Самоконституирование социальной реальности в дискурсе терроризма

Размещено на http://www.allbest.ru/

Самоконституирование социальной реальности в дискурсе терроризма

Яркеев Алексей Владимирович, к. филос. н., доцент

Удмуртский филиал Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук

В статье рассматривается существование социальной реальности, самоопределяющейся в дискурсе террористической угрозы в рамках политики безопасности. Постоянная ориентация на террористическую угрозу оборачивается самоконституированием социальной реальности по типу террористической организации. Перманентная «война с терроризмом» утверждается в качестве принципа существования социальной реальности, упраздняя правовые границы и ставя под угрозу само социальное бытие.

Ключевые слова и фразы: терроризм; социальная реальность; чрезвычайное положение; безопасность; биополитика; право; социальное зло.

Классическое государство строилось на основе законности: оно гарантировало, что если кто-то нарушит закон, он будет надлежащим образом наказан. Отношение между современным биополитическим государством и населением строится на основе «договора о безопасности», по которому государство гарантирует защиту от всевозможных рисков, случайностей, непредвиденных обстоятельств, порождающих ощущение неуверенности. В этой ситуации закон оказывается неприемлемым, поскольку необходимыми становятся различные способы вмешательства во все случаи, которые нарушают течение повседневной жизни и являются в силу этого исключительными обстоятельствами. Власть, ориентированная на чрезвычайные ситуации, поддерживает себя и общество в состоянии перманентного чрезвычайного положения. Чрезвычайные меры вмешательства государства, носящие произвольный, избыточный, исключительный и незаконный характер, предъявляются обществу под знаком заботы, которая обосновывается как готовность государства защищать население «любой ценой», то есть всеми доступными средствами, включая игнорирование права. Со стороны населения это вызывает лояльность и покорность, так как государство обеспечивает его безопасность. В этом смысле терроризм по преимуществу есть такое «событие», которое появляется как раз в той области, в которой государство гарантирует индивидам, что с ними ничего не произойдет. Понятие терроризма становится тем «господствующим означающим» («точкой пристежки»), которое в наши дни задает идентичность символического пространства социальной реальности. Оно является пустым и поэтому может быть наполнено любым референтным содержанием путем приписывания каких угодно предикатов. Любая дисфункция, любой дисбаланс и отклонение в функционировании социальной системы в рамках «политики безопасности» маркируется как терроризм. Одним из подтверждений этому является тот хорошо известный факт, что даже в отношении природных и техногенных катастроф действует презумпция их рукотворного происхождения, то есть когда ставится вопрос о том, не являются ли они результатом деятельности террористических сил. «Террор, таким образом, исподволь возведен в скрытый универсальный эквивалент всех социальных зол» [4]. Социальная система, настроенная на предотвращение террористической угрозы, сама становится террористической - терроризм утверждается в качестве принципа ее самоорганизации.

Во времена Французской революции под террором понималась временно действующая полная неразделенность юридической и политической власти, оправдываемая исключительными обстоятельствами. Она предполагала карательное использование быстрых и не подлежащих обжалованию судебных процессов, а также широкое распространение смертной казни. Террор обосновывался как необходимость, применяемая там, где политические добродетели неспособны в одиночку обеспечить победу над коалицией зарубежных и национальных контрреволюционеров. Как отмечает А. Бадью, постепенно слово «терроризм», явным образом характеризующее особую форму осуществления государственной власти, стало обозначать нечто совершенно обратное, а именно любого необузданного и/или вооруженного противника как раз по причине его негосударственного характера [1]. Семантическая эволюция слова «терроризм» разворачивалась посредством сдвига с представления о политической ориентации или возможности той или иной ситуации на представление о терроризме как исключительно форме действия, опирающееся на три критерия: эффектное негосударственное действие, восходящее к реальной или мифической подпольной сети; насильственное действие, имеющее своей целью убить или разрушить; действие, не проводящее границы между войсками и гражданским населением [Там же].

Формальная характеристика действия, квалифицируемого как «террористическое», со временем превратилась в существительное «терроризм» и привела к представлению о терроризме как некой субстанциализированной сущности, как о воплощении Зла, против которого нужно всеми силами и средствами вести «справедливую» войну. Отсюда следует положение, согласно которому абсолютное осуждение террористических актов и симметричная ратификация репрессий должны предшествовать всякому анализу ситуации и политическим размышлениям. Любое объяснение уже является оправданием терроризма, поэтому нужно немедленно и без какого-либо обсуждения карать (доктрина «автоматических ударов»).

Классическое суверенное право на защиту, предполагающее право на смерть (посылать на смерть своих подданных для защиты государства и убивать врагов и мятежников), включается в момент внешней или внутренней угрозы для существования государства. Традиционно речь, чаще всего, идет об угрозе со стороны другого государства либо об угрозе со стороны мятежников/революционеров. Однако терроризм не имеет государственного оформления, четкой территориальной локализации, он не выдвигает лозунгов с требованиями, не выходит на улицы, не предъявляет ультиматумы и т.п. Именно поэтому он невидим, он одновременно повсюду и нигде, одновременно снаружи и внутри. Эта парадоксальная топология терроризма наподобие односторонней ленты Мёбиуса, у которой внешняя сторона и внутренняя совпадают.

Поскольку угроза исходит отовсюду и в любой момент времени, постольку это вынуждает государство (те же США) де факто вводить перманентное чрезвычайное положение на своей территории и рассматривать внешнюю территорию других государств как зону разворачивания ведения боевых действий против террористической угрозы исходя из права на защиту своего суверенитета. Отсюда - право на вмешательство. Современная война с терроризмом оформляется в категориях этико-юридического дискурса как война «Добра против Зла», «Права против Бесправия». Это так называемые «гуманитарные войны», ведущиеся за «права человека»; они дезавуируют территориальную целостность и суверенитет национальных государств, объявляя их rogue states («государствами-хулиганами»), от которых исходит угроза мировой безопасности. Сегодня борьба за геополитическое доминирование предъявляется в качестве борьбы, которая ведется не за захват территории, а за утверждение «общечеловеческих ценностей» [2]. Вместе с тем, понятно, что «любые правовые тонкости сегодня являются лишь способом обмана - дезинформацией, поставленной на поток…» [Там же].

Государство, существующее в режиме постоянного чрезвычайного положения, должно быть как можно менее предсказуемым, владеть средствами наблюдения и эффективного вмешательства и быть способным на быстрое реагирование. Суть этого «реагирования» выразил один высокопоставленный военный ВВС США, заявивший, что уже в первой четверти XXI в. Америка будет «в состоянии находить, преследовать и поражать в почти что реальном времени любой важный объект на поверхности Земли» [Там же]. Полицейская паноптическая система современного теленаблюдения и телеметрии, подобно всевидящему оку Бога, становится метафизическим взглядом Человеческого Правосудия, обшаривающим весь мир в поисках преступников и террористов. «По правде говоря, - пишет А. Бадью, - выбранный противник не играет особой роли и может быть никак не связан с исходным преступлением. Все уладит сама возможность уничтожить то или это, пусть даже речь идет о смерти нескольких тысяч бедолаг или о каком-то призрачном “правительстве”. Короче, подойдет какая угодно война, лишь бы безоговорочность победы не вызывала сомнений» [1]. Для описания структуры ситуации под названием «война с терроризмом» А. Бадью прибегает к предложенному Ж. Делезом термину «разъединительный синтез двух нигилизмов». «Синтез» заключается в том, что обе стороны этой «войны» являются частью одной и той же системы. «Разъединение» проявляется в том, что эти стороны ищут и находят друг друга в форме преступления. Война с терроризмом не является фронтальным столкновением двух противоборствующих сторон, скорее нужно говорить об их диффузии, о взаимном проникновении и растворении друг в друге: Добро (законный государственный терроризм) против Зла (незаконный негосударственный терроризм). Этот террор против террора является системой самовоспроизводящегося террора в глобальном масштабе: «Автономизация террора ради террора угрожает и своим, и чужим. Терроризм нарушает исходные рамки конфликта, он играет в одиночку и ни в чем никому не дает отчета» [3, с. 64-65].

Этимологическое родство слов «террор» и «территория» обнаруживает практическое существование: Земля (Терра) становится территорией существования глобального терроризма. Любая война имеет - пускай и продолжительные - хронологические рамки и завершается установлением мира либо в результате полного поражения одной из сторон, либо по обоюдному согласию обеих сторон. Однако в случае войны с терроризмом уже невозможно говорить о предполагаемом конце войны ни в том, ни в другом случае, то есть невозможна ни полная победа и разгром терроризма, ни установление мира по обоюдному согласию в ходе переговоров. Переговоры невозможны еще и по той причине, что когда «пытаются вести гуманитарную войну, войну во имя “прав человека”, то автоматически лишаются возможности обсуждать прекращение военных действий с противником. Если противник - это палач, враг рода человеческого, то не остается иного выбора, кроме победы любыми средствами и безоговорочной капитуляции» [2]. Такое состояние перманентной войны с терроризмом, стирая различие между войной и миром, между гражданским населением и военными подразделениями и, соответственно, между правом, действующим в мирное время, и правом, действующим в военное время, ставит под угрозу само существование социального бытия.

террор политика безопасность социальный

Список литературы

1. Глюксман А. Достоевский на Манхэттене. Екатеринбург, 2006. 224 с.

Размещено на Allbest.ru