Генезис первых философских исследовательских программ

Размещено на http://www.allbest.ru/

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Генезис первых философских исследовательских программ

Специальность 09.00.03 - история философии

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора философских наук

Лебедев Сергей Павлович

Санкт-Петербург 2008

Обоснование темы исследования и ее актуальность. Современное познание во всех его проявлениях -- и в философии, и в частных науках -- переживает непростое время. В XIX веке особую остроту принял кризис в отношениях между философией, наукой и религией, в XX веке он приобрел вид хронического противостояния. Проходит перестройка значительной части познавательной сферы, современная философская, научная, религиозная формы деятельности ищут свое место в отношениях друг с другом. На фоне этой неопределенности едва ли не каждая из указанных форм активности раздваивается внутри себя. В философии идет переосмысление многотысячелетнего наследия. Кризис классической методологии побуждает философию к поиску методологии неклассической. Равным образом современная физика, столкнувшись с новым объектом, вступила в процесс переосмысления своей классической методологии. Аналогичная работа проводится в биологии в связи с появлением генетики, придавшей мощный импульс для переосмысления ее (биологии) мировоззренческо-методологических установок. Эта цепная реакция критического отношения к классическому образу мышления с необходимостью выдвигает на передний план методологические проблемы.

В конце XIX и в течение ХХ веков познавательная активность ученых обрела особый интерес для философии. Деятельность ученых изучалась с различных сторон, среди которых значительную ценность представляет анализ принципов и «механизмов» формирования научного знания, создания определенных исследовательских программ, управляющих поисковой активностью ученых. Эта работа имеет очень большое значение для углубления представлений о частных формах познавательной активности. Приходится констатировать, что аналогичная работа, но направленная уже на философские формы познания, с таким размахом не проводилась. А между тем, ее полезность едва ли может вызывать сомнение, поскольку философское мышление имеет универсальный характер, и сложившиеся в рамках философии структуры мышления и организации поисковой активности, воспроизводятся и в других областях познания. Поэтому образ мышления, возникший однажды в практике философского познания, способен проявиться, возможно, в измененной форме, много позднее в практике любого другого познания.

Обращение к истории философии для решения современных задач является вполне оправданным. Мысль движется к своей новой формации, подвергая анализу собственные основания. Тысячелетия прошли с тех пор, как были написаны сочинения Платона, Аристотеля и более ранних мыслителей. Сменяют друг друга разные культуры, но каждая из них, если в ней имеется интерес к мышлению, вновь и вновь обращается к внимательному и скрупулезному изучению древних авторов. Каждая из культур по-своему прочитывает и истолковывает их, но каждая находит в них что-то важное для себя. Не является исключением и наше время, которому для того, чтобы лучше понять себя, приходится вновь обращаться к своим началам.

Античная философия для современного мышления -- это не только его история, это его начало. В короткий промежуток времени от милетской школы до Аристотеля проходил интенсивный процесс формирования не только теоретического аппарата, но и методологических принципов, имеющих универсальное значение. В это время сложились два типа теоретико-методологических установок, реальное функционирование которых не прекратилось до настоящего дня. Анализ теоретико-методологического наследия с учетом особенностей современного мышления, специфики нынешних проблем и задач, стоящих перед философией и наукой, может быть весьма актуальным.

Степень разработанности проблемы. Понятие «научно-исследовательская программа» появилось в 70-х годах двадцатого столетия в неопозитивистской литературе. Кризис позитивизма стимулировал интерес к анализу философских оснований естествознания. В работах Т. Куна, И. Лакатоса, М. Вартофского, Дж. Агасси и других обнаружились попытки показать, что метафизика имеет для науки эвристическую ценность. И. Лакатос обозначал указанным понятием систему действий ученого, направленных на «приспособление» эмпирических «фактов» и критики со стороны оппонентов к неким базовым теоретическим положениям. В отечественной литературе понятие научной программы успешно применялось Н.И. Родным, В.С. Степиным, А.И. Ракитовым и др. Ресурс данного понятия оказался весьма значительным, поэтому с момента его появления его содержание заметно изменилось. Если И. Лакатос вкладывал в него только логико-теоретическое содержание, то уже в 80-х годах в отечественной литературе наметилась тенденция включать в него связь научных представлений с философскими понятиями, как это было в частности в работах П.П. Гайденко. К настоящему моменту сквозь призму понятия «научно-исследовательская программа» основательно проработана не только античная, но и новоевропейская научная мысль. При этом приходится констатировать, что сама философия все еще недостаточно вовлечена в процесс ее изучения с точки зрения сложившихся в ней философских исследовательских программ, которые формировались в ней без какого бы то ни было отношения к науке. Философия под углом зрения программного характера исследовательских действий изучает науку, но не изучает столь же активно свои собственные основания. В данной диссертации предпринимается попытка выявить основные положения именно философских исследовательских программ.

«Философская исследовательская программа» -- это не продукт деятельности одного человека, не отдельная концепция и не метод, разработанный отдельным мыслителем. Содержание такой программы включает в себя и некоторые ключевые теоретические понятия, и методологические стереотипы исследовательского «поведения» и, наконец, гносеологические предпосылки, определяющие алгоритм аналитико-синтетической работы. Формирование такой программы растянуто во времени, участники ее складывания не всегда понимали, что те или иные их решения становятся элементами некоторой исследовательской стратегии, которой суждено выйти за пределы конкретного учения. К порядку, направлению и последовательности своих действий мыслители не всегда относились сознательно, поэтому они чаще всего не делали предметом специального анализа собственные действия. Их методологические интуиции принимали вид движения теоретических представлений, а исследовательский ресурс выяснялся на протяжении нескольких поколений философов. В силу того, что последовательность и логика развития теоретических и методологических представлений являются необходимым условием формирования исследовательских программ, в диссертации большое внимание уделяется реконструкции логики историко-философского процесса, в фоновом режиме которого происходило их формирование.

Стоящая перед исследователем задача требовала от диссертанта вхождения в достаточно детальный анализ отдельно взятых философских учений рассматриваемого периода. При решении этой задачи диссертант опирался на работы Т.В. Васильевой, М.Н. Вольф, Л.Я. Жмудя, В.П. Зубова, Ф.Х. Кессиди, В.Я. Комаровой, А.В. Лебедева, А.Ф. Лосева, И.Н. Мочаловой, В.С. Нерсесянца, И.Д. Рожанского, Р.В. Светлова, А.В. Семушкина, А.Н. Чанышева, Д. Диллона, К. Гайзера, В. Йегера, Ф. Корнфорда, Х. Крамера, Х. Майера, Дж. Реале, Ю. Штенцеля, Г. Властоса, Г. Чернисса и других. Этими авторами детально исследованы отдельные философские учения, необходимые для изучения процесса формирования исследовательских программ.

Специфика избранного в диссертации подхода такова, что невозможно ограничиться рассмотрением только отдельных учений, взятых в их изолированности друг от друга. Исследователь должен следить за взаимодействием разных учений на теоретическом, методологическом и логическом уровнях, за причинами смены одних представлений другими, за логикой появления тех или иных понятий, за гносео-логическими потребностями философии, ответами на которые являются те или иные понятия. Литература, рассматривающая историко-философский процесс как в той или иной степени нечто единое, обширна. В интересующем нас направлении особую важность имеют фундаментальные труды Г.В.Ф. Гегеля, который, видимо, впервые историю философии представил именно как философию. Трудно также переоценить значимость фундаментальных идей по истории философии, изложенных в произведениях В. Виндельбанда, О. Гигона, Т. Гомперца, В. Гутри, Г. Кафки, В. Кранца, В. Ляйнфельнера, Б. Рассела, К. Рейнхарда, С. Самбурски, В. Шадевальда, Ю. Штенцеля, В. Хёсле, Е. Хоффмана, Э. Целлера, К. Ясперса и многих других. Из отечественных авторов, рассматривающих античную философию в единстве ее школ, следует прежде всего указать на огромные по важности работы С.Н. Трубецкого, А.Ф. Лосева, В.Ф. Асмуса, А.С. Богомолова, Д.В. Джохадзе, А.Л. Доброхотова, М.К. Мамардашвили, О. Новицкого, В.П. Пронина, П.Г. Редкина, И.Д. Рожанского, К.А. Сергеева и Я.А. Слинина, А.Н. Чанышева, Ю.А. Шичалина, А.И. Щербакова и др.

К числу авторов, работы которых важны для понимания общекультурных предпосылок развития ранней философии, нужно отнести работы С.С. Аверинцева, П. Адо, Ж.-П. Вернана, Г.В. Драча, А.И. Зайцева, Ф.Х. Кессиди, Т.Ф. Пыхтиной, П. Таннери и ряда других. Необходимо отметить имеющие большое методологическое значение для понимания историко-философского процесса работы В. Дильтея, Х.-Г. Гадамера, П. Наторпа, М. Хайдеггера.

Методы исследования. Избрание метода настоящего исследования определяется его целью. В диссертации используются методы диалектики, компаративистского и структурно-типологического анализа, позволяющие обобщить и конкретизировать обозначенную в названии предметную область. Поскольку предметом изучения здесь является формирование внутри историко-философского процесса определенных закономерностей познания, то используется метод единства исторического и логического. Автор диссертации стремился найти сбалансированное применение как исторической, так и логической частей метода, желая избежать и абсолютизации историцизма, и априорного логизирования. Данный метод связан с допущением, что мысли более ранних этапов существования философии не раскрываются непосредственно и тотчас же во всей полноте их содержания, и даже не выражаются адекватно заложенному в них смыслу, что их логический и иной смыслы обнаруживают себя в мыслях более позднего времени; эти последние могут быть поняты как раскрытие потенциала предшествующих мыслей и как рефлексия относительно него.

Необходимо отметить, что поиск единой для многих учений логики может иметь своим побочным следствием некоторое отвлечение от специфики тех или иных понятий конкретных мыслителей, от их терминологии, может потребовать введения обобщающей терминологии или логической типизации их позиции.

Фрагментарный характер историко-философского материала побуждает использовать также метод логической реконструкции, призванный выявить не только «текст», но и «контекст». Он направлен не только на построение логических связей между сохранившимися высказываниями, но и на воссоздание предпосылок и мотивов, произведших эти высказывания, на воссоздание того, что могло (или даже должно было) быть высказанным, но не сохранилось, того, что могло быть и не высказанным, но подразумевалось и предполагалось.

Цель исследования заключается в выяснении гносеологических предпосылок, логических «механизмов» и важнейших закономерностей складывания основных положений двух исследовательских программ -- «физической» и «метафизической». Избранная цель исследования предполагает решение следующих задач:

-- определить понятие философской исследовательской программы, а также предпосылки ее генезиса;

-- рассмотреть особенности возникновения, функционирования и смены основных философских исследовательских программ;

-- проанализировать развитие теоретических и методологических представлений в связи с изменением познавательных доминант;

-- изучить процесс появления методологических представлений и их влияния на формирование теоретического аппарата философии;

-- осуществить наблюдение за формированием логической взаимосвязи между учениями под влиянием взаимодействия теоретической аппарата и методологических представлений;

-- произвести анализ процесса складывания теоретико-методологических конструкций античных мыслителей в устойчивые исследовательские программы.

Положения, выносимые на защиту:

В доаристотелевский период развития древнегреческой философии складываются два типа исследовательских действий, которые можно обозначить как «физическая» и «метафизическая» исследовательские программы. Каждая из программ представляет собой систему взаимосвязанных базовых интуиций, парадигм и построенных на их основе допущений, действий и методов, которые неявно для субъекта управляют познавательным процессом. Интуиции и парадигмы определяются доминантой, которая через них влияет на весь строй мышления и выбор применяемых методов.

«Физическая» исследовательская программа причинно обусловлена доминированием чувственного восприятия и рассудочного мышления в структуре познавательных способностей субъекта. Ее основными элементами являются чувственная интуиция (признание подлинности существования только чувственно воспринимаемых вещей), «стихийная» парадигма, допущение, ограничивающее число начал всего сущего двумя причинами (материальной и движущей), качественно-количественный метод, признание самодостаточности элементов и случайного характера их взаимодействия, отождествление генезиса и гибели (начала и конца) вещи.

Взаимодействие важнейших элементов разных программ ставит перед философией задачи, определяет теоретико-методологические проблемы и задает направление для ее развития. Конфликт двух исследовательских программ до момента его разрешения находил свое выражение в противоречии положений «физической» исследовательской программы требованиям и нормам отвлеченного мышления. Логика развития понятийного аппарата философии определяется логикой формирования, взаимодействия и смены указанных программ.

Феномен элейской школы есть результат взаимодействия рассудочной и разумной форм мышления - элементов разных программ. Обнаруженное элейцами отвлеченное мышление вступило во взаимоотношения со стихийно сложившейся «физической» исследовательской программой и поставило перед философией задачу: встроить это мышление в чувственную картину мира (найти его начала и соответствующий ему объект) и ввести его в «физическую» методологию. Конфликт отвлеченного мышления с основанным на чувственной доминанте методологическим компонентом «физической» исследовательской программы произвел ряд проблем, неуспешное решение которых подготовило кризис «физики» и переход к софистике.

Появление софистики в результате кризиса «физики» привело к изменению объекта исследовательской активности - вместо природы объектом изучения стала человеческая деятельность. Сложилось два обособленных друг от друга направления, имеющие принципиально разные объекты исследования: «физика», постигавшая начала природы (материальную и движущую причины) и софистика, изучавшая начала человеческой деятельности (прежде всего целевую причину). Софистика представляет собой кульминационный пункт противопоставления мышления и чувственности, начал природы и начал деятельности. Мышление и чувственность в софистике предельно разошлись, между ними не усматривалось ничего единого.

Философия Платона также была детерминирована конфликтом отвлеченного мышления и «физической» исследовательской программы. Перед ним стояли прежняя задача (встроить отвлеченное мышление в картину мира) и прежние проблемы, обостренные софистами (усмотреть единство между мышлением и чувственностью, между умозрительными идеями и чувственно воспринимаемыми вещами, между началами природы и началами человеческой деятельности). Стремление Платона выявить причинное единство между чувственным и умозрительным элементами вещи подвигло его, в конечном счете, сблизить идеи с деятельностью и внести в сферу «объектов» начала деятельности -- целевую и формальную причины, создавая этим предпосылки для того, чтобы деятельность сделалась основанием природы. В учении Платона начинает складываться «деятельностная» парадигма, нарушающая основы «физической» исследовательской программы, с позиции которой мыслитель первоначально трактовал идеи и их связь с вещами. Сближением идей с деятельностью закладываются основы новой «метафизической» исследовательской программы.

Образ мышления Платона не вполне последователен, он представляет собой переходный пункт от «физической» к «метафизической» исследовательской программе. Хотя Платон преобразовал материальную причину, придав ей умозрительные черты и приспособив ее тем самым к единству с идеями, его мышление этой причины имело все еще «физический» характер. Это обнаружилось в пропифагорейской трактовке «неразумной» причины как совокупности самостоятельных математических элементов. Отношения между идеями и материей оставалось внешним, параллелизм идей и вещей не был преодолен полностью.

Философия Аристотеля также находилась на острие конфликта двух исследовательских программ в проблемном поле платонизма. Опираясь на «деятельностную» парадигму, Аристотель более последовательно, чем Платон, реформировал и привел в соответствие с ней не только умозрительную причину, но и материальную. Он лишил материю самостоятельности и установил между материальной и умозрительной причинами целесообразную связь. Аристотель разработал теоретико-методологический аппарат, позволивший непротиворечиво описать генезис вещей и единство чувственно воспринимаемого и умозрительного, природного и деятельностного. Ему удалось построить модель внутреннего единства всех начал и причин сущего (материального, движущего, формального и целевого). Позиция Аристотеля представляет собой последовательное завершение «метафизической» исследовательской программы.

«Метафизическая» программа причинно обусловлена доминированием умозрительной познавательной способности в целом и разумного мышления в частности. Ее основными элементами являются умозрительная интуиция (признание подлинности существования только умозрительных вещей), «деятельностная» парадигма, допущение, расширяющее число начал и причин всего сущего до четырех (материальной, движущей, формальной и целевой), признание несамодостаточности каждой их них в отдельности и наличия между ними внутренней целесообразной связи, отказ от метода качественно-количественных изменений и замена его методом тождества противоположностей, признание целостного характера начал и отказ от принципа тождества начала и конца вещи.

Переход от «физики» и софистики к платоно-аристотелевской методологии выражал смену доминант: от доминирования чувственности познание переходило к доминированию умозрения, от отвлеченно рассудочного мышления - к отвлеченному разумному. Платоно-аристотелевский подход, сложившийся в условиях умозрительной доминанты (отвлеченного разумного мышления), ознаменовал появление новой стратегии исследования объектов, имеющих в себе ярко выраженный информационный компонент.

Логика развития историко-философского процесса определялась необходимостью непротиворечивого включения отвлеченного мышления в картину мира. Появление важнейших теоретико-методологических достижений доаристотелевской древнегреческой философии связано с необходимостью обнаружения для отвлеченного мышления его начал и причин, его отличного от чувственности объекта исследования, и единства между ним и чувственно воспринимаемой реальностью. Решение этой задачи совпало с постепенным переходом от «физической» исследовательской программы к «метафизической».

«Механизм» и причины смены «физической» исследовательской программы «метафизической» свидетельствует о бомльших эвристических возможностях последней, о более высокой степени ее адекватности объекту исследования при описании генезиса и функционирования сложных целостных систем. Познавательная ценность понятий «физическая» и «метафизическая» исследовательские программы заключается в том, что они могут использоваться в качестве критерия для определения развитости того или иного метода либо теории, их притязаний и компетенции.

Научная новизна. В настоящее время понятия «исследовательская программа» и «научно-исследовательская программа» часто используются в истории и философии науки, но изучения самой философии с точки зрения указанных понятий еще не проводилось. Научная новизна данной диссертации заключается в следующем:

Обоснован вывод о реальности философских исследовательских программ как необходимых формах производства философского знания. Понятие «исследовательской программы» получает в диссертации новый смысл, существенно отличный от принятого в западной (в частности, у К. Поппера и И. Лакатоса) и в отечественной (в частности, у П.П. Гайденко) философии науки, благодаря включению в него не только теоретического, но и гносеологического, а также методологического содержания.

Выделены и охарактеризованы две основные философские исследовательские программы - «физическая» и «метафизическая», определены причины, закономерности их возникновения и границы применения.

В диссертации вводятся в научный оборот понятия познавательной доминанты, позволяющей описывать разную степень влияния на познавательный процесс со стороны чувственности, рассудка и разума, и понятия «стихийной» и «деятельностной» парадигм. Понятия доминанты и указанных парадигм позволяют успешно интерпретировать генезис и основные особенности «физического» и «метафизического» типов исследования и образов мировосприятия.

Систематически исследован доаристотелевский этап античной философии с точки зрения формирования в нем философских исследовательских программ.

Выявлена зависимость формирования понятийного аппарата античной философии рассматриваемого периода от складывания философских исследовательских программ и их взаимодействия между собой. Логика историко-философского процесса представлена детерминированной логикой становления указанных программ, что позволило по-новому описать закономерности развития античной философии.

Указанный подход позволил с элементами новизны интерпретировать содержание элейской школы и логику развития постэлейской философии, по-новому реконструировать эволюцию платоновского учения и аристотелевских воззрений.

Теоретическая и практическая значимость исследования. Материалы диссертации, использованные в ходе исследования подходы и результаты позволяют углубить и дополнить понимание истории античной философии и сформировавшихся в ее границах способов мышления. Материалы могут иметь значение для истории философии в качестве метода анализа историко-философских процессов; они могут быть использованы также и в гносеологии как методологическое основание для исследования «механизмов» складывания исследовательских программ. Кроме того, диссертация закладывает основания для исследований, могущих проследить воспроизводство «физической» и «метафизической» исследовательских программ на более поздних этапах развития античной философии и за ее пределами, как в философии, так и в науке.

В практическом отношении диссертация может быть полезной для студентов и аспирантов философских факультетов, обучающихся по специальностям истории философии, онтологии и теории познания. Кроме того, материалы диссертации могут быть использованы для работы с аспирантами нефилософских факультетов в рамках курсов лекций по философии и истории науки.

Апробация результатов исследования. Основные результаты исследования были изложены в докладах на ежегодных конференциях «Универсум платоновской мысли» (1997, 1998, 2001 годов - Санкт-Петербург), на Первом Всероссийском Философском Конгрессе (1997 - Санкт-Петербург).

Материалы диссертации использовались автором в течение ряда лет при чтении философских дисциплин («Введение в философию», «История античной философии», «Становление метафизики», «Генезис исследовательских программ»).

Содержание и основные выводы диссертационного исследования обсуждены и были рекомендованы к защите на кафедре онтологии и теории познания философского факультета С-ПбГУ (28 мая 2008 г.). Основное содержание работы отражено в 24 публикациях.

Структура диссертации. Диссертация состоит из Введения, четырех глав, заключения и списка литературы. Объем исследования составляет 461 страница текста. Список литературы включает 456 наименований, в т.ч. 119 на иностранных языках.

Основное содержание диссертации.

Во «Ведении» обосновывается актуальность работы, формируются цели и задачи исследования, анализируется степень разработанности проблемы, определяются предмет и объект исследования, характеризуется методологическая основа работы, формулируются результаты, выносимые на защиту.

В первой главе «Генезис «физической» исследовательской программы» рассматриваются важнейшие гносеологические предпосылки формирования исследовательских программ и основные тенденции развития натурфилософских теоретических и методологических представлений.

В первом параграфе «Гносеологические предпосылки формирования исследовательских программ. Понятие “доминанты”» обсуждаются рабочие понятия, дается интерпретация понятия «исследовательская программа» и выясняются некоторые предпосылки ее формирования. Предложенное И. Лакатосом универсальное для науки деление действий ученого на выдвижение «жесткого ядра» теории, положительные эвристики и «защитный пояс», является обязательным для любой формы теоретической деятельности, в том числе и для философии. При этом отмечается, что уровни алгоритмизации (запрограммированности) действий исследователя могут быть разными: некоторые из них находятся в поле зрения мыслителя, и он оказывается в состоянии ими управлять; иные же могут им вообще не восприниматься, но при этом они также участвуют в исследовательской активности и управляют ею исподволь. Соответственно, разными могут быть и начала, предопределяющие направление исследовательской деятельности мыслителя. В данной диссертации предметом изучения становятся начала, исподволь детерминирующие познавательный процесс, навязывающие субъекту систему определенных действий и этим ответственные за формирование двух исследовательских программ - «физической» и «метафизической». «Физической» называется та исследовательская программа, которая включает в себя совокупность необходимых познавательный действий, впервые обнаружившихся в древнегреческой натурфилософии. «Метафизической» называется исследовательская программа, алгоритм действий которой сложился в творчестве Платона и Аристотеля.

Одной из важнейших предпосылок, предопределяющих алгоритм и стратегию развития философского мышления, признается «устройство» познающего субъекта, включающего в себя чувственные формы деятельности и мышление в двух формах - рассудка и разума. Для характеристики взаимодействия между ними в диссертации вводится понятие «доминанты», указывающее на то, что между чувственностью и мышлением, равно между рассудком и разумом в одном субъекте отсутствуют отношения равенства, но какая-то из них должна господствовать, а какая-то подчиняться. Доминирование чувственности предопределяет наличие в субъекте чувственной интуиции - непосредственного усмотрения, что подлинно существуют только чувственно воспринимаемые вещи; преобладающей и определяющей мыслительной способностью такого субъекта будет, скорее всего, рассудок (включая его отвлеченные формы). Доминирование чувственности не прекращается даже в том случае, когда подлинно существующими признаются вещи, сами по себе хотя и чувственно не воспринимаемые, но построенные по принципу, по образцу чувственно воспринимаемых. Данная доминанта сохраняет свою власть до тех пор, пока чувственно воспринимаемые вещи являются образцом для деятельности мышления. Доминирование мыслительной способности наступает с обретением разумным мышлением собственной отвлеченной формы. Разные доминанты создают разные типы мышления, взаимоотношение между которыми внутри некоего вполне определенного проблемного поля втягивает их в исторический процесс обмена аргументами. Взаимодействуя друг с другом, они формируют определенные алгоритмы собственных действий, с помощью которых конструируют картину мира, и выявляют собственный объяснительный потенциал. Познавательные возможности каждого из действий алгоритма выявляются постепенно. Посредством смены менее удачных объяснительных действий более удачными складывается некая последовательность, в которой усматривается определенная логика. Формирование алгоритма действий совершается до тех пор, пока либо попытки исследователей не столкнутся с неразрешимыми противоречиями, либо не будет найдена в некотором смысле окончательная и непротиворечивая объяснительная модель. Алгоритм действий, полнота которых является пределом для познания, основывающегося на определенной доминанте, получил в данной диссертации название «философской исследовательской программы».

Второй параграф «“Старшие физики”. Возникновение “стихийной” парадигмы и качественно-количественного метода» посвящен анализу важнейших положений милетской школы, ранних пифагорейцев и Гераклита. Обсуждается проблема начала философии, как важнейшая для понимания логики ее развития. Начало философии усматривается в положении Фалеса «все есть вода», конфликтный потенциал которого заключен в непосредственном тождестве разумного мышления и чувственного восприятия. Разумный (философский) смысл состоял в фактическом отождествлении «всего» и «одного»: «все» на самом деле есть «одно». Положение о тождестве всего одному делает необходимым объяснение того, как возникает мнимое, как одно может казаться многим. В границах милетской школы был предложен способ, коим «одно» могло бы принимать вид «многого» - количественные изменения первотела (сгущение и разрежение). В параграфе обращается внимание на то, что количественные изменения оказались востребованными для объяснения мнимого, следовательно, они и сами имеют мнимый, несущественный, непринципиальный характер, и в сущности ничего не меняют в первотеле. Качественно-количественные изменения становятся своего рода «положительными эвристиками» - дополнительными (чувственными по характеру) гипотезами, призванными объяснить «жесткое ядро», т.е. разумный характер тезиса «все есть вода». Милетское представление о первотеле является своего рода «классическим» началом: здесь в непосредственном единстве находятся все участники будущего конфликта - чувственность, рассудок и разум. В этом исходном пункте они сливаются в абстрактной чувственности, абстрактный характер которой зависит от присутствия разумного мышления. Конфликт, заложенный здесь, был способен привести к дифференциации этих элементов друг от друга, и стимулировал формирование вначале «физической», а затем и «метафизической» исследовательских программ.

Ранние пифагорейцы двигались вполне в русле милетских установок и допускали качественно-количественные изменения первотела. Их отличие от милетцев состояло в том, что они в количественные изменения первотела внесли определенность, которую стали выражать числом.

Трактовка Гераклитом вышеуказанного положения («все есть одно») приобрела своеобразие благодаря его учению о противоположностях, согласно которому они равноправны, несамостоятельны по отдельности, существуют только в единстве друг с другом. Логический смысл такой трактовки означал, что ничего единого нет, что все множественно, поскольку все состоит из противоположностей. О каждой вещи (включая «одно») Гераклит высказывался противоречиво, т.е. множественно. Он помыслил исходный философский тезис иначе, чем это делали милетцы и ранние пифагорейцы: ранние мыслители противоположность «всего» стремились «растворить» в «одном», чтобы противоположение вообще имело вид кажущегося, а Гераклит «одно» сделал «многим», трактуя его как единство противоположностей, привнося в «одно» элемент множественности (мнимости). Уже в исходном пункте философии наметились две объяснительные стратегии: одна стремилась обходиться чем-то одним, количественно разнообразно определенным (поскольку противоположение «всего» «одному» кажущееся), другая именно единство многого считает подлинной реальностью. В дальнейшем каждая из указанных стратегий получит развитие. Конфликт между ними привел к обнаружению отвлечнного мышления в учении элеатов.

В третьем параграфе «Феномен умозрительного. Необходимость включения отвлеченного мышления в методологию “физиков” и “физическую” картину мира» рассматривается основное содержание элейского учения. Отмечается, что учение Гераклита о противоположностях означает в логическом отношении, что любая вещь одновременно двойственна, и что, следовательно, истинной о ней может быть только та речь, которая состоит одновременно из двух противоположных речей (утверждений), т.е. речь противоречивая. Но двойственность (в том числе и речи), т.е. множественность, отождествлялась элеатами с мнимостью. Противоречивость - это удел мнимого. Парменид направил свои усилия на уяснение того, каковы должны быть условия построения одной-единственной речи об одном и как избежать мнения, т.е. «двуречия».

В параграфе показано, что стремление Парменида отстоять учение о подлинно сущем «одном» подталкивает его к анализу самой возможности существования противоположности «одному» (первотелу, чем бы оно ни было), т.е. возможности возникновения и гибели, благодаря которым создается иллюзия, что есть «все», отличное, даже противоположное «одному».

Возникновение и гибель мыслятся посредством двух противоположных состояний - «есть» и «не есть», представляя собой их взаимодействие. Отмечается, что Парменид пытается выявить, насколько обе категории мыслимы. Для этого он впервые в истории философии делает предметом анализа именно значения слов. Анализ показал, что непротиворечиво можно высказываться о «есть» и «не есть» в строгом соответствии со значениями обозначающих их слов: о «есть» непротиворечиво говорить, что оно есть, а о «не есть» - что его нет. Обратное положение, когда говорят, что «не-сущее» есть, или что «сущее» не есть, противоречиво, немыслимо и невыразимо. Положения: «не-сущее есть» и «сущее не есть» Парменид удаляет из мышления как противоречивые и мнимые.

В параграфе рассматриваются следствия сделанного Парменидом допущения: запрет мыслить «не-сущее» как сущее означает, что мыслить возникновение, гибель, изменение, движение и т.п. невозможно. Если о чем-то утверждается, что оно есть, то ему уже нельзя приписывать возникновения, оно не может мыслиться гибнущим, состоящим из частей, оно не подчиняется нормам пространства и времени, не движется и т.д. Пармениду, обратившему свое внимание на анализ значений слов, открывается совершенно новая форма познания, особенность которой заключается в том, что содержание мысли выводится из самой мысли, тогда как данные чувственного опыта остаются без внимания. В диссертации отмечается, что никаких объектов, кроме чувственно воспринимаемых (единого «тонкого» первотела и множества его количественных метаморфоз), философское сознание того времени не знало. Поэтому элеаты были вынуждены применять обнаруженные ими формы отвлеченного мышления к чувственно воспринимаемым вещам. Именно из среды этих вещей должен быть изъят признак не-сущего, им должно быть приписано бытие и только бытие, невозможность их возникновения и гибели, их цельность, неделимость, вневременность и т.п.. При этом Парменид не делит чувственно воспринимаемые вещи на возникающее и гибнущее «множество» и неизменное «одно». Он настаивает на логически строгом понимании тезиса «все есть одно», согласно которому «все» - это именно «одно», что оно не «множественно», что оно даже не «все», а «одно». Поэтому «все» не должно иметь своих предикатов, отличных от тех, которые имеет «одно». Если все (многое) должно быть одним, то обо всем и говорить надо именно как об одном, исключая различия и множественность. Поистине, т.е. для мысли, нет различия между истиной и чувственно воспринимаемыми вещами (ибо предположение всякого различия связано с допущением не-сущего). Тот, кто желает практиковать не мнение, а истину, должен ко всему применять одни и те же строгие логические формы.

В диссертации отмечается, что элеаты впервые подвергли критике метод качественно-количественных изменений. Основной недостаток последнего заключался в том, что при объяснении возникновения одного качества из другого посредством количественных изменений происходит неправомерный переход от небытия к бытию. Отмечается, что в будущем этот недостаток метода станет стимулом для поиска возможности отказаться от его услуг.

В параграфе обращается внимание на то, что мысль, построенная по собственным законам, вступала в противоречие с чувственным опытом (об этом свидетельствовали апории Зенона), а кроме чувственно воспринимаемых вещей философское сознание того времени никаких иных вещей не знало. Подчеркивается, что противоречие мышления чувственному опыту создавало угрозу для самого мышления, поскольку возбуждало подозрения, что такое мышление имеет иллюзорный характер и не обладает предметом, к которому оно могло бы применяться без противоречий. Необходимость сохранения отвлеченного мышления ставит перед философией двуединую задачу: найти объект, к которому это мышление могло бы применяться, не вступая с ним в противоречия (чувственно воспринимаемые вещи для этого не годились); найти причину, могущую производить указанное мышление. Иначе говоря, в сложившуюся картину мира, построенную с помощью чувственных средств, необходимо либо непротиворечиво вписать непохожее на чувственность отвлеченное мышление, либо же отказаться от услуг последнего.

Следующая за элеатами вплоть до Аристотеля философия направит свои усилия на отыскание объекта для отвлеченного мышления и причины, его производящей. Задача решалась в два этапа. Своеобразие попыток «младших» физиков (первый этап) состоит в том, что они пытались найти вполне телесный объект, могущий в то же время стать носителем отвлеченно-мысленных характеристик. В лице Платона и Аристотеля (второй этап) философия сделает попытку найти для отвлеченного мышления свой собственный объект, отличный от чувственно воспринимаемого.

В параграфе «Атомистический принцип абстрактной телесности» исследуется способ перенесения характеристик, выработанных отвлеченным мышлением, на телесные объекты, который предприняли Левкипп и Демокрит. Они вывели такие объекты из сферы макрореальности в область непосредственно чувственно не воспринимаемых микровещей, освободили их от качественных характеристик. Диссертант отмечает, что все «младшие физики», имеющие задачу согласовать построенные по законам мысли начала с чувственным опытом, должны были сделать это сообразно с требованиями отвлеченного мышления, т.е. непротиворечиво описать процессы возникновения и гибели чувственно воспринимаемых вещей (прежде всего, без допущения их перехода от небытия к бытию и от бытия к небытию). В параграфе дается анализ попыток атомистов и показывается причина их неудач: нельзя непротиворечиво, без допущения «скачка» от не-сущего к сущему, вывести из предельных телесных абстракций полноту чувственно воспринимаемых свойств макро-вещей и чувственно невоспринимаемое отвлеченное мышление.

Параграф «Квалитативная редукция Эмпедокла» посвящен анализу учения этого мыслителя. В отличие от атомистов Эмпедокл началами признавал четыре чувственно воспринимаемые стихии; смешиваемые силами любви и вражды в разных числовых пропорциях эти стихии принимали вид множества чувственно воспринимаемых свойств вещей, произведенных этими стихиями и отличными от них. Диссертант показывает непоследовательность попыток Эмпедокла, недостаток которых состоял в том, что, уповая на метод качественно-количественных изменений, он, как и атомисты, допускал возникновение чего-то из своего небытия.

В параграфе «Зависимость теоретического аппарата учения Анаксагора от его методологических представлений» рассматриваются основные положения учения Анаксагора. Показывается, что его понятие «семена вещей» (гомеомерии) построено с целью ухода от противоречий, имевших место у Эмпедокла. Отмечается, что последний допустил непоследовательность при выведении «многого» из элементов в силу того, что находимое в опыте неограниченное множество чувственно воспринимаемых свойств он пытался вывести из ограниченного множества стихий. Анаксагор умножил количество начал и сделал их равным количеству чувственно воспринимаемых свойств. Он, по сути, множество чувственно воспринимаемых свойств приравнял к началам, благодаря чему смог избежать основной опасности метода качественно-количественных изменений - возникновения чего-то из своего небытия. Анаксагор свел к минимуму использование данного метода, поскольку ему уже не требовалось выводить одни качества из других: любые качества уже признавались существующими и меняющими всего лишь свою величину.

В качестве действующей причины, управляющей неподвижными гомеомериями, Анаксагор предложил считать Нус. В диссертации делается предположение, что «в задачу» Нуса входило не только силовым образом влиять на местоположение гомеомерий, но и быть источником обнаруженного элеатами отвлеченного мышления. Делается предположение, что введением понятия ума оказывается частично решенной одна из поставленных элеатами задач: найден источник отвлеченного мышления.

В параграфе «Основные положения “физической” исследовательской программы» дается суммарный анализ мышления «старших» и «младших физиков». Отмечается, что оно имело преимущественно чувственный характер. Доминирование чувственности обусловило их образ непосредственного восприятия реальности (чувственную интуицию): они (кроме элеатов и Анаксагора) были в состоянии усматривать существование лишь чувственно воспринимаемых вещей и соответствующих им видов начал и причин - материальных и движущих. В убежденности, что вся полнота реальности может быть объяснена с помощью этих двух видов причин, состояла их принципиальная установка. Доминирование чувственности обусловило также и доминирование рассудка в ряду мыслительных способностей. Использование рассудка в поиске первых начал и проецирование форм его аналитической работы на представление о началах становится основанием формирования «стихийной» парадигмы. Последняя представляет собой ядро «физической» исследовательской программы, к тому же осознаваемое при этом самими натурфилософами. «Стихийная» парадигма навязывала мыслителям представления о том, какими должны быть начала и путь, которым должно совершаться их обнаружение. Поиск начал следует вести посредством разложения находимых в опыте сложных вещей. Из чего составлена вещь, на то она и разлагается; продукты разложения вещей отождествлялись с их началом. Более всего на роль начал претендует то, что является пределом разложения, который и признавался в качестве подлинной реальности. Руководствуясь этой парадигмой, «физики» искали совершенно самостоятельный и предельно простой объект («стихию», «букву»), простота которого при этом достаточна для того, чтобы быть началом чувственно воспринимаемых вещей.

В параграфе отмечается, что основанные на «стихийной» парадигме представления о началах и о пути их отыскания инициируют допущение, что если начала обнаруживаются в результате разложения вещи, то гибель и генезис вещи есть в сущности одно и то же, и что они имеют одинаковый статус, различаясь лишь направлением: рождение «собирает» вещи из начал, гибель их «разбирает». Представления о началах существенно предопределяют основной способ конструирования генезиса вещей, которым в рамках «физической» исследовательской программы стал метод качественно-количественных изменений. Полученная путем количественных изменений и отличная от начал реальность понималась «физическим» мышлением как всего лишь видимость, не существующая по истине. Все положения «физической» исследовательской программы находятся в системе, основой которой является чувственная доминанта, рассудочный характер мышления и «стихийная» парадигма.

В параграфе «Кризис физики и возникновение софистической философии» подвергаются анализу результаты усилий «младших физиков» включить отвлеченное мышление в качественно-количественную методологию и в чувственную картину мира. Наличие кризиса того или иного учения предлагается усматривать в том, что оно вступает в противоречие с самим собой и своими выводами отрицает собственные исходные принципы. Результатом такой самопротиворечивости учения является его раздвоение и порождение из себя самого своего собственного отрицания. Отмечается, что именно в таком положении находилась натурфилософия в лице «младших физиков». Применение отвлеченного мышления к описанию генезиса вещей привело к «умножению» первоначального «одного» «старших физиков». Постэлейские натурфилософы фактически уже не пользовались представлением о едином, непрерывном «одном» и заменили его «многим». Финальные настроения «физиков» составляли прямую противоположность их исходному положению «все есть одно». Наиболее последовательно установка «младших физиков» была проведена Анаксагором в тезисе «все есть все», в котором совсем не осталось места «одному». Кроме того, неизбежными следствиями наиболее последовательной реализации требований отвлеченного мышления стали либо резкое обособление друг от друга начал и мнимых вещей, инициирующее скептические настроения и угнетающее интерес к познанию природы (у атомистов), либо же, напротив, отождествление начал с непосредственно чувственно воспринимаемым (у Анаксагора). То, что у «старших физиков» имело статус мнимой стороны реальности, в учении Анаксагора было фактически отождествлено с началами. Присвоение непосредственным чувственным данным статуса начал нивелирует различия между истиной и мнением, между философским сознанием и сознанием обыденным, принижает роль первого и повышает значение последнего. И скептические настроения демокритовской атомистики, и придание статуса начал обычному чувственному восприятию у Анаксагора, негативно сказывались на воспроизводстве интереса к натурфилософскому типу исследования.

В параграфе отмечается, что характер отвлеченного мышления уже в момент его обнаружения способствовал тому, чтобы пробудить сомнения в его истинности: мышление, противоречащее реальности (чувственно воспринимаемому), неизбежно возбуждало недоверие к себе. Попытки философии примирить отвлеченное мышление и чувственность лишь укрепили недоверие к мышлению и к самой философии, опирающейся на такое мышление. Введение Анаксагором в чувственную картину мира ума-устроителя, не способного управлять гомеомериями, лишь усугубило положение мышления и философии, поскольку свидетельствовало об избыточности, о ненужности для чувственной картины мира как ума, так и его мышления.

Множество точек зрения на одно и то же лишь подтверждало недостоверность мышления, ненадежность натурфилософского подхода и низкую вероятность получения достоверных представлений о природе.

Совокупность этих факторов означала наступление кризиса натурфилософского миропонимания. Из понятий, которые «физика» разрабатывала для себя в качестве основополагающих, появилось множество учений, отрицающих саму «физику». Эти учения находились в оппозиции к исходным натурфилософским ценностям и представлениям и вели к переоценке философами своего места и роли в познавательном процессе и в мироздании, к изменению понимания самого мироздания.

Во второй главе «Человеческая деятельность в качестве объекта исследования. Начало формирование “деятельностной” парадигмы» рассматриваются исходные принципы, основной объект исследования и положение софистики в античной философии. Параграф «Софистика как продолжение и отрицание “физики”» посвящен анализу связи софистики и «физики». Отмечается, что «физика» не только обозначила собственные проблемы и противоречия, но и практически подготовила набор понятий, которые стали впоследствии понятиями софистики, её исходным пунктом, её началами. Общим для софистов было отсутствие исследовательского интереса к природе, предметом их внимания стала человеческая деятельность, в том числе и мышление. Если «физики» искали последних начал всего сущего, то для софистов интерес представляли последние начала деятельности, которая с необходимостью выдвигалась в качестве главного объекта исследования.

Несоответствие отвлеченного мышления чувственному опыту побуждало многих софистов усматривать в мышлении (речи) искусственный (мнимый) характер. Элейский конфликт чувственности и отвлеченного мышления софистами был понят как конфликт природы и искусства. Построенные с помощью мышления (речи), правовые законы, нормы религиозной, нравственной, и т.д. жизни также признавались искусственными и противоречащими природе. Если искусственное связывалось с мышлением, то сфера «подлинной», природной реальности сводилась многими софистами к непосредственным чувственным переживаниям.

Анализируя начала деятельности, софисты усмотрели в ней некую структуру - побудительный импульс активности, цель и способ ее достижения. Многие из них считали, что подлинными побудительными импульсами являются разного рода ощущения. Соответствующая природе цель - благо, которое они по-преимуществу сближали с удовольствием. Условием же, или способом достижения такого блага они считали власть, а критерием проверки правильного характера деятельности - успех. Софисты, видимо, впервые выявили целесообразный характер деятельности.

Во втором параграфе второй главы «Сократ. Попытка преодоления софистики средствами софистики» анализируется позиция Сократа. В отличие от большинства софистов, Сократ, симпатизировавший элейской трактовке мышления, был убежден, что оно способно достичь истины, если и не в познании природы, то, по крайней мере, в деятельности. Продолжая работу «младших физиков», и пытаясь найти предмет для отвлеченного мышления, он надеялся усмотреть его в единстве такого мышления с чувственной деятельностью человека. По мнению Сократа, истинного характера человеческие поступки достигают в единстве с отвлеченным мышлением. Используемый Сократом для освобождения представлений от чувственного содержания метод должен был, по его замыслу, обнаружить предельно отвлеченную мысль - чистое значение слова, например, блага, красоты, справедливости…. Сократ сделал применительно к благу, прекрасному и т.п. то же самое, что Парменид осуществил относительно «сущего» и «не-сущего». В диссертации отмечается, что наиболее последовательно проведенное отвлечение должно завершиться тавтологией: «благо есть благо», «красота есть красота» и т.д. Теоретическая установка Сократа требовала последовательного отвлечения, но результат, полученный вследствие такого абстрагирующего действия, оказывался совершенно бессмысленным для осуществления в практических поступках. Эта противоречивая ситуация обусловила специфику сократовской позиции, когда он, точно зная, каким должно быть знание (не мнением), не знает, что должно представлять собой такое предельно абстрактное знание, чтобы оно при своей абстрактности имело смысл для практических поступков. Такова, видимо, природа его иронии.