Этнополитические конфликты на Северном Кавказе: региональный фактор

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ: РЕГИОНАЛЬНЫЙ ФАКТОР

Игнасио Рамоне в монографии “Геополитика хаоса” весьма схематично, если не сказать, поверхностно, классифицирует конфликт в Чечне. Автор называет его внутригосударственным, в котором центральной власти противостоит часть собственного населения (см.: [10, с. 6])… И только?! Многолетний вооруженный конфликт на Северном Кавказе, предопределенный массой противоречий, обилием внутренних и внешних факторов, на наш взгляд, заслуживает корректного толкования и более выверенного определения. В этом регионе испытывается на прочность российская государственность, новый российский федерализм, национальная политика; наконец, здесь оттачивается искусство “кризисных управляющих” местного, республиканского и федерального уровней.

Северный Кавказ (17,8 млн. человек) - наиболее плотно заселенная южная провинция (50 чел. на км2), хотя эта величина уступает плотности населения Европейской России (119 чел. на км2). Одной из важнейших особенностей пограничного региона, накладывающей существенный отпечаток на все сферы жизни, является многонациональный характер населения. Кабардинцы, черкесы и адыгейцы, расселенные в основном в равнинной и предгорной частях Северного Кавказа, составляют единую этническую общность адыгов. Они в основной массе своей проживают в трех субъектах Российской Федерации: Адыгее, Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии. Сравнительно многочисленную группу составляют горские народы Дагестана - аварцы, даргинцы, лакцы, лезгины, табасаранцы, рутульцы, агулы и др. Нахская группа, состоящая из чеченцев и ингушей, обитает в основном в Чечне и Ингушетии и относятся к кавказско-иберийской или иафетической семье. Особняком в языковой семье северокавказцев стоят осетины (иранская подгруппа индоевропейской семьи языков).

Тюрские народы Северного Кавказа включают “коренные этносы”, более или менее компактно живущие и претендующие на ту или иную форму национально-территориального самоопределения, а иногда уже имеющие государственные структуры. Это кумыки (277,2 тыс. чел.), проживающие главным образом в Дагестане; карачаевцы (150,3 тыс. чел.) и балкарцы (78,3 тыс. чел.), являющиеся близкородственными народами и говорящие на одном карачаево-балкарском языке. Это жители Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. Ногайцы (73,7 тыс.чел.) рассредоточены в предгорьях и степных районах Дагестана, Чечни, Карачаево-Черкесии и Ставропольского края.

Вынужденные мигранты - турки-месхетинцы, депортированные из Грузии в Среднюю Азию в 1944 г., переселились в регион из-за межэтнических столкновений в Ферганской долине в 1989 г. Большая их часть обосновалась на территории Краснодарского края (до [c.39] 13 тыс. чел.). В аналогичной ситуации оказались крымские татары, с очень похожей исторической судьбой, осевшие в основном в Краснодарском крае. Значительные группы северокавказских народов проживают в Закавказье, а представители Закавказских республик давно обосновались в северокавказской провинции России.

Этнополитическую ситуацию в регионе заметно осложнил “парад суверенитетов”, приведший к распаду Советского Союза. Судя по лозунгам северокавказских антигосударственных сил, их симпатии были в то время преимущественно на стороне отделившихся от “метрополии” Азербайджана, Армении и Грузии. Национальные элиты региона полагали, что автономность республик - залог дальнейшего экономического и социального процветания.

Десятилетие раздельного проживания бывших советских народов развеяло иллюзии сторонников сепаратизма по обе стороны Большого Кавказского хребта. Деградация их национальных экономик производит удручающее впечатление. Так, в 1995 г. объем промышленного производства Азербайджана опустился до 72% от уровня 1990 года. В настоящее время более 60% населения Апшеронского полуострова живет за счет средств, зарабатываемых в России (см.: [1, с. 104]).

Армения за пореформенный период утратила более 90% своего экономического потенциала (см.: [22]).

Эксплуатируя этнический эгоизм и самовлюбленность, местные элиты пришли под националистическими лозунгами к власти, но осчастливить свои, “титульные нации”, не смогли, однако породили массу социальных проблем, в том числе, массовую миграцию. Парадокс заключается в том, что, порвав с “метрополией”, бывшие граждане СССР вынуждены-таки возвращаться в ее лоно, выбирая Россию на жительство. Так, современная армянская диаспора в России насчитывает 2,5 млн., в то время, как в самой Республике Армения проживают 3 млн. этнических армян (см.: [3, с. 16-19]).

Валовой продукт Грузии в 1997 году по отношению к 1990 году составил лишь 35,1%. Примерно 1/3 промышленных предприятий республики еще простаивают. (см.: [19]).

Деградация республиканской экономики объясняется не только упадком собственных производительных сил, но и бытующих в Грузии иждивенческих настроений, вызвавших ожиданиями помощи стратегического партнера, каким Тбилиси провозгласил США. Россию как естественно-историческую союзницу в Грузии перестали рассматривать с 90-х годов ХХ века.

Примечательный факт. В день 220-й годовщины Георгиевского трактата, согласно которому Грузия вошла в состав России, 24 июля 2003 г., сделан существенный шаг по упрочению энергетического потенциала южного соседа. Российский бизнес начал серьезную экспансию за пределами РФ. РАО “ЕЭС России” приобрело у американской компании AES Corporation по сути всю грузинскую энергетику (см.: [18]). Как отметили менеджеры РАО, грузинская сторона согласилась на сделку в обмен на “теплую зиму, дешевую энергию и перспективы экономического роста”. Ближайшее время покажет, насколько ожидания Тбилиси оправдаются и насколько прочно утвердится Москва в проблемном Закавказском регионе - ключевом участке южного направления российской внешней политики.

Этот уникальный район, находящийся на стыке Запада и Востока, открывает для России доступ к важнейшим транспортным коммуникациям и выход на Средний и Ближний Восток, возможность поддержания устойчивых связей через Черное и Каспийское моря как с Европой и Азией , так и с остальным миром.

В современных условиях большую актуальность в межгосударственных отношениях приобретает региональный фактор. Кавказ превращается в эпицентр широкомасштабных действий и процессов мирового значения. Здесь переплетаются сложные узлы региональных и глобальных интересов России и США, Турции и Ирана, многих европейских и азиатских стран. Сегодня свыше 30 государств, многие транснациональные организации и компании объявили Кавказ зоной своих стратегических интересов. При этом определенные силы, как внутренние, так и внешние пытаются обеспечить свое влияние на ситуацию в регионе. Прослеживается скоординированный характер деятельности иностранных разведок и местных [c.40] экстремистов, использующих ваххабизм для подталкивания мусульманских республик к выходу из Российской Федерации.

Крупнейшие субъекты международного права делали и будут делать попытки вытеснить Российскую Федерацию из Закавказья, не принимая во внимание интересы самой крупной кавказской страны, каковой наша Родина является.

Главными дестабилизирующими факторами в регионе являются конфликты в Нагорном Карабахе, Абхазии и Южной Осетии. Сейчас наряду с тремя суверенными и признанными странами региона - Азербайджаном, Арменией и Грузией - де-факто существуют и три непризнанных государственных образования: Нагорный Карабах, Абхазия и Южная Осетия. Неурегулированность региональных конфликтов препятствует нормальному развитию государств Кавказа. Это негативно отражается и на субъектах Российской Федерации, республиках Северного Кавказа. Всякое обострение обстановки в Абхазии или Южной Осетии, как правило, вызывает адекватную реакцию на юге России.

Своеобразие текущего момента в Закавказье заключается в том, что все его государства так или иначе заинтересованы в России - гаранте решения их насущных проблем: восстановления территориальной целостности, социально-экономической стабильности.

Враждующие группировки адаптировались к состоянию “ни войны, ни мира”, научились по-своему выживать в новых условиях. Большие ожидания от посредников и бескомпромиссность самих сторон в конфликте несут новые неопределенности и опасность сползания к использованию самых бесперспективных - силовых методов их разрешения.

Россия с момента возникновения вооруженных столкновений стремилась к достижению региональной стабильности. Все соглашения по политическому урегулированию каждого из трех конфликтов были достигнуты благодаря Москве. Именно Россия несет основную нагрузку в проведении миротворческих операций в Абхазии и Южной Осетии, поддерживая статус-кво как воинскими контингентами, так и финансовыми затратами. Например, в 2000 г. расходы Минобороны РФ на миротворческую операцию в Абхазии составили 212 млн. рублей. Для поддержания стабильности привлечены около 1700 человек, которые несут службу на 26 наблюдательных постах и трех КПП, задействованы 140 бронетранспортеров, 4 вертолета и другая техника.

Кроме того, в Приднестровье миротворческие функции выполняли 800, в Южной Осетии около 500 военнослужащих.

Чтобы отодвинуть угрозу новых вспышек вооруженного насилия в Закавказье и утвердить прочный мир, необходимо пересмотреть некоторые составляющие кавказской политики, активнее применять позитивный международный миротворческий опыт, использовать эффективные рычаги воздействия на развитие ситуации. В том числе использовать экономические рычаги в отношении тех государств, которые действуют в ущерб России.

Капитализация экономики, приватизация предприятий, протекавшая на Северном Кавказе с явными нарушениями федерального законодательства, вооруженные столкновения вызвали затянувшуюся стагнацию производства и социальную напряженность. Львиной долей некогда общегосударственной собственности отныне распоряжаются преимущественно коренные жители из числа бывших советских и партийных работников, номенклатура силовых структур, теневой капитал. В результате сложился неблагоприятный инвестиционный климат. Только Ростовская область и Краснодарский край относятся к объектам инвестирования с умеренным риском. Остальные республики для инвестиционных проектов и инноваций пока не обладают должной привлекательностью (см.: [6, с. 38-39]).

Свой вариант вывода пограничного макрорегиона из кризиса, оформленный в виде федеральной программы “Юг России”, предложил полномочный представитель президента России по южному федеральному округу В. Казанцев. Эта программа, спланированная на пять лет (2002-2006 гг.), нацелена на реализацию 700 важнейших социально-экономических проектов регионального значения. Однако независимые эксперты скептически относятся к планам полпреда, полагая, что ресурсов хватит от силы на 60-70 (см.: [14])… Как бы то ни было, конструктивный подход центра [c.41] предпочтительнее бездействия последних десяти, по сути застойных лет, не говоря уже военной фазе “стабилизации обстановки на Северном Кавказе”.

Границы между субъектами Российской Федерации на Северном Кавказе на протяжении ХХ столетия не раз изменялись, часть народов была репрессирована и выселялась в Казахстан и Сибирь. Советская власть повторяла порочную практику царского правительства, которое после пленения в августе 1859 г. имама Шамиля, провело массовое выселение горских народов (мухаджирство) в Османскую империю. Опустевшие земли мухаджиров заселялись выходцами из глубинной России...

Такова уж закономерность общественного сознания, что исторические обиды воспроизводят и тенденциозно интерпретируют в пользу обиженных и малых этносов. При изложении эволюции российской политики на Кавказе большинство исследователей почему-то упускают из вида, что за 50 лет боевых действий в ХIХ столетии Россия потеряла 77 тысяч человек (см.: [9, с. 35]).

В 40-е годы ХХ века трагедия повторилась и последствия антигуманной репрессивной национальной политики дают знать о себе по сей день (см.: [4, с. 8]). В этническом самосознании многих кавказских народов из поколения в поколение экстраполировался совершенный по отношению к ним стереотип исторической несправедливости. Только в 1998-1999 гг. отчасти удалось исправить историческую несправедливость, когда из Югославии в Адыгею по приглашению российских властей возвратились 174 человека (38 семей) репатриантов, потомков мухаджиров.

“Замирение Кавказа” царской армией не положило конца военному сопротивлению чеченцев. Северный Кавказ перманентно оставался “горячей точкой”. В сентябре 1920 года в горных районах Чечни вспыхнул мятеж Н. Гоцинского и внука имама Шамиля - Саид-бея. Под их началом находилось около 10 тысяч вооруженных повстанцев. Для их разгрома директивой командующего Кавказским фронтом от 25.01.1921 года была сформирована Терско-Дагестанская группа войск. В течение марта 1921 года её подразделения заняли все крепости, большие аулы, поддержавшие мятеж.

Только в 20-40-х годах горно-лесистый Шатоевский округ (Итум-Калинский район) фактически контролировался бандформированиями, которые срывали коллективизацию, призыв в РККА, блокировали советизацию образа жизни, грабили население, разжигали межнациональную вражду.

С началом Великой Отечественной войны антисоветское подполье, мятежные группы чеченских и ингушских националистов активизировались. С 22 июня по 3 сентября 1941 г. было зарегистрировано 40 бандитских акций. Вожаки антисоветских предвоенных выступлений Х. Исраилов, Д. Муртазалиев установили связь с германскими спецслужбами и при их содействии готовили вооруженные выступления в тылу Красной Армии. В июле 1942 года они приняли воззвание к чеченской и ингушской нациям, в которых говорилось, что кавказские народы ожидают немцев и окажут им гостеприимство взамен на признание независимости Кавказа (см.: [17]).

Прорыв фашистских войск на Северный Кавказ подхлестнул боевую активность горцев. Немецкая агентура (к началу 1943 г. в рядах мятежных горцев находилось около 50 немецких диверсантов) пыталась координировать действия местных бандитских отрядов, провоцировали в тылу Красной Армии вооруженные выступления. С этой целью распространялись агитационные материалы, в которых народы Кавказа стравливали друг с другом по этноконфессиональным признакам. Одним напоминали старые обиды, а другим обещали земли и угодья их соседей.

После Сталинградской битвы снабжение бандформирований по каналам вермахта пошло на убыль. Принесли свои плоды и чекистско-войсковые операции войск НКВД и РККА. В 1942-1943 годах были уничтожены основные силы мятежников. Однако властям не удавалось отторгнуть повстанцев от местных жителей ни морально, ни физически. Тогда НКВД преодолел проблему иным способом, который был опробован в Приморье против корейцев, депортировав само население. 23 февраля 1944 года в глубь страны было перемещено более 370 тыс. чеченцев и 85 тыс. ингушей.

Исследователи отмечают, что у чеченцев в массовом сознании как бы спрессовалось социальное время, в их представлениях слились воедино две разные эпохи, символизируя [c.42] стремление народа к исторической самостоятельности. Последующие военные действия в Чечне подтвердили, что “антидудаевская” кампания 1994-1996 гг. лишь усилила у некоторой части чеченцев желание полной суверенизации от России (см.: [5, с. 104]).

Борясь за независимость от “имперского центра”, сепаратисты учинили расправу над русскими жителями уже в 90-х годах. Из Чечни были изгнаны 300 тыс. русских. В траурном списке - сотни человек, тысячи фактов ограблений и изнасилований. Только по официальным данным Министерства по делам национальностей РФ, в Чечне с 1991 г. было убито более 21 тыс. русских (не считая погибших в ходе военных действий), захвачено более 100 тыс. квартир и домов, принадлежащих представителям нечеченских этносов, более 46 тыс. человек фактически превращены в рабов. А сколько русских, не дождавшись выкупа, погибло в подвалах и ямах, мы, наверное, не узнаем никогда (см.: [15]).

На Северном Кавказе нет ни одной социальной или политической проблемы, в которой бы прямо или косвенно не присутствовал конфессиональный фактор. Веками остаются неизменными этнические и религиозные представления, на которые мало влияют не только смена очередного политического режима, но и общественно-экономической системы в целом. Распад СССР и ослабление центральной власти России, вызвали ответное дробление региональных духовных управлений, централизованных полугосударственных институтов, созданных еще в 1943 году. На первом съезде мусульман Северного Кавказа (май 1989 г.) в Буйнакске оппозиция низложила муфтия Духовного управления мусульман Северного Кавказа (ДУМСК) осетина М. Геккиева. За сравнительно короткий период ДУМСК распалось на пять республиканских ветвей: ДУМ Дагестана, Чечено-Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Северной Осетии, Карачаево-Черкесии и Ставропольского края. В 1991-1992 гг. дробление муфтиятов продолжалось по национальному признаку (см.: [7, с. 7]).

Руководство ДУМД наладило связи со светскими властями республики, взяв под контроль паломничество большинство мусульман Дагестана в Мекку. Для выезда в хадж в Дагестане нужно получить рекомендацию имама-дибира, которую представляют в ДУМД. По неофициальным данным, только в 1998 г. чистый доход муфтията от хаджа составил 182 тыс. долларов США.

Несмотря на поддержку официальных властей и мощную финансовую базу, официально признанное мусульманское духовенство не контролирует ситуацию в регионе. В Махачкале ДУМД подчиняются лишь 2 из 8 квартальных мечетей. В республике его поддерживают имамы примерно 200 мечетей, т.е. не более 15% местного духовенства. ДУМД не смог контролировать деятельность большинства мусульманских школ.

Наиболее серьезными противниками ДУМД являются так называемые “ваххабиты”. Их центром стал джамаат в Кизилюрте, возглавленный Б. Кебедовым. Он обвиняет оппонентов в переходе к неверию (такфир), искажении ислама “недозволительными новшествами”, к которым он относит зикр, чтение Корана на могиле, раздачу милостыни-садака у могил святых, пользование четками, амулетами. празднование мавлида - дня рождения пророка Мухаммада и прочие нормы обрядовой практики дагестанских мусульман. В свою очередь руководители ДУМД обвиняли Б. Кебедова в подмене ислама учением радикального саудовского проповедника ХVIII в. Мухаммада ибн Абд ал-Ваххаба.

Вопреки распространенному мнению, “ваххабизм” (дарующий свою милость), не представляет собой нечто единое, сплоченное. В основе организации “ваххабитов”, как и “традиционалистов”, лежит небольшая мечетная община-джамаат. Структура властных мечетных общин в рамках колхозов и совхозов предельно проста и однородна как у “ваххабитов”, так и у “традиционалистов”. Одни и те же люди обычно составляют колхозную и мечетную администрацию. Вся полнота власти принадлежит сельским сходам. На них безраздельно господствуют местные религиозные лидеры.

Несмотря на активную миссионерскую деятельность “ваххабитам” так и не удалось сделать свое движение массовым. Даже в Дагестане, где сосредоточено большинство их общин, им сочувствуют не более 5-10% жителей республики. Среди “ваххабитов” есть [c.43] представители всех возрастов и социальных групп, включая беднейшие слои горцев, богатых коммерсантов из торговых центров, представителей сельской и городской интеллигенции.

При появлении “ваххабитов” в сельских общинах Дагестана и Чечни время от времени случаются ссоры между членами джамаатов из-за пользованием землей и водой, доступа к власти и торговым ресурсам. Колхоз-джамаат тогда распадается на противоборствующие мусульманские фракции. Обе стороны открыто поносят односельчан из другой фракции во время пятничной проповеди, чураются разговаривать с друг другом.

Наиболее серьезные из таких конфликтов произошли летом 1994 г. в Кизилюрте, в августе 1995 г. в Верхнем Миатли, в марте 1996 г. в с. Кванада; в июле 1998 г. в Гудермесе в Чечне. В результате столкновений разрушались мечети “ваххабитов”, уничтожалось их имущество. Наиболее кровопролитной оказалась перестрелка в Гудермесе, унесшая 50 жизней, в том числе 30 “ваххабитов”.

Разбив отряды Исламского джаамата, вторгшиеся в августе 1999 г. с территории Чечни в Северный Дагестан, федеральные войска штурмом взяли с. Карамахи. В сентябре 1999 г. был принят закон “О запрете ваххабизма и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан” (см.: [13]).

Дагестанские “ваххабиты” ушли в подполье. И сейчас к движению вполне применимо определение английского этнолога М. Гилзенана, которое он дал летучим отрядам мусульманских повстанцев во французском Алжире ХIХ в.: “нигде и везде”.

Своеобразие переходного периода в нашем многонациональном и поликонфессиональном обществе (около 50 конфессий и толков) состоит еще и в том, что в кризисные моменты дезинтеграции экономики, социально-культурной сферы, четко обозначились центробежные тенденции и гипертрофированные - подлинные и мнимые - национальные интересы. Серьезно сказывается и активизация амбициозной, а порой и мафиозной местной элиты, которая национальные и конфессиональные факторы использует в борьбе за власть, этнические и региональные привилегии, в конечном счете - за материальные, имущественные интересы. Нередко они действуют в купе с коррумпированными элементами из центра. Подобные махинации фиксируются общественным сознанием и отвергаются им. Социологические замеры показывают, что довольно значительные массы верующих разных конфессий уверены в том, что межнациональные конфликты сознательно провоцируются местными и центральными политическими элитами. Более трети предпринимателей и гуманитарной интеллигенции прямо указывают на то, что межнациональные конфликты провоцируются Москвой, которая, по их мнению, проводит в жизнь принцип “Разделяй и властвуй”.

Что касается первой части этой древней управленческой формулы, то “разделять” нечего: современный Северный Кавказ далеко не монолит. В свете вышеизложенного очевидно, что ни этнические мотивы, ни конфессиональные не делают его таковым. А те небольшие регионального масштаба объединения и движения (типа Конфедерации горских народов Кавказа (КГНК) не способны консолидировать этносы на некой “общекавказской идее” и порвать с Российской Федерацией. Экономические и территориальные противоречия между различными северокавказскими народами делают иллюзорными в обозримом будущем формирование единого жизнеспособного политического или иного государственного образования народов Северного Кавказа вне России и вопреки воли России.

Учитывая плюралистичность исламской традиции, российскому обществу, его элите важно научиться находить консенсус в том числе и с исламскими радикалами, как находит Кремль общий язык в диалоге с радикалами светскими.

Одна из причин межэтнических конфликтов на Северном Кавказе - этнопсихологическая, которая синтезирует в себе сложные механизмы формирования этнического самосознания, выделения себя в качестве самостоятельного субъекта в полиэтническом окружении по принципу “мы - они”. Иллюзорные, искаженные формы, в которые зачастую облекаются этнонациональные интересы, превращаются в этническом сознании в самодовлеющую национальную идею. Массовая убежденность в абсолютной значимости и самоценности ложно интерпретированной национальной идеи порождают агрессивные формы поведения, провоцируют различные группы людей определенной национальности на стремление [c.44] доказать приоритет именно “своих” этнических интересов над всеми другими инонациональными интересами.

В частности, осетино-ингушский конфликт 1992 г. подпитывали этноисторические, национально-административные и этнопсихологические группы причин. Открыто декларировался территориальный спор вокруг Пригородного района и части Владикавказа, которые перешли к Северной Осетии после депортации ингушей, а фактически вооруженный конфликт носил ярко выраженный межэтнический характер. Убивали и изгоняли людей по этническому признаку. В результате массовых насильственных действий убиты от 478 до 583 человек, ранено 900 и пропало без вести более 200 человек (см.: [12, с. 50]).

Центральная власть проявила тогда неспособность контролировать ситуацию, защищать граждан. Администрация Б.Н. Ельцина, помня о падении престижа М.С. Горбачева (после силовых акций в Тбилиси и Баку) не хотела иметь прецедент вооруженного конфликта на российской территории. Силовые структуры России не реагировали на демонстрационные приготовления незаконных вооруженных формирований в Северной Осетии, Ингушетии, Чечне. Тем самым потворствуя экстремистам.

Широко распространено мнение, что конфликт в Чечне начался из-за борьбы за нефть и другие ресурсы. Через республику шла транзитная торговля оружием, нефтепродуктами, осуществлялся неконтролируемый вывоз валюты (см.: [2]).

О криминальном характере событий в Чечне говорилось в Послании Президента РФ Федеральному Собранию в феврале 1995 г. Бытовала и другая версия (ее повторяли применительно и ко второй чеченской кампании) - начало боевых действий было связано с попыткой демонстрации силовых ресурсов президента РФ накануне новых выборов главы Российского государства. Ельцин-де решился на применение силы для поднятия престижа в глазах электората и для показательного наказания “строптивого региона”. Тем более что “силовики” гарантировали президенту “блицкриг” на Северном Кавказе.

Предпринятая в Чечне силовая акция имела одной из главных целей устрашение не только сепаратистов, но и всех политических противников. А для запугивания нужны эффективные картинки беспощадности и ужасов кары, чтобы страх пронизал с головы до пят всякого, помышляющего об импичменте Ельцину. Бесцеремонность насилия, нарастающего со стороны этой группы по отношению к обществу с конца 1991 - начала 1992 гг., логически вела к варваризации чеченской войны. Хотя здесь играл существенную роль и личностный момент: приверженность Б.Н. Ельцина жестким силовым методам борьбы за власть, чрезмерная самоуверенность, стремление выглядеть решительным политиком.

Первая чеченская кампания была не только аморальна, но и незаконна, она противоречила конституции и международным законам и договорам. Преступная ельцинская политика, которую осудили практически все прогрессивно настроенные российские круги - от правозащитных организаций и либерально-демократических партий до коммунистов. Эта военная авантюра превращала Россию из защитницы, спасительницы, хранительницы малых наций, каковой она преимущественно выступала в истории, в их уничтожителя, гонителя, тирана.

Две военных кампании со всей очевидностью показывают заинтересованность определенных зарубежных кругов в продолжение эскалации военных действий и поддержание нестабильности в регионе. Неслучайно большинство отечественных исследователей склоняются к мысли о том, что при изучении причин и - главным образом - способов урегулирования вооруженного конфликта в северокавказском регионе, необходимо выявлять не только интересы двух конфликтующих сторон Ичкерии и центра, но и сторон стоящих над схваткой, управляющих интенсивностью конфликта.

Преемница старой политики на Северном Кавказе новая российская администрация в диалоге с Западом, утверждает, что осуществляя полицейские функции в Чечне, Москва-де ограждает цивилизованный мир от мусульманского террора (см.: [21]). В свете событий 11 сентября 2001 г. и захвата заложников на спектакле “Норд-Ост” в Москве эту идею российского президента прагматичному Западу стоило поддержать хотя бы морально.

Жители Чечни, проголосовав 23 марта 2003 г. на референдуме по проекту конституции Чеченской Республики, тем самим дали понять, что не видят альтернативы [c.45] возвращению к нормальной мирной жизни в составе России. Республиканская конституция, во-первых, выводит из правового поля чеченских сепаратистов, лишая легитимности их лидера А. Масхадова, активизирует экономическую жизнь, позитивные социально- политические процессы на Северном Кавказе в целом.

Во-вторых, запускается механизм нормотворчества, создания законодательной базы для построения в Чечне всех органов власти на основе российской Конституции и государственности.

На Северном Кавказе существуют и другие зоны высокого межнационального напряжения. Республика Адыгея, например, одна из самых “русских” на Кавказе - анклав на территории Краснодарского края. Однако, происходящее в ней, несмотря на декларации местных властей о дружбе между всеми этническими группами, наводит на мысль о том, что здесь все может пойти не по официально декларируемому сценарию.

Конституция Адыгеи, принятая в марте 1995 года, с явными противоречиями с Основным Законом РФ, закрепила власть меньшинства - коренного населения. Забота нации о своем выживании и развитии, составляющей менее четверти населения Адыгеи, понятна. Но отчего это делается за счет попрания конституционных прав других проживающих в Адыгее наций - и в первую очередь русскоязычного населения?

Национальный эгоизм породил массу противоречий во вновь провозглашенной республике в социальной, экономической и культурной сферах. Так, по данным Госкомстата РФ, численность населения с доходами ниже прожиточного минимума уменьшилась в Адыгее за два последних года всего на 1,6% (см.: [20]). Как ответная защитная мера на несправедливую политику местных властей был создан Союз славян Адыгеи, обозначивший полюса противостояния по этнополитическим признакам. Идею равноправия наций и народностей республики также поддерживают казаки. Хотя прямых столкновений между этими силами не было, но постоянная напряженность в общественной жизни чувствуется постоянно.

В Кабардино-Балкарии в начале 90-х годов балкарцы на первом съезде балкарского народа провозгласили Балкарскую республику и в 1991 г. провели референдум, который дал положительный результат, но эта акция крайне отрицательно была воспринята кабардинцами. Съезд народов Кабардино-Балкарии осудил решение о выделении Балкарской республики. На какое-то время вопрос был снят, однако балкарцы считают себя дискриминируемыми и во властных структурах, и в сфере бизнеса (в возможности доступа к ресурсам: минеральная вода, туризм и т.д.), ставят вопрос о самостоятельном использовании средств, которые центр выделяет им как репрессированному народу.

В Нальчике создана и организация кабардинцев (Конгресс кабардинского народа - ККН). Эта организация борется за объединение адыгов - кабардинцев, черкесов, адыгейцев, шапсугов. Но механизм интеграции не выработан, и пока эта тенденция реализуется через договор о сотрудничестве. ККН действовал в поддержку абхазского народа, является активным участником Конфедерации народов Кавказа (КНК).

В Кабардино-Балкарии достаточно жестко, с дозированными элементами демократии, осуществляется административное управление. С правительством этой республики центр подписал один из первых договоров о разграничении полномочий, как бы демонстрируя политическую поддержку. Правительство этой республики неоднократно выступало своеобразным стабилизатором ситуации на Северном Кавказе: и в период активизации действий Конфедерации народов Кавказа, и с началом военных действий в Чечне.

В Карачаево-Черкесии также возникал вопрос о трансформации республики по национальному признаку: о выделении пяти моноэтнических республик. Раздел территории может привести к вооруженным конфликтам. В середине 90-х годов активность практически всех неформальных объединений снизилась, а оживление имело место только в связи со вторым этапом боевых действий в Чечне.

Однако в марте 2001 года российские правоохранительные органы, как следует из материалов разбирательства Ставропольского краевого суда, предотвратили попытку [c.46] насильственного свержения власти в Карачаево-Черкесии. На скамье подсудимых оказались 17 человек. Руководил этой исламской вооруженной группой Х. Салпагаров. Это подразделение создало фактическую платформу для вооруженного мятежа с четкой политической и религиозной базой. Все подсудимые, уроженцы Карачаево-Черкесии и Ставрополья - прошли подготовку в лагерях Хаттаба, а некоторые успели повоевать в Чечне. Сначала банда планировала взять под свой контроль горные районы, а потом с помощью отряда Р. Гелаева, захватить власть во всей республике. Насколько замысел об открытии “второго чеченского фронта” в Карачаево-Черкесии реален и какие силы стоят за спиной заговорщиков, определит суд, но то, что крайне нестабильная обстановка в регионе вдохновляет разного рода авантюристов, очевидно и без судебного вердикта.

Значительной внутренней автономией обладают Дагестан и Ингушетия, ставшие по сути прифронтовыми областями со всем вытекающими из этого последствиями. Не зарубцевались раны у участников осетино-ингушского конфликта (1992 г.). Не случайно А. Цуциев, намекая на непредсказуемость противостояния участников этнического столкновения, в заголовке брошюры поставил после даты многоточие (см.: [11]).

К 1990 г. обнаружились противоречия между народами Дагестана. Идею суверенизации здесь высказывали кумыки, которые образовали “Народное движение “Тенглик” и ведут борьбу, по сути за ресурсы (против ущемления их прав на землепользование в связи с переселениями в места их проживания некумыкского населения, чаще всего лакцев). В 1992 году между кумыками и лакцами произошли даже вооруженные столкновения, состоялись массовые митинги кумыков. Время от времени общественное спокойствие возмущают активисты лезгинского движения “Садвал”. Они ставят вопрос об объединении территории их проживания в Дагестане и Азербайджане в единую республику Лезгистан в составе РФ. Эта инициатива провоцирует пограничную напряженность на российско-азербайджанском участке Государственной границы (см.: [8, с. 420]).

Кроме того, в Дагестане свои организации имеют терские казаки. Лидеры нижнетерского казачества тоже выдвигали вопрос о территориальной автономии.

Казачество Северного Кавказа наиболее адаптировано к региональным противоречиям. Претендуя на возрождение сословных преимуществ дореволюционного казачества, “господа казаки” за годы советской власти стали еще более горячими сторонниками и проводниками государственности, противниками сепаратизма, семена которого широко посеяны в регионе. На своих съездах и “кругах” казаки не только высказываются за возрождение своего сословия и традиций, но и за стабилизацию общественных отношений, упрочения положения русского населения. Сегодня в станицах Наурского и Шелковского районов осталось около 17 тыс. русских. Сейчас на казачьих землях в Чечне русские составляют 2%, а еще недавно доля проживающих там казаков достигала 70%

Деструктивные силы всячески препятствуют усилению “казачьего фактора” в регионе. В начале нынешнего года в станице Ищерской Наурского района Чечни боевиками был похищен, а затем зверски убит 40-летний атаман Николай Ложкин. Николай - восьмой по счету казачий атаман, убитый бандитами за последние годы (см.: [16]).

Военное сословие, радетели государственности, казаки Северного Кавказа, при разумной поддержке центра, способны оказать значительное влияние на стабилизации обстановке в регионе. Казаки - потенциальный резерв государственного влияния в северокавказском регионе, самые последовательные сторонники и проводники центрального государства. Этим ресурсом нужно эффективно пользоваться сегодня и в будущем для укрепления властной вертикали и горизонтали.

Таким образом, Северный Кавказ, будучи самой многонациональной провинцией РФ, сконцентрировал на своей территории, по сути весь спектр противоречий и проблем, характерных для современной России. Вместе с тем он имеет уникальные в своем роде проблемы, доставшиеся от советского прошлого и современного российского стиля управления. Попытки Москвы решить комплекс региональных противоречий за счет одного лишь управленческого ресурса, “силового варианта” разрешения социально-политических проблем, лишь усугубляет ситуацию, консервирует ее на неопределенный срок. Это - во-первых. [c.47]

А во-вторых, общая усталость, социальная апатия жителей прифронтовых республик и областей, как свидетельствуют социологические опросы, в том числе проводимые и автором исследования в Андийском и Ботлихском районах Дагестана, некоторых землячествах и диаспорах Москвы, говорят о стремлении большинства граждан к мирному варианту разрешения конфликтов. Конструктивные, созидательные действия Москвы найдут широкую поддержку на местах . Демократическая власть нуждается не в меньшей связи с народными массами, чем авторитарная власть. Возрождение региона, реконструкция мирного созидательного процесса будет проходить тем успешнее, чем энергичнее начнется возрождение экономики региона, вовлечение его богатых ресурсов в общероссийское и мировое разделение труда. Речь идет не только о “размораживании” северокавказских производственных и аграрных мощностей, но и вовлечении трудовых ресурсов, особенно молодежи, в реализацию общероссийских экономических программ.

В-третьих, необходима государственная воля для преодоления стереотипов “простых и эффективных решений” северокавказских проблем. Во всяком случае, силовой вариант дважды показал свою бесперспективность. Пришла пора миротворческих и созидательных вариантов стабилизации жизни в регионе.

ЛИТЕРАТУРА

1. Гаджиев К.С. Геополитика Кавказа. - М., 2001.

2. Давыдов В.Н. Заслон в Дагестане: Тест на греховность. // Граница России. - 1995. - № 27.

3. Давыдов В.Н. Наш идеал - мир и согласие. // Миграция и гражданство. - 2003. - № 2 (5).

4. Ибрагимова З.Х. Чеченская история. Политика, экономика, культура. 2-я половина ХIХ века. - М., 1999.

5. Конфликты и согласие в современной России. - М., 1998.

6. Култышева Г.А., Хорев Б.С. Оценка условий инвестирования в регионах России. - М., 2000.

7. Малашенко А.В. Исламские ориентиры Северного Кавказа. - М., 2001.

8. Пограничная политика Российской Федерации. - М., 1997.

9. Попов В.В. Южный узел. - М., 1998.

10. Рамоне И. Геополитика хаоса. - М., 2001.

11. Цуциев А.А. Осетино-ингушский конфликт (1992-…): его предыстория и факторы развития. - М., 1998.

Периодические издания

12. Бюллетень сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. - 2003. - № 48.

13. Дагестанская правда. - 1999. - 24 сентября.

14. Известия. - 2002. - 13 мая.

15. Независимая газета. - 2003. - 3 мая.

16. Независимая газета. - 2003. - 23 мая.

17. Независимое военное обозрение. - 2001. - № 11.

18. Российская газета. - 2003. - 8 августа.

19. Свободная Грузия. - 1998. - 18 октября.

20. Труд. - 2003. - 2 сентября.

21. Mein Economic Indicator: Armenia, 1999.