Биологические, психологические и культурные основы власти

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

Биологические, психологические и культурные основы власти

Архангельск - 2010

Введение

Термин «власть» многозначен и открывает широкую возможность для самых различных толкований. Естествоиспытатели, например, говорят о власти над природой, философы - о власти объективных законов общества, социологи - о власти общественной, экономисты - хозяйственной, юристы - государственной, психологи - о власти человека над самим собой, педагоги - о семейной власти и т.д.

В политологии особенно часто встречаются следующие подходы к истолкованию власти: биологический, психологический и культурный.

1. Биологические основы власти

Биологический подход к понятию «власть» представлен, в частности, в работах:

· французского социолога М. Марсаля

Считает, что власть не является специфичной только для человека, а имеет предпосылки и корни в биологической структуре, общей у человека с животными.

· французского политолога А. Поза

Анализируя понятие «власть», приходит к выводу, что основа власти заключена в природе человека как биологического существа.

· французского политолога М. Дюверже

Находит феномен власти и политики не только у животных, но и у других биологических образований.

Своеобразным вариантом биологической концепции власти является социальный дарвинизм - идейное течение в общественной мысли конца XIX - начала XX в., которому свойственно сведение закономерностей развития человеческого общества к закономерностям биологической эволюции и выдвижение принципов естественного отбора, борьбы за существование и выживание наиболее приспособленных в качестве определяющих факторов общественной жизни.

· выводили свои концепции власти непосредственно из принципов биологической эволюции (Ф. Шальмайер и Г. Мацат);

· стремились выявить различия между борьбой за существование среди животных, с одной стороны, и среди людей - с другой (В. Ваккаро);

· подчеркивали ведущую роль социальных конфликтов, возникающих в процессе удовлетворения людьми потребностей в результате их стремления к господству (Л. Гумплович).

2. Психологические основы власти

Сторонники этого подхода исследуют власть главным образом под углом зрения субъективного восприятия ее индивидом. Такого рода субъективное восприятие: основывается на особых качествах непосредственного носителя власти (вождя, лидера, руководителя)

Это ведет свое начало от веберовской концепции трехчленного деления типов политического господства: вытекает из особенностей психологической природы самого человека.

У одних людей проявляется в чувстве слепого повиновения, а у других, наоборот, в чувстве неповиновения, непокорности всяким атрибутам внешнего воздействия на личность.

Из вышесказанного можно сделать вывод, что власть - это явление и общественное, и психологическое. В качестве общественного явления она подчиняется объективным законам, независимым от человеческих представлений и стремлений, вытекающим из процесса общественного развития, в котором экономическое развитие играет решающую роль. Как явление психологическое она существует в сфере восприятий и переживаний личности и зависит от сложных, формируемых не только под воздействием общества, его экономики и культуры, но и под воздействием всего уклада жизни черт личности людей, над которыми власть осуществляется.

Общественные законы, суть, законы сотрудничества и взаимовлияния чувств, желаний и представлений людей, вступающих в общественное взаимодействие; однако любое сотрудничество - это действия людей, имеющих определенную направленность и предполагающих некоторую силу, а именно, власть. Власть рождается с самим общественным процессом, являясь одним из необходимых условий его функционирования. Власть есть сила направляющая, но в то же время сама порождается общественными силами, т.е. в известном смысле им подчинена и без их поддержки. Власть неизбежна. Ее присутствие и последствия - принуждение видны во всех отношениях между людьми. Нередко власть и принуждение противопоставляют свободе. Свобода есть состояние независимости от внешних условий. Однако такое состояние не является внешне бездеятельным, когда человек и не подчиняется никому сам и не подчиняет никого, не поддается на чужое влияние и сам его не оказывает. Трудно представить себе общество, состоящее из людей подобного типа. Такое общество, строго говоря, упраздняется. Живя в обществе, человек не может быть свободным от общества. Нравственный интерес требует личной свободы как условия, без которого невозможны человеческое достоинство и высшее нравственное развитие. Но существование общества, прежде всего, зависит от безопасности всех живущих в нем. Любое общество не может существовать, если всякому желающему представляется беспрепятственно творить произвол.

Как отмечает В. Соловьев: «Требование личной свободы, чтобы оно могло осуществиться, уже предполагает стеснение этой свободы в той мере, в какой она в данном состоянии человечества несовместима с существованием общества или общим благом. Эти два интереса, противоположные для отвлеченной мысли, но одинаково обязательные нравственно, в действительности сходятся между собой. Из их встречи рождается право». Можно сказать, что власть вовсе не является непременно, результатом насилия, подавления одной личности другой. Например, в сложной натуре человека есть несомненное искание над собой власти, которой он мог бы подчиниться. Это своего рода потребность воздействия одного человека на другого, сила, соединяющая людей в общество. Искание над собой власти, свободное желание подчинения вовсе не есть выражение слабости. Подобно тому, как стремление к независимости может порождаться не только могучей силой, но также грубой необузданностью натуры, тщеславием, так и стремление к подчинению не всегда является результатом слабости.

Власть является последствием общественного процесса и одним из необходимых условий его совершения.

Оба явления неотделимы одно от другого. Власть есть сила направляющая, но в то же время сама порождается общественными силами, то есть, стало быть, в известном смысле им подчинена и без их поддержки не может существовать. Не трудно априорно видеть, что по самому происхождению своему и по смыслу своему как сила направляющая власть должна порождаться не одной волевой способностью, но также чувствами и представлениями.

Присутствие власти и - последствия ее - принуждения - видно решительно во всех междучеловеческих отношениях. Никогда и нигде не видно общежития без какой-либо власти и принуждения. С исторической точки зрения этот факт не подлежит оспариванию. Но не все одинаково оценивают его значение со стороны нравственной. Нередко власть и принуждение рассматриваются как неизбежное зло. Власти противополагают свободу, как состояние особенно благодетельное. Известно, какое сильное участие принимают такие представления в наших исторических оценках различных учреждений, а равно и в нашем политическом творчестве, наконец, в идеалах предполагаемого будущего. Очень важно поэтому, как можно яснее вникнуть в действительный источник и в точное существо как того явления, которое называется властью, так и того, которое называется свободой.

Не трудно заметить, что оба эти явления составляют не более как различные проявления одного и того же факта - а именно самостоятельности человеческой личности. Если бы человек не был существом, заключающим в себе некоторую самостоятельную силу, если бы он был простым результатом каких-либо внешних влияний, он не был бы способен ни к состоянию свободы, ни к состоянию власти. Наша свобода есть нечто иное, как состояние независимости от данных окружающих условий, а такое состояние может явиться только при способности напряжения внутренней нашей силы до степени по крайней мере равной напряжению действующих на них внешних сил. Наша власть есть не что иное, как переход этого внутреннего напряжения к подчинению сил внешних условий или внешних сил. По самому существу общественных явлений эта способность свободы и власти, прежде всего и чаще всего проявляется в отношении других личностей.

В состоянии общественной кооперации каждая личность, в качестве внешних для нее условий и сил, встречает, прежде всего, членов этой же кооперации. Самостоятельность личности, прежде всего и чаще всего проявляется в отношении того, что ее наиболее ближе окружает. Во взаимодействии с этими окружающими существами каждый человек, смотря по обстоятельствам, является попеременно в состоянии свободы и власти. При этом не трудно видеть, что состояние свободы есть состояние внешне бездеятельное. Это состояние, в котором личность и не подчиняется сама, но также и не подчиняет никого, не поддается на чужое влияние и сама его не оказывает. Это состояние для личного существования есть как бы идеальное, но с точки зрения общественной не есть активное.

Необходимо заметить, что власть, с одной стороны, и подчинение - с другой вовсе не являются непременно результатом какого-либо насилия, подавления одной личности другою. Как обрисовывает К.П. Победоносцев, в сложной натуре человека есть, между прочим, несомненное искание над собой власти, которой он мог бы подчиниться.

Это - сила «нравственного тяготения», «потребность воздействия одной души на другую». «Сила эта, замечает автор, естественно, без предварительного соглашения соединяет людей в общество».

Это очень глубоко подмеченная черта нашей психологии, черта, которую можно назвать женственною, но которая обща всему роду человеческому. Она вовсе не есть выражение слабости, по крайней мере, по существу, но выражает поэтическое созерцание идеала, искомого нами и чарующего нас в частных воплощениях своих, вызывающего наше преклонение и подчинение, ибо идеалом нельзя владеть, а ему можно только подчиняться, как высшему нас началу. Эта черта выражает, однако целую, серию общечеловеческих добродетелей: смирения, скромности, искренней радости при отыскании идеального, без зависти к тому, что оно выше нас, а с одной чистой готовностью поставить это высшее в образец себе и руководство. Подобно тому, как стремление к независимости может порождаться не только могучей силой, но также грубой необузданностью натуры, демоническим тщеславием, так и стремление к подчинению не всегда является результатом слабости, но и лучших, тончайших свойств природы нашей.

Это искание над собой власти, свободное желание подчинения играло огромную и высокую роль в развитии общественности.

В общей сложности - резюмируя - свобода играет гораздо большую роль в личной жизни и выработке, нежели в общественной. Свобода для общества нужна, собственно, потому, что без нее не будет высокой личности. Власть и подчинение, наоборот, суть по преимуществу состояния общественные, в них по преимуществу выражается человеческая кооперация, ими строится общество. С точки зрения нравственной этот факт сам по себе не может быть ни превозносим, ни осуждаем, ибо оценка власти и подчинения вполне зависит от того, во имя чего, в каких целях и с какими последствиями власть применяет свое влияние, а подчинение ищет, или допускает воздействие власти.

3. Культурные основы власти

Культурная основа власти - псевдосинкретизм.

В сущности, вся история становления политической культуры в России была историей попыток либо преодолеть раскол посредством просвещения, реформ и т.д., либо адаптироваться к нему. Любой шаг в сторону усложнения нравственного схематизма можно рассматривать, как попытку преодолеть раскол за счет новых средств, новых путей решения все более сложных проблем. Для преодоления раскола требуются свобода поиска эффективных решений, неуклонное расширение свободы, включая свободу политической деятельности, более или менее свободное общение людей, чтобы обеспечить взаимопроникновение, взаимоотталкивание смыслов, использовать все богатство нравственного схематизма, а также сделать возможной критику его ограниченности.

Такие свободы или полусвободы появились в России после Манифеста 17 октября 1905 года, что позволило большевикам мобилизовать потенциал нравственного схематизма для формирования и реализации идеологии, нацеленной на подчинение их целям значимых субъектов-носителей разных типов нравственности. Большевики пошли по пути все возрастающей ставки на утилитаризм как средство идеологического манипулирования. Ленину как руководителю партии и государства было свойственно постоянное стремление решать политические задачи, обращаясь к разным группам населения, к массам крестьян и рабочих, но обращался он к ним не на языке политики или науки, а на дополитическом языке «народной правды», на языке доосевой культуры, пронизанной эмоциями. И целью таких обращений было вызвать массовое брожение, эмоциональный взрыв, смуту, активизацию архаичных структур сознания, что было возможно из-за исторически сложившейся слабости христианской сакральности и массового влияния архаичной локалистской сакральности.

Большевики делали ставку на возбуждение массового гнева против «оборотней зла», на которых указывал вождь партии, ставший по совместительству шаманом со сверхъестественной способностью разоблачать носителей мирового зла. Тем самым открывалась возможность направлять против них «ярость народную», ярость людей, которых мировая история завела в тупик. Это позволяло социокультурным манипуляторам настраивать архаичные массы против тех, кого они считали врагами партии и государства. В подоплеке подобной попытки следовать языку и логике традиционализма лежала голая утилитарная максима: для реализации утопических целей революционеров любые средства хороши.

Большевизм в основу управления обществом положил религиозно-атеистическую сакральность. Роль сверхсубъекта в ней играла некая авторитарная идеологизированная псевдонаука, смыслами которой партия постоянно манипулировала. Этот сверхсубъект опирался на локалистско-эмоциональную сакральность, стремился проводить политику, возбуждая «гнев народа». Тем самым большевизм управлял страной, постоянно переоформляя и тасуя эклектический набор элементов нравственного схематизма и форм сакральности, что с неизбежностью редуцировало культуру к предельно упрощенным альтернативам: Мы - Они, добро - зло, свой - чужой и т.д.

Существование довольно развитого нравственного схематизма обеспечивало многообразие форм идеологического манипулирования, их инверсионную смену. Исследования показывают, что таких инверсионных идеологических поворотов в советский период было по меньшей мере семь: отбрасывалась вчерашняя версия идеологии и на ее место выдвигалась новая, претендовавшая на возврат к «истинному ленинизму», «коллективному руководству», на «отказ от волюнтаризма» и т.д. Налицо на редкость циничное отношение к собственным идеям, которое возможно лишь на нравственном основании примитивного утилитаризма. В подобном манипулировании большевизм превзошел и переиграл всех своих конкурентов. Никто из них не сумел продвинуться столь далеко по пути утилитаризма, возвести беспринципность в высший нравственный принцип. Ленин недооценил опасность неизбежной подмены, архаизации самих целей. Беспримерная опасность ставки на архаизацию большого общества не находила понимания у людей, которые на любую возникающую проблему всегда были готовы ответить убогими утопическими манипуляциями. Упор на утилитаризм порождал иллюзию, что принимаются решения единственно правильные для народа и общества, преисполненные величайшей мудростью и т.д. Такие решения пытались дать ответ на возраставшую сложность проблем с позиций глубочайшего провинциализма, игнорирования опыта национальной и мировой истории. Преобладало стремление приблизиться к культурной атмосфере синкретизма, комфортной для носителей вечевой культуры и хорошо приспособленной для идеологических манипуляций. Однако возврат к синкретизму в условиях большого общества невозможен, поскольку достигнутый уровень государственности с ним несовместим.

Большевизм старался адаптироваться к расколу, соединяя несоединимое: стремление к синкретизму и активное формирование специализированных институтов государственности. При этом предпринимались усилия унифицировать различные социальные группы: с одной стороны, внушая крестьянам, что советское общество воплощает идеалы уравнительного крестьянского социализма, а с другой - убеждая образованную часть общества, что страна, следуя «исторической необходимости», приближается к торжеству социализма. На опасную в глазах власти возможность осознания, что эти два утверждения исключают друг друга, она отвечала террором.

Такого рода идеология определяла двойственность внутренней и внешней политики, для которой были характерны постоянное манипулирование смыслами, отрицание всякой логики и последовательности, одновременное утверждение двух взаимоисключающих идей. Тем самым подобная политика в каждом своем акте несла самоотрицание, саморазрушение несовместимых элементов нравственного схематизма. Попытка ее реализовать неизбежно наталкивалась на растущее отчуждение как синкретических масс, уставших от эмоционального напряжения, так и интеллектуалов, отходивших от утопического догматизма. Последнее можно объяснить тем, что утилитарно направляемая идеология, постоянно подправляемая при изменении обстоятельств, несовместима с осознающим свою ценность и следующим своей собственной логике абстрактным мышлением. Большевизм «испарился» в тот момент, когда этот процесс зашел достаточно далеко, когда наступила усталость от периодически накатывавшихся волн манихейской идеологии, требовавшей ненависти ко все новым и новым врагам, в число которых попадали и люди из близкого окружения: соседи, коллеги, друзья, родственники, родители, дети. Эта постоянная инверсионная раскачка государства и общества, порождающая потоки дезорганизации, не могла не привести к очередной, уже четвертой в истории страны национальной катастрофе, которая разразилась в 1991 году. Множество анекдотов, обнажающих нищету двойственности большевизма, просачивались во все поры общества и в конечном счете оказались сильнее идеологии и террора. Они подрывали попытку положить в основу общества примитивные формы утилитарной культуры.

История продемонстрировала, что утилитаризм был для большевиков, прежде всего инструментом поверхностного и, в сущности, инфантильного манипулирования обществом. Это была не политика, а политиканство, где все было построено на фактическом игнорировании проблемы общего интереса, на воспроизводстве глубоко деформированного дуального управления, которое было органически неспособно выработать и осмыслить такой интерес.

Заключение

Наличие множества подходов, выделяющих разные аспекты власти, объясняется сложностью, субстанциональностью самого явления властвования, его присутствием в любом элементе человеческих отношений. Ведь это одно из проявлений управления, самоорганизации социальных систем, координации, распределения ролевых функций, влияния между людьми.

Но для политологии важным является выделение смысловых границ именно политической власти, т.е. власти, осуществляемой специфически политическими способами и механизмами и преследующей именно политические цели. Атрибутами такой власти служат государство, профессионализм, временная и пространственная локализация властных отношений, их формализация и иерархический характер.

Список литературы

1. Ахиезер А.С. Как искать специфику российского общества, или Было ли осевое время в России // Рубежи. 1998. №3-4

2. Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. В 2-х т. Новосибирск, 1997-1998.

3. «Московский сборник» - книга, включившая в себя оригинальные сочинения и переводы К.П. Победоносцева (1-е изд., М., 1896)

4. Плискевич Н.М. Экономика - жизнь - культура: К итогам дискуссии // Общественные науки и современность. 2001. №6. С. 53.

5. Политология: Учебник для вузов / В.Н. Лавриненко, А.С. Гречин, В.Ю. Дорошенко и др.; Под ред. проф. В.Н. Лавриненко. - М.: ЮНИТИ, 1999. - 367 с.