Почерк, орфография, смысл

Ещё до сверки с подлинником я отметил неуклюжесть некоторых русских фраз. Если в учебное заведение явился инспектор из городского отдела народного образования, мы говорим, что он пришёл с проверкой, а не с целью произвести обследование нашей школы. Вряд ли инспектор заставил учеников писать пять слов, и, очевидно, он устроил не экзамен, а проверочную или контрольную работу, он продиктовал им пять слов, чтобы выяснить, как они пишут. После проверки учитель пытался доказать мальчику, что тот сделал глупость. Наверно, не доказать, а втолковать. Но о какой глупости идёт речь? Преподаватель назвал глупостью его орфографическую ошибку или его непонятливость? Во время диктанта он толкнул ногой ученика, желая подсказать... Нет, сам учитель не решится на подсказку в присутствии инспектора, так что толчком ноги он намекал ученику, надоумливал: спиши у соседа!

В числе пяти слов был котёл. Учитель хотел, чтобы Ганди списал незнакомое слово у соседа. Почему незнакомое? Мальчик двенадцати лет не слышал о котлах? Наверняка слышал, только он не знал, как слово пишется. Мне стало любопытно, о каком предмете говорится в английском издании. В общем-то, снова отвлекаясь от темы, я, разыскал текст (английский, считая маловероятным, что русский перевод делался с оригинала на гуджаратском языке) и узнал, что Ганди написал с ошибкой слово чайник (конечно же, знакомое ему по каждодневному использованию в семье означенного кухонного сосуда): «One of the words was kettle. I had mis-spelt it».

Выше автор признавался в любви к книгам и урокам: «My books and my lessons were my sole companions». Мне всегда казалось, что человек скорее запоминает написание слов и расстановку знаков препинания благодаря чтению, по художественной литературе, начиная со сказок, нежели по школьным упражнениям. Но вот двенадцатилетний Ганди, любивший, по его словам, чтение, не запомнил, из каких букв складывается простое kettle. А если бы инспектор продиктовал что-то посложнее? В английском языке обилие слов, написание которых невозможно даже угадать по произношению; не будем выуживать термины из научных работ или образцы из высокоинтеллектуальных опусов, вспомним обычное английское наречие enough («достаточно») или часто употребляемое существительное thought («мысль») с его семью буквами на три звука.

Переводчик действительно неточно передал некоторые места в исповедальном произведении Ганди, по крайней мере, в тех отрывках, которые мы рассматриваем. Например, он выпустил, что ученики писали на грифельных досках (slates). Прочитав в переводе признание: «Я так и не смог постичь искусство списывания», мы додумываем, что подросток после досадного случая решил больше не стесняться и взялся постигать означенное искусство. Сравним с подлинником: «I never could learn the art of copying» - действительно, здесь использовано существительное art, которое, однако, не обязательно значит искусство, в данном случае идёт речь об умении. Честный и боязливый Ганди за постижение означенного умения не брался и на попытки не решался; по-русски в таком случае мы скажем проще: «Я так и не научился списывать».

Ганди сообщает, что остальные школьники написали продиктованные слова правильно: «All the boys, except myself, were found to have spelt every word correctly». Все, кроме него. Он признаётся: «Only I had been stupid», то есть он оплошал, опростоволосился, сплоховал, осрамился. Не так, как в переводе, будто он оказался в глупом положении.

Ганди не мог написать правильно чайник. По этому и по другим воспоминаниям можно сделать вывод, совпадающий с его собственным признанием: «Вероятно, я был весьма посредственным учеником». В подлиннике: «I could have been only a mediocre student». Действительно, с помощью could have been высказываются предположения: вероятно, наверно, может быть, возможно. Но в русском переводе наречием весьма усиливается неспособность Ганди к учёбе, тогда как в английской фразе мы видим only (только) и понимаем, что он был всего лишь, не более чем заурядным школяром.

Так или иначе, невольно напрашивается вопрос, даже не по поводу Ганди, а вообще: если человек учился плохо или посредственно, имеет ли он право браться за учительство? При этом я имею в виду человека, которому не давалась учёба, я ограничиваюсь теми случаями, когда человек не имел задатков к приобретению знаний, - ибо некоторые индивиды учатся плохо из-за лени или нежелания, выражающегося иногда в упрямстве или в дерзких выходках против преподавателей.

Мой вопрос сразу теряет силу, ибо меня тут же одёрнут: в стране огромное количество учебных заведений, начальных, средних и высших, не наберётся достаточно работников, в своей предыдущей ученической жизни получавших только отличные и хорошие оценки! Согласен, что так оно и есть; в школах и разнообразных училищах, которые теперь, для самообмана и дабы вводить в заблуждение обывателей, переименованы в колледжи, некоторые педагоги трудоустроены лишь бы заполнить вакансии... Оставив в покое школьных педагогов, переведу взгляд и указующий перст на учителей иного пошиба, известных мне по советскому времени: с грехом пополам получив аттестат о среднем образовании, они поступали в какое-нибудь послешкольное заведение, где сразу пристраивались вести комсомольскую работу или протискивались в профсоюзные деятели, потом они, не блиставшие знаниями и не всегда посещавшие занятия, ибо были заняты общественной работой, получали наравне с другими диплом, и, смотришь, - они заседают в местном правительстве, затем в Верховном совете или в числе министров, где их, уже вступивших в коммунистическую партию, ставили то сельским хозяйством руководить, то лёгкой или тяжёлой промышленностью, то направляли культуру поднимать на высокий уровень. Имеет ли право такой учитель, вышедший из посредственных учеников, поучать крестьян, как им землю пахать и коров доить, потом указывать писателям и художникам, как правильно писать романы и рисовать картины? Кто-то из таких брался поучать народ в своей стране и народы всей земли, как им жить, что им делать или не делать, что считать хорошим и что плохим.

В сборнике афоризмов, где, поистине, ты отыщешь что-нибудь на все случаи жизни, мне как раз встретилось уместное высказывание Оскара Уайльда: «Каждый, кто оказался неспособен к обучению, взял за привычку преподавать». В подлиннике, правда, не говорится о привычке, и вся фраза звучит короче и проще: «Everybody who is incapable of learning has taken to teaching» - то есть все неспособные к учению пошли учительствовать.

Уайльд высказался так, с привычной для него категоричностью, в очерке с названием The Decay of Lying - своего рода сократическом диалоге, где обмен мнениями между двумя собеседниками касается романтизма и реализма. Диалог издавался у нас под названием «Упадок лжи» в переводе С. Г. Займовского, и у него фраза о недоучках, взявшихся учить, передавалась более удачно, нежели в цитатнике, который попал мне в руки: «Всякий, кто неспособен учиться, берётся учить». Как и в случае с исповедью Ганди, я провожу сравнения и позволяю себе некоторую критику, дабы напомнить, что переводы не доносят до нас в полной мере содержание и идеи подлинников, и в сборники крылатых фраз и известных речений не всегда попадают лучшие переводческие варианты (и в печать не всегда идут лучшие произведения и переводы - по причинам, которые включают вкусовщину, групповщину и непотизм, известный также как кумовство).

Я невольно улыбнулся, увидев очерк Уайльда в недавнем переводе на украинский язык под названием «Занепад брехт». На восприятии, ничего не поделать, сказывается то, что в русском языке есть существительное брехня, которое в наших словарях объясняется, с пометами простонародное и пренебрежительное, как пустые и лживые разговоры, вздор. Русский глагол брехать используется по отношению к вралям и также к собакам: собаки брешут, то есть лают.

Обращаю внимание, что в английском названии стоит герундий (во многих случаях соответствующий русскому отглагольному существительному); если переводить буквально, lying - это лгание, существительное, которое мы находим в Словаре Академии российской с объяснением: говорение неправды. Русское ложь и украинское брехня не только звучат грубо, они вводят нас в заблуждение, будто Уайльд делится с читателем своими наблюдениями: в обществе стало меньше лжи, убавилось число лжецов, враньё пришло в упадок! В очерке молодой человек по имени Вивиан формулирует четыре доктрины новой эстетики, им придуманной, и в одной из доктрин он утверждает, что подлинная цель Искусства - говорить красивую неправду. Приведу для наглядного сравнения высказывание на языке оригинала: «Lying, the telling of beautiful untrue things, is the proper aim of Art». Так что, повторяю, автор, используя lying, не имеет в виду намеренное искажение истины, он защищает художественный вымысел, который, по его мнению, исчезает, уже исчез, ибо на смену романтизму пришёл реализм с его правдивым изображением действительности.

Довольно часто нам советуют: чтобы понять творчество такого-то автора, ознакомьтесь с его биографией, с фактами его жизни, с его пониманием творчества. Совет несостоятельный. Текст говорит сам за себя. Он должен быть понятен читателю без предисловия и послесловия, без сносок и примечаний, без отсылок к жизненным обстоятельствам сочинителя, к условиям, к эпохе, когда произведение создавалось. Если брать Оскара Уайльда, он прославился необычным, скажем так, поведением, вовлечённостью в скандалы, пребыванием в тюрьме. Но, удовлетворив своё любопытство по поводу личной жизни пишущего, связанное с нарушением общественных норм, мы остаёмся один на один с его текстами, и то, что мы узнали о нём, не помогает нам разобраться в каждом случае, когда он нарушает языковые нормы, прибегает к аллегориям, хвалит для виду то, что на самом деле порицает, - так Эразм Роттердамский взялся вроде как восхвалять глупость, тогда как его известный очерк создавался для её осмеяния.

А говорю я это, уже не в первый раз, к тому, что в более давних произведениях, нежели очерк Оскара Уайльда и исповедь Махатмы Ганди, в той классике, к которой относятся рассуждения Спинозы и тем более учения Платона с Аристотелем, при новых переводах, неизбежно предпринимаемых время от времени для того, чтобы осовременить их язык и приблизить, так сказать, к новым поколениям читателей, подлинник, изначально имевший не вполне точные определения и расплывчато высказанные идеи, также недосказанности и недомолвки в расчёте на понимание образованных современников, игру слов и всяческие фигуры речи, терял и терял смысл - появлялись ошибки, небольшие искажения со временем превращались в сильные, из неверно понятых и неверно переведённых слов складывались фразы, далеко отстоящие от первоначальных... Есть ли надобность рассуждать о том, что дошло до нас в искажённом виде?

Мы пребываем в заблуждении, мы успокаиваем себя ложными представлениями: мол, за перевод библейских текстов и древнегреческих классических произведений брались изначально и при каждом обновлении лучшие богословы и языковеды. Лучшие и, что немаловажно, независимые. Лучших очень мало, и даже им свойственно чего-то не знать, в чём-то ошибаться и где-то полагаться на личные дивинации и конъектуры. И кого, проживающего в обществе, привлечённого обществом для переводческой работы в ожидании результатов, угодных обществу, можно назвать независимым?

По прошествии лет бывает трудно разобраться с чем-то устаревшим в родном русском языке. В Словаре Академии российской, где я смотрел глагол лгать, в гнезде с означенным глаголом приводится однокоренное отлыгать с примером по употреблению, взятом из «Сказания об осаде Троицкого монастыря». Автор «Сказания», Авраамий Палицын, писал в первой четверти XVII века: «Сквозе бо весь град пред всеми прошедше, вы же отлыгаете». Для большинства сегодняшних людей, в том числе для меня, это набор старинных слов. В конце XVIII века достопочтенные любители русской словесности дали в своём академическом словаре следующее объяснение: отлыгаю значит «ложью стараюсь отринуть бывшее». Боюсь, что даже ознакомившись со словарным толкованием, мы всё равно не уяснили, о чём глаголет в данном случае достославный келарь Авраамий.

Кстати, я проверял источник, обратившись к «Сказанию о осаде Троицкаго Сергиева монастыря от поляков и литвы и о бывших потом в России мятежах», как оно было напечатано в Москве в 1822 году: фраза с глаголом отлыгать читается так же, как в Словаре Академии российской. В советское время «Сказание» издавалось Пушкинским домом. В тщательно подготовленной публикации приводится подлинник и даётся перевод на современный русский язык, и по нему я тщился узнать, наконец, кто отлыгал, и что отлыгалось. Я не нашёл обсуждаемую фразу. Уважаемые литературоведы нового времени работали с другим списком «Сказания», считая его, видимо, более достоверным и надёжным, нежели тот, который не вызывал возражений и сомнений у прежних исследователей.

Возвращаюсь к словам Ганди с осуждением плохого почерка, точнее, с осуждением образования, хороший почерк не обеспечивающего. Я привёл отрывок из его школьных воспоминаний, но - отвечаю на справедливое замечание! - в нём о почерке ничего не сказано! Я не дочитал отрывок до конца. Я всё время отвлекаюсь. Позволю себе ещё немного задержаться: на мой взгляд, даже ознакомившись с малой часть исповеди, мы делаем некоторый философский вывод. Он напрашивается. И сей вывод - о двуличии, неизбежном в человеческих отношениях.

Ганди говорит, что ему даже в голову не пришло, он не мог себе представить («it was beyond me to see»), что учитель подталкивает его к списыванию. Ведь он (и любой преподаватель) требует от своих подопечных, чтобы те самостоятельно делали задания, чтобы те думали своей головой, он пресекает попытки списать, особенно на контрольных работах. Подросток в свои двенадцать лет не осознал, что преподаватель, строгий и требовательный по отношению к ученикам, должен показывать себя с лучшей стороны перед директором и перед любым проверяющим, то есть ему необходимо доказывать, даже прибегая к притворству и обману, что он умелый педагог, и дети в классе отлично знают его предмет. Если твой ученик делает ошибку в слове чайник, можно повернуть дело так, что ты не научил его писать правильно.

Помню по своей учёбе, как некоторые учителя, что называется, зверствовали, ставя безжалостно двойки за ошибки в примерах и упражнениях, в диктантах и проверочных работах; в первые годы обучения кого-то оставляли в школе после уроков: вот тебе дополнительное задание, сиди в классе, пиши, учи, запоминай, тренируй память, а если ты тупой, если у тебя мозгов не хватает, - прямо так, без политкорректности, и говорилось! - если ты тупой, тогда зазубривай, чтобы завтра, когда тебя вызовут к доске, ты бы знал всё назубок, чтобы у тебя ответы от зубов отскакивали. Когда школу собирались проверять, об этом директор узнавал заранее, его просто предупреждали, чтобы к проверке он и преподавательский состав должным образом подготовились, чтобы школа не ударила в грязь лицом. Ибо проверяющие после инспекции будут отчитываться, в свою очередь, перед вышестоящими инстанциями, и им, проверяющим, хотелось бы доложить своему начальству не о плачевном положении в такой-то школе, хочется рапортовать о достигнутых успехах. Когда проверка приходила, учитель во избежание конфуза задавал вопросы тем ученикам, которые могли правильно и складно ответить, написать на доске что-то без ошибок, продекламировать с выражением заученное стихотворение... Особым случаем стал для меня экзамен по русскому языку в конце восьмого класса. Явившись в школу, мы ждали в коридоре. Мимо нас прошла учительница, не классный руководитель, не словесник, одна из тех, кто не вёл у нас никаких уроков, - думаю, в этом имелась определённая задумка: она нас не знает, и мы её не знаем, и всё происходит как бы случайно. Она несла пачку прямоугольных листков в руке, держала их напоказ, и нам нетрудно было догадаться, что это экзаменационные билеты. Учительница вошла в пустующий учебный класс, не в тот, где будет проводиться экзамен. Она вышла оттуда без билетов и удалилась. Она ничего не сказала или, может быть, только бросила кому-то многозначительный взгляд. Мы, сообразив (в отличие от несообразительного Ганди), кинулись смотреть билеты, оставленные вроде как без умысла на столе: под каким номером скрываются какие вопросы. Будучи в сильном волнении перед предстоящим экзаменом, я ещё сильнее разволновался, и, посмотрев суетливо несколько билетов, я не запомнил ни их номера, ни какие вопросы они содержали, и, по большому счёту, ни мне, ни другим восьмиклассникам не помогла эта попытка наших учителей улучшить положение вещей. Когда они, скажем так, сговаривались, им хотелось, чтобы мы не осрамились, но дело было не в наших знаниях, а в том, что, если мы сдадим экзамен с плохими показателями, мы посрамим свою школу и педагогический коллектив.

Учитель намекал юному Ганди, чтобы тот, не зная, как пишется чайник, взглянул на грифельную доску соседа, и я без осуждения усматриваю в его действиях понятное желание не ударить лицом в грязь перед инспектором. Осрамившись, ученик осрамил и его. Во время беседы, состоявшейся после проверочной работы, преподаватель попытался объяснить школьнику, что тот поступил неразумно; он сокрушался не о том, что Ганди проявил свою неграмотность, он досадовал, что проверка выявила его личную недоработку, и ему не хотелось, чтобы подобное повторилось. Это пример двуличия, которое, я называю неизбежным, по крайней мере, в учебных заведениях.

Ниже Ганди пишет:

«Не знаю, откуда я взял, что хороший почерк вовсе не обязателен для образованного человека, и придерживался этого мнения до тех пор, пока не попал в Англию. Впоследствии, особенно в Южной Африке, я увидел, какой прекрасный почерк у адвокатов и вообще у молодых людей, родившихся и получивших образование в Южной Африке. Мне было стыдно, и я горько раскаивался в своей небрежности. Я понял, что плохой почерк - признак недостаточного образования. Впоследствии я пытался исправить свой почерк, но было поздно. Пусть мой пример послужит предостережением для юношей и девушек. Я считаю, что детей сначала следует учить рисованию, а потом уже переходить к написанию букв. Пусть ребёнок выучит буквы, наблюдая различные предметы, такие, как цветы, птицы и так далее, а чистописанию пусть учится, только когда сумеет изображать предметы. Тогда он будет писать уже хорошо натренированной рукой».

Такие вот рассуждения, основанные на жизненном опыте. Их можно пробежать глазами, не задумываясь, но если задуматься - почему бы нет, ведь мы читаем не байки и сплетни от вранливых журналистов, мы, как говорится, ищем ответы на какие-то свои вопросы, обращаясь к исповедям и трудам известных мыслителей. И, задумавшись, я выбрал из текста то, что согласуется с моими взглядами. Я соглашаюсь с тем, что хороший почерк вовсе не обязателен для образованного человека. Правда, Ганди только по молодости так считал, потом он изменил своё мнение и горько раскаивался в своей небрежности. В подлиннике мы находим здесь существительное neglect, которое в данном случае значит пренебрежение (к чистописанию), а не небрежность.

Ганди был в целом прилежен, но он пренебрегал чистописанием. Отметим по ходу разговора, что в подростково-юношеском возрасте он не видел также необходимости в уроках физкультуры, считая, что физическая подготовка не имеет никакого отношения к образованию. Повзрослев, Ганди стал думать иначе, о чём он и сообщает: «I saw that bad handwriting should be regarded as a sign of an imperfect education». В русском издании словосочетание should be regarded as осталось без перевода; уточняю: Ганди понял, что плохой почерк следует считать показателем посредственного образования.

Мне не верится, что все или большинство адвокатов и молодых людей, родившихся и получивших образование в Южной Африке, имели прекрасный почерк. Благодаря чему, особым климатическим условиям? Все местные уроженцы обладали природной способностью и тягой к чистописанию? Дав волю фантазии, можно, конечно, предположить, что образование в британских колониях на юге Африки было поставлено таким образом, что педагогам удавалось, используя какой-нибудь педагогический приём, скажем, метод кнута и пряника, вышколить каждого ребёнка настолько, что, даже если ребёнок и не имел способностей, он, получая то кнут, то пряник, овладел искусством каллиграфии. Подозреваю, что Ганди просто неудачно выразился. Иной человек невольно сбивается на обобщения и преувеличения в беседе с кем-либо, в выступлении перед публикой, в газетной публикации; он или огульно нахваливает: всё у нас замечательно, всё у нас имеется, всего хватает, каждый обеспечен, народ у нас добрый и честный, нам всем очень нравится; или, наоборот, очерняет: все мы живём в нищете и по уши в грязи, у нас повальная безграмотность, все у нас воруют, никто о нас не заботится, зарплату никому не платят...

То, что в зрелом возрасте Ганди пересмотрел свои взгляды, отказался от детских представлений, закономерно. Но, по-моему, закономерен и следующий вопрос: если Ганди решил, что следует уделять серьёзное внимание чистописанию, если он осознал, что это существенный показатель образованности, почему бы ему не исправить свой собственный почерк?

Да, мы прочитали его признание, он пытался улучшить, но, по его словам, было поздно: «I tried later to improve mine but it was too late». Что значит поздно, почему? Возьми прописи, в которых на первой страничке имеются картинки с чёткими предписаниями: «Так держи ручку. Так проверяй, правильно ли держишь ручку. Так надо сидеть во время письма». Расположись, как указано, за столом, возьми ручку, как показано на картинке, и выводи по трафаретам линии - прямые и с закруглениями, прямые и с переходом на кружки; набив руку за несколько часов, приступай к аккуратному изображению букв. Тем более что теперь, будучи взрослым человеком, ты действуешь осознанно, ты, в отличие от ребёнка, поставил себе цель, и у тебя есть мотивация!

Мне кажется неубедительным объяснение, что человеку не удаётся научиться чему-то заново, переучиться, улучшить свои навыки по той причине, что он повзрослел. Он вырос, и ему остаётся горестно вздыхать: теперь поздно! Нет, следует говорить о том, что если у человека нет природных способностей к чему-то, к рисованию или пению, к спорту или иностранным языкам, это проявляется уже в детстве, и нет оснований надеяться, что такие способности вдруг появятся и разовьются в среднем возрасте или к старости. А давать добрые советы, исходя из личных неудач, по-моему, есть вообще некоторое скудоумие. Мол, я учился посредственно, каким-то наукам вообще не уделял внимания, бегать, прыгать и играть в футбол у меня не получалось, чего-то ещё я не усвоил и не освоил, а вот подрастающее поколение, молодёжь, они пусть наматывают себе на ус, и «пусть мой пример послужит предостережением для юношей и девушек», так что вы, юноши и девушки, обдумывающие житьё, чистописанием побольше занимайтесь, дабы потом локти не кусать, когда станет поздно.

Слова про обдумывание житья сами собой пришли мне на память. Потому что я затверживал их когда-то в школе, чтобы на уроке литературы продекламировать на оценку стихотворение Владимира Маяковского, включённое в тогдашнюю программу школьного обучения. Пролетарский поэт советовал мне и всем советским подросткам брать пример с Ф. Э. Дзержинского, председателя Всероссийской чрезвычайной комиссии, карательного органа, созданного большевиками для расправы над своими противниками. Означенный совет звучал весомо и напористо в известной октябрьской поэме «Хорошо» (1927 год):

Юноше,

обдумывающему

житьё,

решающему - сделать бы жизнь с кого, скажу

не задумываясь -

Делай её с товарища Дзержинского.

Если бы подрастающее поколение не просто слушало, а принимало к безусловному исполнению все советы, даваемые менторами, гувернёрами, пастырями, наставниками, воспитателями, вожатыми, вожаками и вождями... Даже невозможно представить, к чему бы это привело, во что вылилось и чем бы закончилось!

По-моему, нельзя не усомниться в здравомыслии человека, который советует до того, как учить ребёнка письму, усадить его за рисование. Мол, пусть он научится изображать предметы (to draw objects), только потом переходит к написанию букв: «Let him learn handwriting only after he has learnt to draw objects». Изобразить цветок, пожалуй, смогут многие дети, а вот птицу - далеко не каждый; в любом случае будет видно, что это детские каракули. Так что, пусть преподаватели направят все усилия на то, чтобы добиться от каждого ребёнка не каракуль, а красивых картинок, и только потом приступают к прописям? Нет, давайте не будем мудрить, пусть уж первоклассники по старинке, без предварительного рисования и с меньшими хлопотами осваивают прямые и кривые линии по расчерченным строчкам школьной тетрадки.

Ганди, как сообщают, получил в Лондоне юридическое образование, но почему-то не применил его ни в Англии, ни в Индии, ни в Южной Африке. Он втянулся вместо этого в политическую деятельность, в пропаганду и агитацию, он стал учить, как людям следует жить, за что и против чего бороться... Впрочем, я повторяюсь, мы об этом уже говорили выше. От советов и поучений Ганди, как я понимаю, индийскому обществу не было вреда. В Советском Союзе вред от тех, кто из недоучек переквалифицировался в учителя, был постоянный и существенный; вспомним хотя бы, как Н. С. Хрущёв велел отказаться от травополья и везде сажать кукурузу, даже там, где её никогда не выращивали в силу неблагоприятных географических и погодных условий, и где, как заранее было понятно людям сведущим, она никогда не приживётся. Но что такое слово сведущего человека против командного нажима со стороны всесильного, почти единовластного партийного руководителя?

Чтобы не впадать в удручение от печальных воспоминаний о временах, которые, возможно, были худшими и подлейшими в истории России, чтобы заодно не затрагивать политику, предлагаю прочитать... Нет, снова не «Женитьбу Фигаро», а юмористический рассказ А. П. Чехова «Неудача». Он на тему неудачных аграрных опытов или уродливого государственного устройства? Нет, он на тему, которую мне никак не удаётся завершить, он о чистописании!

Происходит разговор между Наташенькой Пепловой и господином Щупкиным, преподавателем в уездном училище, и, как мы понимаем, он добивается взаимности. Родители Наташеньки подслушивают у дверей, они полагают, что вот-вот последует объяснение в любви, и тогда нужно действовать незамедлительно и решительно. Пеплов, отец, даёт наставления жене:

«- Смотри же, Петровна, как только заговорят о чувствах, тотчас же снимай со стены образ и идём благословлять... Накроем... Благословение образом свято и ненарушимо... Не отвертится тогда, пусть хоть в суд подаёт.

А за дверью происходил такой разговор:

- Оставьте ваш характер! - говорил Щупкин, зажигая спичку о свои клетчатые брюки. - Вовсе я не писал вам писем!

- Ну да! Будто я не знаю вашего почерка! - хохотала девица, манерно взвизгивая и то и дело поглядывая на себя в зеркало. - Я сразу узнала! И какие вы странные! Учитель чистописания, а почерк как у курицы! Как же вы учите писать, если сами плохо пишете?

- Гм!.. Это ничего не значит-с. В чистописании главное не почерк, главное, чтоб ученики не забывались. Кого линейкой по голове ударишь, кого на колени... Да что почерк! Пустое дело! Некрасов писатель был, а совестно глядеть, как он писал. В собрании сочинений показан его почерк...»

Антон Павлович шутит, но подталкивает читателя к серьёзным размышлениям и выводам. Мы согласились, надеюсь, что нет нужды быть каллиграфом, дабы писать научные труды и художественные произведения, примером тому Пушкин с его неразборчивой скорописью - несмотря на занятия по восемнадцать часов в неделю, о чём нам сообщают с умилением доморощенные пушкиноведы. Теперь согласимся с господином Щупкиным, что человек, не будучи отличником по чистописанию, справится с составлением любовного письма, а Некрасову неказистый почерк не помешал сочинить множество стихов и стать классиком русской литературы. Щупкин прав и в том, что, по большому счёту, человек, который приставлен к школярам, который следит, чтобы дети выводили правильно прямые палочки и закручивали правильно крючочки, не обязательно должен быть мастером каллиграфии; так спортивные тренеры, не будучи сами олимпийскими чемпионами, готовят к победам будущих олимпийцев; хореографы, не будучи выдающимися танцорами, преподают с успехом в хореографических училищах... Пройдя курс чистописания под началом господина Щупкина, дети всё равно начнут писать каждый по-своему, в том числе очень коряво, в том числе путая прописные буквы с печатными. Битьё линейкой или иные дисциплинарные меры, вплоть до сечения розгами, никогда не способствовали повышению знаний. Замечу, что это также не перевоспитало ни одного прирождённого нарушителя порядка.

Вспомним свои школьные годы: кто-то из наших одноклассников, по выражению господина Щупкина, забывался. При этом были такие, которые, забываясь, не просто дурачились, проказничали, пусть даже кривлялись и обзывались; некоторые вели себя гадостно по отношению к учителям, подбивая на пакости остальных учеников, они поступали подло и с товарищами. Их выходки начинались чуть ли не с первого класса, и поначалу предпочитая гадить и вредить исподтишка, они по мере взросления уже и не скрывались, но становились наглее и развязнее. Они являлись на уроки, но сами не учились, а на уроках отвлекали учителя и мешали учиться другим. Далеко не каждый преподаватель способен наводить дисциплину и держать два-три десятка подростков в подчинении. Их, которые и сами не учатся, и другим мешают, надо бы обучить письму и арифметическому счёту, объяснить, что Земля круглая и вращается вокруг Солнца, ознакомить с Уголовным кодексом, заостряя внимание на тюремных сроках, получаемых за такие-то правонарушения, и - освободить от дальнейшего посещения школы после третьего или четвёртого класса. А документ? Нет, выдать им, конечно, аттестат о полном и законченном начальном образовании. Если кажется, что определение начальный умаляет достоинство человека, назовите такое образование базовым, а хоть и фундаментальным. И пусть человеки, получив фундаментальные знания, идут зарабатывать деньги, набивать руку в полезных отраслях в качестве грузчика, доставщика, разносчика, каменщика, плотника, старателя, лесоруба... На полезные отрасли и профессии лоботрясы смотрят с презрением? У них есть возможность определиться вышибалой в ночном клубе, или охранником, или пособником при какой-нибудь тёмной личности - это его дело, лишь бы он не донимал преподавателей и не мешал тем детям, которые способны и имеют желание учиться.

Я уверен, что пусть не каждый, но тот или иной школьный учитель думает, порой впадая в отчаяние: выгнать бы такого-то лоботряса из школы! Но мы дожили до удивительного времени, когда школа не имеет права избавиться от тех, кто не имеет способностей к учению, и от тех, кто учиться не желает, и чьим воспитанием при необходимости должны заниматься полицейские и тюремные надзиратели, а не школьные наставники, большинство из которых в наше время - женщины.

В силу не вполне ясных соображений каждого гражданина решили наделить полным средним образованием - обманывая себя тем, что все в обществе равны, в том числе в умственных способностях, создавая видимость и втирая друг другу очки, будто количество лет, проведённых в стенах учебного заведения, и есть полноценное качественное приобретение знаний. Сегодня нерадивый отрок обязан учиться, а учителя обязаны его терпеть - разве это не надругательство над здравым смыслом?

Мы оставляем, наконец, чистописание и переходим к смыслу.

В заголовке была заявлена орфография, может быть, несколько необдуманно, ибо это отдельная большая тема, но, с другой стороны, мне казался слишком резким переход от знаков письма к мышлению, так что правописание могло стать промежуточной ступенькой. Теперь видно, что если взяться за обсуждение грамматических вопросов, хотя бы в общих чертах, моим рассуждениям и моему очерку не предвидится конца. Так что ограничусь ссылкой на уместное высказывание какого-нибудь любомудра. Если нашлась великая личность, сказавшая весомо о важности чистописания, наверняка были и есть великие личности со столь же авторитетным суждением о важности правописания. Почти сразу мне пришёл на память Бернард Шоу, предлагавший провести реформу английского языка по им изобретённому способу, весьма своеобразному, и Шоу наверняка изрёк что-нибудь капитальное на нашу тему. Вот, пожалуйста: «As to spelling the very frequent word though with six letters instead of two, it is impossible to discuss it, as it is outside the range of common sanity».

Он изрёк, а нам разбирайся! Сделаю вольный перевод: в часто употребляемом слове though («хотя») шесть букв, тогда как хватило бы двух (ибо произносятся два звука). Подобную нелепость даже обсуждать бесполезно, ибо она за гранью здравомыслия. Кстати, я говорил об этом же - естественно, не претендуя на звание первооткрывателя, - когда останавливал ваше внимание на английском наречии enough («хватит», «достаточно») и существительном thought («мысль»). Не менее удивительная неувязка между произношением и написанием существует во французском; под рукой примеры из обычной жизни: русский человек, купив французский автомобиль, видит на его капоте надпись Renault, и гадает, почему по-русски машину называют рено, тогда как другой, купивший пежо, столь же озадачен, ибо его автомобиль украшен надписью Peugeot. Неудивительно, что у французских детей в диктантах больше ошибок, чем у наших школьников.

Я слышал, что Наполеон, когда писал что-то своей рукой, а не диктовал секретарю, делал орфографические ошибки чуть ли не в каждой строчке... К чему я вспомнил и подвёрстываю к обсуждению эти сведения? Проверяя, насколько правдиво утверждение об отвратительном почерке французского императора, я посмотрел фотокопии документов, которые были написаны им собственноручно; глядя на них, Махатма Ганди сказал бы, что у Бонапарта явно недостаточное образование, я же, взглянув на них, убеждаюсь, что неумение писать без ошибок на родном языке, как и скверный почерк, не является препятствием на пути к успеху и даже всемирной славе. Кстати, сам Наполеон, видя, наверное, или подозревая, что окружающие кривятся и усмехаются, глядя на его неразборчивые малограмотные депеши, выразился в том смысле, что человеку, занятому важными делами, общественными или иными, не обязательно заботиться о правописании: «A man occupied with public or other important business cannot, and need not, attend to spelling».

Почему я привёл цитату по-английски? Я искал её на французском языке, но не нашёл. Вполне возможно, что высказывание кто-то придумал и приписал Наполеону - исходя из того, что тот делал многочисленные орфографические ошибки, но вот ведь, проложил себе дорогу к единоличной власти, стал императором, одержал множество военных побед. Очевидно, не мне первому приходит в голову мысль, имеющая подтверждение в виде образцов с почерками известных личностей, что человек с аккуратным почерком и знающий уверенно, как пишется каждое слово и где расставлять какие знаки препинания, не способен совершить что-либо выдающееся в политике и государственном управлении, и точно так же мы не дождёмся от него своеобразия и новизны в литературном творчестве и в гуманитарных исследованиях.

Предоставим, однако, англичанам и французам самим разбираться со своим удивительным правописанием; в русском языке дело не доходит до такого абсурда - до такой несуразицы, повторю я, дабы использовать русское слово вместо иностранного. У нас, даже если кто пишет, несмотря на полученное среднее образование, карова вместо корова и агурец вместо огурец, читателю понятно, что идёт речь о домашнем животном, дающем молоко, и о продолговатом овоще зелёного цвета.

Если человек, сочиняющий художественное произведение или составляющий научную статью, не желает прослыть безграмотным, если он настроен донести до публики свои мысли без участия редакторов и без вмешательства корректоров, напомню изречение Козьмы Пруткова, в коем наш известный любомудр тонко намекает на то, что некоторые слова хотя и произносятся одинаково, но имеют разное написание, и орфографическая ошибка влечёт за собой существенное искажение смысла: «Приятно поласкать дитя или собаку, но всего необходимее полоскать рот».

Я не считаю нужным беспокоить обывателей, досаждая им поучениями, как им следует говорить на родном языке, и настаивать, чтобы они выражались просто и понятно, чтобы они следили за смыслом того, что изрекают. А поучений звучит достаточно: кандидаты и доктора филологических наук, присоединяясь к обеспокоенным представителям общественности, сокрушаются, по крайней мере, когда их просят высказать свою точку зрения перед означенными представителями или выступить перед телевизионной камерой, о том, что в стране наблюдается падение грамотности, они бьют тревогу и советуют обратить внимание на проблему снижения речевой культуры, утверждая, что сия проблема весьма актуальна. Звучат не только горестные восклицания и сокрушённые вздохи, раздаются также боевые призывы бороться за чистоту родного языка. Время от времени власти то ли под давлением общественности, то ли по иным соображениям, нам неведомым, выделяют деньги из казны на означенную борьбу, к которой с готовностью присоединяются многочисленные организации и учреждения, чья деятельность заключается в непрестанной заботе о культурных ценностях, и оной заботой ограничивается; они надеются получить кусок пирога - извините, я хотел сказать, что они желают внести свой вклад в решение проблемы. Поскольку есть проблема, предлагаются способы её решения, и поскольку стоят вопросы, идёт поиск ответов. Как-то я услышал из уст филологического светила, участвовавшего в обсуждении этих самых проблем и вопросов, что перед людьми, которые хотят действительно научиться пользоваться родным языком, постоянно стоит задача... Я заинтересовался: какова же она? Такова: надо научиться выражать свои мысли в соответствии со своим замыслом, в соответствии с адресатом, условиями общения. Надо что-то затемнять, что-то акцентировать.

Полезный совет, вы не находите? Кто-то у нас пишет коряво, многие, несмотря на десять лет пребывания в стенах учебного заведения, делают ошибки в простых словах и не уразумели, где ставить знаки препинания. Если не получилось за десять лет, может, удлинить школьное образование на два-три годка? Ради чистописания с правописанием, и дабы научить всех, как выражать свои мысли в соответствии с условиями общения.

Не всегда удаётся выразить удачно свою мысль устно; иногда докладчик, имея сказать что-то дельное, запутывается в словах. Но у пишущего есть время подумать, он может вернуться через какое-то время к прежним записям, перечитать, что-то исправить и изменить, упростить то, что допускает двоякое толкование, чётче сформулировать свою идею. Казалось бы, все должны сразу согласиться, все, собственно, в первом порыве и соглашаются, что послание к читателям следует составлять в простой и понятной форме. Но после некоторых раздумий появляются оговорки. Наша установка не встречает полного понимания в среде писателей и деятелей культуры, которые возразят, что достаточное количество литераторов прославилось и даже попало в классики благодаря (или вопреки) тому, что они использовали слова, ими же придуманные или подвергшиеся коверканью, они пускались в сложные словесные построения, частично или полностью непонятные читающей публике. Нам приведут примеры: Джеймс Джойс с его потоком сознания, Сэмюэл Беккет, который получил Нобелевскую премию за новаторство в области прозы и драмы; или возьмём Уильяма Фолкнера... Поскольку я читал «Улисса» и некоторые произведения Беккета по-английски, так как я пытался читать в оригинале те романы Фолкнера, в коих имеет место ассоциативная когезия (а не сумбур, как показалось мне), поделюсь коротко своим соображениями. Издревле призванием художника считалось создание гармонии; об этом столько сказано, что не стану утруждать себя повторением азбучных истин. Сошлюсь только на Александра Блока, объяснявшего:

«Что такое поэт? Человек, который пишет стихами? Нет, конечно. Он называется поэтом не потому, что он пишет стихами; но он пишет стихами, то есть приводит в гармонию слова и звуки, потому что он - сын гармонии, поэт.

Что такое гармония? Гармония есть согласие мировых сил, порядок мировой жизни. Порядок - космос, в противоположность беспорядку - хаосу...»

Иностранные авторы, названные мной выше, как и многочисленные их подражатели, в том числе в России, создают беспорядок, они, как сказал бы Блок, сыны хаоса. Не умея, наподобие Блока, высказываться велеречиво с использованием красочных фигур речи, сравню художественное создание хаоса с усердным возведением мусорных куч. «Шум и ярость» (The Sound and the Fury) Фолкнера, как и «Улисс» (Ulysses) Джойса, видится мне кучей более или менее очерченной пирамидальной формы, где вместо бумажных обрывков, щепок, кусков битого стекла и чего угодно - множество разнообразных слов и словосочетаний. Читателю предлагается ковыряться в собранном мусоре; и как есть личности с непреодолимой тягой к такому виду творчества, так имеются и личности, которые находят удовольствие в знакомстве с означенным творчеством - проведу сравнение с любителями рыться на настоящих свалках и в мусорных бачках, где они отыскивают что-либо, представляющее для них ценность.

Создавать подобные произведения, когда ты бросаешь в кучу всё, что пришло на ум, что возникло ассоциативно в твоём сознании, куда проще, нежели, взяв глыбу мрамора, старательно и усердно, долго и осторожно отсекать от неё всё лишнее, дабы сваять задуманный образ. Автором творческого метода, основанного на отсечении лишнего, считается Огюст Роден; вернее, у нас его называют автором изречения, в коем метод сформулирован. В итальянской подборке крылатых фраз с его же именем связаны и глыба мрамора, и отсечение того, что скульптору не нужно: «Scelgo un blocco di marmo e tolgo tutto quello che non mi serve» - где вместо русского глагола беру мы видим итальянское выбираю, и лишнее названо по-итальянски ненужным.

Французы с высказыванием своего земляка не знакомы; как-то я встретил французское соответствие, явно переведённое с иностранного языка: «Je choisis un bloc de marbre et j'en retranche tout ce dont je n'ai pas besoin». Нечто подобное приписывают и великому скульптору Микеланджело, который якобы объяснял суть творчества следующим образом:

Tu vedi un blocco, pensa all'immagine: l'immagine и dentro, basta soltanto spogliarla.

Что в переводе: ты видишь глыбу, подумай об образе; образ внутри, осталось только обнажить его. Глагол spogliarla значит раздевать, обнажать; если означенные глаголы смущают целомудренных особ, можно передать совет скульптора по-иному: сними с образа покров.

Даже русский поэт Маяковский, чьи словесные построения кажутся порой хаосом, из огромного количества существующих слов кропотливо отбирал те граммы, которые лучше всего подходят в каждом отдельном случае:

Поэзия -

та же добыча радия.

В грамм добыча, в год труды.

Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды.

По большому счёту, нет нужды разбираться и устанавливать, кто первый или кто именно определил суть творчества, она испокон веку известна: создавай гармонию, отсекай лишнее, избавляйся от того, что не способствует выявлению образа, что не играет на сюжет и ничем не помогает выразить идею. Красочный вымысел всегда привлекал и до сих пор привлекает слушателей и читателей, он обеспечивает художественному произведению долголетие. Оскар Уайльд сетовал, что в конце XIX века авторская фантазия приходит в упадок, отступает перед засильем реализма с его требованием опираться на факты и отображать подлинную жизнь. Что бы он сказал, дожив до времени, когда нормой стало создание мусорных словесных куч, и определённое количество литераторов, художников и критиков отмахиваются: нет нужды ни в теме, ни в идее, ни в мотивации, ни в логической последовательности; похерим знаки препинания и заглавные буквы, рифмы и стихотворные размеры - всё это лишняя головная боль, никчёмные усилия и бесполезные мучения пушкинского героя, так и не научившегося отличать ямб от хорея... Вам непонятен смысл очередного романа с его ассоциативной когезией, вы называете мазнёй батарею чёрных, оранжевых, зелёных, жёлтых и прочих квадратов, вывешенных в модной галерее? Значит, вы не доросли до понимания современного искусства!

Выберем отдельное высказывание, хотя бы из тех афоризмов и поговорок, которые прозвучали выше в моём очерке, или прочитаем отрывок из любой книги. Дадим себе и остальным участникам время на обдумывание, предоставим каждому высказаться. После того как состоялся обмен мнениями, по идее, мы должны согласиться: высказывание имеет смысл или не имеет его, отрывок от начала до конца понятен или что-то в нём неясно. Например, русская пословица «Копейка рубль бережёт» и её английское соответствие «Take care of the pence and the pounds will take care of themselves»... Впрочем, отзываю пример, ибо он является окольным выражением, как сказал бы В. И. Даль, переносной речью, и по поводу всего окольного, объездного и непрямого, как и по поводу переносного, мнения могут разойтись, даже значительно, и не исключено, что кто-то, пословицу слышавший, честно признается: я не понимаю, о чём она.

Беру другой пример. В Ветхом завете написано: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою» (Быт. 2:7). Многие верили, кто-то до сих пор верит, что появление человека на земле произошло именно так; кто-то приведёт иное объяснение, но все стороны, включая меня, согласятся, что утверждение понятно от начала до конца, оно осмысленное, его, запомнив, не составляет труда пересказать слово в слово или своими словами вторым лицам. Чуть выше в Синодальном переводе, во второй главе той же книге Бытия, мы читаем: «Так совершены небо и земля и все воинство их» (Быт. 2:1). О каких-либо воинах до этого не говорилось, мы начинаем гадать: что такое, какое воинство? Гадания ничего не дадут, так что не будем тратить впустую время. Сравнив Синодальный перевод с Елизаветинской Библией, мы придём в ещё большее смущение, ибо вместо воинства обнаружим украшение: «И совершишася небо и земля, и все украшение их». Дальнейший

сравнительный анализ не выводит из тупика: в канонической англиканской Библии мы находим в этом месте существительное koste (в нынешнем написании host): «Thus the heavens and the earth were finished, and all the hoste of them». И опять: бесполезно выдвигать и обсуждать догадки, и будет пустой тратой времени листать академические словари, пытаясь выяснить значение host - из нескольких имеющихся то, которое здесь подойдёт, потому что в других переводах Ветхого завета на современный английский язык вместо host используется совсем другое слово, тоже многозначное, а именно array: «Thus the heavens and the earth were completed in all their vast array». Обратиться к богословам и библеистам? Нет, обращаться к ним мы не станем, ибо результат предсказуем: к нашим гаданиям добавятся их конъектуры и дивинации, и мы заплутаем в дебрях, из коих нам никогда не выбраться на прямую тропинку. Проще согласиться, что обсуждаемая фраза не имеет смысла. Проще - не то слово, заменяю его другим прилагательным: разумнее.

В своё время, работая редактором, читая рукописи, в том числе имеющие отношение к философии, я решил если не ликвидировать, то сделать менее зияющими пробелы в своём философском образовании. Прежде других я взялся читать Аристотеля, а именно его «Поэтику», полагая, что он давно объяснил суть, законы и методы художественного творчества, и ознакомление с «Поэтикой» благотворно скажется на моём редактировании, прежде всего, сделает более профессиональным, скажем так, мою оценку того, что люди пишут и предлагают к опубликованию. По какой-то причине при чтении означенного труда я не нашёл ответов, которых искал, у меня стали возникать новые и новые вопросы, уже к Аристотелю, и я, далеко не всё поняв, подумал: похоже, что рассуждения знаменитого философа, существуют сами по себе и не соотносятся с известными произведениями искусства.

Что касается истории философии, мне не хотелось возвращаться к пособиям своей университетской поры, поскольку они, составленные в советское время, однобоко утверждали первенство одного учения, а именно марксизма-ленинизма, объявленного единственно верным, неоспоримым, неопровержимым - венцом философских исканий; я использую венец не в смысле венок, корона, нимб, а в смысле наивысшее достижение, как в следующем понятном, но спорном утверждении: «Человек - венец творения». Я обратился к Людвигу Фейербаху, к его «Истории философии», напечатанной в собрании сочинений, изданном в 1967 году издательством «Мысль». Мне подумалось, что человек, который сам является признанным философом, лучше других понял предыдущие учения и, понимая, изложил их со знанием дела в доступной форме.