История философии в системе Гегеля

Размещено на http://www.allbest.ru/

История философии в системе Гегеля

Мотрошилова Н.В.

профессор, главный научный сотрудник Института философии РАН, главный редактор журнала «Историко-философский ежегодник»

Аннотация

Статья посвящена подробному исследованию историкофилософской концепции Гегеля, обсуждаются все основные проблемы, связанные с ее становлением и изменением: датировка гегелевских «Лекций по истории философии», проблемы, связанные с записями лекций К.Л. Михелетом; отдельно обсуждается «Предисловие» Гегеля к лекциям по истории философии 1816 г. Автор статьи исследует такие вопросы, как понятие истории философии, начало философии и ее истории, периодизация и источники истории философии, поставленную Гегелем проблему отличия философии от других видов духовной деятельности. Рассматривается гегелевский анализ немецкого философского идеализма. Обсуждается место истории философии в гегелевской системе философских дисциплин, автор анализирует беспрецедентную разветвленность разработки и реализации системных принципов в философии Гегеля. В статье показано, что история философии дисциплинарно включена в одно из больших звеньев системы Гегеля - в раздел «философия», включенный в рубрику «абсолютный дух». Об огромной теоретической и культурной роли истории философии говорит то, что раздел «абсолютный дух» не просто завершает, а увенчивает все гегелевское системное построение, соответственно, и история философии является вершиной системного «организма» философских дисциплин. Гегель ставит философию, а в педагогическом плане именно ее историю, выше искусства и даже выше религии.

Ключевые слова: история философии, Гегель, Михелет, начало философии, периодизация истории философии, система философских дисциплин.

NELLY VASILYEVNA MOTROSHILOVA

DSc in Philosophy, Professor, Chief Research Fellow at the Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences

History of Philosophy in Hegel's System

Abstract: The paper explores Hegel's history of philosophy concept and discusses the main problems closely related to its formation and evolution such as dating of Hegel's "Lectures on the History of Philosophy" and the problems with K.L. Michelet's record of Hegel's lectures. Special attention is paid to Hegel's Introduction to the lectures on the history of philosophy in 1816. The author examines such issues as the concept of the history of philosophy, the beginning of philosophy and its history, periodization and sources of the history of philosophy, the problem of the difference between philosophy and other types of spiritual activity by Hegel. The Hegelian analysis of German philosophical idealism as a contemporary "newest" philosophy is considered. Moreover, the paper discusses the place of the history of philosophy in Hegel's system of philosophical disciplines, while the author analyzes the unprecedented ramification of the development and implementation of systemic principles in Hegel's philosophy. The author shows that the history of philosophy is disciplinary included in one of the great parts of Hegel's system - in the section “philosophy” belonged to the “absolute spirit”. The huge theoretical and cultural role of the history of philosophy is evidenced by the fact that the section “absolute spirit” not only completes, but crowns the entire structure of Hegel's system, respectively, and history of philosophy occupies the highest position in Hegel's philosophical system. Hegel places philosophy - and in its educational function within cultural Bildung, its history - above art and even above religion.

Keywords: history of philosophy, Hegel, Michelet, beginning of philosophy, periodization of the history of philosophy, system of philosophical disciplines.

Становление и изменение учения Гегеля об истории философии

Согласно исследованиям историков философии, превращение в первой половине XIX в. истории философии в относительно самостоятельный предмет университетского образования в Германии было одной из личных заслуг Гегеля. У Гегеля на этом поприще, конечно же, были предшественники, например, создатели историкофилософских компендиумов. Авторами наиболее известных и солидных компендиумов предшествующего периода были Якоб Брукер (Jacob Brucker, 1742-1744, - «Historia critica philosophiae») и Вильгельм Готлиб Теннеман (Wilhelm Gottlieb Tenneman, 1798-1819, - 12томная «Geschichte der Philosophie»). Полагаю, Гегеля подобный жанр не привлекал изначально; он не собирался разрабатывать конкретную фактографическую и описательную историю философии. Он стремился создать свою необычную теоретическую историко-философскую концепцию, в идеале органично встроенную в его постепенно формирующуюся философскую систему.

Крупнейшие философы XVIII-начала XIX вв. в большинстве своем осуществляли отдельные историко-философские разработки. Это хорошо известно и в каждом случае, казалось бы, подробно проработано. Но нам необходимо присмотреться к историко-философскому материалу, унаследованному поколением Гегеля, более пристально.

Так, И. Кант ввёл в «Критику чистого разума» рубрику «История чистого разума», однако в самом её начале написал: «Это название нужно здесь для того, чтобы обозначить место, которое остаётся в системе и должно быть заполнено в будущем» (KrV B800 - курсив мой, Н.М.) . Одним словом, сама необходимость создания историкофилософского раздела в системе философских знаний была осознана задолго до Гегеля.

При этом, однако, такие разработки ещё не имели сколько-нибудь прочного статуса необходимых разделов философии и не вылились в создание специальной дисциплины, обретшей полные права в корпусе академического, т. е. в то время университетского преподавания.

Хотя место для истории философии в системе философских дисциплин как бы уже готовилось, разработка теоретико-методологических принципов истории философии, что позволило бы ей стать особой наукой в корпусе дисциплин университетского преподавания, далеко отстояла от спорадически появлявшихся отдельных повествований о философах прошлого и их идеях (а они подчас были достаточно конкретными по материалу и деталям). Встречались в трудах философов также отдельные обобщения и классификации, например, ставшее ходячим в философских трудах и воспроизводимое Кантом в «Критике чистого разума» деление философов на философов- “сенсуалистов” и “интеллектуалистов” (рационалистов) (К^ В881). Но сам Кант считал подобные обобщающие схемы в лучшем случае заготовками для будущей дисциплины, которая осуществит историческое осмысление развития философии на специально разработанных теоретических и методологических основаниях.

Существенно важным в социально-историческом контексте был тот факт, что до Гегеля и даже в ранний период его профессиональной деятельности история философия, в сущности, ещё не входила в корпус наук, ставших в Германии устойчивой частью университетского преподавания.

И как раз Гегель был одним из тех мыслителей, которые начали активно разрабатывать и продвигать историю философии в университетскую педагогическую практику. Он делал это постепенно, но последовательно и упорно, добившись к концу своей внезапно оборвавшейся жизни впечатляющих результатов. философия гегель идеализм

История философии в составе учения Гегеля входит в число тех философских дисциплин, по которым им самим не было создано основополагающих источников - солидных книг, сравнимых, скажем, с «Наукой логики» или «Философией права» и (или) с соответствующими разделами «Энциклопедии философских наук». Преимущественной формой их разработки как раз и стали лекции, которые, вместе с тем, были регулярными и систематическими, как в смысле их достаточно развернутой, строгой разработки, так и в конечном счете - органической включенности в целостную систему. Отсюда дополнительные серьёзные трудности, связанные в ту пору с чтением университетских лекций и особенно с передачей их содержания следующим друг за другом поколениям. Применительно именно к лекциям выдающихся мыслителей прошлого существует важнейший вопрос о том, в какой именно форме те или иные источники, запечатле-вающие их идеи “с подлинным верно”, становились достоянием современников и потомков. В самых лучших случаях наличествуют и бывают сохранены историей “первичные источники”, т. е. тексты курсов или внятные наброски самих философов к своим лекциям. К сожалению, такие первоисточники и создавались, и сохранялись редко. Само собой разумеется, на протяжении всей многовековой истории философии, включая XIX в., не было никаких звуко- и видео-записывающих устройств, хотя бы отдаленно сравнимых с современными. Можно было бы подумать, что ситуация с воспроизведением любых лекций, включая гегелевские, тогда должна была стать полностью безнадежной.

К счастью, этого не произошло, потому что в студенческих аудиториях всего мира даже и в отдаленные времена, во-первых, встречались особо одаренные, заинтересованные, восприимчивые к содержанию читаемых лекций студенты и другие слушатели. Во-вторых, они подчас были знакомы с современными им системами скорописи и(или) вырабатывали таковые для своей работы. И подобных студентов, слушателей в наиболее благоприятных случаях оказывалось двое-трое (иногда - больше), так что можно было сравнивать разные записи, использовать их как взаимодополнительные. Так возник существенный именно для лекций жанр вторичных источников. В истории философии выработалась особая культура использования вторичных источников, сравнения и кумуляции их, объединения с редкими, драгоценными собственноручными набросками философов- лекторов. Историки философии всегда учитывают, что с течением времени (иногда через десятилетия и даже века) могут отыскаться новые второисточники и тем самым порою существенно изменить исходную основу, на которой покоились в каждый исторический момент знания о том или ином философском учении. Далее сначала будет кратко рассмотрен вопрос о том, когда и где Гегель читал историко-философский курс, т. е. о датировке его историко-философских лекций. Здесь фигурируют точные хронологические данные. Затем мы снова обратимся - теперь уже конкретно - к вопросу об источниках, по которым ранее изучались и изучаются сегодня интересующие нас историко-философские лекции.

Датировка гегелевских лекций по истории философии

Гегель достаточно рано, ещё в Йенском университете, начал читать курс лекций по истории философии. В первый раз это произошло в 1805/1806 гг. Затем был длительный исторический период, когда - в силу жизненных обстоятельств - Гегель был лишен возможности преподавать в университетах. Но потом он снова вернулся к преподавательской деятельности. И тогда лекции по истории философии (наряду с другими курсами) были возобновлены.

Гегель достаточно рано, ещё в Йенском университете, начал читать курс лекций по истории философии. В первый раз это произошло в 1805/1806 гг. Затем был длительный исторический период, когда - в силу жизненных обстоятельств - Гегель был лишен возможности преподавать в университетах. Но потом он снова вернулся к преподавательской деятельности. И тогда лекции по истории философии (наряду с другими курсами) были возобновлены. Важно, что Гегель в более поздние, именно университетские периоды своей жизни, читал лекции по истории философии более регулярно, чем другие курсы (исключая лекции по метафизике и логике). А именно, он после перерыва в 10 лет прочел следующие систематические курсы лекций по истории философии:

- в Гейдельбергском университете: 1816/17 и 1817.

- в Берлинском университете:

- летний семестр 1819;

- зимний семестр 1820/21;

- зимние семестры 1823/24; 1825/26; 1827/28;

1829/30; 1830/31.

В зимнем семестре 1831/32 гг. он начал читать именно историкофилософские лекции, которые были прерваны незадолго до смерти философа. К.Л. Михелет заканчивал читать этот курс лекций вместо внезапно умершего учителя.

Проблемная ситуация с записями К.Л. Михелетом гегелевских лекций по истории философии

Противоречия и трудности, которые по-своему типичны при использовании вторичных источников лекционных курсов, четко прослеживаются как раз в случае записей гегелевских лекций по истории философии. Их впервые и в наиболее полном виде записал, потом издал ученик Гегеля, постоянный слушатель его курсов по истории философии Карл Людвиг Михелет (Karl Ludwig Michelet, 1801-1893), специалист по праву и, что особенно существенно, историк философии. Опубликованы они были в рамках Собрания сочинений Гегеля, которое стало выходить через год после смерти философа и было закончено в 1845 г. Осуществлено оно было при содействии «Объединения друзей покойного». Это издание факсимильно воспроизводилось ещё и в XX в. в так наз. «Юбилейном издании» сочинений Гегеля (1927 г. и далее); его издателем был известный гегелевед Герман Глокнер.

В результате всех изысканий и споров, в том числе нам современных, сложилось такое общее положение с источниками, а также отношение к текстам, изданным Михелетом.

1. Полностью надежных и принадлежащих самому Гегелю первоисточников к его лекциям по истории философии, увы, для потомков не сохранилось; да их, возможно, было очень мало.

2. При учете критики в адрес записей Михелета существенно то, что суждений о принципиальной их непригодности высказано не было. Если бы записи были полностью неадекватны самому гегелевскому курсу, то в связи с их опубликованием в 30-х гг. XIX в. (когда Гегеля уже не было, но когда жили немалочисленные его ученики и другие слушатели тех же лекций) можно было бы ожидать их решительных протестов. Таковых не было (или их не удалось обнаружить).

В целом, с учетом всех трудностей и противоречий, можно присоединиться к выводу директора Гегелевского архива в Бохуме Вальтера Йешке (и, кстати, критика записей Михелета): «Поскольку нет гегелевских рукописей, упомянутым томам «Издания друзей покойного» принадлежит непреходящая ценность источника...» - разумеется, при учете новых коррекций и дополнений.

А вот с первоисточниками, т. е. с какими-либо материалами самого Гегеля к интересующим нас лекциям, дело обстояло и до сих пор обстоит плохо. Когда лекции начались в Йене, существовала, по свидетельству К. Михелета, «только Йенская тетрадь, собственноручно написанная или стилизованная Гегелем; тогда он ещё не отваживался целиком доверяться своему устному изложению». Согласно Михеле- ту, мог существовать также созданный Гегелем в Гейдельберге «Краткий очерк истории философии» (Kurzer AbriЯ der Geschichte der Philosophie). Но вот этот первоисточник, если он когда-то наличествовал, никто, включая Михелета (!), не видел. Что касается Йенской тетради, то Михелет создал впечатление, что он, первоначально под-готавливая свои записи для печати, (будто бы) держал в руках эту тетрадь. Но и он, тем не менее, её... не использовал. Почему же?

Сам Михелет дал достаточно убедительный ответ на этот вопрос. Когда он обдумывал, прибегать ли к помощи «Йенской тетради», то должен был учитывать, что после Йены сам Гегель именно ею ни разу не воспользовался. И ученик (как издатель) счел необходимым последовать примеру учителя. Главным соображением было то, что «убеждающая сила в более поздних вариантах Введения, постоянно дорабатываемых, была предпочтительнее. Возможно, более половины вводной части составляли написанные, а не устно произнесенные фрагменты, что относится и к Введению в античную философию». Поэтому ему как издателю, писал Михелет, «оставалось внести в текст (своих записей - Н.М.) лишь незначительные исправления».

Объективно сложилось такое положение: поскольку само существование «Йенской тетради» Гегеля не нашло (пока, во всяком случае) подтверждения, тем более проблематичными были бы любые ссылки на её содержание.

По сложному вопросу о том, как уже в наши дни (после неоднократных в истории гегелеведения обсуждений) авторитетные исследователи рекомендуют относиться к базовой работе, осуществленной в первой половине XIX в. К.Л. Михелетом, снова предоставлю слово Вальтеру Йешке. Оценивая положение с источниками (UЪerHefeшngs- ^е), Йешке обнаруживает сходные трудности и применительно к другим курсам гегелевских лекций, например, по эстетике. Правда, о лекциях по эстетике Йешке писал до того, как в последние десятилетия XXI в. неожиданно обнаружились новые второисточники, относящиеся к этим лекциям Гегеля. Подобных изменений применительно к записям лекций по истории философии (пока) не произошло.

Вместе с тем, Йешке справедливо напоминает о - пусть весьма немногих - возможных дополнениях и к историко-философскому курсу. Что он здесь имеет в виду? Следует учесть, что ряд дополнений, на которые указывает Йешке и другие авторы, сделал уже сам К. Михелет, одновременно обращая внимание на возникающие и при этом проблемы. В тех случаях, когда Михелет (предположительно) еще мог держать в руках - очень редкие - подготовительные заметки самого Гегеля, проблемы не только не устранялись, а, наоборот, нагромождались.

Йешке свидетельствует, что по отношению к «Введению» к лекциям по истории философии (как оно отображено Михелетом) были уже впоследствии сделаны дополнения в виде некоторых фрагментов и отрывков из записей, принадлежащих другим авторам. «К этому (берлинскому) времени относятся - отмечает В. Йешке, - два сохранившихся фрагмента из «Введения» - 1820/21, 1825/26 гг., а также по крайней мере один Kolleg с записями нескольких слушателей». Это материал - совсем небольшой и специальный, поэтому мы не будем его рассматривать. Нельзя, впрочем, не учитывать, что новые корректирующие материалы тоже подвергались критике с точки зрения их достоверности.

Некоторые гегелеведы также рекомендуют учитывать или даже ставить на первое место перед лекциями опубликованные самим Ге- гелем (одновременные лекциям) книжные тексты. Например, говорится о целесообразности судить о самом раннем (йенском) историко-философском курсе Гегеля, учитывая его историко-философские рассуждения в «Феноменологии духа». И это в общем и целом оправдано; ценна сама идея о сопоставлении более поздних курсов с историко-философскими вкраплениями других, опубликованных уже самим Гегелем его произведений. Так, «Наука логики» содержит глубоко проработанный - в отношении логики и метафизики - историко-философский материал, причем по сути в каждом теоретическом разделе этого великого произведения. И все же, считаю, не надо впадать в другую крайность, совсем не доверяя записям Михелета или произвольно обращаясь с этим источником. Ведь любому ученому, имеющему опубликованные работы и читающему лекции по тем же (или другим) темам, вполне ясно: в самом живом лекционном процессе рождаются - и более чем вероятно, рождались у Гегеля - свежие идеи, повороты мысли, концептуальные решения, содержательные акценты, пробужденные актуальными запросами времени, общением с новыми слушателями, вдохновением и т. п. А значит, свидетельства Михелета, действительно присутствовавшего там и тогда, где и когда Гегель в разные годы читал свой курс, нельзя не принимать во внимание (разумеется, с достоверными уточнениями и дополнениями).

Предисловие Гегеля к лекциям по истории философии (28 октября 1816 года)

Выделим в тексте, к которому (в редакции Михелета) современные специалисты-гегелеведы относятся с определенным доверием, основные проблемно-тематические блоки и главные идеи Гегеля.

1. Возобновляя после перерыва в десять лет уже в Гейбельдерге (а потом, как вытекает из записей Михелета, в целом повторяя это Введение уже в Берлинских лекциях 1819/20, 1823/24, 1825/26, 1927/28, 1829/30, 1830/31 гг.), Гегель исходил из убеждения, что к середине 10-х годов XIX в. в европейском мире, особенно в Германии, сложились, а потом закрепились более благоприятные, чем в несколько более ранний период, условия для восприятия, а в силу этого и для разработки проблем философии и её истории. Философия, говорил он, «ранее замолкнувшая наука, получает возможность возвысить свой голос и надеяться на то, что мир, который был глух по отношению к ней, вновь обретет [в этом отношении] хоть какой-то слух».

Социально-исторические причины и обстоятельства пробуждения в науках вообще, в «науках о духе» (Geisteswissenschaften), в частности, нового интереса к философии Гегель, применительно к своей эпохе, осознал достаточно глубоко, зрело и релевантно по отношению к тогдашней исторической ситуации. Важно, что все это он четко артикулировал именно в преамбуле к своим историко-философским лекциям. «Нужда времени, эпохи, - рассуждал Гегель, - еще недавно способствовала тому, чтобы общим моментам “повседневной жизни” была придана наибольшая важность» - в ущерб «высшим интересам действительности». Интересы самого духа, свидетельствовал Гегель, тогда сосредоточились на приземленных целях, а тем самым были принесены в жертву этим последним. Он давал такие определения, принимая во внимание реальные исторические процессы и события.

«Поскольку мировой дух был в столь большой степени занят действительностью, он не мог обратиться вовнутрь и объединить себя в себе самом». Например, в Германии народу в самом деле нужно было спасать «свою национальность, основу всей живой жизни». Мыслитель имел в виду, конечно же, период наполеоновских войн, борьбу Германии, в частности и в особенности Пруссии, за свою независимость. Людям, даже образованным, было не до философии, тем более не до истории философии, хотя отдельные философы со своей стороны осмысливали остро актуальные проблемы, задачи освободительной борьбы немецкого народа (как это сделал Фихте в «Речах к немецкой нации»).

Гегель - в связи с судьбами философии - говорил в Преамбуле лекций и о недавней истории других стран Европы. Он считал, что из-за подобного исключительного внимания к (тревожным) событиям повседневной жизни в Европе философия, «за исключением самого её имени... исчезла, была сведена на-нет». Правда, в Германии, - добавляет он, - в чем и заключалась особенность духовной основы нации, - в философии ещё теплилась какая-то жизнь.

И Гегель в самых высоких словах провозглашает миссией Герма- нии, духовным призванием именно немцев сохранение этого «святого огня» (dieses heiligen Feuers), т.е. философии. Теперь философам Германии, призывает он, следует действовать и взаимодействовать в своей науке с немецкой серьёзностью и красноречивостью - с целью вырвать философию из изоляции и упадка, в которые её повергла сама эпоха. И «мы, старшие» (Wir, Дltere), посвятившие свою жизнь науке, - так говорит о себе и своем философском поколении сорокашестилетний Гегель, - сможем считать себя счастливыми лишь в том случае, если сумеем передать молодой поросли подчас ещё хранимые старшим поколением высокие духовные устремления. Таков общий смысл Вступления (к лекциям по истории философии), которое было произнесено Гегелем в университете Гейдельберга 28 октября 1816 г.

Призыв Гегеля объективно обращен также и к нам, философам эпохи, наступившей спустя 200 лет. И в наше время крутых социально-исторических поворотов, в который раз приведших к прагматиза- ции, к повсеместному пренебрежению духовными стимулами истории (следствием чего и явилась тоже повсеместная недооценка исторической роли философии, других наук о духе), следует и предстоит вновь осознать трансисторическое значение подобных прозрений и призывов великих мыслителей человечества, включая Гегеля.

Гегель. Введение в историю философии

1. Понятие истории философии

Гегель с самого начала озадачивает своих слушателей (потом и читателей) общим и практическим, и теоретическим затруднением вот какого рода. История как наука, размышляет Гегель, вообще-то выдвигает требование говорить «о фактах безо всякой партийности, не преследуя особых, частных интересов и целей... ». И кажется, что это должно тем более относиться к истории философии, ибо она призвана повествовать о том, что действительно, несомненно, фактически уже имело место и в преобразованном виде воспроизводилось в реальной истории человеческого духа. Но простой и элементарной эта задача кажется только на первый взгляд. Гегель рассуждает так: если в других видах наук об истории - например, той или иной страны, того или иного народа, человеческого рода в целом, или, скажем, в истории наук (математики, физики и т. д., или истории искусств) - их предмет в какое-то время, особенно, по Гегелю, в XIX в. становится достаточно богатым и более или менее определенным, то в истории философии дело во многом обстоит иначе. Гегель напоминает здесь о том, сколь спорными подчас предстают перед потомками сталкивающиеся мнения разных философов прошлого о самом предмете их ученых размышлений и разысканий. А также, например, о том, подлинно ли философскими были те или иные сохраненные историей формы и попытки рассуждения, выдаваемые их авторами за философию.

Однако подобные трудности необходимо разрешать - и они так или иначе разрешаются. Общее заключение Гегеля: «Но на деле, если понятие философии должно быть установлено не произвольным, а научным образом, то это должно быть [прежде всего - Н.М.] рассмотрение истории философии как науки». Поэтому-то и требуется, по Гегелю, предпослать конкретному изложению истории философии специальное Введение именно в эту дисциплину, в историю философии. Нам надо быть внимательными к тому, что Гегелем - в итоге чтения всех историко-философских курсов - была так или иначе создана специализированная пропедевтика этой дисциплины, более или менее приспособленная к проблематике, методам, стилистике истории философии.

Суммируем её главные идеи и акценты.

1. Один из первых пунктов, привлекших внимание и интерес Ге- геля во Введении - доказательство того, что необходимо должным образом представить «ряд благородных людей духа, т. е. галерею героев мыслящего разума» - со всеми их конкретными и общими духовными заслугами в виде их прозрения «в сущность вещей, самой природы и духа, в сущность деяний Бога, в многообразие истории» и т. д. Какие индивидуумы предстают в истории философии как её герои и как её создатели? Эти вопросы также хотя бы в общей форме рассмотрел Гегель.

Казалось бы, ответ ясен: выдающиеся творцы самой философии, мыслители разных времен и народов, и являются главными героями историко-философских сочинений, а иногда они сами - одновременно и значительные, подобно Гегелю, историки философии. Однако согласно Гегелю, этим сказано далеко не всё о знаниях, талантах, в известном смысле о личностном типе именно великих субъектов- объектов историко-философских исследований и самого историка философии, во всяком случае, наиболее успешного, быть может, и особенно удачливого.

Из разных гегелевских текстов можно извлечь и собрать воедино его суждения о характерных акцентах, которые в жизни наличествуют, что называется, в лучшем случае, но явно способствуют главному - аккумулированию высших достижений историко-философского труда именно в деятельности такого рода личностей. Что же Гегель считает главным в историко-философском труде и его результатах?

Приходится исходить, рассуждает Гегель, главным образом не из тех или иных чисто индивидуальных особенностей или исторического пути, или «индивидуального характера» личности, или «природных особенностей его страстей, энергии или слабостей характера», - вообще всего, «благодаря чему он есть [именно] этот индивидуум». Ибо тогда могут оставаться в тени главные условия - свобода мысли, которая, правда, присуща человеку как таковая, но в “совершенной форме” встречается далеко не всегда, и такое важнейшее для историка мысли качество, как способность к “делам мышления” (Taten des Denkens). Они, эти предпосылки, лишь по форме относятся к тому или иному периоду прошлой истории, а по сути являют “общечеловеческое непреходящее” (gemeinschaftliche Unvergдngliche). Для философии вообще, для её истории сказанное - это исходно затребованные одновременно индивидуальные и типоло-гически необходимые качества. Причины вполне понятны: человек, вкладывающий свои силы, разум, талант в “дела мышления ” (Taten des Denkes) в истории философии, должен исходно иметь и даже развивать в себе способность проникать своей мыслью в весьма сложные, истинно великие философские образцы прошлого и настоящего, должен сам научиться понимать и толковать их, а также отшлифовывать свою способность понимания чрезвычайно сложных текстов по большей части ушедших в прошлое исторических эпох и их разъяснения заинтересованным современникам. Специфическое, однако общее для историков философии качество таково: поскольку они за-нимаются мировой историей философии, кто-то из них должен уметь читать и осмысливать те или иные сложнейшие тексты прошлых эпох на тех или иных языках оригиналов, нередко на древних языках, а также читать и понимать и иноязычных (для их народа) философов.

2. Отсюда также вытекает ряд дополнительных следствий, специально акцентируемых Гегелем.

Историка философии в высоком смысле этого слова должно отличать «обладание самосознающей разумностью» (selbstbewuЯter Vernьnftigkeit), которая подробнее раскрывается у Гегеля так: она «не возникает непосредственно и только на почве современности», из сегодняшнего мира, а есть «существенное в нем наследие и, ближе, результат труда, а именно труда всех предшествующих поколений человеческого рода». Представляется, сказанное Гегелем ни в коей мере не следует понимать (что, увы, нередко происходит) в смысле простого исторического многознания. Правда, эрудиция относительно исторических фактов, событий, философской мудрости бывает полезна, функциональна для историка вообще, историка философии, в частности - если, конечно, она не превращается в самоцель.

Поскольку же историк философии имеет дело с “интеллектуальным миром” - этим результатом свободного духовного творчества, то наилучшим образом осваивается и действует в нем свободный человек, умеющий “работать”, а значит, “жить” в спонтанном мире духа. Что, по Гегелю, значит: он умеет обживаться и творить там, где и для “восприятия”, и тем более для новаторского познания требуется “породниться” с особой частью этого мира, отличной от природы, от её существующих вне нас объектов, но где как бы располагается весьма обширный, по своему властный и влиятельный интеллектуальный мир. Поставлен и вопрос о том, в чем в этом мире нефилософские творения сближаются и чем отличаются от философии, как соотносятся с нею. Сделать этот особый мир как бы своей духовной родиной, своей духовной почвой - сверхзадача причастных к нему индивидов. Эти исходные констатации Гегеля - простые, понятные и вполне верные, воспроизводимые на любом этапе развития философии и её истории.

Действительные “герои” историко-философского повествования - это прежде всего, отдельные, уже выделившиеся, известные, прежде всего великие или выдающиеся философы прошлого и (отчасти) любого настоящего, а также их школы, союзы, объединения, иногда преемственно сохраняющиеся на протяжении ряда веков истории. О философах, уже попавших в орбиту анализа, об их жизни, сочинениях, учениях, об их трансисторических заслугах люди должны и будут вспоминать, вновь все это переосмысливая, что будет длиться, пока вообще существуют человечество и его культура, пока не прерывается исторический диалог поколений, стран, цивилизаций.

2. Вместе с тем, в соответствии именно с историко-философским учением Гегеля, всё пусть и великое, отдельное, единичное, личное в истории философии, все преходящее в жизни и знании, словом, конкретно-историческое - все это должно быть представлено в органическом единстве с «общественно-совместным непреходящим» (das gemeinschaftlichen Unvergдngliche). Что сказанное означает - по Гегелю - для истории философии?

2а. Возникшее на почве какой-либо современности (Gegenwart) наследие философии историки философии должны (разумеется, расшифровывая то, что к любой философской “современности” реально принадлежит) уметь сплавлять с результатами работы всех «прошлых поколений человеческого рода». Впрочем, это сложнейшее и в то же время непременное для истории философии теоретико-методологическое требование легче сформулировать, чем в какой-либо момент времени действительно исполнить. Ибо практически - по заветам Ге- геля - оно подразумевает овладение целым рядом не менее трудных навыков, требуемых историко-философской работой. Например: историки философии древних периодов должны в целом представлять себе перспективы дальнейшего развития (хотя бы) главных более ранних концепций, которые они исследуют. И наоборот, изучающие современную мысль не должны этого делать в отрыве (хотя бы от более релевантного) историко-философского процесса. (Вопрос о том, сколь необходимо знание истории философии для занятий другими философскими дисциплинами и проблемами, оставим в стороне).

2б. Чрезвычайно сложна (и, к сожалению, плохо исследовалась на разных этапах истории) проблема определения таких как будто ходячих понятий, как “эпоха”, “дух времени” - причем и в философско-историческом и в историко-философском смыслах. Далее она будет рассмотрена в специальном разделе.

2. "Начало" философии и её истории. Периодизация и источники истории философии

Как разъясняют гегелеведы, представляется вполне понятным и оправданным утверждение историков философии о том, что начало философии - исторически более позднее, чем истоки религии или искусства. Философия прежде должна была “открыть”, “ухватить” свой предмет. А поскольку им оказывается “мышление”, постольку, согласно Гегелю, только начало “изображения разумного в элементе мышления” заслуживает имени философии.

При этом среди многочисленных более конкретных, в том числе исторических идей и аргументов представляется необходимым и возможным из многих гегелевских размышлений выделить и (кратко, суммарно) рассмотреть следующие определяемые им предпосылки самого начала именно историко-философских процессов.

1) Гегель говорит (V, 6, 931} о том, что обращение к философии вообще, тем более (и уже позднее) к её истории, предполагает некоторые необходимые условия-предпосылки - в том числе те, которые складываются вне философии и даже вне “духовной сферы” как таковой. Гегель констатирует: к философским рассуждениям и анализам в философии, в истории обращаются не раньше, чем для определенного социального слоя отпадает необходимость специально заботиться о непосредственных нуждах повседневной жизни. Гегель напоминает: уже Аристотель указывал на такие предпосылки, когда говорил о возможности, скажем, для сословия египетских жрецов почти целиком отдаться специальному делу математики. Гегель же подчеркивал общее значение “освобождения от потребностей” (вернее говорить о перекладывании обязанностей по обеспечению жизненных потребностей на других людей благодаря разделению труда). Мысль о второй социально-исторической предпосылке, которую Гегель считает даже более важной, он выражает так: «Впервые там, где введена гражданская свобода, может выступать философия. Гражданская свобода покоится на бесконечности воли как абсолютно отрефлектированной». Значение завоевания политических (и других видов) гражданских свобод в греческом полисе для развития философии Гегель подчеркивает особо (хотя, как справедливо отмечает В. Йешке, объединение политических свобод и формирования подлинно свободного мышления - в понимании Гегеля - всегда особая, трудная для разрешения проблема).

Мы лишены возможности в этом относительно кратком тексте презентировать и оценивать сколько-нибудь подробно гегелевские членения, периодизации историко-философского процесса, его ступеней и главных, по мнению Гегеля, форм. Например, нет возможности здесь конкретно рассматривать сегодня весьма специализированную проблематику расчленения главных исторических фаз философии. Отметим лишь главные идеи Гегеля. Это относится к такой, например, проблеме - Гегель выделил три исторических периода развития философии:

1) первый (по его периодизации) тянулся от времен Фалеса (приблизительно с 600 г. до н. э.) до неоплатонической философии - период в 1000 лет;

2) второй период - философия средневековья (он включает философию арабскую и еврейскую, но главным образом охватывает христианскую философию; это период тоже длиной в тысячелетие);

3) третий период - «философия нового времени» - в эпоху Гегеля охватывал пару столетий; по словам Гегеля, тогда эта философия «ещё была чем-то новым».

Источники истории философии

При обсуждении Гегелем относящегося к данной теме немаловажного круга вопросов на уровне конкретики особенно ясно видны отличия эпохи Гегеля от нашего времени.

Тем не менее, типологические (а не только чисто хронологические) различения, проводимые Гегелем, и сегодня имеют свой смысл. И они разбирались также в других разделах лекций по истории философии. Например, он справедливо отличает собственно историкофилософские источники от других, например, политических. Последние, по Гегелю, дают описание исторически определенных дел, скажем, речей тех или иных индивидов, прославивших себя в сферах политики. Гегель подчеркивает, что существуют коренные отличия этого жанра исторического описания от историко-философского источниковедения: первое обрисовывает исторически-бывшее, уже свершившееся, как бы канувшее в историю (интересное, важное при описании данного персонажа, действовавшего в один из периодов истории). А «в случае истории философии, - говорил Гегель в более поздних лекциях - источниками являются не исторические записи; перед нами предстают сами деяния: это сами философские произведения. Они и являются подлинными источниками; если хотят изучать историю философию, то нужно припадать именно к ним. Эти произведения - великое богатство, которого и надо держаться применительно к истории философии». Гегелевское указание, сколь бы элементарным оно ни казалось, в то же время оправдано считать золотым правилом истории философии. Правда, оно достаточно часто нарушалось в истории и нарушается сегодня, - и как раз в истории философии, не говоря уже о других её областях.

Ибо провозгласить это непреложное правило относительно просто, но выполнять по многим причинам очень сложно. Гегель знал обо всех этих трудностях, внутренних и внешних, и не обходил их стороной. Например, он говорил о малоподъемной обширности некоторых первоисточников - таких, скажем, как много-фолиантные труды схоластиков (от 16 до 26 фолиантов...). Справедливо упоминалось и о малодоступности философских работ всех ушедших в прошлое эпох.

Не сказано специально, но можно напомнить о проблеме редких языков, вообще иноязычных для тех или стран сочинений (скажем, древнейших текстах китайской или индийской философии для европейских историков философии). Гегель касается также следующих вводных проблемных линий анализа истории философии; это, во- первых, проблемное разъяснение специфики истории философии (S. 91) и, во-вторых, более точное общее определение в целом и конкретное осмысление понятия философии на протяжении всех лекций. История философии, согласно Гегелю, должна быть взята в двойственном проблемно-теоретическом развороте: 1) в её соотношении как с родственными ей областями истории религии, искусства и прочих наук, так и, например, с политической историей, но и 2) в её неповторимой специфике. В частности, в таком (конечно же, сокращенном, сжатом) предварительном очерке Гегель как раз и видит конкретную функцию Введения в историю философии.

В заключение этого раздела кратко суммирую идеи Гегеля относительно других тем, разбираемых им в итоговой части Введения к историко-философскому курсу.

1. Анализируются “обычные” (gewцhnliche) представления об истории философии, которые Гегель считает поверхностными и, так сказать, ходячими (die gelдufigen Ansichten) и про которые он думает, что они, “без сомнения, известны” его слушателям (Ibid. S. 97).

а) Это, например, суждение об истории философии как складе “мнений” (Vorrat von Meinungen). Гегель опровергает такой подход следующим образом: мнение является “субъективным представлением, произвольной мыслью” (eine Subjektive Vorstellung, ein beliebiger Gedanke), тогда как философия является - по его определению - “объективной наукой истины” (Die Philosophie ist objective Wissenschaft der Wahrhaft, S. 100). (Далее следует подробное обоснование различия между истиной и мнением.)

б) Распространенное суждение об истории философии таково: если она что-то и доказывает, то ничтожность (Nichtigkeit) философского познания в каждой отдельной точке его существования.

в) О разнообразии философских учений судят так: если “истина одна”, то должна быть и одна-единственная философия; между тем разнообразие и взаимные противостояния доктрин в истории философии вызывают сомнение в том, что в историческом процессе развития философии можно сформировать единую, целостную истину.

Гегель бесконечно далёк от какой-либо недооценки устойчивости подобных ходячих мнений. Их надо опровергать, по Гегелю, настойчиво, постепенно, аргументировано. «Деяния истории философии - не авантюра»; в историческом процессе философского развития шествует разум. «С этой верой в мировой дух мы должны подходить к истории, и в особенности к истории философии».

2. Существенное суммирующее значение имеет во Введении небольшой раздельчик «Разъяснение к понятийному определению истории философии», где разбираются такие значимые для истории философской мысли понятия:

а) понятие “развития” в его применении именно к истории мысли;

б) понятие “конкретного”, где имеется особое гегелевское философское воззрение о конкретном не как единичных вещах и состояниях, а как о целостности, вмещающей ряд форм и фаз развития, о целом, которое не есть некая прямая линия. Оно скорее подобно кругу, подразумевающему возвращение в себя, кругу, который есть «великое множество кругов». Иными словами, применительно к истории философии целое, по Гегелю, вмещает в себя «великое множество возвращающихся к самим себе кругов развития».

Важен, особенно для профессиональных исследователей истории философии, небольшой раздел Введения, в котором сосредоточено несколько главных для Гегеля следствий из суммированных выше размышлений.

Следствие первое: «целостность истории философии - в себе необходимый, последовательный процесс; он в себе разумен, определен его идеей» (Ibid. S. 128).

Следствие второе, вытекающее из первого: всякая философия (если она достойна этого высокого имени) не является просто чем-то преходящим, а сохраняется как момент в философском движении (S. 129).

Следствие третье - оно касается любого философского принципа: многое зависит от времени, вернее - от ступенчатого развития, прогрессирующей разработки принципов. Когда тот или иной - фундаментальный, основополагающий - философский принцип выдвигается, он обычно бывает абстрактным, т. е. односторонним, недостаточным, еще не выражающим подлинно философской глубины и многосторонности. Только с течением времени принцип как бы обретает философскую плоть, “лишь в идеале складываясь в то, что называют “философской системой” ^. 130).

Следствие четвертое, вытекающее из предыдущих: в истории философии мы, согласно Гегелю, в сущности, не должны иметь дела с прошлым (в смысле исчезающего, преходящего). Ибо «содержание этой истории - научные продукты разумности, а последняя - не нечто прошедшее, преходящее. То, что разрабатывается в этом поле, есть истина, а она является вечной, она не такова, что существует только для одного времени и не существует для другого. Пусть телесная оболочка людей духа, которые суть герои этой истории, их жизнь во времени (внешняя судьба философов) и является чем-то преходящим, но сделанное ими (мысль, принцип) не следует за ними»32.

V. Философия как "её эпоха, схваченная в мысли"

Эта тема - в силу её особого проблемного значения и в то же время (как будет показано) слабой разработанности - будет выделена нами из Введения лекций по истории философии и рассмотрена подробнее.

К известному, однако до сих пор оставшемуся плохо расшифрованным (в том числе в гегелеведческих работах) крылатому изречению Гегеля о философии как “её эпохе, схваченной в мысли” примыкают различные гегелевские теоретико-методологические разъяснения, рассыпанные по разным разделам и истории философии, и других блоков идейного наследия великого философа. Далее будет предпринята попытка собрать их вместе и выявить совокупный смысл этого контрапункта историко-философского Введения.

1. В лекциях по истории философии Гегель настаивает на том, что необходимо обобщенно схватывать развитие философской мысли тех или иных эпох, периодов истории как исторических целостностей особого духовного опыта.

В этом отношении особенно важно, по Гегелю, научиться и конкретно, и обобщенно осмысливать линии, типы, направления влияния исторического времени именно на возникновение и содержательное развитие философии, включая её особые или “индивидуализированные”, конкретные формообразования. Необходимо, согласно Гегелю, специально соотносить с “эпохой” особо значимые теории, идеи, лозунги, заветы тех или иных философских учений. И делать это нужно, разбираясь также в других, уже не специфически философских духовных, идейных, ценностных продуктах той или иной эпохи. Ибо философия, в понимании Гегеля - не обособленная от “духа эпохи” форма мысли.

«Определенный гештальт33 философии, - говорил Гегель именно в своих историко-философских лекциях, - одновременен с определенными гештальтами народов, в среде которых она выступает, с и их государственным устройством, формой правления, с их нравственностью|34, с общественной жизнью, с их сноровистостью (Geschicklichkeiten), привычками и удобствами жизни, с их опытами и деятельностью в сферах искусства и науки, с их религиями, военными судьбами и вообще международными отношениями, с возникновением и вступлением [на арену истории] новых государств, в которых высший принцип находит свое рождение и развитие»35.

Заслуживает особого осмысления, развития и применения в историко-философской работе уже и это прекрасное перечисление сторон “одновременной ” с философией социальной реальности, так или иначе на неё воздействующих. Вместе с тем, главную функцию историко-философской науки Гегель видит не столько в простой констатации такой “одновременности”, сколько в раскрытии взаимодействия философии с главными сторонами социального опыта (как упомяну-тыми здесь, так и оставленными им без упоминания).

Каждый философ, в любое время профессионально и увлеченно работающий в сфере философии, не может не признать, что перечисленные Гегелем центральные сферы деятельности, а также поворотные события эпохи так или иначе воздействуют не только на их судьбу, но и на содержание их деятельности - и, в самом деле, через перечисленные Гегелем “гештальты” их народов, как и через многие отдельные сферы, специально упомянутые Гегелем.

Ясно, однако, что зафиксировать такое влияние и раскрыть его - вещи разные, о чем у нас ещё будет идти речь.

2. Согласно внутренней логике именно историко-философской концепции Гегеля, определяемость философии всех времен со стороны определенной “эпохи” (причем многих, а не только упомянутых Гегелем её особенностей) имеет специфический характер. Воздействие эпохи преломляется через социально-исторические особенности и сфер “духа” (Geist) в целом, и самой философии как специфической области духовной жизнедеятельности человечества.

Принципиальное духовное, теоретическое и методологическое значение в этой связи имеет профильное у Гегеля понятие “духа народа”, которое также вводится и разъясняется в лекциях по истории философии. Понятие “дух народа” неожиданно поясняется Гегелем с помощью архитектурных образов-уподоблений - собор (Dom) и его части: своды, ряды колонн, многочисленные ответвления и проходы между ними, обнимаемые словом “организация” и в их единстве суммируемые так: «все проистекает из одного целого, одной цели». А дальше - переход как раз к философии: «Из этих многообразных сторон философия есть одна из форм - и какая же именно?» (Ibid.). И в самом деле: какие специфические особенности философии как формы духа, взятой в её историческом развитии, Гегель призывает учитывать в первую очередь, говоря о её взаимодействии со своей эпохой? Гегель - как раз во Введении к разбираемым лекциям - даёт свой ответ на вопрос о значении и специфике социальноисторической, культурной роли философии, причем в торжественных, высоких словах: «Она есть высший расцвет - она является понятием гештальта духа как такового, “духа времени”».

Любопытно, что при очерчивании специфики философии через понятие “духа народа” Гегель не только поднимается, так сказать, к высотам духовных деяний, но не чурается и бытовых, жизненных уподоблений, призванных, вместе с тем, разъяснить такие принципиальные понятия, как “традиции философии” и отношение к ним. Так, хранение традиций в философии мыслитель сравнивает с поведением... образцовой домохозяйки, домоправительницы, которая не только сохраняет, передает неприкосновенными сложившиеся в домоправлении правила и привычки. Ибо в её деятельности все это не остается чем-то неподвижным, как бы запечатленным в камне, а является подвижно-жизненным, подобным мощному потоку, который разрастается по мере того, как удаляется от своих истоков».

Правда, у отдельных народов бывают времена, когда их «образование, искусство, наука, вообще их духовные способности, как бы застывают». В пример приводится Китай, который, «как (Гегелю) кажется, две тысячи лет назад во всем этом был таким же, как сейчас». Но «дух мира (der Geist der Welt) в принципе не погружается в такое равнодушное спокойствие. Его жизнь - это деяние». Не станем вдаваться во все детали этого вдохновенного, почти поэтического изображения неустанного шествия, развертывания и восхождения и “мирового духа”, и “духа народа”. Важно, что это его шествие для Гегеля реально воплощается и результируется во всех его формообразованиях, а в философии к тому же подвергается “постижению”, что относится также и к “духу времени, эпохи”.

Надо внимательно вдуматься в следующее непростое, но ёмкое, содержательное рассуждение Гегеля, не поддаваясь стандартной, шаблонной мысли о том, что в сплаве черт эпохи надо-де выделить что-то одно как главное, определяющее (по этому пути позднее пошел марксизм в его вульгаризированной форме, предложивший схему определяемости всех сфер духа через экономические отношения, а в политике - через борьбу классов). «Отношение политической исто-рии, - мудро рассуждал Гегель в историко-философских лекциях, - устройства государства, религии к философии не таково, как если бы все они были причинами философии или, наоборот, как если бы она была их причиной. Они, напротив, все вместе образуют единый корень -- а именно дух времени».

Постольку, разъясняет далее Гегель, “дух времени” составляет «общую сущность, характер, пронизывающие все стороны и воплощающиеся как в политической сфере, так и во всех других элементах. Этот дух есть состояние, которое пронизывает собою все его различные части, сколь бы они ни выглядели многообразными и случайными; он не содержит в себе ничего гетерогенного по отношению к своей основе».