Проблема риска и ответственности субъекта научной коммуникации

Все эти соображения приводят к мысли о таком сообществе, которое Апель назвал трансцендентальным. Присущие ему нормы невозможно объективировать. Их невозможно отделить от себя (т. е. сделать для себя чем-то внешним), не перестав при этом мыслить. Поэтому такое сообщество не может стать объектом исследования. Выход за его пределы означает выход за границу мышления.

Существование трансцендентального сообщества обусловливает предел всех возможных объективаций. По поводу этого сообщества, равно как и по поводу действующих в нем правил, невозможно ставить вопросы, естественные при научном исследовании. В частности невозможно объяснить их происхождение. Такое объяснение будет неизбежно основано на них самих. Единственный способ обоснования их принятия состоит в прояснении того факта, что без них невозможно никакое мышление (т.е. с помощью трансцендентального аргумента). Эти нормы являются априорными в строгом смысле слова: они есть формальные условия любой возможной коммуникации.

2.6. Граница сообщества и граница интерпретируемой реальности. Правила коммуникации задают границу сообщества. В некоторых случаях эта граница очень жестко очерчена и может быть преодолена с большим трудом (например, в случае существования языкового барьера и глубоких культурных различий). В других случаях такая граница оказывается довольно зыбкой и легко проницаемой. Акт потенциального участника коммуникации, находящегося за границей сообщества непонятен, хотя и понятен в возможности. Такая граница имеет не только социальное, но и онтологическое значение. Коммуникативные акты членов сообщества сопряжены с определенным образом реальности, коррелятивным используемому языку. Однако такая граница не является абсолютной. Коль скоро члены разных сообществ способны общаться друг с другом, то образ реальности, разделяемый одним сообществом, может быть понят и, в какой-то мере, принят членами любого другого сообщества.

Априорные нормы, которые обуславливают любой коммуникативный акт, задают безусловную границу мышления. Все, что может войти в сферу осмысленной интерпретации, проще говоря, все, доступное пониманию, конституируется сообразно этим нормам. Всякая мыслимая (тем более, познаваемая) реальность должна быть структурирована сообразно этим нормам. Здесь мы вновь воспроизводим кантианский ход мысли, обращая внимание на связь априоризма с понятием границы.

Понятие границы мышления предполагает бытие немыслимого. Если мышление ограничено трансцендентальными коммуникативными нормами, то область публично интерпретируемого вообще следует рассматривать как ограниченный этими нормами фрагмент реальности. То, что не может быть включено в сферу публичной интерпретируемости вообще (т. е. реальность сама по себе), трансцендентно.

2.7. Трансцендентальные допущения и трансцендентная реальность. В настоящем параграфе рассматриваются возможные представления о трансцендентной реальности. Эти представления носят характер допущений, придающих осмысленность коммуникативной деятельности. Исходным допущением является само существование трансцендентного. Оно удерживает нас от идеализма и не позволяет признать, что реальность есть результат деятельности сообщества.

Названное исходное допущение специфицируется двумя способами. Первый способ состоит в признании мыслящего индивида как бесконечного источника коммуникативных актов. Второй - в допущении мира вне коммуникативной сферы, т.е. вне области интерпретируемых феноменов.

Мыслящий индивид не сводится к совокупности производимых им коммуникативных действий. Будучи их автором, он остается за пределами интерпретируемой реальности. В общении мы всегда исходим из того, что за всеми коммуникативными актами стоит некто, способный на разнообразные действия, в том числе непонятные для нас. Этот некто выступает как «другой», полноправный субъект общения, обладающий сознанием.

Мир вне коммуникативной сферы есть аналог кантовской вещи в себе. Он выступает как бесконечный источник явлений, попадающих в сферу нашего познания.

2.8. Трансцендентальные допущения и характер интерпретируемой реальности. Два трансцендентальных допущения предполагают, соответственно и два рода публично интерпретируемых феноменов. Первый род составляют собственно коммуникативные действия субъектов коммуникации, второй - неспособные к коммуникации объекты. Этим определяются два подхода к интерпретации. Со времен Дильтея они обозначаются как понимание и объяснение. Едва ли, однако, мы можем, действуя так же как Дильтей, строго разделить сферы применения этих подходов. Скорее мы должны будем признать, что любой феномен может интерпретироваться в рамках обоих. Это проще всего увидеть, когда речь идет о предметах, созданных человеком. Ясно, что они могут быть описаны и объяснены как физические объекты. Но при этом они могут быть поняты как своего рода послание человека, создавшего их. Необходимость такого совмещения проясняется, например, в работе археолога или историка, анализирующего результаты раскопок. Однако и «чисто природные» феномены не могут рассматриваться только как объекты объяснения. Объяснение природного феномена совершается на основании установленных сообществом предпосылок, которые предварительно должны быть поняты. Это понимание возникает у субъекта только вследствие общения с другими членами сообщества. Хотя сам природный феномен и не может быть рассмотрен как некое субъективное свидетельство, он всегда явлен только в сопровождении множества таких свидетельств, подлежащих истолкованию. Кроме того, само объяснение представляет собой коммуникативное действие, адресованное другому субъекту и рассчитанное на понимание. Естествознание не является чистой «наукой о природе», поскольку имплицитно содержит в себе регулятив понимания.

2.9. Субъект коммуникации и риск коммуникативной ошибки.

В параграфе рассматриваются следствия двух установленных выше предпосылок коммуникации для понятия субъективности.

Трансцендентность реальности делает всякое суждение о ней гипотетическим. Познание реальности, существующей независимо от субъекта, сопряжено с риском ошибки и, следовательно, предполагает ответственность субъекта за каждое познавательное действие. Эта ответственность и конституирует субъекта.

Такой же риск возникает и в коммуникации при выборе правила. Чтобы поступить сообразно правилу, нужно определить способ действия, отвечающий коммуникативной ситуации и удовлетворяющий ожиданиям участников коммуникации. Это обстоятельство связано с проблемой, впервые сформулированной Витгенштейном и известной, как «проблема следования правилу». Нет никаких гарантий, что субъект выберет именно тот способ действия, который отвечает ожиданиям других субъектов коммуникации. Свой поступок он может обосновать лишь догадкой о том, какое правило имелось в виду. Причем догадка эта также высказывается не явно, а лишь через сам поступок, который предъявляется другим участникам коммуникации. Им, в данном случае, предстоит, как бы выступив от имени сообщества, оценить релевантность поступка, выдвинув по этому поводу новую догадку. Но догадка всегда рискованна. Она может противоречить ожиданиям сообщества и быть оценена как ошибочная. Оказываясь в коммуникативной ситуации, субъект берет на себя ответственность за совершаемое им действие.

Существует связь между субъективной ответственностью, определяющей коммуникативную деятельность, и трансцендентностью источника коммуникативных актов. Во-первых, коммуникативный акт, исходящий от трансцендентного другого, не может быть жестко детерминирован раз и навсегда установленным схематизмом. Поэтому правило, которым руководствуется другой, никогда не определено заранее. Поэтому я должен каждый раз заново догадываться, какому правилу следует мой собеседник и какого ответа он от меня ожидает. Проблема следования правилу, таким образом, есть следствие трансцендентности другого. При этом и мое собственное действие не задано однозначно. Я, так же как и другой, не запрограммирован на определенный ответ, а свободен в своем решении. Именно эта свобода и предполагает мою ответственность за него. Свобода же есть выражение моей собственной трансцендентности. Я сам, как субъект коммуникации не могу, быть сведен к совокупности публично интерпретируемых коммуникативных событий, но всегда в состоянии произвести нечто сверх этой совокупности. Такая моя способность, в свою очередь, ставит перед другим проблему следования правилу.

Глава 3. Следование правилу: габитус и рефлексия

В данной главе рассматриваются некоторые известные концепции следования правилу. Выделяется две стратегии следования правилу: безусловное подчинение ему как заданному социальному стереотипу и осознанное следование правилу, предполагающее его оценку в рамках рефлексии. Первая из названных стратегий не предполагает риска и ответственности за выбор правила, а потому может быть названа бессубъектной. Вторая стратегия связана с возникновением альтернатив и требует ответственного выбора.

3.1. Проблема следования правилу в «Философских исследованиях» Витгенштейна. В данном параграфе проанализированы фрагменты «Философских исследований» Л. Витгенштейна, относящиеся к проблеме следования правилу. Результат анализа позволяет утверждать, что значение языкового выражения невозможно описать с помощью единой и недвусмысленной формулы. Поскольку «значение есть употребление» такая формула должна охватывать все возможные случаи употребления. Однако эти случаи не имеют единой сущности, которую можно было бы схватить общим определением. Такое определение будет как раз крайне неопределенным: под него можно подвести все что угодно или ничего. Ситуации употребления языкового выражения связаны благодаря семейному сходству. Это - многообразие ситуаций, в котором человек, учится ориентироваться по мере изучения языка.

Значение языкового выражения связано с правилом его употребления. И то, и другое указывает на характер языкового поведения, которое невозможно подвести под строгое определение. В этом и состоит проблема следования правилу. Ему невозможно следовать, когда оно предложено в виде общей, претендующей на строгость формулы. Подводить свои действия под такую формулу, значит лишь «полагать, что следуешь правилу». Поступая так, человек вступает в область рискованных гипотез, основывает свое поведение на догадках. Всякая попытка «иметь в виду» некую точную общую формулу, вопреки ожиданию как раз заводит в сферу крайней неопределенности. И наоборот, когда мы не формулируем точных правил, а действуем, подчиняясь «размытым» принципам коммуникативного поведения, мы чувствуем себя вполне уверенно. Эти принципы действуют как привычка, как хорошо освоенная практика.

В дальнейшем в работе показано, что понимание правила, опирающееся на точную формулировку, все же весьма значимо для коммуникации.

3.2. Социальный механизм следования правилу у Крипке. В данном параграфе рассмотрена известная интерпретация Витгенштейна, развитая С.А. Крипке. Крипке С.А. Витгенштейн о правилах и индивидуальном языке. Томск: Издательство Томского Университета, 2005. Значение его анализа состоит в обосновании социального смысла правила. Крипке стремится провести полную «де-индивидуализацию» правилосообразной деятельности и, тем самым, предлагает бессубъектную модель коммуникации.

Крипке последовательно показывает, что, если человек опирается лишь на свой персональный опыт, то никаких аргументов в пользу конкретного коммуникативного действия он найти не сможет. Всегда можно предложить альтернативное действие, столь же хорошо согласующееся с предшествующим опытом.

Соответствие коммуникативного действия правилу можно установить лишь в сообществе. Последнее «знает», как правильно поступать и индивид, будучи членом сообщества, не задумываясь, действует сообразно этому «знанию».

Необходимым условием правилосообразной деятельности является согласие сообщества по поводу соответствия определенного образа действия данному классу ситуаций. Возможность согласия, в свою очередь, существует благодаря постоянному взаимному контролю. Каждый член сообщества контролирует другого и, в свою очередь, подвергается контролю со стороны другого. Такого рода взаимодействия носят массовый характер и постоянно возобновляются. Правило именно потому является правилом, что согласие имеет место практически всегда. Его нарушение является отклонением от нормы и требует исправления (например, путем обучения). Регулярное нарушение соглашения со стороны индивида свидетельствует, что этот индивид не принадлежит к сообществу. Отдельный член сообщества следует правилу, не подвергая его сомнению.

3.3. Социальные практики и габитус. В данном параграфе рассматривается связь между следованием правилу и понятием социальных практик. При описании этой связи используется понятие габитуса, введенное П. Бурдье. Бурдье П. Начала, М., 1994; Бурдье П. Структуры, habitus, практики //Современные социальные теории. Новосибирск, 1995, с.16-39.

Согласно Бурдье человеческая жизнь есть совокупность практик, осуществляемых сообразно санкционированным в обществе правилам. Принцип порождения практик он называет габитусом. Последний позволяет человеку находить правильный ход в социальной игре, т. е. действовать согласно правилу. Несколько метафорически Бурдье определяет его как «чувство игры».

Габитус позволяет без размышлений ориентироваться в различных коммуникативных ситуациях, которые никогда не повторяются в точности.

Габитус есть принцип порождения и организации практик. Он соединяет три аспекта функционирования практик: индивидуальную склонность актора действовать адекватно социальной ситуации, взаимодействие акторов в сообществе, взаимодействие сообщества и каждого его члена с реальностью. В нем конденсирован опыт совместной жизни сообщества на протяжении его истории.

Благодаря габитусу коммуникативные навыки индивидов точно согласованы с функционированием социальных институтов. Говоря о согласованности действий членов сообщества в рамках одного габитуса, Бурдье прибегает к лейбницевской идее предустановленной гармонии: каждый, следуя своим собственным законам, тем не менее, совпадает с другими.

Однажды сформированный габитус определяет познавательные стратегии, создает схемы восприятия и оценки. Новый опыт структурируется в соответствии с теми принципами, которые сформировались благодаря прошлому опыту.

Габитус имеет консервативный характер. Он заставляет видеть реальность исключительно через призму прошлого. Такое положение дел рано или поздно приводит к затруднению. Социальные практики, формируемые габитусом, перестают быть адекватными реальности. Такие сбои порождают кодификацию правил. Явно выраженные нормы появляются тогда, когда поведение членов сообщества перестает соответствовать габитусу.

В затруднительных случаях, когда социальные автоматизмы перестают работать и следование привычным практикам заводит в тупик, необходимо рефлексивное отношение к принципам, порождающим эти практики. Бурдье утверждает, что рефлексия и стремление к рационализации своего поведения возникает именно тогда, когда габитус перестает соответствовать реальному положению дел. Bourdieu P., Wacquant L.J.D. An Invitation to Reflexive Sociology. Chicago. 1992, p. 131.

3.4. Неявное знание как научный габитус. В данном параграфе на основе рассмотрения книги М. Полани «Личностное знание» проведено сопоставление неявного знания и габитуса описаны источники риска, связанные с личностным характером научного знания.

Полани, противопоставляет неявное знание и знание, явно выраженное с помощью языка. Неявное знание включает навыки научной деятельности, которые невозможно и не нужно выражать явно. Они осваиваются в ходе обучения, передаются в результате общения между учеными и составляют несознаваемый (или не полностью сознаваемый) пласт научного знания, который гораздо богаче всего, зафиксированного в текстах и выраженного в речах. Неявное знание позволяет ученому ориентироваться в науке, точно ставить проблемы и находить их решение. В этом смысле неявное знание подобно габитусу.

Понятие неявного знания существенно при обсуждении новизны в науке. Деятельность, приводящая к научному открытию по выражению Полани, необратима в том смысле, что его невозможно проследить по шагам и воспроизвести. Открытие характеризуется «логическим разрывом» между исходной ситуацией (анализом данных, постановкой задачи, описанием трудности, которую надо преодолеть) и решением проблемы, которое найдено ученым.

Даже самое аргументированное представление научного результата содержит апелляцию к неявному контексту, без которого никакие аргументы не выглядят убедительными. Все тексты, описывающие новые результаты и методы их получения, обращены к посвященным, владеющим тем же самым контекстом. Но поскольку такая ситуация редка (или невозможна), всякое языковое представление научного результата оказывается рискованным. Оно может быть неправильно понято, перенесено не в тот контекст.

Явное представление научного результата есть выражение уверенности ученого в истинности своих пропозиций. При этом он рассчитывает на доверие со стороны коллег. Представляя в явном виде свой научный результат, ученый претендует на то, что этот результат соответствует реальности. Он готов отвечать за свои высказывания.

Научное открытие связано с парадоксом, который Полани характеризует как «объективистскую дилемму». Если научная пропозиция истинна, она должна быть универсальной. Универсальность и точная истина подразумевают безличный характер пропозиции. Однако эта пропозиция составляет предмет личного верования и возможна лишь благодаря личному акту ученого. Верить можно в то, что может оказаться ложным. Любая вера рискованна. Все дело здесь именно в неявном знании. Научный результат возможен лишь в рамках неявных предпосылок, составляющих почву научного исследования. Реальность, истину о которой пытается получить ученый, всегда трансформирована этими неявными предпосылками. Требование универсальности научного результата сталкивается с его неизбежной субъективностью. Таким образом, уверенность ученого всегда сопряжена с риском ошибки.

3.5. Следование правилу и рефлексия. В данном параграфе рассматривается подход к следованию правилу, развитый в работе П. Уинча «Идея социальной науки и ее отношение к философии» Winch P. The idea of a Social Science and its Relation to Philosophy. London - New-York, 1970 (русский перевод: Идея социальной науки и ее отношение к философии. М., 1996).

Уинч показывает, что следование правилу логически неотделимо от понятия об ошибке. Если существует возможность сказать, что некто следует правилу, то всегда также существует возможность сказать, что он ошибся и не следует ему.

Следование правилу и идентификация правильных и ошибочных действий не является реализацией закрепленных в сообществе автоматизмов. Подчеркивая это, Уинч противопоставляет два типа поведения: габитуальное (habitual) и рефлексивное.

Первый из названных типов характеризуется неосознанным следованием выработанной привычке. Для такого поведения вопрос о следовании правилу не может быть корректно поставлен. Действие по привычке сводится к повторению того, что было раньше. Привычка не позволяет адаптировать правило к новой ситуации. Габитаульное поведение демонстрирует лишь причинную зависимость настоящего поступка от прошлых ситуаций и может быть сведено к модели «стимул-реакция».

Следование правилу возможно только в рамках рефлексивного поведения. Рефлексия определяется как способность отличить правильное от неправильного. Иными словами, рефлексия состоит в знании альтернативы и способности сделать выбор.

Введение понятия альтернативы дает возможность развить представление об ответственности субъекта. Актор должен быть в состоянии не только совершить правильный поступок, но и обосновать его правильность. Рефлексия предполагает способность защитить то, что сделал в ответ на претензию, что надо было делать по-другому. Выбор должен быть обоснован с точки зрения явно фиксируемых критериев. Сказанное означает также, что фиксация норм и критериев посредством языка играет важную роль в коммуникации, поскольку только на эксплицированную норму можно ссылаться при обосновании.

Глава 4. Характеристики габитуса. Коммуникация без субъекта

Глава посвящена описанию габитуса и его места в научной коммуникации. Если коммуникативная деятельность полностью определена габитусом, то в ней нет субъекта. Участвующие в ней индивиды лишь воспроизводят заданные габитусом автоматизмы.

4.1. Габитус и переживания. В настоящем параграфе описывается связь габитуса с внутренней жизнью индивидов и раскрывается коммуникативный смысл переживаний. Словом «переживания» обозначен весь спектр внутренней жизни, т.е. мысли, образы, эмоции, ощущения.

Всякое действие сопровождается переживаниями. Во-первых, оно сопровождается кинестетическими ощущениями, которые прямо связаны с навыком определенной деятельности. Кинестетические переживания, как правило, узнаваемы и антиципируемы, хотя, практически не поддаются описанию. Во-вторых, почти все коммуникативные действия эмоционально окрашены. Мы можем утверждать коммуникативную значимость переживаний, хотя бы на том основании, что язык содержит богатые возможности для выражения эмоций. Из этого следует, что эмоции должны быть узнаваемы, во многом предсказуемы. Существует возможность посредством коммуникативных действий вызывать желаемые чувства в собеседнике. Контроль со стороны сообщества может оказаться довольно жестким и эффективным. Существуют нормы, регламентирующие чувства жалости, сострадания, радости, гнева. Неявные конвенции предусматривают ситуации, в которых то или иное чувство считается оправданным, желательным или даже обязательным. Человек, воспитанный в определенном сообществе, приучается испытывать именно те эмоции, которые это сообщество полагает адекватными ситуации. В-третьих, с публично наблюдаемыми действиями связано формирование чувственных образов в сознании. Общаясь, люди, как правило, согласны относительно того, что они видят, слышат, осязают. По этому поводу немаловажно вспомнить о гипотезе лингвистической относительности, согласно которой восприятие индивидом реальности зависит от языка того сообщества, к которому он принадлежит. Индивид формирует в сознании чувственный образ в соответствии с коммуникативными (в данном случае языковыми) нормами.

4.2. Габитус и формирование образа реальности. В данном параграфе показано, как габитус связан с картиной мира, принятой в сообществе. Способность каждого индивида определенным образом видеть и описывать реальность закреплена системой правил, утверждена в виде привычек, своего рода совокупности автоматизмов, усваиваемых в ходе социализации. Сообщество в целом разделяет один и тот же образ реальности - это необходимо для нормальной коммуникации. Этот образ реальности определяет способность индивидов ориентироваться в мире, т. е. прямо влияет на порождение социальных практик. Мы воспринимаем мир таким, каким позволяет его увидеть наш язык, наши коммуникативные привычки, наши социальные институты.

Сказанное отчасти согласуется с идущей от Канта эпистемологической позицией, представляющей знание как построенный сообразно с установленными схемами образ реальности. Эти схемы, с одной стороны, выступают мощным инструментом познания, поскольку именно они делают возможным опыт взаимодействия с внешним миром, создают возможность ориентации в нем. Но, с другой стороны, они обуславливают и ограниченность нашего знания, представляя собой своего рода призму, через которую мы принуждены смотреть на мир.

4.3. Причинность и целеполагание в рамках габитуса. Одной из важнейших функций габитуса является установление регулярностей, законосообразных связей в мире. Эти связи также встроены в поведение и характер общения индивидов и, с другой стороны, составляют важнейшую характеристику картины реальности. Прежде всего, здесь следует отметить причинно-следственные отношения. Будучи одной из важнейших черт нашего мира, они, в то же время являются значимой чертой нашего общественного поведения. Социализированный индивид неизменно приобретает навык установления причин и следствий. Имеет место повседневная привычка, постоянно подсказывающая, что все происходящее имеет некоторую причину, и что определенный род событий непременно будет вызывать определенные следствия. Эта привычка передается в традиции и предшествует опыту индивида, который, благодаря соответствующему воспитанию, приучается видеть мир сквозь призму причинно-следственных связей.

Принцип причинности представляет собой одну из важнейших составляющих габитуса, которая одновременно формирует картину мира и организует социальные практики. Для последнего обстоятельства важна корреляция между двумя типами отношений: следствие-причина и цель-средство. Видение мира сквозь призму причинно-следственных отношений имеет два аспекта. С одной стороны оно постоянно ориентирует на поиск причин происходящих событий, а с другой детерминирует прогноз результатов определенных событий и поступков. Этот прогноз имеет характер навыка. Он является не итогом рассуждений, а привычным ожиданием событий определенного рода. Этот аспект принципа причинности тесно связан с вопросом о выборе средств для достижения поставленных целей. Навык сочетает знание последствий определенных действий и способность совершить именно то действие, которое будет иметь требуемый результат.

Неразрывность целей и средств в рамках габитуса свидетельствует, что эти цели ставятся не впервые. Коль скоро, существует безусловная уверенность в эффективности определенных средств, то существует и опыт постановки и достижения цели, передаваемая в сообществе традиция, связанная с определенным типом целеполагания. Поскольку цели уже заранее определены в рамках габитуса, целеполагание оказывается столь же автоматическим, как и выбор средств.

4.4. Габитус как ресурс средств решения проблем. Задаваемые габитусом принципы деятельности могут срабатывать в проблемных ситуациях, требующих нестандартных решений. Решение проблемы в рамках габитуса происходит спонтанно: здесь нет анализа вариантов, прогнозирования возможных исходов и т. п. Правильность решений обеспечивается тем самым чувством игры, о котором писал Бурдье. Это чувство игры, может быть также охарактеризовано как интуиция.

Действие индивида, находящего эффективный прием - даже в том случае, когда этот прием нестандартен и неожидан - не является его (индивида) персональным актом. В таком действии актуализируется опыт сообщества. Чем богаче и разнообразнее опыт индивида, т. е., чем разнообразнее его умения, тем менее воспроизводимым представляется его действие. Эффект уникальности возникает в результате комбинирования многих разных умений. Такое комбинирование приводит иногда и к появлению индивидуального стиля, что возможно, по-видимому, для людей одаренных, т. е. способных сочетать исключительное богатство навыков. Сама одаренность, в таком случае, представляет собой уникальную способность аккумулировать в собственной деятельности значительный фрагмент коллективного опыта.

Для самого индивида найденное им решение может выглядеть как неожиданное озарение, т.к. опыт сообщества, аккумулированный в габитусе, богаче явного знания индивида. В умениях, которые одаренный человек осваивает по мере социализации неявно, может содержаться богатый опыт решения разнообразных проблем. Навыки, которые усваивает индивид, были отработаны сообществом на протяжении некоторой (возможно, достаточно продолжительной) истории. Задачи, на которых отрабатывались эти навыки, могли вовсе не возникать в собственном опыте индивида, однако следы решения этих задач запечатлены в габитусе, как в социальной памяти. То, что явно представляет себе человек, значительно беднее реального содержания привычек и умений, освоенных по мере вхождения в традицию. Новизна результата, достигнутого подобным образом, скорее всего, оказывается мнимой, поскольку имеет место лишь действие социально закрепленного автоматизма.

4.5. Форма и образец в коммуникации. В данном параграфе обсуждается вопрос о способах воспроизведения габитуса. Высказывается предположение, что габитус есть система образцов деятельности, которые воспроизводятся индивидами в ходе социальных практик. Это предположение позволило бы использовать теорию социальных эстафет, развитую М.А. Розовым. Розов М.А. Проблемы эмпирического анализа научных знаний. Новосибирск, 1977, его же Проблема способа бытия семиотических объектов //Эпистемология & философия науки, т. VIII, № 2, 2006, с. 54-63. Согласно этой теории, каждый индивид, входя в сообщество, обучается действовать в соответствии с образцами, принимая специфическую эстафету от других членов сообщества. Воспроизведение образца можно понять как воспроизведение формы действия. Поэтому подход, развитый в теории социальных эстафет можно назвать социальным гилеоморфизмом. Этот подход во многом схож с эпистемологическим гилеоморфизмом Канта и восходит к аристотелевскому различению формы и материи. Материя действия всякий раз различна, например, колебания воздуха при очередном произнесении слова. Правильность сказанного определяется тождеством формы, которая выражается в фиксированной последовательности фонем, сочетании их высоты и длительности и т. д. Что-то похожее происходит при воспроизведении технологической операции или научного эксперимента. Многократное повторение эксперимента есть воспроизведение некоторой формы, которая задает последовательность операций, количественные соотношения используемых материалов и пр. Иными словами, задать транслируемую форму можно и именно это делается, например, при описании эксперимента или в инструкции по проведению технологической операции.

Образец представляет собой фиксированную форму социального действия. Часто под образцом часто понимают не форму, а единичную вещь или действие. Однако если нечто единичное, имеющее определенную пространственно-временную локализацию, возводится в статус образца, то значимым становится не оно само, а его форма. Вещь или действие рассматривается как образец в силу того общего, что может быть воспроизведено. Воспроизвести действие как образец, значит экстрагировать из этого действия его формальную составляющую и полностью игнорировать материальную.

Последующее исследование показывает ограниченную применимость понятия образца для описания коммуникации. Показывается, что воспроизведение образца имеет место только благодаря рефлексии и невозможно в рамках габитуса.

4.6. Воспроизведение образцов и проблема следования правилу. Параграф посвящен соотнесению понятия образца с развитыми выше представлениями о следованию правилу. Обнаруживается, что никакие действия не согласуются с образцами. Проблема воспроизведения образца представляет собой частный случай проблемы следования правилу.

Никогда невозможно точно установить, в чем состоит форма действия. Всякое реальное действие обладает характеристикой, которую можно обозначить как полиморфизм. Разные аспекты его рассмотрения выявляют различные его формы, и нет оснований для определения какой-то истинной формы действия. Например, формой стихотворной фразы может быть и порядок чередования ударных и безударных слогов в стихе, и его грамматическая структура, и стилистические особенности, и логическая структура. Всё это будут различные формы и, соответственно, разные образцы. Коль скоро действие не имеет однозначно определяемой формы, то никогда нельзя сказать образцом чего оно является.

Дополнительная неопределенность в вопросе о воспроизведении образца возникает при попытке рассмотреть целенаправленную деятельность акторов. Естественная, на первый взгляд, схема описания такой деятельности предполагает, что в сообществе существуют фиксированные образцы действий, направленных на достижение фиксированных целей. Однако если задан образец действия, ведущего к достижению заданной цели, то каким образом каждый раз устанавливается соответствие между возникшей в данный момент задачей и подходящим для ее решения образцом? Или должен существовать еще один образец, к которому надо прибегнуть, чтобы установить требуемое соответствие? Но тогда количество образцов, необходимых для обеспечения целенаправленной деятельности будет возрастать неограниченно.

Все описанные трудности преодолеваются ссылкой на социально обусловленные практики и принципы их порождения, т. е. на габитус. Актор, действующий в рамках габитуса, не фиксирует никаких образцов и не воплощает никакие формы. Однако исследование, и вообще, осознанное понимание этой деятельности требует фиксации ясно идентифицируемых форм.

4.7. Дискретность форм и непрерывность навыков. В параграфе проводится сопоставление образцов и навыков. Образец или форма характеризуется как абстракция. Формы отвлечены актом сознания от потока коммуникативной деятельности. В них зафиксировано нечто, имеющее отношение к реальному протеканию коммуникации, но не выражающее ее в полноте. Существует два типа абстракции: образец или вербальная экспликация. Абстракция не может быть работающим правилом, т. е. чем-то таким, чем реально руководствуются акторы в коммуникации. Абстракция может иметь не только описательный, но и императивный или нормативный характер. Абстрактна всякая фиксированная норма, закон или инструкция. Фиксация действий абстрактна, поскольку зафиксировать можно только то, что отвлечено от целого. Целым в данном случае является габитус и порождаемые им практики. Их невозможно зафиксировать потому, что всякая фиксация предполагает дискретность фиксируемых представлений, которые узнаваемы и отличимы друг от друга. Реальным практикам подобная дискретность несвойственна.

Абстрактное представление (норма, инструкция, демонстрация образца) эффективно тогда, когда существует соответствующий габитус. Возможны обстоятельства, которые заставляют выразить явно некоторый частный фрагмент габитуса. Абстракция и есть такая формулировка. Она возникает в результате попытки определенно зафиксировать некоторый навык деятельности. При этом в ней упущены многие черты работоспособного навыка. Но человек, владеющий им, незаметно для себя восполняет упущенное, поскольку все, что упущено, составляет его привычку, «вписано в тело» и актуализируется автоматически. Абстракции должна «плотно примыкать» к неартикулированному и несознаваемому пласту привычек.

Важнейшей характеристикой габитуального модуса коммуникации является непрерывности осуществляемых сообразно этому модусу практик. Формы деятельности невозможно обособить и точно идентифицировать как отдельные (абстрактные) образцы.

Непрерывность обосновывается тем, что обособленные формы не «работают» в силу проблемы следования правилу. Нельзя, поэтому, сказать, что правилосообразное действие воспроизводит заданную форму. Оно вписывается в некоторый интервал форм, которые воспринимаются сообществом и актором как неотличимые и ассоциируются с привычкой или умением.

В сообществе функционируют не формы и не образцы, а умения и привычки. Последние следует понимать как непрерывные интервалы форм. Непрерывность объясняет отмеченное выше явление полиморфизма. Дискретная совокупность абстрактных представлений представляет собой аппроксимацию, как навыка, так и действия.

4.8. Понятие о границе габитуса. В параграфе рассматривается диахроническая непрерывность габитуса и ее нарушения. Будучи воспроизводимы разными индивидами, формы действия незаметно варьируются. Но поскольку эти вариации чаще всего бесконечно малы, сообщество их не замечает, принимая как явления одного и того же навыка. Строго говоря, при этом даже не происходит идентификации навыка, как «того же самого». Просто проявляется неявное и немотивируемое согласие с очередным действием индивида. Однако в течение времени может происходить постепенный дрейф форм, изменяющий исходный навык до неузнаваемости. Длительно существующие сообщества, будучи убеждены в своей верности традиции и преданиям, подчас крайне далеки от того, что они мнят своим истоком. Такого рода дрейф имеет место также при эволюции языков и может привести к очень значительным расхождениям между разными диалектами одного праязыка.

Диахроническая непрерывность габитуса проявляется в единстве социальных институтов. Институт сохраняется до тех пор, пока сообщество не замечает изменений в системе навыков. До этого времени навыки воспринимаются как неизменные, их просто не фиксируют, а соответствующие им действия оцениваются как правильные. Однако при определенных обстоятельствах навыки перестают работать и институт разрушается. Происходит это, как правило, из-за того, что непрерывный дрейф форм оказывается недостаточным для адаптации навыков к изменяющимся условиям.

Глава 5. Рефлексия и ответственность субъекта

Данная глава посвящена роли рефлексии в научной коммуникации. Рефлексия рассмотрена как необходимый элемент конституции субъекта. Показано, что именно рефлексия порождает риск и ответственность в коммуникации.

5.1. Граница габитуса. В данном параграфе рассматривается вопрос о том, является ли габитус исчерпывающей характеристикой коммуникации. Это предположение опровергается указанием на такие ситуации, когда участники коммуникации оказываются в тупике и не в состоянии взаимодействовать. Габитус не допускает таких остановок, поскольку всегда подсказывает нужный ход. Ситуация непонимания, не позволяющая действовать, свидетельствует, что актор не в состоянии задействовать какой бы то ни было навык. Такое затруднение охарактеризовано как осознанное незнание и выход на границу габитуса. Такое затруднение оказывается продуктивным, поскольку позволяет обнаружить границу своего знания и осознанно расширить его.

Непонимание, делающее невозможной коммуникацию, обнаруживается тогда, когда нарушены ожидания акторов. Габитус предопределяет не только способ действия, но и спектр антиципаций, связанных с действием. Именно тогда, когда результат действия попадает в указанный спектр, актор без затруднений продолжает свою деятельность, поскольку продолжают работать необходимые для этого автоматизмы.

Предложенное описание границы габитуса близко тому, которое делает Т. Кун, различая головоломки и аномалии. Для решения головоломки достаточна хорошая научная квалификация, т.е. достаточно тех ресурсов, которыми располагает действующая парадигма. Пользуясь выражением Бурдье, можно сказать, что освоение парадигмы, рождает у ученого «чувство игры», позволяющее находить нужный исследовательский прием из наличного арсенала средств. Кроме того, каждый шаг в решении головоломки санкционирован сообществом. Как ход решения, так и его результат принимаются без возражений, поскольку совпадают с основными ожиданиями большинства ученых. В рамках действующего научного габитуса результат и метод научного исследования правильность действия определяется согласием сообщества.

Аномалия, по мысли Куна, есть нарушение «навеянных парадигмой ожиданий» Кун Т. Структура научных революций. М., 2003, с. 89.. Предлагаемое Куном определение аномалии сходно с ситуацией непонимания, описанной выше. Она свидетельствует о выходе на границу габитуса, т.е. создает существенное затруднение для научной коммуникации.

5.2. Непонимание и абстракция. Затруднение, возникающее на границе габитуса, приводит к появлению абстракций. Действие, не соответствующее габитусу, обращает на себя внимание, так как нарушает ожидания участников коммуникации. Одна из реакций сообщества состоит в том, чтобы кодифицировать нормы поведения, поскольку полагаться на естественное (не вызывающее затруднений) следование им уже не приходится. Нечто подобное имеет место и при обучении. Ученик, находящийся в затруднении, нуждается в объяснении или демонстрации примера. И то, и другое - абстракции. Объяснение состоит в вербальном представлении фрагмента навыка, а демонстрация образца в его (фрагмента) видимом воплощении. Так же точно и в ситуации взаимного непонимания возникает потребность в экспликации норм поведения, коммуникативных ожиданий, образцов поведения. Там, где люди не в состоянии понимать друг друга «с полунамека», им приходится объясняться.

Научное открытие предполагает эксплицированное описание методов и результата. Всякая новация, не входящая в корпус неявного знания, должна быть предъявлена научному сообществу. Характерно, что Кун связывает с научной революцией публичность научного знания, тогда как нормальная наука носит «эзотерический» характер. Становление новой парадигмы сопряжено с широкой дискуссией, затрагивающей самые основания научного знания. Нормальная наука, напротив, опирается на специализированное знание и допускает дискуссии только по частным вопросам. Эзотерический характер нормальной науки связан с наличием глубокого пласта неявного знания. Оно передается как научный габитус через постоянно возобновляющиеся коммуникативные связи, в рамках совместной научной деятельности. В период научной революции отсутствует сложившийся габитус, а потому велика роль артикулированных, т. е. абстрактных, форм. Эта ситуация, хотя и в меньших масштабах, воспроизводится в науке постоянно. Любое научное решение, претендующее на новизну, нуждается в эксплицированном и, следовательно, абстрактном изложении.

Абстракция тесно связана с публичным представлением габитуса или отдельных навыков. Общение, основанное на неявном знании, связано с легкостью понимания. Экспликация требуется для тех, кто не владеет определенной совокупностью умений. При общении в условиях затрудненного понимания нельзя надеяться на навыки, связанные по принципу «семейного сходства». Они неуловимы, текучи и распознаваемы лишь для опытного человека, «сросшегося» с соответствующим габитусом. Затрудненное понимание требует жесткой фиксации правил, поскольку отсутствие привычек не позволяет ориентироваться в континууме форм.

5.3. От непонимания к рефлексии. Вводится понятие рефлексивного модуса поведения. Характер действия в ситуации непонимания определяется рефлексией. Такое действие производится субъектом, а не просто актором, воспроизводящим социальные привычки. Рефлексия составляет неотъемлемую часть ответственного коммуникативного акта.

Абстракция, создаваемая в ситуации затруднения, представляет собой попытку обращения к себе, к правилам своей собственной деятельности, что и означает рефлексию. Рефлексия всегда предполагает внешнее положение по отношению к рассматриваемой в ее рамках деятельности. Происходит объективация своих или чужих действий.

Рефлексия, создавая абстракцию навыка, превращает его в объект, в сущность, отчужденную от носителя и доступную наблюдению. Но этот объект принципиально отличен от объекта естествознания. Создаваемая в ходе рефлексии абстракция имеет характер свидетельства. Фиксируя формы своей собственной деятельности, актор свидетельствует о принципах, которыми руководствуется в коммуникации. Подобный акт может быть совершен и по отношению к другому: выражая принципы его поведения в виде абстракций (т. е. также фиксируя формы) актор не просто создает наблюдаемые объекты, но и интерпретирует поведение другого как свидетельство. Такая интерпретация означает, прежде всего, попытку установить принципы взаимодействия.

5.4. Рефлексия и научная коммуникация. Рефлексия в научной коммуникации имеет место, как при пересмотре базовых теорий и постулатов, так и при переоценке частных гипотез. Преодоление возникших затруднений предполагает два акта: критику положений, приведших к затруднению, и выдвижение новых гипотез, способных дать решение возникшей проблемы. И то, и другое предъявляется в эксплицированной форме. Убеждения научного сообщества, относившиеся прежде к области неявного знания, формулируются явно. Работающий научный закон, теория или гипотеза никогда не используются в явной и до конца эксплицированной форме. Ставшая навыком научная теория обрастает множеством неявных связей, сопрягаясь с другими навыками, приспосабливаясь к разным условиям использования. Поэтому при затруднении требуется эксплицировать не саму теорию уже известную в эксплицированном виде, а фрагмент неявного знания, возникший в результате ее функционирования в научной практике.

Рефлексия носит коммуникативный характер и направлена на достижение согласия. Ученый, преодолевающий исследовательские затруднения, действует в рамках сообщества. Было бы ошибкой рисовать образ исследователя, который сам, столкнувшись с непредсказуемым результатом, подвергает пересмотру свои исходные убеждения, формулирует новые гипотезы и сам же их проверяет. Все эти действия совершает сообщество, хотя сама рефлексия и является персональным актом. Преодоление аномалии ведет к установлению согласия в научном сообществе. Навыки научного исследования обеспечивают взаимодействие в рамках групп, институтов, сообщества в целом. Затруднение, возникшее при применении этих навыков, означает также и остановку взаимодействия, затруднение в коммуникации. Экспликация неявного знания, сопровождающаяся критикой и предъявлением новых эксплицированных форм, всегда сопровождается дискуссией. Она раскалывает сообщество на защитников действующих норм и их критиков. Таким образом, затруднение в исследовании означает также несогласие в сообществе, связано со спорами, взаимным непониманием, прекращением взаимодействия. Установленная научная истина, выраженная в новых теориях, означает установление согласия, возобновление согласованной деятельности. Признанный всеми научный результат входит в корпус неявного знания, обогащает или видоизменяет навык.

5.5. Рефлексия и сознание. В данном параграфе рассмотрено как осуществляется рефлексивный акт. Абстрагирование формы от навыка означает, что действие становится осознанным. Действие сознания основано на выделении дискретных и фиксированных представлений из континуума. В контексте анализа коммуникации осознанное представление есть образец действия или вербальная экспликация правила. Когда образец просто фиксируется без всякого словесного описания (например, демонстрируется), то остается возможность ложности этой фиксации: реальное действие осуществляется не в соответствии с приведенным образцом. Если форма представлена вербально, мы имеем дело с более сложной формой мысли, и альтернативы будут более сложными. Рефлексия становится возможной только благодаря акту сознания. Она состоит в осознании и осмыслении того, как я поступаю в определенной коммуникативной ситуации. Этот акт позволяет представить явно то, что ранее оставалось незамеченным. Предметом рефлексии может оказаться и переживание, и способ действия, и цели, и внешние условия. Габитус связывает все эти аспекты деятельности в достаточно сложный комплекс. Попасть в центр внимания и стать достоянием сознания может лишь фрагмент этого комплекса, т. е. абстракция. Возможны различные абстракции, извлекающие из сотканного габитусом континуума лишь отдельные аспекты.

5.6. Риск осознанного действия. Существует три обстоятельства, порождающие риск осознанного действия. Во-первых, риск обнаруживается в самом факте совершения рефлексивного акта. Осознание и рефлексия ничем не обусловлены. Они не обусловлены габитусом, поскольку появляются в момент затруднения, когда габитус перестает действовать. Они не обусловлены затруднением, которое лишь провоцирует, но не предопределяет рефлексивный акт. Всегда существует возможность обойти затруднение, не поставив под сомнение существующий габитус. Если в каком-то единичном случае нарушены ожидания до этого неоднократно оправдывавшиеся, можно стараться поступать по-прежнему, а не подвергать рефлексии привычные действия. Это корреспондирует с утверждением Т. Куна, что любая аномалия может восприниматься как неразрешенная головоломка и что даже при видимом банкротстве парадигмы, ее ресурсы отнюдь не исчерпаны. Субъект имеет возможность остаться в рамках габитуса. Пренебречь этой возможностью, значит лишить себя надежного основания коммуникативной деятельности. В этой ситуации уже имеет место выбор: отказаться от габитуса или остаться в его пределах. Риск в данном случае остается латентным, поскольку наличие альтернативы и факт выбора обнаруживаются тогда, когда выбор уже сделан. Лишь задним числом субъект обнаруживает, что мог поступить иначе. Но, поступив иначе, он не родился бы как субъект. Переход в рефлексивный модус необратим, поскольку возвращение в лоно габитуса может после этого быть только осознанным решением.

Во-вторых, рискованно содержание абстракции. При ее формулировке всегда можно допустить ошибку. Важнейшим примером здесь выступает научная гипотеза, выдвижение которой неизбежно предполагает допущение возможной ошибки. Гипотеза должна быть фальсифицируемой. Это обстоятельство логически связано с тем фактом, что всякая гипотеза допускает альтернативу, которая представляет собой другую, конкурирующую гипотезу. Эксплицитно представленная форма коммуникативного действия также представляет собой гипотезу.

Риск, наконец, присутствует в действии, которое нужно согласовать с абстрактной формой. Анализ проблемы следования правилу показал, что окончательное согласование невозможно. Если правило предъявлено только в виде абстракции, то никто не сможет доказать, что следует именно этому правилу. Субъект рискует столкнуться с коммуникативной неудачей, непониманием. Но коль скоро мы оказались на границе габитуса, то рефлексия предлагает нам именно абстракцию. И поскольку мы уже не проигнорировали затруднение и не в состоянии вернуться к неосознанной реализации навыка, нам не остается ничего, кроме попытки поступить сообразно абстракции.

5.7. Рационализация исходной гипотезы и согласие сообщества. В параграфе описано как исходный рефлексивный акт субъекта принимается сообществом в ходе рационального обсуждения.

В научном исследовании исходная гипотеза представляет собой первоначальную догадку, высказанную в связи с возникшим затруднением. Ее окончательное принятие возможно лишь после ряда попыток верификации и фальсификации, в ходе осуществления которых она, возможно, будет скорректирована, а, возможно, заменена на альтернативную. В ходе публичного обсуждения исходной гипотезы сообщество, в конечном счете, приходит к единому суждению. При этом само принятое научное утверждение становится коммуникативной нормой. Будучи принято в качестве обоснованного результата, оно становится принципом для проведения экспериментов, проведения рассуждений, обоснования других гипотез. Поскольку все названные типы научной деятельности имеют коммуникативный характер, то и результат, на который они опираются, выступает в качестве коммуникативного правила. Согласие относительно такого правила, солидарное следование ему обуславливает взаимопонимание в научном сообществе.