"Машина власти" или легализация техники

Размещено на http://www.allbest.ru/

«Машина власти» или легализация техники

И.А. Исаев

Аннотация

Статья посвящена сложным и многоаспектным отношениям, возникающим в области государственного управления, символическим воплощением которых является «машина власти». Существует давняя традиция, в основе которой лежит аналогия между машинным механизмом и человеческими социальными структурами. С эпохи абсолютист ских государств и промышленной революции эти аналогии были перенесены на особую соци ально-организационную структуру, которой является «бюрократия». Особое место в ней занимают техника управления, технологии властвования и организационно-технические нормы, что придает бюрократии образ скорее технической конструкции, чем человеческого коллектива. Вместе с тем жесткая нормированность деятельности этой структуры, ос нованная на системе норм, предписаний и кодификаций, делает бюрократическую структу ру проницаемой для механизмов правового регулирования. В историческом плане «машина власти» демонстрирует свою приспосабливаемость к самым разным политическим, эко номическим и правовым контекстам, демонстрируя свою техническую «нейтральность».

Ключевые слова: власть, право, закон, норма, организация, структура, техника, техно логия, машина, аппарат, бюрократия, диктатура, демократия, абсолютизм, монархия, легальность, легитимность, законность, справедливость, нейтральность, идеология, объективность, субъективность.

Abstract

"RULING MACHINE" OR LEGALIZATION OF TECHNOLOGY

ISAEV Igor Andreevich, Doctor of Law, Professor, Head of the Department of History of State and Law of the Kutafin Moscow State Law University (MSAL)

The paper is devoted to complex and multifaceted relations arising in the field of public administration, the symbolic embodiment of which is the “ruling machine". There is a long tradition based on the analogy between the machine mechanism and human social structures. Since the era of the absolutist states and the industrial revolution, these analogies have been transferred to a special social and organizational structure, which is “bureaucracy". A special place is occupied by the technique of management, technology of domination and organizational and technical standards, which gives the bureaucracy an image of a technical structure rather than a human team. At the same time, the strict regulation of this structure, based on a system of norms, regulations and codifications, makes the bureaucratic structure permeable to the mechanisms of legal regulation. Historically, the “ruling machine" has demonstrated its adaptability to a variety of political, economic and legal contexts, demonstrating its technical “neutrality".

Keywords: power, law, laws, norm, organization, structure, technique, technology, machine, apparatus, bureaucracy, dictatorship, democracy, absolutism, monarchy, legality, legitimacy, justice, neutrality, ideology, objectivity, subjectivity.

Миф машины

В исторической перспективе гештальдт «чело века-машины» появляется значительно позже монструозного образа мегамашины или «маши ны власти». Ламетри в XVIII в. опоздал со своим символом на несколько столетий: гигантская «машина власти» уже эффективно работала в обществах Древнего Египта и Месопотамии.

Состоявшая преимущественно из человече ских конструируемых элементов, эта «машина» уже продемонстрировала свое откровенно не гуманное отношение к индивиду, будучи пре зентацией некоего метафизического целого. Но и назвать ее чисто социальной можно было лишь с известными оговорками, значительная часть ее элементов были сугубо механически ми, т. е. нейтральными по отношению к соци альным целям и ценностям: такая откровенная бездуховность обеспечивала машине большую эффективность в работе.

Открытие или изобретение этой «первичной машины» сразу и в качестве мифа, и в качестве действующего установления, как представляется, создало самую раннюю модель для всех позднейших сложных машин, когда при их кон струировании акцент стал смещаться с челове ческих рабочих звеньев на более надежные ме ханические элементы. Но эта гигантская машина так и оставалась неназванной вплоть до нашей эпохи, когда появился гораздо более мощный и современный аналогичный тип, использую щий целое множество вспомогательных машин. При сочетании разных компонентов -- политиче ских, хозяйственных, военных, бюрократических, царских -- в мире рождалась некая мегамашина власти, незримо действующая и эффективная Мамфорд Я. Миф машины. М., 2001. С. 249, 253..

В машине человек, сам бывший частью природы, увидел собственное продолжение. Предполагалось, что заданные решения, кото рые недоступны ему, сможет выполнять маши на, которая должна была стать не более чем подобием человека, одной из его функций. Последующее развитие технических средств, ставшее особенно интенсивным в Новое вре мя, изменит представление о технике. Тогда впервые родится довольно опасное мнение о ее автономии и независимости от человека. (Характерно, что это мнение появится одновре менно с юридическим понятием суверените та как ничем не ограниченной власти. На этом фоне техника приобретает свою определенную субъективность и субъектность, что будет иметь в будущем весьма важные последствия.)

Голем и Франкенштейн стремились быть по хожими на человека, сами оставаясь механиз мами, приблизить неживую материю к живому организму. Левиафан Гоббса и «Большой чело век» Сведенборга уже превращали человече скую совокупность в подобие машины. Миф ма шины настойчиво предлагал человечеству более совершенную альтернативу развития. При этом власть над природой незаметно переходила от самого человека к его могучему помощнику.

Решительный поворот в истории «высшей жизни техники» (О. Шпенглер) наступает тогда, когда «установление природы (чтобы затем ру ководствоваться этим) переходит в укрепление, через которое она сознательно применяется»; этим самым техника в известном смысле ста новится самодержавною, и инстинктивный древний опыт переходит в основное знание, ко торое уже достаточно ясно «осознается». Рож дается образ современного волшебника -- та самая «распределительная доска с ее рычагами и обозначениями», которая становится симво лом человеческой техники вообще. Настоящий символ изобретательской культуры, рожден ный некогда в монашеских готических кельях, это и есть образ Фауста, который первым на чал «насильственный допрос природы» (Род жер Бэкон) с помощью машины, которая сама чудесным образом превращалась в маленький космос, убедительно демонстрируя происхож дение собственной идеи из религиозной идеи.

Но именно с этого момента машина стала восприниматься и как дело рук дьявола, что вскоре станет постоянным ощущением истин ной веры Шпенглер О. Деньги и машина // Пессимизм? М., 2003. С. 99, 103--104.. (И нужно заметить, что разработка автоматических источников власти была одной из важнейших заслуг того самого средневеко вого монашества, особенно бенедиктинцев. Но известен также и эпизод из жизни Фомы Аквин ского, который «разрушил своим посохом ро бота», изготовленного его другом Альбертом Великим, алхимиком и ученым.)

Этико-религиозная окраска мифа машины определялась духом эпохи. В мир, наряду со зловещими фигурами традиционных демонов и чудовищ, вошел еще один загадочный и, как стало казаться, опасный персонаж. Очень скоро он был включен в этот враждебный человеку пантеон и вместе с тем категорически отделял ся от сути человеческого как одухотворенной субстанции. Машина оставалась инструментом, но внутри нее уже проглядывал «демон из ма шины», существо, которое уже не было доступ но человеческому разумению. Для него суще ствовал лишь собственный закон, отличный от человеческого: миф машины приобретал черты собственной религиозности.

Платон и Прокл еще верили, что матема тические конструкции, составляющие основу любой машинной техники, значительно ближе к миру подлинному, более совершенны и более устойчивы, чем текущие образы чувственного и природного мифа, и все же при том не полно стью свободны от материальности, что и позво ляет строить на их основе миф, но миф более правдоподобный, более адекватный реалиям подлинного мира: подлинная математика для них -- это математический миф См.: Шапошников В. А. Математическая мифология // Социокультурная философия математики. СПб., 1999. С. 142--143..

Алхимическая машинерия с ее агрессивным преобразованием материи также внесла свой вклад в миф о господстве технологий. Сменив шая ее наука Нового времени рационализиро вала концепцию технической власти, подведя под нее математические аргументы, однако так и не смогла окончательно избавиться от магических и мистических ее аспектов. Этим воспользовался политический романтизм, придавший иррациональным элементам вла сти особую значимость и увидевший в техни ке непознаваемые и закрытые черты, так и не прочитанные Ренессансом и Просвещением. Гофмановские механизмы и Песочный чело век в своем угрожающем человеку поведении стали предупреждением прогрессивному акту- ализму начинающейся промышленной эпохи.

Эрнст Юнгер заметил: технизация важней ших сфер жизни в XX в. может считаться за вершенной. Развитие техники уже прошло три фазы. «Первая была титанической, она заклю чалась в построении мифа машины, вторая -- рациональной и вела к полной автоматизации. А третья -- магическая, наделившая автоматы разумом и чувствами. Техника принимает фан тастический характер: она становится гомоген ной желаниям. К механическому ритму здесь присоединяется лирика» Юнгер Э. Гелиополис // Утопия и антиутопия XX века. М., 1992. С. 504..

Механизации мира мог быть противопо ставлен только дух. Машина же была лишена его. Человек же, обладающий интуицией и по этическим даром восприятия природы, все еще был способен подняться над механикой, при этом не утрачивая, а только совершенствуя соб ственный разум. Новалис утверждал: жизнь бо гов есть сама математика. Но чистая математи ка -- это религия. В Европе же она выродилась в сплошную технику. Однако не ученому и соз данной им технике дано овладевать миром, но поэту, способному расслышать современный ритм мироздания. Истинная математика -- это та математика, которая позволяет нам уловить этот скрытый ритм. «Всякий метод есть ритм: если кто овладел ритмом мира, это значит, он овладел миром. Алгебра -- это поэзия» Новалис. Фрагменты. СПб., 1995. С. 152--153.. Ро мантический интуитивизм не мог смириться с механистичностью мира, он искал ей поэти ческую замену.

Технические тенденции Ренессанса и Про свещения составили такую же часть традиции, как и антитенденции романтизма и экзистен циализма. В этой связи современная техни ка выступает как «секуляризованная версия средневековой структуры мира». Но «это уже больше не христианский богочеловек, а некий киборг -- фиктивная комбинация компьютера и мозга». Киборг же представляет собой уподо бление не чему иному, как машине. Но в более широкой перспективе сама мифологическая структура человеческого понимания релевант на такому пониманию: «В нашем секуляризо ванном обществе техника во многих отношени ях выступила характеристикой сакрального или дьявольского и... была наделена мифической функцией: она стала предметом безгранич ного поклонения или абсолютного запрета» См.: Рапп Ф. Философия техники: обзор // Философия техники в ФРГ. М., 1989. С. 51. (М. Элиаде).

Вновь воля к власти становится определяю щей силой, стоящей за всеми потребностями и проблемами, которые мы создаем, но сама техническая воля к власти могла бы быть ин терпретирована совершенно по-разному в за висимости от исторической ситуации. Этиче ская интерпретация техники, ее связанность со злом или добром, механическая обращенность к неизбывному дуализму должны были вызвать неизбежный конфликт техники и ее создателя. Подозрительность сменялась враждебностью. Человек стал делать первые попытки остано вить развитие техники. Машина власти пере живала внутренний кризис.

В начале XIX в. феноменом антимашинного протеста стали движения разрушителей ма шин. Рабочие увидели в машине конкурента. Романтическая враждебность к процессам рас колдовывания мира и рационализации жизни дополнила эти движения интеллектуальным элементом. Еще руссоистская традиция пыта лась представить технику с помощью метафоры о господине и рабе: в этой паре технике еще от водилась роль орудия.

В консервативной интерпретации проблемы сама техника уже обретала черты бездушного «господина», а человек -- черты «раба»: он сам становился автоматом, оказавшимся во власти самодвижущихся технических систем, ставших самоцельными. (Отчуждение техники от чело века оказывалось подобным тому, что проис ходило с правовыми учреждениями: будучи результатом человеческой деятельности, они пытаются предстать человеку в форме объек тивности, в которой кажутся самозаконными. По такой аналогии интерпретировался и авто номный технический мир, воспринимаемый как акт отчуждения.)

В XX в. стали выделяться несколько моделей критики техники, согласно которым техника спонтанно самосовершенствуется (Ф. Г. Юнгер), подчиняя себе подлинно человеческое. В этой модели соединяются критика рационализации, иррацирналистики и массовый эманации;тех нический мир выступает здесь как «судьба», которую еще предстоит осилить (О. Шпенглер), отчуждаемая техника формирует технократию, не подчиненную человеческим целям. Техни ка вырастает в особый опасный для человека мир, на стадии аномального и компьютерно го развития становящийся уже неотвратимой угрозой См.: Зиферле Р. П. Исторические этапы критики техники // Философия техники в ФРГ. С. 266--269.. (Сторонники идеи прогресса из об ласти искусств (итальянские футуристы, со ветские авангардисты) в своих политических предпочтениях, явно склонявшихся в сторону авторитаристских ценностей, формировали на стоящий культ машины: «вместо сердца -- пла менный мотор».)

Льюис Мамфорд пишет: «Первоначальный миф машины некогда отразил причудливые надежны и желания, которые с лихвой испол нились уже в нашу эпоху». В то же время он налагал суровые ограничения и принуждал к жестокому рабству, и эти обстоятельства... еще и сегодня угрожают человечеству «куда более гибельными последствиями, чем в эпо ху пирамид».

Энергия, ставшая доступной благодаря «ма шине царской власти», расширила свои про странственно-временные измерения и пре образовала земной ландшафт, строгие линии которого и геометрические формы несли од новременно отпечаток космического порядка и несгибаемой человеческой воли Мамфорд Л. Указ. соч. С. 250--251.. Промыш ленная революция начала свой процесс преоб разования мира, вторгаясь в экономические, социальные, политические структуры. Человек заметил, что и сам он стал изменяться под ее воздействием, а машина выходит из его под чинения.

Машины теперь уже выражали и определя ли себя на фоне хаоса органической природы мира, законы и пределы которого они одно временно использовали и преодолевали по средством контроля, управления и скорости. «Вектор технологического развития выполняет героический нарратив власти, переплетение се тей, ткань из предсказуемых и полуавтономных нитей. Сеть -- это матрица, лоно, мать-материя, которая все порождает». И «несмотря на его биологические корни, само это слово обозна чает множество технологических инструментов и практик» Дэвис Э. Технополис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху. Екатеринбург, 2017. С. 453. Шпенглер О. Человек и техника // Антология. Логика культуры. СПб., 2009. С. 504..

Машина создавалась для расширения вла сти над природой и людьми. Идея власти была заложена как в основание мифа, так и в осно вание самой ее деятельности. Теперь же, ста новясь автономной силой, сама машина стала претендовать на обладание властью: она дик тует и требует. Для своей эффективной эксплу атации она требует следования правилам. Но у техники свои законы и свой язык, для того чтобы сосуществовать с техникой, требуется знание их. Техника несет риски и угрожает не предвиденными последствиями, если знания недостаточны: бэконовская формула «знание -- сила» описывает именно такую форму отноше ния человека и техники.

Тип машины и потребляемая ею энергия со ответствуют условиям той исторической эпохи, в которой они появляются. При этом машина власти стремится стать универсальной для своего времени и того пространства, которое она контролирует. Любая машина служит лишь одному избранному методу и возникает из его замысла: но воля к власти, «смеющаяся над всеми границами времени и пространства, имеющая своей целью безграничное и беско нечное», подчиняет себе все континенты, ох ватывая весь земной шар своими средствами передвижения и коммуникации: «Она преоб разует его насилием своей практической энер гии и неслыханностью своих технических ме тодов»11. (Миф машины -- это по-настоящему утопическая вера в то, что машина может от крыть человеку путь в другие миры. Так, в Де кларации независимости киберпространства провозглашается, что «мировое социальное пространство, которое мы строим, от рождения независимо от бремени тирании. Киберпро странство лежит вне ваших правительств инду стриального мира, усталых гигантов из плоти и стали», -- границ. «Ваши правовые концеп ции собственности, самовыражения, идентич ности, передвижения и контекста непримени мы к нам. Они основаны на материи, а здесь [в Интернете] нет материи». Интернет предстает как технологическое возвращение к безгранич ному континенту Цит. по: Дэвис Э. Указ. соч. С. 158--159.).

Вопрос о технике (именно так было сфор мулировано знаменитое сообщение Мартина Хайдеггера, который выступил на конгрессе единовременно с другой знаменитостью -- фи зиком Вернером Гейзенбергом, поставившим ту же проблему) в конечном счете сводится к вопросу о власти. Властвует ли человек над техникой и через нее непосредственно над при родой, либо техника приобретает власть над человеком? В эпоху атома и компьютеров эти проблемы приобретают особую актуальность.

Более умеренное в своих амбициях инстру ментальное представление о технике просто- напросто стремится поставить человека в долж ное отношение к технике. Все здесь нацелено на то, чтобы управлять техникой как средством, стремиться «утвердить власть духа над техни кой», и это желание усиливается по мере того, как техника все больше грозит вырваться из- под власти человека. «Но там, где господству ет инструментальное, там правит причинность казуальности» (Мартин Хайдеггер).

Но техника -- еще и вид раскрытия потаенно- сти. Сущность техники расположена в области, где имеют место открытие и его непотаенность, где сбывается истина: «Извлечение, переработ ка, накопление, распределение, преобразова ние -- только виды выведения из потаенности». Техническое раскрытие потаенного открывает процессы тем, что управляет ими. Управление же стремится всесторонне обеспечить самое себя и наряду с раскрытием делается главной чертой всякого производящего раскрытия: ма шина становится самодеятельным орудием. Но хотя существо современной техники еще долго останется потаенным, но по размаху своей вла сти оно все же остается тем, что предшествует всему, чем-то «самым ранним» Хайдеггер М. Вопрос о технике // Время и бытие. СПб., 2007. С. 314--315, 319..

Технологический миф теперь обретает новые черты. Становящаяся суверенной техника ока зывается на стороне политического глобализма. Тотальный характер технизации, когда все свя зано со всем, уже очевиден. Множественность властных центров, которая свойственна техни ческим системам, разрушает старые представ ления о государственном суверенитете. Техника космополитична, но не нейтральна. Политика государств и их законодательство приспосабли вается к ее настойчивым требованиям. Целые отрасли -- промышленное право, экологиче ское право, аграрное право и пр. -- уже вклю чены в сферу ее императивного воздействия. Экономика уже давно находится под контролем технологий: джин вырвался наружу и все вокруг переменилось...

Решение Хайдеггера представить в качестве предельной метафизической проблемы вопрос о технике демонстрирует здесь свои границы. Сущность техники, которая определяется им как «полная упорядоченность всего, что на личествует», как деятельность, которая состо ит в том, чтобы располагать и накапливать эти вещи и самих людей в качестве ресурсов, вы ступает как теологический диспозитив управ ления миром. «Упорядочиваемость есть ни что иное, как управленчество, а то, что в идеологи ческом плане выступает как нечто такое, что не обходимо упорядочить и привести к спасению, в плане техники предстает как наличный ресурс всеобщего управления».

Согласно Хайдеггеру, техника не представля ет собой ничего только технического и является «эпохальной фигурой развертывания-свертыва ния бытия». Поэтому проблема техники не явля ется чем-то таким, о чем решение может быть принято самими людьми, но отказ от мира, со вершающийся в процессе всеобщего управле ния, есть высшая тайна бытия. Люди могут лишь соответствовать этой тайне в том измерении, в котором философия переходит в религию и которое воспроизводит чисто технический термин «обращение»: «Спасение, возрастаю щее в условиях опасности, которую несет в себе техника, означает не действие, а возвращение к сущности, оберегание, сохранение».

Эпохальное развертывание «экономики бытия» составляет политическую тайну, кото рая соответствует вступлению власти в фигуру Управления. А политическим является дей ствие, которое эту тайну раскрывает, которое упраздняет и обращает в бездеятельность тех нико-онтологический диспозитив См.: АгамбенД. Царство и Слава. М. -- СПб., 2018. С. 413--414..

Технизация: «Расколдовывание мира»

Всякое мнение -- это интеллектуальная «ма шина машины», и «желание государства -- эта самая фантастическая машина подавления, все равно, является ли оно просто желанием, желающим субъектом или объектом желания» (Ж. Делез). Желание на государственно-полити ческом уровне есть операция, которая «состоит в постоянном внедрении идеи исходного про тогосударства» (urstaat) в новое положение ве щей, чтобы сделать его имманентным для всей системы: государство -- это само «желание, которое переходит из головы деспота в сердце подданных, из интеллектуального закона на всю физическую систему» Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип. СПб., 2007. С. 349..

У Макиавелли абсолютный техницизм не пременно вел к безразличию в отношении дальнейшей политической цели: «Задачей было поставлено только достижение полити ческого результата -- все равно, имеется ли в виду абсолютное господство одного чело века или демократическая республика, поли тическая власть государств или политическая свобода народа. Организация политической власти, техника ее сохранения и расширения может быть различной при различных формах государства, но всегда такой, что ее при жела нии можно обеспечить специальными техниче скими средствами.

И уже у Платона в «Государстве» речь шла не о моральном или юридическом обосно вании политического абсолютизма, а пре имущественно о его рациональной технике. Рациональность такого технического подхода и проявляется прежде всего в том, что «ис кусный государственный деятель рассматри вает человеческую толпу, которую надлежит организовать в государство, как облекаемый в форму материал, как объект». В этой необ разованной массе, «пестром и многоголовом звере» (Платон), виделось нечто иррациональ ное, чем непременно трудно обладать и руко водить посредством разума. Рассудок здесь не рассуждает, не приводит резоны -- он диктует: иррациональное есть лишь инструмент рацио нального. «Чисто технической концепции госу дарства остается недоступной безусловная, не зависящая от целесообразности собственная целостность права. Поэтому при диктатуре, как правило, и превалирует исключительно цель, освобождающая от всех правовых препятствий и определяемая только необходимостью до стичь того или иного конкретного состояния» Шмитт К. Диктатура. СПб., 2009. С. 26, 27, 30..

Нормативность должна будет уступить место нормированности. Уже у И. Бентама классифи кация методик и технических приемов напоми нали скорее инструкции по применению права, чем толкование правовых форм. Содержание утрачивало свою значимость. Техника приоб ретала преимущество.

Понятие техники (в отличие от греческого «техне») обозначает одновременно и машину, и процесс ее функционирования. В применении к политической сфере техническое означает не что идеологически нейтральное и выведенное за границы морального и этического. Машина власти лишена сантиментов, ценностные оцен ки здесь касаются исключительно предсказаний эффективности и количества. При этом предпо лагается, что технические нормы более адек ватны действительному положению вещей, чем какие-либо другие нормы. (У М. Вебера опре деленно различаются нормы и технические правила.) В некоторых правовых системах (на пример, в советском праве 20-х гг.) технические организационные нормы рассматривались как желательный образец для формирующегося права, тогда как собственно правовые нормы -- как идеологическая искажающая реальность надстройка.) Понятие «юридическая техника» тем не менее само изобретало оценочный ха рактер, позволяя отслеживать процесс «про грессивного» развития юриспруденции.

Льюис Мамфорд заметил, что каждое тех ническое достижение всегда оказывалось связанным с неизбежными психосоциальны ми преобразованиями, и следовавшие за ним эмоциональное единение и строгая дисципли на ритуала, нравственное наполнение всякой деятельности, подчинение дисциплине табу и строгих обычаев помогали обеспечить спло ченность социальной группы: «Важный союз царской военной мощи с... авторитетом сверхъ естественного происхождения предвосхитил сегодняшний сходный альянс между учеными и теоретиками математических игр с высшими правительственными чиновниками: в связи с чем и он был подвержен сходным погрешно стям, просчетам и заблуждениям» Мамфорд Л. Указ. соч. С. 219, 235.. Прошлое повторяется в настоящем, точно так же, как старый деспотизм мегамашины повторяется в современных машинах власти, только в бо лее сложном и видоизмененном варианте и в более утонченной технической форме.

Техника обслуживает социальный и поли тический механизм, обеспечивающий искус ственное единодушие. Однако совершенство средств отнюдь не замещает необходимость целеполагания, которое может вовсе и не опираться на доводы технического разума. Но тогда и политический выбор, и политическая лояльность уже не могут не находиться в выс шей степени напряженном отношении к необ ходимой и неизбежной составляющей управ ления: когда право превращается в закон, оно становится техникой, которая может служить даже противоположным целям и содержани ям, и тогда на первый план выходит техника убеждения См.: Филиппов А. Р. Критика Левиафана // Шмитт К. Левиафан в учении о государстве Томаса Гоббса. СПб., 2006. С. 23--24, 71..

В технике современного типа заключена идея совершенно новой человеческой сре ды, но развитие техники не беспредельно, а направлено на некое завершение, которое оказывается завершением нового типа, но вым материальным базисом человеческого существования (К. Ясперс). (Маклюэн в пись ме к Жаку Маритэну писал: «Электронное ин формационное окружение, будучи крайне не уловимым, поддерживает иллюзию мира как духовной субстанции. Это теперь разумное факсимиле мистического тела [Христа] оказы вается манифестацией Антихриста. В конечном счете -- князь мира сего -- великий электрон ный инженер» Цит. по: Дэвис Э. Указ. соч. С. 358.).

Техника ограничена уже тем, что она за ключена в сфере безжизненного. Рассудок, господствующий над технической деятельно стью, соразмерен лишь чему-то безжизненно му и механическому. Поэтому на живое техни ка может воздействовать, только оперируя им как чем-то превратившимся в неживое. Отсюда и тот самый «демонизм» техники, созданный самими же людьми, как нечто подавляющее, оказывающее последующее воздействие на все их существование, противостоящее им и нерас крытое Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1999. С. 131--137.. Но задача преодоления техники тех никой в принципе неосуществима, в этом слу чае техническое неблагополучие может только усилиться: поэтому и абсолютная технократия, к счастью, недостижима.

И все же вследствие употребления всей жизнедеятельности отлаженной работы ма шины общество само превращается в одну большую машину, организующую всю жизнь людей. Все и строится тогда по образцу маши ны, т. е. должно обладать необходимой точ ностью, предначертанностью действий и быть связанным внешними правилами. Техника де лает существование всех людей зависимым от функций сконструированного ею аппарата, но в ходе преобразования трудовой деятельности человека техника преобразует и его самого. Оторвавшись от смысла человеческой жизни, техника может превратиться в «средство неис тового безумия нелюдей», а весь земной шар может стать «гигантской фабрикой» Ясперс К. Указ. соч. С. 139--140..

Миф «Рабочего», которого Э. Юнгер рассма тривал как главный символ технократической эпохи, отразил стремление человека подчи няться исходной идее труда как господствую щему этическому и государственному прин ципу. Труд, который машина предполагала облегчить, должен был стать творческой дея тельностью, подчиняющей себе все остальные формы человеческого существования. Само государство превращалось в технический ап парат, чья власть приобретала преимуществен но организационно-управленческий характер. Сущность техники тем самым проявляется как возможность, охватывающая одновременно субъект и объект, как способность господства и подвластности. И тогда политический про гресс определяется тем, в какой мере удается переработать достижения научно-технического прогресса в социальном отношении.

Напрашивающаяся аналогия с человече ским организмом для техники выражена хотя бы в том, что, будучи полностью развитой, за конченной и исчерпывающей проекцией во внешний мир всех возможностей, которые за ключены в человеческой природе, техника как бы заново «воссоздает» человека: «Из орудий, машин, которые мы сделали, из букв, которые мы открыли, явится сам человек», -- провозгла шал в 1877 г. Эрнст Капп, выпустивший первую книгу, посвященную основаниям философии техники Цит. по: Хунинг А. Homo mengura: люди -- это их техника -- техника присуща человеку // Философия техники в ФРГ. С. 394..

Макс Вебер говорил о «расколдовывании мира» как о его рационализации. Наиболее подходящим средством для этой операции могла стать техника. Однако миф самой техники оказался сильнее ее физических свойств: очень скоро сам процесс технизации приобрел маги ческие черты. Прежняя магическая религиоз ность со всей очевидностью переходит в столь же магическую технологичность, и с самого начала, полагал К. Шмитт, двадцатое столе тие оказывается не только веком техники, но и веком религиозной веры в технику. Действи тельно, техника, поскольку она может служить любому делу, долго рассматривалась как не кая нейтральная к политике область. Однако все попытки найти в области технического то самое нейтральное поле, где уже не действуют политические противоположности, оказались обреченными на провал.

Нейтралитет техники -- это только функция технически рационального государственного администрирования, а для технического пред ставления о нейтралитете особенно важным яв ляется то, что законы государства приобретают независимость от любой содержательной су щественной религиозной или правовой истин ности и правильности и продолжают служить нормами принимаемых государством решений: ведь «решает авторитет, а не истина» Шмитт К. Левиафан в учении о государстве Томаса Гоббса. С. 20--21, 169..

Попытки симбиоза: машина + человек

Титанический характер техники часто вызывал в воображении образы гигантских зверей. Вид аппаратуры возбуждал воспоминания о мире, населенном динозаврами. «В технической ор ганизации есть что-то от допотопного чудови ща, т. е. он носит тот же титанический характер. Другие тревожные ощущения вызывают у че ловека ее вулканические свойства» (Ф. Юнгер). Непредсказуемый характер машины еще бо лее сближает ее с человеком. Рациональность здесь соседствует с избыточностью, стихийно стью с планированием. Правда, машина власти, как и всякая техносистема, дает сбои, влекущие за собой серьезные и трагические последствия в виде войн и кризисов.

Машина обретает власть, но не волю к вла сти, поскольку это свойство непременно чело веческое, «слишком человеческое». Воля -- ка чество целеполагающее и целепостигающее. Машина же обеспечивает только порядок и ритм, но сама не ставит целей. Именно по тому что власть машины предельно целесо образна, она бессмысленна и бесцельна, по этому цель и полагается в нее извне.

Это успокаивает и обнадеживает управляю щего машиной -- он не допускает и не предви дит в действиях машины ничего иррациональ ного, рассматривая ее только как собственный инструмент и орудие, которые он наделяет властью, «бунт машин» представляется ему не более чем метафорой и антиутопией. Миф ма шины обретает все новые черты, приспосабли ваясь к современности. (Пьер Леви полагает, что определенные качества информационного пространства и виртуальной реальности как бы заново возрождают забытое мифическое вооб ражение. Неоплатоническое понятие «ангела» здесь может быть вполне применимо к разви тию коллективного интеллекта. Наш мир пред ставляет собой фундамент, бал множествен ности и неразберихи, где трансцендентный зов божественного интеллекта должен бороться с хаосом фрагментарности и непостоянства человеческих страстей. Ангелы в этой иерар хии духовной реальности действуют в качестве посредников и преобразователей. Они соби рают божественные искры с уровней, низших по отношению к ним, включая наш мир, объ единяют эти искры и направляют их на более высокие уровни синтеза божественного интел лекта.

Ангел, паривший в Средние века над нашим миром, теперь возвращается в качестве архети пического образа, коллективного интеллекта, создаваемого технологиями: «Теология стано вится технологией».

Но ангел -- не деспотический коллективный разум. Наша собственная ангельская природа, деятельные силы нашего собственного интел лекта развиваются, но не поглощаются «пере вернутым собором» пространства цифрового знания: компьютерные сети и виртуальная сре да положили начало качественно новой форме интеллекта, который представляет не просто новый механизм мысли, но окружающую сре ду, «невидимое пространство знания и интел лектуальной власти, в которой будут бурно ра сти и мутировать новые качества бытия и новые пути моделирования общества» Цит. по: Дэвис Э. Указ. соч. С. 418--422..)

Рационализм машины амбициозно пре тендует на свою монополию в установлении порядка. Так, нормированный политический и государственный порядок выглядит как упо рядоченное техническое устройство, систем ность становится его внутренним качеством. Предполагается, что только система и позво ляет осуществлять эффективное управление, т. е. устанавливать иерархии, определять цели, соблюдать объективность в оценках и целепо лагании и т. п. Для этого техника (в ее широком понимании) должна стать всеобъемлющей. «Всё существующее направлено в сторону управляемости и правильного устройства. Бы тие человека сводится к некоему всеобщему» (К. Ясперс). Параллельно этому механическая деловитость способствует безграничному инте ресу к общей всем сфере инстинктивного, и это выражается в «воодушевлении всем массовым и чудовищным, созданием техники, огромным скоплением народа, публичными сенсациями, вызванными делами, счастьем и ловкостью от дельных индивидов» Ясперс К. Указ. соч. С. 309..

Союз человека и созданных им средств стре мится стать выражением высшего единства, и техника тогда -- это только новый язык, и за самим человеком остается право решать, от кликнуться на его призыв или притвориться не мым. И все же человеку необходимо «овладеть этим языком, постичь его тайный закон и на учиться использовать его как оружие». Одно стороннее отрицательное толкование влияния техники на человека как настоящей причины всякой анархии и кризисов всегда было связа но с ошибочным представлением о той самой нейтральности мира техники; тогда человек полагал, что может подчинить его ценностям, формам и законам жизни, более самому ему соответствующим: технике приписывалась роль спасителя человечества.

Но в условиях «атомной эры» противоречие между человеком и машиной уже не может быть решено только общим путем переговоров и обсуждений, когда молчаливо подразумева ется антропологическая идея просветительства о добром от природы человеке -- на самом деле человек и добр, и зол одновременно, он способен на все. Решающим фактором здесь тогда становится пришествие нового человека, типа, утверждающего собственный способ бы тия и собственный закон (Э. Юнгер) См.: Эвола Ю. «Рабочий» в творчестве Эрнста Юргера. СПб., 2005. С. 104, 110..

И во всех технических системах именно че ловеческий мозг определяет в конечном счете их главные цели. В то же время люди, как и ма шины, в действительности всегда используют друг друга и неким образом являются субъек тами или обладателями целей (Уилкс) Цит. по: Ранпп Ф. Указ. соч. С. 36.: имен но здесь, как представляется, и лежат сходство и одновременно главное различие между тех никой и человеческими машинами.

Ж. Делез и Ф. Гваттари в своем знаменитом постмодернистском манифесте вводят (психо аналитическое) понятие «желающих машин». Именно системность как особое качество техни ческого порождает этот машинный тип. В нем, наряду с механическим инструментарием, со держатся признаки некоего органического, жи вого. Стремления, желания, интеллект -- сугубо человеческие качества -- зримо проявляются на машинном техническом уровне и внешне почти не отличаются от таких же человеческих проявлений. Только подобная машина власти с ее искусственным интеллектом оказывается более мощной и эффективной, чем собственно человеческая власть.

Определением «желающих» машин являет ся прежде всего их бесконечная способность соединяться во всех направлениях и во всех от ношениях. Именно благодаря этой способности они и являются машинами, проходящими одно временно через множество структур и господ ствующими над нами.

Такая машина имеет две характеристики, или потенции: потенцию континиума машин ного типа, в котором каждая отдельная деталь соединяется с какой-то другой деталью; и по тенцию прерывания, мутации, когда каждая машина оказывается абсолютным разрывом по отношению к той машине, которую она за мещает Делёз Ж., Гваттари Ф. Указ. соч. С. 14, 613.. В таком мире уже нет ни природы, ни человека, есть лишь процесс, который произво дит одно в другом и состыковывает машины.

Одна машина -- орган подключения к другой машине (источнику).

В образе «желающей машины» человек и машина предельно сближаются и почти отож дествляются друг с другом. Этот постмодер нистский тип оперирует почти сюрреалисти ческим представлением о некоем «теле без органов», некоем абстрактном «я» или «оно». Иррациональность желания нейтрализует Ratio, заложенное в машине, и тем самым делает от крытым переход от человеческой органики к неорганической субстанции машины.

«Желающие машины» только кажутся очело веченными. На самом деле здесь все происхо дит наоборот. Машины получают свой сувере нитет. И теперь именно они формируют такие отношения, как политика, экономика, культура. «Желающая машина» представляется системой полного машинизирующего тела и людей с ору диями, машинизируемыми на нем. Она суще ствует как внутренний предел общественных и технических машин. Большие машины пред полагают для своего существования отношения «капиталистического» или «деспотического» типа производства, влекущие зависимость, экс плуатацию бессилия людей, сведенных к состо янию потребителей или рабов. Коллективная собственность на средства производства ничего не меняет в этом положении вещей.

Различие между техническими обществен ными и «желающими» машинами заключается не в размерах и целях и не в режиме. Это одни и те же машины, но режим их не тождествен. Не имеет значения противопоставление акту ального решения, подчиняющего технологию политике подавления, режиму, при котором технология высвобождается и несет освобож дение. (Технология предполагает наличие об щественных и желающих машин, одни в других, но сама она не имеет никакой власти решать, чем будет машинная инстанция -- желанием или подавлением желания. Каждый раз, ког да технология претендует на самостоятельные действия, она приобретает «фашистский» ав торитарно-технический оттенок. Различие двух режимов -- режима анти-желания и режима желания -- приводит только к двум типам мас совой ориентации Делёз Ж., Гваттари Ф. Указ. соч. С. 627..) Спонтанная динамика же лания позволяет сформировать коллективный интерес и направить его к действительной вы годе. «Пространство формирования коллектив ного интереса через динамику желания -- это пространство, где заявляет о себе сразу и есте ственность населения, и совместимая с ней искусственность средств, используемых для управления его жизнью» Фуко М. Безопасность, территория, население. СПб., 2011. С. 110..

Вместе с прометеевским и фаустовским стремлением изменить внешний мир с помо щью техники в нашей интеллектуальной тради ции всегда присутствовала некая «францискан ская традиция, концентрировавшая внимание на самой внутренней природе человека». К это му нас до сих пор подталкивает именно про блема моральной ответственности, которую человек принимает на себя, используя технику; во внимание здесь следует принимать и далеко идущие последствия наших действий для буду щих поколений, что также ведет к определен ному моральному ограничению человечества (А. Гелен). По своей сути человек готов рассма тривать только краткосрочные решения, а сле довательно, «требовать этики для будущего» См.: Рапп Ф. Указ. соч. С. 44--45.; компьютеры же могут иметь дело только с фак тами, а человек -- сам источник фактов -- не является фактом, но существом, которое творит и себя, и мир фактов.

Процесс взаимного вживания -- человека в машину, машины в человека -- на политиче ском уровне ассоциируется с появлением таких представлений, как отождествление индивида с обществом и государством, как восприятие за кона в качестве естественного и врожденного, с рождением националистической, партийной, сословной идентификации. Машина власти вы рабатывает идеи, которые только кажутся при надлежащими самому индивиду. Желания, стремления, аффекты инспирируются машиной. Вся система общества потребления основыва ется на вырабатываемых ею симулякрах. Сло ва «государство -- это я» могут принадлежать не только абсолютному монарху. И как это ни пародоксально, но нормы, выработанные ма шиной власти, кажутся индивиду его собствен ностью и изобретением.

Но там, где действует желание, больше уже нет места для воображаемого; «желаю щие машины» не находятся в нашей голове, в нашем воображении, они находятся в самих общественных и технических машинах. Наше отношение к машинам -- это не отношение изображения или подражания, это отношение заселения -- мы заселяем технические обще ственные машины желающими машинами: ут верждается, что однотехнические обществен ные машины являются лишь конгломератами желающих машин Делёз Ж., Гваттари Ф. Указ. соч. С. 623.. («Социетарный» строй общества, нарисованный Шарлем Фурье, це ликом основывался на сочетании страстей, ир рациональных сил, включенных в предельно рационализированную систему, воплощени ем которой стал его фаланстер, подобно тому, как «паноптикум» Иеремии Бентама воплотил в себе сочетание спонтанных нигилистических сил и строгой контролирующей структуры. Обе конструкции вполне можно определить как «желающие машины».)

Если вначале государство и было неким аб страктным единством, объединяющим отдель но функционирующие подсистемы, теперь оно само оказалось подчиненным «полю» сил, чьи потоки оно координирует и чьи автономные отношения господства и подчинения оно выра жает. Больше не являясь трансцендентным за коном, управляющим фрагментами, оно опреде ляет некое целое, которому дает имманентный закон. «В качестве машины оно больше не опре деляет общественную систему. Оно теперь само определено общественной системой, в которую оно включается в игре своих функций». Остава ясь искусственным, оно остается конкретным, подчиняясь господствующим силам. И аналогич ную эволюцию проделывает техническая маши на, которая перестает быть только абстрактным единством, чтобы стать подчиненным опреде ленному полю сил отношением, действующим как физическая конкретная система См.: Делёз Ж., Гваттари Ф. Указ. соч. С. 348--349..

Со временем машины становятся все более обезличенными по своему образу, «все аске тичнее, мистичнее, экзотеричнее. Они теперь опоясывают землю бесконечной тканью тонких сил, потоков и напряжений. Их тела становятся все духовнее, все безмолвнее... Все самое важ ное прячется внутрь.

Долгое время машина воспринималась как что-то дьявольское, и, возможно, не напрасно. В глазах верующего человека она означает ни спровержение Бога. Она с головой выдает свя щенную каузальность человека и молчаливо, неодолимо в некоего рода предвидящем всез нании приводится им в движение» (О. Шпен глер): живые существа сделали неживое за висимым от себя и сами вдруг стали рабами своего создания, желали они того или нет Шпенглер О. Закат Европы. М., 1998. Т. 2. С. 535..

Микрокосм-машина восстает на своего творца. Властелин мира сам вдруг сделался рабом машины. Трагизм нашего времени, по лагал уже О. Шпенглер, заключается в том, что лишенное уз человеческое мышление уже не в силах улавливать собственные последствия: техника сделалась эзотерической, как и высшая математика, как физическая теория, незамет но идущая со своими абстрактными целями от анализа явлений к чистым формам человече ского познания. Механизация мира оказывает ся стадией опаснейшего перенапряжения. Сама цивилизация стала машиной, которая делает все или желает делать по образу машины. Вся «роскошь машины -- следствие принудитель ного мышления. В конечном счете машина есть символ, подобно своему тайному идеалу, веч ному двигателю -- это душевная, духовная, а не жизненная необходимость» Шпенглер О. Человек и техника. С. 504--510..

Еще Фрэнсис Бэкон в «Новой Атлантиде» предвидел возможность осуществления сово купного ряда операций, в которых новая систе ма научных исследований и знания сочеталась бы с новой технологией: в тот момент, когда борьба внутри христианства между учениями и сектами зашла в тупик, «сама машина указала альтернативный путь, ведущий на небо». На чиная с XVI в. тайну мегамашины стали откры вать заново. После ряда эмпирических поисков наугад и импровизаций (причем в них едва ли прослеживалась видимая конечная цель, к ко торой движется общество) и этот грандиозный механический Левиафан наконец был выужен из глубин истории. Экспансия мегамашины -- ее царство, ее сила, ее слава -- постепенно ста новилась главной целью или по меньшей мере навязчивой идеей западного человека Мамфорд Л. Указ. соч. С. 369, 381..

Воля к власти: машинный суверенитет

Только на основе одной лишь астрономической науки и религиозных санкций когда-то была соз дана мегамашина властвования. Очень скоро она превратилась во всеобъемлющий свод уста новлений, охватывающий все стороны жизни. Первоначальный миф машины отражал «при чудливые надежды и желания, которые с лих вой исполнились уже в нашу эпоху. Но он же налагал ограничения и принуждал к жестокому рабству, и именно это обстоятельство «сегодня вновь угрожает человечеству куда более гибель ными последствиями, чем в эпоху пирамид» (Л. Мамфорд) Мамфорд Л. Указ. соч. С. 250..

До некоторых пор государство («это самое холодное из чудовищ», по выражению Ницше) составляло центр машины власти. Два его сим вола -- царь и жрец -- в самых разных модифи кациях и под разными именами наверху завер шали пирамиду власти. Машина вносит свои коррективы в эту картину. Технологическое мышление достаточно небрежно отнеслось к таким вещам, как иерархия, статусы и структу ры. Но в ее существе уже лежала великая идея системы или сети.

По замечанию М. Хардта и А. Негри, раз витие глобальной системы (в первую очередь «имперского права») представляется развити ем машины, устанавливающей процедуры не прерывной выработки и реализации догово ренностей, ведущие к достижению системного равновесия, -- машины, создающей постоян ный запрос на власть. Эта машина предопреде ляет условия осуществления власти и действия во всем социальном пространстве Хардт М., Негри А. Империя. М., 2004. С. 28..

Властные устремления техники вполне ожи даемо оказались направленными именно на государство: она рассматривала его как органи зацию, которую именно ей надлежит довести до совершенства, чтобы она функционирова ла с полным автоматизмом: «Как уверяет нас Техник, государство только тогда начинает по- настоящему справляться со своими задачами, когда оно целиком технизировано, когда само понятие государства и его цели определяются централизованным функционализмом, кото рый охватывает все сферы жизни».

Однако именно такое определение цели государства как раз и отменяет само понятие государства, поскольку это понятие предпо лагает наличие чего-то, что все-таки стоит вне государства. Само же это предполагаемое не что никогда не может стать государством, но служит лишь предпосылкой существования государства: «Это что-то есть народ, который может быть народом данного государства, но не может быть самим государством. Но если государство подменяется некоей технической организацией, лишенной какой-либо неорга низованной основы, тогда оно перестает суще ствовать как понятие» (Ф. Юнгер) Юнгер Ф. Совершенство техники. СПб., 2002. С. 247..

Однако то, что до сих пор называлось суве ренитетом государства, все еще в полной мере сохраняет свои исконные «царственные при тязания» на власть и привилегии, на имуще ственное первенство и энергию поглощения, какие суверену покажется уместным приме нять во имя национального благоденствия Мамфорд Л. Указ. соч. С. 241.. Механическое повиновение всегда достигалось в первую очередь созданием непреодолимого психологического барьера между властителем и всеми, кто пытался к нему приблизиться. Под мистической аурой абсолютной власти, функ ции которой возьмет на себя безликая машина власти, изначально формировались институты царской власти. Подспудный террор становился орудием новой техники властвования. Куда бы ни распространялась царская власть, незримая машина всегда следовала за ней.