Египтяне обозначали собственность ("дт", "джт") буквально как отнесенное к "плоти", "самости" лица: "дом его плоти", "быки, скот, ослы его плоти" и т.д. [13].

Обычаи уничтожения личного имущества со смертью его владельца также имели своей основой устоявшиеся представления о неразрывной связи владельца со своими вещами. Вот как об этом пишет, опирающийся на греческую мифологию, К. Хюбнер:

"Принадлежащее отдельной личности называлось "ктема" или "ктерия", в то время как имущество клана обозначалось как "патроя". Умершего сопровождала в загробный мир лишь его личная собственность, ктерия, поскольку она непосредственно принадлежала к его прошлому бытию, к самотождественности его истории, к его протекшей жизни. Поэтому у Гомера мы находим стереотипный оборот "klerea ktereizein" (возжигать погребальный огонь), что с тем же успехом означает "погребать имущество умершего". Мертвые, лишенные своего имущества, вызывали ужас. Они не могли по-настоящему умереть до тех пор, пока их частица остается при жизни, и беспокойно блуждали вокруг, досаждая живущим, пока те наконец не отпускали их в подземный мир со всем их имуществом, т.е. со всем их прошлым бытием" [16].

Очевидно, что устойчивость этих представлений могла бы стать серьезной угрозой бедному материальными ресурсами обществу, особенно по мере обособления личности и возрастания личного имущества сравнительно с родовым. М. Вебер отмечает, что "из многообразных видов магической практики, связанной с захоронениями, наиболее значительные последствия имело представление, что все личное имущество умершего должно быть погребено вместе с ним. Постепенно это представление сменялось требованием не касаться, по крайней мере некоторое время после смерти человека, его имущества, а иногда требованием по возможности сократить пользование и своим достоянием, чтобы не возбуждать зависти умершего". Дальнейшее перемещение общения с умершими в бесплотный мир духов позволило перейти к символам, замещающим вещи, например "древнейшие бумажные деньги служили средством платежа не для живых, а для мертвых" [6].

Сущность собственности обнаруживает лишь одну свою сторону, если ограничивать субъектно-объектное отношение, возникающее в результате эмансипации человека из архаичной общности, только задачами и функциями материального производства. На этой почве может закономерно возникнуть лишь трудовое обоснование собственности.

Так считал Дж. Локк, оказавший наибольшее влияние на юридическое сознание нового времени. Он исходил из того, что человек - "господин, владелец своей собственной личности, ее действий и ее труда" и именно поэтому "труд вначале давал право на собственность труд вначале послужил источником права собственности". Нетрудно заметить, что эта насквозь юридическая теория, позволяющая во "владении своей личностью" увидеть главное основание собственности на то, что этой личностью произведено, опирается на постулат римского права: "Плоды, приносимые вещью, принадлежат собственнику вещи".

Но ведь это правило возникло без всякой связи с трудом и наряду с прочим служило также и основанием присвоения не только результатов труда подвластных лиц, но и их потомства. На самом деле труд в самой малой степени требовал опоры на собственность, не случайно именно производственная аграрно-общинная психология была и остается главным оппонентом всей проприетаристской идеологии. Булгаков, едко обозначивший теорию "права на продукт труда" в позднейшем варианте осуждения прибавочной стоимости как "притязание собственников, утесненных в осуществлении своей собственности", осуждает и всю политическую экономию с ее "экономическим человеком", воплощающим "беспредельный эгоизм, гедонизм и сенсуализм", как развитие гуманизма с его антихристианским культом "естественного человека", освобожденного от "уз идеала" [4]. Однако оправдание собственности, данное гуманистами (например, Эразмом Роттердамским), осуществлялось в рамках христианской доктрины и имело характер, если использовать слова самого Булгакова, "суждения фактического, а не принципиального". В конце концов нельзя не заметить такого бесспорного факта, как тесная связь нищеты с социальным злом. В этом контексте богатство не столько оправдывается, сколько допускается, причем непременно с обременениями:". богатые, владеющие земными благами сверх необходимого, должны рассматривать излишки благ не как свою собственность, а как имущество, принадлежащее бедным и находящееся в их "управлении", и не более того. Бог избрал их своими управляющими" [2].

Уже в древности стремление к накоплению вещей не имело в качестве единственной цели увеличение производственных возможностей лица (часто эта цель была едва ли не последней). Как говорил Антисфен, богатство не относится к числу необходимых вещей.

Когда мы понимаем под собственностью любые формы и способы опредмечивания личности, ее внешнего, материального бытия, то трудовая, и, шире, творческая деятельность, являясь, конечно, одной из наиболее существенных форм, оказывается все же не единственной. Личность получает правовое признание не только как работник, но и как субъект идеальных отношений и носитель идеальных качеств (в том числе, конечно, творческих, но также и иных социально обусловленных свойств, например тщеславия, престижа, религиозно или иным образом мотивированной филантропии и пр.), которые тоже нуждаются в вещной субстанции.

Собственность, выступая частью лица, "немыслимой без него", по выражению Аристотеля, конечно, приобретает и свойства человека. Нужно согласиться с тем, что "собственность по природе своей есть начало духовное, а не материальное" [3]. Понятие собственности "само по себе более принадлежит к области права, нравственности и психологии, нежели - к области отношений хозяйственных. Неотъемлемое основание собственности, как справедливо признают все серьезные философы новых времен, заключается в самом существе человеческой личности" [14].

Присвоение предметов внешнего мира, скорее всего, приводило к реализации человека, если мы вспомним, что корень res (вещь), образующий слово "реализация", дает ему и значение облечения чего-то идеального в вещную форму. Эта по видимости внешняя, поверхностная экспансия - совершенно необходимый этап формирования рефлексии, ведь нельзя научиться смотреть на себя, если нет возможности увидеть себя в окружающих вещах. А рефлексия - первое условие сознания человеком самого себя, самосознания, причем без самосознания не может быть никаких иных форм сознания. Зависимость человека от своих вещей остается с ним навсегда, определяя возможность (или невозможность) его постоянной, переживаемой каждое мгновение самоидентификации, нахождения себя в мире.

Античному и особенно средневековому сознанию было свойственно ощущение "антропоморфной природы и космического человека. Человек обладал чувством аналогии, более того, родства структуры космоса и своей собственной структуры". Переживание себя как космоса, т.е. части и отражения всеобщей гармонии и порядка, означало отсутствие границы между личностью и окружающим вещным миром, давало ощущение нрава на пребывание в этом мире, как в своем. И хотя его присвоение преимущественно имело чисто спиритуальные формы (праведники и святые держали в руках сферу или посвященный им собор), отчуждение от тварного мира либо ограничение сообщения с ним исключительно целями производства, без сомнения, были бы восприняты как посягательства не только на личность, но на весь космос, на Божественную гармонию, а главное - лишение возможности узреть истину, ведь "дух человеческий, утверждали богословы, не в состоянии схватить истину иначе, как при посредстве материальных вещей и изображений".

Стремление человека увидеть себя (для средневекового человека это означало узреть в себе Божье подобие) в вещном мире (ведь другого поля зрения нет) непременно приводит к преобразованию этого мира, изменению его по своему подобию, что и является главным основанием и целью его присвоения. Реализация себя в вещном мире - не только право человека, но право и самой материи, способ приобщения ее к мировому порядку:". материя имеет право на свое одухотворение" [14].

Архаичное сознание было всецело подчинено той пронизывающей все бытие идее, что бог или боги имеют те же потребности, что и люди:". что нужно человеку, то нужно и богу". Эта идея наглядно проявлена в обычае жертвоприношения - наиболее универсального и властного обычая, известного человечеству, согласно которому боги и люди совместно, за одним столом делят добычу на всех. Соответственно, все вещи, весь материальный мир принадлежал богам.

Известен довольно плоский, на современный вкус, софизм времен эллинизма: все вещи принадлежат богам: философы - друзья богов; у друзей все общее; значит, все вещи принадлежат философам. В контексте таких рассуждений интересно, что боги еще мыслятся нуждающимися в вещах, хотя нужда эта уже кажется не столь острой, иначе боги не допустили бы такого силлогизма, в котором они незаметно оказываются лишенными "всех вещей".

Но в то же время, когда киники придумали это доказательство, уже появилась религия, в которой Бог мыслился нематериально (строгий запрет на изображение можно понимать, как реакцию на инерцию воспринимать Его материально, реакцию, острота которой свидетельствует о решительности духовного переворота и силе инерционного сопротивления ему). Такой Бог, в конечном счете, представший в одной из ипостасей как Дух, конечно, в вещах уже не нуждался. Бог покинул материальный мир.

собственность гегель общественное отношение

Гесиод говорил, что дом - это "хозяин, жена и бык-землепашец". Эти слова цитировал Аристотель, когда пытался найти смысл собственности - ту же "нить, обычно именуемую домом".

В покинутом Богом мире вещи остались без этой связи, смысла, души. Теперь только человек может одухотворить творение, присвоив вещи. Здесь и заключена высшая санкция собственности. Здесь же имеется и источник социального обременения собственности, противостояния ее брутальной материальности. Видимо, не случайно обострение всей проблематики, связанной с собственностью, идет от эпохи, когда боги ушли из материального мира. По той же причине, надо полагать, собственность постоянно сопровождается экзистенциальным напряжением, чреватым кровопролитием, которое самым непосредственным образом доказывает тождество человека и его собственности.

Для самореализации человек нуждается не просто в определенном материальном пространстве, но, главное, в том, чтобы эта вещная сфера была вполне свободна, была своя. Ведь стать собой можно только в своем: для действительности и полноты бытия недостаточно "себя", а необходимо иметь "свое" [14]. Именно поэтому все отношение приобретает юридическое содержание, приводящее к установлению собственности, определяющей как свои те вещи, в которых личность может свободно реализоваться. Арендованная вещь может быть предметом приложения труда и, стало быть, средством дохода, но она не своя, а чужая, она стесняет и забирает душу. Издольщик лишен целостности, лишен самого себя.

Лежащее в основе первичных правовых представлений тождество вещи и личности, оказав влияние на сложение фундаментальных правовых понятий, со становлением цивилизации и усложнением самой личности начало меняться. Очевидно, что по мере того, как идея анимизма развилась до возможности абстракции лица как основного субъекта межличностных, в том числе и в первую очередь религиозных отношений, возникла и идея противопоставления вещному окружению собственно человека. Гармоническая нагота пляшущих, соревнующихся, покоящихся, но всегда обособленных индивидов, не имеющих иного имущества, кроме завороживших Д. Китса тимпанов и флейт, приобретает полемический характер, бросая вызов, как идеям нерасчлененного первобытного сообщества, так и представлениям о могуществе - в форме вещного богатства, которые стали с тех пор отождествляться с "восточной дикостью" и "варварской пышностью"). Эта идея оказалась в центре мировоззрения, открывшего возможность собственного, идеального бытия человека в единстве со всем миром - христианства, но платой стала печать несовершенства и обреченности, наложенная на тленное, куда попали все вещи.

Возможно, если видеть истоки собственности, как уже говорилось, в насильственном захвате, то эсхатологическое осуждение ее оправдано. Но в сознании самого архаичного собственника едва ли мы найдем чувство вины или греха, дающее почву для таких переживаний.

Известно, что для первобытного человека весь окружающий мир таит опасности и заведомо враждебен. Это мир чудищ, людей с песьими головами и т.д.А. Гуренич отмечает, что для всех германских народов мир людей - Мидград - "срединная усадьба", а за его пределами - Утград, "то, что за оградой", - хаос, место, где живут "враждебные людям чудовища и великаны". Вспомним деление мира на людей и варваров у греков и римлян, на "Срединное царство, Поднебесную", окруженную дикарями, "запахивающими халат на другую сторону", - у китайцев и т.д. Для человека, живущего в таком мире, захват и присвоение вещей из враждебного внешнего окружения, перенесение их по эту сторону ограды - благое деяние, упорядочивание мира, уменьшение в нем сил хаоса.

Получаемая таким образом собственность - не только бесспорная и абсолютная, но благословенная, богоугодная. Ведь захват вещей из кромешного мира, мира чужих богов, и усвоение их, подчинение своему богу, не только содержит в себе свою санкцию и создает наиболее прочную почву для права, с которой по силе не сравнятся ни труд, ни обмен, но и подготавливает переход уже в условиях другой парадигмы - когда Бог оставил материальный мир - к частному присвоению вещей по их праву быть одухотворенными.

Отталкивание от собственности в это время лишено оснований. И действительно, нигде мы не видим такой жадной тяги к вещам, как у народов, разделяющих мир на своих и чужих.

Характерно, что первая резкая рефлексия на это вещное упоение все еще тяготеет к понятиям разделения мира. Например, Плутарх, следуя стоикам, писал, что начало вражды не в обладании своим, а в присвоении чужого и в превращении общего в свое. Если вражда мыслится как основание, а враги - как объекты присвоения, то, конечно, и присвоение, совершенное в отношении "общего", приводит к вражде. Отчуждение, с которым научилась справляться, иногда тяготясь им, цивилизация, еще не кажется нормальным, и его более естественно заменить понятной враждой, за которой уже чувствуется горячее дыхание "системы ценностей, целиком основанной на стремлении отбирать и раздавать, на насилии и соперничестве".

Дальнейшее становление собственности находится под постоянным подозрением в разобщении мира - от космоса до крестьянской общины, которая тоже, как известно, мир. Но напряженные поиски другого способа развертывания личности в пространстве, другой формы ее становления и развития, другого поля приложения ее потенциала, другого пути сообщения, коммуникации с людьми закончились, как очень хорошо известно, крахом.

Признание несовершенства мира означает смирение с его материальностью. Оно также означает признание собственности на вещи как единственного и главного условия существования человека в этом мире.

Обратимся к определениям классиков. Основополагающие понятия феномена собственности разработаны Гегелем в его книге "Философия права" в разделе "Собственность". По его мысли собственность есть отношение, состоящее в проявлении неограниченной воли к конкретной вещи, которая лишена какой-либо субъективности. Она является внешней не только по отношению к субъекту, но и по отношению к самой себе.

По Гегелю "лицо должно дать себе внешнюю сферу своей свободы", и эту сферу обычно составляют вещи, по отношению к которым не применимы понятия свободы и справедливости.

"Лишенным какой-либо субъективности" в абсолютном значении может быть только объект. Из всего сказанного следует, что собственность является частным случаем объекта. Это вытекает из следующего положения:". логическое определение объекта есть то, что тождественно в субъекте и объекте, их абсолютная связь, то, соответственно чему объект есть нечто, принадлежащее субъекту".

"Тождественной" здесь является та составляющая объекта, которая отражена в деятельности субъекта, непосредственно опосредована им. Она же составляет "абсолютную связь" между вещью и ее владельцем. Для передачи смысла субъектно-объектного отношения Гегель прибегает к редукции, указывая на близкое по смыслу понятие "принадлежит". Иными словами:". поскольку субъект как определенный в своей потребности соотносится с внешним и потому сам есть нечто внешнее или орудие, - он совершает насилие над объектом".

Другими словами, собственность - это абсолют в том смысле, что всякая ее особенность принадлежит внешнему отношению. Взятая сама по себе, она лишь действительность с набором самых разнообразных атрибутов. В то же время собственник является таким субъектом, который контролирует всякую ее особенность, и этим исчерпываются все его особенности как собственника. Оба эти абсолюта составляют замыкание (то есть, целое), поскольку все то, что составляет их в отдельности, принадлежит их отношению.

Личность как таковая не состоятельна как субъект без возможности ее проявления. Вещи, составляющие имущество, а также результаты его труда, - это и есть то необходимое пространство, в котором реализуется данное проявление. Гегель пишет: " Примерами отчуждения личности служат рабство, крепостничество, неспособность обладать собственностью, несвобода собственности и т.д.". То есть, в плане отчуждения личности рабство и неспособность обладать собственностью - сущности одного порядка. "Отчуждение" в данном случае понимается как отчуждение личности от самой себя, ее несостоятельность.

Так как "лицо есть в себе и для себя сущая бесконечная воля", то Гегель, видимо, не счел необходимым упомянуть о том, что всякая вещь, а значит и собственность, в силу объективной природы имеет ограничения. Например, недвижимость не может быть перемещена, орудия труда не могут быть транспортными средствами, обрабатывать землю можно лишь сообразуясь с временем года, и "бесконечная воля" вынуждена с этим мириться.

Природные ограничения, без которых не может быть качественной определенности вещи, обладают объективной положенностью и естественны. Они проявляют себя лишь в форме конечного, благодаря чему сохраняется возможность свободного пользования ею.

Естественные ограничения вещей и ограничения как моменты свободы человека - часто совпадают. Но совсем иное дело, когда ограничения созданы искусственно, например, политикой государства. С одной стороны, бывает очевидно отсутствие достаточного основания, и поэтому такие ограничения должны быть сняты.

Но с другой стороны, они могут долго по разным причинам сохранять свою силу. Возникающая в связи с этим двойственность положения не способствует общественному прогрессу. "Можно вообще быть собственником вещи, но не являться вместе с тем собственником ее ценности. Семья, не может продать или заложить свое имение, не является хозяином ее ценности. Но так как эта форма собственности не соответствует ее понятию, то подобные ограничения. большей частью исчезают". Подобный случай имел место в нашей жизни - понятие "колхозная собственность" ложно отражает общественные отношения, так как колхозники в действительности были только исполнителями внешней воли.

Благодаря активности владельца преодолевается отчуждение вещей, являющихся собственностью:". овладевая объектом, механический процесс переходит во внутренний процесс, через который индивид так усваивает себе объект, что лишает его специфичности, делает его своим средством и сообщает ему. свою субъективность".

Таким образом, собственность как частный случай объекта в соотношении с целью деятельности субъекта становится средством. Иными словами, конкретизируя свои потребности как цель, субъект полагает свое поведение, действия и самого себя в собственности как в средстве.

И, конечно же, нельзя не согласиться с Гегелем в том, что "средство важнее цели", поскольку в нем "цель уже снята". Иначе говоря, при наличии соответствующего средства достижение цели уже не представляется проблематичным. И поскольку в обществе самые важные отношения - это производственные, то всякое социально значимое средство есть средство производства. А поскольку в нем накоплен труд, то оно является и капиталом.

Таким образом, собственность - это объект, по отношению к которому в рамках его естественных ограничений проявляется полная свобода деятельности. Благодаря чему она становится средством, средством производства, капиталом. Вне этих понятий собственность не может рассматриваться как нечто существенное.

Идеи Гегеля Маркс развивает следующим образом: "Итак, собственность означает принадлежность индивида к какому-либо племени (коллективу), означает иметь в нем основу для своего субъективно-объективного существования, а через посредство отношения этого коллектива к земле как к своему неорганическому телу - отношение индивида к земле, как к неотъемлемой предпосылке его индивидуальности, к способу существования последней".

Фактически сохраняя определения Гегеля, Маркс идет значительно дальше. Если первый акцентирует внимание на субъектно-объектном отношении, то второй существенно углубляет представление о социальной значимости собственности. Он пишет, что отношение собственности слагается из двух составляющих: из отношения личности к вещи и отношения общества к личности, владеющей ею, определяющего в частности форму права. При этом собственность выступает как среднее звено, "средний член" между личностью и обществом, государством. Без этого звена положение личности в обществе неопределенно. Собственность может быть частной, но порождаемое ею отношение является общественным. Это важнейшее диалектическое противоречие - двигатель социального прогресса. В этом состоит одно из величайших открытий Маркса.

Он уточняет определения Гегеля, подчеркивая различия между терминами "владеть" и "иметь собственность". "Владеть" еще не значит обладать соответствующим правом. Это слово еще не выражает социального отношения. Оно - более простая по сравнению с собственностью категория, выступающая как отношение, свойственное простым семейным или родовым сообществам. Исторически владение перешло в правовое отношение по мере становления и развития обществ.

Обобщенно определения классиков можно представить в следующем виде: отношение собственности является частным случаем субъект-объектного отношения (Гегель) и отношение собственности закрепляется в цивилизованном обществе в виде правового отношения (Маркс). В первом положении выражена диалектика исследуемого феномена, второе - отражает одно из главных общественных отношений, которые им порождаются. Все остальные факторы и общественные явления, которые так или иначе связаны с собственностью могут быть дедуктивно выведены из этих двух положений.

В полном соответствии понятию, вытекающему из определений Гегеля и Маркса, собственность вообще и частная собственность в частности составляют материальную основу всякой деятельности и общественного производственного процесса (а значит и производительных сил) на любой стадии исторического развития общества. С позиций ее места в этом процессе она представляет собой средство производства. Наиболее часто - это земля, технические средства, предприятие, производящее общественно необходимые предметы, хозяин которого осуществляет организацию и управление всем производственным процессом. Как не существуют субъект и объект один без другого, так не существует собственника (хозяина) без собственности, составляющих одно целое.

То, что это действительно так, убедительно доказал "эксперимент", проведенный в нашей стране в первые послереволюционные годы. В результате проведения всеобщей экспроприации собственники были лишены своей собственности, и сразу же наступил паралич всей экономической и производственной деятельности.

К имуществу как к объекту управления применимо все то, что выработано в рамках кибернетического подхода. Здесь уместно говорить о планировании, прогнозировании, управляющих воздействиях, оптимизации и т.д. Собственности свойственно также и то, что называется инвариантами, то есть неизменяемыми величинами, ограничениями. В то же время она может быть капиталом, посредством которого собственник включается в общественные отношения существенным образом. Человек социален сам по себе, но реализуя себя в своей собственности, он становится подлинным творцом жизни своей и общественной. Как говорит Гегель, "лишь в собственности лицо выступает как разум".

Частная или любая иная, но подлинная собственность многократно усиливает производительную мощь человека и вместе с этим способствует проявлению и развитию его человеческих качеств. Оперируя средствами он оказывается тесно связанным с обществом, но с другой стороны, обладание средствами делает его свободным членом общества.

При условии подлинности собственности ее владелец является подлинным хозяином, средоточием всех общественных отношений, в которые он включен благодаря своей деятельности. Он обладает всеми критериями этой деятельности, знает их подлинную цену. Только он может быть рациональным, поскольку он связывает свою перспективу со своими материальными условиями в зависимости от собственности и ее состояния.

2. Собственность, эксплуатация, равенство