Трансформация власти в процессе построения гражданского общества в России

Уровень структурных социально-экономических показателей демонстрирует особенности демократических транзитов и определенную специфику. Движение к демократизации не было результатом высокого уровня экономического развития, а реформы периода перестройки явились попыткой выхода из тупика стагнирующей экономики, архаичной хозяйственной стратегии экстенсивного развития, кризиса в социальной сфере. В России не было каких-либо зачатков рыночной экономики, это осложняло и осложняет ход трансформационных процессов. С точки зрения задач политической демократизации переход к рыночной экономике -- не самоцель, а средство для создания среднего класса в качестве массовой социальной базы демократии.

Анализ на уровне культурно-ценностных факторов показывает, что российский демократический транзит не был обусловлен массовым распространением ценностей и ориентаций, типичных для «гражданской культуры». Воспринимались лишь некоторые базовые элементы из системы демократических ценностей, хотя и обозначились тенденции к их закреплению. Дальнейшая демократизация общества способствовала продвижению к рынку, который создавал экономическую и социальную базу демократии. Стратеги успешных демократических транзитов, проводя последовательную политическую демократизацию, строили и закрепляли эффективные демократические институты, затем создавали систему социальных гарантий и посреднических институтов между государством и рынком. Последовательная политическая демократизация способствовала обеспечению массовой поддержки демократии в условиях тяжелых экономических реформ, так как создавалась социальная страховочная сетка, облегчавшая экономический переход.

Десятилетие посткоммунизма принесло политической науке полное разочарование. Критике подвергались теории, не сумевшие предсказать такой ход и убедительно описать его. Опыт первого десятилетия посткоммунизма не подтверждает основную часть господствующих в сфере анализа демократизации и демократии идей и парадигм. Прилагаются огромные усилия, чтобы спасти «пошатнувшиеся» парадигмы. С невероятной скоростью плодятся концепты, призванные приспособить их к российским реалиям: «прото- и квазидемократия», «остановленный транзит», «затянувшийся транзит», «гибридный режим». Категоричен в оценке этой ситуации Б. Г. Капустин, считающий «транзитологическую парадигму» воскрешением из мертвых теории модернизации, которая в свое время показала интеллектуальное банкротство [24].

Альтернативой транзитологической парадигмы он выдвигает «определенным образом истолкованный постмодернизм с присущими ему темами фрагментации и «плюрализма без консенсуса», краха «метаповествований», «отсутствия будущего» и невозможности «делать историю», «смерти субъекта» (в особенности политического), превращения в симулякры таких ключевых понятий и принципов политической жизни Нового времени, как «представительство», «легитимность», «верховенство права», «воля и власть народа», как, впрочем, и самой «политической жизни» и ее организующего начала -- «демократии» [25].

По нашему мнению, теории западного модернизма не прижились на российской почве, у российской транзитологии нет движения вперед. По мнению большинства исследователей, анализ ситуации в России происходит в рамках альтернативных и промежуточных форм политического развития при постоянном подчеркивании особого характера российской трансформации. Восьмидесятые годы оставили в наследие девяностым медленные темпы и упущенные возможности рыжковско-горбачевских реформ. Полный провал реформ их создатель и вдохновитель Е. Т. Гайдар объясняет страхом и историческим опытом, довлевшим над номенклатурой [7].

Россия вошла в социально-политический кризис, точкой отсчета которого стали реформы, проводившиеся командой Е. Т. Гайдара, А. Б. Чубайса. Он развивался и приобретал системный характер. Углублялись противоречия между сторонниками и противниками проводимых в России реформ и в лагере оппозиции, между законодательной, исполнительной и судебной властью, между центром и регионами.

Национальной трагедией для страны и ее народа стала политика псевдореформ. «За период с 1992 по 1997 гг. произошло падение ВВП на 50 % (ныне он составляет 10 % американского), промышленной продукции -- на 55 %, жизненного уровня населения -- на 60 %, капиталовложений -- на 50-60 %. На Запад беспрепятственно, без всякого противодействия со стороны властей перекачано 300 млрд. долларов в основном награбленного капитала» [41]. Страну из-за нищенской зарплаты и бедности покинуло около 200 тыс. ученых и специалистов. Произошла деградация науки, среднего и высшего образования, здравоохранения, культуры, вооруженных сил. Россия была откинута в разряд развивающихся стран. Кардинальные кадровые перестановки 1998 г. не решили проблему. Для того, чтобы остановить кризис, необходимо было проявить политическую волю.

Ко времени избрания В. В. Путина Президентом России ситуация в стране изменилась в силу ряда внутренних и внешних факторов. Революционный период ломки старой системы и приватизации государственной собственности в основном завершился. На этом этапе произошло беспрецедентное для мирного развития страны ухудшение всех социально-экономических показателей. На повестку дня встал вопрос о легитимации и сохранении полученной далеко не всегда законным и этически оправданным путем огромной частной собственности, защите ее от претендентов на новое перераспределение. В. В. Путин столкнулся с вечной проблемой российских «реформ сверху» в процессе так называемой догоняющей, запаздывающей, ускоренной модернизации, когда реформатор имеет дело со слабо структурированным и политически апатичным обществом (отсутствие гражданского общества) в ситуации системного кризиса страны. Эту проблему предшественники В. В. Путина, начиная с И. Грозного и Петра I, решали путем поиска опоры в «государевых людях» и проведения жесткой политики «закручивания гаек». Поэтому неудивительно, что агентом путинских преобразований стало выстраивание вертикали власти. Нынешний процесс постсоветских преобразований можно считать вполне закономерным явлением.

Однако появились существенные признаки того, что потенциал политических реформ исчерпывается. Внутри российских элит возникают напряжения, связанные с узким коридором возможностей для развития, которые предлагает созданная конфигурация властных и внутриэлитных отношений. Консолидация элит, выполнив частную историческую задачу, превратилась в фактор, препятствующий дальнейшему модернизационному развитию. Как показали социологические исследования М.Н. Афанасьева, в период президентства Д.А. Медведева «…российские элиты разделяют программный тезис президента Д.А. Медведева о том, что «свобода лучше несвободы» и готовы принять его за идейную основу национальной консолидации, однако российским элитным группам не хватает субъектности, т. е. способности к коллективным действиям и воли к определению государственной политики [3]. Данная констатация, как полагаем, означала, что предстоял новый виток переформатирования внутриэлитных отношений и взаимодействий между властью и элитами, в рамках которого федеральная власть была вынуждена вернуть региональным элитам часть утраченных властных позиций и согласиться с усилением их субъектной роли. Если, конечно, будет делать серьезную ставку на модернизацию страны.

На современном этапе гражданская общественность находится в конфронтации с государством. Конфронтация как столкновение интересов государства и гражданской общественности вызвана отсутствием нормативного закрепления способов обеспечения прав и свобод и способов контроля за их соблюдением. Поэтому консолидация общественности на современном этапе реализуется через гражданскую активность, имеющую протестный характер. Политический протест -- это «сознательное невыполнение правил, установленных политическим режимом» или разновидность «неконвенционального действия», то есть действия, не соответствующего законным и традиционным нормам режима» [31].

По мнению О.Ю. Гаранина, необходимо различать способ и форму организации протестных акций. Если способ организации протестных акций -- это вид коммуникации, то форма -- вид социального действия. Форма протестной активности гражданской общественности характеризуется «интенсивностью и заданными свойствами в коммуникативном пространстве» [10].

Здесь можно выделить несколько оснований протестной гражданской активности общественности в России. Во-первых, она связана с поиском новых принципов социального порядка как идеальных представлений о справедливом обществе, признаваемом широкими слоями населения. Во-вторых, жесткое идеологическое противостояние политической элиты, бизнеса и гражданской общественности вызвано несовместимостью традиций и истории России, с одной стороны, и модернизационного проекта с новой институциональной структурой -- с другой.

В современной России протестная гражданская активность общественности реализуется в пассивной и активной формах. Примерами пассивной гражданской активности является развешивание плакатов, раздача листовок и буклетов, то есть акции, не нарушающие общественного порядка. Активные акции протеста гражданской общественности направлены на критику и изменение норм социального порядка. К активным формам массовых акций протеста относятся манифестации, демонстрации, митинги, эффективность которых зависит от количества участников. Если пассивные акции протестной активности гражданской общественности демонстрируют ее отношение группы к определенной социальной проблеме или явлению общественной жизни, то целью активных форм протестных акций является достижение конкретных результатов в виде выполнения заявленных требований.

Важную роль в процессе консолидации гражданской общественности в России играет поведение людей как субъектов, способных принимать решение в контексте своего опыта и его интерпретации. По мнению М.М. Ховарда, низкая гражданская активность в посткоммунистической России связана с прошлым опытом участия граждан в организациях, который содержит «следы недоверия» ко всем формальным организациям. Кроме того, разочарование современными демократическими и политическими реформами отталкивает многих граждан от участия в публичной сфере [56]

Протестная активность гражданской общественности в России имеет свои особенности. В своем генезисе она проходит следующие этапы: стихийная реакция на проблемную ситуацию; реактивное подключение к протесту политических движений или партий; начало институционализации; компромиссное разрешение проблемной ситуации; деинституционация протестной активности гражданской общественности. Политический контекст не благоприятствует протестной активности гражданской общественности, поскольку политические институты не расположены реагировать конструктивным образом на действия протестного характера. Политические партий как политические субъекты не рассматривают социальную активность в качестве значимого ресурса для себя и своей политической деятельности. Поэтому активизация протестных действий гражданской общественности не приводит к изменениям в политической структуре общества. Однако исследования новых форм социальной активности гражданской общественности показывают, что акции протеста, начинавшиеся спонтанно, привели к появлению новых субъектов реального социального действия.

С нашей точки зрения, сегодня с большим упорством осуществляется попытка соединить, отождествить, с одной стороны, элиту и государство, а с другой стороны, элиту и партию. Социальная и политическая организация элиты мыслится через организацию и деятельность «Единой России». Политическая элита провинции (еще более слабо структурированная) отождествляется с административной элитой, стремящейся к организации при помощи своих экономических и политических ресурсов.

Мы выделяем три этапа политической консолидации современного российского социума: консолидацию-адаптацию, консолидацию-идентификацию и консолидацию- трансформацию. Пока, видимо, можно вести речь о достижении консолидации-адаптации, связанной с массовым осознанием невозможности реставрации прежней социальной системы. Общество как бы смирилось с этой мыслью, ментально определилось, адаптировалось, но явно не смирилось с тем уровнем и качеством жизни, которые ему предложены. Мы бы такую адаптацию-консолидацию назвали более или менее нейтрально -- негативно-позитивной. Позитивно то, что нынешнему социальному и политическому курсу в глобальном плане и с точки зрения психологического состояния общества нет альтернативы. Произошел глобальный психологический перелом в общественном сознании в пользу рыночных и информационных социальных технологий.

Негативным является то, что новая социальная и экономическая политика сопровождается ухудшением материального положения населения. Политическая консолидация накладывается на социальную структуру переходного, маргинального, кризисного типа. Вектор общественного развития в достаточной степени не определился, не устоялись политические механизмы и институты консолидации.

Идентификация следует за адаптацией. Она представляет собой более сложную модель консолидации и целостности общества. В этих условиях индивиды и субъекты не просто приспосабливаются к новым реалиям, но отождествляют себя с ними, считают их социально ценными и общественно значимыми для себя. Однако на данном уровне процесс консолидации приобретает более многомерное проявление.

Идентификация может принимать негативное содержание, то есть от противного, путем отталкивания одних субъектов от других субъектов. Социальное взаимодействие приобретает более сложный и противоречивый характер и интегрировано в систему переходного, кризисного состояния общества. Кризис в социально-политическом отношении есть преобладание негативной идентификации над позитивной идентификацией. Глубина кризиса определяется степенью этого преобладания. По мере ее нарастания процессы политической дифференциации в тенденции переходят в процессы дезинтеграции. В любом случае идентификация с большими социальными общностями у россиян нестабильна, и особенно незначительны политические идентичности, которые носят неустойчивый, лабильный характер.

Трансформация представляет собой наиболее сложный момент консолидации. Это ситуация, в которой коренным образом изменяется природа субъектов консолидации. Пример тому -- судьба бывшей советской интеллигенции как традиционного среднего слоя, которая частью перешла в элиту, частью маргинализировалась и частью сохранила прежние, традиционные для себя качества, но воспроизводимые в рамках новых социально-экономических и политических обстоятельств. Под явления трансформации попали «новые бедные», новые средние слои, аналога которым не было в прежнем советском обществе. Отдельный пример представляет собой так называемая административная элита, хотя и близкая по внешней форме к прежней номенклатуре, но весьма отличная от нее по содержанию. Однако этот процесс еще не завершен и находится в начальной стадии.

В условиях трансформации политическая консолидация общества приобретает более сложный и запутанный характер, поскольку и кризис и переход в новое качество достигают определенных пороговых величин. Особенно это заметно, когда нет какой-то альтернативности, множественности моделей выхода из кризиса, когда его практически невозможно преодолеть исключительно путем консолидации общества. Все отмеченные уровни политической консолидации проявляются не в изолированном виде, а вместе и в определенной степени дополняют друг друга, поскольку по отдельности присущи социальной структуре общества. Они могут в зависимости от своего качества и ситуации воспроизводить и явления консолидации, и качества дезинтеграции.

В 2011 г. в политическое пространство России был внедрен инновационный политический проект, получивший название «Общероссийский народный фронт» (далее -- ОНФ). Как стало ясно из дальнейших заявлений В.В. Путина, возглавившего проект ОНФ, необходимость создания нового объединения обусловливалась потребностью в консолидации более широких слоев избирателей вокруг политической платформы «партии власти».

Предполагалось, что в состав ОНФ войдут люди, согласные с программой власти, вне зависимости от их идеологических предпочтений и партийной принадлежности: «такая форма объединения усилий всех политических сил применяется в разных странах и разными политическими силами -- и левыми, и правыми, и патриотическими, -- это инструмент объединения близких по духу политических сил.

В декларации о создании ОНФ подчеркивается, что основная задача Общероссийского Народного Фронта заключается в том, чтобы «открыть дорогу новым идеям, привлечь гражданское общество (молодежные, женские, ветеранские организации, деловые круги, профессиональные союзы и объединения), всех неравнодушных людей к решению важнейших вопросов развития страны, сделать так, чтобы профессиональный, творческий потенциал граждан, их общественная инициатива были востребованы». То есть, ОНФ представляется крайне демократическим общественно-политическим объединением, инновационность которого заключается, прежде всего, в его надпартийном характере, открывающем широкие возможности для беспартийных представителей общественности и гражданских активистов. Это отличает ОНФ от предыдущих проектов власти по созданию своей политической опоры, поскольку и НДР, и ОВР, и «Единство», и ЕР представляли собой все же номенклатурные организации, для широкой общественности закрытые. Однако, в декларируемой демократичности народного фронта и коренится одна из его ключевых загадок. Власть прекрасно осознает, что «Единая Россия» теряет поддержку и симпатии населения, создание же нового проекта по типу и подобию предыдущих «партий власти», представляется достаточно бессмысленным, о чем свидетельствует опыт «Справедливой России», «Родины» и других организаций, которые на определенном этапе их существования могли бы выступать в качестве дублеров «Единой России». Соответственно, необходим новый проект, отличающийся от ЕР не только названием, но и характером организационной структуры, принципов комплектования, направленностью деятельности.

С помощью ОНФ власть рассчитывает, во-первых, получить поддержку большего количества избирателей, чем то, которое могло бы проголосовать на выборах за «Единую Россию», значительно утратившую свою популярность в последние годы. Во-вторых, ОНФ необходим для более активного вовлечения гражданских масс в общественно-политическую деятельность, которое не представляется возможным в рамках партийной структуры с фиксированным членством (конкретно -- партии «Единая Россия»). Наконец, ОНФ создает в общественном сознании иллюзию всенародной поддержки власти, поскольку в новую организацию в массовом порядке принимаются общественные объединения самой разной, в том числе и абсолютно неполитической, направленности, а также рядовые граждане в индивидуальном порядке (при этом подчеркивается, что членом ОНФ может стать любой гражданин РФ, включая «лицо без определенного места жительства» или заключенного мест лишения свободы).

Фактически, посредством создания ОНФ власть попыталась сгладить нарастающее в обществе недовольство окончательным перекрытием социальных лифтов и возможностей для не входящих в состав ЕР или других крупных партий граждан принимать участие в политической жизни российского государства. Предполагается, что в рамках ОНФ в органы законодательной власти могут избираться и беспартийные граждане, что, несмотря на естественную подконтрольность выдвижения кандидатов власти, представляет собой значительный шаг в направлении демократизации российской политической системы. ОНФ становится выразителем интересов целого ряда социальных групп российского населения, представленных в вошедших в его состав организациях и объединениях, причем в рамках ОНФ пересекающиеся интересы различных групп могут свестись к компромиссным вариантам.

С другой стороны, создание ОНФ в результате вхождения в него целого ряда сугубо неполитических организаций ставит неизбежный вопрос, все ли участники последних согласны с их вхождением в состав фронта: так, маловероятно, чтобы в Союзе ветеранов Афганистана или иных подобных объединениях все без исключения члены были сторонниками политического курса существующей власти, готовыми входить в состав поддерживающих ее общественно-политических объединений. Попытка же включения в состав ОНФ объединений, среди участников которых далеко не все согласны с данным решением, может восприниматься как новая форма манипуляции гражданами без их ведома и согласия, что сложно назвать демократическим методом строительства политической организации.

В то же время, создание ОНФ влечет за собой возможность «департизации» российского парламента: значительную часть депутатского корпуса, прошедшую в Госдуму по спискам фронта, могут составить беспартийные граждане, что, с одной стороны, является свидетельством укрепления гражданского общества с развитой системой представительства интересов различных групп населения в законодательных органах, но с другой стороны значительно усложняет положение существующих в стране политических партий. Возникает опасность дальнейшей монополизации законодательной власти сторонниками «партии власти», которые теперь получили возможность выступать и в амплуа беспартийных активистов общественных объединений, представляющих в Государственной Думе РФ интересы последних. К тому же, вероятно, что люди, настроенные оппозиционно или хотя бы скептически по отношению к политическому курсу правящей в России элиты не смогут получить представительство в законодательных органах даже в случае своего вступления в ряды фронта.

Оппозиционные политические партии обеспокоены и вопросом о возможном финансировании ОНФ за счет государственных средств, на что с лета 2011 г. обращают внимание оппоненты «Единой России» и ОНФ как из числа коммунистов, так и из числа представителей либеральной оппозиции.

Проект ОНФ является инновационным и в том смысле, что прежде российская власть не предпринимала попыток объединения поддерживающих ее общественно-политических организаций в рамках единой структуры. Даже в периоды предвыборных кампаний в Государственную Думу РФ, выборов Президента РФ не формировались структуры, подобные современному Народному Фронту. Между тем, оппозиция, в особенности прокоммунистическая, неоднократно предпринимала попытки подобного объединения, наиболее известной из которых является создание НПСР -- Народно-патриотического союза России, включившего под эгидой КПРФ целый ряд менее многочисленных партий и общественных организаций коммунистического и национал-патриотического толка. Но проект НПСР оказался неэффективным как в силу внутренних разногласий, так и в силу отсутствия целесообразности его существования: входившие в состав НПСР участники и без его существования на выборах поддерживали КПРФ или выдвинутые партией кандидатуры.

С ОНФ ситуация несколько иная -- понимая, что в обществе растет недовольство политикой «Единой России», которая ассоциируется с коррупцией, бюрократизмом, принятием непопулярных законов, власть стремится несколько дистанцироваться от собственного партийного проекта, создав надпартийное объединение. Формирование ОНФ призвано подтвердить и провозглашаемый властью курс на демократизацию страны, развитие институтов гражданского общества и повышение уровня гражданской активности населения. В этом плане ОНФ свидетельствует о готовности власти к диалогу с рядовым избирателем, минуя многочисленных посредников в лице партийных структур «Единой России», депутатского корпуса и т.д. Тем более, что в ОНФ влился целый ряд общественных объединений, располагающих собственными организационными структурами и возможностью коммуникации с гражданами и влияния на мнение и политическое поведение последних (к примеру, Федерация Независимых Профсоюзов России -- ФНПР).

По мнению депутата В. Язева, создание ОНФ знаменует собой внедрение в российское политическое поле понятия «народная власть», противостоящее понятию «народная оппозиция». Этим подчеркивается, что власть в стране не носит «антинародный», как ее характеризует оппозиция, характер, что и подтверждается созданием фронта с разнообразными механизмами интеграции гражданских инициатив и отдельных граждан в политическую жизнь страны, в процесс принятия политических решений. «Инициатива Путина о создании Народного фронта потому решительно и поменяла политический ландшафт России, -- подчеркивает В. Язев, -- потому что создала новый политический феномен -- «народная власть», в отличие от попыток оппозиции быть «народной оппозицией». Это своего рода ответ критикам, мол, в России строится государственный капитализм, антинародный по сути. «Народный фронт» на деле показывает, какие механизмы и институции буду действовать в России для обеспечения народности власти» [60].

Очевидно, что одной из задач фронта в условиях сложной социально-экономической ситуации в современной России является консолидация различных категорий населения для поддержки существующей власти и ее политического и экономического курса. Предполагается, что фронт должен объединить россиян вне зависимости от принадлежности к тем или иным социальным группам, не допустить дифференцирования российских граждан в политическом плане на основании их социальной дифференциации, поскольку последнее несет в себе колоссальную опасность для власти -- большинство населения страны находится в далеко не лучшем материальном положении и если не задумываться о том, как обеспечить сохранение и укрепление позиций в самых разных категориях населения, то «Единая Россия» рискует потерять голоса избирателей вне зависимости от использования административного ресурса.

Перспективность Общероссийского Народного Фронта как видной инновации в области партийного строительства была оценена по достоинству исследователями вслед за тем, как к созданию схожей по смыслу структуры -- «Народного ополчения», приступила крупнейшая в стране оппозиционная Коммунистическая партия Российской Федерации. Вместе с тем, П. Данилин, к примеру, назвал действия КПРФ не иначе как плагиатом оригинальной инновации «Единой России». А.Зудин подчеркнул опасность самого создания ОНФ для КПРФ, обратив внимание на тот факт, что около четверти сторонников КПРФ позитивно оценили идею создания Общероссийского Народного Фронта, хотя она была выдвинута политическими оппонентами компартии. Политолог Д. Орлов высказал сомнение в том, что с помощью создания Народного ополчения коммунистам удастся сплотить своих сторонников и, тем более, привлечь новых [27].

Мы можем отметить, что идея создания ОНФ -- одна из составляющих общей направленности курса современной российской власти на сокращение дистанции между государством и гражданами посредством развития таких институтов как общественные палаты, электронное правительство и т.д. С помощью эти политических инноваций власть надеется привлечь к участию в политике ту часть населения, которая обладает высоким потенциалом гражданской активности, но скептически относится к традиционным политическим проектам по подобию партии «Единая Россия» и т.п. Прежде всего, речь идет о молодежи, интеллигенции, представителях малого бизнеса.

Создание в 2011 г. Общероссийского Народного Фронта (ОНФ) является первым шагом в направлении инноватизации партийного строительства в современной России. В рамках структуры ОНФ предприняты попытки решения всех ключевых проблем, стоящих перед современными российскими партиями -- расширения участия рядовых граждан и социальных инициатив в политическом процессе; повышения значимости информационных технологий в установлении диалога между властью и обществом, гражданами и политической партией; дебюрократизации организационных структур политической организации; плюрализации мнений в рамках единой общественно-политической структуры; консолидации граждан, вне зависимости от их политических взглядов, вокруг фигуры национального политического лидера. Как мегаполитический проект, Общероссийский Народный Фронт имеет значительно большие перспективы, чем традиционные политические партии.

Плюрализм интересов и ценностных установок, характерный для гражданского общества, затрудняет достижение гражданского согласия. На практике основания такого согласия часто ищут в символических формах (например, пересматривая государственную символику) или в общих ценностях (например, стимулируя поиски объединяющей национальной идеи). При этом часто упускается из виду еще одна возможность, о которой могут и должны напоминать философы. Это обращение к разуму, рациональным основаниям кооперативного поведения, напоминание о том, что быть рациональным не только должно, но и выгодно. И выгодно, прежде всего, для реализации таких проектов и целей, которые могут быть достигнуты только совместными усилиями, на основе сотрудничества и, что очень важно, взаимного доверия.

Этих целей недостаточно добиться чисто процедурным путем, посредством рационального устройства общественных институтов, например, оптимальной системы сдержек и противовесов. Во многих классических либеральных концепциях дело представлялось таким образом, что одни только политические или экономические механизмы способны предотвратить злоупотребление частными интересами. И. Кант, например, как и многие классические либералы, полагал, что общественное устройство не может создаваться в расчете на ангелов, поэтому нужно, чтобы жизнь людей была организована таким образом, чтобы «…несмотря на столкновение их личных устремлений, последние настолько парализовали друг друга, чтобы в публичном поведении людей результат был таким, как если бы они не имели подобных злых устремлений» [23]. Однако расчет на одни только институциональные решения оказался нереалистичным.

Представляется, что на проблематику гражданского согласия вполне может быть распространена аргументация, которая используется при обсуждении парадоксов коллективной рациональности. Основные парадоксы такого рода известны из теории игр. Такие «игры» как «дилемма заключенного» демонстрируют, что достижение оптимального результата возможно лишь на основе рационального согласия, основанного на доверии к партнеру. Поскольку эти игры представляют собой описание взаимодействия нескольких участников, имеющих противоположные, часто конфликтующие интересы, то механизмы достижения согласия безусловно представляют интерес и для анализа более общих случаев социального взаимодействия. Эти модели демонстрируют, что достижение общих целей невозможно без существенного пересмотра представлений об инструментальной рациональности.

Кроме того, представления о рациональности не могут и не должны сводиться лишь к инструментальной рациональности, то есть одному только поиску наиболее эффективных средств для достижения поставленных целей. Необходимо говорить и о рациональности самих целей, а также рациональности эпистемического поведения человека. Такое расширение представлений о рациональности тесно связано с изменением представлений о сути современной демократии. Если раньше демократия часто рассматривалась как некоторый аналог рынка, на котором действовали постулаты экономической рациональности, то сейчас все чаще обсуждается другая модель -- «демократия как форум» [62]. А в этой модели рациональным будет такое поведение, в ходе которого люди пытаются убедить друг друга в правильности того или иного решения. Достижение гражданского согласия в современном обществе, таким образом, возможно лишь на основе рационального консенсуса -- то есть поиска оптимальных принципов сотрудничества с учетом признания коллективного характера этого предприятия и необходимости понимания и признания интересов, целей, ценностей и обоснованных притязаний других людей.

В условиях транзитивных обществ с их неотлаженностью механизма согласования интересов и недостаточной структурно-функциональной дифференцированностью самого социума преждевременно говорить о теоретически завершенных моделях ведущих политических субъектов. Это напрямую относится и к меняющейся политической системе Российской Федерации, находящейся в организованном переходном периоде, состояние которой отражается на жизнедеятельности ключевого для страны института политического лидерства.

При этом данный институт не столько находится в общем для страны межстадиальном (модернизационном) движении, сколько пытается постоянно и целенаправленно влиять на него посредством собственных трендов, культурных и идейных предпочтений, ценностей, определения стратегических приоритетов развития, связанных с управленческим статусом и способностью принимать властные решения. Ибо именно в процессе влияния актуализируется ресурсный потенциал лидеров, раскрывающий степень их дееспособности в политике, а также уровень обладания и контроля за властью, которые являются продуктом политической самоорганизации акторов и общества.

Однако ограничение своих исследовательских задач описанием процессов и технологий политического лидерства лишь в практической политике означает повторение ошибок концепций ряда авторов рубежа XX--XXI вв., по-разному дистанцировавшихся от характера социальной структуры и базовых отношений ее определяющих. Поэтому при рассмотрении нашего подхода к анализу феномена политического лидерства как института власти в контексте усложняющихся процессов модернизации России мы, с одной стороны, присоединяемся к критике изъянов капиталистической экономики РФ (В. М. Полтерович, В. В. Радаев, JI. М. Тимофеев, А. А. Яковлев), с другой -- рационально используем вклад сторонников структурно-функционального метода в понимание политической модернизации стран «второй волны» индустриального развития применительно к текущему ее этапу в них, венчаемому темой «Стратегия развития».

Стратегия развития -- это скорее средне-, чем долгосрочная политика, нацеленная на повышение жизнеспособности транзитивных обществ, адаптацию их экономических и политических структур к необходимости многостороннего взаимодействия внутри и снаружи с (пост)индустриальными государствами в условиях глобализации. Такая политика имеет значительную теоретическую и научно-прикладную базу исследований модернизации и политико-экономических отношений в целом и меньший по объему (качеству) задел относительно политики модернизации в конкретных странах, например, в современной России.

В связи с этим определением (критерием) параметры модернизации, как и шкала оценки ее успешности, могут формироваться по отношению к тем странам, которые приняты за модернизационный паттерн. В случае с Россией модернизация -- это среднесрочный проект, связанный с тенденциями развития корпоративного капитализма, социального государства, риторикой и практикой общества модерна. Вместе с рецидивами кризисных явлений в мировой экономике и политике это актуализирует проблемы развития не только отечественной политико-экономической системы, но и присущих ей отношений власти, управления, руководства.

Особого обращения в концептуальном, политико-теоретическом и практическом контексте заслуживают некоторые моменты: отношения «общество -- бизнес -- власть» в своем взаимовлиянии на уклад жизни в РФ; отношения в триаде «личность -- культура -- общество», связанные с вызовами и требованиями к человеческому социуму (сохранение разнообразие мира, организация относительно гармоничного сосуществования человека и природы, личности и власти). Все эти элементы в практике развития имеют неограниченный спектр пересечений, связанных с непрерывно становящейся и утверждающейся множественностью.

Индивидуальное политическое лидерство как неотъемлемая организационная грань властных вертикалей и мощный субъективный источник политического процесса всегда привлекало к себе внимание исследователей. Особенно значима роль политических лидеров в переходные периоды, когда ослабевают механизмы государственно-политического регулирования. В этих условиях лидерство является звеном, укрепление которого на всех «этажах» политической системы служит важным фактором сохранения целостности общества, легитимности режима правления [21].

Двадцатилетний постсоветский опыт подтверждает социальный характер выделенных процессов. Сейчас темп социальной жизни политического лидерства ускорился. Это значительно изменило его философию, психологию, деятельность. Отсюда понятно, что исследование природы и характера выполнения функций политическими лидерами, описание механизмов их отбора и восхождения, типологизация их психологических, статусных, социокультурных и иных черт, обусловливающих конструирование ими картины мира и места в нем, представляют собой качественно определенный процесс для политической науки.

Их особенностью в современной России является то, что менталитет и поведение принадлежащих к так называемому «креативному классу» граждан не уравновешивают крайности социально-политических противоречий между бедными и богатыми слоями населения. Уязвимое место самоорганизующегося гражданского общества и части власти заключается в том, что, став персонально состоятельными, они не убеждают основную массу людей, что существующие различия в собственности, престиже и возможностях являются временными и нивелируются в ходе преобразований. Проблемы лидерства носят здесь достаточно острый характер.

Усиливает всплеск политических конфликтов и борьба лиц за ведущую роль в рядах внесистемной оппозиции, разнящихся не по глубине перемен, а по уровню амбиций, и не всегда адекватное по той же причине стремление действующих, особенно партийных, думских руководителей удержать «завоеванные» позиции. Политическое лидерство сегодня развивается в условиях окрепшего государства, проводящего структурные реформы, и потому политические требования, действия отмеченных группировок не подрывают стабильности существующего строя, смена парламента и правительства происходит в срок и в соответствии с действующей Конституцией.

Не столько венчурные аспекты политики, сколько все более глубокие социальные противоречия общественных групп, а также сложная экономическая ситуация требуют перенастройки системы взаимоотношений политических лидеров с массами, последователями и другими субъектами социального процесса и реализации взятого политического курса с учетом заявленных президентами в 2012-2013 гг. изменений.

Расширение гражданских прав и политического участия широких слоев населения сегодня представляет собой глобальную тенденцию мирового развития. В то же время не-институализированность многих форм общественного и электорального контроля, «вступление» групповых пристрастий в сговор с целью обогащения, доминирующего положения без желания его как-то легитимировать породили системную волну коррупции, злоупотребления служебным положением не только в среде политической элиты и лидеров, но и в окружающем их истеблишменте. Это сказывается на нравственном облике (и рейтингах) лидеров и представляет угрозу для иерархии власти, перестающей быть посредником в общественном соглашении, к чему не раз возвращался в своем послании В. В. Путин, ставя вопрос об управляемости государства и новых помехах в выполнении им свойственных функций [47].

При расширении индивидуальных возможностей в интерпретации лидерами всех уровней своих политических функций важное значение имеет изучение динамики их сущностных характеристик в мире современной политики. Его картина включает в себя все явления, в отношении которых существует альтернатива действия, дающая возможность выбора. Сама же ситуация выбора выдвигает перед лидером на первый план наличие субъективной воли, четких намерений, особую культуру и функционально-действенный характер поведения, а также состоит из образов будущего, перспективных решений и моделей их реализации.

В социальном плане выбор политического лидера определяется осознанными представлениями о времени и месте, которые вырабатываются коллективными общностями и осмысливаются только им. Качество выбора помогает субъекту более результативно играть политические роли и не становится заложником политических игр различных сил. Это тем более справедливо по отношению к лидерству как персонально деятельностному началу власти, реализующему себя в сфере публичных общественных отношений посредством конкуренции за политическое первенство.

Жизнедеятельность переходных систем, основанных на интеракции разнородных (часто противоположных) экономических, социальных, политических, духовных интересов их носителей, требует такого интегрированного начала одновременно с ответом каждого соискателя научной истины на вопрос о его сущности и соразмерных людям формах правления. В нашем случае мы исходим из «работающего» в режиме конкретного времени концепта М. А. Казакова о «триединой» сущности индивидуального политического лидерства, что проявляет себя во взаимодействии личностных, организационно-статусных и социокультурных качеств носителя соответствующих функций. Он нашел отражение и развитие в отдельных диссертациях, монографиях [22; 39; 49; 50].

Представленное таким образом лидерство имеет сложную структуру, в которой любой компонент может неравнозначно воздействовать на выполнение субъектом его функций в зависимости не только от степени собственной зрелости, но и от условий их реализации. Сегодня они обусловлены способностью конкретного россиянина осознанно ставить цели и определять стратегии их достижения, совершать действия в соответствии с законами необходимости, нравственными принципами и имеющимися для этого институтами. Формы и способы осуществления лидерства все больше зависят от культурной зрелости общества, индивида, поэтому они упираются в требования институционализации политической демократии в социальной системе, где укоренилась статусная иерархия, а власть удерживает ограниченный круг лиц [38].

Политические инициативы «уходящего Медведева», разряжающие эту ситуацию, стали своеобразным показателем понимания и уточнения задач стратегии развития России, обоснованием необходимости (для ученых) углубленной разработки тех характеристик лидерства, которые придают ему структурную определенность как правильной властной институции, способной побуждать людей к тому, ради чего они готовы оставить менее важные дела. Правда, в науке, как и в политике, сразу же заявляют о себе индивидуальные различия в искренности действий.

Основная характеристика политического лидерства может быть понята через разнообразие актов политической деятельности субъекта, активно участвующего в достижении, упрочении и удержании власти. Лидер выступает как фигура, обреченная в большинстве случаев на политическое противоборство, «ибо принятие какой-либо стороны, борьба, страсть -- суть стихии политики, прежде всего, политического вождя». Поэтому, подчеркивая правомерность выделения главных элементов структуры лидерства, далее мы акцентируем внимание на других его важных аспектах -- статусе и нравственно-этическом компоненте.

Это связано с тем, что в современном обществе, не достигая баланса между ними, невозможно стать политическим лидером. Кроме того, властный статус в социуме с однобоким превалированием экономических ценностей даже недалекого человека наполняет содержанием. Иными словами, как в навязчивой рекламе: «Статус открывает возможности». Возникает вопрос: «С каким вектором качества?».

В рамках интегративного (синтетического) подхода к статусу как социальной позиции обычно обращаются при анализе разных политических стилей лидерства, связей между его структурой и устройством общества или, например, при разборе видов дискурса. Так, сравнение (на последней большой пресс-конференции Президента РФ) журналистом

В.В. Путина с Дэном Сяопином свидетельствует либо о незнании представителями СМИ основ инструментального и экспрессивного лидерства, либо о манипулятивном приеме с его стороны. Китайский реформатор, оставив официальные посты, продолжал быть неформальным лидером нации. Быть или казаться лидером зависит от множества (степеней состояния) его переменных, тех или иных его свойств и обстоятельств, присущих уровневой или процессуальной форме.

Однако для характеристики сущности политического лидерства как института власти принципиальное значение имеют два компонента: статусный и нравственно-этический. Первый -- это путь восхождения (карьерный рост) и наличие формальных (официальных) возможностей, позволяющих тому или иному лицу (группе лиц) влиять на власть, управлять процессом принятия решений, иметь определенные должностные полномочия и нести ответственность перед гражданами. Нравственно-этический компонент -- это моральная ответственность руководителей перед населением за создание условий для стабильности власти и обеспечение общественного порядка.

Статусный ракурс политического лидерства выступает как высший сегмент (пост) власти, достраивающий пирамиду управления в качестве центра принятия решений, который определяет параметры и ресурсы их выполнения, стиль и характер деятельности всех других основных управленческих структур и организаций. Это и есть основания инструментального лидерства. Появление в них организационной патологии ставит вопрос об управляемости всей этой пирамиды сверху вниз. Поэтому статусный аспект имеет ключевое значение для оценки лидера как политического деятеля (организатора), а нравственно-этический -- для оценки деятельности субъекта, его личности.

Отличительные черты лидера определяются и масштабом деятельности, органической связью с интересами разных социальных групп, особым характером взаимодействия с ними и таким мощным институтом, как государство, и т. д. Личностные качества (подверженные адаптации и изменениям), субъективная деятельность по исполнению возложенных обязанностей, реальное поведение на посту определяют соответствие занимаемой должности и служат основанием для оценки результативности или нерезультативности лидера.

«Водоразделом» между ними может быть и все та же управляемость определенной системы или организации. Под ней в данном случае понимается та степень контроля, которую управляющая система осуществляет по отношению к управляемой, и та степень автономии, которую управляемая подсистема сохраняет по отношению к управляющей. Поскольку лидерство присуще различным формам социально-политической организации, то в зависимости от типа организации степень управляемости изменяется. Наиболее адекватным критерием изменения управляемости является постоянное принятие лидером управленческих решений с учетом нововведений.

Улучшение управляемости обеспечивается за счет повышения качества управляющих воздействий, целеполагания, достижения и т. д., четкого распределения ролей и функций, отлаженной работы звеньев и сплоченности персонала, выполнения им требований лидеров, как занимающих официальный пост, так и создающих благоприятную эмоциональную среду развития. В определенной мере такая управляемость, регулируемая правилами игры в рамках данного организационного целого, может выступать в качестве комплексного критерия эффективности деятельности системы. В свою очередь сами эти правила -- следствие наличия морально-нравственных связей лидера с населением и адресными группами, дающих организации власти дополнительные ресурсы для решения таких задач, как, например, модернизация.

Стратегия развития страны, или политика ее модернизации, формируется разными способами, сочетанием государственного и общественного регулирования посредством демократических механизмов ее основных направлений. Если главный предмет стратегии -- современный тип общества, то обновляющееся государство -- его инфраструктурный каркас. В целях прогрессивного движения государства происходит трансформация существующей политико-экономической системы РФ. Ее различные модели характеризуются неодинаковыми ролями государства, институтов рынка, тех или иных субъектов и широких слоев населения.

При этом последствия недооценки роли обычных людей, по определению вступающих в отношения рынка и власти, налицо. Как дети похожи на своих родителей, так и лидеры, и основная часть россиян «стоят друг друга». Первые пока отвечают требованиям вторых. Кроме того, если государственная инфраструктура работает исправно, обладая способностью хотя бы удовлетворять потребительский аппетит людей, то многие просто не замечают отдельные дисфункции руководителей. Но этот же альянс требует нового самосознания лидеров и иного способа производства разнообразной продукции.

Примерная планка новой экономики как основа политики модернизации может быть достигнута лишь в ходе реализации тех заявленных направлений, которые соотносят экономическую эффективность с задачами, связанными с человеком, правами граждан и наций, решением проблем социальной справедливости и представительной демократии. Модернизация экономики зависит от ряда серьезных политических инициатив, на проведение которых в России всегда нужна политическая воля национального лидера.

Есть два обобщенных сценария функционирования политики модернизации в РФ. Первый -- законодательное оформление усиливающегося влияния правительства («тандема») на политику модернизации, трансформация российской политической системы из авторитарно-демократической в авторитарную для мобилизационного рывка к новым историческим рубежам. Второй -- вовлечение большого количества групп интересов в процесс формирования и реализации политики модернизации, что вызовет плюрализм мнений и конкуренцию, которые уравновешивают позиции всех значимых субъектов в технологическом прорыве к новым горизонтам развития.

Вопрос о сценарии, более близком к реальности, далеко не продуктивен. Но даже если в споре победит третий, подразумевающий анализ совокупности всех переменных, влияющих на характер и содержание модернизации России, это все равно означает одно -- рассматривать настоящее в форме субъекта, но не в единственном, а во множественном числе.

Политическое лидерство -- особый механизм власти, который в силу своей сложной организации занимает уникальное место в регулировании разнообразных процессов современной России.

Политические лидеры страны в большей степени, чем все остальные ее граждане, зависят от осязаемых практик модернизации как социального преобразования в рамках государства и общества. Поэтому главным предметом стратегии России является само общество, способное к воспроизводству и развитию. Если с умом решать конкретные проблемы, то лидерство РФ как ключевой институт явит не менее здравомыслящему населению новые смыслы рынка и власти, формирующие «общую волю» народа в настоящем.

Библиография

1. Аксенова О.В., Халий И.А. Развитие общественных движений в современной России. URL: http://socpolitika.ru/rus/ ngo/research/document181.shtml

2. Афанасьев М.Н. Правящие элиты и государственность посттоталитарной России. М.; Воронеж: Изд-во Ин-та прикладной психологии, 1996. С. 123.