Введение

В конце 80-х - начале 90-х годов прошлого века либеральная идеология захватила в общественно-политической жизни России доминирующее положение, став мощным орудием в руках вождей и архитекторов «перестройки», плавно перешедшей в антисоветскую революцию. Либерально-западный проект в его самой крайней, фундаменталистской форме, был представлен как единственная альтернатива «обанкротившемуся советскому эксперименту». Концепции гражданского общества, свободного рынка, конкуренции, представительной демократии, частной собственности стали интенсивно вводиться в массовое сознание посредством СМИ, системы образования и т.д.

На сегодняшний день можно констатировать тот неопровержимый факт, что либеральная идея в России и на всем постсоветском пространстве если и не умерла совсем, то находится в глубочайшем кризисе, реального выхода из которого не видно. Это подтверждается как социологическими исследованиями, так и политической действительностью - достаточно вспомнить сокрушительное поражение на последних российских выборах партий «СПС» и «Яблоко», явно декларировавших свою приверженность либеральным ценностям.

Вместе с тем нельзя сказать, что спрос на либеральную идеологию в постсоветском обществе полностью отсутствует. Глубокие изменения в характере и структуре общества, произошедшие в результате радикальных рыночных реформ, невиданного по масштабам перераспределения общественного богатства и кардинальной трансформации политической системы создали предпосылки для возникновения вполне определенных социальных групп, в той или иной степени ориентированных на ценности западного либерализма. Это прежде всего узкая, но чрезвычайно влиятельная прослойка так называемых олигархов, крупной буржуазии, в наибольшей степени выигравшей от распада СССР и завладевшей львиной долей его собственности. Эта группа привержена наиболее крайним формам либеральной идеологии - неолиберализму и социал-дарвинизму. Её взгляды разделяются значительной частью исполнительной власти и пользуются существенной поддержкой со стороны СМИ.

Следует отметить наличие ещё одного важного сегмента общества, достаточно сильно ориентированного на либеральные ценности. Речь идет о части мелкой буржуазии - людях образованных, обладающих профессиональной квалификацией и ярко выраженной претензией на достижение более высокого социального статуса, но в силу различных причин оттесненных в эпоху «большого дележа» от самой лакомой части пирога и не сумевших прорваться к рычагам влияния на власть. Они чувствуют себя обделенными и испытывают разочарование не только правящим режимом, но и самим общественным строем, не позволяющим, по их мнению, по настоящему реализоваться «самым достойным». Именно эта мелкобуржуазная прослойка стала главной движущей силой «оранжевой революции» на Украине. Её недовольство режимом Кучмы, опиравшегося на пророссийских олигархов, было умело использовано западным империализмом и его ставленниками из среды крупного капитала.

Цель работы - рассмотреть особенности идеологических идей в России.

Задачи работы - изучить сущность либеральный идей в России; изучить российский либерализм как этап знания Истины и поиска Идеи.

1. Сущность идеологических идей в России

Идеология явление сложное, многоликое. Ее невозможно определить односложно - она выступает в разных ипостасях и поэтому имеет множество определений. В рамках данного текста мы будем рассматривать идеологию, как отчужденную форму политической культуры (аналогично тому, как мораль является отчужденной формой общей культуры) Краткий словарь. Основы политологии. М.; 2003. С. 155..

Естественным образом идеология развивается группами, принимающими активное участие в политическом процессе. Это происходит потому, что идеология, помимо прочего, является еще и важным элементом, обеспечивающим нормальное протекание политического процесса, своеобразным языком, на котором политическая элита "разговаривает" с обществом, логикой, при помощи которой те или иные политические инициативы укладываются в прокрустово ложе электоральных ожиданий. Другими словами, участники нормального политического процесса заинтересованы в развитии идеологии. Но совсем иначе дело обстоит в обществе, где нормальное течение политических процессов по тем или иным причинам нарушено. Если политическая элита перестает самоопределяться, как "осуществляющая власть", а идентифицирует себя преимущественно, как "обладающая властью", то идеология теряет для нее привлекательность. Поначалу, идеология еще используется, но лишь в качестве "дурилки картонной", поскольку элита уже вполне осознанно не выполняет властных функций, а лишь прикрывается идеологической фразеологией с тем, чтобы использовать идеологизированность общества для достижения своих целей. Со временем, когда цинизм политической элиты становится очевидным для общества, идеология в глазах элиты обесценивается окончательно. Но и для общества в этих условиях идеология становится в тягость. Таким образом, идеология разрушается, а на ее обломках спонтанно возникают короткоживущие идеологические суррогаты. Такую ситуацию мы имеем сегодня. И именно поэтому ответственная политическая партия не может обойтись без того, чтобы, во-первых, не сформулировать свою идеологическую платформу и представить ее обществу в качестве своего вклада в развитие национальной идеологии (национальной от слова "нация", а не "национальность"); а, во-вторых, не вести диалог с обществом в терминах национальной идеологии.

Аполитичность действующей власти делает невозможной для политической партии ни сотрудничество, ни оппозицию ей уже хотя бы потому, что политическое сотрудничество/оппозиция зиждется на базе сравнения социализированных политических идей, взамен которых у аполитичной власти имеется лишь аморфный набор популистских "кричалок", в то время как свои действительные цели она отнюдь не склонна социализировать. В этих условиях любая попытка сотрудничества или оппозиции неминуемо будет сведена к участию в соревновании по популизму и оболваниванию масс, поскольку целью любой аполитичной власти является сама власть - обладание властью, а не ее осуществление. Поэтому единственным предметом диалога либералов с властью может являться обсуждение проблем ее (власти) политизации.

Другой стороной проблемы аполитичности является аполитичность общества. Несмотря на номинальное обилие политических сил, наше общество в большей своей части глубоко аполитично.

Дело в том, что политизированность это элемент общей политической культуры общества, наработка которой требует больших усилий и, что может быть самое главное, значительного времени. Поэтому организация процесса политизации, как власти, так и общества в целом, должна стать одной из центральных задач либерального движения Зеркин Д.П. Основы политологии. Курс лекций. Ростов-на-Дону 1997. С. 333..

2. Российский либерализм - этап "знания" Истины

Российская антитоталитарная революция, если к произошедшему и происходящему у нас приложимо данное понятие, пронизана парадоксами. Один из них, лежащий на поверхности, заключается в следующем: явление, по масштабам своего исторического значения сопоставимое разве что с Великой Французской революцией, сопровождалось удивительным интеллектуальным убожеством, отсутствием хоть сколько-нибудь оригинальных и политически эффективных идей.

Объективно либеральная направленность и настроенность массовых действий, опрокинувших советский коммунизм, которые развертывались под классическими лозунгами европейских революций прошлых веков - свободы и прав человека, равенства и народного суверенитета (что само по себе как феномен конца ХХ века нуждается в глубоком теоретическом объяснении), получили жалкое идеологическое выражение со стороны отечественных "властителей дум". По большому счету сам характер антитоталитарной революции должен был бы сделать неуместными дальнейшие разговоры о чуждости российского менталитета либеральной идее. Однако отечественная интеллигенция и прежде всего ее "властители дум" оказались вопиюще неадекватными в политическом и идейном отношениях развернувшимся процессам. И это есть один из важных факторов того, что широкая либеральная волна опрокинулась и разбилась, не успев дать, вынести на себе институциональных, конституционно-правовых, нравственных основ нового общества. Теперь пишущая и маячащая на экранах интеллигенция пытается скрыть свою историческую вину рассуждениями об "объективности" и даже благотворности нынешней деидеологизации и деполитизации огромного большинства россиян. Это - интеллигенция, выдавшая сама себе "белый билет" в отношении своей прямой профессиональной, не говоря уж о гражданской, обязанности - теоретического познания того не решенного антитоталитарной революцией противоречия, которое надорвало либеральную волну, и выработки идейных средств, способных служить политической мобилизации во имя его решения. Не идеология не нужна России - функциональная потребность в ней с точки зрения обеспечения политически эффективного действия велика, как никогда. России не нужна интеллигенция, не способная удовлетворить эту потребность и прячущая свое бессилие за словесами о неготовности народа к либерально-демократическим порядкам и холуйскими призывами нового авторитаризма.

Чем же характеризовалось идейное выражение либеральной волны в канун и в ходе антитоталитарной революции? Оставляя в стороне критическую часть, т.е. разоблачение тоталитаризма и развенчание марксизма (в чем с прагматической точки зрения либеральная интеллигенция весьма преуспела при слабости, а порой и гротескности теоретического содержания такой критики), формирующаяся либеральная идеология строилась вокруг трех ключевых представлений, в тех или иных формах и мерах рационализируемых авторами. Данные представления в своей взаимосвязи образовывали своеобразный код этой идеологии.

Первое из них - "философско-историческое" - заключалось в том, что исход из коммунизма означает не что иное, как преодоление "особливости", навязанной России большевизмом, и становление ее такой, "как все", т.е., согласно афоризму Л. Баткина, превращение ее в "одну из "западных стран", "возвращение на большак мировой цивилизации".

Второе представление - "экономическое" - необходимо связано с первым. Поскольку, как полагают, "естественноисторические" законы демонстрируются прежде всего Западом, постольку напрашивается вывод, что они являются, во-первых, в своей сущности экономическими, во-вторых, универсальными. В том и другом - квинтэссенция вульгарного "экономизма". Проблема не в том, что его приверженцы вообще не видят "этнографического" и исторического своеобразия России. Но оно признается ими лишь в качестве фактора, корректирующего или "искажающего" проявления этих законов. Однако действительный вопрос заключается в другом: что - в культуре, общественной нравственности, институциональной организации общества и т.д. - вообще позволяет этим законам представать в качестве "естественноисторических"? Или, говоря языком Л. Альтюссера, что делает экономику как определенную институциональную сферу общества "доминирующим" и "детерминирующим" моментом в структурной организации социумов известного типа?

Как бы ни относиться к концепции Альтюссера и его сторонников, а также к ходу колоссальной дискуссии, порожденной ею, ясно одно: тезис об универсальности и "базисности" в России продемонстрированных Западом экономических законов требует доказательства, что в России имеются те же (или аналогичные им по своему эффекту) нравственно-культурно-институциональные факторы, которые на Западе сделали экономику "базисной" сферой, а ее законы - "естественноисторическими". Если же доказать это невозможно, а формирование такой организации, в которой экономические законы выступают "естественноисторическими", остается целью, то главный упор реформаторских усилий должен быть сделан как раз на создание, развитие, укрепление таких нравственно-культурно-институциональных факторов, делающих цель достижимой.

Трудно понять концептуально, но легко понять идеологически, почему вопрос о "напряжении мускулатуры государства" рассматривается только в отношении экономики, тогда как он должен был бы рассматриваться в отношении того, что может ее (как экономику "западного типа") создать и запустить, почему из ничто (отход государства) само собой должно возникнуть нечто (органическое развитие) и чем логически такое умозаключение отличается от осмеянного нашими доморощенными "демократами" пролетарского припева "кто был ничем, тот станет всем". Но этот вопрос остается совершенно риторическим, покуда сохраняется та парадигма отечественного либерального реформаторства, которую в свое время с потрясающей простотой выразил министр и видный член первой гайдаровской "команды"

Третье представление - "структурно-социологическое" и (как следствие и сторона того же) "политико-идеологическое". Схематично его можно выразить следующим образом: если "естественноисторическим" законам не мешать, то, сами собой формируя рынок, они тем самым (поскольку они "базисны") будут создавать "соответствующую" социальную структуру общества. Стpуктуpа окажется в принципе ("со временем") схожей с социальной структурой западных обществ. Поскольку же эти общества являются демократическими, таковой будет и Россия. Это и есть линейно-однонаправленная каузальная связь экономических и политических изменений, легшая в основу практического курса реформ и сделавшая экономику (несколько парадоксально с точки зрения установки на "уход" и "свертывание" государства) абсолютным приоритетом государственной деятельности.

Связь же изложенного "структурно-социологического" представления с "политико-идеологическим" заключается в следующем. Если "естественноисторические" законы действуют автоматически и спонтанно, и, главное, им не мешать, то роль идеологии (как в лучшем случае излишней с точки зрения их действия, а в худшем - искажающей его) должна быть минимизирована и в идеале совсем упразднена. Блестящее, хотя и деревянно-прямолинейное выражение этой связи дал видный петербургский социолог и знаток общественного мнения Л. Кесельман буквально за сутки до выборов 12 декабря (во что даже трудно поверить) в статье под характерным названием "Страна брошена? Да. В нормальную жизнь": "Идеологическое" обеспечение реформ - это просто прилавки магазинов, начиная с Елисеевского и кончая самой окраинной торговой точкой, а не измышления журналистов..."

Нужно сказать, что не все "властители дум" в рассматриваемый период разделяли простодушное представление о линейной связи рыночных и демократических изменений. Некоторые из них полагали, что переход от тоталитаризма к демократии будет необходимым образом опосредован авторитаризмом, главной функцией которого окажется именно формирование рынка. Примечательно, что к схожему выводу все более определенно склонялись и практики рыночной реформы, далекие от отвлеченных политологических размышлений.

Единственная логически допустимая возможность отстоять демократическую перспективу при переходе к рынку - выявить наличие достаточно мощных общественных групп, поддерживающих такую стратегию реформ. Но, во-первых, как было сказано, постулаты идеологической критики тоталитаризма заставляют отрицать их наличие. Во-вторых, откуда вообще они могут появиться на начальном этапе реформ? Из тех самых "низовых демократических сил", которые, как пишет Баткин, "только что... появились словно из-под земли, зеленые, пока еще слабые..."? Но, с одной стороны, они действительно слишком слабые, чтобы справиться со структурированными силами сопротивления переходу к рынку. С другой стороны, почему эти "низовые силы" должны быть обязательно "прорыночными", а не демократическими и анти- или хотя бы "нерыночными"? Почему они не могут демонстрировать именно то сочетание ориентаций, которое было характерно для основной части "низового движения" на Западе в ХIХ веке и из-за которого самые прорыночные либералы там и тогда до последнего отстаивали имущественный и прочие избирательные цензы, откровенно направленные против участия демократических "низов" в политической жизни?

Кроме того, что и как нужно сделать для того, чтобы эти зеленые движенческие ростки, даже если их не раздавит каток рыночной реформы, как это реально произошло в России, могли бы перейти в состояние дееспособных политических формаций, реально влияющих на принятие общественно значимых решений? Ничего спонтанного тут нет и не бывало никогда. Что же касается расхожих в российском либерализме установок на деполитизацию и деидеологизацию масс при комически-неадекватном понимании условий и силовых полей реальной общественной борьбы, то все это в прямом смысле контрпродуктивно для решения данной задачи Панарин А.С. Политология. Учебник изд. «Проспект» М.; 2003. С. 357..

3. Российский либерализм - этап поиска Идеи

Вскоре после 12 декабря, по свежим следам которого Е. Гайдар, несмотря на утешения симпатизирующих комментаторов и публицистов, имел мужество заключить: "...выборы мы проиграли", в российский либерализм ворвалась тема, которая до того в лучшем случае едва обозначалась на его далекой периферии. Она быстро получила разные вариации, но суть их была одна - срочно нужна Идея.

Самокритика либерализма в части идеологической (самокритика в области экономической, социальной и т.д. особая тема, но примечательно, что, поскольку в этих областях прежние подходы рассматривались как в основном правильные, главный упор был сделан именно на идеологическое направление) выявила следующие ключевые моменты, объясняющие, с точки зрения либералов, декабрьское фиаско.

Первое. Как выразила эту мысль М. Салье, "отсутствие этического наполнения в деятельности правительства Гайдара и соответственно в программе правительственного блока "Выбор России" - одна из самых главных, если не главная ошибка этого блока, как, впрочем, и всех других блоков, так или иначе причислявших себя к демократическим". Это означает, что либералы не смогли заполнить "духовный вакуум", образовавшийся после падения коммунизма и его идеологии. Лозунг "Наша цель - свободный рынок" бессилен решить эту проблему. Необходима идея, в центре которой человек, а не рынок.

Второе. Политически эффективная идеология не может быть построена на потребительских ценностях. Дело не только в том, что в обнищавшей России они воспринимаются массами, по выражению Гайдара, как "издевательство" (вспомним по контрасту более ранние соображения либералов об "идеологии магазинных прилавков"). Не менее важно (или более важно?), что такие ценности не могут сплотить, мобилизовать, развить деятельную волю слоев, в пpинципе поддерживающих курс реформ, побудить их отвергнуть, возможно, выгодные с точки зрения ближайших интересов требования "бюрократических лоббистов". Меж тем в условиях происходящей борьбы "мобилизовать... волю россиян абсолютно необходимо". Третье. Опираясь на частные интересы, оказывается, в современной России вообще нельзя проводить государственную политику. Вероятно, самый последовательный российский монетарист Б. Федоров, став депутатом Госдумы, обнаружил: "Граждан России нет... есть только граждане ВПК, АПК, Метровагонмаша и иже с ним. Никто не хочет особенно конфликтовать; защита России от развала в прямом и любом другом смысле не является актуальной".

По этим причинам российский либерализм как-то вдруг озаботился ранее совершенно чуждыми ему проблемами "сверхидеи", "новой мощной интегрирующей идеи", "мощной социальной, политической воли" и т.п. Без решения этих проблем "остановить Жириновского" (и коммунистов) уже не представлялось возможным.

В опасениях "постдекабрьских" российских либералов авторитарного исхода рыночных реформ можно угадать эмпирическое нащупывание "проблемы Гоббса", а в их рассуждениях о необходимости мощной мобилизующей идеи - апелляцию к гражданственности, увязывающей частный интерес с общественным. Все это могло бы привести российский либерализм к фундаментальному для него открытию, обусловливающему пересмотр стратегии реформ: рынок - не спонтанно возникающая и не базисная реальность общественной жизни; сам он определяется и делается возможным благодаря некоторым социокультурным порядкам. Культурно-исторический и структурно-аналитический подходы соотносятся не так, что первый отмечает уникальные черты отдельной страны, лишь накладывающие своеобразие на проявление тех "аналогий между различными странами на сходных этапах их развития", которые обнаруживает второй подход, в силу чего он имеет приоритет как инструмент познания и выработки политического курса. Напротив, культурно-исторический подход призван раскрыть общую закономерность обусловленности становления рыночного порядка социокультурными факторами, а затем обнаружить специфику их содержания и/или способов их возникновения в той или иной стране Козлов В.В. История политических учений: Учебник. М.: Норма, 2002. С. 66..

В отношении Запада, поскольку его опыт не только в воззрениях отечественных либералов, но и, так сказать, "объективно" чрезвычайно важен для России, это означало бы понять, как минимум, следующее.

Во-первых, нужно было бы понять роль в образовании современного рынка той "социальной моральности", которую Ф. Хирш считал "подструктурой экономического индивидуализма", видя в ней "наследие докапиталистического и доиндустриального прошлого". Наличие и действенность такой "социальной моральности" (при всех фактических нарушениях ее) и позволяли Локку приходить к выводам о том, что "личная польза каждого человека не является основанием закона природы" (но это не означает их несовместимости), что "нравственность действия не зависит от пользы, но польза является результатом нравственности", т.е. делать те заключения, которые уже для раннего утилитаризма просто невозможны. Во-вторых, следовало бы уяснить, в чем специфика основных социокультурных типов людей в эпоху формирования институциональной структуры капиталистического рынка и какую роль они сыграли в этом процессе. Речь идет, с одной стороны, о том самостоятельном и самодеятельном производителе товаров и услуг, который выступал "модельным персонажем" раннего либерализма, носителем моральной автономии и политической независимости, обобщенный образ которого отражен в трудовой теории стоимости Локка и его категориальном определении собственности: "...Каждый человек обладает некоторой собственностью, заключающейся в его собственной личности, на которую никто, кроме него самого, не имеет никаких прав. Мы можем сказать, что труд его тела и работа его рук по самому строгому счету принадлежат ему". О том, какое политическое значение для борьбы за свободу имел этот социокультурный тип собственника, можно судить хотя бы по сознательному выбору Т. Джефферсоном будущего Америки в качестве "аграрно-сырьевого придатка" промышленной Европы, дабы только сохранить республиканский дух народа, коренящийся в этом социокультурном типе. С другой стороны, и доминировавший в рассматриваемую эпоху (по исследованиям В.Зомбарта, вплоть до конца XVIII в.) тип буржуа не мог быть даже в теоретической абстракции сведен к homo economicus и носителю формальной рациональности. И вновь самим развитием капитализма эти типы были упразднены или редуцированы к маргинальности, но каркас институциональных структур и в политике, и в экономике был создан ими. В-третьих, необходимо было бы раскрыть, какую роль не только в формировании политической гражданственности, но и в институциональном развитии и системной интеграции становящегося современным общества сыграла, пользуясь терминологией Ю.Хабермаса, "буржуаз-ная публичная сфера" кануна и эпохи Просвещения, в которой частные индивиды образовывали публику в результате "публичного применения своего разума". Позднейшие сужение и эрозия этой сферы, ее превращение по преимуществу в сферу производства образов для "культурного потребления" и манипуляции общественным мнением тем не менее не помешали тому, что важнейшие продукты раннелиберальной публичной сферы - идеи и принципы, сфокусированные на ценностях свободы, равенства, справедливости, - продолжают жить в институциональной организации западных обществ не только вопреки господству инструментальной рациональности, иерархизации и аккумуляции власти, но и модифицируя эти тенденции и явления, адаптируя их к условиям демократического общежития. В-четвертых, необходимо учитывать роль таких форм ассоциации людей, как (пользуясь гегелевскими понятиями) "сословия" и "корпорации", которые не только агрегировали, выражали, отстаивали особенные совместные интересы их членов, но (и это первостепенно важно) создавали возможность гражданского политического действия, самого существования "народа" в отличие от "множества" как "бесформенной массы". Они возвышали особенный интерес до всеобщего, создавали дух, в котором "содержится непосредственное укоренение особенного во всеобщем", причем таким образом, что само государство выступает "средством сохранения особенных целей". Одно из противоречий гегелевской теории "современного государства" состоит в том, что эмпирически он сам наблюдает "упразднение" корпораций (во всяком случае, в прежнем их значении и функциях) в "новейшее время", меж тем как именно для порожденных этим временем условий необходимость предоставить человеку "кроме его частной цели и деятельность всеобщую" теоретически выступает с особой настоятельностью История политических и правовых учений \ Под ред. В.С. Нерсесянса М.; 1988. С. 257..

Заключение

Одной из главных объективных причин поражения либерализма в России является низкий уровень общественной политической культуры. Либеральная идея оказалась неприемлемой в сегодняшней России, поскольку для того, чтобы идея свободы стала продуктивно реализуемой, необходима наличная культура свободы, квинтэссенцией которой является различение в культуре свободы от произвола. Отсутствие такого различения в наличной культуре российского общества привело к тому, что попытка либерализации экономических отношений закончилась откровенным грабежом, имя которому "беспредел". При этом важно отметить, что перерождение приватизации в "прихватизацию" вовсе не являлось коварным умыслом "гайдарочубайсов". Все обстояло гораздо хуже: наше общество просто не представляло себе (и не представляет и поныне), как и, главное, зачем нужно делать по-другому. Глубоко укоренившаяся в народе традиция тащить все, что плохо лежит помноженная на развившуюся в боях за выживание в условиях тотально развитого социализма способность говорить - одно, думать - другое, а делать - третье, сотворили "чудо" российской либерализации. Когда оказалось, что "плохо лежат" целые отрасли промышленности, то под аккомпанемент душещипательных рассказов очередного новоявленного олигарха о том, как "я купил яблоко за 90 центов, помыл его и продал за доллар, а на вырученную прибыль приобрел на залоговом аукционе половину нефтеперерабатывающей промышленности страны", эти отрасли положили "лежать хорошо".

Список литературы

1. История политических и правовых учений \ Под ред. В.С. Нерсесянса М.; 1988.

2. Зеркин Д.П. Основы политологии. Курс лекций. Ростов-на-Дону 1997.

3. Козлов В.В. История политических учений: Учебник. М.: Норма, 2002.

4. Краткий словарь. Основы политологии. М.; 2003.

5. Панарин А.С. Политология. Учебник изд. «Проспект» М.; 2003.