Размещено на http://allbest.ru/

УЧЕБНО-НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ИНСТИТУТ СОЦИОЛОГИИ И ГУМАНИТАРНЫХ НАУК

КАФЕДРА СОЦИОЛОГИИ, КУЛЬТУРОЛОГИИ И ПОЛИТОЛОГИИ

РЕФЕРАТ

по дисциплине: «Логика»

по теме: «Аналитические и синтетические высказывания».

Выполнил: студент группы 11-ПИ

Проверил: канд. пол. наук, доцент

Орел 2012

Введение

логический позитивизм философский аналитичность

Кантовское различие между аналитическими и синтетическими истинами было предвосхищено различием, проведенным Юмом между отношениями идей и положениями дел, и различием, проведенным Лейбницем между истинами разума и истинами факта. Лейбниц утверждал, что истины разума являются истинными во всех возможных мирах. Это означает, что истины разума таковы, что они не могут быть ложными. В том же духе аналитические высказывания определяются как высказывания, отрицание которых является самопротиворечивым. Однако это определение обладает не слишком большой объяснительной силой: поскольку понятие «самопротиворечивость», требующееся для подобного определения аналитичности, нуждается в прояснении не в меньшей степени, чем само понятие аналитичности. Эти два понятия -- просто две стороны одной подозрительной монеты. Кант считал аналитическим суждением такое суждение, которое приписывает своему субъекту то, что уже концептуально содержится в субъекте. Эта формулировка страдает двумя недостатками: она ограничивается суждениями субъектно-предикатной формы, и она прибегает к помощи понятия «включенности», которое остается метафорой. Однако замысел Канта, становящийся ясным скорее из того употребления, какое он отводит понятию аналитичности, чем из его определения этого понятия, можно переформулировать следующим образом: суждение является аналитическим в том случае, когда оно истинно в силу значения и независимо от фактов. Придерживаясь этой схемы, давайте рассмотрим понятие значения (meaning), которое предполагается в этом определении. Следует помнить о том, что значение не следует отождествлять с именованием. Примеры «Утренняя звезда» и «Вечерняя звезда», приводимые Фреге, и примеры «Вальтер Скотт» и «автор Уэверли», приводимые Расселом, показывают, что термины могут именовать одну и ту же вещь, но при этом иметь разные значения.

Различие между значением и именованием является не менее важным и на уровне абстрактных терминов. Термины «9» и «число планет» именуют одну и ту же абстрактную сущность, но их следует считать различными по своему значению; поскольку потребовались астрономические наблюдения, а не только размышления над значениями, чтобы определить тождественность той сущности, о которой идет речь. Вышеприведенные примеры состоят из единичных терминов, абстрактных и конкретных. В том, что касается общих терминов, или предикатов, ситуация отчасти отличается, хотя при этом и наблюдается известный параллелизм. В то время как единичный термин нацелен на то, чтобы именовать сущность, абстрактную или конкретную, общий термин подобной нацеленности не имеет; однако общий термин является истинным относительно сущности, или относительно каждой сущности из некоего множества, либо в отношении ни одной сущности. Класс всех сущностей, в отношении которых является истинным общий термин, называется объемом термина. Теперь параллельно различию между значением сингулярного термина и именуемой сущностью мы должны провести соответствующее различие между значением общего термина и его объемом. Общие термины «живое существо, обладающее сердцем» и «живое существо, обладающее почками» совпадают по своему объему, но отличаются друг от друга по значению. Смешение значения с объемом в случае общих терминов -- вещь гораздо менее распространенная, чем смешение значения с именованием в случае единичных терминов. В философии уже стало общим местом противопоставление интенсионала (или значения) экстенсионалу, или, если выражаться другим языком, коннотации -- денотации.

Аристотелевское понятие сущности было, вне всякого сомнения, предшественником современного понятия интенсионала, или значения. Для Аристотеля сущностью человека было то, что он является рациональным существом, и напротив, было не существенно то, что он является двуногим существом. Однако существует одно важное различие между этим подходом и теорией значения. С точки зрения последней можно, конечно же, заключить, что рациональность включается в значение слова «человек», тогда как обладание двумя ногами исключается из него; одно-двуноговость можно в то же самое время считать включающейся в значение слова «двуногое», тогда как рациональность не включается в него. Таким образом, с точки зрения теории значения не имеет смысла говорить о каком-то реально существующем индивиде, являющемся одновременно человеком и двуногим живым существом, что его рациональность является существенной, а двуногость - акцидентальной, и наоборот. Для Аристотеля вещи имеют сущность, но только лингвистические формы имеют значение. Значение - это то, чем становится сущность, когда ее разводят с предметом референции и отдают замуж за слово. Для теории значения важной проблемой является природа ее объектов: какого рода вещами являются значения? Острая необходимость в подразумеваемых сущностях может возникнуть из предшествующей неудачи понять, что значение и референция отличаются друг от друга. Коль скоро теория значения отделяется от теории референции, мы оказываемся уже на полпути к признанию того, что делом теории значения является синонимия лингвистических форм и аналитичность высказываний; сами же значения, как смутные опосредующие сущности, смело могут быть устранены. Мы снова оказываемся лицом к лицу с проблемой аналитичности. Высказывания, которые, по общему мнению философов, являются аналитическими, не так-то сложно обнаружить. Они разделяются на два класса. Высказывания первого класса, которые могут быть названы логически истинными, экземплифицируются высказыванием:

(1) Ни один неженатый человек не женат.

Соответствующее свойство этого примера заключается в том, что данное высказывание не просто является истинным, но остается истинным при каких угодно интерпретациях слов «человек» и «женатый». Если мы предположим исходную опись логических частиц, охватывающую выражения «не», «если», «тогда» и т. д., то логической истиной будет высказывание, которое является истинным и остается истинным при всех интерпретациях его нелогических компонентов. Есть, однако, и второй класс аналитических высказываний, представленный высказываниями типа:

(2) Ни один холостяк не женат.

Характерная черта таких высказываний заключается в том, что они могут быть превращены в логические истины путем замены синонимичного выражения синонимичным выражением; так, высказывание (2) может быть превращено в высказывание (1) путем замены выражения «холостяк» его синонимом «неженатый человек». Мы пока еще не располагаем надлежащей характеристикой этого второго класса аналитических высказываний и поэтому не располагаем и надлежащей характеристикой аналитичности как таковой, поскольку в вышеуказанном описании мы опирались на понятие «синонимии», которое заслуживает прояснения не в меньшей степени, чем понятие самой «аналитичности». В последнее время Карнап стал склоняться к объяснению аналитичности при помощи того, что он называет описаниями состояния (state-descriptions). Описание состояния есть исчерпывающее приписывание истинностных значений атомарным, или несоставным, высказываниям языка. Все прочие высказывания языка строятся, как полагает Карнап, из этих элементарных компонентов при помощи известных логических средств таким образом, что истинностное значение любого сложного высказывания фиксируется для каждого описания состояния при помощи специфических логических законов. Высказывание объясняется как аналитическое, если оно оказывается истинным при любом описании состояния. Этот подход является адаптацией определения Лейбница «является истинным во всех возможных мирах». Заметьте, однако, что эта версия аналитичности выполняет свою роль только в том случае, если атомарные высказывания языка являются, в отличие от высказываний «Джон - холостяк» и «Джон женат», взаимно независимыми. В противном случае существовали бы описания состояния, которые приписывали бы истину высказыванию «Джон - холостяк» и «Джон женат», и, следовательно, высказывание «Ни один холостяк не женат» оказалось бы, согласно предложенному критерию, скорее синтетическим, нежели аналитическим.

Таким образом, критерий аналитичности, сформулированный в терминах описаний состояния, работает исключительно для языков, свободных от экстралингвистических синонимичных пар, таких, как «холостяк» и «неженатый человек», -- иными словами, от синонимичных пар того типа, которые, собственно говоря, и дают начало «второму классу» аналитических высказываний. Критерий, сформулированный в терминах описания состояния, является в лучшем случае реконструкцией логической истины, но не аналитичности. При этом я далек от того, чтобы считать, что Карнап заблуждается на этот счет. Его упрощенная модель языка, основанная на понятии «описания состояния», нацелена в первую очередь не на разрешение общей проблемы аналитичности, но на другую цель - на прояснение проблемы вероятности и индукции. Нашей же проблемой является именно аналитичность; и здесь наибольшую трудность представляет не первый класс аналитических высказываний, логические истины, но скорее второй класс, зависящий от понятия синонимии.

Словарь логики

Аналитические И Синтетические Суждения (в логике)

А. с. - суждения, истинность которых устанавливается без обращения к действительности посредством логико-семантического анализа их компонентов. С. с. - суждения, истинность которых устанавливается только в процессе их сопоставления с той реальностью, о которой они говорят. Впервые в ясной форме разделение суждений на А. и С. было осуществлено немецким философом И. Кантом (1724-1804). А. с. Кант называл такое суждение, предикат которого уже входит в содержание субъекта и, таким образом, ничего не добавляет к тому, что мы знали о субъекте. Напр., суждение «Всякий холостяк неженат» является аналитическим, т. к. признак «быть неженатым» уже мыслится в содержании понятия «холостяк». «Всякое тело протяженно», «Москвичи живут в Москве» - все это А. с. Синтетическим же, согласно Канту, является такое суждение, предикат которого добавляет что-то новое к содержанию субъекта, напр. «Алмаз горюч», «Тихий океан -самый большой из океанов Земли» и т. п. Считается, что только С. с. выражают новое знание, А. с. представляют собой тавтологии, не содержащие никакой информации. Современная логика расширила понятие а.с., включив в число таких суждений и сложные суждения, истинность которых можно установить лишь на основе логических правил, не обращаясь к реальности. Напр., если нам дано суждение «а --> а», то нам не нужно обращаться к действительности, чтобы узнать, истинно или ложно суждение «а», - в любом случае данная импликация будет истинной. Следовательно, это А. с. Различие между А. и С. с. не является строгим и четким, ибо наши понятия в процессе развития познания изменяют свое содержание, включают в него новые признаки, а это приводит к тому, что какие-то С. с. становятся А.с. Напр., когда-то суждение «Все тигры полосаты» было С. с. и несло в себе новую информацию о тиграх. Но сейчас понятие «тигр», кажется, уже включило в свое содержание признак полосатости. Скорее всего мы затруднимся назвать тигром животное, во всем похожее на тигра, но лишенное характерных полос на шкуре. Следовательно, это суждение стало А. с.

Тематические цитаты

АНАЛИТИЧЕСКИЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

Рассел. Лейбниц, основывая свою философию, опирался на две логические предпосылки: закон противоречия и закон достаточного основания. Оба они связаны с понятием «аналитического» суждения, являющегося суждением, в котором предикат содержится в субъекте, например: «Все белые люди - это люди». Закон противоречия гласит, что все аналитические предложения являются истинными. Закон достаточного основания (лишь в эзотерических философских системах) гласит, что все истинные предложения являются аналитическими. Это относится даже к тому, что мы рассматриваем как эмпирические утверждения о реальной действительности. Если я путешествую, в понятие обо мне нужно навечно включить понятие об этом путешествии, которое является моим предикатом. «Следовательно, природа индивидуальной субстанции, или полного существа, состоит в том, чтобы иметь настолько полное и законченное понятие, чтобы оно могло обнять и позволяло вывести все предикаты того субъекта, которому оно придается... Так, качество царя, принадлежащее Александру Великому, будучи взято отдельно от субъекта, не обладает достаточной индивидуальной определенностью и не заключает в себе других качеств того же самого субъекта или того, что содержит в себе понятие названного государя, тогда как бог, видя индивидуальное понятие или haecceitatem Александра, видит в нем в то же время основание и причину всех предикатов, которые действительно могут быть высказаны об Александре (например, что он победил Дария и Пора), и мог бы даже узнать а priori (а не путем опыта), естественною ли смертью умер он или от отравы, что мы можем узнать только из истории». (История Западной философии).

Лейбниц. Ваше деление предложений сводится, кажется, к моему делению их на фактические и рациональные. Фактические предложения тоже могут стать в некотором роде общими, но лишь путем индукции или наблюдения. Таким образом, они представляют собой лишь совокупность исходных фактов, как, например, когда наблюдают, что всякая ртуть испаряется от действия огня; это несовершенная общность, так как мы не видим ее необходимости. Рациональные общие предложения необходимы, хотя разум доставляет и такие предложения, которые не абсолютно общи и лишь вероятны, как, например, когда мы предполагаем, что какая-нибудь идея возможна, пока более точное исследование не покажет противного. Существуют, наконец, смешанные предложения, выведенные из предпосылок, из которых одни основаны на фактах и наблюдениях, а другие представляют собой необходимые предложения. Сюда относится ряд географических и астрономических суждений о земном шаре и движении небесных светил, полученных путем соединения наблюдений путешественников и астрономов с геометрическими и арифметическими теоремами. Но так как, согласно учению логиков, умозаключение следует за слабейшей из посылок и не может быть более достоверным, чем она, то эти смешанные предложения обладают лишь той достоверностью и общностью, которая свойственна наблюдениям. Относительно вечных истин надо заметить, что по существу все они условны и представляют собой суждения такого рода: если допустить такую-то вещь, то имеет место такая-то другая вещь. Например, утверждая: «Всякая фигура, имеющая три стороны, будет иметь также три угла», я говорю лишь, что если предположить, что имеется фигура с тремя сторонами, то эта же самая фигура будет иметь три угла. (Новые опыты о человеческом разумении). 459 Филалет. Возвращаясь к вопросу об основах и степенях согласия, следует заметить, что предложения бывают двух родов: одни - фактические, которые зависят от наблюдения и могут основываться на свидетельстве людей; другие - умозрительные, которые относятся к недоступным нашим чувствам вещам и не допускают подобного свидетельства. Когда какой-нибудь частный факт соответствует нашим собственным постоянным наблюдениям и подтверждается согласными свидетельствами других людей, то мы признаем его столь же твердо, как если бы это было достоверное познание, а когда он, насколько известно, соответствует свидетельству всех людей во все времена, то перед нами здесь первая и высшая степень вероятности. Таковы, например, предложения: «Огонь греет», «Железо тонет в воде». Наша вера, покоящаяся на таких основаниях, поднимается до степени уверенности. Во-вторых, все историки сообщают, что то или иное историческое лицо предпочитало свои личные интересы общественным, и так как всегда наблюдалось, что так обыкновенно поступает большинство людей, то мое согласие с этими сообщениями можно называть доверием. В-третьих, когда явление по своей природе безразлично, то какой-нибудь факт, опирающийся на свидетельство людей, не заслуживающих подозрения, как, например, тот факт, что Юлий Цезарь существовал, принимается с полной верой. Но когда свидетельства противоречат обычному ходу вещей или друг другу, то степени вероятности могут разнообразиться до бесконечности, давая те степени ее, которые мы называем верой, предположением, сомнением, неуверенностью, недоверием. Здесь особенно необходима точность, чтобы составить себе правильное суждение и соразмерять свое согласие со степенями вероятности. (Новые опыты о человеческом разумении).

Рассел. (Кант). Он выделяет два различения, которые у Лейбница смешаны. С одной стороны, существует различие между «аналитическими» и «синтетическими» суждениями, с другой стороны - различие между «априорными» и «эмпирическими» суждениями. Следует сказать кое-что относительно каждого из этих различий.

«Аналитическое» суждение - это такое суждение, в котором предикат является частью субъекта. Например, «высокий человек есть человек» или «равносторонний треугольник есть треугольник». Все такие суждения следуют из закона противоречия; утверждать, что высокий человек не есть человек, было бы внутренне противоречиво. «Синтетическое» суждение - это такое суждение, которое не является аналитическим. Все суждения, которые мы знаем только благодаря опыту, являются синтетическими. Мы не можем просто путем анализа понятий открыть такие истины, как «вторник был дождливый день» или «Наполеон был великим полководцем». Но Кант в отличие от Лейбница и всех других предшествовавших ему философов не допускает обратного, то есть того, что все синтетические суждения известны только благодаря опыту

Это приводит нас к второму из вышеуказанных различий. «Эмпирическое» суждение - это суждение, которое мы не можем знать, кроме как с помощью чувственного восприятия, либо нашего собственного, либо чувственного восприятия тех, чье словесное свидетельство мы принимаем. Факты истории и географии относятся к этому типу; такими же являются законы науки -- всякий раз наше знание их истины зависит от данных наблюдения. «Априорные» суждения, с другой стороны, являются такими, которые, хотя они и могут быть извлечены из опыта, когда они известны, имеют, по-видимому, другую основу, чем опыт.

Ребенку, изучающему арифметику, может помочь восприятие двух шариков и двух других шариков, и, наблюдая их вместе, он воспринимает четыре шарика. Но когда он усвоит общее суждение «2 +2 = 4», ему не потребуется больше подтверждения примерами; суждение имеет достоверность, которую индукция никогда не может дать общему закону. Все суждения чистой математики являются в этом смысле априорными.

Юм доказал, что закон причинности не является аналитическим, и заключил, что мы не можем быть уверены в его истинности. Кант принял взгляд, что закон причинности синтетичен, но тем не менее утверждал, что он известен а priori. Он утверждал, что арифметика и геометрия являются синтетическими, но также априорными. Он пришел, таким образом, к следующей формулировке своей проблемы: Как возможны синтетические суждения а priori? (История Западной философии).

Кант. Во всех суждениях, в которых мыслится отношение субъекта к предикату (я имею в виду только утвердительные суждения, так как вслед за ними применить сказанное к отрицательным суждениям нетрудно), это отношение может быть двояким. Или предикат В принадлежит субъекту А как нечто содержащееся (в скрытом виде) в этом понятии А, или же В целиком находится вне понятия А, хотя и связано с ним. В первом случае я называю суждение аналитическим, а во втором - синтетическим. (Критика чистого разума). …если я говорю все тела протяженны, то это суждение аналитическое. В самом деле, мне незачем выходить за пределы понятия, которое я сочетаю со словом тело, чтобы признать, что протяжение связано с ним, мне нужно только расчленить это понятие, т. е. осознать всегда мыслимое в нем многообразное, чтобы найти в нем этот предикат. Следовательно, это -- аналитическое суждение. Если же я говорю все тела имеют тяжесть, то этот предикат есть нечто иное, чем то, что я мыслю в простом понятии тела вообще. Следовательно, присоединение такого предиката дает синтетическое суждение. Все эмпирические суждения, как таковые, синтетические. (Критика чистого разума). …на основе одних только понятий можно получить исключительно аналитическое, но никак не синтетическое знание. (Критика чистого разума).

Синтетическое же основоположение из одних лишь понятий, например утверждение, что все, что происходит, имеет причину, никогда не может быть непосредственно достоверным, так как я вынужден искать что-то третье, а именно условие временного определения в опыте, и не могу познать такое основоположение прямо, непосредственно из одних лишь понятий. Следовательно, дискурсивные основоположения -- это совсем не то, что интуитивные, т. е. что аксиомы. Первые всегда нуждаются еще в дедукции, тогда как вторые вполне могут обойтись без нее; и так как именно поэтому интуитивные основоположения наглядны, философские же основоположения, несмотря на всю свою достоверность, никогда не могут претендовать на наглядность, то синтетические положения чистого и трансцендентального разума бесконечно далеки от того, чтобы быть столь же очевидными (как это настойчиво утверждают), как положение дважды два четыре. (Критика чистого разума). Возможность аналитических положений могла быть понята очень легко, так как она основывается единственно на законе противоречия. Возможность апостериорных синтетических положений, т. е. почерпаемых из опыта, также не нуждается ни в каком особом объяснении, потому что сам опыт есть не что иное, как непрерывное соединение (синтез) восприятии. Нам остаются, таким образом, только априорные синтетические положения, возможность которых надлежит искать или исследовать, так как она должна основываться не на законе противоречия, а на других принципах. (Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука).

Пассмор. (Милль). С помощью своей теории коннотации Милль хотел бы, не покидая эмпиристских принципов, дать удовлетворительное решение проблемы «необходимых истин» или «аналитических суждений». Такие суждения, как, например, «каждый человек разумен», являются, по его словам, чисто «вербальными». Стоит нам понять слово «человек», и мы уже знаем, что люди - разумны; именно это имеется в виду, когда говорится, что разумность входит как составная часть в коннотацию «человека». «Все люди разумны» в таком случае проясняет эту коннотацию, напоминает нам о том, как использовать данное слово, но ничего не говорит нам о людях. Милль противопоставляет ему суждение «все люди смертны». Поскольку смертность не входит в коннотацию «человека», это суждение дает нам «действительную» информацию, - но уже поэтому оно не является «необходимым суждением»: дальнейший опыт может привести нас к его отрицанию как ложного. Только «вербальные» суждения оказываются тем самым необходимыми. (Сто лет философии).

Шлик. В случае аналитических предложений хорошо известно, что вопрос об их правильности не составляет проблемы. Они таковы a priori: нельзя, не следует и пытаться искать опытных данных для доказательства их правильности, ибо они ничего не говорят об объектах опыта. Поэтому они обладают лишь "формальной истинностью", т. е. "истинны не потому, что правильно выражают какой-то факт, а потому, что правильно построены, т. е. согласуются с нашими произвольно установленными определениями. (О фундаменте познания). Не должен ли я согласиться, что в силу .психологических причин я никогда не могу быть уверен также и в истинности аналитического суждения.?. (О фундаменте познания).

Чудинов. Карнап считает, что значение дескриптивных терминов и отношения между ними должны быть определены не интуитивно, а логически. Этой цели служат... А-постулаты, или постулаты значения. Карнап иллюстрирует свою схему на следующем примере. Допустим, у нас имеется утверждение “Все люди - разумные животные”. Данное предложение может рассматриваться как аналитическое, если мы с самого начала включим в понятие “люди” понятие “разумность” и “быть животным”. Для этого предложения “Все люди - разумны” и “Все люди - животные” следует включить в список А-постулатов. Вышеприведенное предложение “Все люди - разумные животные” можно получить как логическое следствие постулатов значения ... получается, что абсолютно априорных предложений не существует. Предложение выступает в качестве априорного лишь в определенной “системе отчета”. (Природа научной истины).

Кюнг. (Карнап). «С нашей точки зрения, суждения бывают либо эмпирическими, либо аналитическими, третьей разновидности не существует. Нам кажется, что предположение о существовании суждений третьего вида вызвано смешением психологического подхода с логическим. Мы убеждены, что феноменология в действительности все еще не преодолела психологизма, против которого она так решительно выступала. Развитие феноменологии от ее основателя Гуссерля до ее современных представителей достаточно ясно показало, каким образом первоначальный научный подход способен привести к совершенно субъективным, если даже не бессмысленным, воззрениям». (Онтология и логический анализ языка). …вскоре после написания диссертации Карнап отбросил синтетические суждения a priori. Приняв легко запоминающийся критерий Витгенштейна, он разделил все истинные предложения на две категории: (а) те, которые истинны для каждого возможного положения дел (Sachia-де), т. е. для всех возможных миров, и, следовательно, которые ничего не говорят о существующей реальности; и (б) те, которые истинны лишь для ограниченного числа возможных положений дел, так что требуется эмпирическая верификация для установления того, является ли существующая реальность одним из этих положений дел. Предложения первого рода истинны только по одним логическим основаниям, предложения второго рода - фактически истинны ". (Онтология и логический анализ языка). Например, предложение «Всякий холостяк не женат», безусловно, не является фактуальным предложением, истинность которого обусловлена тем случайным фактом, что до сих пор не было найдено ни одного женатого холостяка. Но это предложение не является и аналитическим в том же смысле, в котором аналитическим будет предложение «He-треугольная фигура не является треугольной», ибо слово «холостяк» не было введено в систему как сокращение для выражения «неженатый мужчина». Поэтому сегодня обычно различают два вида аналитических предложений: (а) аналитические предложения, которые просто логически истинны; и (б) аналитические предложения, которые не являются явными тавтологиями, но, тем не менее, должны рассматриваться как необходимо истинные благодаря их значению, синонимии и т. п. "В числе примеров аналитических предложений второго вида мы находим не только то, что можно было бы назвать «неявными тавтологиями», как предложение «Всякий холостяк не женат», но также и предложения типа «Человек есть разумное животное». Последнее традиционно считалось «реальным определением» сущности человека. Сюда же относят предложение «Всякое зеленое протяженно» -- стандартный пример синтетического утверждения a priori (которое теперь, как это ни странно, рассматривается среди аналитических утверждений!)". (Онтология и логический анализ языка). Введение постулатов значения позволяет точно определить «аналитические» предложения второго типа: это те предложения, которые можно вывести с помощью постулатов значения. (Онтология и логический анализ языка).

Лукасевич. Стремление редуцировать некоторые объективные проблемы к языковым возникает у Карнапа, как мне кажется, из-за его ошибочного взгляда на априорные науки, а также их роль в исследовании действительности. Этот ошибочный взгляд Карнап перенял от Виттгенштейна, который все априорные предложения, а тем самым принадлежащие к логике или математике, считает тавтологиями. Все такие предложения Карнап называет аналитическими. С этой терминологией я всегда боролся, поскольку из-за своих ассоциаций она может ввести в заблуждение. Кроме того, вместе с Виттгенштейном Карнап верит, что априорные предложения ничего нам не говорят о действительности. (Логистика и философия).

Пассмор. (Вайсман). Подобно Куайну, он подвергает сомнению ортодоксальную точку зрения о существовании четкого различия между «аналитическим» и «синтетическим». Он пытается показать, во-первых, что ни один из обычно предлагаемых критериев различения сам по себе не точен - что, например, всякий, кто доказывает, что аналитические предложения «основываются на определениях», не замечает, что «определение» как таковое «открыто», и, во-вторых, что имеется много предложений, которые (например, предложение «Я вижу собственными глазами») нам трудно отнести к аналитическим либо синтетическим, необходимым или случайным. Поэтому грани снова размываются, четкая формализованная дистинкция не выдерживает проверки конкретной ситуацией.

Эту неопределенность Вайсман не считает признаком несовершенства. С его точки зрения, возможность сказать нечто неожиданное, необщепринятое - огромное достоинство языка. Философ, воображающий себя школьным учителем и исправляющий все отступления от «корректности», обречен застыть в жестком каркасе категорий, имплицитно присутствующих в формах его языка. Потому он совершенно не способен решать философские задачи: «философия начинается с недоверия к языку». Несомненно, философ должен обращать внимание на «традиционное употребление» выражений. Но если ему есть что сказать, полагает Вайсман, то очень скоро он будет вынужден отступить от традиционного употребления слов и выражений. (Сто лет философии).

Гудмен. В заключение несколько слов по поводу того, какое отношение имеет данная статья к еще одной проблеме. Иногда утверждается, что предложение вроде "Все А суть В" является аналитическим, если значение В содержится в значении А. Наше исследование показало не только то, что два различных предиката вроде "Л" и "В" никогда не имеют совершенно одинакового значения; более того, оно показало, что не существует такого значения, которое содержалось бы в другом значении, поскольку существует А-описание, которое не является В-oписанием, и В-описание, которое не является A-описанием. Таким образом, по крайней мере согласно предполагаемой интерпретации "аналитического", ни одно неповторяющееся высказывание не будет аналитическим. Самое большее, что мы можем сказать, это то, что высказывание является относительно аналитическим в большей или меньшей степени. Этого будет вполне достаточно, чтобы убедить многих из нас в том, что сходным образом ни одно неповторяющееся высказывание не является абсолютно необходимым, но только относительно необходимым в большей или меньшей степени. (О сходстве значения). …понятие необходимой связи идей или абсолютно аналитического высказывания потеряло свою неприкосновенность. Некоторые авторы, подобно Уайту и Куайну, прямо нападают на это понятие; другие, как я, попросту отбрасывают его. (Факт, фантазия и предсказание).

Чудинов. (Куайн). У некоторых предложений фактуальный компонент оказывается нулевым. Такие предложения могут считаться аналитическими. Если же фактуальный компонент составляет все содержание предложения, то последнее будет синтетическим.Куайн пользуется иным, чем он критерием аналитичности. Критерий Куайна носит эмпирический характер, как критерий Карнана не аннулирует различий между аналитическим и синтетическим, а только делает их относительными. Логический критерий приводит также к релятивизации различий между аналитическим и синтетическим. Однако эта релятивизация иного рода, а именно: некоторое предложение может стать либо аналитическим, либо синтетическим в зависимости от выбора постулатов значения. (Природа научной истины).

Д. Реале, Д. Антисери. (Куайн). Книга «Две догмы эмпиризма» - одна из самых показательных для постнеопозитивизма. Куайн утверждает, что первая догма эмпиризма состоит в «дискриминации», покоящейся на оценке аналитических истин по значению терминов, а не на данных факта, и синтетических истин, основанных, как полагают, на фактических данных. Такая догма, разделяемая венскими неопозитивистами, восходит к кантианскому различию аналитических и синтетических истин, демаркации между истинами разума и истинами факта, предложенной Лейбницем, и юмовскому разведению идей, с одной стороны, и фактических данных - с другой.

Все же, замечает Куайн, утверждения, которые по общему мнению философов называются аналитическими, следует разделить на два класса. Первый класс образуют логические истины. Например: «Никто из неженатых мужчин не женато. Это суждение останется истинным при любой интерпретации его составляющих терминов (если заменить, например, слова «человек» и «женатый» терминами «кот» и «черный»), если только это не логические связки типа: «ни один», «не», «если... то», «и» и т. д.). Его истинность зависит не от фактической ситуации и не от значения терминов, она зависит только от его логической формы. Поэтому несложно оперировать аналитическими суждениями.

Однако ситуация меняется, как только мы проанализируем второй класс так называемых аналитических утверждений. Например: «Ни один холостяк не женат». Чтобы удостоверить суждение как аналитическое, следует показать синонимию, т. е. равенство значений терминов «холостяк» и «неженатый». Куайн замечает, что сигнификат не то же самое, что денотат. Знаменитый пример Фреге иллюстрирует, что понятия «вечерняя звезда» и «утренняя звезда» обозначают одну и ту же вещь при всем несовпадении смыслов. Аналогичный пример Б. Рассела: когда мы говорим о «Скотте» и «авторе Уэверли», то имеем в виду два выражения с разными смыслами, хотя они оба указывают на одно лицо. Говоря о «существе с сердцем» и «существе с почками», мы, возможно имеем в виду один пространственный объект, но делаем акцент на совершенно разные смыслы.

Так каковы же смыслы по природе? Аристотелевское понятие сущности отчасти соответствует современному понятию коннотата, или сигнификата. Согласно Аристотелю, у вещей есть сущности, но только у лингвистической формы есть сигнификат. Сигнификат есть то, чем становится сущность, когда она отделяется от объекта, смещаясь в вокабулу. Если дело обстоит так, то ясно, что сигнификатами самими по себе как промежуточными единицами, можно пренебречь. Однако если даже мы сбежим из «царства», может быть, точнее -- из «болота» сигнификатов, или коннотатов, все же останется задача найти ключ к характеристикам синонимии в целях прояснения аналитичности суждений второго класса.

Куайн, анализируя различные попытки замены. суждения второго класса суждениями первого класса, приходит к выводу о неудовлетворительности этих попыток, поскольку они подразумевают круг в доказательстве, т. е. предполагают очевидным то, что еще предстоит доказать. Можно свести аналитическое суждение второго класса: «Ни один из холостяков не женат» - к пропозиции типа: «Ни один неженатый человек не женат» посредством дефиниции: «Холостяк есть неженатый человек». Однако, спрашивает Куайн, каким образом мы приходим к такой дефиниции, т. с. как можно отождествить «холостяка» с «неженатым человеком»? Кто и как это сделал?

Конечно, можно прибегнуть к близлежащему словарю и принять его лексикографическую формулировку. Но это означало бы надевать хомут с хвоста. Лексикография -эмпирическая наука, и если она отождествляет «холостяка» с «неженатым человеком», то лишь поскольку верит в синонимическую связь этих двух лингвистических форм. Однако предполагаемая синонимия должна быть еще доказана и уточнена лингвистическими способами использования. «С момента, когда установлено, что дефиниция не есть лексикографическая регистрация синонимии, ее нельзя принять в качестве обоснования», -- полагает Куайн. То же самое справедливо для экспликативных дефиниций, цель которых -- выявить очищенный смысл. Такая экспликация, даже если она не есть простая и чистая «регистрация предсуществующей синонимии definiens и defmiendum (определяющего и того, что следует определить), основывается все же на других предсуществующих синонимиях». Конечно, есть чистые дефиниции, эксплицитные конвенции, вводящие новые символы в целях сокращения. «Это очевидный случай синонимии, - пишет Куайн, - созданной для дефиниции. И если бы все виды синонимии были такими же понятными! Однако во всех прочих случаях дефиниция опирается на синонимию, вместо того чтобы сначала объяснить ее».

Таким образом, понятие синонимии пока не удается прояснить надлежащим и убедительным образом, как и понятие аналитичности. Отсюда следует, что все, кажущееся понятным как априори, на деле не очевидно, и между аналитическими и синтетическими суждениями нет четко обозначенной разделительной линии. Верить, что таковая существует, значит, по сути, разделять «внеэмпирическую догму эмпириков, что является метафизическим моментом веры». (Западная философия от истоков до наших дней).

Кюнг. (Куайн). Однако осмысленность целых предложений приводит к новым проблемам. Как мы видели, обычно проводят различие между синтетическими (a posteriori) предложениями, которые обладают эмпирическим значением и могут быть истинными или ложными в зависимости от фактуального опыта и аналитическими (a priori) предложениями, которые могут считаться истинными независимо от эмпирической верификации. Однако Куайн не нашел критерия, позволяющего отличать синтетически осмысленные предложения от аналитически осмысленных предложений. И это неудивительно, поскольку, как мы видели, истинность некоторых аналитических предложений зависит от значения отдельных слов, а Куайн отрицает самостоятельное значение слов.

Решение, к которому приходит Куайн в этой ситуации, вполне типично для его образа мыслей: даже целое предложение, утверждает он, само по себе не имеет значения; осмысленной можно назвать только всю совокупность предложений, утверждаемых наукой. Лишь систему в целом можно соотносить с реальностью для проверки ее истинности. Это - «рукотворная система, соприкасающаяся с опытом только на своей периферии» ". Некоторые предложения занимают в системе центральное место, т. е. их нелегко заменить чем-то новым, другие предложения находятся ближе к периферии, и они менее устойчивы, если сталкиваются с противоречащим им опытом. Первые приблизительно соответствуют аналитическим, а вторые - синтетическим предложениям, но между этими группами предложений нет резкой границы: вполне возможно, что однажды опыт заставит нас изменить даже самые близкие к центру допущения. Два утверждения, гласящие, что наше знание сводимо к отдельным, индивидуально осмысленным предложениям и что можно провести точную границу между аналитическими и синтетическими предложениями, представляются Куайну необоснованными догмами.

Представляется, однако, что перенося осмысленность от предикатного знака на предложение в целом, а затем в духе прагматизма - на всю систему предложений, Куайн не решает проблемы, а уходит от нее. Ни для отдельного слова, ни для всей системы Куайн не объясняет, что значит их осмысленность, т. е. как они соотносятся с реальностью. (Онтология и логический анализ языка).

Пассмор. (Куайн). В «Двух догмах эмпиризма» Куайн обрушивается на две разные, но, как он считает, связанные между собой «догмы»: согласно первой из них, существует коренное различие между неподверженными пересмотру (аналитическими) и подверженными пересмотру (синтетическими) высказываниями; согласно второй, любое осмысленное предложение строится на основе непосредственного опыта. (Сто лет философии).

Куайн. …понятие "самопротиворечивость", требующееся для … определения аналитичности, нуждается в прояснении не в меньшей степени, чем само понятие аналитичности. Эти два понятия - просто две стороны одной подозрительной монеты. (Две догмы эмпиризма).Кант считал аналитическим суждением такое суждение, которое приписывает своему субъекту то, что уже концептуально содержится в субъекте. Эта формулировка страдает двумя недостатками: она ограничивается суждениями субъектно-предикатной формы, и она прибегает к помощи понятия "включенности", которое остается метафорой. Однако замысел Канта, становящийся ясным скорее из того употребления, какое он отводит понятию аналитичности, чем из его определения этого понятия, можно переформулировать следующим образом: суждение является аналитическим в том случае, когда оно истинно в силу значения и независимо от фактов. (Две догмы эмпиризма).

Высказывания, которые, по общему мнению философов, являются аналитическими, не так-то сложно обнаружить. Они разделяются на два класса. Высказывания первого класса, которые могут быть названы логически истинными, экземплифицируются высказыванием: (1) Ни один неженатый человек не женат. Соответствующее свойство этого примера заключается в том, что данное высказывание не просто является истинным, но остается истинным при каких угодно интерпретациях слов "человек" и "женатый". Если мы предположим исходную опись логических частиц, охватывающую выражения "не", "если", "тогда" и т. д., то логической истиной будет высказывание, которое является истинным и остается истинным при всех интерпретациях его нелогических компонентов. Есть, однако, и второй класс аналитических высказываний, представленный высказываниями типа: (2) Ни один холостяк не женат. Характерная черта таких высказываний заключается в том, что они могут быть превращены в логические истины путем замены синонимичного выражения синонимичным выражением; так, высказывание (2) может быть превращено в высказывание (1) путем замены выражения "холостяк" его синонимом "неженатый человек". Мы пока еще не располагаем надлежащей характеристикой этого второго класса аналитических высказываний и поэтому не располагаем и надлежащей характеристикой аналитичности как таковой, поскольку в вышеуказанном описании мы опирались на понятие "синонимии", которое заслуживает прояснения не в меньшей степени, чем понятие самой "аналитичности". (Две догмы эмпиризма).

Находятся люди, которые делают успокоительные заявления, что аналитические высказывания второго класса сводятся к аналитическим высказываниям первого класса, логическим истинам, посредством определения; к примеру, "холостяк" определяется как "неженатый человек". Однако откуда мы знаем, что "холостяк" определяется как "неженатый человек"? Кто определил это слово так и когда? Следует ли нам обратиться к ближайшему словарю и принять формулировку лексиколога в качестве закона? Ясно, что действовать подобным образом означало бы ставить телегу впереди лошади. Лексиколог является эмпирическим ученым, занимающимся фиксацией имеющихся фактов; и если он истолковывает "холостяка" как "неженатого человека", то это происходит в силу его веры в то, что существует отношение синонимии между этими формами, имплицированное в общем или предпочтительном употреблении, априорном по отношению к его собственной деятельности. Предполагаемое в данном случае понятие синонимии все еще нуждается в прояснении, - по-видимому, в терминах, относящихся к лингвистическому поведению. (Две догмы эмпиризма).

Аналитичность на первый взгляд представлялась проще всего определимой путем обращения к царству значений. Выражаясь более изысканно, обращение к значениям открывает путь к обращению к синонимии или определению. Однако определение оказалось блуждающим огоньком; к тому же выяснилось, что лучшего понимания синонимии можно достичь только путем предваряющего обращения к самой аналитичности. Так что мы опять возвращаемся к проблеме аналитичности. (Две догмы эмпиризма).