Принципы построения системных моделей вооруженных конфликтов

Размещено на http://www.allbest.ru/

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

на тему: «Принципы построения системных моделей вооруженных конфликтов»

Асламбек Баликоев

Вооруженные конфликты есть способ существования дискретных саморегулирующихся социальных систем. Вооруженное противоборство при этом можно представить как само упорядочивающийся процесс, который может быть описан в рамках ряда системных моделей.

В нашем понимании системная модель означает абстрактное и логически замкнутое («закольцованное») описание какого-либо феномена, представленного в виде автономной организации элементов и отношений. Построение системной модели вооруженного конфликта подразумевает, что не существует и не может существовать ни одного вооруженного конфликта, который не мог бы быть непротиворечиво описан в рамках указанной системной модели.

Любой системный объект, по мнению специалистов, должен отвечать некоторым непременным правилам системности, а именно: состоять из нескольких взаимосвязанных элементов, иметь относительную обособленность от других объектов, то есть, определенную автономию, и, наконец, обладать минимальной внутренней целостностью (это означает, что целое не сводимо к сумме элементов).

С точки зрения специалистов, системный аспект включает совокупность представлений о задействованных универсальных конструкциях тех или иных типов (вещи, свойства, отношения, системы, структуры, режимы, функции, процессы, механизмы, состояния, переходы и т. д.) и устойчивых связях между ними. Так, например, Н. С. Розов предлагает воспользоваться понятием «режим», под которым он понимает целостность, охватывающую повторяющиеся (циклические, рутинные) процессы в некоторых пространственно-временных границах. Речь в данном случае, идет об интегральных режимах сообществ, ограниченных в пространстве занимаемыми сообществами территориями, во времени переходами к качественно иным режимам. Режимы допускают дальнейшее концептуальное разбиение на функции, способы выполнения функций, институты, процессы, поведение (в том числе и деятельность) и ингредиенты последних.

Функционализм данной схемы дополняется представлением о последствиях режимных процессов, в том числе непреднамеренных накапливающихся, которые рано или поздно становятся помехами для самих режимов, в том числе для режимов соседних сообществ. Вследствие таких накапливающихся последствий, важнейшим типом которых является перенаселенность и истощение ресурсов, происходят кризисы режимов, которые либо преодолеваются, либо приводят к их качественному изменению или упадку обществ, подчинению их обществам с более успешными режимами.

Некоторые кризисы проявляются в форме внутренних или внешних конфликтов. Конфликтные взаимодействия (в том числе войны) могут иметь повторяющийся характер и представлять собой особые режимы, например ежегодные захватнические кампании или набеги. Однако нередко бывают конфликты с эскалацией разрушительных воздействий на сообщества и их режимы, которые либо погибают, либо трансформируются.

Построение системных моделей вооруженных конфликтов не может быть осуществлено вне поля действия следующих аксиом:

- все вооруженные конфликты в своей основе имеет единый каузальный базис;

- все вооруженные конфликты имеют единые механизм и логику развития (но не единую динамику, важно не смешивать эти два понятия).

В самом деле, невозможно построение модели общественно-политических процессов, как некоего обобщающего абстрактного знания, если основываться на предположении о каузальной специфичности каждого конфликта. В этом случае нам придется довольствоваться рамками чисто исторического подхода, описывающего вооруженные конфликты как отдельные события, обусловленные уникальными предпосылками. Но и в противоположном случае, если мы считаем что разные вооруженные конфликты в своем генезисе и развитии подчиняются универсальным причинным факторам, необходимо уточнить следующее. Единый каузальный базис не означает ряд причин, из которого для каждого конкретного конфликта выбирается исследователем та или иная. Например, мы построили классификацию, куда включили все мыслимые причины вооруженных конфликтов и назвали ее единым каузальным базисом, основываясь на котором мы говорим это конфликт на почве этнорелигиозной вражды, а это война экономических интересов. Не означает это и сочетания причин в различных пропорциях, модной нынче мульти каузальности, когда генезис того или иного феномена объясняется одновременным действием множества причин, что в большей степени ведет специалистов к компромиссу, чем к истине, ведь монистические теории требуют совершенных концепций, а совершенные концепции плод большого труда и развитого творческого мышления. В нашем понимании, единый каузальный базис есть некая неизменная и неизмеримая первопричина, проявляющаяся в конкретных условиях. Как правило, именно эти следствия, эти конкретные воплощения и считают действительными причинами и условиями конфликта. Между тем, действующая первопричина не сводится к своим конкретным проявлениям и по сути дела, действует безотносительно к ним. В силу этого, построение моделей общественных процессов, в том числе и вооруженных конфликтов, по большей части, занятие сколь сложное, столь и неблагодарное. Ведь каждая война обусловлена великой совокупностью специфических факторов и у исследователя может сложиться и, как правило, складывается впечатление о некоей исторической и культурной аутентичности каждого вооруженного конфликта.

То же самое относится и к механизму развития конфликта. Единый механизм означает, что каждый раз, различные субъекты конфликта следуют одной и той же логике развития конфликта, которая действует безотносительно к происходящим конкретным событиям. И это вовсе не означает, что конкретные события в точности (или даже не в точности) повторяются при всяком новом параллельно или последовательно разворачивающемся вооруженном конфликте. Здесь очень важно отделить логику конфликта, как сущности его развития, от логики конфликта как определенной цепи вытекающих друг из друга конкретных событий, последовательности которых разум часто необоснованно придает характер и силу причинно-следственной связи.

Например, можно сказать, что Великая Октябрьская Социалистическая революция и последовавшие за ней Гражданская война и установление тоталитарной азиатской деспотии в России, явились следствиями уникальной исторической ситуации и не могли возникнуть на иной культурной почве, вне контекста российского modus vivendi. Однако, при более тщательном анализе выясняется, что историко-и культуроспецифические особенности по сути дела не затрагивают ни каузальный ряд, ни механизм, ни логику развития вооруженных конфликтов. Разнятся лишь конкретные события, а так же некоторые аспекты стратегии и тактики действий центров сил, что и создает эффект обособленности, аутентичности исследуемых событий. Например, многие исследователи вполне обоснованно проводят параллель между упомянутой октябрьской революцией 1917 г. в России и революцией 1789 г. во Франции, также приведшей к установлению тоталитарного репрессивного режима. Тоталитарные деспотии и азиатского, и европейского типа как форма правления прошли фактически по всему миру, обойдя лишь великие колониальные державы, чья деспотия направлялась не на граждан метрополии, но на огромные массы контролируемых колониальных территорий. Будет вполне обоснованным утверждать, что любое государственное управление тяготеет к деспотии, как абсолютизации господства правящей группы. В цивилизованных странах исторически сформирован определенный баланс сил, что заставляет всех участников политического процесса действовать в рамках общественно выработанных правил. В силу этих обстоятельств, деспотические тенденции и стремление к господству таких групп чаще всего направляются вовне, туда, где сопротивление менее развитых политик не имеет такой силы как внутриполитическое сопротивление оппозиционных групп. Здесь реализация стремлений к абсолютному господству обретает свое воплощение через войну или более экономически и политически оправданные формы контроля. С этой точки зрения, африканские и латиноамериканские диктаторские режимы второй половины двадцатого века, не есть следствие отличия этих народов в культурном и политическом развитии от так называемых развитых демократий мира, но лишь результат насаждения этими демократиями привлекательно простой тоталитарной (но уже марионеточной) формы контроля за утерянными в результате национально-освободительной войны территориями. Это очевидно и чрезвычайно выгодно как в экономическом аспекте, так и с точки зрения государственной безопасности. Таким образом, мы видим, как некий универсальный фактор неизменно действует в каждой точке политического пространства, безотносительно к конкретным формам своего проявления.

На основании приведенных рассуждений об экспорте деспотии может быть построена простейшая «гидравлическая» модель вооруженных конфликтов, чем то очень напоминающая теорию Фрейда. Согласно этой модели стремление правящей группы к деспотии и внутриполитическому насилию, которому противостоят мощные оппоненты, находит выход во внешней агрессии и стремлению подчинить и эксплуатировать третьи силы. Здесь, даже возможно построение циклической фазированной модели.

1. Фаза хаоса множество мелких акторов осуществляют примитивные грабительские набеги на соседей.

2. Фаза становления политического субъекта, сопровождающаяся «собирательными» войнами с захватом и присоединением земель под одной короной. вооруженный конфликт фазированный системный

3. Фаза установления внутреннего баланса сил, характеризуется периодами смуты и гражданской (этнической, религиозной) розни.

4. Фаза цезаризма, тирании или тоталитаризма, когда при сформированном внутреннем балансе сил агрессия правящей группы направляется на завоевание новых пространств. Характеризуется внешними захватническими войнами.

4. Фаза раздела мира, колониального и неоколониального (экономического, культурного и идеологического) господства. Установление мирового баланса сил.

6. Фаза дисбаланса, неизбежно наступает в результате развития новых агрессивных центров сил сначала на уровне политий и регионов, затем на глобальном уровне, что приводит к анархии, хаосу и повторению цикла...

Приведенная модель цикла в разных вариантах очень распространена. Основа модели чередование хаоса и порядка на различных уровнях политического взаимодействия, как, например, в схеме К.С. Конопатова. Этот отечественный исследователь так фазирует динамику военно-политической составляющей международных отношений.

1. Стабилизация характерна для начала послевоенного периода.

2. Фаза зарождения и развития противоречия. В силу закономерной неравномерности развития государств, ограниченности ресурсов этого развития постепенно происходит разбалансировка сил и интересов субъектов международной деятельности, формируются и развиваются противоречия между ними. Среди них выделяется основное противоречие, подчиняющее себе прочие, и определяющее развитие ситуации.

3. Фаза вызревания основного противоречия, кризис. Вследствие прогрессирующей разбалансировки сил и интересов субъектов международной деятельности, обостряется, становится неустойчивой военно-политическая ситуация.

4. Фаза отрицания (разрешения противоречия). Исторически обострившаяся до неустойчивости военно-политическая ситуация тем или иным образом разрешается. Обычно войной. Что при этом отрицается? Элементы старой системы международных отношений, в которой вызрело иное антагонист. Естественно, выигравшая, а это сильная системообразующая сторона, стремится закрепить (новую, выгодную для нее систему международных отношений, т. е. происходит переход в фазу 1 стабилизации).

Привходящие причины можно квалифицировать как закономерные предпосылки или же некие случайные и / или уникальные сочетания факторов. А можно и делить их на так называемые объективные и субъективные, действующие в совокупности. В свою очередь сами по себе циклы можно рассматривать как витки спирали, то есть логически последовательные этапы единой цепи развития, а можно как логически равные элементы синусоиды, где каждый этап повторяет другой, неизменно возвращаясь в нулевое положение.

Первопричина, о которой мы говорим применительно к данным моделям это сам по себе условный «луч», порождающий и синусоиду и спираль, кому как нравится. Она остается иррационально безусловной, постоянно изменяя лишь свой вектор действия, в том ограниченном нашим пониманием смысла слово «действия», как воздействия.

Другую модель можно назвать «броуновской» и рассмотреть ее как ограниченное пространство с ограниченными ресурсами, где роль элементов выполняют политические акторы с динамически изменяющими свою силу и направление «жизненными интересами». Эта динамика жизненных интересов может быть с легкостью приведена в соответствие, и даже математическое, с динамикой вооруженных противоборств. Для каждого элемента вполне можно построить кривые зависимости вероятности его вступления в вооруженное противоборство от изменения направления или длины вектора расширения «жизненного пространства» (что соответствует направлению и выраженности интереса). При этом в данную модель можно вводить и другие параметры зависимости, например, геополитическое положение (и соответствующие притязания за ресурсные зоны и зоны влияния), внутреннюю динамику актора (эволюция политической системы, смена способа производства и т. п.), особенности глобальных процессов (климат, демография и т. д.). Так же можно вводить и простейшие условия, например, задавать обязательные вектора баланса сил, или вектора борьбы «суши» и «моря». Здесь возможно отслеживать элементарные зависимости.

Однако это было бы лишь первым и самым простым шагом. Сущность построения системной модели отражающей суть генезиса и воспроизведения вооруженного конфликта заключается, как правило, в следовании сложившемуся в науке целому ряду принципов. Во-первых, выделяют, по возможности универсального, актора (или систематизированный ряд таковых), например, государство (как полития), класс, общественные, национальные или религиозные группы. Во-вторых, исследуют характер отношений между этими акторами в целом и, в-третьих, выделяют в структуре этих отношений универсальные сочетания факторов, определяющих синергетический или антагонистический вариант взаимодействия между указанными акторами.

На основании изложенного возможно построение множества системных моделей, как однофакторных так и многофакторных, а также составных. Все они условно могут быть названы «ньютоновскими», поскольку взаимодействия, описанные в рамках этих схем весьма схожи с законами классической механики. Общий смысл таких моделей сводится к тому, что на образовавшиеся политические акторы действует масса самых разнообразных сил, которые можно разделить на естественные, то есть, в общем природно-климатическая среда, обуславливающая специфику развития политии, ее структуру и особенности (культуру) функционирования и на действие (синергетическое и антагонистическое) иных политических акторов. Все это можно представить себе в виде направленно действующих на ограниченном пространстве сил или, если мыслить схематически, векторов. Разумеется, сама по себе система на любом уровне движется в направлении равнодействующей всех сил на исследуемом пространстве. Конфликты в системе возникают в результате поляризации сил в какой-то точке пространства системы, когда при максимальной выраженности составляющих векторов (математически при максимальном стремлении к увеличению длины векторов) равнодействующая политических сил стремится к нулю. Если проводить более сильную параллель с классической механикой, то акторов политического процесса надо представлять себе не в виде простых физических тел, а как носителей одноименного заряда, потенциал которого, притом, у каждого носителя постоянно динамически изменяется. Поляризация сил на определенном и ограниченном участке системы приводит к сверхнапряжению и стремлении избавиться от лишнего потенциала либо через существенную перестройку сил (скажем, политическое решение проблемы) либо через прямой сброс потенциала через вооруженный истребительный конфликт.

Диалектический подход, привносит в эту модель определенные правила или, иными словами, структурирует ход внутрисистемных процессов. Центральной идеей здесь является биполяризация системы. Причем эта биполяризация носит не только структурный, а сущностный характер.

Если мы возвратимся к векторной схеме, то мы можем сформулировать новые «политические» законы диалектики, а именно, во-первых, для каждой пары политических субъектов обязательно существуют условия, где равнодействующая векторов их интересов стремится к нулю; во-вторых, для любой точки политической системы обязательно существует минимум одна пара субъектов, равнодействующая интересов которых стремится к нулю. Эти законы и рационализируют биполярность и определяют изначальную диалектическую противоречивость системы. Следствиями этих законов будут положения, согласно которым, во-первых, между любыми двумя политическими акторами при соответствующих условиях возможен вооруженный конфликт, и, во-вторых, не существует ни одной точки пространства политической системы, где бы интересы любой пары субъектов не пересекались бы. Состояние «нулевой равнодействующей» мы можем определить как абсолютное противоречие, субъектов противоречия противоположностями, которые в борьбе образуют диалектическое единство, самая же борьба направлена на разрешение этого противоречия, что приводит к качественному изменению и прогрессу системы в целом.

Биполяризация системы определяет и феномен «баланса сил». Теория баланса сил вносит в системную модель вооруженных конфликтов уже известную нам биполярность как характеристику имманентную международным (а, впрочем, и любым социальным) отношениям. Это означает, что система не может быть таковой вне следующих аксиом.

Первое, в любой момент времени в системе существуют не менее двух центров сил, преследующих взаимоисключающие интересы.

Второе, прирост синергии внутри системы немедленно вызывает такой же прирост антагонизма.

Третье, с абсолютным увеличением системы биполярность сменяется многополярностью в связи с естественным дроблением основных (материнских) центров сил и вызреванию дочерних. Образно выражаясь, биполярность, размножается, достигнув критического уровня. Но это не крах империи, согласно концепции Рэндалла Коллинза, а условие рождения новь субъектов прироста власти. Проблема целостности империй большой протяженности лежит не только и не столько в организационно-структурной (логистической) или управленческой сферах, а в первую очередь в ускорении созревания локальных эмбрионов имперского образа действий. В этой связи не удивителен тот факт, что пост-колониальная и пост-имперская политическая динамика являет собой массу ожесточенных вооруженных конфликтов.

Таким образом, на ограниченном пространстве существует большое количество политических субъектов наделенных стремлением расширять свое жизненное пространство. Это стремление и соответствующее этому стремлению движение имеют свой вектор, величина и направление которого постоянно меняются, что связано с противодействием иных политических субъектов. Глобальное мировое пространство иерархически организовано, при этом необходимо указать на геополитическую и этнокультурную специфику взаимодействий. Иными словами, в разных «культурных» зонах международные (как, впрочем, и все остальные социальные) отношения имеют свою специфику, и каждая такая зона специфически структурирована, то есть имеет свою уникальную сеть вертикальных и горизонтальных взаимодействий, определяющих «лицо» региона. Разрушение этой специфической структуры всегда сопровождается целым рядом региональных войн.

Каждая из таких культурных зон развивается неравномерно, в том очень условном смысле, в котором понятие «равномерности» применимо в данной ситуации. Дело в том, что единой шкалы, относительно которой можно измерять «прогресс» каждой культурной зоны, не существует. Как мы уже говорили, несмотря на международные связи, каждая такая зона является подобием «ньютоновской» инерциальной системы отсчета, в которой процессы хоть и подчиняются общим законам, но функционируют по-своему (наполнены своим содержанием, характеризуются своими интенсивностью и скоростью), а сама система движется в специфическом для себя направлении. Вест-центризм, который свойственен большинству европейских исследователей и политиков, игнорирует специфичность культурных, полагая указанную специфичность как отсталость. Как считают авторы труда «Капитализм на Востоке», ошибочность такого подхода заключается, во-первых, в том, что на докапиталистические общества, проецируются законы и особенности капиталистических обществ, индустриальной системы производительных сил. Во-вторых, ошибочно развитие социальной системы, которая основана на внеэкономических отношениях и в которой вещные, товарно-денежные отношения играют второстепенную, несистемообразующую роль определять и мерить с помощью последних в качестве показателей. Это то же самое, что сравнивать дельфина, ихтиозавра и акулу по длине плавников или форме глаз. Просчеты такого рода в политике уже привели и продолжают приводить к целому ряду кровопролитных войн.

Отношения политических субъектов регулируются уже описанными в данной главе законами биполярности и баланса сил.

Мировое политическое пространство, разделенное на культуроспецифические зоны, представляющие собой сложно организованные центры сил является ареной, где указанные центры сил ведут между собой борьбу за господство соответственно своему уровню и вектору своих интересов. Это может быть борьба за господство (никакого лидерства именно господство) на локальном (субрегиональном), региональном, континентальном и мировом уровнях. Политические коалиции являются средством быстрейшего достижения такого господства, однако по завершении своей задачи коалиции распадаются на ряд конкурирующих субъектов, но уже на более высоком уровне. Характерен молниеносньий распад Антигитлеровской коалиции по завершении Второй мировой войны и смена векторов интересов США и Великобритании, обусловившая начало «холодной» войны против Советского Союза.

Баланс сил в данной модели играет двойственную роль. С одной стороны, он естественным образом, уравновешивает потенциалы оппонентов, что приводит к сдерживанию (или удержанию) оппонентов от крайних действий, в нашем случае, от вооруженного конфликта. С другой стороны баланс сил столь же естественным образом увеличивает напряжение за счет того же уравновешивания сил и, как следствие, формирования резко очерченных полюсов, в результате чего возрастающее напряжение может превысить некую пороговую величину и вылиться в кровопролитный конфликт. В то время как в несбалансированной системе диктат гегемона естественным образом жестко структурирует систему. Однако искусственная маскировка диктата гегемона понятием о мировом лидере делает его схему с научной точки зрения принципиально ложной.

Несбалансированные системы существуют непродолжительное время, неважно идет ли речь о балансе сил внутри политики или же речь идет о региональных или глобальных отношениях. Особенность в том, что баланс сил тоже никогда не бывает абсолютным, поскольку субъекты динамичны и «точка равновесия» всегда стремится к нулю на некой воображаемой двунаправленной числовой прямой, отражающей уровень власти оппонирующих сторон. Хотя более точной была бы многолучевая (многоосевая) схема баланса, где количество лучей тождественно количеству «поглотителей» власти. Разумеется, идеальным будет вариант с положением точки баланса в нулевом положении; в действительности она постоянно мигрирует.

Скорость и величина смещения точки баланса сил имеет гораздо более важное значение, чем даже ее местоположение и направленность вектора смещения. Чем выше скорость и больше величина смещения точки баланса, тем вероятнее развитие вооруженного конфликта. В принципе существует, однако, не вычисляемый строго математически порог величин скорости и смещения точки баланса, превышение которых с наибольшей вероятностью приводят к развитию вооруженного конфликта. При этом можно с полным основанием предположить, что для каждой культуроспецифической зоны этот порог будет свой. Кроме того, эти пороговые значения с течением времени динамически изменяются, в зависимости от динамики политической среды. В принципе, возможно даже исследовать зависимость изменения указанных пороговых величин от различных универсальных и уникальных факторов для каждой культуроспецифической зоны, однако это не входит в задачи нашей работы.

Запредельные изменения в балансе сил локального, регионального или глобального уровней означают резкую дезорганизацию отношений в той или иной зоне, что приводит к высвобождению огромного количества субъектов, претендующих на власть и обладающих соответствующим потенциалом, ранее задействованным в поддержании «суперструктуры». Формируется благодатный «первичный бульон» для развития (и, разумеется, эскалации и провокации) вооруженных столкновений различного ранга и накала. Традиционное сравнение: Китай СССР. В первом политические изменения и реформы не привели к существенным сдвигам точки баланса сил и, соответственно, политической дестабилизации. В СССР, наоборот, скорость и величина смещения точки баланса сил значительно превысили пороговые значения, что привело к распаду страны и возникновению целого ряда локальных и региональных вооруженных конфликтов.

Таким образом, представленная модель характеризуется в первую очередь структурно функциональным «параллелизмом». Это означает, что системный процесс не требует формирование системы как видимой и осязаемой структуры. И даже более того, в такой структуре он был бы невозможен. Единая политическая мировая система как иерархически организованная структура это нонсенс. Это исключительно рационалистически механистически-ньютонианское видение действительности. Мировое политическое пространство уместнее отождествить с сильно поляризованным энергетическим полем, которое непрерывно генерирует из себя всевозможной величины и качества центры сил, с одной стороны, в силу своей единой природы находящиеся в вечном противоборстве, с другой стороны, в силу этого же единства природы, способные к взаимопоглощению или трансформации. Одной из главных качественных характеристик этого поля является предел величины центра силы, по достижении которого он непременно распадается с выбросом огромного количества энергии, рождающем то, что мы называем политическими кризисами и войнами, временами кажущимися нам бессмысленными, как, например, взаимоистребление католиков и протестантов, последовавшее за расколом Великой Католической империи.

Еще одной моделью вооруженных конфликтов, причем циклической моделью может служить концепция централизации-децентрализации насилия. Суть ее состоит в том, что в течение не соответствующих друг другу периодов времени социальное насилие (в том числе и вооруженные конфликты, как одна из его форм) имеет тенденцию к централизации и последующей децентрализации, причем эти циклы не случайны. Первоначально войны и стычки происходят между небольшими исторически сложившимися группами людей, внутри которых нет специализированных подгрупп войны. Таково племя. Каждый мужчина потенциальный воин, так же как и потенциальный охотник. С появлением примитивных протогосударственных и государственных форм организации человеческого общества формируются и специализированные «группы насилия», которые монополизируют его, в русле общей монополизации насилия в руках государства и все большего упрочения общественного порядка. Эта тенденция с ростом государства и выхода его на уровень империи все усиливается. Однако по мере падения его централизующих функций и появлением свободного гражданского общества насилие начинает все более присваиваться низами, проявляясь в вооруженном анархизме и терроризме, разъедающем основы средневековых империй. Череда революций и Первая мировая война, окончательно похоронившая старые империи привела к невиданной децентрализации насилия и возникновению новых, тоталитарных империй, диктатур и тираний, снова узурпировавших насилие в руках сверхгосударства. Вторая Мировая война привела с одной стороны к усилению нескольких сверхдержав, с другой, новому присвоению насилия низами, но теперь уже с «национальных окраин», что привело к обвалу системы колониального господства, возникновению тоталитарных и военных диктатур «второй волны» (Латинская Америка, Африка, Китай, Камбоджа и т. д.). Окончание холодной войны и развал гигантских военно-экономических союзов привел к новой волне децентрализации насилия и воплощению в жизнь малых и асимметричных войн. Так, например, А.В. Торкунов указывает, что крах прежнего биполярного миропорядка обернулся усилением дестабилизирующих тенденций в мире, что выразилось в увеличении числа этнорелигиозньих конфликтов, распространении ядерного и других видов оружия массового уничтожения, росте международного терроризма и преступности.

Интересным представляется тот факт, что с ростом мощи субъектов насилие, тем не менее, стремится к децентрализации. Объясняется это тем, что масштабы насилия не могут принимать формы, превышающие общий уровень безопасности. Отсюда и тенденция к наращиванию высокоточных обычных вооружений, беспрецедентное усиление роли спецслужб и тактики малых партизанско-повстанческих войн, осуществляемых марионеточными вооруженными формированиями.

Процесс централизации-децентрализации обладает определенной инерциальностью. Это значит, что децентрализация сродни распаду сосредоточенного в узком кругу насилия (в данном случае легитимного, поскольку оно узурпировано в руках элит) на огромное количество его носителей в лице малых групп. Централизация, наоборот, отчуждает социальное насилие от индивидов к верхам. Инерциальность заключается в свойстве стремления в каждой фазе достичь своего абсолютного максимума, Иными словами, в фазе централизации насилие может концентрироваться в руках одного человека («государство это Я»). В фазе децентрализации политическое насилие присваивается отдельным индивидом или малой группой. Если ранее эти индивиды или группы служили проводниками или жертвами централизованного насилия, то теперь они становятся его ядрами или атомами. Степень присвоения и реализации насилия зависит от культуроспецифичности общества. В одном обществе при децентрализации насилия оно остается преимущественно политическим, в другом, оно наряду с политическим характером приобретает и криминальный, а в третьем случае фактически приобретает криминально-асоциальную (или вместе с тем и антисоциальную) форму. Россия является классическим примером последнего типа децентрализации и одновременной деполитизации насилия. Даже сепаратистские войны 1990-х гг. на Северном Кавказе в большей степени имели криминальный характер, чем политический. То же самое можно сказать и об Афганистане. Политический характер децентрализации насилия свойственен более правым и левым движениям стран ЗападнойЕвропы, а смешанный вариант характерен для стран Латинской Америки, где повстанцы для поддержания и финансирования своих движений вынуждены включаться в различные сферы теневого бизнеса.

Список литературы

1. Ачкасов, В.А. Сравнительная политология: курс лекций / В.А. Ачкасов. СП6.: Социол. об-во им. М.М. Ковалевского, 2002. С. 211.

2. Макродинамика: Закономерности геополитических, социальных и культурных изменений / А.А. Изгарская, Н.С. Розов, Ю.Б. Вертгейм и др.; под ред.

3. Н.С. Розова. Новосибирск: Наука, 2002. 468 с. С. 294.

4. Конопатов, С.Н. Военно-политическая ситуация в современном мире: Истоки, состояние, перспективы / С.Н. Конопатов. М.: КомКнига, 2004. С. 34-34.

5. Капитализм на Востоке во второй половине ХХ в. / отв. ред. В.Г. Растянников, Г.К. Широков. М.: Издат. фирма «Вост. лит.» РАН, 1994.С. 36.

6. Современные международные отношения : учебник / под. ред. А. В. Торкунова. М.: РОССПЭН, 1999. С. 166.

Размещено на Allbest.ru