Современная Россия в зеркале западных представлений о гражданственности и экстремизме

Размещено на http://www.allbest.ru/

2

Современная Россия в зеркале западных представлений о гражданственности и экстремизме

Айвазян А.А.,

Ольховиков К.М.

Принципиальные основы представлений о гражданственности и экстремизме переплетаются в проблемном поле взаимности - невзаимности западных и российских политических акцентов. Россия попадает в «мертвую зону» западного политического понимания, в силу избыточной близости и раздражающе неустранимой конкурентности. Сюжеты гражданственности и экстремизма позволяют переоценить основные перспективы и риски политической социализации российской молодежи.

Ключевые слова: гражданственность, интеллигенция, молодежь, Политические представления, экстремизм.

гражданственность экстремизм политическая социализация молодежь

Мы хотим обратиться не к буквальным схождениям и расхождениям отечественной и западной политической мысли, но к принципиальным смысловым контекстам их соотнесения. Иначе говоря, рассмотреть возможности критической переоценки западных смысловых конструктов внутри российских политических представлений. Сюжеты гражданственности и экстремизма достаточно разноплановы, но тесно взаимосвязаны по своей злободневности. По своей сути, гражданственность идеологически «центрична», репрезентирует умеренность, соотнесенность и относительность сознания и поведения, а экстремизм идеологически «эксцентричен», радикален и репрезентирует абсолютность, догматичность и крайность сознания и поведения. Стилистически, гражданственность укоренена в историко-культурном контексте, а экстремизм - в актуально-нормативном. К тому же, экстремизм отмечен зловещими связями с политической социализацией молодежи. Но принципиальные основы представлений о гражданственности и экстремизме переплетаются в проблемном поле взаимности-невзаимности западных и российских политических акцентов.

Политический лексикон и исходные критерии цивилизованности, доминирующие в глобальном формате публичности, принадлежат западной традиции. Уникальные черты целого ряда социальных и культурных комплексов зачастую выглядят более чем странно в свете этих базисных представлений. При этом случай России имеет наиболее выраженную непредсказуемость, которая во многом обусловлена переплетением судеб Европы и России. В случае сопоставления Запада с несомненным Востоком, будь то Китай, Индия или даже мусульманский Восток, заведомо очевидны базисные контрасты, а обнаруживаемые совпадения непредсказуемых нюансов воспринимаются как чудесный симптом сближения и творческого союзничества (например, формула «Запад есть Запад, Восток есть Восток», принадлежащая Р. Киплингу). Таким образом, Россия попадает в «мертвую зону» западного политического понимания, в силу избыточной близости и раздражающе неустранимой конкурентности, обосновываемой всякий раз достаточно непредсказуемыми резонами.

Традиция западного интеллектуализма основана на социальном статусно-ролевом наборе гражданина. Тяжеловесная восточная сословность, иудейская теократическая идентичность, духовный радикализм ислама, а более всего - «грех» русской интеллигенции (примем эту нарицательную формулу «Вех») качественно несовместимы по своим смысловым установкам с установками западного политического понимания. При этом опять-таки именно русская конфигурация идейных расхождений с Западом наиболее болезненна, поскольку сочетает детальность взаимных претензий с тотальностью географических, конфессиональных, психологических соседств и различий. Иначе говоря, именно отношение Запада к России позволяет выдающимся западным интеллектуалам проговаривать собственное политическое бессознательное. В таком сценарии Россия не имеет никаких шансов оправдания средствами западной политической гражданственности в глазах западной элиты.

Однако несовпадение реалий и их оценок составляет не только проблему западного интеллектуализма, но в не меньшей степени порождает проблему современного российского политического самосознания. Европейский лексикон, помноженный на разницу дискурсивных практик, порождает болезненную рефлексивность суждений о судьбах России в современном мире. Будучи исторически и культурно взаимосвязанной с Западом, Россия не может решать собственные проблемы, не преодолевая всякий раз этой культурной пропасти внутри себя. Едкая несправедливость западных нападок на Россию нужна нам не для самобичевания, но для эффективного ответа на общечеловеческие вызовы, порожденные западной цивилизацией. Эти вызовы не нашли адекватного ответа в инструментах западной цивилизованности и культуры. Очевидно, разные способы, а также потенциальные ресурсы реагирования на эти проблемы непосредственно связаны с иным статусом культуры в российских цивилизационных процессах. Провалы и прорывы России лишь подчеркивают ее статус великой державы, великой культуры. Но культурное лидерство не так очевидно, не так массово и объективировано, как лидерство цивилизационное, принадлежащее до наших дней Западу.

Наибольшей отчетливостью в современных политических оценках обладают темы гражданина (свобода человека, его права, институционально гарантированные способы публичного действия) и экстремизма (бунт, сепаратизм, механизмы достижения публичной справедливости). На наш взгляд, между этими смысловыми сюжетами существует глубинная связь, которая не сводится лишь к генетическим обстоятельствам, но в значительной степени генерируется и поддерживается способами актуализации иногда совершенно конкретных событий, их оценок, взаимности-невзаимности ожиданий и контекстов. Индикатором проблем гражданского самосознания и его рисков в России стали процессы политической социализации молодежи.

I. Гражданин - ключевой смыслообраз европейской (в широком смысле) рациональной политической мифологии. Этот сюжет тематически наполняет базисные историософские и философские проблемы российской государственности, по преимуществу в преломлении широких интересов русской интеллигенции во все времена ее существования. Вопросы о русской ментальности, о версиях происхождения государства, о поисках виновных в разные периоды истории (кто виноват?), о путях развития России, и тому подобные - возникали всегда. Отвечали на них, обосновывали различные версии не только философы, но и писатели, художники, ученые. В этом тоже просматривается иной способ позиционирования российской интеллигентности на фоне западного интеллектуализма. Попытаемся раскрыть основные факторы, детерминирующие ход развития истории и специфику российской цивилизации, через их наполнение темой гражданственности.

Остановимся на геополитическом факторе (евроазиатская сущность государства), социоструктурном факторе (специфика российского общества), религиозном факторе (сущность православия).

Геополитический фактор. Со времен Киевской Руси (IX в.) до формирования российской цивилизации (по мнению Л. Гумилева - XIX в.) российское государство постепенно и экстенсивно расширялось в территориальных размерах и в этническом составе. Философ Филофей (ему принадлежит концепция: «Москва - третий Рим») одним из первых отмечал эту особенность в качестве «мессианской роли русского народа». И, очевидно, что в отличие от Римской империи, которая сформировалась в результате завоевательных походов, Россия расширялась за счет других геоэтнических территорий в результате освобождения их от других завоевателей.

Полиэтничность России - ключевая составляющая геополитического фактора. Способствует или тормозит формирование гражданственности, гражданского общества множественность этносов в одном государстве?

У каждого этноса свои традиции, свой менталитет, свой язык, своя культура. Но потребность сосуществования в одном государстве создает потребность надэтнической идеи. Именно таковыми можно считать в политической истории России государственно-гражданские конструкты «Москва - третий Рим», «Евразийство», «Славянофильство» и т.д. Это объединяющие все народы России (во главе с русским) национальные идеи, надэтнические, по своей сути, политические идеи. Россия представляет собой нацию, которая в разные периоды политической истории мобилизовалась именно под такие идеи.

Таким образом, геополитический фактор Восток-Запад, многонациональность, огромные географические размеры отражают уникальность российской цивилизации. Поэтому, изначально, Россия тяготеет к государственной гражданственности.

«Антигражданственностью» (с позиций геополитического фактора) можно считать доминирующие в российской истории радикальные политические процессы - крайность, напряженность политического поля: бунты, смуты, революции, которые сменялись тотальными режимами в разных формах. Эти моменты и определяют крайности, исторически проявляющиеся в политической культуре общества, ее поведенческий аспект - подданнически-патриархальный тип сменялся активистски-революционным типом.

У нас есть основания утверждать, что в российском обществе созревали «гражданские» слои, которые с определенного времени (примерно с ХIХ века) начали давать «плоды». С этой целью займемся анализом социоструктурного фактора. Основой «гражданского общества» (в западном смысловом контексте) является средний класс, появление которого в российском обществе современные ученые относят к ХVIII веку. Зачастую упоминают о заслугах Петра I как «создателя среднего класса нового типа», подразумевая интеллигенцию, офицерство, чиновничество, купеческо-предпринимательское сословие. Или такое утверждение: «В России ХVIII в. сложилось гражданское общество, членами которого были помещики, получившие право частной собственности на землю и прикрепленных к ней крестьян...» [1, с. 9]. Далее речь идет о дворянской революции, которая длилась весь ХVIII век и «...завершилась Указом о вольности дворянской Петра III и Жалованной грамотой Екатерины II, согласно которым дворянское гражданское общество получило независимость от государства и институционально закрепленные формы организации» [1, с. 9-10].

Полагаем, что вышеназванные утверждения о формировании среднего класса в России с ХVIII века весьма сомнительны. Во-первых, «дворянское гражданское общество» не могло быть полностью независимым от государства - абсолютной монархии. Во-вторых, нельзя говорить о гражданском обществе (как «части» всего общества) при крепостном праве в аграрной стране, где большую часть общества (около 80 %) составляло крестьянство. В этом плане уместна аналогия российского общества с древнегреческим обществом.

В социальной структуре полиса необходимо видеть не только гражданское общество (граждан), но и оставшееся большинство общества - рабов. Последними в российском обществе можно считать крепостных крестьян, хотя положение свободных крестьян было не лучше. То есть нельзя говорить о «цивильности» (от «civil» - гражданский) всего общества, если «цивильной» оказывается меньшая его часть. И хотя есть основание полагать, что с ХVIII века в России формируется средний слой, но говорить о «среднем классе», тем более о «гражданском обществе» (средний класс - еще не гражданское общество) в тот период, не совсем убедительно.

Предвосхищая возможную критику относительно дифференциации общества на «большинство» и «меньшинство», необходимо отметить, что «цивильность» - гражданственность как феномен Запада не есть абсолютная ценностная характеристика, а представляет собой онтологическое измерение российского общества с позиций общезападного «гражданского пространства». Здесь уместно говорить о «неодновременности» как «несовременности» отдельных обществ, переживающих процессы модернизации.

В российском варианте процессу модернизации подвергалось не все общество, а сообщество - средний слой, который, в свою очередь, дифференцируется. Средний слой представляли не только и не столько помещики, «третье сословие», - то есть те слои, которые обладали имущественным цензом. Средний слой в России представляла и интеллигенция. Ключевский писал: «Когда среди нас стало водворяться искусство чтения и письма, с ним вместе появились и книги, и вместе с книгами пришла к нам книжная мудрость... Тогда русский ум припал гладко к книгам... С тех пор разумным и понимающим человеком стал у нас считаться человек «книжный», т.е. обладающий научно-литературным образованием, и самою глубокою чертою в характере этого книжника стало смиренномудрие личное и национальное. Так народился первый достоверно известный по письменным памятникам тип русского интеллигента» [2, с. 300-301].

Именно интеллигенция (в более широком понимании этого слова) стала носителем «гражданственности» российского общества. Это была независимая (образовательный ценз)от государства про-западно ориентированная часть общества. Это был слой-гарант «гражданственности», который обеспечил окончательный поворот от традиционного - к политическому обществу как к парадигме «гражданственности государства». Но вместе с тем интеллигенция принесла с собой и многое из русского традиционного общества. К примеру, духовность- исконно российская черта, которая предположительно является одной из детерминант российской гражданственности.

Здесь мы подходим к третьему фактору - религиозному. «Правая вера» долгое время сдерживала формирование политического гражданского общества, если под одним из главных критериев последнего понимать процесс секуляризации. Католицизм, а позднее и протестантизм «растворились» в политическом поле Запада с Нового времени. Этому способствовали «жизненность», «практицизм» христианства, организационно укорененного в каноническом праве. Более того, религия на Западе становится социальным институтом, доминирующим в гражданском обществе, но не навязывающимся в конкуренты государству. Догматы православия, напротив, несли в себе духовно-аскетические черты. Общество оставалось традиционным. «Соборность» блокировала проявления индивидуализма. И хотя провиденциализм русского православия, Византийского наследия вносил в сознание интеллигенции потребность в рефлексии модернизационных процессов Запада, тем не менее до XVIII века Россия оставалась теократическим государством.

Можно согласиться с одним из современных политологов, который полагает, что «... чем заметнее, активнее и даже агрессивнее западный секуляризм, тем более замаскированным (до определенного момента) становится обмирщение русского общества и, одновременно, реакция на этот секуляризм. Нечто подобное происходит и в других восточнохристианских культурах» [3, с. 214].

Здесь хотелось бы вернуться к духовности, корни которой находятся в православии. Первоначальная, «аутентичная» духовность имела практический религиозный смысл. «Духовность» православного человека выражается в отречении от мирской жизни: верность Богу, религиозным обрядам, православному аскетизму; сострадание и соболезнование ближнему, покорность царю, посланнику Бога, доминирование Верынад Разумом. «Духовность» в светском понимании, где дух становится синонимом сознания, означает интеллектуальное совершенствование, развитие самосознания человека, многостороннюю образованность, т.е. доминирование разуманад верой.

В чем же проявляется духовность: в религиозной или светской сущности человека? Эмоциональную или рациональную составляющую она привносит во внутренний мир человека? Полагаем, что духовность, по своей сути, ориентирует на пренебрежение внешними условиями, материальным богатством, предполагает соучастие, содействие, общность. И если религиозная духовность - это общинность, коллективность, то светская духовность - это сообщность независимых (интеллектуально) личностей.

«Духовность» русского человека в XVI-XIX вв. не могла быть не связана с ее «гражданственностью». Надо полагать, что секуляризация (долгая и поздняя по сравнению с Западом) российского общества, его «гражданизация» (равно как и социализация, политизация) человека происходили с сохранением элементов православной духовности. Последняя причудливыми способами трансформировалась в светскую «духовность». Однако рационализация духовности, формирование светского российского человека не преодолели своей «первородной связи», сохранили черты (быть может, бессознательно архетипически) православной духовности.

Поэтому гражданственность российского человека, гражданственность российской интеллигенции, аристократии, меньшинства российского общества имела свои особенности в виде неприятия частной собственности, со-общности (вместо независимых личностей), равенства и вольности (в русском понимании свободы), доминирования морально-этических ценностей.

Итак, вышеназванные эмпирические факторы Российской цивилизации позволили выявить принципиальные по сравнению с Западом особенности и границы российской гражданственности. Эти факторы позволяют говорить о России как о самобытной, но общецивилизационной политической системе, где гражданственность человека определялась, наряду с западными ценностями, также и традиционно-архетипическими российскими императивами. Это двойственное онтологическое измерение человека в политическом пространстве отразилось в теоретических изысках российских мыслителей, вплоть до всеединства В.С. Соловьева как самого известного на Западе русского философа.

II. Экстремизм - нарицательный способ исключения субъекта из числа носителей рациональной политической цивилизованности. Тема экстремизма дает повод наиболее резким взаимным упрекам России и Запада, отравляет внутреннюю среду возможного диалогического понимания современной российской политической жизни.

Эта «печальная актуальность», к сожалению, не обнаруживает признаков угасания. Проводятся многочисленные исследования, конференции, семинары, дискуссии, касающиеся экстремизма в целом или различных его аспектов, в частности. Но, несмотря на публичный интерес к данной теме, целенаправленную политику государственных и муниципальных органов власти, усилия социальных институтов по профилактике и предотвращению данной социальной патологии, она не демонстрирует признаков угасания. Проблема усугубляется вопросами политической социализации молодежи в обществе, переживающем социетальную трансформацию. И именно молодежь максимально восприимчива к экстремистским настроениям и действиям.

Понятие extremism (от лат. extremus - крайний) - приверженность крайним взглядам и, в особенности, мерам. Понятию «экстремизм» ПАСЕ дала определение в 2003 году. Согласно этому определению, «экстремизм - это такая форма политическойдеятельности, которая прямо или косвенно отвергает принципы парламентской демократии». Из данного определения видно, что, во-первых, на международном уровне экстремизм понимается только в рамках политической деятельности (или действий), во-вторых, экстремизм - все то, что противоречит парламентской демократии. Если исходить только из политической природы экстремисткой деятельности, то, соответственно речь идет либо об ультраправых экстремистских проявлениях - фашистских или национал-социалистических, либо о леворадикальных действиях (или деятельности), что характеризуется классически анархистскими абсентеистическими проявлениями. Подобное понимание экстремизма редуцирует его сущность к юридическому рассмотрению этого разнопланового феномена. То есть экстремистскими называются те политические действия (или деятельность), которые находятся вне международного правового поля (западных политических представлений) и, соответственно, вне правового поля цивилизованных государств.

· насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации;

· публичное оправдание терроризма и иная террористическая деятельность;

· возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни;

· пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии;

· нарушение прав, свобод и законных интересов человека и гражданина в зависимости от его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии;

· воспрепятствование осуществлению гражданами их избирательных прав и права на участие в референдуме или нарушение тайны голосования, соединенные с насилием либо угрозой его применения;

· воспрепятствование законной деятельности государственных органов, органов местного самоуправления, избирательных комиссий, общественных и религиозных объединений или иных организаций, соединенное с насилием либо угрозой его применения;

· совершение преступлений по мотивам, указанным в пункте «е» части первой статьи 63 Уголовного кодекса Российской Федерации;

· пропаганда и публичное демонстрирование нацистской атрибутики или символики либо атрибутики или символики, сходных с нацистской атрибутикой или символикой до степени смешения;

· публичные призывы к осуществлению указанных деяний либо массовое распространение заведомо экстремистских материалов, а равно их изготовление или хранение в целях массового распространения;

· публичное заведомо ложное обвинение лица, занимающего государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации, в совершении им в период исполнения своих должностных обязанностей деяний, указанных в настоящей статье и являющихся преступлением;

· организация и подготовка указанных деяний, а также подстрекательство к их осуществлению;

· финансирование указанных деяний либо иное содействие в их организации, подготовке и осуществлении, в том числе путем предоставления учебной, полиграфической и материально-технической базы, телефонной и иных видов связи или оказания информационных услуг.

Тем самым экстремизм как политическое явление (хотя в своей сущности может быть и религиозным, и этническим, и социальным явлением) и в России регламентирован юридически. То есть «крайность» акта определяется его незаконностью. А носит ли этот акт политический, религиозный или социальный характер - это уже второй вопрос.

Но если мы говорим об основаниях данного явления, следует указать на его неразрывную связь с политической социализацией гражданина, с гражданской социализацией человека. А значит - необходимо исследовать истоки и основания экстремистских настроений, коренящихся в человеческой природе, понимая всю многоликость экстремизма как психологического феномена, который потенциально может привести к деструктивным действиям (или деятельности). Экстремизм - антропологическая изнанка гражданственности.

В этой связи можно предположить, что экстремистские настроения в сознании человека основаны на противопоставлении себя и другого (других) как своего и чужого, друга и врага. То есть любое противопоставление в сознании потенциально может формировать «крайнее» настроение (пока еще не действие или деятельность). На наш взгляд, превенция эффективна именно в отношении экстремистских настроений.

Рассмотрим основные причины (факторы) вышеуказанных дихотомических противопоставлений в сознании молодого человека.

Возрастные особенности молодежи. Проблема «отцов и детей» - проблема на все времена. Возрастающая актуальность этой проблемы связана с нашей новейшей историей, как и с нашим советским прошлым. Воспитание «отцов» (родителей нынешней молодежи) происходило в СССР, а воспитание и социализация современной молодежи - «детей» - пришлись на время «новой» России. Тем самым, противоречие между общественным сознанием «отцов» и общественным сознанием «детей» проявляется в ценностных ориентациях - в исходных мотивациях мировоззрения в целом. Мировоззренческие ориентации советского человека исходили из приоритета коллективных идеологически ангажированных ценностей. «Экономического человека» как такового не было, был «идеологический человек». Современная молодежь ориентирована на ценности «экономического человека», на принципы рыночной экономики, в которой молодежь «живет» - социализируется. Тем самым формируется противоречие между социализацией молодого человека в обществе и его воспитанием родителями, перестроившимися осознанно в новую реальность, но пребывающими, архетипически и стереотипически, в советском прошлом. Разновозрастные поколения выражают разные способы соотнесенности с западными политическими представлениями о гражданствености. И одним из отражений этой ситуации является постоянная «ценностно-ориентированная двойственность» в сознании молодого человека.

Сегодня по-иному действует и этнический фактор. Л.Н. Гумилев определял этнос как «коллектив, противопоставляющий себя другому коллективу». Именно противопоставление является основной сущностью этнического самосознания. Любой этнос формирует и культивирует различные ценности (мировоззренческие, стереотипические, культурные, поведения). Вся этническая культура формируется под знаменами противопоставления. Представитель этноса идентифицирует себя с этой культурой и противопоставляет себя представителю другой культуры. Основанием для противопоставления являются стереотипы, которые носят, в основном, негативный характер. Каждый этнос позиционирован в общественном сознании посредством определенных стереотипов. Это - самая «болевая точка» в полиэтничной стране. Перед представителями этнических меньшинств (в особенности в национальных республиках - субъектах РФ) возникает выбор - либо оставаться бикультурным, либо ассимилироваться в титульный - русский этнос, чтобы быть в среде представителей титульного этноса «своим». А в сознании этнически русского молодого человека также возникает вопрос по отношению к представителям других этносов: «Почему в моей стране разговаривают на другом языке, демонстративно ведут другой образ жизни и, самое главное, идентифицируют себя с моей страной или еще хуже - чувствуют себя «хозяевами жизни»?

Идея понимания России как «политической нации» (где этнический фактор - не приоритетный), которой придерживались российские либералы в 90-е годы, не прижилась и не приживется в нашей стране. На наш взгляд, генезис формирования российской государственности, процесс становления России как полиэтничного государства показывает другое «решение» этнического вопроса: несмотря на гетерогенный состав, в России приоритетным является русский этнос со своей мессианской ролью, где русская культура и русский язык сосуществуют с культурными мирами других этнических групп. Что, в свою очередь, возможно лишь при достаточно развитой государственной гражданственности - в противном случае мы имеем ситуацию, аналогичную постколониальной конфликтности этнических сознаний.

В не меньшей степени трансформировался и религиозный фактор, в ходе процессов клерикального ренессанса. Этот фактор является глубинным, исконным основанием для противопоставления своих и чужих ценностей. Любая религиозная конфессия - догматична и бескомпромиссна по своей сути. Любая конфессия предлагает свой вариант «единственно правильного мировоззрения» со своими ценностными установками, что не спасает религиозное сознание от внутренней напряженной борьбы за чистоту и аутентичность. Даже в рамках одной религии различные направления трактуют базисные ценностные установки по-своему. Например, сунниты и шииты в исламе, православие, католичество, протестантизм в христианстве и, наконец, старообрядцы и никониане, РПЦ в России и за рубежом. А последствием трансформации религии в этику поведения является формирование различных норм и ценностей, доминирующих в том или ином обществе, явно или скрыто, в виде архетипов сознания. Например, протестантская этика (которую достаточно подробно анализировал М. Вебер) со своей капиталистической ориентацией (одобрением частной собственности, благоприятной духу предпринимательства) резко отличается от православной этики - наиболее ортодоксальной в христианстве, содержащей в себе приоритет духовных ценностей и общинного существования. Носитель любой религиозной этики, так или иначе, противопоставляет себя (в основном бессознательно) носителю другой этики. При этом ситуация, описанная Вебером, касается четко очерченного религиозного образа жизни, а современная российская религиозность имеет явный диффузный характер, что сообщает ей нормативную непредсказуемость и статус потенциального ресурса острой конфликтности. Религиозные различия стали в современной России средством маскировки не-религиозной борьбы социальных групп. А отсутствие традиционных, узнаваемых демаркаций, включая иерархии, упрощает мобилизационное применение религиозных аргументов в обосновании экстремизма. Но экстремизм как таковой чаще основан не на подлинном религиозном фундаментализме, а на фундаментальных претензиях на религиозность, которая как никогда проблематична.

Даже географический фактор обретает новые смысловые конфигурации в современной России. «Географическая» природа противопоставлений основана на геополитических и административно-территориальных размерах малой Родины, места происхождения человека: мегаполис, маленький город, село. В рамках методологии различных научных теорий (Ф. Теннис, К. Юнг, О. Шпенглер) - в так называемом культуркритическом направлении, возникла идея о том, что географический размер и тип населенного пункта места рождения и проживания в детско-подростковом возрасте определяет особенности восприятия жизнедеятельности и ценностные установки. В этом смысле, элементы несовместимости между ценностными установками молодых людей, родившихся в мегаполисе и в маленьком городе, между подростками из деревни и маленького города неизбежны. Это достаточно серьезная проблема, требующая междисциплинарных исследований. В сознании молодого человека очерчиваются «рамки» жизнедеятельности со своими установками, ценностями, нормами поведения, образом жизни. В мегаполисе сосуществуют молодые люди с различными «географическими рамками» сознания, что создает устойчивую взаимную потребность выражения этих противопоставлений «своего» и «чужого» любыми возможными средствами. В этой «неодновременности» (термин Э. Блоха), в этих различных «мирах» сознания могут рождаться проблемы непонимания, психологические комплексы, которые могут перерасти в агрессивные, «крайние» настроения. Российская провинциальность, российские столичные комплексы, включая конкуренцию «вторых» и «третьих» «столиц», дают богатую пищу конкурентым позиционированиям социальных групп, включая группы молодежи.

Противопоставления могут иметь и физиологические основания. Именно в подростковый период начинаются сравнения: кто лучше, кто красивее. Наиболее остро переживаются физиологические недостатки, что также может являться темой агрессивности и проявления «крайнего» поведения. Инструментальный характер подобных различий взаимосвязан с их непредсказуемой ситуативностью. «Физиологический» экстремизм прозрачен в качестве инструмента, остается в сфере неосознаваемого агента иных эксцентричных смыслов, работает как катализатор среды социальных предпочтений. В целом, у нас отсутствует расовая дифференциация по образцам западного постколониализма. Зато процветает стихийное хулиганство, основанное на стереотипах внешности представителей «неместного» населения. Очевидно, лишь наличие развитых комплексов внутренних авто- и гетеро-стереотипов может компенсировать подобное «нелицеприятие» в некоторых группах российской молодежи. Их беда в том, что они не вполне граждане России и не вполне носители русской культуры, или иной этнической культуры. И не стоит приписывать пороки, связанные с отсутствием гражданственности и культурности, российскому политическому самосознанию как таковому.

Наиболее остро противопоставления проявляются на почве социального статуса родителей. Здесь играют роль и экономический, и профессиональный факторы. Молодые люди сравнивают себя и других, ранжируют престижность профессии родителей, появляется элемент подражания, элемент противопоставления. Очевидная нестабильность институциональной среды в современной России не позволяет вполне артикулировать стратификационные стереотипы, характерные как для Запада, так и для Востока. В целом более понятны стилевые инструменты, маркирующие ранги социального престижа по «советской инерции», однако эта уходящая реальность чудовищно трансформировалась в представлениях постсоветской молодежи и носит откровенно случайный характер. Тем больше напоминают черный юмор западнические выпады против дефицита юридической справедливости в России, скроенные по антисоветским образцам и слабо подправленные «притянутыми за уши» фантастическими карикатурами «царской империи». Но фундаментальное непризнание специфических черт российской молодежи не дает нам повода абсолютизировать тотальную идентичность молодежи в современных обществах. Главный позитивный признак российской молодежи связан с возможностью формирования государственной гражданственности, не имеющей аналогов на Западе.

Природа противопоставлений, безусловно, различна. С одной стороны, это интересно - все люди разные. Но, с другой стороны, эта «инаковость» наиболее остро, иногда драматично переживается именно в подростковом и молодежном возрасте. Формируются мировоззрение, ценностные установки, происходит сравнение с другими и противопоставление себя другим. Именно эти противопоставления могут являться основанием для экстремистских - «крайних» настроений. При этом проблема толерантности в России, а в особенности - в среде молодежи, отмечена печатью замаскированных различий, где наиболее проблематичным оказывается статус гражданственности. Поэтому «внешние» социальные призывы к толерантности совершенно не эффективны. Необходимо понимать и работать с «внутренней» природой - развивать психологическую способность человека уважать все чужое, не теряя своего. Ключевой фактор развития толерантности - баланс ценностных ориентаций человека и цивилизованности, культурной почвы и образованности, эмоциональности и рациональности, этничности и гражданственности. Именно этот баланс может быть препятствием для экстремистских настроений в сознании молодого человека. Такой баланс дает почву гражданскому самосознанию. Только человек, способный осознать свои чувства, настроения (взглянуть на себя со стороны), может их контролировать, может толерантно относиться ко всему чужому, не теряя себя. «Иное» и «чужое» можно и не понимать, но необходимо уважать и принимать как то, что сосуществует со «своим».

Таковы объективные факторы, способствующие избеганию рисков несформированной гражданственности в молодежной среде. Разумеется, этим не исчерпывается среда, вакантная для конструктивных политических представлений. Однако гражданственность как осознанная идея, отражающая смысловую среду политического становления личности, дает уникальный шанс и перспективу переоценки навязанных представлений о ресурсах российской политической культуры и цивилизованности. Соответственно, изнаночным контрагентом выступает чувственная идея экстремизма, отражающая политическую среду антропологического разрушения личности.

Современная Россия в очередной раз несет в себе уникальную возможность выражения ключевых политических смыслов гражданственности, составляющих шанс инструментального преодоления антропологических установок экстремизма. Эта задача затрагивает весь комплекс оснований политической социализации молодежи. Таковы фактические прагматические рамки категориального диалога России и Запада, интеллигентности и интеллектуализма. Интрига в том, что большинство сюжетов политического самосознания преодолимы не во внешнем диалоге, а в рефлексивной переоценке сталкивающихся установок. Понять другого можно, лишь поняв себя в отношении к этому другому и к самому себе. Российская гражданственность - это уникальная цивилизационная задача, разрешимая средствами российского культурного самосознания, это надежный антипод экстремизма. А экстремизм не уничтожим тотально, но управляем в качестве цивилизационной опасности, будучи смертелен в качестве нерешенной культурной проблемы.

Литература

1.Ленинизм и Россия [Текст] / Под. ред. А.В. Гай¬ды. Екатеринбург: ИФиП УрО РАН, 1995. - 121 с.

2.Ключевский В.О. Неопубликованные произведения [Текст]. М.: Политиздат, 1983. - 142 с.

3.Салмин А.М. Современная демократия: очер¬ки становления [Текст]. М.: РОССПЭН, 1997. - 405 с.

Bibliography

1.Leninism and Russia [Text] / Edited by А.V. Gaida. Ekaterinburg: RAS, Ural branch, 1995. - 121 p.

2.Klyuchevskyi V.О. Non-published works [Text]. М.: Politizdat, 1983. - 142 p.

3.Salmin А.М. Modern democracy: sketches on development [Text]. М.: ROSSPEN, 1997. - 405 p.

Размещено на Allbest.ru