Политическая элита - определение основных понятий

4

Политическая элита - определение основных понятий

Элитные группы российского общества стали в последнее десятилетие предметом пристального внимания отечественных ученых; различные аспекты процессов рекрутирования и ротации элит заняли устойчивое положение среди приоритетных тем российской политической науки. Несмотря на это сам термин “элита”, связанные с ним понятия, равно как и возможности их использования при характеристике властвующих групп России до сих пор остаются в центре острых политических дискуссий [Тощенко 1998; Гаман-Голутвина 1999; Гаман-Голутвина 2000; Благоволин 1999]. Поэтому сейчас возникает необходимость в аксиологически нейтральном уточнении терминологического аппарата политической теории элит. В настоящей статье я рассмотрю смысловые аспекты двух важнейших понятий данной дисциплины - “элита” и “элитное рекрутирование”.

Теория элит как научная дисциплина возникла в нынешнем столетии. Синонимичное основному ее термину - “элита” - понятие “политический класс" ввел в научный лексикон итальянский ученый Г. Моска, само же понятие “элита” обязано своим появлением в словаре социологии и политической науки его соотечественнику В. Парето. Однако в современной политологии “элита” стала общепринятой категорией, используемой в исследовании властвующего класса, в связи с работами Г. Лассуэлла [Сартори 1993].

Разумеется, как в классической, так и в современной политической науке сохраняются значительные разночтения в трактовке термина “элита". Но сколь существенно ни разнились бы дефиниции данного понятия, практически каждая из них подчеркивает избранность принадлежащих к “элите” лиц. Точки зрения на содержание категории “элита” отличаются друг от друга в основном отношением к идеальным принципам рекрутирования элиты и соответствующими аксиологическими установками: одни исследователи полагают, что подлинная элита должна отличаться знатностью своего происхождения; другие причисляют к этой категории самых богатых; третьи, считающие элитарность функцией личных заслуг и достоинств, - наиболее одаренных представителей социума.

Адекватность различных интерпретаций обусловлена спецификой той области социального знания, в рамках которой ведется исследование. Культурологическому и социально-философскому подходам в наибольшей степени соответствует последнее из перечисленных выше определений состава элиты. Для современных политологических исследований более операциональной, я полагаю, является трактовка элиты как категории лиц, обладающих властью, - вне зависимости от того, какие факторы обусловили их властное положение: происхождение, финансовое состояние или личные заслуги. Все перечисленные факторы называются критериями типологизации элит.

Очевидно, что верхний слой любого современного общества включает в себя различные элитные группы: экономические, интеллектуальные, профессиональные. Относительно выделения именно политической элиты в общей структуре элит, присущей тому или иному обществу, в современной науке ведется серьезная теоретическая дискуссия и ее вряд ли можно считать на сегодняшний день окончательно завершенной.

В исследовательской литературе сложились три основных подхода к теоретическому рассмотрению политической элиты:

1) позиционный, устанавливающий степень политического влияния того или иного лица, исходя из его позиции в системе власти (к элите, согласно такому подходу, относятся прежде всего члены правительства, парламента и т.п.);

2) репутационный, основанный на выявлении рейтинга политика посредством экспертных оценок;

3) базирующийся преимущественно на выделении лиц, принимающих стратегические решения [Putnam 1976: 15]. Думаю, что и первый, и второй подходы одинаково неудовлетворительны.

Первый из них, т.е. позиционный, кажется чересчур формальным в силу вероятного преувеличения при его использовании роли лиц, обладающих лишь номинальной властью, и, напротив, игнорирования мощного политического влияния “теневых” фигур; выбор такого способа выделения элиты чреват также ошибкой при установлении реального политического влияния деятелей, по своему номинальному статусу равнозначимых.

В свою очередь, репутационный анализ широко практикуется, в частности, при составлении экспертами рейтингов ведущих политиков России. Примером весьма продуктивного использования репутационного подхода в научных целях может служить работа американской исследовательницы Ш. Ривера о способах и тенденциях формирования посткоммунистической элиты России [Ривера 1995]. Вместе с тем в случае применения репутационного метода весьма вероятна неоправданно высокая зависимость аналитика от субъективных мнений экспертов, что также не способствует надежности результатов исследований.

Учитывая вышесказанное, мне представляется наиболее соответствующим задачам политологической науки третий подход, получивший значительное распространение в современной литературе. Согласно этому способу рассмотрения, напомню, политическая элита включает лиц, принимающих стратегически важные решения. Преимущество третьего подхода обусловлено еще и следующим обстоятельством: в его основу положена та интерпретация феномена власти, которая наиболее адекватна именно изучению политических элит в отличие от исследования политического лидерства. В последнее время в политической науке наметились два варианта истолкования власти: как способности влиять на лица^* и как способности влиять на принятие решений. И если теория политического лидерства может исходить из обеих интерпретаций власти, то исследование политических элит опирается по преимуществу на вторую ее трактовку (справедливости ради отмечу, что подобное различение довольно условно и имеет значение в основном для специалистов).

Научная литература использует целый ряд понятий для описания особенностей формирования и функционирования политических элит. Так, например, ученые выделяют различные способы влияния: прямое, косвенное и номинальное. Прямым влиянием называется непосредственное участие того или иного лица в принятии окончательного решения; косвенное влияние оказывают на человека, принимающего окончательное решение, другие лица, хотя бы члены его семьи. Здесь на ум сразу приходят имена Р. Горбачевой, Т. Д.ьяченко или Х. Клинтон, как известно, самым серьезным образом воздействовавших на руководителей крупнейших держав мира. Что касается номинального влияния, то примером такового может служить политический вес члена Верховного Совета СССР [Putnem 1976: 78]. Именно в силу значимости косвенного влияния и в теории, и в современной политической практике корректная формулировка политической элиты должна принимать во внимание не только участие определенных лиц в принятии решений, но и возможное - позитивное или негативное - влияние кого-либо со стороны на этот процесс. (В согласии с подобным подходом П. Бахрах обоснованно отмечал, что политическая власть заключается не только в участии в решении важных вопросов, но и в том, чтобы препятствовать их постановке)

Следует иметь в виду, что элита не есть арифметическая сумма лиц, так или иначе влияющих на выработку важнейших решений. Элитой мы называем особую, хотя и гетерогенную, социальную общность, объединенную сходством ценностных установок, стереотипов и норм поведения. При этом стандарты поведения - реальные и декларируемые - могут весьма существенно различаться. Уровень внутренней сплоченности элиты зависит от степени ее социальной и национальной однородности, доминирующих моделей элитного рекрутирования, преобладающего стиля политического лидерства и т.д. Поэтому представлению о внутренней интегрированности элиты вовсе не противоречит реальный плюрализм элитных группировок в обществе, сколь бы значительным ни было их количество.

Очевидно, что используемые политической элитой ресурсы не обязательно являются политическими по своему характеру. При анализе ресурсного потенциала политических элит очень хорошо работает теоретическое описание П. Бурдьё [см. Бурдье 1993] многомерного социального пространства, в рамках которого функционируют индивиды, располагающие различными видами капиталов: экономическим, социальным, символическим, культурным (к перечисленным типам капиталов можно добавить еще один - силовой, обладание которым, к сожалению, становится в современном российском обществе все более значимым фактором влияния). Капитал, относящийся к той или иной разновидности, может быть назван политическим, когда он задействован в процессе принятия решений с целью оказать на него влияние.

Итак, политическую элиту правомерно будет определить как внутренне сплоченную, составляющую меньшинство общества социальную группу, являющуюся субъектом подготовки и принятия (или влияния на принятие/непринятие) важнейших стратегических решений и обладающую необходимым для этого ресурсным потенциалом.

Важнейшая функция элиты, конституирующая ее видообразующий признак, - выработка и принятие стратегических решений и обеспечение их трансляции на уровень массового сознания и поведения. Властную вертикаль современного общества можно представить в виде трехуровневой пирамиды: верхний уровень занимает правящая элита (элиты); на среднем оказываются политические группы, осуществляющие трансляцию принимаемых “наверху” решений; основание пирамиды составляют массы населения, выступающие объектом управления^**. Возможность обратного влияния основания социальной пирамиды на ее вершину зависит от конкретных обстоятельств: особенностей политической культуры, исторических традиций политического развития, типа политического режима и т.п. Очевидно, что в обществах, где доминирует патриархальная или подданническая политическая культура, способность внеэлитных слоев воздействовать на решения элиты существенно ниже, чем при преобладании культуры активистской.

Впрочем, конфигурация демаркационной линии между элитой и массами определяется, кроме особенностей политической культуры, и другими факторами: типом политического лидерства, конкретной расстановкой политических сил в обществе и т.д. Заслугой Дж. Хигли, например, является аргументированное обоснование зависимости пороговых значений воздействия элитных групп на внеэлитные от неприкосновенности у последних установки на сакральные ценности в традиционалистском обществе и насущных экономических интересов в обществе модернизированном [см. Field and Highly 1980].

Одним из оснований структурирования элиты является степень институциализации влияния того или иного ее сегмента на процесс принятия решений. Структура элиты, согласно такому рассмотрению, состоит из двух компонентов, которые условно можно назвать “лидерами" и “бюрократией". Бюрократия включает в себя административных руководителей всех уровней и должностных лиц, занимающих постоянные оплачиваемые посты в органах государственного управления. К лидерам относятся лица, профессионально действующие в политической сфере и обладающие высокой степенью влияния на принятие решений, но не имеющие должностей в структурах власти. К этой категории могут быть причислены руководители политических партий, влиятельные интеллектуалы, ключевые фигуры СМИ.

Вопрос об особенностях рекрутирования элиты - один из самых важных в элитологии. В отличие от профессиональных элитарных сообществ, политическая элита представляет собой открытую систему. Не имеющий специальной профессиональной подготовки взрослый человек, как правило, не может претендовать на место в соответствующей профессиональной элите (исключения, например, сравнительно поздно - в возрастном отношении - пришедшие в сферу музыкального искусства С. Рихтер и Л. Паваротти, крайне редки), тогда как круг политической элиты пополняется за счет лиц различного образовательного, профессионального и имущественного статусов (а в периоды кризисов - в том числе и за счет выходцев из маргинальных слоев). Так, известный голливудский актер Р. Рейган стал политиком в зрелые годы, что не помешало ему сделать головокружительную политическую карьеру и дважды добиться поста президента США. Главную причину “открытости" политики, на мой взгляд, обусловливает фундаментальный признак данного феномена - универсальность: происходящие здесь коллизии являются формой выражения не только политических, но также экономических, социальных, национальных, духовных и иных противоречий. Поэтому в круг политической элиты могут входить лица различных профессий, обладающие неодинаковым социальным, образовательным и прочим статусом.

Политологи различают “закрытую" и “открытую" элиты в зависимости от оценки того, как осуществляется ротация ее состава за счет выходцев из внеэлитных слоев. Элиту называют открытой, если доступ в нее открыт представителям различных социальных страт. Закрытой элита является в случае, когда процесс рекрутирования приобрел самовоспроизводящийся характер.

При этом следует отметить, что не существует однозначной зависимости между типом общества как системы (открытое/закрытое) и формой элитной ротации: закрытость общества от внешнего мира не есть автоматическое свидетельство закрытого характера элитного рекрутирования. Так, несмотря на то, что советское общество было очевидно закрытым, процессу элитного рекрутирования в раннесоветский период была свойственна открытость в силу весьма интенсивной ротации элиты из внеэлитных слоев. И, наоборот, открытость общества и плюралистический характер элитной организации отнюдь не стопроцентно гарантируют аналогичного характера элитного рекрутирования. М. Марджер на примере изучения особенностей структурирования элит США показал, что, несмотря на плюрализм элитной организации американского общества, система рекрутирования американской элиты “является незначительно открытой для тех, кто имеет низкий социальный статус". Этот автор описал элиту как систему, состав которой пополняется из ее потенциального пула. Своеобразный резерв элиты образуют индивиды, обладающие качествами, которые в рамках данной системы признаются необходимыми для лидерства. Между претендентами внутри пула элиты существует конкуренция, однако самое главное для них - оказаться в элитном резерве [Marger 1981].

Мы называем механизмами рекрутирования политической элиты принципы выдвижения в ее состав новобранцев, неизбежно разнящиеся в зависимости от общественного строя и исторической эпохи (такими принципами, попеременно либо синхронно, были кровное родство, наследование, владение собственностью, профессиональная компетентность, партийная принадлежность, личная преданность, старшинство или выслуга лет, протекционизм и т.д.). И здесь следует снова подчеркнуть, что особенности доминирующих механизмов рекрутирования не всегда коррелируют как с открытостью или закрытостью общества, так и со спецификой элитного рекрутирования. Так, в закрытом советском обществе в основном открытое по своему характеру элитное рекрутирование осуществлялось преимущественно посредством закрытых механизмов (здесь можно вспомнить “номенклатурный" принцип отбора, необходимость выслуги лет, наличие многочисленных институциональных фильтров, учет, например, таких факторов, как социальное происхождение, партийность, возраст, стаж работы). Этот парадокс, на мой взгляд, обусловлен тем, что закрытые механизмы элитного рекрутирования были призваны способствовать успешной конкуренции внеэлитных слоев с выходцами из элитного круга, обладавшими в такого рода состязании очевидными преимуществами, с целью обеспечения (в условиях форсированной модернизации) максимальной эффективности управленческого аппарата.

Рассмотрим еще одну категорию теории элит. Каналами рекрутирования называются пути продвижения к вершине политической иерархии. Исследователи относят к числу основных институциональных каналов такого рода государственный аппарат, органы местного управления, армию, политические партии, религиозные организации, систему образования. Доминирование того или иного канала обусловлено историческими традициями политического развития, особенностями политического режима и т.д.

Интересный материал для сопоставления эффективности тех или иных каналов рекрутирования элит в различных странах дает работа Р. Патнема “Сравнительное исследование политических элит". Патнем показывает, что роль политических партий в формировании высших эшелонов власти значительна в парламентских режимах большинства западных стран и в странах третьего мира.

Бюрократический аппарат играет роль важного канала элитообразования главным образом в развивающихся странах, однако и в таких развитых государствах, как Германия, Япония, Швеция, значительная часть высшего эшелона власти обязана своим положением в составе политической элиты именно государственной службе. В системе местного самоуправления работали большинство членов парламентов США, Германии, Франции, Италии, Австрии. Для политических систем Великобритании и США в сравнительном отношении характерны относительно поздняя институционализация государственной службы в качестве канала рекрутирования политической элиты и сравнительно слабое влияние стажа работы на этом поприще на процесс формирования высших эшелонов власти. В России, напротив, государственная служба традиционно была бесспорным, не имеющим конкурентов “лидером” среди других каналов.

Кроме того, роль каналов элитного рекрутирования играют порой и некоторые значимые социальные институты, например, религиозные организации и профсоюзы. В ряде стран Латинской Америки (скажем, Бразилии, Аргентине, Перу) существенным источником пополнения высших эшелонов политической иерархии является армия. Служба в армии и в других силовых структурах традиционно считается залогом удачного политического будущего и в Израиле: по крайней мере четыре последних премьер-министра этой страны (Ш. Перес, И. Рабин, Б. Нетаньяху и Э. Барак, которые, как известно, имеют генеральские звания) во многом обязаны своей политической карьерой успешной службе в армии и спецформированиях.

Практически во всех регионах мира маршрут движения к вершине политической иерархии проходит и через систему образования, однако в ряде стран (прежде всего Великобритании и Франции) образование играет столь значимую роль, что разница между ним и системой элитного рекрутирования фактически стирается. Не случайно герцогу Веллингтонскому принадлежит крылатая фраза о том, что битва при Ватерлоо была выиграна на спортивных площадках Итона. Лишь небольшая часть из нескольких десятков тысяч школ Великобритании принадлежит к категории public school; здесь обучается около 5% общего числа школьников, однако именно эти учебные заведения (среди которых треть является самыми респектабельными и престижными в стране, а элиту элит составляют Итон, Винчестер, Регби, Харроу) представляют собой первичные каналы воспроизводства политической элиты. Некоторые из описываемых школ отличаются высокой степенью династичности, что, соответственно, благоприятствует замкнутости элиты, ее самовоспроизводимости (например, среди школьников Итона две трети составляют сыновья бывших выпускников данного учебного заведения, между тем из его стен вышли 18 премьер-министров). Второе звено в британской системе элитного воспроизводства - колледжи Кембриджа и Оксфорда.

Во Франции, где образование занимает доминирующее положение среди каналов продвижения в высший административный эшелон, условием отбора в специализированные престижные институты является успешное прохождение жесткого конкурсного отбора в процессе вступительных экзаменов. Поступившему в соответствующее учебное заведение (например, Национальную школу администрации, выпускников которой здесь именуют “энархами" в соответствии с французской аббревиатурой названия школы) гарантированы вхождение в высший слой управленцев и престижное трудоустройство в государственном аппарате. Как пишет известный французский исследователь современных политических элит Д. Пинто, государство во Франции “фактически монополизировано собственной государственной элитой” [Пинто 1995]. При этом рекрутирование политической элиты Франции ограничено временными рамками: всякий претендент может лишь один раз попытать счастья, так как не прошедшие экзаменационный фильтр не располагают возможностью в следующий раз попытаться добиться успеха.

Категория проницаемости каналов рекрутирования описывает способы горизонтального передвижения членов политической элиты в системе разнообразных каналов рекрутирования. Исследования Патнема, Т. Дая и Дж. Пикеринга показывают, что США свойственна высокая степень проницаемости каналов рекрутирования. Как правило, высший эшелон управленческого аппарата заполняется лицами из различных сфер бизнеса и образования, которые покидают официальный Вашингтон после очередных выборов и возвращаются в администрацию, когда главным руководителем страны вновь становится выдвиженец от их партии. Едва ли не половина представителей высшего американского бизнеса в то или иное время работала на важных правительственных должностях, а карьерные успехи пяти из каждых шести правительственных чиновников были достигнуты в частном секторе [см. Putnem 1976]. В этом отношении показательна биография Дж. Буша, который пришел в политику, будучи крупным бизнесменом-нефтепромышленником [см. Dye 1990].

Изменения в пользу большей проницаемости каналов рекрутирования происходят и в современном российском обществе: можно привести немало примеров (сегодняшнего дня или недавнего прошлого) вхождения представителей большого бизнеса в структуры государственной власти (В. Потанин, Б. Березовский и др.). И наоборот, ушедшие в отставку высшие чиновники нередко продолжают карьеру в системе большого бизнеса. Так, экс-министр иностранных дел России А. Козырев сейчас занимает посты вице-президента и руководителя восточноевропейского подразделения американской фармацевтической компании ICN Pharmaceuticals, Inc.; бывший первый заместитель главы Администрации Президента РФ О. Сысуев работает первым заместителем председателя совета директоров Альфа-банка, а два бывших высокопоставленных сотрудника того же Альфа-банка (В. Сурков и А. Абрамов) являются заместителями нынешнего главы президентской Администрации. Очевидно, что проницаемость каналов, равно как и ротация политических элит в целом, имеет тенденцию к увеличению в периоды кризисов. В спокойные времена темпы ротации замедляются.

В отличие от США, проницаемость рассматриваемых каналов рекрутирования элиты минимальна во Франции, где почти отсутствуют “вращающиеся двери" между государственным аппаратом и крупным бизнесом - путь открыт преимущественно в одном направлении: правительственные чиновники после завершения государственной карьеры могут занимать ведущие посты в частном бизнесе, однако движение в обратную сторону затруднено.

В заключение - несколько слов о том, как соотносится исследование элит в рамках политологии с социологическим подходом к изучению социальной структуры, в частности, с теорией классов. На мой взгляд, наиболее близкой к элитологии социологической концепцией является стратификационная теория, исходящая из представления об обществе как о совокупности многообразных социальных групп, выделение которых происходит по различным критериям: профессиональному, демографическому, социально-статусному, культурному, образовательному, по уровню и характеру доходов и т.п. В рамках теории стратификации классовое деление может быть принято как дифференциация различных групп населения по масштабу и характеру имеющейся у них собственности на средства производства и объему производимого продукта, уровню получаемого дохода и материального благосостояния [Радаев и Шкаратан 1995; Giddens 1991]. Исходя из той же теории, основанием стратификации (дифференциации) общества на элитные и внеэлитные группы будет являться различное их положение по отношению к власти, а также неодинаковая степень участия в принятии стратегически важных для социума решений.