Исследование двух типов времени Аристотеля и их отражения в природе

Размещено на http://www.allbest.ru/

План

Введение

1. Формирование концепции времени Аристотеля

2. Взаимоотношении времени и души в концепции Аристотеля

Заключение

Список использованной литературы

Введение

При рассмотрении разных работ Аристотеля его взгляды могут показаться противоречивыми, поскольку в части работ он делает упор на опыт и практику, в других - на определенные врожденные предрасположенности ума. Однако задачи разных трактатов не одинаковы. Научное знание, по Аристотелю, достижимо только посредством того, что он называет демонстрацией. Поскольку термин "демонстрация" используется в наше время, может возникнуть искушение предположить, что Аристотель разрабатывал чисто эмпирический метод получения истинного знания. Это не так. Научное знание, по Аристотелю, есть демонстративное знание, не в современном смысле экспериментальной демонстрации, а в смысле рационального или логического доказательства. На первый взгляд, эта позиция кажется наивной и типично античной. Но Аристотель был неутомимым наблюдателем.

Влияние Аристотеля на науку в целом вызвало много размышлений и было, до некоторой степени, смешанным. Последующие ученые приписали его трудам неоспоримый авторитет, за что самого Аристотеля упрекать, безусловно, не следует. Он стимулировал рационалистическую установку тех, кто искал первопричины всего сущего, и за это история науки должна оправдать его. Такая установка, однако, вскоре распространилась на вопросы, которые сам Аристотель трактовал эмпирически и считал их выходящими за пределы логических определенностей. Его этическое учение ссылается на круг условий и суждений, достижимых "в общем", "более или менее" и "по большей части". Будучи склонным считать, что нравственные и политические элементы жизни должны контролироваться всеобщими принципами, он все же понимает сложности жизни и проистекающую из этого невозможность навязать ей что-то заранее. Несмотря на то что его концепция конечных причин стала центральной темой религиозной полемики, его четырехкомпонентная теория причинности имела бесспорную ценность для поколений ученых. При свободной же интерпретации, даже конечные причины не чужды теоретической науке, пока они остаются теологически нейтральными.

Аристотель жил в конце классического греческого периода, и его работы - надлежащая дань именам, сделавшим этот век тем, чем он был. А этот век на самом деле был веком зарождения западной цивилизации. Аристотель старался собрать и критически разобраться во всем, что было познано и познаваемо. Будь его влияние на нас меньшим, мы не гордились бы так, обнаруживая его ошибки. Возможно, верно то, на чем настаивал один критик: "почти каждый серьезный шаг в интеллектуальном прогрессе должен был начинаться с нападок на какую-либо аристотелевскую доктрину". Однако без него не просто понять ни науку, ни логику, ни философию.

Цель работы - исследование двух типов времени Аристотеля и их отражения в природе.

Задачи:

1) рассмотреть формирование концепции времени Аристотеля;

2) изучить взаимоотношении времени и души в концепции Аристотеля.

1. Формирование концепции времени Аристотеля

Время как отражательное средство используется не только для отражения событий, происходящих во внешнем мире, но и для установления определенной соотнесенности между событиями в нашем "внутреннем" мире. Более того, два эти вида направленности отражения - на внешние объекты и на внутренний мир - соотнесены между собой таким образом, что отражение внешнего происходит только благодаря наличию внутреннего отражения. Рассмотрение времени как отражения проясняет в известном смысле вопрос, который ставится во многих исследованиях: реально или иллюзорно время?

Аристотель писал, что различные модусы времени познаются с помощью различных способностей человека. В опыте познается реальность, настоящее. Настоящее - это тот модус или та "часть" времени, которая убеждает нас в реальности самого этого феномена. Что касается прошлого, то оно отражается с помощью памяти, а память, как известно, "может подвести", какая-то часть информации может оказаться стертой. В этом случае познающий субъект начинает строить догадки, высказывать гипотетические предположения и таким образом пытаться "реанимировать" изучаемый объект. Сам процесс воспоминаний представляет собой сложнейший синтез "реальных следов" и идеальных домыслов.

Модус будущего - это исключительно сложный модус времени. Психологи показали, что имеются реальные механизмы, обеспечивающие протекание процесса "построения моделей будущего". Что касается содержания самих моделей, то они также представляют собой синтез, определенную соотнесенность образов реальности и чисто идеальных построений. Поэтому и о феномене времени в его целостности, учитывая взаимосвязь прошлого, настоящего и будущего, можно сказать, что этот объект носит интегративный или синтетический характер, в нем сочетаются реальность и иллюзорность. Нельзя относить феномен времени только к чисто "реальным" или только к "чисто" иллюзорным объектам [6, C.234].

На протяжении многих десятилетий проводились исследования с целью найти "внутри" изучаемого живого объекта наиболее элементарные объекты, являющиеся носителями такого интегративного свойства как память. Но этот "носитель" так и не был найден, а естествоиспытателям пришлось столкнуться с серьезной методологической трудностью - проблемой соотношения свойств частей и целого. Решение этого вопроса лежит в сфере методологии. Еще Аристотель был убежден, что целое может обладать свойствами, которые отсутствуют у частей, составляющих это целое. На современном языке это означает признание наличия у целого неких эмерджентных свойств, т. е. свойств, которые не присущи отдельным частям целого, но обусловлены взаимодействиями между ними.

Для более полной характеристики отражательной функции времени нельзя обойти стороной такую область знаний как лингвистика. Отношение лингвистов к проблеме времени - это особое отношение. Мы укажем только на некоторые принципиальные обстоятельства.

Существует мнение, что наиболее важная причина, в силу которой возник язык, заключается в том, что свою экзистенцию, т. е. внутреннюю сущность, воспоминания, планы на будущее, мироощущение человек может передать другому человеку только с помощью языка. Предметы, существующие во внешнем мире, можно увидеть, нарисовать или показать другому. Но содержание внутреннего мира: настроения, желания и т. п., - это всё можно выразить только в языке. Вполне возможно, что такое средство как язык обладает системно-структурными свойствами именно потому, что такими же системно-структурными свойствами обладает феномен времени, для отражения которого в первую очередь и возник язык [6, C.237].

Для понимания причин, в силу которых именно для отражения времени появилась необходимость создания такого сложного образования как язык, следует более подробно рассмотреть два "образа времени". Под этими "образами" имеются в виду Хронос и Эон. У Хроноса и Эона есть ряд отличий, каждый имеет свою специфику. Хронос “выражает действие тел и созидание телесных качеств. Эон - это место бестелесных событий и атрибутов”. Хронос ограничен, но бесконечен. Эон - безграничен, как будущее и прошлое, но конечен, как мгновение. Хронос неизменно цикличен и не отделим от происшествий типа ускорений, взрывов и застываний. Эон простирается по прямой линии в обоих смыслах-направлениях, в прошлое и будущее. Эон - это чистая пустая форма времени, освободившаяся от телесного содержания настоящего, развернувшая свой цикл в прямую линию и простершаяся вдоль нее. Эон - это мир бестелесных эффектов. И именно этот мир бестелесных эффектов делает возможным язык. В этом мире язык хорошо различим и не смешивается с шумом, который исходит из тел. Чистые события являются основанием языка, они ожидают его, они обладают чистым сингулярным, безличным и до-индивидуальным существованием только внутри выражающего их языка. Именно выражаемое - в своей независимости - дает основание языку и выражению, благодаря ему (языку) звуки обретают метафизические свойства, способность обладать смыслом и служить сигнафикацией, манифестацией и денотацией [1, C.74].

Наряду с лингвистикой большое внимание изучению феномена времени уделяет также логика, в которой выделена даже специальная область знаний - временная логика. Для рассмотрения проблем временной логики привлекают специальный формализованный аппарат.

Материалистическая тенденция в аристотелевском учении о движении и пространстве особенно отчетливо выступает в том, что в основе движущегося и изменяющегося у него всегда лежит материя. Но изменение и движение, по Аристотелю, одинаково невозможно без времени, как и без пространства. Категория движения в аристотелевском понимании необходимо включает в себя категории пространства и времени. А материя, по Аристотелю, есть объективная совместность пространства и времени.

Что такое время? Принадлежит ли время, спрашивает Аристотель, к числу существующих или несуществующих вещей и какова его природа? По признанию самого Аристотеля, среди неизвестного в окружающей нас природе самым неизвестным является время, ибо никто не знает, что такое время и как им управлять, тем более, что у предшественников нет удовлетворительного решения этого вопроса. О времени почти все, за исключением Платона, думают одинаково - они называют его нерожденным. Только Платон в “Тимее” говорит, что время возникло вместе со вселенной. Определить время трудно, потому что одна его часть была и уже не существует, другая же - в будущем и ее еще нет. Насколько возможно предварительно сказать, по Аристотелю, время слагается вот из этих всегда существующих частей. Но, с другой стороны, если одни части времени прошли, а другие только будут, то, по мнению Аристотеля, выходит, что в действительности время не существует. Это тем более кажется правдоподобным, если мы вспомним, что у Аристотеля всякое целое имеет свою часть, а время как целое не имеет частей, так как одна его часть была и ее уже нет, другая будет и ее пока еще нет. Выходит, что время не обладает бытием. Ясно, что перед Аристотелем здесь встала большая трудность [1, C.77].

Но благодаря сильной материалистической тенденции Аристотель и в этом вопросе выходит в основном из затруднения. Время, говорит Аристотель, мы “распознаем, когда разграничиваем движение, определяя предыдущее и последующее, и тогда говорим, что протекло время, когда получим чувственное восприятие предыдущего и последующего в движении”[6]. В этом определении, между прочим, знаменательно то, что Аристотель из вышеуказанного затруднения выходит при помощи категории движения. Здесь прямо об этом указывается. Уже, с точки зрения Аристотеля, сами понятия “предыдущее и последующее” являются выражением изменения - движения. Следовательно, связь между движением и временем явно вырисовывается, по мысли Аристотеля, когда мы замечаем в движении “предшествование” и “последование”. Таким образом время, как таковое,- определенность, замечаемая в движении.

Кроме того, здесь мы уже замечаем связь не только между временем и движением, но и между временем и пространством, так как в пространстве выражается протяженность движущихся во времени материальных тел.

Для того чтобы лучше представить время, Аристотель ввел особенной единицей и принципом времени условное обозначение “теперь”. Что такое по Аристотелю “теперь” и как им выражается время? Принять “теперь” за частицу времени нельзя, так как часть измеряет целое, а “теперь” не является частью - следовательно, время не слагается из “теперь”. “Теперь” - это граница между прошедшим и будущим. Поскольку “теперь” не является частью, то оно не обладает количественным определением. Поэтому “теперь”, являясь границей между будущим и прошедшим, фигурирует как “момент настоящего”. Не является “теперь” и некоей пребывающей частью времени. Выходит, что “теперь” существует лишь теперь, т. е. в данный момент. Если это так, то время у Аристотеля скорее представляется каким-то изменением и движением. Не есть ли время движение? Нет, время, по Аристотелю, не является движением потому, что движение имеет место в чем-то одном, время же существует везде. Кроме того, движение происходит более медленно или более быстро, что же касается времени, то к нему неприменимы выражения быстрее и медленнее, т. е. время равномерно везде и всегда; время не может идти более быстро или более медленно, так как само медленное или быстрое определяются временем. А время не определяется временем ни в отношении количества, ни в отношении качества. Время не существует без изменения и движения, так как там, где мы не воспринимаем никакого изменения, нам кажется, говорит Аристотель, что никакого времени не было. Время, по его мнению, существует в движении, но не является самим движением [1, C.80].

Аристотель называет временем то, что определяется через посредство “теперь”. Поэтому, если “теперь” было бы единицей и не ощущалось бы в движении как предшествующее и последующее, то нам казалось бы, что нет никакого времени. Таким образом, время, по мнению Аристотеля, распознается тогда, когда разграничивают движение, а с разграничением движения непосредственно связано определение предыдущего и последующего. Не будучи движением, время, согласно Аристотелю, есть число движения, согласно предшествованию и последованию; оно является движением лишь постольку, поскольку обладает некоторым числом.

Время, стало быть, не является движением. Однако без изменения и движения оно не существует, так как там, где нет никакого движения, нет и времени - в этом смысле оно существует в движении, хотя само движением не является.

Плодотворной материалистической мыслью философа является мысль о том, что время не есть нечто отдельно существующее, а неотъемлемое “свойство” движения. Об этом он недвусмысленно пишет: “А если имеется время, очевидно, должно существовать и движение, раз время есть известное свойство движения”.

Эта мысль не случайна, а органически связана с основной линией в учении философа о движении, пространстве и времени. Тем более, что то же самое повторяется им в разных вариантах и сопоставлениях. “Время - или то же самое, что движение, или - некоторое свойство движения”. Из сказанного ясно, что всякое движущееся существует во времени, т. е. всякое движение и всякое изменение происходит во времени.

Раз, как мы уже отметили это, “теперь” существует лишь в данный момент, то отсюда вытекает, что прошлое и будущее отличны от него; но в такой же степени они связаны друг с другом в “теперь”, которое естественно не существует без предшествующего и последующего. Следовательно, предшествующее и последующее находятся в “теперь” - “теперь” является и отрицанием их и утверждением одновременно, т. е. “теперь” предстает как граница объединения и разграничения, отрицания и утверждения последующего и предшествующего. Время, по мнению Стагирита, без движения не существует. Значит время и движение даются вместе, ощущаются вместе, говорит Аристотель, поэтому если происходит движение, то вместе с ним протекает и время и, наоборот, когда протекает время, то вместе с ним происходит и движение [7, C.243].

Большее и меньшее движение измеряется при помощи времени. “Теперь” является единицей временной определенности. “Время есть не что иное, как число движения по отношению к предыдущему и последующему”. Объективный характер аристотелевского понимания времени заключается в том, что оно сопровождает движение, а движение присуще только материальному бытию - отсюда проистекает связь времени с бытием, без которого оно немыслимо. Стоит только предположить неизменность бытия, как, по Аристотелю, “не будет казаться, что протекло время”. Неизменность бытия, по мнению философа, вызывает уничтожение времени. По Аристотелю время, как и движение, и пребывает неизменным и становится иным. Рассматриваемое само по себе, т. е. как “теперь”, по своему субъекту, время остается тем же, однако по своему бытию - в ряде последовательностей “теперь” - оно различно. Например, треугольники различаются специфически, не переставая быть треугольниками. Подобно этому движение, как уже отмечалось, различно по виду, но время остается при этом одним и тем же.

Материалистическим выводом Аристотеля является его мысль о том, что материя сопровождается движением, а движение временем. Движение, по Аристотелю, познается через движущееся в пространстве и во времени тело. Если не будет движения, то не будет к времени, так как перемещаемое и перемещение все время существуют вместе. “Теперь”, вследствие движения бытия, всегда иное. “Теперь” - граница, а границы принадлежат тому, чьими границами они являются. Движение, По Аристотелю, измеряется временем и обратно, ибо они взаимно определяют друг друга. Для движения быть во времени, по Аристотелю, значит измеряться временем. Нахождение движения во времени - значит измерение его бытия временем. Движение бытия измеряется временем, поскольку оно рассматривается с количественной стороны. Если время измеряется, т. е. является мерой движения, то это значит, что бытие, которое оно измеряет, находится в движении.

Выражением диалектической связи между категориями “пространство”, “время” и “движение” является указание Аристотелем на общую черту этих категорий, которая заключается в том, что все они - величины как “непрерывные” так и “прерывные”. Время, движение и пространство, благодаря “теперь”, и “прерывны” и “непрерывны”, при этом пространство выражает протяженность бытия, а время последовательность движения.

Рассмотрение Аристотелем категорий движения, пространства и времени вновь обнаруживает диалектичность его мысли, что сказывается в установлении органической связи этих трех категорий, в рассмотрении всех природных явлений в их движении и развитии в пространстве и времени и, наконец, в постановке вопроса о взаимоотношении прерывности и непрерывности движения, пространства и времени. Аристотелем также была намечена взаимосвязь проблемы прерывности и непрерывности и проблемы конечности и бесконечности. Время, по Аристотелю, через “теперь” “непрерывно” и им же разделяется, так как оно следует за перемещением и перемещаемым. Время - число движения предыдущего и последующего и относится к “непрерывному”. Непрерывны те предметы, границы которых сливаются в одно [7, C.251].

Время, пространство и движение представляют собой количества. Они непрерывны и делимы. Движение следует за величиной, и, вследствие “непрерывности” величины, “непрерывно” и движение, а через движение - пространство и время. “Теперь” является “непрерывной” связью прошедшего с будущим, так как оно есть конец прошедшего и начало будущего, вследствие чего оно кажется всегда различным и никогда не прекращающимся; оно всегда начинается. Время есть число “непрерывного” движения вообще, а не какого-нибудь определенного его вида,

Непрерывное есть граница, по которой соприкасаются оба следующих друг за другом предмета. Эта граница становится одной и той же для обоих предметов и, стало быть, не прерывается. Всякое движение непрерывно. Вещи непрерывны по движению и, отсюда, по времени. “Теперь” связывает прошедшее с будущим не только в непрерывности, но и делит время в возможности. Следовательно, “теперь” есть в одном отношении деление времени в возможности, в другом - граница и единство будущего и прошедшего. Именно через “теперь” время проявляет себя прерывным и непрерывным.

Время непрерывно потому, что наличествует объективная связь в движении бытия, а также связь всех прошлых, настоящих и будущих “теперь”. “Теперь” напоминает точку, которая и соединяет и разъединяет длину. Но отличие “теперь” от точки в том, что если точка может быть началом или концом линии, то “теперь” не может быть началом или концом времени, так как оно выступает как граница между прошедшим и будущим. Поскольку “теперь” объединяет, оно является необходимым моментом “непрерывности”; непрерывность создается именно через движение. Поскольку “теперь” разъединяет, оно вместе с тем всегда остается одним и тем же, и в этом смысле является необходимым моментом “прерывности”. Из всего сказанного вытекает, что “теперь” есть момент деления времени в возможности, а также выступает моментом границы и единством прошлого и будущего. В способности “теперь” делить время в виде “прежде” и “после” вырисовывается прерывность, а в способности “теперь” быть объединяющим моментом проявляется непрерывность.

Вопрос о прерывности и непрерывности пространства, времени и движения рассматривается Аристотелем в тесной связи с вопросом об их бесконечности. Точнее: движение, по Аристотелю, относится к непрерывному, а “бесконечное” проявляется прежде всего в непрерывном. Поэтому для определения непрерывности “приходится часто пользоваться понятием бесконечности, так как непрерывное делимо до бесконечности”. Как видим, тесная связь проблемы бесконечности с проблемой прерывности и непрерывности была впервые подмечена Аристотелем [2, C.54].

Всякое изменение по своей природе совершается из чего-нибудь во что-нибудь, но для всякого изменения то противоположное, во что оно превращается, по необходимости является пределом. В беспредельность, по Аристотелю, ничто не может двигаться. Нет бесконечного движения, т. е. движения, которое не ограничивалось бы пределами. Ряд движущихся тел нельзя продолжать в бесконечность, иначе в ограниченное время будет происходить бесконечное движение. Поскольку, по Аристотелю, мы делим линию, у нас всегда возникают для мысли все новые и новые точки, но поскольку линия представляется в действительности именно одной линией, то имеется одна точка.

Материалистическое в основном решение проблем движения, пространства и времени, а также открытие их общих черт прерывности и непрерывности дало возможность Аристотелю выступить с возражением против тех, кто отрицал объективное существование движения, а отсюда и времени и т. д., в частности, против отрицательной диалектики Зенона, против его знаменитых апорий. Непонимание природы пространства, времени и движения является, по мнению Аристотеля, источником зеноновских апорий. Зенону не было ясно содержание пространства и времени в связи с движением. Он рассматривал движение без пространственно-временных отношений, или же наоборот. Аристотель, как видно из вышеприведенных его рассуждений, не был сторонником одной лишь абсолютной прерывности или непрерывности.

Пространство и время, по Аристотелю, не бесконечно разделены, а лишь бесконечно делимы. В связи с этим Аристотель, разбирая зеноновские апории, говорит, что в непрерывном движении “заключается бесконечное число половин, но только не актуально, а потенциально”. Если же их сделать действительными, то, по Аристотелю, движение не будет непрерывным, а будет останавливаться на каждой точке, а сумма остановок, конечно, не будет движением. Ни одна чувственно воспринимаемая величина не бесконечна [2, C.56].

2. Взаимоотношении времени и души в концепции Аристотеля

Анализ понятия времени, осуществленный Аристотелем в трактате “Физика”, имеет непреходящее значение как рубеж, разделивший понятийное и допонятийное осмысление проблемы времени. Определение понятия времени через его соотнесение с понятиями “прошедшее”, “будущее”, “теперь”, “предыдущее”, “последующее”, “движение”, “покой”, “число”, “душа” явилось отправной точкой при анализе проблемы времени в историко-философской традиции и не утратило своего значения до настоящего времени. Несмотря на многовековую традицию анализа, аристотелевская концепция времени продолжает оставаться предметом острых дискуссий и получает самые различные интерпретации. Наибольшие дискуссии вызывает вопрос о взаимоотношении времени и души в концепции Аристотеля.

В трактате “Физика”, завершая обоснование определения времени как числа движения по отношению к предыдущему и последующему, Аристотель неожиданно заявляет: “Может возникнуть сомнение: будет ли в отсутствие души существовать время или нет? Ведь если не может существовать считающее, не может быть и считаемого, а, следовательно, ясно, что [не может быть] и числа, так как число есть или сосчитанное, или считаемое. Если же ничему другому не присуща способность счета, кроме души и разума души, то без души не может существовать время, а разве [лишь] то, что есть как бы субстрат времени; например, если существует без души движение, а с движением связаны “прежде” и “после”, они же и есть время, поскольку подлежат счету” [8, C.18].

Это рассуждение оценивается исследователями аристотелевской теории времени как наиболее трудное и запутанное. Так, П. Конен считает, что аристотелевское время парит где-то между сознанием и объективной внешней реальностью. Эта теория времени была бы намного более ясной, если бы Аристотель сказал, например, что время находится исключительно в сознании, или, наоборот, что оно находится исключительно вне сознания и не зависит от него. Аристотель, однако, не говорит ни того, ни другого и таким образом получается, что время одновременно и продукт сознания и свойство движения.

Почему же Аристотель производит такое парадоксальное разделение природы времени между движением и разумом души? Ответ на этот вопрос предполагает обращение к аристотелевскому решению проблемы взаимоотношения времени и движения, которое является краеугольным камнем всей его концепции времени, изложенной в трактате “Физика”.

Анализируя предшествующие представления о движении, Аристотель характеризует как несостоятельные мнения, отождествляющие время с движением Вселенной или даже с самой небесной сферой. Первый взгляд ведет к выводу о множественности времен, второй - игнорирует пребывание небесной сферы во времени. Поскольку время представляется именно каким-то движением и изменением, постольку понятие движения, по мнению Аристотеля, должно быть основным при анализе проблемы времени

Связывая время с движением, Аристотель, однако, приводит следующий аргумент против отождествления времени с движением: “...изменение может идти быстрее или медленнее, время же не может, так как медленное и быстрое определяются временем: быстрое есть далеко продвигающееся в течение малого времени, медленное же - мало [продвигающееся] в течение большого [времени]; время же не определяется временем ни в отношении количества, ни качества” [5, C.34].

Этот аргумент Аристотеля против отождествления времени и движения в историко-философских исследованиях, как правило, не комментируется, поскольку, по-видимому, предполагается интуитивно ясным, между тем он заслуживает особого внимания. Аристотель здесь подмечает важнейшее отличие представлений о времени от представлений о движении - время не быстрее самого быстрого движения и не медленнее самого медленного, время вообще не обладает скоростью, оно лишено этой важнейшей характеристики движения. Любое движение независимо от того, равномерное оно или неравномерное, необходимо обладает скоростью, может быть быстрым или медленным, “время же не может”, поэтому “время не есть движение”. Если, учитывая этот аргумент, попытаться определить время через движение, то получится противоречивая формулировка - время есть движение без скорости или время есть движение без движения. Таким образом, попытка определить время непосредственно через движение приводит к парадоксальному образу времени, который не поддается ни представлению, ни осмыслению. Этот образ времени невозможно получить путем обобщения и абстрагирования, он, скорее всего, представляется результатом довольно странной идеализации движения - время есть движение, скорость которого приравнивается к нулю.

Отклонив как несостоятельное непосредственное отождествление времени с движением, Аристотель продолжает настаивать на том, что время есть нечто связанное с движением: “Следовательно, время есть или движение или нечто связанное с движением, а так как оно не движение, ему необходимо быть чем-то связанным с движением”.

Решение этой проблемы Аристотель видит в связывании времени с разграничением предыдущего и последующего в движении, которое производит наша душа. “И действительно, мы и время распознаем, когда разграничиваем движение, определяя предыдущее и последующее... Мы разграничиваем их тем, что воспринимаем один раз одно, другой раз другое, а между ними - нечто отличное от них; ибо когда мы мыслим крайние точки отличными от середины и душа отмечает два “теперь” - предыдущее и последующее, тогда это [именно] мы и называем временем, так как ограниченное [моментами] “теперь” и кажется нам временем. Это мы и положим в основание [последующих рассуждений]” [5, C.36].

На первый взгляд это рассуждение кажется ключевым для понимания аристотелевской концепции взаимоотношения времени и души. Во-первых, Аристотель связывает здесь временные представления с восприятием движения, именно мы “воспринимаем один раз одно, другой раз другое, а между ними - нечто отличное от них”. Во-вторых, он указывает, что именно душа “отмечает два “теперь” - предыдущее и последующее”. Однако в дальнейших рассуждениях Аристотель больше не обращается к этим определениям и оперирует понятиями “теперь”, “прежде” и “после” как моментами, существующими в самом движении.

Далее, Аристотель подчеркивает, что сущность определения времени состоит именно в счете моментов “теперь” в движении. Если бы эти моменты были едины или представляли собой тождество чего-то предыдущего и последующего, то у нас не было бы никаких представлений ни о времени, ни о движении. “Когда же есть предыдущее и последующее, тогда мы говорим о времени, ибо время есть не что иное, как число движения по отношению к предыдущему и последующему”.

Итак, время не есть движение, оно есть число движения по отношению к предыдущему и последующему. Доказательством этого служит для Аристотеля то, что большее или меньшее мы оцениваем числом, движение же, большее или меньшее - временем, следовательно, время есть некоторое число. Поскольку число имеет двоякое значение: мы называем числом, во-первых, то, что сосчитано или может быть сосчитано, и, во-вторых, то посредством чего мы считаем, постольку “время есть именно число считаемое, а не посредством которого мы считаем”.

В аристотелевском определении времени обращает на себя внимание понятие “число движения”. С одной стороны, определение времени как числа движения преодолевает отождествление времени с движением. С другой стороны, определение времени как числа движения подтверждает, что время есть нечто связанное с движением, оно есть нечто считаемое в движении.

Что же считается в движении? Отвечая на этот вопрос, Аристотель указывает на моменты “теперь”. “Теперь” измеряет время, поскольку оно предшествует и следует; само же “теперь” в одном отношении тождественно, в другом нет. Аристотель сравнивает процесс перехода от “теперь” - предшествующего к “теперь” - последующему с перемещением тела из одного места в другое. Тело, перемещаясь из одного места в другое, по субстрату остается одним и тем же, по положению же другим. Точно также, “теперь”, перемещаясь из предыдущего в последующее, по движению остается одним и тем же, по бытию же другим. Переместившееся тело отличается от прежнего своего состояния по месту, переместившееся же “теперь” - по числу. “Время есть число перемещения, а “теперь”, как и перемещаемое, есть как бы единица числа”.

Аристотель особо подчеркивает, что “теперь” есть единица числа, а не часть времени. “Теперь” разграничивает предыдущее и последующее движение, как точка на линии служит концом одного отрезка и началом другого. Поскольку “теперь” есть граница, оно не есть время, но присуще ему по совпадению, поскольку же служит для счета - оно число.

Даже если согласиться с тем, что сама идея соотнесения времени с числом не принадлежит Аристотелю, несомненным остается факт оригинального обоснования этой идеи Аристотелем и включение ее в логическую взаимосвязь понятий теории времени в целом. Во-первых, Аристотель приходит к определению времени как числа движения через обоснование невозможности отождествления времени с движением. Во-вторых, это определение времени позволяет разрешить парадокс времени как “движения без движения” - время не может быть быстрым или медленным, поскольку оно является числом, а числа быстрыми или медленными не бывают. Аристотель специально подчеркивает: “Ясно также, что время не называется быстрым или медленным, а большим и малым, долгим и коротким. Поскольку оно непрерывно, оно долгое или короткое, поскольку оно число - большое и малое, а быстрым и медленным не бывает; ведь ни одно из чисел, служащих для счета, не может быть быстрым и медленным” [9, C.45]. время материалистический пространство душа

Однако преодоление одной трудности порождает другую - если время не движение, а число движения, то какова природа этого числа, является ли время математическим числом или же чем-то другим? Разграничение Аристотелем считаемых чисел и чисел, посредством которых мы считаем, и отнесение времени к числам считаемым, к сожалению, не проясняет ситуацию. Трудно согласиться с мнением, что “для Аристотеля “считаемое число” - это сама обладающая определенной метрикой физическая реальность, т.е. вещи и предметы, подвергаемые пересчету и вообще допускающие математическую обработку и интерпретацию”. Дело в том, что Аристотель в трактате “Метафизика” критикует как теории, отождествляющие числа с вещами, так и теории, отделяющие числа от вещей и полагающие их в качестве самостоятельно существующих сущностей. Согласно его собственной теории числа существуют в вещах, но не тождественны им, а являются их абстракциями. “Для Аристотеля, - пишет А.Ф. Лосев, - число также существует. Но оно существует как абстракция из вещей. Оно, конечно, в этом смысле не тождественно с вещью. Но это только абстракция. А субстанциально чисел нет. Они просто видятся в вещах”. Как отмечает В.П. Визгин, числа у Аристотеля, существуют не сами по себе, а в свете определенного познавательного подхода. Аристотель, таким образом, не объективирует и не субъективирует числа, его подход к числам может быть назван эпистемологическим, поскольку он делает их предметом познавательного подхода, полагает результатом абстракции.

С этой точки зрения время как число движения есть математический предмет, и представляет собой абстракцию, время же как число движения - это множество моментов “теперь”, существующих в движении, но не тождественных числам. Что же касается различения Аристотелем чисел считаемых и чисел, посредством которых мы считаем, то “число считаемое” представляет собой, скорее всего, число порядковое, некую непрерывную числовую последовательность. “Время, - пишет Аристотель, - не есть число, которым мы считаем, а подлежащее счету. Ему прежде и после всегда приходится быть иным, так как “теперь” различны. Число же ста лошадей и ста людей одно и то же, различны лишь предметы, к которым оно относится, т.е. лошади и люди”. Эта числовая последовательность позволяет выразить временной порядок - следование “теперь” друг за другом, их тождество друг с другом как чисел и их отличие друг от друга как разных чисел. Сходство временного порядка с числовым Аристотель отмечает также в трактате “Категории”: “...время имеет некоторый порядок в том смысле, что одна часть времени существует раньше, а другая - позже. Точно так же обстоит дело и с числом - в том смысле, что один указывают при счете раньше, чем два, а два - раньше, чем три; и именно в этом смысле у числа имеется, пожалуй, некоторый порядок...” [3, C.254].

Представление времени в виде непрерывной числовой последовательности позволяет Аристотелю решить проблему взаимного определения времени и движения. Время, определяясь через движение, получает единицу измерения подобно тому, как число лошадей получает единицу измерения - одну лошадь. Движение, определяясь через время, получает число подобно тому как, считая по одной лошади, мы узнаем число лошадей. Так как время, определяясь через движение, получает единицу измерения, Аристотель утверждает, “...время есть мера движения и нахождения [тела] в состоянии движения, причем оно, [время], измеряет движение путем отграничения некоторого движения...”.

Время, согласно Аристотелю, является не только мерой движения, но и мерой покоя. Покоится не всякое неподвижное, а то, что по природе способно к движению, и поскольку для него можно указать моменты “теперь” - когда оно стало неподвижным и когда оно пришло в движение, постольку время является и мерой покоя. “Таким образом, - пишет Аристотель, - все, что не движется и не покоится, не находится во времени, так как находиться во времени - значит измеряться временем, а время есть мера движения и покоя”. Исходя из этого, Аристотель развивает учение о вневременном существовании. Находятся вне времени, например, как несоизмеримость диагонали квадрата с его стороной, так и ее соизмеримость, так как нельзя указать моментов “теперь”, когда бы не существовала несоизмеримость или существовала соизмеримость. Все, что находится во времени, подвергается его воздействию, время же является причиной уничтожения. Вечные существа не подвергаются воздействию со стороны времени, поскольку находятся вне времени. Время является причиной уничтожения в концепции Аристотеля, по-видимому, потому, что совершенным состоянием для него является неподвижность, неспособность к движению, все же способное к движению рано или поздно будет уничтожено. Так, Аристотель пишет: “И в каком-то отношении вещи подвергаются воздействию со стороны времени - как мы имеем обыкновение говорить: “точит время”, “все стареет от времени”, “все со временем забывается”, но не говорим: “научился [от времени]” или “сделался от времени молодым и красивым”, ибо время само по себе скорее причина уничтожения: оно есть число движения, движение же лишает [существующее] того, что ему присуще” [10, C.64].

Таким образом, проведенный анализ позволяет предположить, что, определяя время как число движения по отношению к предыдущему и последующему, Аристотель отождествляет время с числовой последовательностью, которая имеет природу математических предметов. Времени как числовой последовательности соответствуют моменты “теперь” в движении. Определяясь через конкретное движение, эта числовая последовательность получает единицу измерения (единицу длительности) в виде отграничения этого конкретного движения последовательными моментами “теперь”.

Сделанное предположение, позволяет подойти к решению проблемы взаимоотношения времени и души в концепции времени Аристотеля. Если время имеет природу чисел, то, как таковое актуально оно не может существовать в движении чувственных вещей. Числа как абстракции существуют в движении потенциально, в силу определенного познавательного подхода. Поэтому Аристотель утверждает: “Ведь если не может существовать считающее, не может быть и считаемого, а следовательно, ясно, что [не может быть] и числа, так как число есть или сосчитанное, или считаемое”. С другой стороны, согласно Аристотелю, в движении реально, независимо от счета существуют моменты “прежде” и “после”, поэтому Аристотель утверждает далее: “Если же ничему другому не присуща способность счета, кроме души и разума души, то без души не может существовать время, а разве [лишь] то, что есть как бы субстрат времени; например, если существует без души движение, а с движением связаны “прежде” и “после”, они же и есть время, поскольку подлежат счету”.

С точки зрения современной методологии научного познания, различению времени актуального и потенциального в аристотелевской концепции времени можно сопоставить различение времени теоретического и эмпирического. На теоретическом уровне время предстает как математический идеализированный объект, которому ничего прямо не соответствует в действительности. Теоретическое время - это движение без скорости, которое отождествляется с числовой последовательностью. Определяясь через конкретное движение этот идеализированный теоретический объект, получает эмпирическую интерпретацию в виде единицы измерения длительности (года, месяца, суток, часов, минут, секунд и т. д.). Эта схема функционирования понятия времени в научном познании, конечно, является современным осмыслением концепции времени Аристотеля. Понятие идеализации появилось только в Новое время и было связано с именем Галилея, который, разрабатывая экспериментальный метод, предложил “...приписывать вещи только то, что необходимо следует из вложенного в нее нами самими”. Согласно подходу Аристотеля идеальная числовая последовательность актуально не может существовать в действительности, но существует движение небесной сферы, которое естественным образом наиболее подходит к мысленному представлению о времени, поэтому “...время и кажется движением небесной сферы...” [10, C.66].

Таким образом, Аристотель в своей концепции не субъективирует и не объективирует время, его концепция времени может быть названа эпистемологической. Во-первых, утверждение Аристотеля о том, что “без души не может существовать время”, является составной частью его концепции времени как числа движения по отношению к предыдущему и последующему. Как число время может актуально существовать только в разуме души человека, хотя потенциально оно существует в моментах “прежде” и “после” конкретных видов движения.

Во-вторых, аристотелевская концепция времени как числа движения ориентирована, прежде всего, на разработку методологии научного познания движения в природе. Понятие времени необходимо физике именно для счета движения. Ограничивая конкретное движение, числа получают единицу измерения, которая становится мерой движения и может быть подвергнута счету. Тот факт, что Аристотель анализирует понятие времени именно в “Физике”, а не в “Метафизике”, по-видимому, не случаен. Понятие времени является неотъемлемой частью понятий, разрабатываемых Аристотелем в “Физике” для научного познания движения, совершающегося в природе. В самом начале главы, посвященной времени, Аристотель ставит вопрос об онтологическом статусе времени: “Что время или совсем не существует, или едва существует, будучи чем-то неясным, можно предполагать на основании следующего. Одна часть его была и уже не существует, другая в будущем, и ее еще нет; из этих частей слагается бесконечное время, и каждый раз выделяемый промежуток времени. А то, что слагается из несуществующего, не может, как кажется, быть причастным существованию”. Однако в дальнейшем оставляет его без внимания, переходя к конкретному решению проблемы взаимоотношения времени и движения [4, C.78].

Таким образом, разрабатывая понятие времени для научного познания, Аристотель вновь столкнулся с проблемой взаимоотношения математики и физики и подобно числам сделал время предметом познавательного подхода. Однако он гениально подметил важнейшие особенности функционирования понятия времени в научном познании, и именно поэтому его концепция времени имеет такое непреходящее значение.

Модусы времени: прошлое, настоящее и будущее настолько специфичны, что о них целесообразно сказать еще несколько слов. Прошлое и будущее, точнее, знания о прошлом и будущем, играют несколько различную роль в процессе выработки наиболее эффективных средств приспособления человека к среде существования, нахождения оптимальных путей использования энергии внешней среды. Знание прошлого увеличивает опыт. Чем больше человек знает о событиях прошлого, тем больше его "банк данных", он может более эффективно взаимодействовать с объектами окружающей среды. В ряде работ встречаются суждения о том, что время - это условие хранения информации. В известном смысле такой подход оправдан. По сути, при таком подходе происходит отождествление времени и памяти. Будущее воплощается в настоящем, а настоящее становится прошлым, все проходит.

Из сказанного можно сделать вывод о существовании, по крайней мере, двух последовательностей в расположении модусов времени:

1. В геометрической модели - прошлое, настоящее, будущее. Если мы расположим события в виде точек на прямой линии и эту линию представим как ось, вектор, то этот вектор будет устремлен в будущее.

2. В генетической модели - другая последовательность. Наиболее жизненно важной и простой является реакция на непосредственно происходящее. Такая реакция формируется у новорожденного, затем постепенно включаются все более совершенные механизмы памяти, самым сложным из которых становится механизм построений моделей будущего.

Знание будущего способствует оптимизации поведения, но сам процесс построения моделей будущего является очень сложным. О специфике событий будущего Аристотель писал: "...будущие события имеют своим истоком и решения, и некоторую деятельность, и что вообще у того, что деятельно не постоянно, возможность быть и не быть одинакова; у него возможно и то и другое, т. е. быть и не быть, а потому и произойти, и не произойти". Представления о механизмах построения моделей будущего в настоящее время обогащаются за счет привлечения данных относительно феномена функциональной асимметрии мозга человека. Установлено, что за построение моделей будущего у правшей (у левшей - с точность до наоборот) "ответственно" левое полушарие мозга. Долгое время считалось, что функциональная асимметрия имеет место только у человека. Однако последние исследования показали, что данная асимметрия наблюдается также и у разных животных, особенно у птиц. У людей при определенных врожденных дефектах мозга, функциональная асимметрия оказывается выраженной очень слабо, при этом человек лишается возможности осуществлять какую-либо сложную деятельность. Деятельность полноценного, здорового, нормального человека обязательно должна быть связанной с адекватной реакцией на все модусы времени [4, C.81].

Ряд ценных суждений Аристотель высказал по вопросу об особенностях и роли фактора времени в искусстве. В период начавшегося кризиса античного рабовладельческого общества (когда завоевания Александра Македонского вызвали процесс взаимопроникновения греческой и восточной культур), Аристотель стремился найти средства сохранения его наиболее важных культурных ценностей. К числу величайших культурных ценностей, созданных афинской рабовладельческой демократией периода ее расцвета, Аристотель относил афинский театр. При этом повышенный интерес он проявлял к трагедии. Греческая трагедия свои сюжеты брала из мифологии, но она находила средства отражать с помощью этих сюжетов наиболее существенные стороны современной ей жизни демократических Афин.

Особую роль фактору времени Аристотель придавал потому, что на сцене действие очень часто охватывает только небольшие промежутки времени. В этой связи нам необходимо сделать два примечания. Первое - следует различать трагедию и эпический состав событий. Эпическое произведение может охватывать различные по своей продолжительности промежутки времени, и в эпическом сюжете может быть много фабул. Второе примечание - сам Аристотель не выдвигал требований трех единств в трагедии: единства действия, времени и места.

Аристотель писал, что "определенность и четкость характера - это требование имеет большое значение для сцены, где действие очень часто охватывает и небольшой промежуток времени и жизни людей... действие большей частью происходит в пределах одного круговорота солнца". Исключение Аристотель сделал только для трилогии, в которой могут быть обозримыми и различные по своей длительности во времени сюжеты.

Из ограниченности времени сценического действия в драме вытекают далеко идущие следствия. Прежде всего, это аналогия с реальной жизнью одного отдельно взятого человека, индивида. Человек всегда глубоко эмоционально переживает тот факт, что его жизнь ограничена во времени, и единственная подлинная ценность, данная ему, - это тот промежуток времени от рождения до смерти, которым он может распорядиться по своему усмотрению. Этот промежуток конечный, подобно временной перспективе драмы [4, C.82].

Развертывание сюжета трагедии на ограниченном промежутке времени - это, по сути дела, моделирование или показ "растянутого" (или, как недавно стали говорить, дилатированного, т. е. замедленного) времени. Представление о том, что время может "растягиваться", и изучение закономерностей этого процесса стало возможным в культуре в связи с появлением теории информации и сопоставления категорий времени и информации.

Заключение

Модель стационарной системы не была прорисована в культуре Древней Греции достаточно четко и определенно. Попытаемся выяснить причины. Если мы сошлемся на то, что имела место недооценка роли категории "отношения", то это будет не совсем так. Аристотель включал категорию "соотнесенного" в число наиболее значимых понятий. И все же с категорией "отношение" дело обстояло довольно сложно. Вначале, очевидно, должна была созреть идея о "реальности" самих отношений, а потом уже идея о том, что определенный вид отношений (в рассматриваемом случае - функциональные зависимости) может представлять собой системные параметры, быть гарантом стабильности системы. Идея о том, что в качестве исходного "материала" для построения системы могут быть взяты не сами по себе элементы, а те отношения, которые существуют между элементами системы, другими словами, идеи реляционного синтеза - это довольно поздний продукт культуры. Для возникновения этих идей должны были сложиться свои особые предпосылки.

Когда же речь идет об исследовании феномена времени, то Аристотель не пишет, какой конкретно вклад он внес в рассмотрение этой проблемы; более того, в его суждениях чувствуется неудовлетворенность в связи с тем, что в самой проблеме много неясного и неопределенного. Он пишет: "А что такое время и какова его природа, одинаково неясно как из того, что нам передано от других, так и из того, что нам пришлось разобрать раньше". В подтверждение этой мысли приведем еще одно суждение: "...время, скорее всего, представляется каким-то движением и изменением". Слова "скорее всего", "каким-то" свидетельствуют о некоторой неуверенности, о предположительности данного высказывания.

Несмотря на такую принципиальную общую оценку состояния проблемы времени в тот период, когда Аристотель писал свои работы, этой проблеме он все же уделил значительное внимание. Прежде всего, Аристотель сопоставил категорию времени с другими категориями бытия. Категорию времени Аристотель считает тесно связанной с категорией движения, которую понимает достаточно широко - как любые изменения. Время не тождественно движению, но время есть количественная характеристика движения. “Время есть число движения”. Заметим, что Аристотель не пользуется категорией пространства. Вместо этого он вводит категорию “место”. Место есть внешняя граница тела, определяемая соседствующими телами. Таким образом, пространственные и временные характеристики Аристотель рассматривает через призму взаимных отношений материальных тел и процессов. В таком подходе можно видеть элементы системного метода.