Российская модернизация от замысла до воплощения: логократический и плебсологический аспекты

Размещено на http://www.allbest.ru/

2

Российская модернизация от замысла до воплощения: логократический и плебсологический аспекты

Семенов Ю.Г.

В статье автор рассматривает возможные формы взаимодействия властных структур и населения в контексте модернизации. Особое внимание уделяется обратной связи, рассматриваются различные вербальные методы воздействия на активные социальные группы с целью достижения государственно значимых целей.

Ключевые слова: власть, логократия, модернизация, население.

власть политическое воздействие социальная группа

Учение о второй сигнальной системе, как известно, обязано своим появлением на свет русскому ученому Ивану Петровичу Павлову. И это глубоко закономерно и символично, если принять во внимание то обстоятельство, что в России слово обладает исключительной, почти мистической, силой воздействия. Логократия как форма трансляции воли властвующего субъекта посредством слов-активизаторов общественного поведения имеет в России давние духовно-культурные и социально-политические традиции. Словом останавливать солнце и словом разрушать города - не одна лишь мечта поэта, но вожделенная страсть многих российских правителей. Даже не углубляясь в ветхозаветное прошлое, можно отыскать немало ярких примеров, служащих тому подтверждением. В Новое и Новейшее время периодическое «вбрасывание» в народные массы актуальных логократических конструктов создавало впечатляющие примеры мобилизации деловых и творческих устремлений общества и отдельных граждан в нужном для властей направлении. Приходят на память слова-мобилизаторы бурной постреволюционной эпохи - «коллективизация» и «индустриализация». Им на смену пришли путеводные «атом» и «космос». В период так называемого застоя появилось невнятное «возрождение», а кризис социальной системы ознаменовался пресловутыми «ускорением» и «перестройкой».

Вышеупомянутые слова имеют различную идеологическую, социально-политическую и праксиологическую специфику. Однако все их многообразие можно условно поделить на четыре основных символьно-вербальных категории: слова-актуализаторы (к ним, в частности, можно отнести слова-мобилизаторы), слова-имитаторы (используемые по принципу: «типа того, что как будто»), слова-камуфляторы (слова-маскировщики истинных намерений) и слова-парализаторы (служащие для отвлечения от реальных проблем с целью блокирования воли к их актуальному разрешению). Понятно, что общественное сознание по-своему расшифровывает и интерпретирует смыслы логократических сигналов властей. С плебсологической точки зрения, всегда можно предположить, что в ответ на лукавство властей подданные отреагируют не меньшим лукавством, а их социальное и политическое поведение не будет совпадать с ожиданиями логократов. В известные времена данное принципиальное противоречие на практике очень легко «закрывалось» презрительным словечком-ярлыком «несознательность». Несознательные граждане, таким образом, рассматривались как маргиналы и нуждались в перевоспитании. Однако закономерность состояла в том, что чем больше вместо слов-актуализаторов власти использовали все остальные логократические типы-категории, которые, с очевидностью, имеют манипулятивную природу, тем больше становилось «несознательных». Разумеется, пока наконец не появился либеральный эвфемизм «инакомыслящий». А тем временем, «несознательные» для управления собственным поведением использовали другие, не всегда понятные властям, слова-мотиваторы. Однако и «сознательная» (конформная) часть населения в условиях деактуализации властных сигналов начинала улавливать те смыслы, которые опосредованно транслировались стереотипами поведения властной элиты. Например, брежневская эпоха в этом контексте характеризовалась вовсе не официально тиражируемым по всем информационным каналом симулякром «возрождение», а более простым и понятным народу призывом: пейте! («Пейте, пейте, товарищи!»). В свою очередь, горбачевщина с ее призывами к гласности в упомянутом смысле была расшифрована массами как указание «болтайте!», которое (уже в ельцинское время) естественным образом сменилось кличем «воруйте!». Не трудно догадаться, какое слово замкнет рассмотренную вербально-смысловую последовательность, если критически взглянуть на присущий ей деградационный в нравственном отношении тренд. Призывы некоторых известных политических персонажей (порой из числа «встроенных» в систему российского государственно-корпоративного управления) к установке виселиц на Красной Площади, восторженные оды «товарищу маузеру» отдельных писателей публицистов (скажем, М. Веллера), видеосюжеты кровавой охоты милиционеров на безобидных посетителей супермаркетов, теракты в российской столице и на Кавказе, ужасающие подробности оргий санкт-петербургских каннибалов, некрофилические экзерсисы школьной учительницы Екатерины Полянской и еще многое другое в этом же роде пробуждают в кризисном сознании россиян поражающие воображение фантомы. Можно, разумеется, считать преувеличением подобного рода суждения, однако еще Ф.М. Достоевский разъяснял всем и каждому, что если с человека пока не сдирают живьем кожу, то это потому, что «еще не велено». Нужна, следовательно, лишь санкция того, кто повелит (т.е. задаст необходимую и ожидаемую впечатлительным населением страны логократическую установку). Кто будет тот мессия, который придет и «повелит»?

Аргументом в пользу реального существования в сознании, а также на уровне коллективного и индивидуального бессознательного российских граждан вышерассмотренных логократических императивов-активизаторов является то несомненное обстоятельство, что каждый последующий правитель новейшего российского времени для утверждения своей власти с решительностью матерого хирурга искоренял в народных душах прежнюю логомотивацию. Так, горбачевская правящая верхушка провозгласила трезвость (антоним пьянства), заменив призыв брежневской поры «пейте!» приказом «не пить!» с последующей варварской вырубкой ни в чем не повинных виноградников. Ельцинисты «отметились» пушечным расстрелом парламента («хватит болтать!», «парламент не место для дискуссий!), а в период путинского правления стали модными посадки олигархов («вор должен сидеть в тюрьме!»). Само по себе путинское время в российской истории не богато на яркие слова-«путеводители». Отчасти это объяснимо профессиональным генезисом второго президента России, но в основном - накопившейся идиосинкразией населения к логократии, сохраняющейся и поныне. Тем не менее, новоизбранный президент Д. Медведев все-таки отважился на очередную в российской истории логократическую акцию - провозгласил модернизацию! Россия вновь обрела заветное слово, передаваемое из уст в уста. Слово подхвачено политиками, экспертами, журналистами, дающими не всегда однозначную, а зачастую и противоречивую трактовку «спущенному» сверху социальному логомотиватору. Возникает поэтому вполне невинное желание понять - а что же означает для российских граждан поданный президентом сигнал, к какой типокатегории логократических конструктов относится произнесенное им слово? Имеется ли у данного слова шанс с учетом российских экономических, социально-политических, правовых, информационных, нравственно-культурных и иных реалий на сколь-нибудь заметный срок задержаться в общественном сознании? Наконец, проявят ли россияне «сознательность» в отношении призывов к модернизации или в очередной раз сделают вид, что их это не касается?

Для начала было бы не худо уяснить понятие модернизации. В социальных и политических науках модернизация трактуется как процесс перехода от патриархального общества к обществу индустриальному. Подобный тип модернизации в России уже имел место (имеется в виду так называемая сталинская модернизация). С этой точки зрения Россия уже является модернизированной страной, а, по мнению особо «продвинутых» социологов и философов (например, профессора МГУ А. Дугина), уже вступила в эпоху постмодерна (постиндустриального общества). Означают ли нынешние призывы властей к модернизации признание того факта, что за постперестроечное время Россия откатилась до уровня патриархально-феодального общества, что де-факто был реализован антимодернизационный проект и нужна повторная модернизация? И что именно будет модернизироваться - политическая система, экономика - или все ограничится инноватикой техносферы? Правящая элита и сам президент, по всему, имеют в виду, прежде всего, последнее из вышеперечисленного, ставя знак равенства между модернизацией и инновациями (что принципиально и глубоко ошибочно) и предлагая сомнительный во всех отношениях термин «консервативная модернизация».

В «неклассическом» понимании (на уровне доксы, обыденного сознания) модернизация - это процесс совершенствования механизмов развития в соответствии с требованиями современности. Но что такое «требования современности»? В любом случае задача модернизации - не отстать от времени, догнать, и, по возможности, обогнать его. И тут возникает естественный вопрос: собственно, о каком времени идет речь? Планета Земля велика, на ней существует не одна цивилизация, у каждой свое социокультурное измерение и, следовательно, свое время. Если выводить необходимость модернизации из потребности во все возрастающем уровне комфорта (как это делает, например, В. Сурков, зам. главы администрации президента, назначенный им на роль «дежурного по модернизации»), то со всей очевидностью под модернизацией понимается уже знакомая всем модель догоняющего развития. Вопрос только в том, кого догонять - Европу или, к примеру, Китай? По большей части своей экономики Россия в настоящее время - сырьевой придаток Европы. Но не только. В Европе размещены активы российских олигархов и политической элиты, в западных странах в ряде случаев живут их семьи и учатся их дети. Их интересы по этой причине связаны с европейской моделью модернизации, гарантирующей, по их мнению, совместимость с европейским цивилизационным временем. Однако развивающийся экономический кризис показывает, что европейская цивилизация, ее рентно-ориентированный «модус вивенди», находятся под сильным давлением (о чем свидетельствует, в частности, значительное падение курса единой европейской валюты). И потом, какое, собственно, дело до интересов компрадорской российской элиты миллионам обнищавших россиян? Так, может быть, перспективнее со всех точек зрения было бы переориентироваться в этом догоняющем развитии на «китайское время» и использовать ориентальные модели модернизации? Вопрос о типе времени, к которому будет «привязана» модернизация, кажется, всерьез беспокоит нынешних правителей России. Им наверняка известна евразийская двойственность характера российского ментально-духовного и геополитического мотивационного импульса. По-видимому, одна из латентных задач т.н. сокращения часовых поясов, задуманного и частично уже реализованного президентом, как раз состоит в попытке приблизить поясное время российских регионов к среднеевропейскому времени и таким образом зафиксировать прозападный вектор ориентации России. Однако, если учесть пост-перестроечные реалии и исходить из положения о незыблемости существующих территориальных границ России, то вместо смены поясного времени не лучше ли для повышения управляемости российским государством перенести его столицу поближе к тем регионом, где куется реальное богатство страны, т.е. на Урал или в Западную Сибирь? Тогда можно было бы легко поверить в модернизационные намерения властей, особенно, если учесть колоссальный, в этом случае, удар по главному системному тормозу всякой модернизации, а именно, тотальной и ничем не прикрытой коррупции, основным местом сосредоточения которой, безо всякой сомнения, является нынешняя столица России.

Каковы же реальные условия и предпосылки предполагаемой модернизации в России? Начнем с экономических. В России окончательно утвердился паразитарно-сырьевой тип экономических отношений, основанный на расхищении природной ренты. В перераспределении указанной ренты (в основном, долларово-сырьевых потоков) участвует целый ряд экономических акторов, к примеру, чиновничья бюрократия, олигархия, малый бизнес (последний в силу ориентации, в основном, на непромышленную сферу деятельности и выраженный теневой характер бизнеса). Между всеми акторами идет жесткая конкуренция (пресловутая «война всех против всех»), поскольку все «пасутся» на одном и том же ограниченном поле извлечения доходов (игра с нулевой суммой). Необъяснимая на первый взгляд взаимная неприязнь бюрократии и предпринимательской бизнес-среды, о которой так часто говорят, в этом контексте, следовательно, обретает вполне рациональную, а отнюдь не мистическую, как иногда хотелось бы верить, природу (закон о смягчении наказаний за экономические преступления отчасти способен повысить шансы бизнесменов в конкуренции с бюрократией за перераспределение экономических ресурсов, вот непонятно только - зачем, собственно, необходимо их повышать?). Впрочем, в плане обретения взаимопонимания и даже взаимной и искренней любви бюрократии и бизнеса, оказывается, не все потеряно. Напротив! По мнению уже упомянутого В. Суркова, реинтеграция бюрократии и бизнеса неким чудесным образом вполне возможна на основе формирования спроса на инновации. Как говаривал в подобных случаях классик - легкость мысли необыкновенная!

В сложившейся системе общественных отношений экономический, а за ним, и социальный статус обеспечивается близостью к источнику рентно-сырьевых доходов, так что нижние этажи стратификационной пирамиды естественным образом отводятся т.н. бюджетникам, своеобразным «лишенцам» новейшего российского времени. Но среди бюджетников - педагоги, ученые, работники сферы культуры. То есть те, кто во всем цивилизованном мире всегда являлся (и является) интеллектуальным локомотивом модернизации. Будучи озабочены проблемами экономического выживания, постоянно обманываемые властями, найдут ли они силы и время, а главное - проявят ли желание участвовать в модернизационных проектах? Да и сама по себе сырьевая экономика в российском варианте способна ли быть восприимчивой хотя бы к инновациям, куда там какая-то модернизация? И еще один вопрос: а всеобщая бедность граждан России - это зло или благо для успеха модернизации? В настоящее время в России ВВП на душу населения в 2,5 раза ниже аналогичного ее показателя 1913 года. Это приблизительно шестидесятое место в мире. Производительность труда во всех секторах экономики при этом относительно невысока, тогда как норма эксплуатации работников превышает западный уровень в 3-5 раз. Попытки рабочих бороться за свои экономические права подавляются жесточайшими методами, включая криминально-уголовные. За прошедшее с начала перестройки время профессиональное качество рабочей силы катастрофически ухудшилось. В одном из нескончаемых телевизионных ток-шоу известный активист перестройки О. Попцов горестно сокрушался о том, что в России не осталось ни токарей, ни слесарей, ни инженеров, ни ученых. Так что некоторые трезво мыслящие экономисты-эксперты, учитывая факт необратимо-тотального разрушения российской промышленности, предпочитают вместо модернизации говорить о реиндустриализации. Спрашивается тогда, при чем же здесь все-таки модернизация?

О политических предпосылках модернизации. Некоторые политики, и не только оппозиционные, требуют политической модернизации как главного условия успешности ее проведения. Но т.н. «консервативная модернизация», провозглашенная политическим истеблишментом, политической модернизации не предполагает. «Единая Россия» («профсоюз бюрократов», по меткому выражению известного политика и государственного деятеля С. Миронова), не заинтересована в смене основных политических и социально-экономических трендов, не допускает даже попыток их коррекции. Но как учит история, ни один тренд зафиксировать нельзя, фиксации поддается только прибыль с него. Политическую и экономическую прибыль «партия власти» уже зафиксировала, но как и прежде полна желания, не особенно напрягаясь, получать ее и в дальнейшем, эксплуатируя все те же тренды. Не получится! Анализ показывает, что в условиях нарастающего экономического кризиса уже в недалеком будущем возможен резкий разворот существующих общественных трендов («пробой»), чреватый непредсказуемыми последствиями. И если к указанному трендовому «пробою» добавятся еще и неблагоприятные внешние факторы, последствия для политической стабильности в России могут оказаться непредсказуемыми. А таких факторов у России не мало, достаточно вспомнить хотя бы кавказские проблемы. Резонно потому задаться очевидным вопросом: а мыслимы ли в такой «песочнице» какие-либо «забавы» с модернизацией? Или все-таки попытаться задуматься для начала о реструктуризации политической сферы страны, с тем чтобы на этой основе снизить потенциал внутренних и внешних угроз до приемлемого уровня?

Правовые условия проведения модернизации характеризуются полной институциональной инверсией сферы обеспечения правового порядка. Монетократия как форма параллельной, не основанной на конституционных принципах, системы власти не оставляет для рядовых граждан реальных шансов на защиту гарантированных им прав и свобод. Нарушается, таким образом, важнейший общественный принцип - равенство всех граждан перед законом. В то же время, активная вовлеченность в процессы модернизации, которая представляет, по сути, разновидность риск-деятельности, требует дополнительной защиты правовых гарантий всех без исключения слоев населения. Налицо, таким образом, явное системное противоречие, устранение которого в условиях тотальной коррупции и разложения правоохранительных и судебных органов России не представляется реально возможным.

Социальная база модернизации отягощена беспрецедентным расслоением российского общества, чреватым социальным взрывом. На фоне усиливающихся тенденций превращения уже созданного де-факто корпоративного государства в государство полицейское, все меньше пространства остается неподотчетной властям социальной активности граждан. Гражданское общество, о котором так часто говорили либералы и демократы с богатой партийно-номенклатурной биографией, в России так и не состоялось. Вполне уместно возразить: ну и что? И в корпоративно-полицейском государстве возможна модернизация (имеется в виду, прежде всего, техническая модернизация), пример - нацистская Германия или сталинская Россия. Однако здесь существует принципиальная разница. Обе модернизации проводились на фоне гигантских по масштабу мобилизационных (прежде всего, политических) проектов, в которых модернизация как таковая была лишь одной из их составляющих. Сейчас таких мобилизационных мега-проектов нет, и они вряд ли предвидятся с учетом концепции «бархатной» модернизации, предложенной президентом. Не будет и былого энтузиазма в ее реализации, поскольку в основе прежних мобилизационных проектов лежала идеология эгалитаризма и развития социального творчества масс. Нынешняя «идеология» в России имеет совершенно иную природу. В ее основе - культ денег, а не творческого успеха. Свобода мысли и слова допускаются лишь в сферах, не затрагивающих интересы властвующей элиты, поэтому совсем не удивляет отсутствие сколь-нибудь заметной публичной дискуссии по поводу предполагаемой модернизации. Средства на ее проведение, скорее всего, будут разворованы российской клептократией (выражаясь политкорректно, использованы нецелевым образом). Именно в разворовывании выделенных на модернизацию государственных денежных средств и будет, скорее всего, состоять реальное участие российской элиты в модернизации, поскольку почти вся она сформировалась в условиях воплощения в жизнь антимодернизационного проекта 90-х и приобретенные ею в эти непростые («лихие») годы «деловые» и нравственные привычки всем давно и хорошо известны.

Вызывает немало вопросов также информационно-деловое пространство, формирующееся вокруг модернизационных затей правительства. В былые времена подобного рода начинания проходили тщательную, прежде всего, научную экспертизу, а затем обнародовались в виде скрупулезно задокументированных постановлений и планов. Тщательно подбирались исполнительские кадры. Сейчас же, слушая речи президента и его окружения о модернизации, невозможно сколь-нибудь внятно уяснить хотя бы постановку задачи, не говоря уж об алгоритмах ее решения. Удивляет и то обстоятельство, что в обсуждении проблем модернизации не слышны голоса ведущих академических ученых страны. Создается впечатление, что в предстоящей модернизации их участие властями и не предполагается. Характерный в этом отношении пример - принятие президентского решения о создании т.н. сколковской силиконовой долины (другие названия - технокультурополис, технопарк «Сколково», инновационный центр «Сколково», наукоград «Сколково, город Солнца» и пр.). Как известно, в России немало научно-исследовательских центров. Их создавали крупнейшие деятели советской науки (такие, например, как академик Лаврентьев). Кто же сейчас призван возглавить проект по созданию сколковского наукограда? Оказывается, В. Вексельберг, широко известный во всех мыслимых кругах, кроме научных. Выбор места строительства наукограда также вызывает, по меньшей мере, недоумение. Мировая практика показывает, что подобные «научно-технологические резервации» обычно строятся вблизи крупных научно-образовательных и академических центров. Но российские «модернизаторы» затевают строительство, что называется, в чистом поле. Правда, есть предположение («народ все знает!»), что это поле не такое уж и чистое, и что там уже располагаются элитные коттеджи некоторых высокопоставленных чиновников, которые, собственно, и лоббируют строительство «города будущего» именно в Сколково. Между тем, уже созданные наукограды хиреют из-за недостатка финансирования (так сказать, в порядке «перевоспитания» за не слишком восторженное отношение к политике властей в отношении российской науки, и не только к ней одной, чему пример недавняя история с Обнинском). А ведь именно в них сосредоточены самые образованные и подготовленные к реализации научно-технологического прорыва кадры. Закрадывается подозрение, что сколковский проект - либо очередной политический пиар властей (Нью-Васюки, потемкинские деревни), либо подходящий случай для «освоения» бюджетных средств в интересах, которые весьма далеки от идей научного и технологического прогресса. Назначь власти на проект ученого с мировым именем (например, Ж. Алферова) - будет поставлен крест любому т.н. нецелевому использованию выделенных государственных средств. В то время как упомянутого назначенца В. Вексельберга, учитывая его криминальные банковские аферы и вовлеченность в коррупционные скандалы, власти в своих интересах всегда могут держать «на коротком поводке».

Культурно-нравственный «антураж» модерни-зации напоминает театр абсурда, особенно, если принять во внимание, что изобретатели уже упомянутой ранее «консервативной модернизации» прочат на роль ее морального авторитета и главной опоры РПЦ. В разворачивающиеся процессы идейной пропаганды модернизации активно вовлекается телевидение, ответственное, по словам видного ученого С. Капицы, за катастрофическое падение культуры и нравственности в стране (на этот счет у С. Капицы есть и менее политкорректные высказывания). В телеэфир запускаются (под управлением телеведущих типа К. Собчак), многочисленные ток-шоу про модернизацию, которые своим нескончаемым и утомительным однообразием напоминают давно и хорошо знакомые всем «мыльные оперы». Светско-духовные отцы российского общества - например, профессиональные философы - пока что еще не дали смысловую картину провозглашенной модернизации, способную найти реальный отклик в массах. Одна из возможных тому причин - почти повсеместная, по мнению уже упомянутого выше профессора А. Дугина, утрата интереса к философии как таковой (действительно, откуда он возьмется, этот интерес, если в философской практике производство смыслов практически вытеснено манипулированием заимствованными метафорами).

Так что же это за слово - «модернизация»? Магическое заклинание, отворяющее для всех и каждого дорогу в научно-технологические райские кущи, или новый «мыльный пузырь» для очередной политической «мыльной оперы»? За плотной дымовой завесой бесшабашной болтовни перестройки, за сменившей ее сосредоточенно-угрюмой постперестроечной немотой определенные лица в определенных местах и, несомненно, с определенными целями успешно «распиливали» собственность и власть. Теперь, уже ставшая частной, российская собственность вроде бы «при деле», власть, как будто бы, также у тех, «у кого надо». И как бы сами собой и невзначай рождаются и во весь голос заявляют о себе два сакраментальных вопроса. Первый, и самый главный из них: а когда, наконец, «полная и окончательная модернизация», невзирая ни на что, в России все-таки победит, будет «как всегда» или еще того чудеснее? И второй, не менее существенный: а может ли в нынешней России что-либо быть «еще чудеснее» того, что уже есть?

Размещено на Allbest.ru