Мировоззренческие константы древнейших мифологий

Важнейшей идеей зороастрийской мифологии было представление, согласно которому творящая деятельность Ахура-Мазды осуществляется как бы в два этапа. На первом из них рождаются чисто духовные, бестелесные существа - Амеша-Спента, Бессмертные святые, куда Зороастр отнес семь главных богов. Из них Спента Манийу, «Святой дух» - главная творческая ипостась самого Ахура-Мазды. В этом образе-понятии обобщен сонм бесчисленных ахуров, снующих вокруг него. К божественной семерке примыкал Митра - бог солнца и света, справедливости, но одновременно и войны (в различных контекстах и временах).

Второй этап творения - создание космоса, «тела Ахура-Мазды. Оно состоит из четырех сфер. Первая из них - сфера звезд, ближайшая к земле. За ней расположена сфера Луны, за которой следует сфера Солнца. Огонь и вода составляют основной компонент телесног бытия, а огненная искра светит и в человеческой душе. Завершает мироздание сфера самого Ахура-Мазды.

Первозданный мир благостен и прекрасен. Но происходит космическая катастрофа. Прорвав нижнюю каменную сферу и вынырнув из воды, которая сразу стала горько-соленой, в мир врывается Ангро-Манийу (греч. Ариман) - диаметральная противоположность и смертельный враг Ахура-Мазды, предводитель бесчисленного сонма злобно-вредных дэвов.

Начинается новая эра - эра тотального дуализма, раскалывающего природный и человеческий мир. Эту космическую и человеческую эру иногда называют эрой «смешения» (Гумезишн), поскольку положительное обычно сочетается с отрицательным, добро со злом. Здесь перед нами самый знаменитый сюжет зороастрийской мифологии, заключающий в себе тотальный мировоззренческий и даже философский смысл.

С противостоянием высших положительных и отрицательных начал мы встречались выше и в египетской, и в шумеро-вавилонской мифологемах. Ра боролся с Апопом, Осирис-Гор с Сэтом, Мардук - с Тиамат. Ветхозаветная мифология противопоставляла Богу Змия-Сатану, но он был порождением самого же Яхве и в непосредственную борьбу с ним не вступал, отторгая от Бога человека, выявляя множество моральных изъянов в этом главном творении Яхве. Ариман же не творение Ормузда, они изначально независимы друг от друга, полностью онтологичны, начисто дуализируя бытие и человека. Противостояние Ахура-Мазды и Ангро-Манийу в мифологоведческой литературе нередко трактуется как вариант близнечных мифов. Вместе с тем, по нашему убеждению, эту тотальную зороастрийскую дуализацию можно трактовать как глобализацию «методологии» бинарных оппозиций, которые, по-видимому, наиболее убедительно возводить к женско-мужской оппозиции, но одновременно и их союзу. Такая ситуация может объяснить термин «смешение», который характеризует вторую эру творения Ахура-Мазды.

Этно-социальный смысл борьбы Ормузда и Аримана обычно усматривается в схватках, нередко весьма кровавых, между перешедшими к земледелию иранцами и продолжавшими кочевать скифо-сарматскими племенами, а также с индо-ариями. Стихийно-аналогизирующее антропосоциоморфическое мировоззрение экстраполирует эту дуальную «логику» на все бытие, что легко подтверждается бесчисленными контрастными фактами - света и тьмы, оазисов и пустынь, тепла и мороза, дождей и засухи и т. п. Но мировоззренчески, философски наибольшее значение имеет этическая противоположность добра, сотворённого олицетворяемого Ормуздом, и зла, сотворенного и олицетворяемого Ариманом.

И здесь мы обязаны перейти к теме человека в зороастрииской мифологии. Тем более, что антропоморфный облик ее божественных персонажей менее отягчен зооморфностью по сравнению с древнеегипетской и даже месопотамской мифологией.

Одна из наиболее значимых черт авестийской мифологии, отличающая ее как от первой, так и в особенности от второй, - значительная, насколько это возможно на данном уровне, разработанность представлений о душе, ее посмертной участи и моральной роли в человеческой жизни. Более примитивная суть души называется урван, она, нужно думать, объединяет человека с животным миром. Но в других местах Авесты уже собственно человеческая душа именуется фраваши. Она создается непосредственно Ахура-Маздой. Обладая ею сам, мудрейший из богов творит ее для каждого человека. Его креационистское начало достигает в такой акции едва ли не наибольшей кульминации.

Антропо-социоморфическое мировоззрение в иранской мифологии заключает в себе могучий моральный аспект. Определяющая добродетель человека, заключенная в его фраваши и предписывающая ему неколебимую духовную обязанность в непрерывной борьбе добра и зла, - благие мысли, благие слова и благие дела. В повседневной жизни такие установки, как бы перекликаясь с заповедями Моисея, категорически воспрещают любое посягательство на чужую собственность и тем более убийство. Но предельная сила тех же моральных максим задана в них» космической связью. Звезды с их слабым светом излучают благие мысли, лунный свет подсказывает благие слова, а яркий свет Солнца вдохновляет на благие дела. Совокупное действие всех названных морально-космических факторов образует всеобщий закон мироздания, олицетворяемый Арта Вахишта - верховной триадой в семерке бессмертных Амеша Спента. Физически же эта наивысшая закономерность осуществляется в свете и огне. Отсюда понятно, почему осквернение огня, воды, земли, составляющих тело Ахура-Мазды, - тягчайшее преступление человека.

Довольно абстрактное содержание авестийской мифологии, рассмотренное выше, дает основание говорить о ее предфилософском статусе. Антропоморфные ее образы довольно расплывчаты. Еще нельзя говорить о понятиях, хотя жизнь нередко отождествляется с бытием, а смерть - с небытием, а сами образы скорее только имена.

Религиозный же аспект той же мифологии в наибольшей мере связан с представлениями о бессмертии души, ее посмертной судьбе и даже судьбе целостного человека. Мифологические образы этой сверхсложной тематики увязываются и с судьбами всего мироздания.

Бессмертие души, как мы видели, наметилось в контексте египетской мифологии, хотя здесь она довольно прочно увязана с телом. В месопотамской же мифологии при столь высоком уровне тамошней цивилизации и большой четкости индивидуализирующего начала в человеческой жизни представления о бессмертии души фактически отсутствуют. В загробном существовании ведет жалкую жизнь, страдает весь человек. Представления о бессмертии бестелесных душ были чужды, как мы видели, и ветхозаветной мифологии, несмотря на присущее ей огромное морализирующее содержание.

Иранская мифология в этой ее стержневой сфере продвинулась далеко. Смерть человека - результат того, что душа-урван покидает его и оказывается в подземном царстве мертвых. Его глава Йима - сложный многослойный образ. Он и первочеловек, и создатель благ цивилизации, социальной организации, характерной для золотого века, когда царили изобилие и бессмертие всегда здоровых людей. Но все это процветало в первую эру, когда Ангро-Манийу пребывал где-то за пределами мира. Теперь же, когда появился этот всеобщий отравитель, Йиму правит царством мертвых. Душа-урван пребывает здесь как тень. Качество ее существования зависит теперь от жертвоприношений, молитв и других ритуальных действий ее живых родственников. Поддерживались определенные правила такой практики, пока души полностью не осваивались в своем постоянном теперь местожительстве.

Более сложные обстоятельства ожидают душу после смерти, когда она обнаруживает себя как фраваши. Здесь один из главных результатов реформ Заратуштры, который наделил людей такой душой независимо от того места, какое они занимают в социальной иерархии. Вместе с тем энергичная и полностью духовная фраваши, созданная Ахура-Маздой в начале второй эры, в значительной мере противостоит слабому урвану, полностью не освободившемуся, надо думать, от телесной отягченности. Хотя, конечно, дуализировать полностью два этих аспекта души вряд ли правильно. Так или иначе, но праведность человека, его приверженность добрым мыслям, добрым словам и добрым делам, запечатленные в его фраваши, уже через три дня после смерти подвергаются проверке. Это происходит на «мосту возмездия» (Чинват), где коллегия из трех божественных судей во главе с Митрой взвешивает мысли, слова и дела на весах. И в зависимости от того, куда склоняется чаша весов, душа обретает свою посмертную участь. Если берет верх сторона добра, то ее встречают прекрасная девушка и праведник, которые направляют ее по все расширяющемуся мосту, по которому она шествует в сторону рая, при наилучших результатах все выше и выше - аж до сияния самого Ахура-Мазды. Если же весы вскрывают противоположную ситуацию, то такую скверную душу встречает отвратительная старуха, которая толкает ее на противоположную сторону моста. Он все время сужается, и грешная душа срывается в бездну ада, прямо в объятия Ангро-Манийу.

Но ни состояние душ, ни система мироздания, в которой они находят свою «нишу», не являются окончательными во второй эре чудесного творения Ахура-Мазды. За второй следует третья. Здесь впервые в истории религиозно-мифологического мировоззрения развивается эсхатологическая идея завершающих судеб мира и человека, Ахура-Мазда не может примириться с тем, чтобы быть фактически уравненным в своем статусе с Ангро-Манийу.

Благой бог начинает грандиозный космический бой, чтобы эру Смешения сменила эра Разделения - последнего расчета с предводителем всех демонов зла. Начинается последний, окончательный суд над всеми душами, включая и живущих еще людей, как и над всем мирозданием. Он осуществляется огнем, расплавленным металлом. Праведные души и люди испытывают его как теплую ванну, а души, безнадежно испорченные, как полностью истребляющее их пламя. Праведники обретают их давно истлевшие тела, чтобы пребывать в подлинном наслаждении.

Расплавленный поток, как при извержении вулканов, меняет сам облик земной поверхности. Исчезают горы, и повсюду простираются благодатные равнины. Еще более важно, что этот раскаленный поток, низвергаясь вниз, истребляет всех дэвов вместе с душами грешников, пошедших за ними, и даже самого их предводителя Ангро-Манийу. Так наступает третья, теперь уже завершающая эра всеобщей благодати, лишенной всякого зла.

Но каждая эра продолжается по три тысячи лет. Таким образом, в иранской мифологии, по-видимому, существовали элементы циклического мировидения.

Воздействие некоторых образов и сюжетов этой мифологии на позднеиудейскую было значительным. Образы ахуров способствовали оформлению образов ангелов как все более утонченных посланников и вестников сверхприродного Бога и образов архангелов как их предвидителей и его главных помощников. философия мировоззрение мифология библия

Едва ли не еще более важным в таком воздействии стали маздеитские представления о бессмертии человеческих душ и их посмертной судьбе. Индивидуальность такой судьбы, вплетенная в контекст судеб народа и всего космоса, сформировала грандиозную идею эсхатологии. Выраженная в некоторых поздних книгах Ветхого Завета, эта идея стала одной из определяющих идей мифологии и идеологии христианства.

Литература

1 Поэзия и проза Древнего Востока. БВЛ. Т. 1. М, 1973. С. 95.

2 Поэзия и проза Древнего Востока. БВЛ. Т. 1. М., 1973. С. 101.

3 Хрестоматия по истории Древнего Востока. М., 1963. С. 107-215.

4 Поэзия и проза Древнего Востока. БВЛ. Т. 1. М., 1973. С. 583. Пер. С. Аверинцева.

5 Поэзия и проза Древнего Востока. БВЛ. Т. 1. М., 1973. С. 694.

Размещено на Allbest.ru