зрительные картины. Изображение представляется ему то плоским, то объемным, то неподвижным, то движущимся и т. п. [14]. В функциональных моделях зрительной кратковременной памяти чувственная ткань локализуется в таких блоках, как сенсорный регистр и иконическая память. В этих блоках содержится избыточное количество чувственной ткани. Скорее всего, она вся необходима для построения образа, хотя используется при его построении или входит в образ лишь ее малая часть.

Как биодинамическая, так и чувственная ткань, составляющие «материю» движения и образа, обладают свойствами реактивности, чувствительности, пластичности, управляемости. Из их описания ясно, что они теснейшим образом связаны со значением и смыслом. Между обоими видами ткани существуют не менее сложные и интересные взаимоотношения, чем между значением и смыслом. Они обладают свойствами обратимости и трансформируются одна в другую. Развернутое во времени движение, совершающееся в реальном пространстве, трансформируется в симультанный образ пространства, как бы лишенный координаты времени. Как говорил О. Мандельштам, остановка может рассматриваться как накопленное движение, благодаря чему образ получает своего рода энергетический заряд, становится напряженным, готовым к реализации.

В свою очередь пространственный образ может развернуться во временной рисунок движения. Существенной характеристикой взаимоотношений биодинамической и чувственной ткани является то, что их взаимная трансформация является средством преодоления пространства и времени, обмена времени на пространство и обратно.

На бытийном уровне сознания решаются задачи, фантастические по своей сложности. Субъект обладает пространством сформированных образов, большинство из которых полизначны, т. е. содержат в себе не единственное предметное значение. Аналогично этому пространство освоенных движений и предметных действий полифункционально: каждое из них содержит в себе не единственное операциональное значение. Следовательно, для эффективного в той или иной ситуации поведения необходима актуализация нужного в данный момент образа и нужной моторной программы. И тот и другая должны быть адекватны ситуации, но это лишь общее условие. Даже правильно выбранный образ обладает избыточным числом степеней свободы по отношению к оригиналу, которое должно быть преодолено. Аналогично этому при реализации моторной программы должно быть преодолено избыточное число степеней свободы кинематических цепей человеческого тела. Иными словами, две свободные системы в момент своего взаимодействия при осуществлении сенсомоторных координаций становятся жесткими, однозначными: только в этом случае поведение будет адекватным ситуации, впишется в нее, решит смысловую задачу. Но для этого образ действия должен вписываться в образ мира или в образ нужной для осуществления поведения его части. Подчеркнем, что на бытийном уровне решаемые задачи практически всегда имеют смысл, на рефлексивном они могут быть и бессмысленными. Поэтому важна координация деятельности обоих уровней сознания, согласование друг с другом смысловой перспективы каждого из них.

Теперь надо отметить то, что в теории деятельности существует, хотя и условное, разделение «сознания - образа» и «сознания - деятельности». То, что мы говорили о структуре сознания как единства чувственной ткани, значений и личностных смыслов, относиться, прежде всего, к характеристике «сознания - образа». Между тем сознание и психическое вообще может пониматься как особого рода внутренняя деятельность, построенная по образцу внешней деятельности и имеющая то же строение. Таким образом, сознание в целом, с этой точки зрения, понимается как «внутреннее движение его образующих, включенное в общее движение деятельности». Отсюда, психические процессы рассматриваются как особые действия или операции, имеющие соответствующие цели и задачи, в рамках какой - либо предметно - практической внешней деятельности, либо как особая деятельность со своими мотивами (например, мыслительная деятельность ученого, имеющая своим предметом познание реальности). Соответственно мотив деятельности, далеко не всегда неосознаваемый, может при его осознании стать мотивом - целью. В свою очередь цель может приобрести самостоятельную побудительную силу и стать мотивом (данный процесс называется в теории деятельности «сдвигом мотива на цель).

Примером того, что «внутренняя деятельность» имеет такое же строение как и «внешняя» является теория П.Я. Гальперина «планомерно - поэтапного формирования умственных действий». Согласно этой теории, за умственным действием лежит целый ряд процессов его длительного и поэтапного формирования, причем действие претерпевает изменения по ряду параметров: форма, мера обобщения, мера автоматизированности, мера полноты знания и т. д.

Ложность натуралистических трактовок сознания и инкапсуляции его в индивиде понимали М.М. Бахтин и Л.С. Выготский. Первый настаивал на полифонии сознания и на его диалогической природе. Второй говорил о том, что все психические функции, включая сознание, появляются в совместном, совокупном действии индивидов. Трудно переоценить роль различных видов общения в возникновении и формировании сознания. Оно находится не столько в индивиде, сколько между индивидами. Конечно же, сознание -- это свойство индивида, но в не меньшей, если не в большей мере оно есть свойство и характеристика меж- и над-индивидных или трансперсональных отношений. Интериоризации сознания, прорастанию его в индивиде всегда сопутствует возникновение и развитие оппозиции: Я -- второе Я. Это означает, что сознание отдельного индивида сохраняет свою диалогическую природу и, соответственно, социальную детерминацию.

Не менее важно преодоление так называемой мозговой метафоры при анализе механизмов сознания. Сознание, конечно, является продуктом и результатом деятельности органических систем, к числу которых относятся и индивид, и общество, а не только мозг. Важнейшим свойством таких систем, согласно К. Марксу, является возможность создания недостающих им функциональных органов, своего рода новообразований, которые в принципе невозможно редуцировать к тем или иным компонентам исходной системы.

В нашей отечественной традиции А.А. Ухтомский, Н.А. Бернштейн, А.Н. Леонтьев, А.В. Запорожец к числу функциональных, а не анатомо-морфологических органов отнесли живое движение, предметное действие, интегральный образ мира, установку, эмоцию и т. д. В своей совокупности они составляют духовный организм. В этом же ряду или, скорее, в качестве суперпозиции функциональных органов должно выступать сознание. Оно, как и любой функциональный орган, обладает свойствами, подобными анатомо-морфологическим органам: оно эволюционирует, инволюционирует, оно реактивно, чувствительно. Естественно, оно приобретает и свои собственные свойства и функции, о которых частично шла речь выше. Это диалогизм, полифоничность, спонтанность развития, рефлексивность.

В соответствии с идеей Л.С. Выготского сознание имеет смысловое строение. Смыслы укоренены в бытии (Г.Г. Шпет), существенным аспектом которого являются человеческая деятельность, общение и действие. Смыслы не только укоренены в бытии, но и опредмечиваются в действиях, в языке -- в отраженных и порожденных образах, в метафорах, в символах.

От определения свойств и функций сознания очень трудно перейти к очерчиванию предметной области, представляющей сознание в собственном смысле слова. Указания на многочисленные эмпирические феномены явно недостаточны, в то же время несомненно, что исследование процессов формирования образа мира, происхождения и развития произвольных движений и предметных действий, запоминания и воспроизведения, мыслительной деятельности, различных форм общения, личностно-мотивационной сферы, переживаний, аффектов, эмоций дает в качестве побочного результата знания о сознании. Но эти знания упорно не складываются в целостное сознание. В каждом отдельном случае оно появляется и исчезает. От него, как от Чеширского Кота, остается одна улыбка. Но все же остается. Если предметная область, называемая сознанием, не дана непосредственно, ее нужно принять как заданную, сконструировать (хотя бы нарисовать мелом на доске). Разумеется, столь сложное образование, обладающее перечисленными (не говоря уже о скрытых и неизвестных) свойствами и функциями, должно было бы обладать чрезвычайно сложной структурой. В качестве первого приближения ниже будет предложен вариант достаточно простой структуры. Но за каждым из ее компонентов скрывается богатейшее феноменологическое и предметное содержание, огромный опыт экспериментального исследования, в том числе и функционально-структурные, моделирующие представления этого опыта. Все это накоплено в различных направлениях и школах психологии. Нам важно не столько подвести итоги этого опыта, сколько показать, что на этой структуре может разыгрываться живая жизнь сознания. Структура -- это, конечно же, не сознание, ею могут обладать и самовоспроизводящиеся автоматы, не имеющие определенной задачи.