Поэтическая история Вико: о смысле маргинального

Размещено на http://allbest.ru

Институт философии РАН

Поэтическая история Вико: о смысле маргинального

Неретина С.С.

Аннотация

В статье исследуются философско-поэтические принципы Джамбаттиста Вико, заявленные в его книге «Основания общей науки об общей природе народов». Это не просто и не только идея цикличности и повторяемости истории (божественной, героической и человеческой), но, прежде всего, идея философии как поэтической, истоком которой была поэтическая речь, понятая как сосредоточенность смысла выражаемого. Поэтическое создано народной фантазией с ее указующей, ведущей мыслью, обязывающей чувства выражать чрезвычайные страсти и поэтому наполняться возвышенным и вызывающим удивление. Природный мир рассматривается не просто в аспекте рационализма, но и гражданственности, что выражено термином «humanita». Картезианскому объективистскому мышлению Вико противопоставляет его поэтическое основание. Вико анализирует способы формирования вечной идеальной истории, возникающей как метафизическая идея, воплощающая в себе замысел Божественного провидения, из которой появляется естественный разум. Картезианскому методу сомнения противопоставлен метод новой критики - философской, метафизической, поэтической, филологической. Маргинальное положение Вико объясняется его позицией человека, находящегося на границе различных сознаний, что в известном смысле соответствует определению культуры М.М. Бахтиным как не имеющей собственной территории. В этом смысле философ - всегда маргинал.

Ключевые слова: поэтика, гражданственность, метод, народ, идеальная история, метафизика, цикл, аксиома, картина мира, хронология, метафора, объективизм, маргинал

Я обратилась к фигуре Джамбаттисты Вико (1668-1744), когда 1) осознала необходимость показать роль маргиналий и, особенно, маргиналов в философии, науке, культуре. Это те, которые сказали свое «первое слово», но по разным причинам их философствование стало в основном не объектом изучения, но цитирования и уверенности в том, что это - выдающиеся люди. Они предложили замену одной, привычной парадигмы на другую, многими еще не понятую, предложили резко, взяв очень высокую планку и развернув ориентиры, приглашали заново понять, например, что такое разум? каким образом мы осмысляем наш опыт? что такое концептуальная система и как она организована? используют ли люди одну и ту же концептуальную систему и если да, то что она собой представляет? А если нет, то что является общим в образе мышления всех людей?

Это вопросы понимания, как считает Вико, главной проблемы времени, которую он пытается решать через исследование тропов-поворотов, через способность разума поправлять себя, передавать иными словами, тем, что называется метафорами. Джамбаттиста Вико известен, прежде всего, книгой «Основания общей науки об общей природе народов», написанной и впервые изданной в 1732 г. и потом не раз переиздававшейся.

Смысл «новой науки» заявлен в названии, проблема общей природы народов - `это философская проблема, принципы которой он выводит и которой до него не ставил никто. Это надо осмыслить. По мнению Мишле, название «равнозначаще равнозначно? или так нельзя? заглавию “человечество есть произведение самого себя”», ставшее возможным с помощью Божественного провидения.

Помимо философии, книга заставляет обратиться к методу - и философии, и филологии, понятой как наука в широком смысле (здесь и физика, и астрономия, и логика, и юриспруденция), Вико на этом останавливается детально, иногда слишком детально. «Филологическая истина подтверждает нам историю человеческих идей». Смысл общей природы народов можно понять через науку, синонимом которой выступает humanita - как просвещение и образование, а потому наука - то, основания чего требуют прояснения. Итак, Вико - философ XVII-XVIII вв., который отстаивал не просто и не только идею цикличности и повторяемости истории (божественной, героической и человеческой), но, прежде всего, идею философии как поэтической, истоком которой была поэтическая речь, понятая как сосредоточенность смысла выражаемого.

Поэтическое создано народной фантазией, указующей, ведущей мыслью, обязывающей чувства облачаться в чрезвычайные страсти и поэтому наполняться возвышенным и вызывающим удивление, т. е. это и философская мысль, свидетельствующая об общей природе народов. Вико живет после Декарта, с которого ведет счет время, которое принято называть рационализмом. Но Вико решил «поправить» Декарта, напомнив о необходимости рассмотрения природного мира не просто в аспекте рационализма, но и гражданственности. Для чего это делается и как осуществляется замысел общей науки об общей природе народов?

В век, заполоненный Декартом, в век появления науки как естествознания, он поставил проблему единства всего и всяческого познания и знания (и естественного, и гуманитарного, того, что у него выражено термином «humanita», неверно переведенного как культура, хотя этот термин - coltura - есть в книге Вико).

«Философы совершенно серьезно пытались изучать науку о мире природы, который был сделан Богом и который поэтому один может знать, и пренебрегали размышлением о мире народов». В переводе на русский - «о мире наций». Но здесь дело очевидно не о нациях, а о социальной сфере, об обществе, даже об обществоведении. Да и сам Вико поясняет: «т. е. о мире гражданственности, который был сделан людьми и наука о котором поэтому может быть доступна людям».

Можно сказать, что спровоцировали исследования humanita именно естественные науки. Слово «humanita» в русском переводе звучит как «культура», но речь идет о гуманистичности, обо всем, созданном человеком как более широком основании, на котором покоится в том числе естествознание. Humanita - это вызов ratio naturalis Декарта. Это напоминание о человеке-творце мира как «мира человеческого ума», который метафизика созерцает в боге. Humanitas от humando - погребения. Когда-то М.К. Мамардашвили ответил на вопрос, с чего начинается человек, ответил: «С плача по умершему». Необходимости в таком переводе нет, тем более что в тексте это слово - coltura - есть.

Труд Вико обширен. Он состоит из «Объяснения помещенной на фронтисписе картины, служащего введением в произведение» и пятикнижия: «Об установлении оснований»; «О поэтической мудрости»; «Об открытии истинного Гомера»; «О поступательном движении, совершаемом народами»; «О возвращении человеческих вещей при возрождении народов».

Если учесть, что иногда Вико относят к эпохе Просвещения или - шире - к эпохе нового естествознания, то даже из оглавления видно, что он - начинатель новой эпохи, он дает ответы на вызовы ее, интенсивно завершая (тем, что отстаивает ее) прежнюю средневековую и гуманистически ренессансную, настоянную на аргументах ex verbo и на поэтике тропов, и представляет явный противовес грядущему веку Просвещения. Его общая наука - не физика, не математика, не естествознание, а истинная, достоверная, опирающаяся на законы история.

Это всеобщая история, которая понимается как осмысленная и замысленная, именно и только как поэтически сотворенная (Вико различает сакральную историю, физическую историю, которая рассказывается в мифах, и всякого рода региональные истории). Для него все случившееся рассматривается как будущее относительно того замысла, который был вначале.

Осуществило ли будущее этот замысел - вот его вопрос и положительный ответ: осуществило, если мы смогли продвинуться к началу, если смысл оказался связанным с целью, вектором и полем исторического действия. История - единственная наука, потому что она охватывает смысл бытия человеком, который, как говорил поэт, «тверже всего остального в мире». И надо видеть, с какой энергией он показывает «чудовищно-уплотненную реальность», разбирая самые запутанные мифы, события, нравы, заново открывает Гомера, со вкусом пишет бесконечные - в духе века - королларии - эти заключения, следствия, необходимые следствия и пр. Ему явно доставляет удовольствие сообщать, что «Гомер в пяти местах... обеих своих Поэм упоминает о языке более древнем, чем его собственный».

В век Декарта Вико - один - создавал философию истории. Ибо, как он пишет в Автобиографии, однажды вернувшись в Неаполь после девятилетней отлучки, он обнаружил, что философию изучают только по «Размышлению о первой философии» и «Рассуждению о методе» Декарта, где тот восстает против изучения истории, сопоставляемой с вымыслами, и поэзии, которую он считает «дарованием ума», а не «плодом учения», что древняя философия была выжита из университета. Вико, как пишет Ж. Мишле, имел мужество вернуться к старым занятиям и даже напасть на картезианство. Я-то не считаю, что он напал на Декарта. Я полагаю, что Вико попытался перестроить мир, в основание положив поэтику, а мир Декарта сделать ее выводом. маргинал философия наука культура история вико

Иначе нельзя объяснить такие его слова: «Ренатус Картезиус, начинающий свою физику с усилия тел, поистине начинает ее как поэт, придающий телам, необходимым посредникам в природе, то, что совершает свободное сознание», истинное начало поэтического, «сдерживая движение, чтобы или успокоить его или придать ему другое направление; ведь то, что в телах кажется усилием, - это неощутимые движения». Он и будет заниматься неощутимыми движениями.

Разумеется, его задача отлична от картезианской, показывающей действия естественного - физического и математического разума. Вико же анализирует способы формирования вечной идеальной истории, возникающей как метафизическая идея, воплощающая в себе замысел Божественного провидения, из которой появляется естественный разум. Но исходная и конечная мысль понимаются как «нечто» радикально нетождественное замыслу, ибо все мысленные образы обладают свободой. Идея свободы у Вико - одна из главных.

О поэтическом начале

Поэтическое начало - смыслополагание, это не бытие, выпущенное из рук Творца, а появляющееся и проявляющееся в природе, оно само - следствие первоначального появления.

История - вид поэтического творчества, она представлена в произведении. Произведение Вико начинается с предъявления читателю гравюры, представляющей собой действительно картину мира. Само это понятие «картина мира» берет начало в XVII в. и представляет собой, как о том пишет Новая философская энциклопедия, «целостный образ предмета научного исследования в его главных системноструктурных характеристиках...» Вико и комментирует такую - выгравированную - картину для описания процесса возникновения народов, взятого с точки зрения складывания некоего единого у всех народов политического устройства - stato, этот процесс, как он считает, всюду одинаков. Именно поскольку процесс одинаков, можно понять пророчества в истории и можно раскрыть эти пророчества как божественное провидение. Их повторяемость может быть раскрыта вполне проверяемыми методами. Только при условии того, что история одна, возможно построить единую хронологию. Читателю для того, чтобы понять идею этого произведения, нужно увидеть картину «вопросов гражданских», используя не только разум, но и воображение, ибо «картина мира» как картина может быть проиллюстрирована, стимулируя способность воображения.

На картине (в данном случае - гравюре) изображен глобус - мир природы, на котором стоит женщина с крыльями на висках, символизирующая метафизику и «созерцающая мир человеческого ума - мир метафизический. Этот мир создан Провидением Бога, который рассматривает мир человеческих душ, как пишет Вико, «в их общественной жизни, т. е. в мире гражданственности, или же мире народов» - именно это он повторяет неустанно, желая всколыхнуть народную память и сознание. На поясе Зодиака, окружающем мировой шар, - два знака- Льва и Девы. Лев означает Геркулеса. У греков, по их свидетельствам, времена начались с Олимпийских игр, основателем которых был Геркулес и которые приурочивались к моменту обработки полей.

«Время вспахано плугом», - емко выразил это О.Э. Мандельштам, еще один маргинал. Захотелось даже прочесть список его книг, как «список кораблей». Дева, другой знак зодиака с гравюры, - символ астрономов, т. е. искателей времени. Она украшена колосьями, что означает: греческая история началась с золотого века. Колосья - первое золото, которым обозначался первый век мира; и в течение долгих столетий годы «исчислялись урожаями зерна».

Никакой мистики!

Золотой век - век посевов, плоды которых - желтые, светящиеся под солнцем колосья. По Вико, имя Сатурна у латинян происходит от «sata» - «посевов». Время оказалось, таким образом, сопряжено с природным распорядком (обработкой земли, посевами, сбором урожая) и с событиями, которые символически отмечали этот распорядок, - с олимпийскими играми, с языком, выразившим его, и с лицами, ответственными за подобное единство. Только при такой тройной сопряженности вообще оказалось возможным выразить время.

Главное, однако, было в предположенности единообразия идей, рожденных в разное время разными народами, ничего не знающими друг о друге (таковыми Вико считал восточные народы, египтян, греков, латинян и пр.). Их гомогенные представления в гетерогенные времена дают Вико рациональные основания создать единую «Хронологию, т. е. науку о временах» (так! - во множественном числе).

Такая хронология 1) симфонически выстраиваемая, отличалась от основанной на неких обыкновениях, которыми пользовались в предыдущие эпохи на разных территориях, единой мерой времени. Но это - не линейная протяженность истории от туманного основания в бесконечную открытость времени, а циклическая, в которой три времени (века): богов, героев и людей. Этим трем «векам» соответствовали 2) три формы управления: первому соответствовало божественное регулирование, второму -аристократическая (благородная) республика, третьему - раздвоенное правление, соответствующее вначале народным республикам, а затем - монархии, и 3) три языка: иероглифический, т. е. священный, символический - язык сходств; героический язык, и эпистолярный, т. е. народный, на котором происходит коммуникация, осуществляющаяся в начале времен с помощью знаков.

Собственно, эта теория языка Вико.

Именно из этих языков, как он считает, составлен Словарь науки: из языка времен семей, «когда языческие народы только что приобщились к humanita», когда возник «немой язык посредством знаков или тел, имевших естественную связь с идеями, которые они должны были обозначать», из языка героических гербов и человеческого языка, пользующегося словами, установленными по согласию.

Третий язык - искусственный, он - порождение внутреннего глубинного вещного сакрального языка, который произошел из стремления, как считает Вико, к социальному, к коммуникации. Он считает ложным то мнение, будто иероглифы являются изобретением философов с целью скрыть некую тайную мудрость.

Социально ориентированная хронология означает слом прежней христианской хронологии (от Адама в будущее), для которой способы управления не играли особой роли, поскольку вся жизнь была ориентирована на познание Бога, или на «внутреннего человека». Время изменилось, как заметил бы Августин. «Первая песнь народов», полагал Вико, естественно зародилась «из трудностей первого произношения, что явствует как из причин, так и из результатов (следствий, effetti). Конец цитаты прячется? Причина, или дело (соза), направлена на иное. Делом в данном случае был «артикуляционный инструмент», который «у первых людей был образован еще очень грубыми жилками, да и слов у них было очень немного; да и, обратно, дети, рожденные с очень нежными жилками, при современном богатстве слов, по нашим наблюдениям, все же с великим трудом произносят согласные».

Причина и следствие, реакция или результат не совпадают друг с другом, это не прямая линия, каждый раз история проходит через сломы, складки и разломы. Это привело к распространенному представлению о первой поре человечества, с которой связаны слова «тупой», «дикий», «неистовый», но всюду речь идет о резком кардинальном отличии человека: не просто речью, а поэтической речью, источниками которой являются два, на первый взгляд, парадоксальные, средства: бедность языка, вызывавшая желание сосредоточить всевозможные средств выражения, и необходимость выразить себя внятно и понятно. Истинная речь, т. е. немая речь божественных времен, напрягла себя до интенсивнейшего выражения: Вико из стихов и прозы составил «Умственный Словарь», или Лексикон, на котором говорит вечная идеальная история.

Поэтика, поэтическое вообще, мудрость, образованная христианством, Божественным провидением, образует, повторим, фундамент рассуждения. О том свидетельствуют названия глав второй книги: речь в ней идет «О поэтической мудрости», «О поэтической метафизике», которая есть «Теология Поэтов», и она «была первой, т. е. Божественной Поэзией», «О поэтической логике» (об этом определении меньше всего думают современные логики). Есть «Королларии о поэтических тропах, монстрах и превращениях», «Королларии о речи посредством Поэтических Характеров у Первых Народов», «Королларии о происхождении Языков и Букв», «О Поэтической Экономике», связанной с учреждением гражданских общин, установлением естественного права народов, «О Поэтической Физике», «О Поэтической Космографии», «О Поэтической Астрономии», даже «О Поэтической Хронологии». Вико в полном согласии с замыслом переводит эти строгие науки в поэтический ряд, выясняя значения слов, истоки речи и все вместе освещая с позиций философии и метафизики. Поэтическое - это нечто сверхъестественное, направляющее человека через чувственные знаки, являющиеся указками Бога. Оно изучает модификацию сознания человека в Боге (la mente dell'uomo in Dio). Он сразу берет быка за рога, считая, что метафизика была у древних людей не абстрактной и рациональной, а чувственной и связанной со способностью воображения. Он предвидел трудности с утверждением этого начала. Правда, речь о древней метафизике, ибо современная метафизика иная. Это уже выделившаяся из чувственной стихии метафизика.

В аксиоме XI он пишет: «Смысл поэзии доказывает, что никому невозможно стать одинаково возвышенным поэтом и метафизиком: ведь метафизика абстрагирует сознание от чувств, а поэтическая способность должна погрузить все сознание в чувства; метафизика возвышается до универсалий, а поэтическая способность должна углубиться в частности»Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций / Пер. с ит. А.А. Губера. М.-Киев, 1994. С. 283..

Размышляя о роли техники, что было естественно для человека его времени, он в аксиоме XII соглашается с тем, что «в каждой способности может преуспеть при помощи техники тот, кто не склонен к ней по природе, но в поэзии совершенно невозможно тому, кто не склонен по природе, преуспеть при помощи техники, - в силу этого искусства поэтики и искусства критики служат только для того, чтобы воспитать талант, но не могут сделать его великим, так как утонченность - это малая добродетель, а величие по самой своей природе пренебрегает всем малым: великий разрушительный поток не может не нести с собою мутную воду и не переворачивать камни и стволы своим стремительным течением; поэтому так называемые “низкие вещи” столь часто встречаются у Гомера» Там же.. Но: этих трудностей (сперва единства, потом расхождения) не заметил никто - ни в прошлом, ни в настоящем. Никто из исследователей Вико об этом не говорит: ни Э. Кассирер, ни Б. Кроче, не говоря об исследованиях последнего времени. Поэтическое в одном многообещающем сочинении было названо научной дисциплиной, но у самого Вико слово «дисциплина» употреблялось лишь дважды: в значении семейной дисциплины и военной дисциплины. В XVIII в. много и основательно занимались математикой-физикой-биологией. Этого требовал «естественный человек». Никому не было дела ни до гражданского мира, ни тем более до поэтики (средневековье отринуто бесповоротно, идеология рационализма не менее жестко расправилась с теократической идеологией, заваренной в конце своего существования на кострах).

А ведь Вико рассказывал дело, не надеясь и не ожидая последователей, потратив на это двадцать лет жизни. Реальная поэзия, доказывал он, - не копирование, это попытка, заданная интеллектом, представить вещи такими, какими они должны быть (опора на Платона) сосредоточенно, т. е. по природе (опора на Аристотеля или Ф. Бэкона).

Это значит, что в поэзии сходятся три модуса (три смысла) описания - физического, субъектного (ибо поэт - не коллективное образование) и идеального представления, что и образует натяжение и сопряжение понимающей активности. Вико говорил не просто о понимании, основном вопросе старой средневековой мысли, а о топосе понимания и о способе понимания, о том, как оно возможно. Он показывает событие поэзии в мире, осознавшем себя, пришедшем в себя, оглянувшемся на себя с помощью истории. Его многочисленные отступления в области этимологии, филологии, юриспруденции, иногда раздражающие, чаще при чтении опускаемые, еще чаще непрочитываемые.

Это, конечно, можно назвать барочной эпистемологией, и мы не погрешим против истины. Вот только что мы поймем? Мы прорисуем еще одну картинку, создадим некое представление (как в спектакле)... Но как действует машина по производству смыслов, не узнаем. А он явно посвящает нас в невидимое этой эпистемологии, чтобы показать доступность скрытого, внутренней работы вне посторонних глаз движителя ума, который в отличие от дурной бесконечности стремится связать воедино все закоулки сознания, чем и оказалась поэзия.

Вико, описывая древних грубых людей, разговаривающих жестами, произносящих звуки, силящиеся сложиться в членораздельные, сначала в то, что потом назвали 1) междометиями, 2) предлогами, и только затем 3) именами, обнаруживает моменты понимания и складывания речи.

В данном случае неважно, правильны или неверны его сопоставления одних слов с другими, например, французского loy - “закон” и aloy - “монета”. Он озабочен показом события понимания, происходящее, по его словам, из «чувственной топики: посредством нееони объединяли свойства, или качества, или отношения, так сказать, совпадающие в индивидуумах и в видах, и составляли из них свои поэтические родовые понятия». Из возникших вначале частиц и междометий возникали, акмеистически разворачивались слова.

Потом возникли местоимения, первым из которых было hoc, это, оно. И это удивительным образом совпало с лингвистической гипотезой А.Мейе об Оно, о том, что в индоевропейском языковом типе нет родовых различий и что «сквозь индоевропейский тип <...> можно обнаружить существование более раннего типа с мало или вовсе не изменяющимися формами, остатками которых являются первые части сложных слов, формы именительного-винительного падежа среднего рода»Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков / Пер. Д. Кудрявского, перераб. и дополненный А.Сухотиным. Вступ. ст. М. Сергиевского. М; Л.: Гос. соц-эк. изд-во. 1938. С. 208. Курсив мой..

Дальше - частицы, большая часть из них - предлоги, а уже затем имена, без которых речь не имеет смысла, глаголы, частицы, соединяющие имена и глаголы .

Так, из простого указания - nuo, которое было знаком Юпитера, развернулось numen - божья воля, переданная словами. Сначала возникли частицы и междометия. «Ра» - междометие удивления - отсюда возникли слова «papa» и «pater», затем «patrare» в значении «делать». Так, Юпитер «назывался отцом (росіті) людей и богов», и это, как считает Вико, совпадает со Священным Писанием, где говорится, «что на седьмой день Бог отдыхал ab opere quod patrarat» («от труда, который создавал»).

Этот пассаж интересен и в другом плане: обычно, говоря об отцах-матерях, философ попадает в рамки родовидового категориального аппарата. Вико же своей этимологией выводит исследователя за эти рамки - в ситуацию творческого делания, ибо Бог творил мир как отец-творец.

Сколько копий было сломано по поводу различия творения и рождения! Их ломку Вико, вероятно, связал бы с незнанием, с теми «темными веками», которые показаны на гравюре и о которых говорил Варрон. Все сделано!

То есть сотворено, а потому деяния указывают на творца-отца или мать, которые на небесах были неплодны, многочисленные боги и богини на небе не заключают между собою браков (поэтому Венера называлась конкубиной, а не женою Марса), и, тем не менее, все они назывались отцами, «делателями», что свойственно богу (был, оказывается, и «Marspiter»). Этого же корня и «impetrare»-«проникать», «приносить хорошие авгурии».

«Рациональные родовые понятия», т. е. идеализованные, поэтическая и философская речь являются составляющими теоретического мышления, его функциями. Так считал В.С. Библер. «В жизни слова наступила героическая эра» - так считал Мандельштам, почти цитирующий Вико (которого, неизвестно, знал ли и который удивился бы, в какие дебри культуры ступила нога человека - где формировалась точка сосредоточения хаоса в космос).

Любопытно, как через века идет диалог маргинальных мыслителей, которые прекрасно понимали, что поэзия двусмысленна: «в тексте - нормальная, но поэтически организованная речь, в подтексте - стихия речи» и однозвучна-единогласна: «Единое слово-мысль», - пишет Библер; «в истинных рассказах смысл будет не аналогичным, а единогласным (унивокальным)» - это Вико . «Если этого нет, поэзии нет», - резюмирует Библер. Вико же пишет только о поэтическом.

Теперь немного отвлечемся от текста.

Согласно традиционному взгляду разум абстрактен и дематериализован. Для этого взгляда мышление - это чисто логическая способность, имеющая дело прежде всего с истинными или ложными суждениями. Но есть и иной взгляд, для которого мышление связано с образными аспектами - с метафорами-переносами, метонимией и другими тропами, и такое использование ментальных образов является центральным для разума, а не периферийным добавлением. Я сама давно пыталась показать необходимость исследования тропов как основополагающих для понимания и понимающего мышления и речи, начиная с третьего курса университета, с 1961 г., когда писала курсовую работу об «Исторической библии» Гийара де Мулэна. Она была в доработанном виде опубликована в 1974 г. в сборнике «Проблемы культуры средних веков и Возрождения», который редактировал А.Я. Гуревич. Больший отклик я получала или из провинции, или от филологов. Философы в основном ополчались и на эту идею, и на идею концепта. Более того, сами эти слова (тропология... эквивокация...) были неизвестны, и переводчики или исключали их из переводимых философских текстов, или переводили как бог на душу положит. Но во всяком случае эта идея как-то подспудно прорастала в антропологических исследованиях, и сейчас есть работы, в которых ставится эта проблема прямо и жестко. Я, прежде всего, имею в виду работы Джорджа Лейкофа (в русском переводе - Лакоффа) «Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении» (М., 2004), Дж.Лакоффа и М.Джонсона «Метафоры, которыми мы живем» (в сборнике «Язык и моделирование социального взаимодействия» М., 1987), работы Пола Экмана, Брента Берлина и др. См. о когнитивной лингвистике: Скребцова Т.Г. Американская школа когнитивной лингвистики. СПб., 2000. 204 с.. Вико был одним из теоретиков такого подхода. И хотя идея тропов была развита в средневековье, там акцент был поставлен на теоретическую проработку идеи творения, а не на аспекты мышления, включающего в себя разнообразные методы действования, и ассоциативные, и вычислительные, и контекстуальные. Тупость нашей образовательной машины, требующей использования для исследования определенно- закрепленных методов, как раз и свидетельствует о нашем безмерном отставании не от Запада (хотя и это тоже), а от требований самого мышления. Даже в работах своих собственных российских предшественников, о которых пролили столько философических слез, мы не увидели (говорю грубо) ничего, кроме соборности и духовности, обозначив их скопом религиозной философией Серебряного века.

Лишь недавно мы стали писать о снятии жесткой противоположности между субъектом и объектом. Между тем именно об этом напоминали те самые «религиозные» философы. В 1922 г. С.Л. Франк писал: «Обществоведение отличается той методологической особенностью, что в нем субъект знания в известном отношении совпадает с его объектом. Исследователь муравейника не есть сам участник муравейника, бактериолог принадлежит к другой группе явлений, чем изучаемый им мир микроорганизмов, обществовед же есть сам - сознательно или бессознательно - гражданин, то есть участник изучаемого им общества» Франк С.Л. Очерки методологии общественных наук. М.: Берег, 1922. С. 36.. Вико же занялся именно этими гражданами и этим обществом и притом достаточно жестко.

Сила метода

Глава «О методе» - ответ на «Рассуждение о методе» Декарта и на формулу «Я мыслю, следовательно, существую». То, что это ответ, - очевидно: именно Декарт хотел изобразить «свою жизнь, как на картине», а Вико, как мы видели, именно картину представляет прежде всего, но замахивается на картину мира народов. Он отталкивает от себя мысль Декарта, что тот, «кто тратит слишком много времени на путешествия, может в конце концов стать чужим своей стране, а кто слишком интересуется делами прошлых веков, обыкновенно сам становится несведущим в том, что происходит в его время» См.: Декарт Р. Рассуждение о методе // http://psylib.org.ua/books/dekar01/txt01.htm (Посещение 12.06.2017).. Он, как мы видели, полагает, что все случившееся однажды может вернуться, и надо быть готовым к этому на примере других, а «сказки» - слово, которым Декарт окрестил историю, - не теряют историчности от того, что «авторы почти всегда опускают низменное и менее достойное славы, и от этого и остальное предстает не таким, как было» Там же..

Но: Вико видит иной смысл в этой фразе и начинает размышлять не о низменном и не достойном славы, а о незаметном и неисследимом, т. е. о силах, позывах и возможностях. Он, Вико, морщится при чтении с самого начала, ибо не считает ни поэзию, ни теологию просто «дарованиями ума», полагая их началами мира, оплодотворившими ум, проявившись в них как дарования, но не зависевшими от них. С чем он согласен безусловно, так это с тем, что не считал для исследования важным человеческое желание славы. Декарт видел нравственнофилософское разнообразие мира и выводил формулу существования-бытия для себя. И эта формула стала всеобщим выражением этого одинокого, интенсивно выраженного, сжатого в три слова существования-бытия. Но ведь и Вико, стараясь усмотреть общие основания происхождения народов, сделал то же. Его отличие от Декарта в том, что он усмотрел историчность этого отдельного существования. Вико словно бы ухватывается за фразу Декарта о том, что «различие наших мнений происходит не от того, что один разумнее других, а только от того, что мы направляем наши мысли различными путями и рассматриваем не одни и те же вещи» Там же.. Он-то пытается показать, что, несмотря на разность внешних путей, внутренний путь один, и выдвигает следующие принципы постижения общих оснований. 1) Это, прежде всего, чистый ум, усмиривший фантазию и усыпивший память. 2) «Строгий геометрический метод, посредством которого от истинного переходят к непосредственно истинному» благодаря 3) внимательному, непрерывному, упорядоченному трехразовому чтению, что 4) предполагает «большую и разнообразную ученость и начитанность», располагающую 5) восприимчивым и острым умом, а также 6) формирование способности «проникать мыслью в глубь вещей», умение комбинировать их и распространять. Вряд ли Декарт сильно воспротивился этим принципам.

Идею метода, о котором рассуждал Декарт, и ее необходимость Вико признал. Потому говорить о том, что он отверг Декарта, и по этому признаку нельзя. Что для него был метод? Это, разумеется, не путь радикального сомнения, а, как он называет его, метод новой критики - философской, метафизической, поэтической, филологической. Именно филологию, понимавшуюся как учение о всех вещах человеческих, «обо всем том, что зависит от человеческой воли: таковы все истории языков, нравов, событий как мира, так и войны народов», он считал заводилой этого метода. Филология к тому же обладает терпением и инструментами раскрыть «план идеальной вечной истории, согласно которому протекают во времени истории всех народов», в то время как философия «вследствие плачевной темноты причин и почти бесконечного разнообразия следствий испытывала чуть не ужас перед рассуждением об этом».

Момент, который для Декарта был доказательством существования Бога (мысль), был для Вико моментом завязки истории. Он как бы продолжил мысль Декарта. Когда тот сказал, что, «предлагая настоящее сочинение только как рассказ или, если угодно, как вымысел» Там же., Вико помыслил, что этот кто-то есть «тот, кто продумывает настоящую науку, рассказывает самому себе вечную идеальную историю, поскольку он при помощи доказательства: “так должно было быть раньше, так должно быть теперь, так должно будет быть впредь” - творит ее сам для себя» Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. С. 97.. Это поразительная формула, опровергающая 1) мысль, что Вико полагал историю анонимной, и 2) мысль, что он был противником Декарта. Он был его комментатором, его разработчиком и - его промыслителем, тем, кто видит сквозь его мысль. «Наша наука продвигается совершенно так же, как геометрия, - которая на основе своих элементов строит и созерцает, сама себе создает мир величин, - как бы пишет он Декарту, - но в наших построениях настолько больше реальности, насколько более реальны законы человеческой деятельности, чем точки, линии, поверхности и фигуры. И это - аргумент в пользу того, что такие доказательства божественны и что они должны, читатель, доставлять тебе божественное наслаждение: ведь в Боге, если он того желает, знать и делать -- одно и то же. Для этого в нашей литературной жизни, посредством метафизического доказательства, которое мы ежедневно испытывали на деятельности нашей души, мы создали также доказательство, которое побеждает сотворение мира во времени» Там же.. В чем еще отличие? Если Декарт размышлял о предмете, будучи зрителем (наблюдателем), чем действующим лицом, то Вико мыслил вещью, из вещи. Потому его история сугубо персональна. Как нельзя не быть поэтом, если начать размышлять, так сразу же нельзя не быть историчным и историком. (Нечто подобное можно увидеть у Флоренского, когда он писал о вещи, что она сама представляет собой историю вещи: в ней есть своя первобытность, своя античность, средневековье, Новое время.)

Этот его промысел и остался незамеченным, оставив его на обочине и картезианского, и веруламского пути, который в общем-то ни картезианским, тем более веруламским, не стал, хотя, как показывает современная наука (особенно нейронауки, нейролингвистика), путь познания через метафору, путь, на котором «человек сначала чувствует, затем взволнованно замечает, наконец, размышляет чистым умом», следуя порядку вещей, является главным путем понимания и усвоения нового и непонятого. Из непонимания, заставляющего осуществлять перенос значений с известного на неизвестное, человек «проясняет свой ум и постигает вещи, а посредством непонимания он делает эти вещи из самого себя, и превращаясь в них, становится ими самими».

Критический метод предполагает, прежде всего, владение материалом и обращение к основаниям (так и называется его труд), под которым понимается, казалось бы, нечто обыденное для историка: внимание к времени возникновения чего- то, внимание к правильному установлению причин чего-либо, к соотношению с топикой. Вико считает это трудным делом. «Такое тяжелое усилие должен делать каждый интересующийся нашей наукой» Vico G. Principi di scienza nuova d'intorno alla commune natura delle nazioni. Миланское издание 1959 г. (осуществленное при попечительстве П.Росси) называлось просто «Lascienzanuova». Ссылки на это издание по мере необходимости в скобках внутри текста. На русское издание - подстрочные сноски., - пишет он. Усилие Вико найти первую человеческую мысль вылилось в 20 лет упорного труда. Задача такого усилия скорее Платонова: убрать фантазию, память, очистить место для понимания, освободившись от сопровождающей человеческой суеты, прежде всего - от тщеславия. Вот метод! Такой разбор завалов - настоящая деконструкция! Вико об этом говорит прямо: только в результате подобных усилий человек «начнет раскрывать погребенные до сих пор многие стороны происхождения» Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. С. 93.. Он полагает, что человек освободит в себе силы, скрытые в зародыше, они схвачены (конципированы) поэтической мудростью, мудростью поэтов-теологов. Собственно с этого момента - с освобождения погребенной внутри человека силы свободы, справедливости, правильности - человек начинает действовать методически человечно.

Такая простая, казалось бы, цель раскрытия человечности: метод означает не некую отмычку, а лишь и только человеческое участие, положенное в основу любого дела. Только с человеческого вообще можно вести и мир гражданственности, и мир наук. Вико, понимая, что это разные, логически и социально-этически, вещи, полагает их, однако, спутниками друг друга, пронизывающими друг друга, симпатически связанными друг с другом, необходимо дополняющими друг друга. Наличие в глубокой древности этой связи есть для него доказательство изначальности для человека гражданского состояния и знания. Вико представил человеческий мир в метафизическом аспекте, принципы которого отличны от предыдущего: если прежде философы-метафизики созерцали в «мире человеческого ума, т.е. мире метафизическом» только божественный провиденциальный порядок вещей, то смысл современного мира состоит в том, чтобы рассмотреть тот же самый устроенный провидением мир как мир социальный, эмпирически данный. Этот социальный мир представляет собой тождество с миром народов. Его средоточием является наличие права даже в природе, которое Вико выводит на том основании, что «люди, падшие... в силу первородного греха» и жившие «для удовлетворения своих потребностей в одиночестве, как дикие звери» оказались вынужденными для выполнения этих потребностей «жить со справедливостью и сохраниться в обществе» Там же. С. 1.. Это - вполне рационально обоснованное свидетельство «их общественной природы», которая тождественна «гражданской природе человека», нераздельной с правом, что, как считает Вико, подтверждено многими свидетельствами со времен Древнего Рима. Поскольку порядком природы руководит Божественное провидение, то Вико определяет такое руководство как рациональную гражданскую теологию, куда входит остальное знание, в том числе философское и законотворческое.

Вико ставит вопросы, какие мы и сейчас ставим, например, почему люди становятся религиозными. Он отвечает просто. Человек, не получая помощи от природы, все равно эту помощь от чего-то ждет. Очевидно, что ждет от чего-то большего, чем природа. Он неявно знает, что помощь возможна. Знает, значит, чем-то неявно просвещен. Светом назвали бога. Но свет рассеян во всех людях. И «это подтверждается тем общим для всех людей обыкновением, что вольнодумцы (!) под старость, когда они ощущают недостаток природных сил, естественно становятся религиозными» Там же. С. 93.. Такой взгляд - действительно знак нового мира, не случайно это время начинает именоваться Новым, или Модерном, Les Temps modernes. Знак в некоем особенном внимании к плоти.

Когда Вико настаивает, что без этически нагруженного humanita нет чистого отношения к науке, это не настораживает: кто так не говорил, особенно после 17-ти веков христианства! Когда он говорит, что одна из целей науки - обуздание телесных движений, и само это усилие есть проявление свободной воли как хранилища добродетелей, в этом тоже нет ничего необычного. Вопрос в том, чтобы понять, что значит «обуздание телесных движений плоти, infrenar il moto de'corpi» (р.134)? Вико полагает: обуздать движения плоти - значит освободить от них плоть, дать свободу телу. Значит ли это, что тело было несвободно и готово на всяческие страсти в силу несвободы? Или, как он считает, дать свободу телу значит лишить его этих ненужных страстей, «дать ему свободу управлять своими движениями - к центру тяжести, как следует из античной механики, или от центра тяжести, судя по новой механике» (р. 134)? Это значит: сама плоть нуждается в освобождении, полученном от некоей силы, или потенции, или позыва. Силу, потенцию и позыв Вико и считает теми «неощутимыми движениями (moti insensibili)», исследовать которые он хотел бы (р. 134).

Это само по себе удивительно: «возможность» допускает неощутимость, но как это допускает сила или - того пуще - позыв, совмещающий в себе и значение усилия, и зова. Вещь (тело) отпускается на свободу - так можно понять метод Вико, метод отпущения, распутывания связей. При этом освобождение происходит от всех связей - человеческих, других вещей и обстоятельств. Вещь становится тем, чем она является, - действующей по природе. Вико так ее и называет agenti necessari in natura - необходимыми деятелями в природе. Агенс - абсолютно современное слово, без него ни словари по философии, ни по психологии, социологии сейчас немыслимы. Оно указывает на отношения между вещами, всегда готовыми и к распаду, и к соединению. В некотором роде тело уравнивается в правах с умом, тем паче с умом философа, который обязан быть свободным. Вопрос, как вещи прилепляются друг к другу в свободном состоянии? Так и прилепляются - хотят.

Загадок здесь больше, чем отгадок.

В Королларии о тропах, монстрах и поэтических представлениях Вико писал, что «первые поэты придавали телам бытие одушевленных субстанций с такими способностями, какие [у них]могли быть, т. е. с чувством и страстью, и они создавали рассказы (lefavole, мифы, сказания) так, что каждая метафора приходит к бытию как маленький рассказ» (р. 173). При понимании поэтики как основания «...вещам

бесчувственным она [метафора] дает чувство и страсть согласно рассмотренной выше метафизике. Ведь первые поэты, повторим, наделяли тела бытием одушевленных субстанций. так поэты создавали из тел мифы, и каждая метафора оказывается маленьким мифом». Она сжимает событие до рассказа. Если бы этого не было - а в этом смысл поэтики, о которой говорит Вико, - то память должна была бы непомерно раздуться. Метафора - это форма сжатия. Если «топика - это сила, делающая ум изобретательным», то «критика - это сила, делающая его точным», поскольку важнейшая функция критики показать - «все метафоры обозначают посредством аналогий с телами абстрактную работу ума» Вико Дж. Основания общей науки. С. 118..

Да и у Декарта «Бог создал тело точно таким же, каким обладаем мы, как по внешнему виду членов, так и по внутреннему устройству органов, сотворив его из той самой материи, которую я только что описал». Но - и это, конечно, жесткое отличие от Вико, что Вико не преминул отметить (см. приведенную цитату), - Бог «не вложил в него с самого начала никакой разумной души и ничего, что могло бы служить растительной или чувствующей душой, а только возбудил в его сердце один из тех огней без света. который нагревает сено, сложенное сырым, или вызывает брожение в молодом вине, оставленном вместе с виноградными кистями. Рассматривая воздействия, вызванные этим огнем в теле, я нашел все отправления, какие могут в нас происходить, не сопровождаясь мышлением и, следовательно, без участия нашей души, т. е. той отличной от тела части, природа которой, как сказано выше, состоит в мышлении» Декарт Р. Рассуждения о методе // http://e-libra.ru/read/111411-rassuzhdenie-o-metode-chtobv-vemo- napravlvat-svoi-razum-i-otvskivat-istinu-v-naukax.html (Посещение 10.06.2017.).

Ни слова о речи! Все происходящие в нас отправления, все связанные с этим вещи существуют названными как бы сами собой. Декарт говорит, что тела и души «вдохновлены» разным огнем, а потому работу тела можно описать механистически. Но речь-то о том, что понимать под «свободой» вещи - и не любой, а не мыслящей, отпущенной тем, кому она могла бы служить: чашки, ложки, молотка. Когда называешь вещь, даже в самую простую операцию вовлекается вся моя мысль (Сартр), в противном случае - нет ничего, ни чашки, ни молотка. «Я вовсе не хочу сказать, - пишет Декарт, - что внешние вещи никоим образом не в нашей власти; я утверждаю лишь, что они в нашей власти постольку, поскольку они могут быть следствием наших мыслей, но отнюдь не безусловно и не всецело, по той причине, что помимо нас есть еще и другие силы, могущие воспрепятствовать осуществлению наших намерений» Цит. по: Сартр Ж.-П. Проблема метода. Статьи / Пер. с фр. В.П. Гайдамака // http://m- introduction.livejournal.com/602906.html (Посещение 10.06.2017.).

Конечно, эти силы есть. Иначе нечего и огород городить. Но будет ли молоток называться молотком, если он находится в «свободном плавании» или останется ли чашка чашкой? Вико и говорит, что свобода вещи, о которой говорит Декарт, это не мнимая свобода, но вещь названа, т. е. она изначально имеет отношение к чему-то мыслящему, что отпустило ее на свободу. Это проблема и сегодняшнего дня. Здесь представлены два подхода к мышлению: «Согласно традиционному подходу, способность к значимому мышлению и рассуждению является абстрактной и не воплощена с необходимостью в каком-либо живом существе. Имеющие значения понятия и разумность являются трансцендентальными в том смысле, что они выходят за пределы физических ограничений какого-либо организма». Так говорит Лакофф^Х9Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи / Пер. И.Б. Шатуновского. М.: Языки славянских культур, 2004. С. 8., называющий такой подход объективизмом, состоянием трансцендентальных дел. Согласно второму подходу, который отстаивает и Вико, эти понятия, изначально будучи воплощенными, могут существовать отдельно, абстрактно и независимо от материального воплощения, а значение это то, что относится ко всему мыслящему и действующему существу, что не трансцендентально и что внутренне представляет внешнюю реальность. У Вико потому нет никакого сомнения в существовании объективного мира, он убежден в возможности достоверного познания мира, ибо и тот и другой взгляд исходит из позиции, что мышление вырастает из материального воплощения. Тело не просто обеспечивает доступ к абстрактным понятиям, но делает возможным существование мышления. Еще раз напомним Декарта: «внешние вещи никоим образом не в нашей власти; я утверждаю лишь, что они в нашей власти постольку, поскольку они могут быть следствием наших мыслей», хотя и не всецело. Статья Т.В.Черниговской «Маленький мальчик нашел Першинг-2» Черниговская Т.Я. Маленький мальчик нашел Першинг-2 // Литературные кубики. Вып. 3. СПб., 2007. С. 4., к сожалению, полностью не вошедшая в «Чеширскую улыбку кота Шрёдингера», это подтверждает таким, на первый взгляд, курьезным примером. Вошедший в лабораторию, где изучали функции и свойства смеха, засмеялся, и руководитель лаборатории сказал: вот, услышано не «ах -ах-ах», как у приматов, на вдохе, а «ха-ха-ха» на выдохе, что имеет отношение к истокам человеческого языка. Но это и древние знали: Бог вдохнул в человека дыхание жизни. Вико из этого числа, знающих. Это относится как к абстрактному, так и к творческому мышлению и к мышлению конкретными вещами. Человеческий разум вырастает из природы организма и всего того, что входит в его индивидуальный и коллективный опыт: его наследия, природы, его окружения, способа его функционирования в этом окружении. Еще раз повторю мысль Лакофа, считающего, что мы ныне находимся «на поворотном пункте истории изучения разума»: мышление и рассуждение связаны с природой мыслящего организма - включая природу его тела. «Важно, чтобы мы осознали, что разумное мышление простирается далеко за пределы логического и механистического мышления» Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи. С. 15.. Первый, объективистский подход восходит к грекам, и сейчас его считают несомненно истинным, почти все философы, говоря о начале, ссылаются на Платонов путь. Вико тоже об этом пишет, как о принятом.

И доказывает свое. Чтобы понять, что доказывает, надо вновь вернуться к основанию - к поэтике. Вико, имея в виду то состояние науки, которое хочет рассмотреть вещь саму по себе, картезианскую вещь, свободную от другой вещи, показывает, что это невозможно. Во-первых, потому что свет распространен повсюду, Декартов естественный свет разума невозможен без вдохновения божественного света разума, поскольку тот в нем уже пребывает. А значит, разные светы все же происходят из одного источника.

Во-вторых, («но») потому, что Вико понял преувеличенный рационализм Декарта, который был ему, как писал Я.А. Ляткер, «необходим для того, чтобы искать основание “рацио”, разума, не вне его, во внешних, механических детерминантах (и здесь Декарт был глубоко прав, ибо ни из какого механического движения мышления не выведешь), но в его собственных, внутренних основаниях, или, как скажут позже, -- конечно, менее метафизически -- в основаниях и особенностях самого человеческого бытия», да и «невозможно мыслящего субъекта понять только через атрибутивное описание мышления, необходимо ввести мышление в способ самого бытия этого субъекта» Ляткер Я.А. Декарт. http://www.universalintemetlibrary.ru/book/55431/chitat knigu.shtml

(Посещение 10.06.2017.). Вико это понял. Но понял и то, что не Декарт говорил жестко механистически, а Декартатак преподавали, потому описал присутствие мышления в способе бытия субъекта как то, что изначально соответствовало поэтическому статусу человека. «Поэтические характеры, в которых заключается вся сущность мифов, возникли из потребности природы, неспособной абстрагировать формы и свойства от предметов; следовательно, они были способом мышления для целых народов, поставленных перед такой природной потребностью», которая возникла «во времена их наибольшего варварства» Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. С. 280.

Еще раз о поэтическом, метафоре и концепте