Социально-политические характеристики женского депутатского корпуса Дальневосточного Федерального Округа

Актуальность исследования находится в сфере фиксации реального состояния гендерного равноправия в РФ в области политического представительства. Несмотря на попытки обсуждения вопросов гендерного равноправия на государственном уровне (отметим, что такие формулировки даже не используются, заменяясь на «равенство между мужчиной и женщиной»), следует констатировать, что с момента подписания Россией Пекинской декларации и Платформы действий в 1995 г, включавших меры расширения женского участия, в том числе и в политической сфере, формирование национальных институций, способствующих ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин, значимого улучшения в аспекте интеграции женщин в систему политического управления не произошло. При сравнении индексов гендерного равенства за последние 15 лет можно отметить, что в отношении женского политического представительства РФ опустилась со 108-го места в рейтинге в 2006 г. (TheGlobalGenderGapReport 2006. URL: http://www3.weforum.org/docs/WEF_ GenderGap_Report_2006.pdf) на 122-еместов 2020 г. (Global Gender Gap Report 2020. URL: https://reports.weforum.org/global-gender- gap-report-2020/).

В государственных документах, относящихся к рассматриваемому вопросу, с 1996 г. («Концепция улучшения положения женщин в Российской Федерации») по 2017 г. («Национальная стратегия действий в интересах женщин на 2017-2022 годы»), несмотря на значительный временной промежуток, однотипно констатируется низкий уровень участия женщин в органах законодательной власти. Если в начале «Пекинского процесса» обсуждались вопросы гендерного равенства на уровне правового институционального, государственного регулирования, реализации просветительских программ, гендерной экспертизы законодательства, то в настоящий момент исследователями констатируется консервация патриархальных установок в отношении социальной роли женщин даже на правовом уровне [14]. Актуальность исследования женского представительства связана и с демифологизацией патриархальности траекторий женской социализации и закрепленных консервативных гендерных ролей. Поскольку, например, в бизнес-сфере, где требуется не меньшая деформация традиционных стереотипных женских качеств, эти ограничения действуют не столь очевидным образом, что в международных исследованиях позволяет даже считать модель российского бизнеса «матриархальной». Так, по данным индекса женского предпринимательства (IndexofWomanEnterpreneurs) Mastercardза 2017 г, 32,6 % владельцев бизнеса в России были женщины, по этому показателю страна занимала четвертое место в мире; в 2020 г. - третье. При этом на уровне принятия политических решений сформированы субъект-объектные отношения с такой электоральной группой, как женщины, составляющей более половины населения России [17]. Очевидна непропорциональность двух форм женского участия в политическом процессе: с точки зрения электорального участия женщины проявляют высокий уровень активности, тогда как в отношении пассивного участия (представленность в качестве кандидатов в представительные органы) очевидно кратное уменьшение активности и, как следствие, крайне ограниченный доступ к политическому влиянию и властным полномочиям, что позволяет говорить о слабой артикуляции их интересов в различных сферах социально-политического и экономического пространства, в том числе и жизненно важных, что свидетельствует об актуальности исследований статистики, факторов и причин реального гендерного дисбаланса.

В рамках представительской деятельности женщины чаще всего сосредотачиваются на деятельности, отражающей их социальный и профессиональный опыт, включающей формирование и развитие социальной инфраструктуры (образование, здравоохранение, демографию, социальную помощь, жилищно-коммунальную сферу), что в рамках рассматриваемой темы может представлять актуальность для Дальневосточного федерального округа (далее - ДФО), поскольку некоторые исследователи отмечают, что с 2009 по 2017 гг. данная сфера не получила опережающего развития на фоне среднероссийской динамики, часть регионов демонстрирует показатели ниже общероссийских [16], что можно сказать и о необходимости трансформации демографической политики Дальнего Востока [1].

Устойчивость и институциализация гендерного дисбаланса в политическом пространстве России, в том числе в политическом представительстве, давно фиксируется исследователями. Относительно причин указанной асимметрии исследователи выдвигают ряд гипотез, касающихся как внешних, так и внутренних факторов: ликвидация системы квотирования в избирательном законодательстве; отсутствие институциональных механизмов реальной интеграции женщин в систему политического управления [17; 20]; слабая информационная работа через СМИ; влияние гендерных стереотипов и патриархальность восприятия мужских и женских социальных ролей [10]; низкий ресурсный потенциал женщин-кандидатов; отсутствие у женщин достаточных профессиональных политических навыков [3].

В своем исследовании мы опираемся на методологию гендерной политологической школы, сложившуюся в России, с разнообразными подходами и направлениями [8; 15]. Субфедеральный уровень женского представительства системно изучается отечественными исследователями в последнее десятилетие как по отдельным субъектам [4; 9; 19], группам регионов, так и по федеральным округам [4; 5; 7; 8], национально-территориальным образованиям (Милаева О. В., Морозов С. Д., Сиушкин А. Е. Участие женщин в органах представительства национальных республик Сибирского федерального округа // Социально-гуманитарные знания. 2020. № 4. С. 315-326.), [10]. Предметом анализа в проводимых исследованиях служат социально-демографические характеристики, траектории социализации женщин-политиков [14], правовые и институциональные механизмы расширения женского представительства в государственном и местном самоуправлении [17]. В отношении интересующего нас аспекта в ДФО можно отметить исследования В. М. Очировой [11] и И. В. Евсеева [2], посвященные анализу республиканского компонента женского представительства (Республика Саха, Якутия), однако полных исследований действующего состава женского депутатского корпуса Дальневосточного федерального округа на двух уровнях регионального и муниципального представительства в рамках последнего электорального цикла авторами не зафиксировано, что обусловливает актуальность и новизну работы.

Объектом исследования является действующий состав представительных органов субъектов ДФО на региональном уровне и уровне органов представительства местного самоуправления административных центров.

Предметом исследования является женский депутатский корпус субъектов ДФО.

Цель исследования: дескрипция и сравнительный анализ морфологии женского депутатского корпуса субъектов ДФО на региональном и муниципальном уровнях.

В комплекс задач исследования включаются следующие: определить долю женского представительства в региональных и муниципальных представительных органах ДФО; сравнить уровень представленности женщин в легислатурах ДФО с общероссийским показателем; зафиксировать экстремумы в женском представительстве в ДФО; проанализировать социально-демографические характеристики, политическую принадлежность, профессионально-должностной состав женщин-депутатов ДФО; выявить уровень участия женщин в управлении представительных органов; сравнить конфигурацию регионального и муниципального женского депутатского корпуса; выявить особенности женского представительства в национально-территориальных образованиях ДФО.

Основным методом исследования является метод статистической типологической группировки первичного статистического материала, на основе которого выявлены сводные показатели по критериям анализа основных характеристик женского депутатского корпуса (количественные показатели, образование, социально-профессиональный опыт, возраст, политическая принадлежность и пр.), что позволило дескрипировать морфологические характеристики женского представительства ДФО (статистическая группировка осуществлялась при помощи программы MicrosoftExcel. Не учитывались показатели по довыборам, проводимым в ряде субъектов 13 сентября 2020 г). Применение компаративного метода способствовало выявлению различия и сходства в конфигурации двух уровней моделей женского представительства ДФО. Комбинирование статистических показателей по заявленным критериям позволило определить некоторые особенности представительства разных типов административных образованиях ДФО, сопоставить с аналогичными показателями по РФ в целом. Эмпирическими источниками исследования являются официальные сайты органов представительства 11 субъектов ДФО (республик, краев, областей, автономного округа и автономной области), избирательных комиссий субъектов, сайты информационного электорального сервиса (Сервис для поиска информации о выборах и кандидатах «Выборы ПРО». URL: https:// vybory.pro/poisk-vyborov); партийных информационных систем (Информационная система «Избиратель-депутат». URL: https:// ideputat.er.ru/). Исследование проводилось в июле-августе 2020 г, после переизбрания 13 сентября 2020 г. двух органов представительства (Магаданская областная Дума, Магаданская городская Дума) результаты были скорректированы.

Из 704 депутатов на двух уровнях власти ДФО женщины составляют 148 человек (21 % всего депутатского корпуса), что является относительно высоким показателем на фоне доли участия женщин в структурах законодательных и представительных органов в большинстве субъектов Российской Федерации. Выборы в единый день голосования 13 сентября 2020 г. не оказали существенного влияния на количественные характеристики женского представительства в ДФО: незначительный рост на региональном уровне за счет выборов в Магаданскую областную Думу (добавилось два депутата) компенсирован потерей для женщин двух мандатов на выборах в Магаданскую городскую Думу. По уровню феминизации легислатур ДФО занимает второе место среди федеральных округов после Северо-Западного федерального округа. Данные по численности женщин-де- путатов действующего состава в восьми федеральных округах представлены в табл. 1.

Таблица 1

Представленность женщин в депутатском корпусе РФ субфедерального уровня / Representation of women in the Deputy corps of the Russian Federation at the sub-Federal level

И, тем не менее, если рассматривать эту ситуацию в концепции представительства интересов, то обнаруживаются сниженные возможности артикуляции своих социальных интересов у значительной группы электората через систему представительной и законодательной власти. В данном случае речь идет о женских интересах в качестве функционирующей социально-экономической единицы, представленной на рынке труда. Негласная дискриминация по половому признаку (мы не имеем в виду дискриминацию на уровне законодательства) ведет к конфликту интересов значительных социальных групп, что не может служить основой для стабильного развития гражданского общества.

Исследователями проблемы женского представительства давно отмечено убывание процента представленности женщин в органах власти по мере повышения статуса выборов и уровня органа представительства, что подтверждается и данными нашего исследования. Однако в ДФО фиксируется минимальный разрыв между присутствием женщин в представительных органах на двух уровнях. При этом, если средний процент женского представительства на муниципальном уровне несколько выше регионального (22,56 % против 19,9 %), то по субъектам ситуация не столь однозначна: в шести из 11 субъектов женщины шире представлены на региональном уровне как в количественном, так и в процентном соотношении. В ДФО представлены несколько групп регионов по индикатору женского представительства с процентным шагом в 10 %: менее 10 %,

11.. .20 %, 21...30 %, 31...40 %, 41...50 %. На региональном уровне в двух субъектах достигнуты максимальные не только по округу, но и в сопоставлении с общероссийскими показателями проценты женской представленности в Еврейской АО и Чукотском АО (42,11 % и 50 % соответственно), в последнем и на уровне муниципалитета фиксируется самый высокий процент (40 %). В представи

12.. тельных органах административных центров такого высокого процента участия женщин не отмечается. Тем не менее, в четырех регионах женщины составляют более 30 % в органах представительства, что для других федеральных округов является исключением. При этом одни и те же субъекты не демонстрируют похожие количественные модели на двух уровнях, за исключением республики Бурятия и Забайкальского края, где в целом женское представительство субфедерального уровня находится в группе 10...20 %. Данные по численности женщин в субъектах ДФО на двух уровнях власти представлены в табл. 2.

Таблица 2

Представленность женщин в органах региональной власти и местного самоуправления ДФО / Representation of women in regional and local government bodies of the Far Eastern Federal District

Минимальное количество женщин-депу- татов зафиксировано в Магаданской областной Думе до и после выборов 13 сентября 2020 г. Если в предыдущем составе жен- щин-депутатов в областной Думе не было, то по итогам последних выборов избраны две женщины, что составляет 9,5 % от общего количества депутатов. При этом Магаданская область является единственным субъектом ДФО, где на региональном уровне представленность женщин в депутатском корпусе не превысила порог в 10 %. На муниципальном уровне минимальна представленность жен- щин-депутатов в Благовещенской городской Думе (7,14 %).

В национально-территориальных образованиях ДФО фиксируется контраст как в сравнении с женской представленностью по округу в целом, так и в сопоставлении со среднестатистическим процентом по РФ: от максимально высокого уровня представленности женщин в Чукотском автономном округе и Еврейской автономной области до ниже среднего процента представительства в Республике Бурятия на двух уровнях, а также в Республике Якутия на региональном уровне. При этом в Якутии обнаруживается значительный разрыв по уровню участия женщин в органах законодательной власти и органах местного самоуправления, где доля женщин на 20 % выше, чем в региональном парламенте. Не обнаруживается зависимость показателей от уровня урбанизации (https://www. fedstat.ru/) и этнического состава населения (https://rosstat.gov.ru/free_doc/new_site/perepis2010/croc/-Documents/portret-russia. pdf), поскольку, например, сопоставимые по уровню урбанизации Еврейская АО и Республика Якутия демонстрируют разные количественные модели женского представительства. Заметно отличаются по проценту женской представленности Республика Бурятия и Еврейская АО, где преобладает русское население и не столь значительна разница в процентах урбанизации. Представительные органы низкоурбанизированного, с долей русского населения немногим выше 50 %, Чукотского АО схожи с представительными органами намного более урбанизированной с доминирующим русским этническим населением Еврейской АО. В органах представительства Якутии, где процент русского населения самый минимальный из всех в данном округе, при этом уровень урбанизации сопоставим с Еврейской АО и Республикой Бурятией, отмечены разные модели на двух уровнях представительства.

С учетом системы организации выборов выявлено, что процент избрания выше по одномандатным округам: большинство жен- щин-депутатов (106 человек, что составляет

71,6 % от всего депутатского корпуса) было избрано по мажоритарной избирательной

71,7 системе, 42 человека (28,4 %) - по пропорциональной системе. Число женщин-депу- татов, избранных по одномандатным округам на региональном уровне, где действует смешанная система, в среднем больше, чем избранных по спискам. Исключение представляет Республика Саха (Якутия), где количество женщин, прошедших по одномандатным и единым округам, примерно равное (11 и 10 человек соответственно). На муниципальном уровне, где применяется в основном мажоритарная система, за исключением Петропавловска-Камчатского, Якутска и Владивостока, число женщин, избранных по одномандатным округам, больше, чем на региональном уровне. В тех органах представительства, где использовалась смешанная система выборов, и на муниципальном уровне доминируют избранные по одномандатным округам: в Петропавловске-Камчат- ском (5 против 2), Владивостоке (7 против 3), в Якутске женщины, избранные по мажоритарной и пропорциональной системе, имеют равное количество мандатов. Данная тема неоднократно дискутировалась в литературе, выдвигались гипотезы относительно влияния типа избирательной системы на количество женщин-депутатов. На наш взгляд, превалирование количества депутатов, избранных по одномандатным округам, не является показателем преимущества мажоритарной системы над пропорциональной для расширения женского представительства. Более того, для большинства федеральных округов, особенно для регионального уровня, такая диспропорция не характерна, решающим фактором является субъект выдвижения кандидата и количество выдвигаемых кандидатов от партии. И в этом отношении лидирует партия «Единая Россия».

Политическая принадлежность женского депутатского корпуса отражает картину политического состава представительных органов субъектов ДФО в целом, где превалирует политическая партия «Единая Россия». Исследования показывают, что этнический фактор (а ДФО имеет высокое этническое разнообразие) (https://rosstat.gov.ru/free_doc/new_site/perepis2010/croc/ Documents/por- tret-russia.pdf), способствует образованию особого типа политической культуры с высоким уровнем поддержки «партии власти»

[12] , что может сказываться на электоральных предпочтениях в отношении политической принадлежности и женщин-кандидатов. В ДФО процент представительниц «Единой России» как на муниципальном, так и на региональном уровнях, наравне с Сибирским федеральным округом, является самым низким в России: на региональном уровне «Единой России» принадлежит 59,3 % мандатов, на муниципальном - 64,2 %, что отмечается исследователями и в отношении поддержки «ЕР» в целом [21] по отдельным субъектам ДФО. Наибольшее количество представительниц партии «Единая Россия» в сумме по двум уровням (17 человек) отмечено в Республике Саха (Якутия), наименьшее (один человек) - в Законодательной Думе Хабаровского края. Второе место по представленности занимают женщины-депутаты ЛДПР: 24,6 % на региональном уровне, 17,9 % - на муниципальном. Хабаровский край, отмеченный в контексте очень низкой принадлежности женщин-депутатов к партии власти, в данном случае лидирует на фоне остальных субъектов ДФО по количеству женщин-депутатов (13 человек), являющихся членами партии ЛДПР. Доля участия женщин-депутатов КПРФ составляет 11,1 % на региональном уровне,

10,4 % - на муниципальном (по одному-два человека на субъект). В органах представительства Камчатского и Хабаровского краев, Магаданской области женщины-депутаты КПРФ отсутствуют. Политическая партия «Справедливая Россия» по количеству представительниц женского пола уступает перечисленным партиям. Только четыре женщины являются членами данной партии в следующих органах представительства: Народный Хурал Республики Бурятия, Дума Чукотского автономного округа, Якутская городская Дума, Хабаровская городская Дума. Примерно такое же количество женщин-депутатов (пять человек) являются выдвиженками других политических партий либо самовыдвиженками. Сведения по политическому составу женского депутатского корпуса субъектов ДФО представлены в табл. 3.

При анализе имеющегося у женщин-депутатов опыта политической или административной деятельности выявлено, что в меньшей степени представительницы женского депутатского корпуса обладают прошлым опытом работы в органах исполнительной власти и местного самоуправления (7,4 % от общего женского состава). Различными направлениями политической деятельности (являлись помощниками депутатов, координаторами партийных проектов, руководителями или заместителями руководителя региональных отделений партий и т. п.) занимались 22,3 % женщин-депутатов. Чуть более четверти женщин (25,7 % от общего женского состава) имеют опыт представительской деятельности, т. е. более одного раза избирались в органы власти на региональном или местном уровнях. По общим количественным показателям можно выделить представительные органы Республики Саха (Якутия), а также Сахалинской области, где число женщин-депутатов, обладающих таким опытом, значительно превышает остальные субъекты ДФО.

В ДФО довольно значительное количество женщин представлено на среднем уровне руководства выборных органов (председатели - 31 человек / заместители председателей постоянных комитетов и комиссий - 23 человека). Руководителями либо заместителями руководителя фракции являются девять женщин-депутатов (6,1 %), такое же количество женщин занимает пост заместителя главы представительного органа.

Четыре женщины (2,7 %) являются главами представительных органов (Законодательное собрание Еврейской автономной области, Законодательная Дума Хабаровского края, Благовещенская городская Дума, городская Дума Петропавловск-Камчатского городского округа). В количественном отношении наибольшее число руководящих должностей в органах представительства, занимаемых женщинами-депутатами, отмечено в Республике Саха (Якутия), наименьшее - в Забайкальском крае.

Таблица 3

Политическаяпринадлежностьженщин-депутатовворганахпредставительстваДФО/ Political affiliation of women deputies in the representation bodies of the Far Eastern Federal District

Весь депутатский корпус имеет высокий образовательный капитал: 84,5 % жен- щин-депутатов имеют высшее образование, 4,7 % - среднее профессиональное, 2 % - среднее образование. Ученые степени кандидата и доктора наук имеют, соответственно, шесть и семь депутатов. Длительное время в составах депутатских корпусов фиксировалось безусловное доминирование представителей бюджетных организаций, особенно среди женщин. При этом их основной профессиональной принадлежностью были педагогика и медицина. Педагогика продолжает оставаться самой массовой женской «депутатской» профессией, однако медицину значительно потеснили экономические и управленческие специальности. Среди групп специальностей женщин-депу- татов ДФО можно выделить три, представленные шире остальных: педагогическое образование имеют 46 женщин-депутатов, что составляет 31,1 % от общего женского состава депутатского корпуса, образование в сфере экономики и управления отмечено у 33 женщин (22,3 %), в сфере медицины - у 20 женщин-депутатов (13,5 %). При этом распределение по сфере деятельности показало практически равное количество женщин-депутатов, работающих в бюджетных организациях и занятых в бизнесе (34,5 % и 33,1 % соответственно), практически не представлен такой институт продвижения женщин в политику, как НКО (два человека). Небольшая часть женщин работает на постоянной профессиональной основе или в структурах политических партий. Должностная структура женского депутатского корпуса отражает их занятость в качестве руководителей различных организаций или предприятий (72 человека, или 48,6 %), в меньшей степени присутствуют специалисты (29 человек, или

19,6 %). В этом отношении женский депутатский корпус ДФО выглядит относительно демократичным в сравнении с другими округами, где доля представительниц руководящего звена составляет более 80% от всего состава.

Исследование также показало значительный разброс по возрастному критерию. Несмотря на очевидную концентрацию количества женщин-депутатов в рамках «среднего» возраста, они представлены в каждой возрастной группе, выделенной для анализа: 49 человек - в возрасте 51...60 лет; 46 человек - 41...50 лет; 28 человек - 31...40 лет; 20 человек - старше 60 лет; пять человек - в возрасте до 30 лет.

Дескрипция актуальных моделей женского представительства, проведенная в нашем исследовании,позволяет сделать вывод о сохранении асимметрии как устойчивой институциональной характеристике модели женского представительства в ДФО. На уровне морфологии самого объекта (женского депутатского корпуса) остается конфигурация пирамиды иерархии уровней с максимальным женским представительством на нижнем ярусе и его убыванием по мере повышения статуса органа представительства. Различия в моделях женского представительства ДФО регионального и местного уровней носят, скорее, внешний характер: разнится количественный состав по субъектам или по двум уровням представительных органов одного субъекта, но в отношении социально-политических характеристик в значительной степени они дублируют друг друга. В целом уровень женского представительства ДФО можно назвать относительно высоким на фоне общероссийских показателей, не фиксируется значительного разрыва в процентах представленности на двух уровнях. В Чукотском АО можно говорить о достижении гендерного паритета по количеству представленности депутатов обоего пола, высокие показатели фиксируются и в Еврейской АО. Из 22 представительных проанализированных органов лишь в двух женщины-депутаты составляют менее 10 % от общего состава (Магаданская Областная дума и Благовещенская городская). Можно говорить об относительной сменяемости состава женского представительства в ДФО, поскольку только четверть женщин имеют неоднократный опыт избрания и постоянной представительской деятельности, однако в то же время выборные должности не замещают представительницы «профессионального» политического класса (таких депутатов менее четверти). Стоит отметить и социальную открытость женского депутатского корпуса, где менее половины депутатов являются представительницами высшего организационного менеджмента в различных сферах, относительно других федеральных округов заметен процент специалистов, пусть и невысокий в абсолютных цифрах, что не само по себе хорошо, но позволяет выражать интересы более широких социальных слоев.

В ДФО не отмечается тотального доминирования представительниц бюджетной сферы, что традиционно рассматривается как потенциальная подконтрольность депутатского корпуса: напротив, отмечается паритет представительниц бизнес-сообщества и бюджетного сектора, однако такой перспективный институт продвижения женщин в публичную политику, как НКО, остается в ДФО в настоящий момент практически невостребованным. В плане профессионального образования женщины-депутаты ДФО обоих уровней демонстрируют универсальную для всего российского женского представительства триаду специальностей: педагогика, экономика и управление, медицина. В политическом отношении женский депутатский корпус ДФО представляет четыре парламентские партии, однако при превалировании, как и повсеместно, представительниц «ЕР», расклад несколько отличается от депутатского корпуса в целом: на втором месте не КПРФ, а представительницы ЛДПР, КПРФ находится на третьем месте и на обоих уровнях значительно отстает от лидеров, как и «Справедливая Россия».

Если в политическом отношении можно согласится с исследователями относительно влияния этнического фактора на увеличение поддержки кандидатов от правящей партии (хотя, как отмечалось ранее, ДФО в этом да-

Список литературы леко не лидер), то в отношении гендерных политических предпочтений связи обнаружить не удалось. В том числе и в национально-территориальных образованиях ДФО не обнаруживает зависимости показателей женской представленности в политической сфере от уровня урбанизации или этнического состава населения.

В заключение отметим, что статистические данные, фиксирующие одномоментный срез женского представительства, представляют в значительной степени теоретический интерес. Однако в совокупности с другими исследованиями, фиксирующими аналогичные проблемы консервации гендерного дисбаланса в политическом управлении РФ, их практическое применение может быть найдено во внедрении повестки гендерного равноправия не только в риторику государственных деклараций, но и в программы политический партий, женских движений и организаций, в которых она практически отсутствует. Данные совокупной статистики институционализации гендерной асимметрии в публичной политике могут стать одним из инструментов формирования коррекционных программ по гендерному представительству на различных уровнях управления, в том числе обоснования такой обсуждаемой практики как гендерное квотирование, доказавшее свою актуальность и эффективность в мировом политическом пространстве, поскольку представляет собой параметр легитимности власти количественного типа. Целесообразным будет являться не формальное, а реальное включение программ по обеспечению равноправия в показатели эффективности деятельности органов региональной власти и местного самоуправления, регулярное обеспечение их данными статистики для адекватного мониторинга прогресса в достижении гендерного равенства во всех его аспектах.

Литература

1. Авдеев Ю. А. О демографической политике для российского Дальнего Востока // Статистика и экономика. 2017. № 6. С. 59-68.

2. Евсеев И. В. Гендерная асимметрия в Государственном собрании (Ил Тумэн) Республики Саха (Якутия) // Международный журнал гуманитарных и естественных наук. 2016. № 1 -7. С. 73-79.

3. Зимин В. А. Женщины России в политике и структурах власти // Теория и практика общественного развития. 2013. № 10. С. 297-299.

4. Козлова Н. Н. Депутатский корпус региональных парламентов Южного федерального округа: опыт гендерного анализа // Человек. Сообщество. Управление. 2017. Т 18, № 2. С. 68-84.

5. Козлова Н. Н. Депутатский корпус Центрального федерального округа: гендерное измерение // Женщина в российском обществе. 2016. № 4. С. 58-71.

6. Козлова Н. Н. Законодательное Собрание Тверской области (1994-2016): гендерный профиль // Вестник Тверского государственного университета. Серия «Экономика и управление». 2016. № 3.

С.202-211.

7. Козлова Н. Н. Реализация избирательных прав женщин в современной России: представительство женщин в региональных легислатурах Северо-Западного федерального округа // Гражданин. Выборы. Власть. 2017. № 1-2. С. 114-127.

8. Козлова Н. Н., Монахова Ю. А. Женщины-депутаты представительных органов Приволжского федерального округа: опыт анализа политических биографий // Вестник Пермского университета. Серия «Политология». 2019. Т. 13. № 2. С. 57-69.

9. Козлова Н. Н., Овчарова О. Г, Рассадин С. В. Женщины во власти: региональная специфика // Горожанки и горожане в политических, экономических и культурных процессах российской урбанизации XIV-XXI веков: материалы XI Междунар. науч. конф. РАИЖИ и ИЭА РАН (Нижний Новгород, 4-7 октября 2018 г). М.: ИЭА РАН, 2018. С. 86-88.

10. Музыка Е. В. Гендерные особенности восприятия власти в современной России: автореф. дис. ... канд. полит. наук: 19.00.12. М., 2017. 32 с.

11. Очирова В. М. Женщины в составе региональных политических элит: к проблеме представительства // Власть. 2011. № 12. С. 57-60.

12. Панов П. В. Пространственная локализация этнических групп как фактор голосования на выборах в национальных республиках Российской"Федерации // Вестник Пермского федерального исследовательского центра. Политологические науки. 2019. № 2. С. 53-62.

13. Подоплелова О. Г. Гендерные стереотипы в конституционном праве России: ловушка «особого отношения»? // Сравнительное конституционное обозрение. 2018. №3. С. 73-91.

14. Попова О. В. Гендерные аспекты политической карьеры российской субфедеральной элиты: мнения экспертов // Женщина в российском обществе. 2013. № 3. С. 21-30.

15. Рябова Т Б., Овчарова О. Г. Гендерная политология в России: достижения, проблемы и перспективы // Женщина в российском обществе. 2016. № 1. С. 3-21.

16. Хван И. С. Типологизация регионов Дальнего Востока по уровню развития социальной инфраструктуры // Власть и управление на Востоке России. 2019. № 3. С. 8-14.

17. Чуб Н. В. Гендерное соотношение кадров: опыт местного самоуправления в России и за рубежом // Вопросы государственного и муниципального управления. 2020. № 1. С. 197-223.

18. Шафигуллина Л. Р Социальный портрет женщин-депутатов законодательного органа Республики Татарстан // Историко-культурное наследие народов Урало-Поволжья. 2018. № 2. С. 19-25.

19. Швец Л. Г., Шепелева Ю. Л. Гендерный аспект властных отношений: проблемы и направления развития. М.: КРЕДО, 2015. 148 с.

20. Шумилина Д. В. Гендерное равенство в контексте политического развития Российской Федерации: проблемы, инициативы, потенциал // Politbook. 2017. №3. С. 78-92.

21. Panov P, Ross C. The dynamic nationalisation of voting for United Russia: the stability / Instability of regional deviations from national results // East European Politics. 2018. Vol. 34. № 1. P 97-114.

References

1. Avdeev Yu. A. Statistika i ekonomika (Statistics and economics), 2017, no. 6, р. 5968.

2. Evseev I. V Mezhdunarodnyizhurnal gumanitarnyh i estestvennyh nauk (International Journal of Humanities and Natural Sciences), 2016, no. 1-7, р. 7379.

3. Zimin V. A. Teoriia i praktika obschestvennogo razvitiiya (Theory and practice of social development), 2013, no. 10, р. 297299.

4. Kozlova N. N. Chelovek. Soobschestvo. Upravlenie (Person. Community. Management), vol.18, 2017, no. 2, р. 6884.

5. Kozlova N. N. Zhenshchina vrossiiskom obshchestve (A woman in Russian society), 2016. no. 4, р. 5871.

6. Kozlova N. N. Vestnik Tverskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriia “Ekonomika i upravlenie” (Bulletin of the Tver State University. Series “Economics and Management”), 2016, no. 3, P 202-211.

7. Kozlova N. N. Grazhdanin. Vybory. Vlast (Citizen. Elections. Power), 2017, no. 1-2, рр. 114-127.

8. Kozlova N. N., Monakhova Yu. A. Vestnik Permskogo universiteta. Seriia “Politologiia” (Bulletin of the Perm University. Political Science Series), vol. 13, 2019, no. 2, рр. 57-69.

9. Kozlova N. N., Ovcharova O.G., Rassadin S.V. Gorozhankiigorozhane vpoliticheskih, ekonomicheskih ikulturnyh protsessah rossiiskoi urbanizatsiiXIV-XXI vekov: materialyXI mezhdunar. nauch. konf. (Town women and men in the political, economic, and cultural processes of Russian urbanization of the XIV-XXI centuries: materials of the XI International Scientific Conference RAIIZHI i IEA RAS (Nizhny Novgorod, 4-7 October 2018). Moscow: IEA RAS, 2018. pp. 86-88.

10. Muzyka E. V. Gendernye osobennosti vospriiatiia vlasti v sovremennoi Rossii: avtoref. dis. ... kand. polit. nauk: 19.00.12 (Gender features of the power perception in modern Russia: abstract. dis. ... cand. polit. sciences: 19.00.12). Moscow, 2017. 32 p.

11. Ochirova V. M. Vlast (Power), 2011, no.12, pp. 57-60.

12. Panov P V. Vestnik Permskogo federalnogo issledovatelskogo tsentra. Politologicheskie nauki (Bulletin of the Perm Federal Research Center. Political science), 2019, no. 2, pp. 53-62.

13. Podoplelova O. G. Sravnitelnoe konstitutsionnoe obozrenie (Comparative Constitutional Review), 2018, no. 3, pp. 73-91.

14. Popova O. V. Zhenshchina v rossiiskom obshchestve (Women in Russian society), 2013, no. 3, pp. 21-30.

15. Riabova T. B., Ovcharova O. G. Zhenshchina v rossiiskom obshchestve (Women in Russian society), 2016, no. 1, pp. 3-21.

16. Khvan I. S. Vlast i upravlenie na Vostoke Rossii (Power and management in the East of Russia), 2019, no. 3, pp. 8-14.

17. Chub N. V. Voprosygosudarstvennogo imunitsipalnogo upravleniia (Issues of state and municipal administration), 2020, no. 1, pp. 197-223.

18. Shafigullina L. R. Istoriko-kulturnoe nasledie narodovUralo-Povolzhia (Historical and cultural heritage of the peoples of the Ural-Volga region), 2018, no. 2, p. 19-25.

19. Shvets L. G., Shepeleva Iu.L. Gendernyi aspekt vlastnyh otnoshenii: problemy i napravleniia razvitiia (Gender aspect of power relations: problems and directions of development). Moscow: CREDO, 2015, 148 p.

20. Shumilina D. V. Politbook (Politbook), 2017, no. 3, p. 78-92.

21. Panov P, Ross C. East European Politics (East European Politics), 2018, vol. 34, no. 1, pp. 97-114.

Размещено на Allbest.ru