Политическая власть

Власть: концептуальный анализ

Ледяев Валерий Георгиевич, доктор философских наук

Современная кратология -- "наука о власти" -- является информационно-поисковой системой, в которой представлены конкурирующие исследовательские программы. Роль базового элемента в этих программах играет понятие власти. От определения данного понятия в существенной мере зависят качество социологической информации, характер практических рекомендаций и, конечно, теоретическая картина социальной реальности.

Значимость концептуального анализа власти увеличивается пропорционально росту интенсивности и расширению границ кратологического дискурса. О власти сегодня много говорят и пишут. Тема прочно заняла одно из центральных мест в теоретических дискуссиях и политической полемике. В широком потоке публицистической и научной литературы о власти можно найти самые разные трактовки ее свойств и функций. Все это вполне закономерно, учитывая нынешние российские реалии. Вырвавшись из тоталитарных оков, массовое сознание и социальная наука быстро преодолели имевшийся ранее дисбаланс между важностью феномена и объемом его исследования.

Но в этом естественном всплеске интереса к проблеме кроется серьезная опасность -- угроза превращения понятия власти в нечто аморфное и неопределенное. Недостаточное внимание к концептуальным проблемам привело к тому, что "властью" начали называть любые явления и события, хоть както связанные с воздействием одних людей на других или со сферой политики в целом. Мало кто из исследователей обращается к анализу области и пределов применения понятия, его содержательной специфики и места в общей понятийной структуре. В результате "власть" стала практически неотличимой от "влияния", "принуждения", "управления", "силы", "господства", "авторитета", "контроля", "дисциплины" и др. Между тем перечисленные понятия призваны отражать различные формы социальных связей и виды зависимости человека от тех или иных общественных факторов -- других людей, правовых и моральных норм, обстоятельств, идеологической среды и т.д. Широкая вариативность и неоднородность таких факторов требуют установления четкого соотношения между соответствующими понятиями, иначе объяснение социальной реальности и человеческой деятельности будет неадекватным.

Терминологическая нечеткость, естественно, создает массу проблем (или псевдопроблем). Иногда исследователи просто говорят на разных языках, не понимая своих оппонентов. Нередко различия в рассуждениях о власти и оценках ее распределения в тех или иных социальных системах связаны не с анализом властных отношении, а с расхождениями в конкретных объектах анализа. Как следствие, многие выводы о свойствах и закономерностях рассматриваемого феномена оказываются недостоверными, поскольку относятся не к власти, а к чемуто другому. Исследователи власти, говоря словами английского ученого П. Морриса, зачастую "ловят не того зверя", а "поймав чтото", пытаются убедить нас -- "это именно то, что они искали" (1, с.2).

Четко зафиксировать специфику понятий, употребляемых в кратологическом дискурсе, а также их соотношение между собой весьма непросто -- и не только вследствие продолжающихся концептуальных дискуссий, в которых сталкиваются соперничающие философские и социологические парадигмы. Социальные понятия есть результат нашего осмысления действительности и потому не могут быть столь же однозначными, как имена собственные. Но хотя понятия и представляют собой определенные теоретические конструкты, это отнюдь не означает, что их можно определять произвольно без объяснения и обоснования или что все концептуализации и употребления понятий одинаково приемлемы.

Кратологические понятия, или "властные термины" (power terms), как их иногда обозначают в англоязычной литературе, различаются между собой по совокупности обязательных смысловых элементов (определяющих свойств). Их специфика наглядно проявляется в ситуациях, когда мы пытаемся отделить один класс феноменов от других. Критическими для прояснения специфики понятия власти и его отличий от других "властных терминов" являются следующие вопросы: что есть власть -- потенциал, его реализация или и то, и другое? Атрибут, отношение или действие? В чем проявляется результат власти? Существует ли власть в природном мире или же она возникает в отношениях между людьми? Может ли власть осуществляться ненамеренно? Всегда ли у власти есть конкретные субъект и объект? Означает ли власть конфликт, оппозицию, сопротивление, асимметрию? Если мы стремимся к четкости в объяснении социальных явлений, то, используя термин "власть" ("влияние", "господство", "контроль", "принуждение" и т.д.), мы должны учитывать ответы на эти и некоторые другие вопросы, составляющие ядро концептуального анализа власти.

Любое из упомянутых понятий необходимо рассматривать в терминах причинноследственной связи (потенциальной и/или актуализированной), и в этом смысле они обозначают разновидности каузальных отношений. Каузальное объяснение подразумевает, что основными структурными элементами властного отношения являются субъект власти -- агент, выступающий причиной изменения (возможного изменения) действий другого агента (объекта), и объект власти -- агент, изменение деятельности (сознания) которого есть следствие воздействия со стороны субъекта. При отсутствии каузальной связи никакие отношения между акторами не могут считаться "властными".

Однако, поскольку разновидностью каузальных отношений выступает не только власть, спецификация понятия требует выделения его отличительных свойств, в частности путем "отсеивания" тех видов каузации, которые находятся за его пределами.

Первое уточнение касается правомерности использования данного понятия для характеристики отношений между людьми и явлениями (объектами) природы и животным миром. Как и большинству исследователей, мне представляется целесообразным трактовать власть в качестве одной из форм социальной каузальной связи, т.е. ограничить сферу применения понятия отношениями между людьми. В отличие от влияния, которое возможно при любых видах взаимодействия, власть рассматривается мною как социальный феномен, отсутствующий в неживой природе или в животном мире. Поэтому выражения типа "власть стихии", "власть текста" или "власть самца над самкой" имеют скорее метафорический смысл, причем термин "власть" выступает в них синонимом слова "влияние". Здесь я расхожусь с Б. Расселом, Э. Голдмэном, К. Боулдингом и другими исследователями, которые утверждают, что власть может осуществляться и над неодушевленными предметами и животными.

Далее. Власть есть сравнительно устойчивое отношение между субъектом и объектом. Понятие власти не может употребляться применительно к тем социальным связям, где способность субъекта воздействовать на объект одномоментна, непредсказуема (случайна) и несущественна. Как справедливо отмечает редактор авторитетного трехтомного издания по кратологии Дж. Скотт, "социальная власть включает идею производства значимого (курсив мой -- В.Л.) воздействия... Плодотворная концепция власти должна также включать критерий значимости, с помощью которого можно выделить те последствия каузального воздействия, которые являются результатом социальной власти" (2).

К числу обязательных элементов власти многие исследователи относят интенцию субъекта. Благодаря этому критерию из сферы властных отношений исключаются ситуации, когда субъект вообще не знает о существовании объекта. Тем самым проводится различие между властью и случайным влиянием, а также социальным контролем, включающим в себя и нормативное регулирование группой поведения отдельных ее членов (3, с.35). Кроме того, указание на интенцию субъекта позволяет конкретизировать результат ("выход") властного отношения и оценить успех или неудачу попыток осуществления власти.

Традиционное возражение против включения интенции в определение власти состоит в том, что оно ведет к преувеличению роли рационального (предвидимого) во властном отношении и недооценке ненамеренных последствий осуществления власти (см., напр.: 4, с.34; 5, с.252253; 6, с.359). Однако отождествление власти со всеми формами влияния, как намеренного, так и ненамеренного, фактически подразумевает, что любое социальное действие -- есть результат власти. В таком случае властные отношения оказываются идентичными социальным отношениям в целом, а понятие власти лишается своей специфики.

Оптимальным решением данной дилеммы представляется использование понятия интенции в самом широком значении, выражающем направленность субъекта на объект. Интенция не сводится к рациональному намерению, а может включать в себя надежду, веру, желание и т.п. Для характеристики ситуаций, когда интенция субъекта власти не является четко выраженной и полностью осознанной, Э. де Креспини предложил понятие "общая интенция" (в противоположность "интенции конкретной") (8, с. 195), а Д. Уайт -- "благоприятное отношение", дополняющее понятие интенции (9, с.758).

Следующее уточнение содержания понятия "власть" связано с решением так наз. проблемы потенциального и актуального. По мнению большинства исследователей (М. Вебера, Р. Тауни, Б. Бэрри, Д. Ронга, П. Морриса и др.), власть есть потенциальная причина, способность субъекта оказать определенное воздействие на объект. Хотя в обыденной речи данное понятие употребляется для обозначения, как возможности совершения некоего действия, так и самого этого действия (события), оно имеет диспозиционную природу, т.е. характеризует то, что может произойти или произойдет, а не то, что произошло и происходит.

Сторонники альтернативного ("эпизодического") подхода (Г. Лассуэлл, Э. Кэплэн, Х. Саймон, Р. Даль, Н. Полсби) рассматривают "власть" в качестве разновидности социального поведения, определяя ее в терминах актуальной каузальной связи. Согласно такому подходу, "иметь власть" означает "осуществлять" ее, а не просто обладать способностью сделать чтото. Не реализующийся потенциал -- это не власть; властное отношение возникает лишь в том случае, если существующий потенциал успешно используется.

Различие между двумя описанными подходами проявляется и в используемых исследователями лексических конструкциях: сторонники диспозиционной концепции говорят об "обладании властью", тогда как их оппоненты предпочитают употреблять выражение "осуществление власти".

Выбор диспозиционной концепции власти, проводящей четкое различие между "властью" (потенциалом) и "влиянием" (действием), чаще всего обосновывается ссылками на семантику и этимологию слов "власть" и "влияние". Английское "power" ("власть") происходит от латинского "potere", означавшего "быть способным", в то время как "influence" ("влияние") -- от латинского "influere" ("втекать", "проникать", "находиться под воздействием"), выражавшего магическую идею о субстанции, которая исходит от звезд и проникает в людей, изменяя их поведение (1, с.9). В русском языке различие между "властью" и "влиянием" тоже очевидно. Хотя у этих слов имеются пересекающиеся значения, ядром "власти " является способность (возможность) повелевать, владение (обладание) чемлибо, т.е. диспозиция, тогда как "влияние" однозначно указывает на действие и имеет ту же этимологию, что и английское "influence", восходя к латинскому influentia (10, с.183185; 11, с.227).

Сторонники диспозиционного подхода указывают и на ряд проблем, неизбежно возникающих при концептуализации власти в терминах актуального поведения. Прежде всего речь идет о недооценке "скрытых" форм власти, в частности власти над сознанием и установками людей, которую особенно трудно идентифицировать. Кроме того, при отождествлении власти с ее наблюдаемым осуществлением любое бездействие следует квалифицировать как безвластие. Между тем отсутствие поведения есть определенная форма поведения, а отказ от решения -- тоже решение (см.: 4, с.40; 12).

Концептуализация власти как деятельности нередко приводит и к переоценке реальной власти отдельных акторов, например, в случаях, когда группы с относительно слабыми позициями в структуре власти прибегают к экстремальным формам действия. Но, как показывает опыт,, обращение к силе чаще всего свидетельствует о недостатке власти. Прочная власть, базирующаяся на солидных ресурсах, может и не проявляться в манифестированных (видимых) действиях.

Таким образом, власть -- это способность субъекта оказать воздействие на объект. Если субъект не обладает данной способностью, он не обладает властью. Способность воздействовать на объект -- обязательный элемент власти, одно из ее определяющих свойств.

Другой вывод, естественно вытекающий из диспозиционного понимания власти, состоит в том, что власть может существовать и без актуализации в сознании и/или поведении объекта. В ряде случаев субъект предполагает отложить реализацию своих намерений или полагается на то, что желаемый результат будет достигнут и без его вмешательства. Нередко власть вообще не ведет к установлению актуальной каузальной связи между субъектом и объектом. Иными словами, субъект может обладать властью над объектом, не осуществляя ее.

Этот вывод требует уточнения, поскольку довольно часто словосочетания "обладание властью", "осуществление власти", "потенциальная власть" и др. используются весьма произвольно, что подчас приводит к путанице в понятиях и к затруднениям в их толковании. В данном аспекте анализа власти важно учитывать различия между следующими ситуациями:

Потенциал для власти ("возможная власть") -- субъект располагает не властью над объектом (актуальной, потенциальной или какойлибо иной), а лишь ресурсами, потенциалом, который (гипотетически) может стать основой властного отношения в будущем (при осознании субъектом своих возможностей или возникновении у него соответствующей интенции).

Потенциальная власть -- субъект способен обеспечить подчинение объекта и имеет соответствующую интенцию, но не осуществляет свою власть; актуальное каузальное отношение между ним и объектом отсутствует.

Латентное осуществление власти -- субъект обладает властью (потенциальной властью) над объектом, но не предпринимает по отношению к нему какихлибо действий; тем не менее, объект действует в соответствии с намерениями субъекта, предвидя его возможные реакции ("правление предвиденных реакций").

Открытое осуществление власти -- субъект обладает властью и оказывает непосредственное воздействие на объект, добиваясь его подчинения.

Сторонники "чистой" диспозиционной концепции сводят власть к отношениям второго типа, выводя все вариации осуществления власти (влияния) за пределы понятия. Моррис, например, пишет, что "хотя многие события можно было бы рассматривать, как осуществление власти, терминологию власти следует использовать лишь в том случае, если нас специально интересует возможность производить подобного рода события, а не сами события" (1, с.22). Напротив, приверженцы альтернативного подхода ограничивают власть отношениями третьего и четвертого типов (см., напр.: 14, с.52; 15, с.108). Так, Ф. Оппенхейм подчеркивает, что "обладание властью" означает, что субъект непосредственно делает чтото, добиваясь подчинения объекта, а не просто имеет соответствующую способность (15, с.109).

В целом разделяя диспозиционную концепцию, я считаю, однако, неправомерным сведение власти исключительно к потенциалу. Потенциал и его реализация тесно взаимосвязаны. Допустимость существования власти в неактуализированной форме не означает, что ее актуализация не имеет ничего общего с властью. Возможность и действительность представляют собой две последовательные стадии развития любого явления, и их нельзя противопоставлять друг другу. Кроме того, власть как потенциал обычно имеет тенденцию к актуализации: если у субъекта есть возможность повлиять на объект с целью достижения какогото желаемого для него результата, то вероятность превращения потенциальной каузальной связи в актуальную весьма велика. Напомню также, что объект может сам начать действовать в соответствии с волей субъекта, предвидя его возможные реакции. Тем не менее, ядром понятия, составляющим его устойчивый элемент, является именно обладание властью, поскольку только оно присуще любой форме власти и может существовать без актуализации.

Подобно критерию интенциональности, концептуализация власти как потенциала способствует различению власти и всевозможных форм влияния, которое обычно определяют в терминах актуального действия. Это различие имеет важный практический аспект. Диспозиционная трактовка власти направляет исследование на анализ ресурсов субъекта (как используемых, так и неиспользуемых) и мотивационной сферы, в которой формируется решение об их мобилизации и применении. Изучение власти -- это не только (и не столько) исследование воздействия субъекта на объект, но, прежде всего, анализ возможностей субъекта влиять на объект определенным образом.

Существенное значение для прояснения отличий понятия "власть" от других кратологических понятий ("влияние", "структурный контроль", "управление" и т.п.) имеет вопрос о результате власти. Мне представляется целесообразным не сводить результат власти к достижению намеренных (предвиденных) целей, как это делают многие авторы, например Рассел (16) и Ронг (3), но специфицировать его в терминах подчинения объекта субъекту. В отличие от концепций, рассматривающих в качестве результата власти все возможные следствия действии субъекта, так или иначе касающиеся объекта, предлагаемый подход ограничивает результат власти намеренным воздействием на поведение и/или сознание объекта. Это позволяет провести различие между результатом и последствиями власти, сделать анализируемое понятие более конкретным и четко очерченным. Результат ("выход") власти -- это подчинение объекта. Для его достижения могут использоваться разные инструменты: угроза применения негативных санкций, непосредственное физическое принуждение, манипуляция, убеждение и т.д. В любом случае результат власти проявляется в какихто изменениях в самом объекте, в его сознании и/или поведении.

Последствия же осуществления власти относятся не только к объекту: они могут влиять и на других людей, и на животных, и на предметы неживой природы. Воздействие может распространяться на социальные отношения, моральные и политические нормы, традиции и т.д. Другими словами, последствия власти гораздо более разнообразны и неоднородны, чем ее непосредственный результат (подчинение).

Различение результата и последствий власти помогает провести четкую концептуальную границу между понятиями "власть" и "управление" и одновременно показать их взаимосвязь. Управление есть функция любой организованной системы, обеспечивающая сохранение структуры, поддержку деятельности и достижение целей данной системы. Оно непосредственно зависит от способности субъекта достигать желаемых результатов; главным критерием его эффективности является степень достижения намеченных субъектом целей (повышение производительности труда, снижение безработицы, принятие закона, обеспечение свободы слова и т.д.).

Субъект управления может воплотить в жизнь свои программы только в том случае, если ему удастся направить активность людей в нужную сторону, Тем самым его способность достигать желаемых целей зависит от способности заставлять людей действовать в соответствии с его намерениями (планами), т.е. от власти над этими людьми. Власть является необходимым условием управления, его основой и движущей силой. Тот, кто выполняет управленческие функции, должен иметь власть над своими подчиненными, другими словами, управляющий субъект одновременно должен быть и субъектом власти. По этой причине политологи склонны объяснять все политические процессы в терминах власти и не всегда проводят четкое различие между властью над людьми и способностью добиваться желаемых результатов (управлением).

Между тем наличие власти не гарантирует достижения желаемого результата. Часто субъект может добиться подчинения объекта, но объект либо не в силах сделать то, что от него требуют, либо последствия его действий оказываются не теми, на которые субъект власти изначально рассчитывал (именно в этих ситуациях различие между властью и управлением наиболее наглядно). Подчинение объекта обычно не является конечной целью субъекта власти; скорее оно выступает в качестве метода (инструмента, средства) реализации неких задач. Руководитель может быть хорошим субъектом власти, всегда способным заставить своих подчиненных делать то, что он хочет, но плохим управляющим -- если, например, он не предвидит последствий осуществления своей власти или же его власть используется не по назначению. Данная ситуация типична для политической жизни. Так, обладавшие неограниченной властью древние тираны часто достигали совершенно нежелательных для себя результатов, хотя все их команды, директивы и даже капризы были реализованы. Коммунистический режим в Советском Союзе имел огромную власть над людьми; партийногосударственные структуры были весьма эффективными инструментами мобилизации и манипуляции. Но и они оказались не в силах добиться воплощения в жизнь целей, заявленных в программе КПСС и резолюциях партсъездов.

Таким образом, при оценке деятельности властных структур следует четко различать проблемы собственно власти и проблемы управления. Хотя в социальной практике осуществление власти обычно выступает средством управления, а субъект власти одновременно является и субъектом управления, анализ власти и анализ управления имеют свою специфику. В отличие от результата управления, выражающегося в достижении намеченных субъектом целей, результат власти, как уже говорилось, -- подчинение объекта субъекту, которое может (но не обязательно) обеспечить достижение целей субъекта. Неудачи в осуществлении политики и реализации целей субъекта управления бывают обусловлены либо отсутствием у него необходимой власти, либо ее неумелым использованием (ошибками в управлении), либо и тем, и другим.

Различение власти и управления существенно в нескольких отношениях. В практическом плане оно необходимо при анализе возможностей социальных субъектов обеспечивать подчинение других субъектов и достигать определенных целей. Выделение властного и управленческого аспектов позволяет понять, в какой сфере лежат причины неудач тех или иных управленческих действий, -- ведь, будучи тесно связанными между собой, источники эффективности, характеристики и в целом закономерности властвования и управления не тождественны. В моральном плане оно дает возможность выяснить ответственность тех или иных людей (групп) за определенные события: нам не следует винить субъекта управления в невыполнении какихто функций, если он просто не обладал необходимой властью (но мы можем обвинить его в халатном отношении к своим обязанностям, если он такой властью обладал). В оценочном плане четкое различение власти и управления облегчает оценку социального устройства в целом (или его подсистем) с точки зрения рациональности распределения власти и его влияния на управленческие процессы.

Концептуализация результата власти и дальнейшее уточнение границ понятия непосредственно связаны с вопросом о соотношении субъективных (персонализированных) и объективных (структурных) факторов в достижении подчинения объекта. Ведь власть возникает не в вакууме, а в сложной системе социальных отношений, т.е. в общественной структуре, не только формирующей условия каузального отношения между субъектом и объектом, но и в значительной мере предопределяющей совокупность ресурсов, которыми они обладают.

Сегодня все исследователи власти сходятся в том, что структура (структурная детерминация) не есть нечто внешнее и противоположное власти, а представляет собой ее обязательный элемент. Функция структуры не сводится к ограничению возможностей социальных субъектов: лимитируя действия людей, она одновременно является их основой и тем самым играет конституирующую роль во властном отношении. Значимость этой роли может варьироваться -- от минимальной, например в межличностных отношениях, до фактически решающей -- в ситуациях, когда власть непосредственно связана с традициями, общественными нормами или официальными позициями сторон властного отношения.

Однако власть, как представляется, не может быть "чисто структурной" -- существующей в форме безликой силы, подчиняющей людей вне зависимости от ее носителей. Было бы неверным не проводить концептуальных разграничений между властью и структурным контролем (точнее, рассматривать социальный контроль в качестве разновидности власти). Для адекватного объяснения социальной реальности нужно и понятие социального контроля, обозначающее подчинение объекта определенным структурным силам (традициям, общественному мнению, закону, объективным историческим условиям и т.д.), и понятие власти, которое выражает зависимость объекта от конкретного субъекта.

Вопервых, в отличие от деперсонализированного структурного контроля, власть, повторю, есть отношение между субъектом и объектом. Поэтому она не может включать в себя отношения, в которых субъекта (персонифицированного в виде индивида, группы или организации) нет вообще, например, подчинение закону или моральной норме. Речь, разумеется, не идет о тех ситуациях, когда закон или моральная норма используются субъектом для подчинения объекта. Так, подчинение общественному мнению (самому по себе) не есть власть, однако властью следует считать отношения, которые возникли в силу того, что какието группы сознательно работали над формированием нужного для них общественного мнения или же активизировали его в своих интересах (скажем, на выборах или при решении кадровых вопросов в управленческой структуре).

Вовторых, хотя структура способна в значительной степени предопределять возможности и ресурсы акторов, власть не существует помимо воли субъекта: субъект является не пассивным носителем своей роли, а активным агентом; его действия (или бездействие) делают именно его ответственным за результат власти. Иными словами, субъект власти выступает причиной в каузальном отношении с объектом, а не одним из его условий, и от него в конечном счете зависит следствие каузальной связи. Напротив, структурная детерминация несовместима с ответственностью.

Втретьих, власть, как справедливо подчеркивает С. Льюкс (см.: 17, с.5455; 18, с.67), подразумевает наличие у субъекта относительной свободы, т.е. способности действовать иначе. Это означает, что не все случаи подчинения объекта можно считать осуществлением власти. В частности, мне кажется неправомерным употреблять термин "власть" в тех ситуациях, когда субъект не свободен в своих действиях и сам является (в данном конкретном отношении) объектом чьейто власти. Здесь он просто инструмент (максимум соучастник) власти другого субъекта: он не в силах чтолибо изменить и может вообще не иметь намерений, касающихся других людей. Он, по сути, осуществляет власть, которая ему не принадлежит. То же самое относится и к случаям, когда "структурная власть" полностью детерминирует поведение акторов, ставших орудием деперсонализированного структурного контроля.

Примерами могут служить ситуации, где действия субъекта в отношении объекта предопределены безальтернативной должностной инструкцией, Представим, что чиновник в силу тех или иных причин (скажем, он ваш друг) не хочет заставлять вас идти в банк платить налог, но не волен поступить иначе. Здесь нет власти, вы фактически подчиняетесь нормам закона, хотя существует конкретный исполнитель, транслирующий эти нормы. Власть в отношениях между чиновником и вами возникает в тех случаях, когда у чиновника есть альтернатива: он вправе решить вопрос по своему усмотрению или же может проигнорировать инструкцию, так как привык к безнаказанности, и т.д. Разумеется, ответить на вопрос о том, имелась ли у субъекта деятельности реальная альтернатива, бывает на практике крайне сложно, поскольку трудно найти критерии "реальности". Но в теоретическом (концептуальном) плане этот аспект следует зафиксировать и рассматривать в качестве субъектов власти только тех акторов, в действиях которых не было свойственной структурному контролю предопределенности.

Вчетвертых, властное отношение отсутствует в ситуациях, когда желаемый результат достигается независимо от воздействия субъекта на объект субъект способен предугадать, что объект будет действовать в его интересах, или же объект уже действует подобным образом без вмешательства субъекта). Здесь, как показал Б. Бэрри (см.: 19; 20), необходимо различать тех, кто добивается своих целей путем осуществления власти, и тех, кто просто пассивно получает выгоду из сложившейся ситуации.

Таким образом, отнюдь не любые формы воздействия на сознание и поведение людей являются осуществлением власти. В отличие от структурной детерминации, власть предполагает способность субъекта поступать иначе, его ответственность за изменения в поведении объекта. Не все политические события есть результат власти. Историческая практика показывает, что многие политические процессы протекают, по сути, независимо от устремлений субъектов власти и способов осуществления последней. Поэтому при анализе современной политической практики необходимо четко различать результаты деятельности тех или иных властных субъектов и политические события, которые при сложившихся обстоятельствах исторически неизбежны. Людей может угнетать не только власть, но и логика ситуации. Это означает, что на власть, ее субъектов и носителей нельзя и не следует возлагать ответственность абсолютно за все, происходящее в обществе.

В кратологической литературе приводятся и другие критерии (определяющие свойства) власти. В частности, многие авторы считают, что властное отношение возникает только тогда, когда есть конфликт между субъектом и объектом, т.е. когда субъект действует против интересов (желаний, преференций, намерений, целей) объекта. Власть характеризуется как нечто "негативное", подразумевающее подавление или ущемление интересов объекта.

Подобная точка зрения связана с самыми разными методологическими позициями, аргументами и интерпретациями "интересов", однако во всех ее вариациях "власть" по определению заключает в себе конфликт между субъектом и объектом, она не может выражать отношения сотрудничества и кооперации. Обычно речь идет о конфликте преференций (предпочтений). Довольно часто его наличие подразумевается само. Для большинства авторов (Вебер, Лассуэлл, Даль, П. Блау, Бэрри, Моррис и др.) оно естественно вытекает из того, что власть осуществляется над людьми; именно поэтому она ассоциируется с конфликтом, сопротивлением, принуждением, санкциями и т.п. Попытки же рационального обоснования данного тезиса, как правило, ограничиваются указанием на необходимость отличать контролируемое поведение объекта от автономного и вывести из сферы власти случаи, когда люди "действуют добровольно", например, когда они следуют чьемуто совету, руководствуются своими моральными принципами или их поведение мотивировано возможностью получить вознаграждение. По сути дела, за пределы власти выводятся побуждение (предложение награды за повиновение команде), убеждение, манипуляция и некоторые формы авторитета.

На мой взгляд, противопоставление власти "добровольному" поведению объекта нецелесообразно по ряду причин. Прежде всего, включение "конфликта" в определение власти неоправданно сужает ее сферу, не учитывая ситуации, когда у объекта изначально нет какихлибо преференций (по определенным проблемам) и, следовательно, он не может находиться в состоянии конфликта с субъектом, когда субъект и объект имеют идентичные или близкие интересы и субъект способен контролировать поведение (сознание) объекта без обращения к силе и принуждению. Кроме того, подобный подход, по сути, отрицает некоторые формы власти над сознанием объекта, при которых субъект стремится изменить сознание (желания, преференции, интересы) объекта, а не заставить того действовать против своей воли. Тем самым власть, фактически, сводится к сфере поведения, поскольку человека нельзя принудить думать (верить) вопреки его желаниям. Наконец, "воля объекта во властном отношении может существенно варьироваться в зависимости от выгод и издержек имеющихся у него альтернатив. Поскольку "цена" последних коррелирует с деятельностью субъекта, преференции объекта не могут быть зафиксированы изначально. В такого рода ситуациях субъект скорее меняет оценку объектом его возможных перспектив (в случае подчинения и неподчинения), чем действует против воли объекта.

Для того чтобы не ограничивать власть ситуациями актуального (открытого или скрытого) конфликта между субъектом и объектом и учитывать контроль субъекта над сознанием объекта, некоторые авторы (Льюкс, У. Коннолли, Н. Пуланзас и ряд исследователей марксистского направления) предлагают ввести в понятие власти не конфликт преференций, а конфликт интересов. Однако и их аргументация не лишена недостатков (подробнее см.: 21; 22), поэтому все больше исследователей отказываются от включения "конфликта" в число обязательных признаков властного отношения, предпочитая определять власть вообще без ссылок на интересы. По тем же причинам я исключаю из определения рассматриваемого понятия и другие критерии, вытекающие из "конфликтного" подхода к власти, такие как "оппозиция", "сопротивление", "игра с нулевой суммой".

Поскольку власть всегда характеризуется определенной сферой, субъект может иметь власть над объектом в одной области, но одновременно быть и объектом власти этого актора в другой. Поэтому власть не обязательно предполагает асимметричное отношение между одними и теми же социальными субъектами, как нередко утверждается. Существуют ситуации взаимной (обоюдной) власти. Случаи, когда А может заставить Б делать Х и одновременно Б может заставить А делать X, также относятся к власти: здесь речь идет о двух различных типах властных отношений, которые имеют одну и ту же сферу, но разных субъектов и объектов.

Таким образом, власть можно определить, как способность субъекта обеспечить подчинение объекта в соответствии со своими намерениями. В данной интерпретации понятие власти обладает самостоятельным (уникальным) содержанием: оно четко отличается от других понятий (каузация, влияние, контроль, господство, детерминация, авторитет и др.), хотя и имеет с ними общие свойства. Власть -- это разновидность каузальной связи. В отличие от влияния, власть выражает не событие (действие), а диспозицию, способность. Власть -- не просто способность влиять на чтото, она осуществляется над людьми, их поведением и сознанием; результат власти ограничен подчинением объекта воле субъекта. Власть предполагает намерение со стороны субъекта, тогда как контроль и господство могут быть деперсонифицированными и ненамеренными (например, нормативное регулирование или структурная детерминация). Авторитет, манипуляция, принуждение и некоторые другие способы воздействия субъекта на объект, ведущие к подчинению последнего воле субъекта, должны рассматриваться как формы власти.

Список литературы

Ледяев В.Г. Современные концепции власти: Аналитический обзор. -- "Социологический журнал", 1996, № 34.

Ледяев В.Г. Власть, интерес и социальное действие. -- "Социологический журнал", 1998, № 12.