Влияние идеологии на формирование уголовной политики государства

Размещено на http://www.allbest.ru/

2

Влияние идеологии на формирование уголовной политики государства

Бавсун М.В.

Работа посвящена исследованию вопросов влияния идеологии на формирование средств уголовно-правового воздействия на преступность. Особое внимание при этом уделяется исследованию зависимости ее основных показателей от доминирующей в обществе системы ценностей. На основе проведенного анализа делается вывод о необходимости формирования идеологических основ непосредственно в тексте уголовного закона.

Ключевые слова: идеология, имагология, преступность, система ценностей, уголовно-правовое воздействие.

идеология ценность общество уголовный закон

Формирование основной идеи представляет собой первоначальный этап любой деятельности человека, что в полной мере относится и к созданию законодательной базы, необходимой для эффективного противодействия преступности. Идея первоначальна по отношению к целям уголовного закона, а также его задачам и, тем более, принципам его применения. Отсюда и степень влияния идеологии на выбор конкретных средств воздействия на лиц, совершивших преступление, в ходе правотворческой деятельности оказывается определяющей. Соответственно, отсутствие идеологической основы, при помощи которой происходило бы обоснование, почему важен этот, а не любой другой результат реализации законодательных предписаний, влечет за собой и неопределенность в самих средствах воздействия. Это в равной степени типично как для их количественного выражения в тексте УК России, так и для качественного, то есть содержательного характера.

Так, классовый характер УК РСФСР 1960 г. определял его идеологическую составляющую, что находило соответствующее подтверждение и в конкретных средствах воздействия на лиц, совершивших преступление. При этом государство (изначально социалистическое, а в обязательной перспективе и коммунистическое) как залог стабильности и безопасности общества находилось наверху иерархии предлагаемой гражданам системы ценностей. Поэтому преступления против основ существующего строя находились на первом месте в Особенной части кодекса. Ответственность за данные посягательства была наиболее жесткой, а уже затем следовала охрана всех остальных групп общественных отношений. Жесткий подход к лицам, совершающим преступления, находил соответствующее подтверждение и в системе наказаний, которая была построена по типу «от более строгого к менее строгому», в отличие от действующего УК РФ. Таким образом, демонстрировалась идея верховенства государства, расценивающего преступность как негативное явление, которое должно быть полностью искоренено в будущем, что обусловливало и набор определяемых в законе средств, куда относилась и смертная казнь (исключительная мера наказания), и комплекс иных мер уголовно-правового характера и др. При этом смертная казнь в первую очередь (согласно ст. 23 УК РСФСР) предусматривалась именно за посягательства на общественные отношения в области безопасности государства, что особо подчеркивалось в упомянутой выше статье, и лишь затем законодатель обращал внимание на иные особо опасные преступления без их непосредственного указания.

Идейный характер ранее действовавшего уголовного законодательства советского периода не вызывает каких-либо сомнений. Он не мог быть иным в период формирования и становления нового общества, начиная с 20-30-х гг. XX столетия, так как идея построения «нового мира» определяла абсолютно все, от бытовых до производственных и внешнеполитических отношений. Вполне естественно, что не оставался в стороне от происходящих процессов и Уголовный кодекс, содержание которого также оказывалось в прямой зависимости от доминирующих идей. Его основные категории, в числе которых, безусловно, всегда состояло и уголовно-правовое воздействие, являлись прямым их следствием, что и предопределяло содержание его системы. Впрочем, если вести речь об историческом аспекте зависимости количественного и качественного содержания средств воздействия от государственной идеологии, то следует отметить, что связь между ними всегда имелась, причем связь эта, как правило, была непосредственной, определяя в целом политику государства по противодействию преступности и ее соответствующие изменения наряду с изменившимся идеологическим курсом.

Так, в течение всего ХХ столетия, а также в начале XXI в. Россия практически постоянно находилась в процессе серьезных социальных, политических и экономических перестроек и потрясений. Переход от одной крайности к другой как в социальной, так и в правовой области накладывает свой отпечаток на все сферы общественной жизни, в том числе и на развитие уголовно-правовых отношений, которые, также оказавшись в состоянии неопределенности, при отсутствии идеологической составляющей становятся все менее значимыми. Резкая смена политического курса страны, изменения, происходящие в государственной идеологии, а также постановка перед обществом новых задач оказывали непосредственное влияние на формирование законодательства. Все это свидетельствует о непостоянстве существующих ценностей и возможном их переосмыслении, в результате которого могут произойти существенные перемены в структуре уголовного законодательства.

Первая, наиболее масштабная структурная перестройка всего уголовного законодательства, затронувшая все без исключения его институты, которая была обусловлена именно идеологической ломкой и необходимостью соответствия нового УК принципиально иным идеям и ценностям, произошла после Октябрьской революции 1917 г. Помимо отказа от многих, ранее установленных и глубоко теоретически разработанных институтов, произошло переосмысление и прежде установленных ценностей. Таковыми на тот момент были, прежде всего, религия, верховенство государственной власти, жизнь первого лица государства (царя) и его семьи и т.д. Именно в таком порядке и располагались нормы в Уголовном уложении 1903 г., где на первое место были поставлены преступления «О нарушении ограждающих веру постановлений», далее шла глава «О бунте против верховной власти и о преступных деяниях против Священной власти Особы Императора и Членов Императорского Дома», «О государственной измене» и т.д. [1] В УК РСФСР 1922 г. - первом кодифицированном законодательном акте советского времени, регулировавшем сферу уголовно-правовых отношений, - первое место уже занимают контрреволюционные преступления, а также посягательства, направленные против советской власти. То же самое наблюдается и в УК РСФСР 1926 г., а в УК РСФСР 1960 г. приоритет отдается государственным преступлениям, после чего шли составы, предусматривающие ответственность за посягательства против социалистической собственности. Структура каждого из перечисленных нормативных документов практически в каждом случае менялась в зависимости от социальных перемен, происходящих в обществе. Переоценка ранее общепризнанных социальных установок отражалась и в уголовном законодательстве, являясь прямым следствием тех идей, которые провозглашались на государственном уровне.

В свою очередь жесткий государственный подход к противодействию преступности во многом объяснялся желанием развития общества до уровня, при котором данное явление исчезнет вовсе. Именно такой тезис был положен и в основу разграничения двух разных по своей сути форм государственного устройства - капиталистического (эксплуататорского) и социалистического (справедливого)[2, c. 134, c. 4-5]. По сути, заявленное положение определяло и уголовную политику, оно носило статус официальной позиции власти, той самой идеи, вокруг которой должно было происходить формирование системы уголовно-правового воздействия и ее последующей реализации. Это, в частности, подтверждалось и политическими решениями, напрямую не принимавшими участия в сфере уголовно-правового регулирования. Так, в Программе Коммунистической партии Советского союза в 1962 г. указывалось, что «в обществе, строящем коммунизм, не должно быть места правонарушениям и преступности. Но пока имеются проявления преступности, необходимо применять строгие меры наказания к лицам, совершающим опасные для общества преступления, нарушающим правила социалистического общежития, не желающим приобщаться к честной трудовой жизни» [5, c. 106].

Таким образом, подчеркивалась идея здорового общества, где лица, совершающие преступления, и средства, к ним применяемые (особенно если речь идет о наказании), - нетипичное явление, искоренение которого представляло собой одну из первоочередных задач государства. Отсюда и система уголовно-правового воздействия строилась по принципу «главное не наказание, главное - предотвращение (предупреждение) преступлений», что предполагало постепенную замену в конечном итоге мер уголовного наказания мерами общественного воздействия и воспитания [4, c. 3].

Подобный взгляд на преступность, а также на лиц, совершающих преступления, служил предпосылкой для формирования, применения и последующего совершенствования всего комплекса средств уголовно-правового воздействия. Государство, культивируя такую идею, обеспечивало не только стабильность общественных отношений на определенный отрезок времени, но и гарантировало перспективы их развития в необходимом ему направлении. Наличие центрального положения должным образом обеспечивало постановку соответствующих целей противодействия преступности, а также формулирование задач и принципов реализации конкретных и вытекающих из указанных составляющих средств уголовно-правового воздействия. Собственно, и сами средства в таком случае становились логически обоснованными, вытекающими из руководящей идеи, и тех целей, задач и принципов, которые также специально создавались для ее реализации.

Исторически такой подход к воздействию на общество был вполне объясним. Во многом это обусловлено именно тем, что «свойствами российской государственности длительные исторические сроки были сильное государство, централизм, вотчинность» [5, c. 322]. Вполне естественно, что и уголовное законодательство всегда развивалось в том же направлении, что и государство, выступая в роли зеркального отражения происходящих в нем изменений. При этом до определенного времени (до середины 1990-х - начала 2000-х гг.) историческая обусловленность уголовно-правовых норм подтверждалась действующим уголовным законодательством, прежде всего, отвечая принципам стабильности и преемственности. Происходило это, в первую очередь, за счет выбранного государством курса на централизацию власти и обеспечение прав личности именно за счет своей силы, силы государственного механизма и его основных институтов. Подобное стало возможно исключительно за счет формирования в обществе высокого уровня правосознания, правовой культуры, обеспечивающих понимание и социальное одобрение представленного подхода.

Кардинальная перестройка уголовного законодательства стала происходить лишь с изменением подхода (сменой идей и самой идеологии) к представлению о роли государства в жизни общества. Не подтверждаясь сугубо российскими историческими тенденциями развития, новый взгляд на государственное устройство, объявляющий его вторичность по отношению к личности, повлек за собой совершенно чуждую и противоречащую здравому смыслу трансформацию законодательных предписаний, значение которых в противодействии преступности на протяжении веков было неоспоримым. Речь при этом необходимо вести о большинстве положений общей части, которые были изъяты из УК РФ и без которых эффективность предупреждения практически сводится к нулю. В частности, это отмена смертной казни за совершение ряда преступлений, относящихся к категории особо тяжких, исключение из УК РФ конфискации имущества как вида наказания, практически полное нивелирование рецидива в качестве средства ужесточения наказания, отмена нижних порогов санкций за ряд посягательств и многое другое, что сделало УК РФ беспомощным в большинстве случаев его применения.

Исчезновение основной идеи, длительное время доминировавшей в обществе, и отсутствие ее реальной и достойной замены повлекли за собой бессистемность и даже хаотичность при формировании положений уголовного закона. Сейчас никто не ставит вопрос об искоренении преступности как явления, не ведется речь и о снижении темпов ее роста. Эти идеи перестали носить статус государственных, а значит - общеобязательных для всех, включая и законодателя, они перестали доминировать и в правотворческой деятельности. Вносимые в УК РФ изменения и дополнения напоминают конвульсивную реакцию на появление новых видов преступности. При этом непродуманность и несогласованность принимаемых изменений обусловлена исключительно отсутствием четко выраженной позиции государства относительно того, чего оно хочет добиться в своей деятельности по противодействию преступности.

Отсутствие идеологии стало первой и основной причиной деградации сферы уголовно-правового регулирования и, как следствие, снижения эффективности правоприменительной деятельности. При всей динамичности развития современного общества уголовное законодательство явно перегружено вносимыми в него новыми уголовно-правовыми нормами или излишней детализацией уже существующих и успешно применяемых предписаний на практике. Они не объединены одной идеей, в них нет системы, что предопределяет их несогласованность между собой и крайне низкую эффективность в ходе последующей реализации.

Идеологические предпосылки формирования уголовного закона, таким образом, играют определяющую роль как в правотворческой, так и в правоприменительной деятельности правоохранительных органов. Между тем, со временем (что характерно как для российского, так и для зарубежного общества) «…идеологию вытеснила имагология, а вместе с ней и стоящие за ней реальности. Она вытеснила и повседневность» [6, c. 18]. Чешский писатель М. Кундера пишет: «Потерпели крах все идеологии: в конечном счете их догмы были разоблачены как иллюзии, и люди перестали принимать их всерьез… Реальность оказалась сильнее идеологии. И именно в этом смысле имагология превзошла ее: она сильнее реальности…» [7, c. 126-127].

«Характерной для современного общества, - пишет В.Г. Федотова, - является именно имагология, которая разрушила ясную картину мира и стала фундаментом манипуляции, основанной на некоторых трактовках явления или человека, подчас не имеющих отношения к действительному положению дел, но адекватному целям манипуляции. Имиджмейкерство стало одной из форм манипуляции, попыткой показать персону, претендующую на политическое или иное лидерство, в выгодном свете. Оно часто применяется в простейшей модели PR, которая называется манипулятивной. Это обращение с объектами в связи с определенными целями (ручное управление, ручной осмотр пациента, использование инструментов в технике). В переносном смысле - обращение с людьми как с объектами, вещами, скрытое управление ими посредством ловко придуманных схем коммуникации, властное воздействие на поведение людей, не раскрывающее ожидаемых целей и создающее иллюзию, что манипулируемый сам пришел к навязываемым ему решениям» [8].

Разрушительный характер имагологии напрямую коснулся и уголовно-правовой сферы, в результате чего мы получили не только дезорганизованное и подверженное всевозможным влияниям уголовное законодательство, но и совершенно не готовое следовать его предписаниям общество. Общество, которое без идеи оказалось в состоянии апатии, что вылилось в неверие с его стороны в верховенство государственной власти (или ослабление чувства национальной идентичности [9, c. 12]) и, как следствие, нежелание участвовать в происходящих процессах.

В современных работах по философии и социологии по этому поводу указывается, что массы (т.е. общество) сегодня уже не ориентированы на высшие цели. «Разумнее всего признать данный факт и согласиться с тем, что любая революционная надежда, любое упование на социальное и на социальные изменения так и остаются надеждой и упованием исключительно по одной причине: массы уходят, самыми непостижимыми способами уклоняются от идеалов» [10, c. 20].

Долгое время казалось, что апатия масс должна приветствоваться властью. У власти сложилось убеждение, что чем пассивнее массы, тем эффективнее можно ими управлять. «Исходя из него она и действовала в период, когда властные механизмы были централизованы и бюрократизированы. Однако сегодня последствия этой стратегии оборачиваются против самой власти: безразличие масс, которое она активно поддерживала, предвещает ее крах. Отсюда радикальная трансформация ее стратегических установок: вместо поощрения пассивности - подталкивание к участию в управлении, вместо одобрения молчания - призывы высказываться. Но время уже ушло. “Масса” стала “критической”, эволюция социального сменилась его инволюцией в поле инертности» [10, c. 21]. Впрочем, процесс все усиливающейся инертности общества начался не сегодня, а в целом был характерен для него на пути своего развития. Так, Ж.-Ж. Руссо в 1755 г. с горечью отмечал, что в людях его времени развивается «глубокое равнодушие к добру и злу, наряду с пристрастием к высоконравственным речам, или все сводится к внешности, все становится деланным и притворным, и честь, и дружба, и добродетель, а часто и самые пороки, так как люди открыли в конце концов тайну выдавать их за особые достоинства» [11, c. 107].

В конечном итоге это привело к тому, что внушение чувства стыда, о котором говорит австралийский криминолог Дж. Брейтуэйт [12, c. 37], перестало быть тем инструментом, с помощью которого можно было бы убедить граждан соблюдать нормы уголовного права и вызвать у них заинтересованность в законопослушном образе жизни [13, c. 49]. Для этого нет нравственных, моральных оснований, так как общественным сознанием прежняя система ценностей была отвергнута, а новой пока просто не существует, государство ее не предлагает, а сама она появиться не может. Более того, происходит и отчасти уже произошло приспособление к существующему положению вещей, когда общество не просто молчит, а в целом воспринимает такое положение вещей как норму. Подобное стало возможным за счет сменившегося идеологического курса, а точнее, его полной утраты, в результате чего общество осталось без необходимых ориентиров своего развития, оно стало разрозненным и неодухотворенным, или, по-другому, - безыдейным.

Изъятие из общественного сознания основных нравственных постулатов наряду с чрезмерной гуманизацией уголовного законодательства стали неизбежными предпосылками масштабной криминализации страны, прикрываемой лозунгами о демократическом государстве, равенстве всех перед законом, свободе слова и т.д. Смена идей вполне естественно сопровождалась безжалостным клеймением всего, что существовало в советский период [14], то есть тех основ, на которых длительное время строилось общество и государство. Борьба идей в конечном итоге стала определяющей в развитии абсолютно всех отраслей, она оказалась во главе всего государственного механизма. Уголовный закон сегодня лишь отражает имеющееся противостояние, по-прежнему сохраняя в своем содержании элементы прежней системы в сочетании с принципиально новыми положениями, не имеющими аналогов в предыдущих нормативных актах. В результате такого противостояния были нарушены традиции, произошел отказ от объективно необходимых и прекрасно себя зарекомендовавших средств противодействия преступности. Они, что называется, не вписываются в предлагаемую идеологическую модель (или, наоборот, в безыдейное пространство) построения государства, которое оказывается все менее эффективным в своей деятельности по противодействию преступности.

Таким образом, эффективность и гуманность как две основополагающие идеи вновь сталкиваются лбами [15, c. 860]. В свою очередь, доминирование каждой из них оказывается определяющим для сферы уголовно-правового регулирования. От того, что будет выбрано в качестве главного начала, - эффективность или свобода, зависит конкретное содержание уголовно-правового воздействия, которое начинает приобретать характер либерально-консервативных мер либо их прямой противоположности - мер авторитарного свойства. «…От выбора типа идеологии в сфере борьбы с преступностью зависят и перспективы борьбы с ней» [16, c. 19]. В.В. Лунеев в связи с этим указывает на «криминальный капкан», в который попало современное мировое сообщество. На одной чаше весов - равенство, на другой - свобода. Однако реализация идеи равенства возможна лишь в тоталитарном государстве, что прямо противоречит провозглашаемым в мире ценностям и свидетельствует о серьезном нарушении прав человека. Свобода, напротив, предполагает максимальное соблюдение прав и законных интересов человека и гражданина, но при этом значительно более криминогенна [15, c. 860]. Следовательно, встав на второй путь, общество рано или поздно должно было прийти к диктатуре преступности, которая представляет собой не меньшую, а, может, и большую опасность, нежели диктатура тоталитаризма. Во многом это обусловлено тем, что «политическая и экономическая свобода не может существовать с петлей преступности на шее» [15, c. 861]. Рано или поздно такая свобода закончится либо распадом государства, либо обратным процессом, все тем же тоталитаризмом как совершенно необходимым средством наведения порядка в обществе, находящемся под воздействием преступных устоев. По этому поводу еще в свое время П.А. Сорокин написал, что кризисное состояние общества часто приводит к «тоталитарной конверсии, и чем сложнее критический момент, тем глубже тоталитарная трансформация» [17, c. 16].

Исходя из этого обратный процесс, процесс отказа от идеи неограниченного и неоправданного гуманизма, практически неизбежен, это лишь вопрос времени. По крайней мере, исторически такая динамика развития уголовно-правового воздействия подтверждается неукоснительно и не вызывает сомнений ни у философов, ни и у криминологов. Это лишь вопрос времени, а также того, насколько масштабным будет отказ от доминирующей сегодня идеи и как тяжело будет проходить «тоталитарная трансформация». В любом случае смена идеи повлечет за собой не просто оптимизацию уголовно-правового воздействия на лиц, совершивших преступление, произойдет его серьезное ужесточение, необходимое для подавления криминальной активности общества.

Во многом необходимость такого ужесточения обусловлена той криминогенной ситуацией, которая сложилась в последние два десятилетия в России. Так, исходя из зарегистрированного уровня убийств, Россия занимает третье место (14,2 убийства на 100 тысяч населения) в Большой индустриальной двадцатке, уступая только Южной Африке (36,5 убийства на 100 тысяч) и Бразилии (22 убийства на 100 тысяч). И одновременно Россия - единственная из европейских стран, которая по уровню убийств на 100 тысяч населения входит в Большую криминальную двадцатку (во главе с Гондурасом - 60,9 убийств на 100 тысяч населения), занимая там место между Намибией и Суринамом. Если же учитывать реальное число убийств, то наше место будет в первой десятке самых криминальных государств [18].

Между тем, последние пять лет руководители правоохранительных органов докладывали о снижении общего числа преступлений. Рапорты о достигнутых успехах звучат на итоговых коллегиях МВД, Генпрокуратуры и Следственного Комитета. Но различные исследования показывают, что на самом деле фактическая преступность все последнее десятилетие росла в среднем на 2,4% в год. Причем обращает на себя внимание абсолютное количество преступлений. Например, в 2009 году официально было зарегистрировано около 3 млн. преступлений, а по данным исследователей из НИИ Академии Генпрокуратуры РФ фактически в том же году в России было совершено не менее 26 млн. преступлений [18]. Вполне естественно, что в таких условиях сложно вести речь о какой-либо стабильности в обществе и позитивных сдвигах в противодействии преступности.

Необходимо отметить, что по-настоящему бурный рост преступности наблюдается лишь в последние два десятилетия. До 1990 г. шло хотя и неуклонное, но в то же время не столь значительное повышение ее показателей. Рост совпал с произошедшими в обществе серьезными политическими, экономическими и социальными преобразованиями, как правило, отрицательного свойства. Произошла смена идей или полный отказ от них, что самым непосредственным образом отразилось на уровне преступности, ее динамике, структуре и т.д. В этой связи крайне интересными представляются данные о состоянии преступности в период доминирования в обществе принципиально различных идей. Так, к 1991 г. по сравнению с 1965 г. преступность возросла до 370,6%. Что характерно, темпы прироста преступности постоянно увеличивались: в 60-е годы ее среднегодовой прирост составлял 1,3%; в 70-е - 3,6%, в 80-е - 5,4%, в 90-е - 6,8%. Наглядно это показано в графике, отражающем динамику роста количества зарегистрированных преступлений, начиная с 1961 г. по 2000 г. (рис. 1).

В 2000-е гг. четко обозначившаяся тенденция, согласно имеющимся официальным данным о состоянии преступности в России, не подтверждается. Статистика, скорее, свидетельствует об обратном, что наглядно видно из графика, отображающего динамику развития рассматриваемого явления уже после 2000-го года.

Однако проведенные исследования показывают, что якобы наметившееся уменьшение количества совершаемых преступлений, скорее, обусловлено не реальным сдерживанием преступности за счет принимаемых мер, а особенностями представления отчетов в интересах того или иного ведомства [19, c. 3]. В этой связи Ганс Шнайдер, рассуждая о парадоксах статданных, отмечает, что «…официальная уголовная статистика есть модель, которая служит инстанциям формального социального контроля в качестве средства самооправдания перед общественностью и влияния на нее» [20, c. 112]. Следовательно, «…такое “улучшение” может быть достигнуто только за счет статистического манипулирования» [16, c. 21]. Самым непосредственным образом об этом свидетельствуют показатели латентной преступности, данные о которой как раз не входят в содержание официальных отчетов. По оценкам специалистов, в 2010 году она достигла уровня 23,9 млн. преступлений, при этом темпы ее роста в XXI веке, по сути, катастрофичны, причем не только для России, но и в целом для всего мирового сообщества (рис.2).

Рис. 1. Динамика роста преступности (вторая половина XX века)

Таблица 1. Динамика зарегистрированной преступности за период 2001-2010 гг., млн.

Рис. 2. Динамика латентной преступности (2001-2009 годы с прогнозом до 2010 года)

Таким образом, несмотря на снижение количества зарегистрированных преступлений, фактический рост преступности в период с 1990 г. по настоящее время составил не менее 55-65%. На это указывают, прежде всего, данные о состоянии преступности в начале 90-х гг. XX столетия. Так, В.В. Лунеев отмечает, что в 1993 году фактическая преступность находилась на уровне 7-9 млн. преступлений [15, c. 126] против нынешних 26 млн. Интересно, что количество зарегистрированных преступлений в 1993 году равнялось 2799614 - число, которое вполне сопоставимо с аналогичными показателями, например, 2009-2011 гг. Другое дело, что при соразмерных показателях зарегистрированных преступлений произошел серьезный рост неучтенной преступности, которая как раз отображает истинное положение современного общества в части его криминогенности и происходящих в этом направлении процессов.

Произошедший рост фактической преступности за последние 20-25 лет, таким образом, свидетельствует о масштабной криминализации современного общества. Что характерно, все та же статистика, а именно данные по фактической преступности, указывают на криминализацию, которая по времени совпадает с отмиранием прежних форм социального контроля и тотальным опровержением доминировавших ранее идей.

Отчасти данный вывод подтверждается анализом средств уголовно-правового воздействия, существовавших в ранее действовавшем УК РСФСР 1960 г. и УК России 1996 г. Средства эти зачастую вполне сопоставимы с их предшественниками в УК РСФСР. Безусловно, многие положения УК России, особенно если вести речь о его более поздних редакциях, были существенно смягчены, а зачастую и вовсе исключены из его содержания, ослабив тем самым уголовную репрессию. Тем не менее, произошедшие в сфере уголовно-правового регулирования общественных отношений изменения вряд ли можно обозначить в качестве первопричины, единственного и, главное, наиболее значимого условия роста фактической преступности. Основная проблема кроется как раз в области нематериального, обусловлена изменениями, произошедшими в таких категориях, как идеология, общественное сознание, правосознание, а также правовая культура, что оказало самое непосредственное влияние на состояние преступности. В связи с этим поведение людей все чаще стало определяться не политико-идеологическими концепциями, как это было еще совсем недавно, а тем уровнем культуры, который соответствует каждому индивидууму отдельно [21, c. 23]. Граждане перестали ассоциировать себя с государством в связи с утратой его авторитета в общественном сознании [22, c. 42], и именно это, а не ослабление репрессии, является первоосновой роста преступности.

Интересным в этом отношении представляется проведенное в конце 80-х годов XX столетия А.И. Марцевым и С.В. Максимовым исследование, в рамках которого был задан вопрос о том, удерживает ли людей от совершения преступлений существование уголовного закона. 62,7% населения верили в общепредупредительный эффект уголовного закона и тем самым выразили свое идеальное отношение к соблюдению его требований. Полученные данные авторами были экстраполированы на отдельное преступление - кражу, а затем был сделан вывод о том, что именно данная цифра определяет примерную количественную характеристику цели предупреждения данного посягательства в отдельности [23, c. 104-105].

В целях сравнения зависимости показателей общепредупредительного воздействия на преступность, в частности на такую его разновидность, как кража, от состояния самого общества, такой же вопрос уже в 2009-2010 гг. был задан 1100 гражданам г. Омска. В результате лишь 37,3% респондентов дали на него положительный ответ, указав на сдерживающую функцию уголовно-правовых предписаний. Весьма интересным при этом является тот факт, что, например, в 1989 году всего в СССР с населением в 250 млн. человек было совершено 1142142 краж чужого имущества [24, c. 66-68]. В то время как в 2009 году в России с населением порядка 135 млн. человек было совершено 1188574 краж [25, c. 8], что превышает аналогичный показатель советского периода (особенно если учесть разницу количества проживающего населения в СССР и в Российской Федерации на сегодняшний день). Что характерно, наказание за данное преступление в УК РСФСР по состоянию на 1989 год устанавливалось на уровне двух лет лишения свободы при отсутствии отягчающих обстоятельств. В этих же пределах кража наказывается и в соответствии с ч. 1 ст. 158 УК России. Следовательно, главное все-таки не мера воздействия, а отношение граждан к правопорядку, закону, их правовая культура и общее представление о преступлении и наказании, которые как раз и определяются идеологическими началами. Зависимость состояния преступности от данных категорий значительно выше, нежели от уровня карательного воздействия, нашедшего отражение в конкретных предписаниях уголовного закона.

Отсюда и в качестве первостепенной задачи видится необходимость формулирования в уголовном законодательстве положений, отражающих его основные идеи, которые бы в последующем определяли содержание конкретных средств уголовно-правового воздействия. Да, безусловно, корректировка действующего УК России в части установления и реализации уголовной репрессии сегодня необходима.

Потребность в оптимизации существующих средств воздействия на лиц, совершивших преступление, объективно назрела уже давно, что подтверждается динамикой преступности в последние годы. Однако начинаться она должна не с самих средств воздействия, а с его концептуальных положений, которые и должны стать предпосылкой к созданию уголовно-правовой идеологии, необходимой для формирования общественного сознания в духе соблюдения требований законности и недопустимости противоправного поведения. Иначе сама по себе оптимизация, не найдя поддержки и понимания в обществе, может оказаться формальной, не способной повысить эффективность деятельности государства по противодействию преступности. Оптимизация законодательного материала без идеологической основы есть реакция на следствие, а не на причину происходящего роста динамики фактической преступности, изменение ее структуры и иных показателей, свидетельствующих о происходящих в обществе отрицательных процессах.

Обращая внимание на значительные масштабы современной преступности, В.С. Иншаков указывает на необходимость инициации фундаментальных изменений уголовной политики государства по следующей схеме:

· декриминализация уголовно противоправных деяний, не представляющих большой общественной опасности, с переводом их в разряд административных правонарушений и гражданско-правовых деликтов;

· трансформация судебной практики за счет более широкого применения таких относительно гуманных видов наказаний, как ограничение свободы, штраф, обязательные работы, исправительные работы, за совершение преступлений небольшой и средней тяжести. Гуманизация практики назначения наказаний лицам, совершившим преступления, не относящиеся к разряду тяжких и особо тяжких, создаст предпосылки для решения вопроса об упрощении процессуальных форм, сроков и других процедур, а также повышении экономичности следствия и судебного рассмотрения;

· усиление противодействия тяжким и особо тяжким преступлениям (на уровне выявления, раскрытия и наказания) [26].

В целом соглашаясь с высказанной позицией относительно направлений оптимизации средств уголовно-правового воздействия, все-таки хотелось бы отметить, что сама по себе она не способна решить накопившиеся проблемы. Важно определить центральную идею, вокруг которой строился бы весь механизм уголовно-правового воздействия, найти подтверждение этой идеи в общественном сознании и только тогда начинать заниматься оптимизацией самих средств воздействия. В этой связи полагаю, что основная идея должна находить свое законодательное выражение в конкретном нормативном предписании, так же как цели уголовного кодекса, его основные задачи и принципы. В этом случае правоприменитель получит завершенную систему базовых начал уголовного кодекса, которая при этом будет в полной мере отображать уголовную политику государства.

Таким образом, с учетом высказанных выше предложений, положения, отображающие идеологию действующего уголовного закона, необходимо закрепить в ч. 3 ст. 1 УК России, редакцию которой можно представить в следующем виде:

Ч. 3 ст. 1. Уголовное законодательство Российской Федерации

«Нормы настоящего кодекса построены на идеях непримиримости и бескомпромиссности борьбы с наиболее опасными преступными проявлениями, что допускает использование любых (целесообразных) средств воздействия по отношению к виновным, а также на экономии мер уголовной репрессии за иные категории общественно опасных посягательств».

Литература

1.Уголовное уложение, высочайше утвержденное 22 марта 1903 г. Киев.-СПб.-Харьков, 1903.

2.Курс советского уголовного права. Часть общая. Т. 2. Л., 1970; Советское уголовное право. М., 1992.

3.Программа Коммунистической партии Советского Союза. М., 1962.

4.Комментарий к Уголовному кодексу РСФСР. М., 1971.

5.Лукашева Е.А. Человек, право, цивилизации: нормативно-ценностное измерение. М., 2011.

6.Хорошее общество: монография / отв. ред. В.Г. Федотова. М., 2003.

7.Кундера Милан. Бессмертие. М., 1996.

8.Федотова В.Г. Манипуляция как субститут демократии [электронный ресурс] // Режим доступа: URL: http://viperson.ru/wind.php?ID=259144&soch=1 (дата обращения 14.08.2011)

9.См. об этом более подробно: Пудовочкин Ю.Е. Концепция столкновения цивилизаций как теоретическая основа мировой криминологии (опыт криминологического прочтения С. Хантигтона и П. Бьюкенена) // Криминология. 2010. № 4.

10.Бодрийар Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. Екатеринбург, 2000.

11.Руссо Ж.-Ж. О причинах неравенства. СПб., 1907.

12.Брейтуэйт Дж. Преступление, стыд и воссоединение. Пер. с англ. М., 2002.

13.Лунеев В.В. Эпоха глобализации и преступность. М., 2007.

14.Так, в концепции модернизации уголовного законодательства в экономической сфере отмечается, что «Нынешнее российское уголовное право во многом сохранило родимые пятна прежнего советского законодательства, от которых предстоит решительно и последовательно избавляться» [электронный ресурс] // Режим доступа: URL: http://sigma-econ.ru/.files/5320/kms.pdf (дата обращения 15.11.2010). Типичными являются высказывания вроде «бесчеловечности» советского периода времени, о необходимости отречения от «тоталитарного ада» и т.д.; Судный век. Какая правда о прошлом способна изменить будущее? // Российская газета. 27 июля 2011 г. № 162 (5538).

15.Лунеев В.В. Преступность XX века. Мировые, региональные и российские тенденции. Издание 2-е, переработанное и дополненное. М., 2005.

16.Клейменов М.П. О концепции борьбы с преступностью в России // Совершенствование законодательной и правоприменительной деятельности в сфере борьбы с правонарушениями. Омск, 1994.

17.Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992.

18.Национальный центр по предотвращению насилия [электронный ресурс] // Режим доступа: URL: http://www.anna-center.ru/ru/archive-of-news/318--70.html (дата обращения 17.09.2011)

19.Теоретические основы исследования и анализа латентной преступности / под ред. С.М. Иншакова. М., 2011.

20.Шнайдер Г. Криминология. М., 1994.

21.Хантингтон С. Столкновение цивилизаций / пер. с англ. Т. Велимеева. М., 2007.

22.Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности / пер. с англ. А. Башкирова. М., 2008.

23.Марцев А.И., Максимов С.В. Общее предупреждение преступлений и его эффективность. Томск, 1989.

24.Преступность и правонарушения в СССР. 1990: Статистический сборник / Министерство внутренних дел СССР, Министерство юстиции СССР, Прокуратура Союза СССР. М.: Финансы и статистика, 1991.

25.Состояние правопорядка в Российской Федерации и основные результаты деятельности органов внутренних дел и внутренних войск в 2009 году. Аналитические материалы. М., 2010.

26.Саратовский Центр по исследованию проблем организованной преступности и коррупции [электронный ресурс] // Режим доступа: URL: http://sartraccc.ru/i.php?oper=read_file&filename=Pub/inshakov(10-04-10).htm (дата обращения 17.09.2011)

Размещено на Allbest.ru