Докритический период философии И. Канта

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Министерство образования и науки РФ

Елецкий Государственный университет им. И.А. Бунина

Агропромышленный институт

Кафедра технологических процессов в машиностроении и агроинженерии

Реферат на тему:

«Докритический период философии И. Канта»

Выполнил: студент группы ТМ-21

Булатов Ю.Н.

Проверил: Усачёв А.В.

Елец 2015

Содержание

Введение

1. “Докритический” период

1.1 Поиски метафизического обоснования научной картины мира (40 - начало 60-х гг.)

1.2 Докритический Кант о взаимоотношениях двух родов противоположностей

1.3 Диссертация 1770 г.

Список литературы

Введение

докритический мир кант философия

Иммануил Кант родился в 1724 году в Пруссии в семье шорника. Рождение в трудовой немецкой семье ХVIII в. также означало приобретение особых нравственных устоев. Говоря о Канте, нередко используют термин “пиетизм”, означающий богопочитание, богобоязненность, внутреннюю религиозность.

Кант учился в Фридериканской коллегии - хорошем по тем временам учебном заведение, где, прежде всего, обучали древним языкам. Кант изучал латынь и превосходно овладел ею. Отдал дань изучению естественных наук. В школьные годы (1733/34 - 1740) окончательно определилась склонность Канта к гуманитарно - филологическим дисциплинам.

С 1740 г., когда Кант был зачислен в Кенигсбергский университет. Началась насыщенная трудом, учением жизнь. Кант впоследствии опубликует некоторые работы, которые задумал и начал писать еще в студенческие годы. В годы учебы в университете Кант уже думает над тем, как нужно формировать новую философию. Он внимательно изучает философские системы предшествующих философов. В особенности привлекает его английская философия - учения Локка и Юма. Он вникает в систему Лейбница и, конечно, изучает произведения Вольфа. Проникая в глубины истории философии, Кант одновременно осваивает такие дисциплины, как медицина, география, математика, и настолько профессионально, что впоследствии смог преподавать их.

После окончания университета в 1746 г. Канту приходится вступить на путь, по которому впоследствии пошли и другие классики немецкой мысли, в частности Фихте и Гегель: он становится домашним учителем. Годы учительства не прошли бесследно: Кант много работал и уже в 1755 г. Кант благодаря своим оригинальным произведениям занял особое место в философии, в обновлении философской мысли Германии.

Иммануила Канта (1724 - 1804), основоположника немецкой классической философии, по праву можно оценить как одного из величайших умов всех времен и народов, труды которого изучают и интерпретируют по сей день.

Две вещи наполняют душу все новым и нарастающим удивлением и благоговением, чем чаще, чем продолжительнее мы размышляем о них, - звездное небо надо мной и моральный закон во мне.

И. Кант

1. “Докритический” период

Ранний или так называемый докритический период творчества Канта охватывает добрую половину его научной деятельности: от первой работы мыслителя 1746 г. «Мысли об истинной оценке живых сил» до увидевшей свет в 1770 г. диссертации «О форме и принципах чувственно воспринимаемого и умопостигаемого мира» .Уже в своей первой книге -- «Мыслях об истинной оценке живых сил» (1749) Кант обнаружил стремление преодолевать крайности враждующих философских школ, а также интерес к изучению сущности материи и пространства. В ранний период Кант считал пространство динамической средой, возникающей при взаимодействии составляющих его простых субстанций при условии наличия у них общей причины -- Бога. Такая трактовка позволяла релятивизировать фундаментальные характеристики пространства, такие как количество его измерений. При изменении параметров взаимодействующих субстанций, утверждал Кант, пространство могло бы иметь не три, а больше измерений.

Помимо написания абстрактных философских трактатов в докритический (как, впрочем, и в критический) период Кант создавал и более популярные тексты. Так, он обнародовал несколько эссе по истории Земли, о причинах землетрясений и т. п. Но самой известной работой натурфилософского цикла стала опубликованная в 1755 г. «Всеобщая история и теория неба». Здесь Кант рисует картину развивающейся Вселенной, естественным путем формирующейся из хаоса материи под воздействием сил притяжения и отталкивания. Кант был уверен, что с течением времени порядок постепенно вытесняет хаос. В «Истории неба» он также подчеркивает, что, хотя мир упорядочивается одними лишь естественными законами, это не означает, что в его истолковании ученый может обойтись без понятия Бога. Ведь сами естественные законы, порождающие космическую гармонию, не могут быть результатом случая и должны мыслиться как творение Высшего разума. Кроме того, даже изощренные естественно-научные методы, считал Кант, не могут объяснить феномен целесообразности вообще и жизни в частности. Это убеждение Кант сохранил и в критический период своего творчества, отрицая, что целесообразность живых существ может быть истолкована без привлечения понятия разумной причины природы -- он был, как говорится, мыслителем додарвиновской эпохи.

Несмотря на интерес Канта к натурфилософской и естественно-научной тематике, в центре его внимания находилась все же не физика, а метафизика. Уже в ранний период он отступал от буквального изложения использовавшихся им в лекциях вольфианских учебников и пытался найти собственный путь в этой науке. Точнее, он считал, что метафизике еще предстоит стать таковой. Для придания ей строгости он предпринял целый ряд методологических изысканий. Важно, что Кант не разделял распространенного в то время мнения, что для превращения в строгую науку метафизика должна уподобиться математике. Он доказывал, что методы этих наук разнятся. Математика конструктивна, метафизика -- аналитична. Задача метафизики состоит в том, чтобы выявить элементарные понятия человеческого мышления. И уже в докритический период Кант не раз высказывал мысль, что философ должен всячески сторониться произвольных измышлений. Иными словами, важной проблемой философии оказывался вопрос о границах человеческого познания. Об этом Кант заявляет в одной из центральных работ докритического периода «Грезы духовидца, поясненные грезами метафизики» (1766), где он приходит к выводу, что границы знания в целом совпадают с границами опыта. Данный тезис является теоретической основой для критики им шведского мистика Э. Сведенборга, которой, собственно, и посвящены «Грезы духовидца». Сведенборг смело рассуждал о сверхчувственном мире и говорил о существовании особой духовной среды, обеспечивающей непосредственное общение душ. Кант подрывал основы подобных метафизических фантазий.

Вместе с тем неправильно было бы трактовать раннюю философию Канта исключительно в эмпиристских и скептических тонах. «Скептический метод», взятый им от Юма, был лишь одной из исследовательских программ, разрабатывавшихся Кантом в докритический период. В ряде сочинений этого периода Кант предстает перед читателем в совершенно другом облике -- как мыслитель, устремленный в сверхчувственные высоты и уверенный в их досягаемости. Речь идет прежде всего о работе 1763 г. «Единственно возможное основание для доказательства бытия Бога». Критикуя здесь традиционные доводы в пользу бытия высшего Существа, Кант вместе с тем выдвигает собственный, «онтологический» аргумент, основанный на признании необходимости какого-то существования (если ничего не существует, то нет материала для вещей, и они невозможны; но невозможное невозможно, а значит какое-то существование необходимо) и отождествлении этого первосуществования с Богом¹. К «догматическим» произведениям докритического периода может быть причислен также «Опыт некоторых наблюдений об оптимизме» (1759) и диссертация 1770 г. «О форме и принципах чувственно-воспринимаемого и умопостигаемого мира».

Но если в «Опыте» Кант выстраивает вполне традиционные схемы в духе лейбнице-вольфовской философии, то в диссертации он рассуждает о познаваемости сверхчувственного мира с иных позиций, опираясь на разработанную им в конце 60-х гг. новую теорию пространства и времени. В этот период Кант отказался от ранее принимавшейся им релятивистской теории пространства, так как обнаружил, что объяснение пространства через соотношение субстанций не позволяет концептуализировать такое важнейшее свойство последнего как различие правого и левого (так, правая и левая перчатки могут быть совершенно тождественными в плане соотношения их частей, и тем не менее отличаться друг от друга: правую перчатку нельзя надеть на левую руку). Этот феномен «неконгруэнтных подобий», зафиксированный в работе 1768 г. «О первом основании различения сторон в пространстве», заставил Канта принять концепцию абсолютного пространства, хотя ньютоновская трактовка такого пространства как вместилища вещей, обладающего самостоятельной реальностью, всегда казалась ему нелепой. И уже в 1769 г. Кант находит способ избавиться от этой загадочной сущности. Суть кантовского решения, которое изложено в его диссертации 1770 г., состоит в том, что абсолютное пространство может быть истолковано в субъективном смысле, т. е. в качестве независимого от вещей субъективного условия восприятия человеком внешних воздействий, или априорной формы чувственного созерцания. По аналогии с пространством Кант переосмыслил и время, которое тоже оказалось у него априорной формой чувственности, только в случае с временем речь идет не о внешнем, а о внутреннем чувстве. При таком понимании непосредственные пространственно-временные предметы чувств оказались лишены самостоятельного, т. е. независимого от воспринимающего субъекта существования и получили название «феноменов». Вещи же, как они существуют независимо от нас, «сами по себе», были названы Кантом «ноуменами», чтобы подчеркнуть их нечувственный, «интеллигибельный» характер.

Эта концепция впоследствии была обозначена Кантом как трансцендетальный идеализм. Одним из ее следствий оказывается методологический вывод о недопустимости смешения чувственных и рассудочных понятий. Ведь сама возможность помыслить вещи сами по себе свидетельствует, что способность мышления (рассудок) не ограничивается в своем применении миром чувственных феноменов. Попытки уравнять области применения чувственных и рассудочных понятий, как это, к примеру, происходит в высказывании «все, что существует, существует где-то и когда-то»² являются, говорил Кант, главной причиной метафизических заблуждений. Подобный тезис Кант защищал и в критический период, но в ином контексте. В 1770 г. он полагал, что человек может не только мыслить, но и познавать вещи сами по себе, т. е. мыслить их с сознанием объективной истинности этих мыслей. Через 10 лет, когда он опубликовал «Критику чистого разума» (1781, второе переработанное издание -- 1787 г.) его позиция кардинально изменилась. Теперь Кант утверждал, что человек в состоянии познавать только феномены, но никак не вещи сами по себе.

1.1 Поиски метафизического обоснования научной картины мира (40 - начало 60-х гг.)

Наследие раннего Канта весьма разнородно и многопланово по своему содержанию, в нем можно выделить различные этапы и периоды, когда мыслитель менял свои установки и ориентации, однако, для всех них характерны некоторые общие черты и особенности, позволяющие говорить об их проблемном единстве и вполне определенной направленности. Прежде всего нужно сказать, что на всех этапах своего как раннего, докритического, так и позднего, критического творчества, мыслитель сохранял глубинную и неискоренимую «влюбленность» в метафизику, твердое убеждение, что только она одна способна «возжечь свет познания», причем не только в области теоретического, научного освоения мира, но и при решении «смысло-жизненных» вопросов бытия человека, его места и назначения в мире.

С другой стороны, а точнее, по причине именно этой своей «влюбленности» в метафизику, Кант необычайно остро и глубоко переживал и осознавал то явно неблагополучное, даже кризисное состояние, в котором эта «царица наук» оказалась к середине XVIII столетия. В этом отношении он был солидарен со многими из рассмотренных выше мыслителями, прежде всего противниками и критиками вольфовской школы, а что касается частоты и резкости критических высказываний в адрес метафизики, то ранние работы мыслителя едва ли уступят поздним, собственно критическим его сочинениям (последние даже куда более спокойны по тону и уравновешены по оценкам, но конечно, глубже и обоснованнее по существу).

Собственно говоря, оба эти мотива и определили главное направление и основное содержание всего - и раннего и позднего - творчества Канта, а именно: поиска нового метода метафизического познания, «нового освещения» его первых принципов, их «единственно возможных оснований», «степени ясности» и, наконец, решения вопроса о возможности метафизики в качестве науки.

Свою первую работу Кант начинает с провозглашения свободы в исследовании истины, поиски которой должны следовать велениям одного только разума, а отнюдь не авторитетам великих людей: Ньютона, Лейбница, Вольфа и других, чьи предрассудки, считает он, «все еще сохраняют жесткое господство» над толпой. Таким образом, с первых своих шагов мыслитель решительно заявляет о своей независимости и даже оппозиции по отношению к традиции, о намерении идти по собственному непроторенному и предначертанному для себя пути и нежелании отказаться от «дерзновенной» мысли, что его уму «впервые открылась» истина, «над которой напрасно трудились величайшие мастера человеческого познания» [1, с. 56-57].

Однако в своей первой работе Кант еще целиком разделяет точку зрения традиционной лейбницианской метафизики относительно существования неких простых, бестелесных субстанций, обладающих изначальной внутренней активностью или силой, т.е. по сути дела он воспроизводит учение Лейбница о монадах или Вольфа о «простых вещах» или элементах. Будучи созданными богом в качестве принадлежности множества возможных миров, они лежат в основании «нашего» действительного, телесного мира и всех присущих ему пространственно-временных, физических характеристик и свойств (протяжения, движения и т.п.

Вполне в духе традиционной метафизики формулирует Кант и основную задачу своей «Истинной оценки...»; она состоит в поиске неопровержимых свидетельств и доказательств существования духовных субстанций и их действующих вовне внутренних, живых сил, а также в попытке дать новую, «истинную оценку» этим силам. Верно подметив, что определение силы как меры движения, пропорциональной скорости (у Декарта) и квадрату скорости (у Лейбница) служит описанием различных способов существования и проявления энергии (механического взаимодействия и перемещения тел и их кинетической энергии), Кант ошибочно принял последнее за способ выражения и определения живых сил. Иначе говоря, свойства физических тел и их отнюдь не «живых» сил, а также способы их механического определения и математического измерения он использует для доказательства существования метафизических субстанций и их активных сил.

Однако еще более показательным и важным с точки зрения последующей эволюции воззрений мыслителя является то обстоятельство, что проблему соотношения метафизического и физического миров, духовных субстанций и тел, живых и неживых сил он увязывает с вопросом о том, каким образом последние относятся к человеческой душе. Кант задается вопросом: почему материя и ее физическое движение способны вызвать не только движения, но и представления в душе, а последняя оказывается способной приводить в движение материю, вызывать изменения во внешних вещах и телах, не будучи сама физическим телом. Именно в этом обстоятельстве он находит наиболее веское подтверждение существования живых сил. Сам по себе факт такого взаимодействия души и тела указывает на ограниченность механического и математического понимания природы, поскольку с точки зрения последнего можно в лучшем случае представить, что материя своим физическим действием «сдвинет душу с места», но невозможно понять, «чтобы сила, вызывающая только движения, могла порождать представления и идеи». «Ведь это столь различные роды вещей, - указывает Кант, - что нельзя понять, каким образом один из них мог бы стать источником другого».

Трудно сказать, в какой мере сам Кант осознавал противоречивость и непоследовательность этих идей. Во всяком случае сложность и нерешенность проблем он, по-видимому, осознавал и не случайно после первой работы наступил почти десятилетний период молчания, который вряд ли можно объяснить одними лишь внешними обстоятельствами его жизни (работа домашним учителем). О внутренней же работе его мысли в этот период свидетельствует последующее взрывообразное создание значительного числа трудов в середине 50-х гг.

Среди них выделяется относительно самостоятельный цикл работ, посвященный естественнонаучной проблематике. Кант выступает в них как ученый-натуралист, анализирующий конкретные вопросы физики земли, теории ветров, морских приливов и т.п. Начиная с этого времени и почти до конца своей жизни Кант читал лекции по математике, механике, физике, физической географии, антропологии, оптике, акустике и другим конкретным научным дисциплинам.

Из цикла этих работ наибольшую славу приобрела «Всеобщая естественная история и теория неба» (1755 г.), в которой мыслитель разработал свою знаменитую космогоническую гипотезу, составившую эпоху в развитии научной картины мира. Возникновение солнечной системы и других звездных систем во вселенной Кант объясняет взаимодействием притяжения и отталкивания, в которых усматривает проявление присущей элементам или частицам материи «силы для приведения друг друга в движение».

Кант придерживается твердого убеждения, что в мироздании нет каких-либо скрытых, недоступных человеческому разуму свойств или причин, а тем более чудесных событий, отклоняющихся от естественного и правильного порядка явлений и их механических законов. Он постоянно подчеркивает, что между его системой, основанной на доводах натуралистов и доводами защитников религии, существует полное согласие, тем не менее, Бог рассматривался им как создатель действительного мира и его естественных законов, правильного и совершенного порядка. В своей гипотезе он пытается объяснить возникновение солнечной системы из первоначальной туманности и в рамках решения этой достаточно конкретной задачи опирается исключительно на естественные причины, механические законы, данные современной ему науки и т.д.

И именно эти законы, «вечный и строгий» порядок мироздания все более становились для мыслителя стимулом в его метафизических исследованиях, побуждали к поиску его первопричин, оснований, условий и источников многообразия свойств и связей материального мира, предпосылок его познания и т.п. Эта тенденция просматривается в цикле работ 50-х гг., посвященных собственно метафизической проблематике: «Новое освещение первых принципов метафизического познания» (1755), «Применение связанной с геометрией метафизики в философии природы» (1756) и «Единственно возможное основание для доказательства бытия бога» (1762).

Правда и в этих работах Кант еще во многом воспроизводит соответствующие рассуждения лейбнице-вольфовской метафизики: за основу телесного пространственно-временного мира, его свойств и законов принимаются простые субстанции или монады; их существование ставится в зависимость от Бога как творца и причины всех вещей, а их абсолютная простота, невозможная с точки зрения бесконечной математической делимости пространства, объясняется их особой, бестелесной или идеальной, природой. Вместе с тем, благодаря присущей этим субстанциям внутренней силе и ее направленной вовне деятельности они определяют пространственные и все другие свойства физических тел: их множественность, делимость, непроницаемость, инерцию, притяжение, отталкивание и т.п.

Тем не менее, во всех названных работах Кант далек от покорного следования «мнениям знаменитых людей» (Лейбница, Вольфа, Баумгартена и др.), которых он упрекает в бесплодии, «праздном и туманном хитроумии» и т.д.. Причем его критика последних и попытки найти новые подходы касаются самых важных и принципиальных вопросов метафизики. О глубине и серьезности его намерений свидетельствует уже тот факт, что «Новое освещение...» он начинает с критики законов противоречия и достаточного основания именно как «высших» или «первых принципов метафизического познания». За первым законом он отрицает значение «первого и всеобъемлющего принципа для всех истин», заменяя его принципом тождества, поскольку только он позволяет доказывать истинные положения посредством раскрытия тождества между понятиями субъекта и предиката, а не путем заключения к невозможности противоположного.

Эта замена потребовалась Канту для формулировки принципа определяющего основания, которым он пытается заменить вольфианский принцип достаточного основания. Он исходит из того, что всякое истинное положение основывается на соединении, согласии и даже тождестве между субъектом и предикатом; всякая связь или отношение между ними осуществляется на каком-либо основании; основание, полагающее это отношение с исключением противоположного ему.

Дело в том, что тем самым в состав первых принципов метафизического познания незаметно вкрадывались фактические истины, т.е. понятия, заимствованные из опыта, эмпирического наблюдения вещей и т.п., в чем и заключалась эклектическая сущность и методологическая непоследовательность вольфианской рационалистической метафизики. И в своей критике закона достаточного основания Кант, собственно, и указывает на это ее фундаментальное противоречие.

Правда, поначалу он преодолевает это противоречие весьма своеобразным способом, а именно, дополняя понятие определяющего основания понятием предшествующего основания и наделяя последнее значением основания бытия или становления, отвечающим на вопрос «почему» [т. 1, с. 273]. Тем самым помимо значения логического основания, призванного устанавливать или полагать отношение тождества между субъектом и предикатом, оно обретает статус реального основания, определяющего не только необходимую форму, но и содержание истины, т.е. не только логическую возможность, но и временное возникновение и пространственное существование вещи, что и составляет, согласно Канту, «полное определение вещи».

Иначе говоря, преодоление вольфианского дуализма или эклектических «уступок эмпиризму» достигается за счет усиления догматически-рационалистических моментов традиционной метафизики, более последовательного проведения принципа тождества мышления и бытия, совпадения логически возможного, необходимого и реально существующего, случайного, а точнее, даже подчинения второго первому.

Основание истины он относит к определяющим основаниям, устанавливающим аналитически-необходимую связь между субъектом и предикатом, согласно принципу тождества. Основание же существования он называет предшествующем и определяющим основанием, посредством которого рассматривается не логическая связь или отношение тождества между субъектом и предикатом, а якобы решается вопрос о самом существовании вещей, и причине их возникновения, т.е. об основании их бытия и становления (Sein, Werden).

Именно предшествующее и определяющее основание Кант противопоставляет вольфианскому закону достаточного основания, считая недостатком последнего его эмпирический генезис, в силу чего он опирается лишь на случайное существование и позволяет лишь утверждать, что «вещь скорее есть, чем не есть», что недостаточно для «полного ее определения».

Обращение к богу и доказательству его абсолютного существования, собственно говоря, оказывается единственным выходом из этой тупиковой ситуации. Во-первых, всего лишь субъективный акт полагания обретает статус некоего абсолютного «божественного» акта, во-вторых, неопределенное понятие существования обретает сверх эмпирические и сверх логические черты некоего безусловно-необходимого бытия. Вместо скромного «вещь есть» провозглашается: «есть бог», т.е. существует раньше, «первичнее» понятия о нем, «предшествует» его логической возможности.

Основным аргументом своего доказательства бытия бога Кант считает тезис «нечто возможно», а его убедительность усматривает в том, что «оно опирается на наиболее первичное данное», а именно на саму «возможность вещей», которая в свою очередь, основывается на бытии бога как «истинной» или «максимально возможной реальности» (wahre grosst mцgliche Realitдt). С устранением бога как «начала всякой возможности» будет уничтожена и внутренняя возможность вещей, упразднено все мыслимое вообще, а потому несуществование бога «совершеннонемыслимо», а его бытие - безусловно-необходимо, т.е. «не может не быть».

Тем самым вопрос о действительном мире, о соотношении возможного и действительного, логического и реального не только не решается, но и не затрагивается; доказательство бытия бога ведется, как не без гордости заявляет Кант, «совершенно a priori» и на «единственно возможном основании», что «нечто возможно» [1, с. 424]. Все же построения мыслителя оказываются дедуктивной системой логических мыслей о мире в рамках «существования» которой и только по отношению к которой бог и «существует» с безусловной необходимостью как ее «первое основание».

Все эти пороки своего доказательства бытия бога Кант осознал и показал в «Критике чистого разума», где под видом опровержения онтологического аргумента дал критику и своих ранних работ (правда, не ссылаясь на них). Он показывает невозможность доказательства существования чего бы то ни было за пределами опыта и чувственных данных, а за утверждением такого существования признает характер логически возможного, но недоказуемого предположения (Voraussetzung) или гипотезы.

Собственно говоря, именно это и имело место в кантовской трактовке существования как «простой положенности» и доказательстве безусловно необходимого бытия бога в «Единственно возможном основании» и в «Новом освещении...», где он не только не преодолевает догматизм традиционной метафизики, но даже усиливает присущие ей черты фатализма. Особенно наглядно это проявилось вего работе «Опыт некоторых рассуждений об оптимизме» (1759), где он, явно упрощая идеи Лейбницевой «Теодицеи», утверждает, что «некая выдуманная свобода» не нужна, должна быть упразднена и заменена «благой необходимостью». Правда, уже в «Новом освещении...» он пытается отвести обвинения в фатализме своего учения и упреки в том, что его принципы восстанавливают «неизменную необходимость всех вещей и фатум стоиков» и тем самым устраняют «всякую свободу и нравственность».

Формальная сторона служит основанием логической возможности понятия, она является необходимым условием, без соблюдения которого знание безусловно невозможно, однако, она ничего не говорит о действительной возможности понятия как знания, т.е. о познавательном содержании и значении понятия. Напротив, материальная сторона понятия составляет содержание того, «что» в нем мыслится, служит реальным основанием, благодаря которому понятие становится знанием в собственном смысле слова. Обе эти стороны понятия относительно самостоятельны и независимы друг от друга, но вместе с тем являются одинаково необходимыми условиями, конститутивными предпосылками всякого понятийного знания, хотя они и различаются по своим функциям и ролям для процесса возникновения этого знания.

Следует обратить внимание на то обстоятельство, что реальное основание познания Кант отнюдь не отождествляет с основанием существования, а материальную сторону понятия с существованием вещи «в себе и для себя самой», т.е. вне знания или мысли о ней. Эта материальная сторона рассматривается им именно как мыслимое «нечто», как «данное» в мысли и даже «положенное» ею в качестве ее собственного содержания, внутреннего достояния или компоненты. В данном случае принцип «полагания» обретает новое, более отчетливо выраженное гносеологическое содержание, вводится в контекст уяснения предметно-содержательной стороны мышления, познавательной значимости понятия, а не полагания существования вообще или безусловно-необходимого бытия «вещи», «нечто» или бога.

По существу постановка вопроса о реальных основаниях познания, о материальной стороне понятий была ничем иным как одной из первых, еще весьма невнятных и даже противоречивых попыток уяснения генезиса, возникновения необходимого и объективно значимого знания, а также анализа его структуры и сущности. Кант еще далек от сколько-нибудь ясного понимания существа затронутой им проблематики, однако, он уже достаточно отчетливо сознает, что возможность такого знания не может быть объяснена и обоснована ни логическим, ни эмпирическим путем: оно не может быть «выведено» из совершенного рассудка бога и предустановленной им гармонии или приобретено из опыта и чувственных данных. В отличие от этих традиционных подходов, он стремится решать вопрос о необходимых основаниях, условиях и предпосылках научного знания посредством имманентного анализа самого этого знания, обнаружения и уяснения его гносеологической структуры как специфического единства различных и даже противоположных сторон или моментов: формальных и содержательных, логических и реальных и т.п. Именно эти вопросы и составили основное содержание его работ начала - середины 60-х гг.: «Ложное мудрствование в четырех фигурах силлогизма» (1762), «Опыт введения в философию понятия отрицательных величин» (1763), «Исследование степени ясности принципов естественной теологии и морали» (1764), а также «Грезы духовидца, поясненные грезами метафизики» (1766).

1.2 Докритический Кант о взаимоотношениях двух родов противоположностей

На наш взгляд, именно И. Канту (а не Гегелю) принадлежит приоритет в открытии закона, который впоследствии стал известен как закон единства и борьбы противоположностей. Эти мысли Канта изложены в работе «Опыт введения в философию понятия отрицательных величин» (опубликована в 1763 г.), значение которой далеко выходит за пределы только философского анализа роли отрицательных величин в математике. Кант вводит понятия о двух родах противоположностей: логической и реальной. «Если одно упраздняет то, что другое полагает,-- пишет Кант,-- то они противоположны друг другу. Эта противоположность может быть двоякой: или логической, через противоречие, или реальной, т. е. без противоречия» .Необходимо подчеркнуть, что здесь Кант использует термин и понятие «противоречие» только в формально логическом смысле. Указывая на это, Кант замечает: «До сих пор обращали внимание только на противоположность первого рода, т. е. на логическую. Она состоит в том, что относительно одной и той же вещи нечто одновременно и утверждается и отрицается. Следствие такого логического соединения есть ничто..., как гласит закон противоречия». Принципиальное значение имеет открытие И. Кантом противоположности иного, по сравнению с логической, рода, реальной противоположности, которая не может характеризоваться формально-логическим противоречием. Определяя реальную противоположность, Кант, по сути дела, высказывает идею диалектического противоречия как отношения между реальными противоположностями. «Противоположность второго рода -- реальная,-- пишет Кант,-- состоит в том, что два предиката одной и той же вещи противоположны, но не по закону противоречия. Здесь также одно упраздняет то, что другое полагает; однако следствие [здесь] нечто. Сила, движущая тело в одну сторону, и равное стремление того же тела в противоположном направлении не противоречат друг другу и в качестве предикатов возможны в одном и том же теле одно временно. Следствие этого -- покой, который есть нечто представимое» ; «...мы имеем здесь истинную противоположность, ибо то, что полагается одним стремлением,... упраздняется другим и оба они истинные предикаты одной и той же вещи, присущие ей одновременно». Поясняя свое понимание реальной противоположности, Кант замечает: «Когда речь идет о логической несовместимости, то имеют в виду только то отношение, которым два предиката вещи в силу противоречия упраздняют друг друга и свои следствия. Но какой именно из обоих предикатов действительно утвердительный и какой действительно отрицательный -- это здесь безразлично. Например, быть одновременно темным и нетемным в од ном и том же смысле будет в одном и том же субъекте противоречием... Реальная несовместимость также основывается на взаимном отношении двух предикатов одной и той же вещи, но противоположность эта совсем иного рода... оба предиката -- А и В -- утвердительны». Опираясь на свое понимание двух родов противоположностей, Кант различает два типа отрицания: отрицание как лишение и отрицание как отсутствие. «Отрицание, -- пишет Кант,-- если оно следствие реальной противоположности, я буду называть лишением', всякое же отрицание, если оно не результат такого рода противоположности, будет здесь обозначаться как отсутствие. Для такого отрицания требуется не положительное основание, а лишь его отсутствие; первое же отрицание имеет действительное основание полагания, а также равное ему противоположное основание. Покой тела есть или просто отсутствие, т. е. отрицание, движения, если (в нем] нет движущей силы, или лишение, если движущая сила, правда, имеется, но следствие, а именно движение, устраняется противоположной силой». Методологическое значение имеют положения Канта, по существу выражающие ту идею, что взаимодействие, столкновение реальных противоположностей и является источником всех изменений, всякого движения в природе и в духовной деятельности человека. «Но я утверждаю,-- подчеркивает Кант, -- что если возникает А, то при естествен ном изменении мира должно возникнуть и -- А, т. е. не может быть такого естественного основания какого-либо реального следствия, которое в то же время не было бы основанием не которого другого следствия, представляющего собой отрицание первого следствия»; «в мире никогда не может произойти естественным путем какое-либо изменение, следствие которого в общем не состояло бы в действительной или потенциальной противоположности, самое себя упраздняющей»; «Кроме того, в этом столкновении противоположных реальных оснований как раз и состоит совершенство мира во обще, равно как и закономерный ход материальной части его совершенно очевидно поддерживается только борьбой [этих] сил. Развивая свое учение о двух родах противоположностей, И. Кант высказывает много диалектических идей, анализируя примеры из математики, логики, механики, психологии, морали. Большой интерес представляет следующая мысль Канта: «По нашим же понятиям, реальное основание никогда не может быть логическим основанием и дождь определяется ветром не по закону тождества. Рассмотренное нами выше различие между логической и реальной противоположностью аналогично только что указанному различию между логическим и реальным основанием» (2, 122). Подводя итог своим размышлениям, Кант указывает на четыре признака реального противоположения: «Противоречащие друг другу определения должны, во-первых, принадлежать одному и тому же субъекту. В самом деле, допустим, что в одной вещи имеется одно определение, а любое другое -- в другой; в таком случае отсюда не произойдет никакого действительного противоположения. Во-вторых, одно из противостоящих друг другу определений при реальном противоположении не может быть контрадикторной противоположностью другого, ибо тогда противоречие было бы логическим и, как было показано выше, невозможным. В-третьих, определение может отрицать только то, что полагается другим определением... В-четвертых, эти определения, если они противоречат друг другу, не могут быть оба отрицательными, ибо в этом случае ни одно из них не полагало бы того, что устранялось бы другими. Поэтому в каждом реальном противоположении оба предиката должны быть положительными, но так, чтобы при их соединении следствия их устраняли друг друга в одном и том же субъекте» (2, 91). Таким образом, хотя Кант и не вводит термины «диалектическое противоречие», «диалектическая противоположность», сущность закона как утверждения необходимости взаимоотношения, взаимодействия между диалектическими противоположностями в природе, в познании, в духовной деятельности человека выражена Кантом достаточно определенно. В заключение хотелось бы обратить внимание на тот удивительный факт, что Гегель, много сделавший для развития взглядов на соотношение диалектических противоположностей, нигде не упоминает имени Канта в связи с открытием данного закона. В то же время Гегель во многом повторяет путь, пройденный Кантом. Гегель использует те же доводы, те же примеры из математики, логики, механики, психологии, морали. Например, 150 Гегель пишет: «Обыкновенно думают, что в различии между положительным и отрицательным мы имеем абсолютное различие. Они оба, однако, в себе одно и то же, и можно было бы поэтому назвать положительное также и отрицательным... Положительное и отрицательное, следовательно, существенно обусловливаются друг другом и существуют лишь в своем от ношении друг с другом. Северный полюс магнита невозможен без южного и южный -- без северного... То обстоятельство, что новейшее естествознание пришло к признанию, что противоположность воспринимается нами... в магнетизме как полярность, проходит красной нитью через всю природу, есть все общий закон природы, мы, без сомнения, должны признать существенным шагом вперед в науке». Впервые в науке этот шаг был осуществлен И. Кантом.

1.3 Диссертация 1770 г.

За Диссертацией установилась прочная слава работы переходной от докритической к критической философии и даже едва ли уже не собственной критической. На этом основании некоторые исследователи исключают эту работу из рассмотрения наследия раннего Канта [см.: 36]. И действительно, третий раздел -- центральный по своему месту и по своей теоретической значимости для всей работы и для последующего развития мыслителя, содержит учение о времени и пространстве как чистых формах чувственного созерцания, впоследствии вошедшее с небольшими изменениями в „трансцендентальную эстетику" „Критики чистого разума". И тем не менее, Канту не случайно потребовалось более десяти лет для окончательного вызревания идей критицизма. Дело в том, что именно в Диссертации он предпринял последнюю отчаянную попытку спасти „любимую" им метафизику, которую в „Грезах..." сам подверг критике.

Таким образом, эволюция его воззрений шла не по линии прямого перехода от догматизма к критицизму, а по линии попятного движения от скептицизма „Грез..." к догматической метафизике Диссертации. Аналогичные процессы имели место у многих предшественников и со- временников Канта. Как мы видели, у Крузия, Ламберта и даже Тетенса не вполне удачные и во многом незавершенные попытки „улучшения" или реформирования метафизики, так или иначе оборачивались апелляцией к „старым истинам" метафизики, возвратом к некоторым понятиям и принципам традиционной онтологии, рациональной психологии и теологии и т.д.. Парадоксальная особенность кантовского отката к метафизике заключалась в том, что для ее „спасения" он пытался использовать свое принципиально новое, уже критическое по своей сути учение о пространстве и времени, хотя направлено оно было на защиту от угрозы скептицизма прежде всего научного познания, а не метафизики.

Нужно заметить, что в этой работе Кант, хотя и представляет пространство в виде некоего божественного „вместилища" вещей, тем не менее, считает, что его реальность не постигается „посредством понятий разума" и даже „не есть предмет внешнего восприятия"; оно созерцается внутренним чувством, а его отношение к телам и частям материи берется „в том значении, как его мыслит геометр" и в каком оно вводится „в систему естественных наук". Иначе говоря, пространство выступает здесь не только в качестве онтологической реальности, но и субъективного способа представления, связанного с геометрическим конструированием фигур.

Во всяком случае в Диссертации 1770 г. он уже категорически утверждает, что представление о пространстве как „абсолютном и неизмеримом вместилище всех возможных вещей", равно как и об объективной реальности времени является „пустой" и „самой нелепой выдумкой" ума, относящейся к миру сказок. Однако еще более решительно выступает Кант и против того, чтобы рассматривать свойства пространства в качестве отношений самих существующих вещей, а свойства времени - в качестве отвлечений от последовательных изменений внутренних состояний души или движения внешних тел.

Как мы видели, в этот период (прежде всего в „Грезах..."), пытаясь найти реальные основания познания и преодолеть беспредметный логицизм метафизики, Кант апеллировал к данным чувственности и опыта как „первоосновы" общих суждений и понятий. И хотя эти идеи нельзя считать последовательно сенсуалистическими, тем не менее, само противопоставление твердых истин, „основанных на опыте", иллюзорным и вымышленным понятиям метафизики, неизбежно оборачивалось вопросом об источнике необходимых и всеобщих понятий научного познания, которые в опыте подтверждаются, но отнюдь из него не „выводятся". Собственно говоря, проблемой оставался сам „плодотворный метод" Ньютона, который с помощью опыта и геометрии объясняет природу согласно необходимым законам, но вовсе не черпает их из самой природы, не усматривает непосредственно в ее вещах и процессах.

Кантовское учение о пространстве и времени как субъективных, чистых и первоначальных формах чувственного созерцания возникло из необходимости решения именно этой проблемы, хотя, как мы увидим далее, при ее решении он преследовал двоякую цель: не только обоснования научной картины мира, но и „спасения" метафизики.

На последнее обстоятельство следует обратить особое внимание, поскольку с момента создания своего нового учения о чувственном познании, Кант не только считал его направленным „против идеализма", но стремился удержать те установки на опыт, с помощью которых он надеялся преодолеть беспредметный логицизм метафизики. Действие объекта лишь „вызывает" деятельность чувственного познания, доставляет содержание или материю созерцаний, но не определяет их формы или „вида", т.е. самих пространственно-временных связей и отношений, порядка сосуществования или последовательности явлений чувственно воспринимаемого мира.

Именно поэтому чувственное познание оказывается источником не смутного, спутанного и случайного, а отчетливого и „в высшей степени истинного знания", которое дает „образец высшей очевидности для других наук". Собственно говоря, оно и доставляет рассудку те самые реальные основания или „первые созерцательно данные", из которых он „по логическим законам делает выводы с величайшей достоверностью".

Поскольку логическое применение рассудка опосредовано как эмпирическим содержанием, так и необходимой формой чувственного познания, то, по мнению Канта, и рассудочное познание обладает всеми признаками предметно-значимого и необходимого знания, а потому служит предпосылкой физики и психологии как рациональных наук о явлениях внешнего и внутреннего чувства. Таким образом, в создании научного знания участвует как чувственное, так и рассудочное познание, причем именно благодаря последнему явления или чувственные представления вещей объединяются в опыт или в научную картину мира. Тем самым понятие опыта оказывается опосредованным или обусловленным необходимыми математическими и логическими формами познания, что, по-видимому, и позволяло Канту считать преодоленным тот крен в сторону сенсуализма с его явной угрозой скептицизма, который, вопреки его желанию, все-таки имел место в „Грезах...".

И тем не менее, в трактовке рассудочного познания, его логического применения в Диссертации сохраняется немало моментов его именно эмпирического понимания. Кант как будто не замечает того, что посредством такого понимания рассудка обоснование научного знания, его строгих, всеобщих и необходимых законов оказывается просто невозможным. Апелляция же к чистым и необходимым формам чувственного познания является необходимым, но не достаточным условием для обоснования возможности теоретического естествознания и создания научной картины мира: они позволяют объяснить лишь способ его пространственно-временной данности, его представленности в качестве наглядного и конкретного предмета математического познания. Однако они не могут служить источником таких всеобщих понятий и абстрактных категорий или принципов (например, субстанции, причинности, взаимодействия), которые не входят в чувственные представления, не могут быть в них усмотрены и от них отвлечены

Выше мы отмечали, что хотя Кант и связывает логическое применение рассудка с обработкой чувственных данных, а возникающие таким образом понятия называет эмпирическими, однако, решительно подчеркивает, что эти понятия „не становятся рассудочными в реальном смысле". В отличие от логического реальное применение рассудка направлено на недоступные чувственности объекты, и есть способность изначально давать (dantur) представления, понятия или идеи о вещах „как они существуют на самом деле". Именно здесь обнаруживается „второй план" или двуединый замысел, лежавший в основе кантовского учения о пространстве и времени как чистых форм чувственно воспринимаемого мира явлений и его противопоставления умопостигаемому миру ноуменов, существующему вне и независимо от мира, данного в чувствах. Такой подход позволяет обосновать возможность достоверного и „высшей степени истинного" научного знания о мире.

Собственно говоря, этот прием различения и даже агностически-дуалистического противопоставления чувственного и умопостигаемого миров Кант использует и в „Критике...", правда, в отличие от Диссертации там он служит прямо противоположной цели, а именно - критике необоснованных притязаний разума на познание сверхчувственного мира. В Диссертации же указанный прием направлен на преодоление скептической критики в отношении к метафизике, к ее „вымышленным" понятиям и воздушным мирам, которая имела место в „Грезах..." Правда, и в этой работе существование „имматериального мира" (mundus intelligibilis) Кант считал, хотя и мало правдоподобным и загадочным, но тем не менее возможным и допустимым „предчувствием искушенного рассудка".В Диссертации же существование этого умопостигаемого, интеллигибельного мира ноуменов принимается как достоверный и очевидный факт, а помимо чувственного и логического познания признается способность рассудка к особому - реальному -- применению, посредством которого этот мир мыслится и познается.

Более того, различение двух миров и способов их познания он теперь считает тем методом, „который соответствует особенной природе метафизики". Вредное и неосмотрительное смешение чувственного и рассудочного познания и было, по его мнению, источником всех неудач метафизики, причиной ее превращения в „пустую игру ума", которая породила нелепые понятия и вопросы о местопребывании нематериальных субстанций, обиталище души, о присутствии бога в пространстве или о времени сотворения мира. Это применение принципов чувственного познания, форм и определений пространства и времени к объектам умопостигаемого мира и принципам рассудочного познания Кант называет „метафизической ошибкой подстановки" или „подставными аксиомами". Для устранения этого „вредного и ошибочного" смешения он и предлагает соответствующие „принципы исправления", которые запрещают приписывать чувственные предикаты умопостигаемым объектам или ноуменам, т.е. применять их к понятиям души, мира в целом и бога .

Нетрудно заметить, что речь в данном случае идет о понятиях, которые в „Критике..." и станут содержанием трех идей диалектического разума, как особой способности, которая выходит за пределы всякого опыта и эмпирического познания и служит основанием трех метафизических дисциплин: рациональной психологии, космологии и теологии. И далеко не случайно, что уже в Диссертации эти „реальные" понятия Кант иногда называет „чистыми идеями" (ideas puras), а способность, посредством которой эти понятия „даются", порождаются или полагаются порой определяет не как рассудок (intellectus), а как „чистый разум" (rationis purae).

Терминологические неточности в данном случае куда как точно отражают проблемные искания и противоречия кантовской мысли, что еще более наглядно проявляется в содержательных нестыковках и противоречиях его рассуждений. Так, заявляя о необходимости исправления „ошибки подстановки" или устранения „вредного смешения" чувственного и рассудочного познания, Кант как бы „забывает" о том, что саму возможность первого он связывал с „присутствием" объекта и его действием на способность восприимчивости. Усматривая в вещах или объектах „как они существуют на самом деле" источник ощущений или материи представлений, он вступает в противоречие со своим агностически-дуалистическим противопоставлением чувственных явлений вещам, „как они существуют на самом деле" или феноменов - ноуменам.

Помимо терминологических неточностей в обозначении реального рассудка и его понятий, Кант весьма неточен и в определении содержания этих понятий, а также способа их отношения к умопостигаемому миру. Так, к числу реальных понятий, которые „даются самой природой рассудка" он относит понятия субстанции, существования, возможности, необходимости, причины и т.п. и вопреки утверждению, будто „реальные понятия" касаются только ноуменов, допускает возможность их применения к чувственным явлениям и даже считает, что они приобретаются благодаря „действию его [ума] в опыте".

В Диссертации возможность чувственного познания Кант опосредует „присутствием какого-либо объекта" и его действием на способность восприимчивости субъекта. Существование этого объекта прямо не доказывается, а свойства этого „воздействующего нечто" никак не определяются, тем не менее оно выступает в качестве источника материи или ощущений внешнего и внутреннего чувства, а также необходимой предпосылки самой упорядочивающей деятельности чистых форм созерцания. Все это и служит косвенным подтверждением или свидетельством его существования как объекта; его же „внутренние и абсолютные качества" хотя и остаются недоступными чувствам и не выражаются в пространственно-временных образах вещей и их отношений, тем не менее, рассматриваются в контексте чувственного, эмпирического и теоретического познания.

Рассудок в его реальном применении как будто способен познавать недоступные чувствам объекты, давать понятия вещей и их отношений „как они существуют". Казалось бы речь здесь идет о тех самых вещах, которые действуют на чувственность, доставляют материю созерцаниям и т.п., однако, под реальным применением рассудка Кант имеет в виду отнюдь не познавательное отношение к объектам, да и сама его способность своей „природой" изначально „давать" (dantur) понятия „вещей" вовсе не имеет познавательного характера.