Проблемы русской философии диалога (историко-философский анализ)

Индивидуальная личность (условно так называемая, поскольку, по мнению Карсавина, собственно личностью индивидуум быть не может) предстает в качестве «самоединства, саморазъединения и самовоссоединения». В данном случае интересен второй член этой триады - саморазъединение, которое имеет прямое отношение к танатологической проблематике. Саморазъединение - это превращение личности в составляющие ее элементы, участнение ее первозданной полноты вплоть до физического распада. Основой этого является несовершенная природа индивидуума, его отпадение от Божественной полноты. Отпадение свободное, а потому злое и греховное. Но саморазъединение - это и путь к самовоссоединению. Не будь физического распада, то есть смерти, не было бы воскрешения, многократно повторяет Карсавин. А без возрождающего личность самовоссоединения не может быть проявлено в мире и первоединство.

Одним из первоначальных моментов рассмотрения собственно «симфонической личности» как высшей реализации личности у Карсавина является обращение к «социальной личности». Благодаря этому раскрыт важный вопрос взаимоположения различных индивидуумов, их взаимоотношений и взаимосвязей. С одной стороны, Карсавин выделяет в качестве важнейшей положительной характеристики «социальной личности» жертвенную любовь по отношению к другим подобным же личностям. Со второй стороны, им порицается гордыня и ненависть в «социальной личности». Если любовь устремляет человека к чаемому в веках Всеединству, полноте Божественной воли, то гордыня и ненависть тянут человека вниз, к распаду и тлению, но опять-таки неполному и несовершенному, а потому превращающемуся в бесконечную «дурную смерть».

Важнейшим моментом с позиции диалогического взаимодействия и социальной терпимости в данном случае является «смена вех» в отношении смерти, оценки ее метафизического значения. Радикальным следствием нетерпимости может быть, как известно, убийство, сознательное воление смерти другого индивидуума. Терпимое же отношение ко всякой инаковости, напротив, предполагает активное со-понимание, со-чувствие, со-обсуждение, то есть нацелено на диалог как первый шаг к мирному разрешение конфликта.

Карсавин предлагает изменить оценочный вектор в отношении к смерти. Для него, конечно, важным является моральная сторона поступков «социальной личности», и Карсавин особо подчеркивает данное обстоятельство. Но в концептуальном плане не менее важно и другое: индивидуум как «тварная» личность и «социальная личность» как совокупность индивидуумов должны в полной мере осознавать духовное значение смерти в ее грядущей полноте. За полнотой смерти - воскрешение, завершение Божественного замысла, обретение человечеством полноты бытия в Боге.

Меняя в отношении «злейшего зла» оценочный вектор, «социальная личность», в представлении Карсавина, обнаруживает в себе новые силы и возможности, в том числе, относящиеся к устроению людского общежития на принципах диалогических взаимоотношений. Радикальная терпимость Карсавина, выраженная в его танатологии, заставляет по-иному взглянуть на взаимоотношения «я» и «другого».

Для следования по пути Божественного Логоса, уподобления его жертвенной смерти-любви, человек должен активно себя преображать, совершенствовать свой дух и стремиться к полной смерти тела, от духа не отделенного, а вечно ему соположенного. Только в этом случае человеку удастся справиться со своей чреватой греховным поведением свободой. Карсавин проповедует человеческую активность в следовании по пути полного самопожертвования и полного самоумерщвления.

Диалогический мир Л.П. Карсавина, таким образом, предстает в виде диалога индивидуума со Смертью, когда последняя принимает образ «другого», с которым необходимо выстраивать долговременные и плодотворные взаимоотношения. Танатологический диалогизм Карсавина является наиболее оригинальной чертой его диалогических размышлений, органически включенных в качестве существенной составной части в его концепцию «симфонической личности», над которой мыслитель напряженно работал в течение многих лет.

Глава четвертая «Теоретические взгляды Н.С. Трубецкого и его концепция «евразийского диалога» нацелена на изложение и анализ диалогических идей Н.С. Трубецкого, связанных, в первую очередь, с историософским направлением в его работах.

В первом параграфе «Общественная и научная деятельность» представлены разносторонние научные изыскания мыслителя, повлиявшие на его диалогическую концепцию.

Трубецкой с гимназических лет начинает заниматься этнографией, фольклористикой, языкознанием, историей и философией. В 1908 году он поступил на историко-филологический факультет Московского университета и посещал занятия философско-психологического отделения и отделения западноевропейских литератур. В 1912 году он завершил обучение по профилю сравнительного языковедения и был оставлен на университетской кафедре. Трубецкой был деятельным членом Московского лингвистического кружка, где наряду с вопросами языкознания занимался мифологией, этнографией, историей. философия диалог трубецкой

В 1920 году Трубецкой эмигрировал в Болгарию, где стал профессором Софийского университета. В том же году увидела свет его наиболее известная книга «Европа и человечество», с которой многие исследователи ведут отсчет подготовительного этапа формирования евразийской доктрины и движения. В последующий период, не прерывая научной работы, связанной с лингвистическими проблемами, прежде всего, в рамках Пражского кружка и на возглавляемой им с 1922 года кафедре славистики Венского университета, Трубецкой стал одним из основателей евразийства, наряду с П.Н. Савицким, П.П. Сувчинским, Г.В. Флоровским. В конце 1920-х годов он отошел от активной деятельности в движении, однако продолжал участвовать в евразийских изданиях.

В разработку евразийских идей Трубецкой внес существенный вклад собственными концепциями двух слоев русской культуры, истинного национализма и русского самопознания. Начиная с «Европы и человечества», он полагал, что русские в духовном плане были более тесно связаны с Востоком, нежели с Западом. Все эти, казалось бы, разрозненные положения могут быть объединены не только узкой политической программой евразийства, но и общими представлениями ученого о потенциале межкультурного диалога. Разоблачая романо-германский культурный шовинизм, Трубецкой выдвигал идею равноценности культур. Европейский эгоцентризм и теорию эволюции мыслитель предлагал заменить безоценочным подходом к разным культурам, позволяющим изучать особенности каждой из них вне сравнения с европейскими эталонами. Трубецкой призывал все народы к самопознанию, к раскрытию собственной самобытности. Основную роль в этом процессе должна сыграть интеллигенция. Обосновывая возможность народного самопознания, Трубецкой в диалоге с Карсавиным развивал концепцию народа как «симфонической личности».

Евразийские размышления Трубецкого весьма тесно были связаны с его лингвистическими и филологическими работами. В частности, это касается представления о языке как о феномене культурных взаимосвязей и исследования языков в их диалогическом взаимодействии. В своей книге «Европа и человечество» мыслитель обозначил не только пространственную, но и временную характеристику социального процесса, в рамках которого генетически разнородные языки в ходе своего взаимодействия проявляют тенденцию к развитию во вполне определенном направлении.

Во втором параграфе «Концепция «евразийского диалога» раскрыты основные подходы Трубецкого к теме диалогического взаимодействия и взаимовлияния разных народов, проживающих на территории России-Евразии.

Углубленные размышления о будущем России, нашедшие свой выход во множестве статей, позволили Трубецкому разработать собственную концепцию межкультурного диалога в границах многоосновного евразийского ареала. В работе «Европа и человечество» была обоснована идея равноценности всех культур мира и аргументированно заявлено о насильственном европейском влиянии на другие страны. Трубецкой рассматривает также принципы истинного национализма, противопоставляя его сепаратизму, шовинизму, консерватизму. Судя по содержанию не только рассматриваемой работы, но и других сочинений, идейная эволюция мыслителя во многом определялась его этнографическими и лингвистическими интересами.

Истинный национализм, которого в послепетровской России, по мнению Трубецкого, еще не было, всецело основывается на народном самопознании, в процессе которого только и может быть построена подлинно самобытная культура всякого народа. Размышляя над тем, какими чертами должен обладать носитель истинного национализма, Трубецкой формулирует правила межкультурного диалога для конкретного историко-географического ареала - России-Евразии.

Трубецкой уравнивает в культурных правах все народы, населяющие Россию-Евразию. Благодаря добровольному соблюдению правил межкультурного диалога, поскольку получены они в ходе глубокой самостоятельной работы, народы-соседи, находящиеся в процессе длительной межкультурной коммуникации, смогут образовывать культуры, схожие в основных своих чертах, но имеющие и свою специфику. Что же до европейского влияния, то и оно признается благотворным, но в определенных границах, которые для каждого народа различны и могут быть выявлены лишь в процессе самопознания.

Важным элементом концепции межкультурного диалога Трубецкого являлась православная традиция, передаваемая посредством церковнославянского языка, значительное влияние которого всегда испытывал литературный русский язык, а через него и другие языки России-Евразии. На основе языкового влияния осуществлялось культурное обогащение неславянских народов. С православной традицией Трубецкой связывал и распространение в народе «бытового исповедничества» как одного из оснований межкультурного диалога в евразийском ареале. Тем самым, пусть и умозрительно, обосновывалось и подталкивалось ненасильственное (в отличие от петровского) реформирование пореволюционного православия, потерявшего прежний государственный статус.

Базируясь на идеях Трубецкого, евразийцы на первом этапе своего существования заметно продвинулись в понимании задач глобальной политики по сравнению с предшественниками - славянофилами и западниками, Н.Я. Данилевским и К.Н. Леонтьевым. Усилив акцент на азиатской составляющей многоосновной культуры России, евразийцы отказались от панславистских притязаний России. Они сосредоточили свой интерес на развитии культуры и государственности в евразийском ареале, очерченном границами СССР. Евразийцами впервые отчетливо формулируется перспектива межкультурного диалога с целью взаимного обогащения славянских, финно-угорских и тюркских народов, некогда составивших основу русской нации.

Третий параграф «Проблема межкультурного диалога через призму тоталитаризма» призван выявить специфику диалогической концепции Трубецкого на примере отношения мыслителя к тоталитаризму как одной из реальных основ исторического процесса в ХХ веке.

К 1927 году в рассуждениях Трубецкого все более проступают черты политической доктрины, опирающейся на прежние исторические, этнографические и лингвистические выкладки. В статье «О государственном строе и форме правления» (1927) сравниваются две революции - в России и в Италии - на основании тех черт, которые их приближают к идеократическому идеалу. Перемены в этих странах, как полагает Трубецкой, происходят стихийно, а силы, подготавливающие приход истинной «идеи-правительницы», действуют бессознательно, поэтому не важен способ захвата власти и лозунги, под которыми он происходит. Гораздо большее значение имеет внутренняя сущность перемен, происходящих в преддверии прихода подлинной идеократии. А сущность двух революций представляется автору статьи весьма схожей.

Именно евразийцам, по мнению Трубецкого, дано использовать происходящие в СССР революционные процессы в своих целях, поскольку они могут их верно объяснить с позиции исторического развития страны. Стоящая перед ними задача, которая требует напряженной работы, заключается в замене лжеидеократии коммунизма истинной идеократией евразийства. В разных статьях и документах, когда Трубецкой и его соратники обращаются к теме управления идеократическим государством, речь заходит о некоей идеологически и политически сплоченной структуре, закрытой для остального общества. Именно она является инструментом идеологического переворота, перехода от коммунистического пути к евразийскому. И в этом проявляются тоталитарные тенденции в доктрине евразийцев. Так, для Трубецкого идеологическая сплоченность лидеров государства оценивается гораздо выше, чем такой демократический фактор, как их подконтрольность обществу. Однако склонность к тоталитаризму отнюдь не являлась ведущей в размышлениях Трубецкого. В данном случае определенную параллель можно провести между евразийцами, до определенной степени поддерживающими Советскую власть, и сторонниками так называемой «консервативной революции» в Германии. Это идеологическое течение способствовало приходу к власти национал-социалистов, но далеко не во всем их поддержало.

Несмотря на очарование организационными успехами большевиков на ниве «идеологизации» страны, Трубецкой постепенно рассмотрел негативные тенденции тоталитаризма. На наш взгляд, одной из причин расколов в евразийском движении было как раз отношение к тактике формирования идеократии, когда одни все более стремились к сотрудничеству с большевиками, а другие, как и Трубецкой, все более отталкивались от первых тоталитарных ростков. В первую очередь такая прозорливость может быть отнесена к негативным проявлениям идеологии национал-социализма, горькие плоды которой самому Трубецкому довелось вкусить. Кроме того, мыслитель всегда протестовал против западноевропейской модели культуры, которая имела тоталитарную тенденцию.

В целом можно сказать, что в работах Трубецкого намечена особая линия развития межкультурного диалога. Речь идет о путях становления новой «евразийской общности» на основе взаимообогащения культур, где на первом плане - толерантная коммуникация в рамках исторически оформившегося территориального ареала. Данный аспект евразийской концепции весьма актуален для сегодняшнего времени. Однако, провозглашая автаркическую государственность России-Европы с главенствующей «идеей-правительницей» и проводящей ее в жизнь единственной партией, Трубецкой ратовал за искусственное ограничение межкультурного диалога России-Евразии с внешним миром. И в данном случае один из зачинателей евразийства был сыном своего времени - преддверия и зарождения мощных тоталитарных режимов.

Концепция Н.С. Трубецкого является первой в истории отечественной мысли попыткой определить направления межкультурного диалога в условиях формирующегося толерантного мышления и поведения в автаркическом социуме. Попыткой не во всем успешной, вызывающей множество вопросов, впрочем, как и все теоретическое наследие евразийцев, справедливо названное Г.В. Флоровским «правдой проблем, а не решений» Флоровский Г. В. Евразийский соблазн // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн : антология. - М., 1993. - С. 237..

Пятая глава «Творчество М.М. Бахтина и его диалогическая концепция» имеет своей задачей историко-философский анализ теоретического наследия наиболее известного русского диалогиста.

В первом параграфе «Вехи духовного развития» представлены важнейшие направления интеллектуального развития русского филолога и философа. На рубеже 1910-х - 1920-х годов М.М. Бахтин сформировался как оригинальный мыслитель, ориентированный на преодоление западного мышления на основе традиций русской мысли. Для обозначения своего философского проекта Бахтин использует аристотелевское понятие «первая философия», понимая под ним разработку новой онтологии. Планы русского мыслителя стали реальностью лишь отчасти, поскольку ранние труды остались незавершенными и неопубликованными, а в поздних философское направление уступает место эстетике и литературоведению. Тем не менее, Бахтину удалось органично объединить в своем творчестве самобытные начала русских религиозно-философских учений с переосмысленным наследием ведущих европейских мыслителей.

В 1920-е годы внимание мыслителя будет приковано к теории литературы и языкознанию. Во второй половине десятилетия публикуется ряд книг и статей под именами друзей Бахтина. Вопрос о полном или частичном авторстве Бахтина в написании этих работ остается не до конца выясненным, но его участие в их подготовке никем не оспаривается. В этих работах освоение новых областей исследования - лингвистики и литературоведения - идет на фоне обсуждения путей развития марксистской науки. В самом конце десятилетия появляется фундаментальный труд «Проблемы творчества Достоевского» (1929). Новаторская бахтинская концепция полифонического романа была разработана на широком европейском историко-литературном фоне конца XIX - начала XX века. Здесь впервые в бахтинском творчестве диалог представлен как универсальная характеристика бытия.

В течение 1930-х годов Бахтиным была подготовлена новая обширная работа «Франсуа Рабле в истории реализма». В ней, пользуясь официально признанными в советской идеологии категориями реализма и народности, Бахтин развернул картину низовой смеховой культуры средних веков и Ренессанса как мощной народной оппозиции власти и официальной системе ценностей. Здесь представлена философия смеха как миросозерцательного явления и дана теория карнавала не только как локального исторического факта, но и как универсального феномена мировой культуры.

В текстах 1950-х годов Бахтин развивал темы металингвистики. Он создал теорию речевых жанров в работе «Проблема речевых жанров» (1953) и теорию текста в работе «Проблема текста» (1959), нацеленные на дискуссию с отечественным структурализмом. Одновременно накапливаются материалы для переработки книги о Достоевском. Следом за «Проблемами поэтики Достоевского» (1963) выходит «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» (1965). В последующие годы появляются переводы этих книг на иностранные языки, и начинается плодотворный период нового прочтения и осмысления бахтинского наследия.

Второй параграф «Диалогическая концепция: между филологией и философией» посвящен анализу особенностей диалогической теории Бахтина, созданной в поле междисциплинарных исследований.

Как филолог Бахтин создал всемирно известные теоретические труды по проблемам романа, становления и развития художественных форм, философского значения категорий поэтики. Он исследовал полифоническую форму романа и народную «смеховую» культуру средневековья. Однако сам Бахтин считал себя более философом, чем филологом. К литературе он обратился по необходимости, связанной с цензурными условиями.

Основой для понимания бахтинского диалогизма являются две крупные работы мыслителя - о Достоевском (в двух изданиях) и о Рабле. Ключ к диалогическому мировоззрению Бахтина дает его отношение к смеховому началу современной культуры, зарождение которого он отмечает в эпоху средневековья, а расцвет относит к XIX веку, с чем связан апогейный момент развития истории романа, отмеченный Бахтиным в творчестве Достоевского.

Главным для Бахтина в исследовании произведений Рабле и Достоевского являются отнюдь не творческие особенности этих великих представителей европейской культуры, а те схематические, организационные, структурные начала, которые они привнесли в культуру раннего и позднего капитализма. Два этих великих художника сделались предметом исследования ученого вследствие их генетической близости как один другому, так и формированию новой культурной модели, которую вслед за Бахтиным можно назвать полифонической или поликультурной.

Рабле был избран в качестве объекта изучения для подтверждения ранее вызревших идей о диалогичности и амбивалентности всякой культуры, которые можно было развернуто представить именно на материале противопоставления двух культур - официально-серьезной и народно-смеховой. Противостояние двух культур в интерпретации Бахтина помогает выявлению наиболее значимых направлений коммуникативного взаимодействия внутри социума и за его пределами. В бахтинской интерпретации присутствуют несколько типов коммуникативных отношений, во многом связанных с языковой проблематикой. Это диалог внутриличностный, диалог межличностный, диалог социальный, диалог человека с Богом.

Бахтин постулирует природу карнавального смеха, представленную у Рабле через художественные образы, как некую незавершенность, открытость для преобразований. Между тем, всякая открытость предполагает диалоговое начало как активную обращенность к другому существованию, стремление к встрече и даже возможному слиянию с инаковостью. Открытость нацелена на поиски неких новых составляющих человека и мира (кажущимися монофоническо-одномерными, но реально являющимися полифоническо-объемными), стремящихся обрести не только новые смыслы, но и противоречия. А последние, в свою очередь, должны продуцировать обращенность (в пределе - бесконечную) к новым и новым сущностным сторонам мироустройства.

Деятельная религиозность средневекового человека сегодня ни у кого не вызывает сомнения, также как и его вовлеченность в общественные массовые действа, к коим относятся многоликие народные празднества. Карнавал является одним из ярких представителей таких увеселительный мероприятий, в ходе которых его участники становились единым «социальным телом», влекомые друг к другу посредством вполне ясных эмоций, языка конкретных жестов и традиционных образов, являвших собой ядро обрядового действа. Межличностные контакты не выделялись столь очевидно, как сегодня, из общей социальной механики. А внутриличностный диалог переживался в его единстве с религиозными переживаниями, весомая часть которых порождалась молитвенной обращенностью к Творцу мира.

Прямого упоминания Бога в положительном контексте и рассмотрения взаимодействия с ним человека в работе о Рабле, написанной в эпоху сталинизма, Бахтин, по понятным причинам, позволить себе не мог. Однако исследование полно негативных отсылок к взаимоотношениям человека и Бога на разных этапах исторического развития. Прежде всего, речь идет о смеховом развенчании разных божеств. И здесь может заинтересовать не столько содержание, сколько сам ретроспективно поданный факт обращенности к богам. Постоянная обращенность к Богу, в том числе и в рамках народной смеховой культуры, свидетельствовала о напряженных поисках средневековым человеком смысла существования, истинных ориентиров на пути к этому смыслу, которые, в конечном итоге, привели к внутриличностному диалогу, самоанализу. И если в официальной церкви данный процесс был ограничен религиозными установлениями и через них слишком рационализирован или по Бахтину - серьезен, то на карнавальной площади процесс вхождения в контакт с Божественной сущностью заметно упрощался, имея более эмоциональную природу с опорой на смех.

Логичным финалом коммуникативного акта Бога и человека, основой которого является, в числе прочего и народная смеховая культура, становится взаимопроникновение двух сущностей - Божественной и земной. Это свидетельствует о пантеистических чертах в представлении Бахтина о мироустройстве, что явно не укладывается в догматические рамки Православия. Но, с другой стороны, такое представление указывает на поиск новых диалогических связей между Богом и человеком, характерных для радикально меняющейся культурной ситуации. И это в определенной степени роднит автора книги о Рабле с таким направлением в русской философии Серебряного века как «софиология».

Исходя из общей теории народного карнавального смеха Бахтина, можно говорить о различных началах диалогичности, которыми обладает смеховая культура в целом. На основе этих начал несложно выстроить многовариантные коммуникационные модели, что весьма важно сегодня для развития философии, культурологии, социологии, журналистики и других, более узких направлений, связанных с изучением коммуникативной проблематики.

В своем исследовании творчества Достоевского Бахтин касается с одной стороны литературоведческих аспектов, а с другой стороны - лингвистических. Однако, объединенные в единое целое, они образуют то своеобразное бахтинское видение изучаемого предмета, которое, несомненно, должно быть отнесено к весьма изысканному и оригинальному философствованию. Важны отличия первого исследования творчества великого русского романиста («Проблемы творчества Достоевского», 1929) от второго («Проблемы поэтики Достоевского», 1963). Главная особенность второго издания заключается в наличии пространного исследования становления и развития жанра мениппеи (менипповой сатиры), венцом которого представлены романы Достоевского. Кроме этого, в четвертой главе «Жанровые и сюжетно-композиционные особенности произведений Достоевского» изучается проблема карнавализации литературы в целом, и, таким образом, взаимоувязываются исследования о Достоевском и о Рабле. Все это прямо объединено с темой смехового аспекта диалогической концепции у Бахтина.

Творческое новаторство Достоевского заключается, по Бахтину, в умении создать художественное поле для деятельности равноправных сознаний и представления разных идей. Причем каждая идея звучит в полный голос, никем не подавляемый и потому могущий выразить все свое своеобразие в полной мере. Следуя за мыслью Бахтина, необходимо сделать вывод о первичности всякого диалога и вторичности всякого монолога.

Через исследование полифонического романа у Достоевского философ намечает новую трактовку не только романной традиции, но и карнавала, объединенных в некое «полифоническое» целое диалогической концепцией. Важнейшие элементы бахтинской концепции связаны с понятиями амбивалентности и незавершенности человеческого существования, за которыми просматриваются теоретические конструкции предшествующего этапа развития русской философии.

Бахтин стал своеобразным завершителем дилогической традиции философствования на русской почве в первой половине ХХ века. В отличие от других сформировавшихся в России диалогических философов, его творчество во второй половине ХХ века было подхвачено на Западе и послужило основой для развития самых разных интеллектуальных направлений, связанных с филологией, философией, культурологией.

В третьем параграфе «Проблема диалогических оснований смеховой культуры: критический аспект» разобраны связанные с диалогической концепцией Бахтина критические замечания, которые в разные периоды высказывались в отношении его наследия.

Смеховой аспект диалогической концепции, на который сделан акцент в книге «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» и затем получивший развитие в «Проблемах поэтики Достоевского», оказался привлекательным не только для восторженных последователей Бахтина, но и для тех, кто принял его теоретические выкладки с оговорками или выступил с их принципиальной критикой. И, конечно, следует признать обоснованными разнообразные критические замечания, опирающиеся не только на факты, по тем или иным причинам недооцененные Бахтиным, но и на иные концептуальные подходы.

На схематизм бахтинской теории карнавальной культуры, приводящий к исключительно положительной оценке смехового начала, указал А.Я. Гуревич. Взаимозависимость и родственность смеха и серьезности отметил Л.М. Баткин. С.С. Аверинцев не согласился с использованием в качестве критерия духовной «доброкачественности» смеха самого смеха, к чему ведет бахтинская идеализация смеха. Суммируя указанные и некоторые другие замечания См., например: Борискин В. М. Религия и свободомыслие в системе художественного мировоззрения Ф. Рабле // М. М. Бахтин: эстетическое наследие и современность : в 2 ч. - Саранск, 1992. - Ч. 2. - С. 311-316; Емельянов Б. В. Михаил Михайлович Бахтин // Емельянов Б. В. Три века русской философии : русская философия ХХ века. - Екатеринбург, 2003. Липовецкий М., Сандомирская И. Как не «завершить» Бахтина? // НЛО. - 2006. - № 79 - С. 7-38; Попова И. Л. «Лексический карнавал» Франсуа Рабле: книга М. М. Бахтина и франко-немецкие методологические споры 1910- 1920 годов // НЛО. - 2006. - № 79 - С. 86-100., можно утверждать, что в эвристическом плане к модели смеховой культуры, предложенной Бахтиным, присовокуплены лишь некоторые особенности, эту модель развивающие, но не отменяющие.

Вполне очевидно, что к моменту написания книги о Рабле у Бахтина уже сложился собственный взгляд на смех и на смеховую культуру, во многом связанный с проблематикой диалога и полифонии, разработанной еще в 1920-е годы. Поэтому раблезианство в той конфигурации, в которой оно получило свое отражение в исследовании Бахтина, стало удачным материалом для выражения его собственных идей. В первую очередь, по причине идеологической лояльности. Однако как оказалось, выбор был удачным не только для представления собственной концепции, но и для ее развития. В частности, перспективы дальнейшей разработки теории народной смеховой культуры в ее связи с диалогом и полифонией намечены в записях Бахтина начала 1970-х годов.

В этих поздних заметках Бахтин остался верен своей идеализации смехового начала в культуре. Но, заметим, во многом благодаря именно такому «предвзятому» подходу к смеху, отчетливо проявившемуся в выборочном анализе творчества Рабле, русскому мыслителю удалось поставить ряд вопросов, ключевых для философии, культурологии, коммуникативистики ХХ века, и наметить ряд весьма перспективных для будущих исследований тем. Некоторые из них были подхвачены отечественными учеными, как, например, тема смеховой культуры См.: Лихачев Д. С., Панченко А. М., Понырко Н. В. Смех в Древней Руси. - Л. : Наука, 1984.. К другим обратились западные специалисты См.: Кристева Ю. Разрушение поэтики // Вестник МГУ. Сер. 9, Филология. - 1994. - Вып. 5. - С. 118-135.. Третьи еще ждут своего не только филологически вдумчивого, но и по-бахтински творческого философского взгляда. Оценивая в целом бахтинский подход к решению проблемы диалогических оснований смеховой культуры, следует отметить его исключительную плодотворность для дальнейшего, более углубленного, изучения коммуникативных процессов в современном обществе.

В шестой главе «Потенциал русской философии диалога» рассмотрены перспективы развития диалогических идей русских философов в современных условиях.

В первом параграфе «Влияние диалогической концепции М.М. Бахтина на отечественную культурологию и семиотику» оценивается значение бахтинского наследия для исследований культурологической направленности в современной России.

Близость бахтинской диалоговой концепции и постулатов тартуско-московской семиотической школы обусловлена общими моментами, относящимися в первую очередь к лингвистике. Так, язык в качестве понятия может быть применим к произвольной знаковой системе. В свою очередь текст понимается не как узко вербальная категория, а как некое знаковое объединение. Для Бахтина весьма важен социальный и материальный характер процесса создания знаков, и семиотика в его представлении должна заниматься именно процессом создания знаков, а не абстрактными результатами такого процесса. То есть можно говорить, что русский мыслитель применил культурологический подход к семиотике, расширив в ней поле научного дискурса.

Во втором параграфе «Концепция «евразийского диалога» Н.С. Трубецкого и неоевразийство» сравниваются диалогические идеи зачинателя евразийства и теоретические разработки таких представителей неоевразийства, как Л.Н. Гумилев, А.С. Панарин, А.Г. Дугин.

Третий параграф «Русская философия диалога и современная отечественная журналистика» раскрывает возможности и особенности применения теоретических подходов представителей русской философии диалога к такой области гуманитарного знания, как журналистика.

Диалогу в журналистике и связанным с ним темам в последние годы уделяется повышенное внимание См.: Груша А. В. Формы и методы организации взаимодействия субъектов политики: пресса и политический диалог. - М., 2001; Диагностика толерантности в средствах массовой информации. - М., 2002; Реснянская Л. Л. Двусторонняя коммуникация: методика организации общественного диалога. - М., 2001; Роль СМИ в достижении социальной толерантности и общественного согласия. - Екатеринбург, 2002.. Прежде всего, это связано с активным формированием в российском обществе толерантных поведенческих установок. Также идет активный межкультурный и межконфессиональный диалог, результаты которого отражаются на страницах газет, в радио- и телеэфире.

Логичным представляется использование теоретического потенциала русской философии диалога для изучения диалогических жанров журналистики. Как признают такие исследователи журналистики, как Г.Г. Почепцов и Л.Р. Дускаева, для анализа и дальнейшего развития этих жанров весьма плодотворно применение диалогической теории М.М. Бахтина См.: Почепцов Г. Г. Теория коммуникации. - М.-Киев, 2001. Дускаева Л. Р. Диалогичность современных газетных текстов в аспекте речевых жанров. - Пермь, 2004..

Еще одна проблема развития современных СМИ заключается в диалогическом взаимодействии журналистов и аудитории, что требует самого пристального внимания со стороны нынешних исследователей отечественной журналистики. В первую очередь, это связано с процессами демократизации в России, которые подразумевают более полную реализацию свободы слова и самовыражения. С другой стороны, на этот процесс накладывается бурное технологическое развитие, когда рядового гражданина окружают сотни СМИ, распространяемые по самым разных информационным каналам. Важный момент развития современной журналистики заключается в ее расслоении на различные типы, между которыми также ведется многообразный диалог. Данные направления исследований подразумевают, наряду с прочими возможностями, использование диалогического метода, предложенного Бахтиным.

Размышляя о путях развития отечественной журналистики, нельзя обойти такую тему как формирование толерантного мышления в российском обществе, которая напрямую связана с диалогическим концепциями русских мыслителей. Многие проблемы современного общества берут свое начало в существовании различных культурных традиций. В текущий круговорот мультикультурных проблем в большой степени вовлечены журналисты. Прежде всего, как трансляторы происходящего в мире через средства массовой информации. И в то же время как участники происходящих социальных конфликтов. Стало быть, формирование новых норм и правил поведения в обществе, базирующемся на толерантности как активной добродетели, должно быть основано и на толерантной журналистике. При этом нельзя ставить знак равенства между подходами к формированию толерантного поведения и особенно сознания, выработанными в рамках европейской модели развития общества, и принципами, опирающимися на иные культурные и религиозные традиции. В полной мере это относится и к России. Отечественный вариант толерантности (или, во всяком случае, важные теоретические подходы к этой проблеме) может быть разработан на основе обобщения взглядов русских диалогистов, в числе которых М.М. Бахтин и Н.С. Трубецкой. Некоторые положения, изложенные в их работах, по нашему мнению, могут послужить делу формирования толерантной журналистики на российской почве.

В Заключении подводятся основные итоги проделанного исследования, формулируются главные теоретические положения, выносимые на защиту.

Результатом исследования стали следующие положения, которые выносятся на защиту:

1. На становление отечественной философии диалога, представителями которой являлись С.Л. Франк, Л.П. Карсавин, Н.С. Трубецкой, М.М. Бахтин, повлияли предшествующие этапы развития русской философии. В первую очередь, для диалогистов характерны историософские и метафизические традиции русской мысли, идущие от ранних славянофилов и В.С. Соловьева. Кроме того, в диалогическом направлении ощущается влияние Канта и русского неокантианства. Благодаря сочетанию разных начал в русской философии диалога формируются новые проблемные области, закладывается база для дальнейшего исследовательского поиска в этих областях.

2. Философия диалога у каждого из русских диалогистов представлена в особой версии. Неоспоримыми достижениями в русской философии диалога стали концепции онтологического «мы-диалога» С.Л. Франка, диалогической концепции «симфонической личности» Л.П. Карсавина, «евразийского диалога» Н.С. Трубецкого, «полифонического диалога» М.М. Бахтина. Наибольший резонанс не только в России, но и на Западе, произвели философско-филологические изыскания Бахтина. Это обусловлено тем, что мыслителю удалось осуществить синтез двух различных направлений - неокантианства и философии «всеединства», что доказывает универсализм русского философствования.

3. Ключевые проблемы в диалогических концепциях русских мыслителей связаны с особенностями их мировоззрения. Это проблема онтологических оснований диалога у С.Л. Франка, проблема диалога человека со смертной основой мира у Л.П. Карсавина, проблема межкультурного диалога в территориально изолированном государственном ареале у Н.С. Трубецкого, проблема диалогических оснований смеховой культуры М.М. Бахтина.

4. Диалогические концепции русских мыслителей представляют единое направление русской мысли в ХХ веке. Данное направление характеризуется преемственностью тематики, ведущей свое начало от ранних славянофилов и В.С. Соловьева. При этом каждый из русских мыслителей избирает собственный путь в поиске и решении диалогических проблем.

5. В современных условиях русская философия диалога оказывает влияние на теоретические изыскания в сфере культурологии, политологии, журналистики. К числу направлений, испытавших отчетливое влияние русской философии диалога, относятся неоевразийство и семиотика. Первое из них ведет свою родословную от славянофилов с их диалогическим противопоставлением России и Европы, второе связано с теорией «полифонического диалога» М.М. Бахтина.

6. Идеи русской диалогической философии с успехом используются в различных сферах гуманитарных исследований, к числу которых относится современная журналистика. Применительно к этой сфере рассмотрено использование бахтинской методологии при анализе диалогических жанров, в интерпретации активного взаимодействия автора и читателя, в формировании принципов толерантной журналистики.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИОННОГО ИССЛЕДОВАНИЯ ОТРАЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ

Статьи в ведущих рецензируемых научных журналах

1. Зиновьев И. В. Диалогизм М.М. Бахтина в контексте современного гуманитарного знания / И. В. Зиновьев // Вопросы культурологии. - 2008. -

№ 9. (0,5 п.л.).

2. Зиновьев И. В. Диалогический дискурс карнавального смеха в трактовке М. М. Бахтина / И. В. Зиновьев // Известия Урал. гос ун-та. - 2007. - № 54. Серия 3: Общественные науки. - Вып. 4. (1,1 п.л.).

3. Зиновьев И. В. Неоевразийские перспективы концепции межкультурного диалога Н.С. Трубецкого / И. В. Зиновьев // Полигнозис. - 2008. - № 3. (0,7 п.л.).

4. Зиновьев И. В. Н. С. Трубецкой о межкультурном диалоге и проблема толерантности / И. В. Зиновьев // Философские науки. - 2006. - № 5.

(1,1 п.л.).

5. Зиновьев И. В. Полифонический подход к толерантности и журналистика в России / И. В. Зиновьев // Известия Урал. гос. ун-та. - 2006. - № 40. Серия 1: Проблемы образования, науки и культуры. - Вып. 19. (0,6 п.л.).

6. Зиновьев И. В. Танатологические мотивы в наследии Л. П. Карсавина и проблема терпимости / И. В. Зиновьев // Известия Урал. гос. ун-та. - 2006. - № 42. Серия 3: Общественные науки. - Вып. 1. (1 п.л.).

7. Зиновьев И. В. Теория субъект-объектных отношений А.И. Введенского: от Канта к диалогизму / И. В. Зиновьев // Вестник Ун-та Российской академии образования. - 2008. - № 3. (0,5 п.л.).

Монографии

8. Зиновьев И. В. В диалоге с ХIХ веком: стиль и проблемы философии С.Н. Булгакова / И. В. Зиновьев. - Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2007. - 184 с. (9,8 п.л.).

9. Зиновьев И. В. Русская философия диалога: истоки, ориентации, потенциал / И. В. Зиновьев. - Екатеринбург : Уральское литературное агентство, 2008. (20,7 п.л.).

Учебное пособие

10. Зиновьев И. В. Средства массовой информации и коммуникации в Интернете / И. В. Зиновьев. - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2007.

(18,6 п.л.).

Статьи и тезисы в научных изданиях

11. Зиновьев И. В. Влияние диалогической концепции М. М. Бахтина на отечественную культурологию и семиотику / И. В. Зиновьев // Аналитика культурологии. [Электронный ресурс]: Электрон. науч. издание Тамбовского ГУ. - Тамбов: Тамбовский ГУ, 2008. - № 2 (11). - № гос. регистрации 0420800022. - Режим доступа: http://analiculturolog.ru/

index.php?module=subjects&func=viewpage&pageid=474.(0,5 п.л.).

12. Зиновьев И. В. Диалог в журналистике с позиции М. М. Бахтина / И. В. Зиновьев // Средства массовой информации в современном мире: Петербургские чтения : тезисы научно-практической конференции. - СПб., 2008. (0,3 п.л.).

13. Зиновьев И. В. На могилах погибших врагов / И. В. Зиновьев // Родина. - 1999. - № 6. (0,9 п.л.).

14. Зиновьев И. В. Наследие В. С. Соловьева и духовное возрождение

С. Н. Булгакова / И. В. Зиновьев // Русская философия: преемственность и роль в современном мире : тезисы докладов и выступлений : в 2 ч. - СПб., 1992. - Ч. 2. (0,5 п.л.).

15. Зиновьев И. В. Обновление российской журналистики на основе «евразийского» диалога / И. В. Зиновьев // Факс. - 2008. - № 1-2. (0,5 п.л.).

16. Зиновьев И. В. Организаторская работа журналиста и интерактивный диалог в Интернете / И. В. Зиновьев // Коммуникация в современном мире : материалы Всероссийской научно-практической конференции. - Воронеж, 2005. (0,5 п.л.).

17. Зиновьев И. В. Основы евразийского межкультурного диалога и современная журналистика / И. В. Зиновьев // Средства массовой информации в современном мире: Петербургские чтения : тезисы научно-практической конференции. СПб., 2006. (0,5 п.л.).

18. Зиновьев И. В. Особенности диалогической концепции С. Л. Франка / И. В. Зиновьев // Культура & общество. [Электронный ресурс]: Электрон. журн. Моск. гос. ун-та культуры и искусств. - М.: МГУКИ, 2008. - № гос. регистрации 0420800016. - Режим доступа: http://www.e-culture.ru/Articles/2008/Zinovyev.pdf. - Поступила 01.04.2008. (0,6 п.л.).

19. Зиновьев И. В. Российская журналистика: толерантность через полифонический диалог / И. В. Зиновьев // Коммуникация в современном мире : материалы Всероссийской научно-практической конференции. - Воронеж, 2006. (0,3 п.л.).

20. Зиновьев И. В. С. Л. Франк: от марксизма к диалогической концепции / И. В. Зиновьев // Россия сегодня: гуманизация социально-экономических отношений. Шестые Марксовские чтения : материалы международной научно-практической конференции. - Нижневартовск, 2008. (0,7 п.л.).

21. Зиновьев И. В. С. Н. Булгаков о будущем России / И. В. Зиновьев // Судьба России: прошлое, настоящее, будущее : доклады Всероссийской конференции. - Екатеринбург, 1994. (0,8 п.л.).

22. Зиновьев И. В. Современные электронные СМИ и профессионализм журналиста / И. В. Зиновьев // Факс. - 2004. - № 1-2. (0,6 п.л.).

23. Зиновьев И. В. Софиология хозяйства С.Н. Булгакова / И. В. Зиновьев // Русская философия конца XIX - начала XX века. - Екатеринбург, 1992. (1 п.л.).

24. Зиновьев И. В. Танатологический диалогизм Льва Карсавина как основа радикальной терпимости / И. В. Зиновьев // Гуманизм социальный, либеральный и религиозный: проблемы диалога : материалы республиканской научной конференции. - Нижневартовск, 2006. (1,2 п.л.).

25. Зиновьев И. В. Теория межкультурного диалога Н.С. Трубецкого и неоевразийство / И. В. Зиновьев // Аналитика культурологии. [Электронный ресурс]: Электрон. науч. издание Тамбовского ГУ. - Тамбов : Тамбовский ГУ, 2008. - № 2 (11). - № гос. регистрации 0420800022. - Режим доступа:

http://analiculturolog.ru/index.php?module=subjects&func=viewpage&pageid=473. (0,7 п.л.).

26. Зиновьев И. В. Толерантность в русской мысли ХХ века: межрелигиозный и внерелигиозный аспекты / И. В. Зиновьев // Философия: вызов современности : тезисы докладов и выступлений на международной научно-практической конференции. - Екатеринбург, 2005. (0,4 п.л.).

27. Зиновьев И. В. Толерантность и проблемы информированности делового журналиста / И. В. Зиновьев // Средства массовой информации в современном мире : тезисы научно-практической конференции. - СПб., 2005. (0,4 п.л.).

28. Зиновьев И. В. PR-текст в Интернете через призму диалогической концепции М. М. Бахтина / И. В. Зиновьев // Средства массовой информации в современном мире : тезисы научно-практической конференции. - СПб., 2007. (0,3 п.л.).

29. Зиновьев И. В. PR-текст в интернет-СМИ: следуя теории диалога М.М. Бахтина / И. В. Зиновьев // Медиа-дискурс. - 2007. - № 3. (0,2 п.л.).

Размещено на Allbest.ru