Новые свойства политического лидерства на рубеже образования российской государственности

3

Реферат по Истории политологии

На тему: НОВЫЕ СВОЙСТВА ПОЛИТИЧЕСКОГО ЛИДЕРСТВА НА РУБЕЖЕ ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ

Наполнение новыми свойствами политического лидерства во время и в связи с процессом государственного образования являются, несомненно, историческим и политическим фактом. Образование государственности - исключительное явление в судьбе народа, осознавшего необходимость жить в условиях присутствия и подчинения государственной власти. В связи с образованием государства обычно говорят о предпосылках и условиях этого процесса, о способности самого общества как многомерной системы к созданию новой государственности, наконец, о проявленном историческом творчестве всего общества и его лучших представителей. Образование российской государственности не является новой в общественно-гуманитарных науках проблемой. Исследовательская литература по этой теме (см., напр., [17]) исключительно богата многообразием точек зрения, концепций, взглядов, оценок относительно предпосылок, исторических условий, факторов, доминирующих движущих сил и мотиваций этого процесса, поэтому обратим внимание в ней только на те аспекты, которые связаны с воздействием на политическое лидерство, и его обратную реакцию - на политический процесс.

И в старой, и в новой историографии по-прежнему устойчивыми являются рефлексивные стереотипы, представляющие фоновую среду, на базе которой разворачивается развитие политического лидерства в эпоху раннего государственного строительства как: 1) отсталой в общественном и политическом смыслах и 2) специфически трудноосваиваемой из-за чрезмерных природно-климатических условий ареала проживания.

И современное сознание, к сожалению, иногда продуцирует представление о тотальной отсталости славян. “Славяне выгнали как-то варяжских гостей за порог, решили-таки укрепиться - выбрать начальника. И вот здесь проснулось Чувство и не позволило им свободно, равно и тайно проголосовать за своих кандидатов. В отчаянном помрачении и досаде кинулись славяне за отъехавшими гостями, извинились и позвали их назад. Не в гости. Насовсем” [5, с. 10]. В данном, по-своему интересном публицистическом изложении отражена точка зрения, в основании которой старый историософский спор о дикости славян, о их неспособности к историческому и политическому творчеству, об их природной склонности к “чудачеству” (“Чувство”!!!) во всем. Еще В.О. Ключевский, подводя итоги процесса образования древнерусского государства, не преминул определить свое отношение к высказывавшимся с XVIII в. взглядам об отсталости славян: “Наша история... не так запоздала, как думают другие: около половины IX в. она не начиналась, а уже имела за собой некоторое прошедшее, только не многовековое, считавшее в себе два с чем-нибудь столетия” [4, ч. I, с. 162]. Но тема отсталости вновь реанимируется и в ней просматривается редукционизм восприятия и понимания уровня состояния всеобщей отсталости, недифференцированности социально-политического развития регионов (Руси [c.61] Новгородской и Руси Киевской, даже отдельных областей указанных субрегионов). Признание неразвитости социально-политических отношений на обозримом политическом пространстве унифицирует весь политический процесс, обедняет его содержательную составляющую, сужает многообразие путей преодоления политическими способами противоречий, вытекающих из разноуровневости развития всего восточнославянского политического пространства. Непродуктивность такого подхода очевидна, и естественно стремление “восполнить неясное и понять, почему роль гегемона в Восточной Европе перешла от Хазарии к Древней христианской Руси” [2, с. 15].

Таким образом, проблема политического лидерства в контексте зарождения государственности на Руси в своем анализе также выдвигает гипотезу, которая ставит вопрос о том, насколько период, предшествовавший образованию государства, подготовил геополитические и локальные условия для проявления лидерского духа и практики. Современные археологи настаивают на том, что у основания всего процесса государственности находились два различающихся между собой территориальных массива, политическое объединение которых привело к созданию единого Древнерусского государства в конце IX в. (см.: [19]).

Опираясь на историографическое описание русской истории и введенные в научный оборот данные, можно видеть, что к IХ в. восточнославянская общность эволюционировала в сторону государственности, а отношения политического лидерства в своем развитии имели множество субъектов политического действия по поводу власти. Древним населением Восточной Европы были русы - “варварский народ” [8, с. 404]. Интенсивная метисация в X в. между победившими русами и славянами, киевскими и новгородскими этносами в конечном итоге приводит к славянским обычаям и языку (см.: [2, с. 136]. Это, возможно, указывает на то, что утверждение родового принципа политического лидерства в его скандинавском варианте не могло не столкнуться с почвеннической интерпретацией политического процесса, продуцируемой местными локальными традициями по поводу власти. Современные политологи в анализе феномена политического лидерства исходят из признания лидерства на уровне партий, движений, блоков; на уровне региональном, общенациональном и т.д. (см.: [6, с. 12]). Целесообразность такого выделения уровней лидерства двоякая: 1) фиксируется наличие множества вертикальных, горизонтальных, центрических и периферийных носителей политического лидерства; 2) отмечается присутствие в нем сложной системы противоречий, подлежащих разрешению при участии лидерских групп либо лидеров, и указывается направление этой деятельности: в одних случаях основанием служит совпадение и единство политических устремлений; в других - необходимость согласования несовпадающих устремлений различных субъектов политического устройства.

Если применить данный подход к началу русской истории, то можно наблюдать, что на промежуточном этапе процесса превращения Руси из союза племен в суперсоюз и из суперсоюза в восточнославянское государство, в одних случаях, поляне, древляне, дреговичи, словени, полочане имели “свои княжения”; в других, вошедшие в состав Руси племена и их правители утрачивали самостоятельность (см.: [11, с. 88]). Государственное политическое лидерство у восточных славян выстраивалось аналогично другим общностям и социумам: вначале как местное родоплеменное представительное лидерство, базирующееся на земельно-территориальном владычестве. Стремление к такого рода власти, ее удержание и потеря и составляли содержание политического лидерства данной эпохи. Смена вектора политического лидерства связана с расширением сферы приложения лидерских интенций до общенациональной институализированной державности.

Специфической чертой славянской модели политического лидерства оказалось двоецентрие. Новгородская (верхняя Русь) и Киевская (нижняя Русь) фрагментировали не только территориальное, но и политическое пространство по племенному принципу: словене, вятичи, кривичи - в верхней части; поляне, дреговичи, радимичи - в нижней части, а по политическому принципу - относительно больший демократизм верхней части. Противостояние этих двух центров накладывало отпечаток на политические [c.62] установки их лидеров, формировало специфику их поведения и характер принимаемых политических решений. Укажем на некоторые из проблем в русле политического противостояния двух центров.

Русскому (т.е. южному) князю необходимо было удержать в своих руках весь торговый путь “из варяг в греки”, иначе он сталкивался с проблемой, вызываемой упадком торгового значения Киева, Переяславля, Чернигова и других южных городов.

Варяжскому (т.е. северному) князю естественным было стремиться на юг с организованными “воями” словен и чуди вместе с дружиной, чтобы вытеснить оттуда счастливых своих соплеменников, занявших богатые области славянского юга.

Продолжительная борьба, тянувшаяся более двух столетий, имела некоторые специфические особенности с точки зрения политического лидерского противостояния. Северные князья остаются не раз победителями (Олег, Игорь, Владимир, Ярослав). Они захватывают Киев, изгоняют соперников, потом оседают в Киеве и становятся уже сами русскими, а не варяжскими князьями. Своеобразная особенность этого лидерского противостояния Севера и Юга в том, что южные князья на тот период проигрывают в силовой борьбе, зато выигрывает Южный регион; князья северные побеждают, зато варяжский проигрывает Север. Северный Новгород политически подпадает под зависимость южного киевского князя. Торжество южного политического лидерства имеет самое решительное значение для судеб варяжских политических лидеров, пришедших на Русь. В лидерстве того периода политическую моду диктовал Юг. Варяжские политики и дружинники спешат переименоваться в русских не только на юге, но и на Севере (см.: [17, с. 326-328]).

Истоки формирования стилистики и типологии потестарного государственного политического лидерства формируются там и тогда, где и когда объективируется потребность институализации проявлений политического целого. Геотектоника групповой, корпоративной политики (стратифицирование интересов, экзогенное вмешательство в политический процесс) лишь оттеняет это явление, но не исчерпывает его. Объективное налаживание воспроизводства лидерского политического существования требовало институализационной дифференцировки - обособления, закрепления ролевой функции лидера во всех его элементах - полномочиях, нормах, правах, обязанностях. Онтологический срез понимания процесса становления содержания политического лидерства составляет проблемное поле, проистекающее из дихотомии самого процесса и его оценки. В этой дихотомичности просматриваются, с одной стороны, деяния лиц, которые всегда эгоистичны, партикулярны, обозримы. С другой, совокупный результат деяний лиц, который всегда имперсонален, едва не вынужден.

Порывались прежние отношения и обычаи, рождались новые, и происходило это в острых столкновениях и борьбе на разных уровнях и между различными, как сказали бы сегодня, политическими субъектами. Выделение отдельных семей из общего рода приводило к спорам и сварам внутри рода. Имело место противостояние родовладыкам и одних властелинов к другим. В этой борьбе “отцов и детей” старейшины родов применяли жесткие санкции, например изгойство. Изгои искали счастья и правду вне своего рода, апеллировали к внешним властедержателям, к племенным князьям, стоящим над “миром”. Все это усиливало позиции ведущих лидеров общеплеменной власти и делало их все более и более необходимым элементом общественного и политического устройства. Соперничество внутри родов, родов и племен, противоречия и конфликты, когда “вставал род на род”, одно племя было “обидимо” соседями, формировало иерархическую структуру в обществе с лидерскими, господствующими и зависимыми, угодническими, подданническими отношениями. Иерархичность социальной и властной структуры, лидерские и зависимые поведенческие нормы и обычаи отражены в “Повести временных лет” следующим образом: “седяху велиции князи, под Олгом суще” (см.: [9, с. 12-13]).

Подобные процессы, несмотря на то, что выявить их с должной полнотой по состоянию исторических источников возможности не представляется, нашли [c.63] эпически-художественное отражение. Например, в былине о Добрыне и Змее новые социальные силы, выступающие на историческую арену, являет собой богатырь. Власть же князя как владельца рода или вождя племени перестает удовлетворять запросы времени, и они связаны в былине со змеиным наследием, а в действительности - с разобщенностью племен. В финале же конфликт в былинах разрешается по всем правилам политической игры: сближением интересов княжеских и богатырских (подробнее см.: [15]). Былинный эпос указывает также на критическое отношение к представителям власти, к правителям, например со стороны богатырей. В былинах действует едва ли не единственный исторический герой - князь Владимир. Его литературно-былинный персонаж часто весьма тусклый, бесцветный, олицетворяющий власть тяжелую, часто несправедливую. По простоте своей, в осознании себя богатырем в ссоре с князем Илья Муромец мог сказать: “А для собаки-то князя Владимира, да не вышел бы я вон из погреба”. Налицо конфликт и, кажется, неразрешимый. Но не претит князю попросить прощения на коленях перед Ильей (см.: [1, с. 39]) за свои несправедливые действия. Поступок, который можно по достоинству оценить лишь в свете тех масштабов гордыни современных правителей, из-за которой остаются нерешенными острейшие проблемы.

Как можно заметить, уже на ранней стадии зарождения властеотношений происходит их трансформация. Специфика этого явления детерминирована множеством разнопорядковых факторов. Но, что очень важно подчеркнуть, одним из них выступает лидерство. Более того, этот фактор в сфере ранних политических отношений имеет тенденцию к усилению и расширению, а вырабатываемый стиль политического лидерства либо способствует, либо препятствует внутреннему сплочению политической элиты.

Наблюдается смена субъектов политического действия (от родовладения к владению межплеменными союзами и от последних к владению государственным конгломератом), обозначается индивидуальное и персонифицированное лидерство, меняются, собственно, сами персоны (субъекты) лидерства. Источники, восходящие к началу IX в., указывают следующую социально-политическую стратификацию политической и экономической элиты Руси: 1) великий князь русский (Хакан-Рус - титул, равный императорскому); 2) главы глав, светлые князья (князья союзов племен); 3) всякое княжье (князья отдельных племен): 4) великие бояре; 5) бояре, мужи, рыцари; 6) гости-купцы (см.: [11, с. 328-329]).

Появление в структуре власти института княжения и князя, как его персонифицированного носителя, создало целую группу политических клиентов князя и систему клиентских отношений. Ближайшим помощником и сотрудником князя по управлению войском и княжеством стала княжеская дружина. Дифференцированность княжеской дружины на старшую (“княжи мужи”, “огнищане”) и младшую (“гридь”), а последней на три категории (отроки, детские, дворяне) лишний раз подчеркивает наличие в руках князя разветвленного и мощного института управления, эффективного ресурса применения и использования своего статуса. Одна из возможных комбинаций реализации своих лидерских амбиций выстраивалась через взаимоотношения князя и дружины. Дружинники рассматривались князем как ближайшие его сотрудники по управлению и ведению государственного хозяйства и военного дела. С дружиной князь управляет и судит, ходит на войну. Дружина всегда при князе и следует за ним при перемещении его с одного княжества на другое. Князь и дружина - это как бы политический союз, основанный на доверии одной стороны другой; полная свобода обеих сторон при вступлении в него; взаимные обязательства носят характер не юридический, а нравственный и экономический. Князь знал и обязан был учитывать то, что любой дружинник в любую минуту мог покинуть его, перейти на службу к другому. На морально-этическом уровне князь и его дружинники руководствовались принципами: дружинник не мог покинуть князя в момент, когда тот в нем нуждался, особенно во время войны, дабы не замарать свою честь и достоинство. Каждый претендент на престол не мог не учитывать, не опираться на все остальные социальные группы населения. Смерды, жившие в селах земледелием и промыслом, являлись главными поставщиками [c.64] ратников и плательщиками князю дани. Городское население: купцы (туземные торговцы) и гости (торговцы иноземные), черные люди в отличие от смердов дани князю не платили, но представляли для князей постоянный интерес и как оппонирующая им политическая сила, и как источник финансового и экономического ресурса.

Политической особенностью функционирования разветвленной стратифицированной социальной системы было то, что, если племенных вождей и их родственников знали в лицо, то правители более высокого ранга, “князья князей”, уже отрывались от старинных локальных традиций и родственных связей, и эта связь становилась многоступенчатой (“князь князей” - князь племени - “староста” рода). С образованием протогосударственных объединений типа Руси (центр Киев) отрыв верховной власти от рядовых граждан - непосредственного источника власти - видимо, уже был полным. Иерархизированная и структурированная власть, как система, в известной мере цементировала новое общество, образуя цепь сопряженных друг с другом звеньев: высшие ее звенья (“светлые князья”) были связаны, с одной стороны, с великим князем, а с другой, - с князьями отдельных племен; князья племен были связаны с боярством. В этой же системе была заложена и другая тенденция: “светлые князья”, князья и бояре были не только посредниками между великим князем и народом, но непроницаемой стеной, разделявшей их. Дифференциация патриархального общества только по классовому принципу, когда на одном полюсе общества находились будто бы “лучшие мужи”, “мужи нарочитые”, “старейшины”, “князья”, а на другом - трудовой народ (“люди”, “людье”) - не отражала всей противоречивости и сложности социально-политических отношений, в том числе отношений лидерских и ведомых. Политическое господство на местах в регионах, например, принадлежало местным князьям; “лучшим”, “нарочитым мужам”. Они “деръжаху Деревьску землю”, от имени земли они выступали перед киевскими князьями (“посланы Деревьска земля”). В известных событиях, связанных с убийством киевского князя Игоря в 944 (945) г., отчетливо звучит мотив политического конфликта между Верховным правителем (общеплеменным лидером) и местной, региональной элитой. Политическая антитеза “киевского князя-волка” и “добрых” древлянских правителей, использующих свое политическое господство против центральной власти и усиление на нее давления с целью добиться больших для себя экономических выгод и политических привилегий, -не редкое явление во взаимоотношениях между центральными и региональными лидерами. В политическом противостоянии политической элиты разных уровней, между центральными и региональными лидерами не редким явлением была поддержка со стороны общественности именно местной элиты и ее политических лидеров в протвовес лидерам центра. Часто цитируемая летописная запись: “А наши князья добри суть, иже распасли суть Деревьскую землю” как нельзя лучше выражает бытующее в сознании общества отношение именно к местной элите и характеризует региональных политических лидеров, как добрых, заботливых, эффективных устроителей региона (см.: [16, с. 146-148]).

Политическое лидерство рассматриваемой эпохи продемонстрировало тесную связь с территориальным развитием. “И по сих братьи держати почаша род их княженье в полях, а в деревлях свое, а дреговичи свое, а словене свое в Новеграде, а другое полоте, иже полочане” (см.: [9, с. 12-13]). Но исторический вектор мог менять направление в сторону объединительных усилий в пределах территориальных обособлений, которые разворачивались также как борьба за господствующее и правящее положение, за военно-политическое влияние и принуждение к тому, чтобы этому влиянию следовали в рамках складывающегося союза, а в перспективе - и государственного объединения. “То была борьба за господствующее и правящее положение в союзе племен”, - пишет, например, историк И.Я. Фроянов [13, с. 31].

Со сменой административно-территориального структурирования происходила смена субъектов политического действия. Ко времени Ярослава Мудрого племена, как таковые, с разобщенностью и односторонне-местническими интересами, исчезают. Племенная жизнь сменялась областной. Со второй половины XI в. наша летопись перестает [c.65] упоминать о дреговичах, северянах и древлянах - вместо них она знает земли: Волынскую, Черниговскую, Киевскую, Смоленскую и др.

Определение понятия “земля”, существующее в историографии, для нас ценно тем, что в нем заложен механизм причастности к этой территориально-административной и политической структуре политического лидера того времени - князя. Историк Е.Ф. Шмурло, в частности, отмечает, что “Земля существовала самостоятельно и не перестала бы быть “Землею” даже без князя; поэтому “княжение” само по себе еще не создавало “Земли”. Земля была “Землею” не потому, что там был князь; наоборот, само “княжение” могло быть только там, где была “Земля” [18, с. 106]. Отмеченная зависимость не оставалась неизменной, и в данной интерпретации указана соподчиненность этой зависимости и фиксированность причастности княжеской власти (княжения) к границам его возможного влияния. Наличие в структуре административно-территориального деления таких единиц, как волость, еще больше расширяло границы приложения лидерских интенций и дифференцировало ресурсные возможности всех участников борьбы за власть.

Свои земли, свое княжество, своя волость, свой город-земля предполагает защиту своих, автономных, суверенных прав. Смутное либо отчетливое осознание своих территорий меняло представления власти о самой себе и ее ресурсах. Она давала политическим лидерам возможность осмысливать свою роль и предназначение в больших масштабах, выходить из замкнутого территориального пространства, преодолевать местечковое, узкое мышление. С образованием межплеменных суперсоюзов князья у восточных славян, бывшие родовладыками и вождями отдельных племен, превращались во властителей огромных межплеменных союзов. Многообразие племенных союзнических объединений указывает на такое же многообразие их правителей. По аналогии с существующими союзами племен можно вычленить вождей первичных союзов племен, объединенных родственными связями (поляне, древляне, радимичи, северяне, вятичи, словене и т.п.); и вторичных, - вождей объединений более высокого уровня, суперсоюзов (см.: [13, с. 30-31; 14, с. 11-13]).

Со сменой пространства и границ применения власти для ее обладателей встает проблема поддержания нового статуса, укрепление его ресурсных возможностей через приобретаемые или потенциально обозначаемые обязанности и права. Одна из возможных версий обязанностей и прав “главы” славянского протогосударства может быть представлена в описании анонимным арабским путешественником Ибн-Рустом. Реконструированный образ такого правителя содержит следующие элементы:

- определенный способ возведения на престол (“глава их коронуется”);

- “столичность” (“местопребывание его находится в середине страны славян”);

- титул - “они называют [его] главой глав”, зовется у них свиет-малик”;

- особенности внешнего вида и поведения - “Царь этот имеет верховых лошадей и не имеет иной пищи, кроме кобыльего молока. Есть у него прекрасные, прочные и драгоценные кольчуги” (цит. по: [8, с. 388]).

В описании Ибн-Руста политическое лидерство выступает в виде вождистской системы политических отношений, при которой политический лидер (вождь) выполняет функции по организации экономической, редистрибутивной, судебно-медитативной и религиозно-культовой деятельности общества (см.: [3, с. 11]), разбавленной сильным влиянием общинного самоуправления. Вождество в одной из своих версий ведет к формированию жестко иерархизированной системы социально-политических отношений, бюрократизированной вертикали соподчинения при доминирующей роли верховного правителя либо личной ему преданности (см.: [10, с. 49-51]) Восточнославянская же модель политического лидерского устройства на определенном отрезке исторического развития оказалась уже не жестко замкнутой единоличной, бюрократизированной политической конструкцией. Политическому лидеру того времени в борьбе за власть и ее использование приходилось преодолевать серьезное влияние со стороны военно-аристократического сословия (дружины) и организованного в разветвленную систему самоуправления свободного гражданского населения (веча). В цитированном выше [c.66] арабском источнике дуализм и оппозиционность властных отношений по линии “правитель - общественное самоуправление” можно увидеть в скрытой форме в терминологическом противопоставлении “царь” - “они”, в более явном - на что обращает внимание еще А.П. Новосельцев - в титуле “глава-глав” (см.: [7, с. 406]). В X в. оппозиция единовластию правителя усилилась со стороны дружинного сословия, составлявшего до сих пор опору княжеской власти и ставшего “первым надплеменным сословием, сформировавшимся из разноплеменного населения” [12, с. 375].

Предгосударственный и ранний государственный периоды демонстрировали разветвленную систему отношений между князьями по поводу приобретения верховной власти.

Несмотря на проделанную отечественной наукой работу в этой области, по-прежнему остаются спорные, не выясненные вопросы: каким руководящим принципом определялись отношения между претендентами на власть и переход власти от одного лидера к другому. Ответы на поставленные вопросы могут быть самыми разными.

Очевидно другое: проявления политического лидерства в той части, которая связана с борьбой за власть, постоянно находились под перекрестным воздействием разнообразных сил, действующих не всегда согласно, более случайно.

А определяющих принципов приобретения и передачи власти было несколько и разных по качеству.

Так, во взаимоотношениях политического лидера и веча, чтобы претенденту на власть реализовать свои замысле, приходилось иметь дело по крайней мере с тремя способами самоутверждения, с тремя вариантами вокняжения:

1) наследование престола;

2) народное избрание;

3) завоевание верховной власти вооруженным (силовым) путем. Каждый из этих способов вокняжения имел свою специфику, технологию приобретения власти.

В системе межкняжеских отношений по поводу власти можно наблюдать, по крайней мере, не три вышеперечисленных варианта, а шесть моделей добывания власти:

1) “лествичного восхождения”;

2) отчина;

3) избрание вечем;

4) добывание стола (захват силой);

5) завещание;

6) соглашение с вечем и князьями.

Основными формами политического лидерства, скорее всего, являлись четыре: наследственное право, право отчинное, вечевое избрание и захват власти силой.

Лествичное восхождение рассматривается в историографии как идеальный порядок наследования княжеских столов. Суть его в том, что потомок Владимира Великого обладал правом на участие в общем дележе Русской земли, правом на получение свой доли соответственно положению, какое он занимал в родовой семье и которое определялось понятием о родовом старшинстве. Старший сын умершего родоначальника имел право на первое место, самый младший в младшей ветви мог рассчитывать лишь на последнее, на самую скромную часть. Особой сложности проблемы сосредотачивались в той точке передачи власти по этой системе, когда пересекались права потомства старшего сына старшей ветви и второго сына родоначальника и его потомства, иначе, когда права дяди пересекались с правами племянника, и когда дядя, согласно принципу, всегда выше племянника. Согласно этому принципу и старшинство двоюродных братьев определялось старшинством их отцов. Смерть князя очищала дорогу к власти всем ниже его стоящим. Каждый теперь поднимался на одну ступень выше и, соответственно, переходил княжить в область того князя, который перед тем стоял ступенью выше его. Если князь умирал, не успев получить княжества, то его сыновья становились изгоями, т.е. выбрасывались из общего родового круга. Стоит обратит внимание на одну особенность в связи с институтом политического изгойства, отмеченную в историографии, т.е. появление людей среди политической элиты, выброшенных на обочину социальной и политической жизни, но не желавших с этим мириться и используемых в качестве оппозиционной к власти силы более проворными политиками и политическими группами (см.: [2, с. 264-265]).

Очевидные и скрытые недостатки лествичного порядка распределения власти давали жизнь иным вариантам. Самая интригующая часть политического лидерства в рассматриваемый период связана с добыванием власти через взаимоотношения претендента на власть и представительной властью, вечем. Такой способ утверждения во власти, как [c.67] призвание на княжение, являлся прерогативой веча. Призванный вечем князь заключал с ним ряд, т.е. договор об условиях своего избрания и княжения; политический функционер при этом был прекрасно осведомлен о том, что вече могло изгнать неугодного ему князя. Инициатива при этом созыва вече исходила обыкновенно от князя; созыв его самим народом или отдельными лицами означал несогласие и раздор с князем. Однако в той части, где инициатива оставалась за князем, он не мог не использовать ее в своих целях. Уже отмечалось, что вечевая форма политических процедур формирования власти и участие в этом процессе тогдашних политических лидеров не может рассматриваться идентичной формой современных парламентских выборов. Претенденту на власть, приглашаемому князю приходилось учитывать тот факт, что постановка вопроса, принимаемое решение на вече требовали единогласия, простого большинства голосов, как в нынешних парламентах, было недостаточно. Тогда политические лидеры (князья) готовили условия для того, чтобы при отсутствии подавляющего большинства и необходимости заставить несогласное меньшинство замолчать, согласиться с доводами противной стороны. Для князя очень важным было сформировать угодную для себя партию, которая склонила бы другую на свою сторону. Подобная акция решалась несколькими способами, среди которых наиболее распространенными были:

1) сила голоса, мощь криков, нейтрализующих волю и парализующих действия политической оппозиции;

2) когда первый способ не разрешал конфликта, прибегали к силовому варианту - насильственному подавлению политических противников (бурные собрания веча в Новгороде нередко кончались общей потасовкой на Волховском мосту). В.О. Ключевский, описавший Новгородские вечевые собрания, склоняется к тому, что подобные акции являлись как бы неправильными процедурами принимаемых решений и их обсуждения. Подобная трактовка не может быть окончательной и принимаемой без замечаний, особенно относительно взаимоотношений князя и вече. Князь и вече представляли собой два необходимых элемента государственной власти: князь был необходим Земле для управления и суда, т.е. для установления внутреннего порядка, и, кроме того, для защиты страны от внешних врагов; вече, в свою очередь, было необходимо князю, потому что без поддержки населения с одной своею дружиной он далеко не всегда был бы в состоянии провести в жизнь намеченные им меры. Поэтому князь призывался володеть, т.е. держать власть, править и защищать. При всем том хозяином, государем Земли была Земля, а не князь. Но так как неопределенность, отсутствие ясных рубежей в определении взаимных отношений составляли характерную черту древней славянской жизни, а русской в особенности, не любившей точной формулировки своих мыслей, то эта черта на практике не выделялась особенно ярко: вече и князь охотнее мыслились как две силы, которые дополняют, поддерживают одна другую, действуют в духе “одиначества” (единения, согласия). Князю, добровольно избранному, Земля охотно передавала всю полноту своих государственных прав: управление, суд, начальство над ратью, оборону от врагов, более того: в исполнении этих прав князем она видела прямую его обязанность. Конечно, Земля могла быть вынуждена подчиниться силе и принять нелюбимого князя, зато при первом же случае старалась отделаться от такого правителя. Характерно, однако, что несогласие между князем и вечем никогда не вытекали из принципиального противоположения интересов одной стороны интересам другой: если вече иногда восставало, то лишь потому, что видело в князе плохого, неподходящего человека, - боролось с личностью, но никогда - с выразителем известной идеи. Принцип княжеского правления оставался незыблемым. “Нашей истории вовсе неизвестен антагонизм князя и народа, стремление последнего распространить свои права за счет прав князя. Народ сознает свою неспособность устроиться без князя и вместе с тем понимает необходимость дать ему высокое положение в своей среде, без чего не было бы возможно дать ему высокое положение в своей среде, без чего не было бы возможно достижение целей признания. Князь есть народная власть” (Сергеевич). В одном лишь Новгороде противоположность князя вечу была подчеркнута остро: здесь вече только терпело князя как неизбежное зло, старалось стеснить свободу его действия, [c.68] не дозволяло творить суд ему одному. В этом отношении Новгород по духу ближе к Западной Европе, где вече (парламент) сложилось как противовес княжеской (королевской) власти. Вот почему Новгород впоследствии откажется назвать Ивана III государем. Великий Новгород, т.е. сама Земля Новгородская, обладали властью; князь же был только господином, т.е. призванный володеть по праву, иначе - по воле Земли. (Костомаров). По всем главным вопросам управления и суда, особенно в делах военных, князь обыкновенно совещался со своими думцами. В состав Княжеской думы входили лучшие люди волости, княжеские и земские:

1) старшая дружина - бояре;

2) старцы градские (земские бояре);

3) высшее духовенство (епископ, игумен);

4) представители торгового класса. Княжеская дума была делом обычая, не закона; выслушать ее мнение являлось для князя своего рода нравственным долгом. Вот почему она не учреждение, каким позже, в московский период, явится Боярская дума. Сильный или самонадеянный князь иногда обходился без совета и не созывал Думы, но общество порицало такое поведение, а сам князь рисковал встретить пассивное сопротивление: отказ выполнить его решение “о себе еси, княже, замыслил, а не едем по тебе, мы того не ведали” [18, с. 109]. Логическая цепочка основополагающих компонентов политического лидерства уже для того времени выстраивается по всей линии политического поля. Это и социально-политические отношения, и разветвленные интересы, и многоуровневая структура политических субъектов и институтов, отстаивающие эти интересы. Лидерские сущностные отношения становятся отношениями доминирования и подчинения, влияния, следования или противостояния этому влиянию. Свидетельства такого рода отношений можно найти в многочисленных источниках. Летописи, например, повествуют о союзе племен, о союзнических отношениях между племенами и их вождями, об отношениях отнюдь не простых, о сложном и упорном противостоянии, в котором отстаивались сугубо личные властные интересы и интересы иного уровня, например, родоплеменные и династические. Можно говорить о уже сформировавшихся отношениях и интересах как о системе личностно-персонифицированного и корпоративно-группового видения и понимания текущих политических дел и событий и перспектив их развития.

Распад патриархального строя, некая “стрессовая” ситуация в истории объективно рождали потребность в лидерах и лидерстве и даже значительно усиливали тенденцию к повышению роли этого института в системе власти и властных отношений. Сознание последующих поколений прочно удерживало в памяти и в действиях племенные отношения относительно своих князей. На вооружении у политических лидеров, в их спорах между собой и домогательствах на власть в той или иной области существовала серьезная опора из традиции и сложившихся представлений в общественном сознании местного населения. “Ты наш князь, ты наш Владимир, ты наш Мстислав” (см.: [18, с. 104]), - так выражали свое отношение новгородцы Изяславу II. В этих условиях вождь (политический лидер) победившего племени или племенного союза становился властителем, в зависимости и подчинении у которого находились более мелкие правители. В политической истории, например Полянского племени, не видно всех перипетий, собственно механизма борьбы за лидерство. “Легенда молчит о соперничестве племени за лидерство, изображая образование союза полян как мирное. Но в действительности это было, скорее всего, не так, о чем убеждаемся на примере словен”, - пишет историк И.Я. Фроянов [12, с. 31].

Таким образом, в предгосударственный период для восточных славян очевиден синтетический характер социально-политических отношений, зарождение и развитие адекватных общественным структурам институтов власти и властных носителей. В отсутствие государственной власти власть концентрировалась у народного собрания (веча), реализовывавшего функции прямого либо представительного коллективного правления. С развитием социально-политической иерархии, персонификации частных и общественных ролей, специализации деятельности, обособления родоплеменной знати появляются племенные вожди и князья, сосредоточившие в руках имущественное богатство и властный ресурс. [c.69]

Сложившиеся на восточно-европейской равнине социально-политические условия в исторической точке распада патриархальных отношений и рождения государственности не препятствовали любому из представителей власти реализовать естественную потребность - расширить сферу влияния власти. Однако специфика внутриполитической и социальной дифференциации, особенности среды обитания и внешних отношений инициировали лидерские преференции среди всех субъектов власти восточно-славянского этноса. Кризис политической власти, с которым столкнулась Русь новгородская, и способ ее разрешения через так называемое “приглашение” предопределили способ и принцип формирования верховной власти, систему стилистики политического лидерства Руси - России.

ЛИТЕРАТУРА

1. Бенедиктов Н.А. Русские святыни: Очерки русской аксиологии. - Нижний Новгород, 1998.

2. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. - СПб., 2001.

3. Кардин Н.Н. Вождество: современное состояние и проблемы изучения. // Ранние формы политических организаций. - М, 1995.

4. Ключевский В.О. Сочинения в 9 т. Курс русской истории. Ч. I.- M., 1987.

5. Кравченко С.И. Князья и цари. - Ростов-на-Дону, 2000.

6. Миронова В.Л., Огарев А.В., Понеделков А.В. Политическое лидерство. - Ростов-на-Дону, 1993.

7. Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В. и др. Древнерусское государство и его международное значение. - М., 1965.

8. Новосельцев А.П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI-IX вв. // Древнерусское государство и его международное значение. - М., 1965.

9. Повесть временных лет. Ч. I. - М.-Л., 1950.

10. Политология в вопросах и ответах: Учебное пособие для вузов / Под ред. проф. Ю.Г.Волкова. М., 2007.

11. Политология для юристов: Курс лекций. / Под ред Н.И.Матузова и В.Малько. - М., 2007.

12. Политология. Курс лекций. / Под ред. М.Н.Марченко. - М., 2006.

13. Политология. Энциклопедический словарь. - М., 1993.

14. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества ХII-ХIII вв. - М., 1982.

15. Седов В.В. Славяне в раннем средневековье. - М., 1995.

16. Фроянов И.Я. Древняя Русь. - М.; СПб, 1995.

17. Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. - Л., 1980.

18. Фроянов И.Я., Юдин Ю.И. Исторические реальности и былинные фантазии. // Духовная культура славянских народов. Литература. Фольклор. История. Сборник статей к Международному съезду славистов. - Л., 1963.

19. Черепнин Л.В. Общественно-политические отношения в Древней Руси и Русская, правда.// История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. T.I. Формирование феодально-зависимого крестьянства. / Отв. ред. З.В. Удальцова. - М., 1985.

20. Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. - СПб., 1908.

21. Шмурло Е.Ф. Курс русской истории. Возникновение и образование русского государства (862-1462). - СПб., 1999.

22. Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977-1983). - М., 1986.