Постмодернизм и историческая наука

Разрабатывая теорию исторической интерпретации, Х. Уайт радикально переопределяет традиционные принципы описания исторических событий, согласно которым повествование рассматривается нейтрально как контейнер фактов, а исторические события представляют реальную историю, которую надлежит лишь вскрыть и представить читателю, непосредственно и интуитивно постигающего историческую истину. По Х. Уайту, язык налагает на историческое повествование ограниченный набор риторических форм, предлагая варианты построения сюжета, типы объяснительных моделей и варианты идеологических позиций. Неизбежный выбор из них определяет специфику различных интерпретаций исторических событий. Существование различных, равно приемлемых, путей репрезентации повышает значимость таких сторон исторического исследования, как его оригинальность, правдоподобность и убедительность. Не существует внешнего критерия того, какая из предложенных интерпретаций более истинна.

Поэтому особую роль в репрезентации исторической реальности постмодернисты отводят нарративному подходу. Теория этого подхода была разработана в конце 80-х гг. ХХ в. Х. Уайтом, который согласен, что историки могут обладать верным знанием конкретных исторических событий, но исторические повествования он расценивает как литературные произведения, имеющие в качестве основы роман, комедию, трагедию или сатиру. История - результат неизбежного отбора, когда одни стороны событий выпячиваются, другие - отодвигаются в тень, что достигается посредством характеристик действующих лиц, повторения мотивов, изменения тона повествования - тех выразительных техник, которые мы встречаем в романе или пьесе. Ни одно историческое событие само по себе не трагично. Оно может быть воспринято как таковое лишь в соответствующем контексте, лишь под определенным ракурсом. Ибо в истории то, что трагично с одной точки зрения, комично с другой.

Х. Уайт считает, что для сознания историка характерно «движение» от рассматриваемых данных к структурам и составляющим интерпретациям, предопределяющимся социальным опытом, интеллектуальной практикой. В тексте историка они кристаллизуются в особых формах - тропах, которые совмещают в себе и манеру, способ конструирования идеи, и ее нелингвистическую фиксированность в виде метафоры, «картины». Только отношения между тропами и миром, в котором они возникли, способны дать основание для корректного «взгляда» на взаимосвязь языка текста и реальности, что позволяет выйти через историографическое осмысление проблемы к пониманию ее существа.

Проблеме «история и тропология» большое внимание уделял Ф. Анкерсмит, который сделал вывод о том, что «нарративизм принимает прошлое как оно есть». В связи с этим В.Н. Кравцов пишет, что «здесь, по мнению самого автора, устраняется основная ошибка позитивистов и их современных последователей, забывающих о том, что, прежде чем факт «представит» реальность, он должен быть «нарративно интерпретирован» использующим его историком. Иными словами, по интеллектуальной конструкции можно судить о реальности только после тщательного историографического исследования самой конструкции, а объяснительные функции исторического знания должны быть реализованы в отношении творчества тех, кто «делает факт».

Переход к плюралистической интерпретации исторической реальности рассматривается постмодернистами и как требование использования различных риторических стратегий в пространстве исторического дискурса. Американские исследователи Д. Райс и П. Шуффер выделили четыре типа риторических стратегий в пространстве фигуративного дискурса: метафорический, метонимический, синекдохический и иронический.

Эти четыре типа фигур выделяет в своей тропологии и Х. Уайт. Тропология у него - это «теоретическое объяснение вымышленного дискурса, всех способов, какими различные фигуры (метафора, метонимия, синекдоха и ирония) создают типы образов и связи между ними, способные служить знаками реальности, которую можно лишь вообразить, а не воспринять непосредственно. Дискурсивные связи между фигурами (людей, событий, процессов) в дискурсе не являются логическими связями или дедуктивными соединениями одного с другим. Они, в общем смысле слова, метафоричны, т.е. основаны на поэтических техниках конденсации, замещения, символизации и пересмотра. Вот почему любое исследование конкретного исторического дискурса, которое игнорирует тропологическое измерение, - подчеркивает Х. Уайт, - обречено на неудачу в том смысле, что в его рамках невозможно понять, почему данный дискурс «имеет смысл» вопреки фактическим неточностям, которые он может содержать, и логическим противоречиям, которые могут ослаблять его доказательства».

По мнению постмодернистов, полнота исторического описания прямо зависит от количества этих риторических стратегий (фигур). Метафорический дискурс представляет текст как мифологическую структуру. В метонимическом - текст понимается как отражение реальной действительности. Синекдохический дискурс понимает текст как фрагмент более общей системы, а иронический - как возможность стилизации и пародии другого текста. «Полнота описания, - пишет Ю.Л. Троицкий, - могла бы, в этом контексте, стать синонимом исторической истины, недостижимой в пространстве одного языка. Истинным можно было бы назвать такое описание события, которое включало бы в себя все четыре дискурсивные стратегии. Представляется, что названные стратегии составляют парадигму исторического описания (язык - в смысле Соссюра), из которой историк каждый раз выстраивает свою «синтагму» (речь)».

Эти риторические стратегии соответствуют точкам зрения авторов исторических нарративов: метонимический дискурс совпадает с позицией современника события, синекдохический может быть отождествлен с позицией потомка (например, историка), метафорическая стратегия присуща нарративам иностранцев, пишущих о другой стране, а иронический дискурс позволяет «отстранить» описываемое событие через комическое «снижение». Тот факт, что историографическая культура развивалась как тотальность синекдохического дискурса и точка зрения потомка подчиняла все иные риторические стратегии, приводил к тому, например, что в периоды явной ангажированности господствующей в обществе историографической линии (советская эпоха) возрастал интерес к дневникам и переписке современников событий или иностранцев, так же как к историческим анекдотам. И причиной тому - не только искажения фактов и концептуальные натяжки, но и монологичность исторического письма, репрезентирующего голос всезнающего потомка.

Однако, как полагают исследователи, следует учитывать, что сколь бы ни была привлекательна идея творчества без границ, т.е. размывания рамок между историей и искусством, ее реализация на практике затрудняет возможность коммуникации. Конечно, догматические институциональные формы исторического знания, выполняющие «репрессивные» функции, ограничивают свободу творчества, но и стирание границ между искусством и исторической наукой, чрезмерная эстетизация последней сводит ее коммуникативные возможности к проблеме вкуса. Порог же коммуникативных рассуждений, где доминируют ценностные ориентации, значительно ниже, чем в научно-исследовательском дискурсе, в котором преобладает рациональность и в использовании языка, и в поиске аргументов, и в обосновании их доказательности.

Это достаточно убедительно демонстрирует на примере постмодернистской философии Н.С. Автономова, которая пишет: «Эстетизация философии только ограничивает ее коммуникативные возможности, ибо подчиняет их в конечном счете суждениям вкуса типа - «это мне нравится», «это мне не нравится». Ясно, что коммуникативный порог таких рассуждений ниже, нежели в процессах собственно исследования - достаточно открытого, но соблюдающего какие-то принципы взаимной доказательности. Нравится нам это или не нравится, хотим мы этого или не хотим, но сейчас главной коммуникативной силой в культуре выступает наука, в ней больше элементов, по поводу которых возможны взаимосогласование и сверка общезначимых элементов». Результатом тотальной эстетизации истории может оказаться глубокое недоверие к прошлому или прямой бытийный нигилизм, обретающий циничную окраску.

Размещено на Allbest.ru