Роль любого компонента общества, в том числе таких, как наука и образование, определяется особенностями форм его практик. При этом, когда мы говорим "образование", то обычно имеем в виду либо степень профессиональной адаптации и способность того или иного члена общества решать возникающие перед ним в процессе осуществления общественной жизнедеятельности профессиональные задачи, либо под "образованием" мы понимаем функционирование "системы образования" и некий результат. Постоянное недовольство системой и, соответственно, уровнем образования подразумевает наличие существенного несоответствия между первым и вторым значением, то есть мы полагаем наличие принципиального расхождения между результатом функционирования системы образования и теми полями практик, где образование должно быть востребовано. Желание усовершенствовать систему образования порождено, таким образом, общим критическим отношением к современному обществу, и в этом смысле совершенно понятно, но в отношении методов этого усовершенствования редко случается достичь единства взглядов, так как не удаётся выделить "ключевой камень" этой системы, и мнения, относительно того, что нужно изменить в системе, чтобы она изменилась как целое (в лучшую сторону), оказываются часто противоположными.

Если исходить из модели экономики, предложенной в семидесятых годах XIX века Карлом Менгером и Уильямом Стенли Джевонсом, то образование и науку следует понимать, прежде всего, как рыночный продукт, вовлеченный в универсальные отношения спроса и предложения. Они, таким образом, создаются обществом в процессе его развития, и уровень их определяется не чем иным, как реальными потребностями самого общества, то есть, иначе говоря, спросом. Этим же определяется и цена этого товара. Именно запрос общества питает науку и образование и в значительной мере (хотя и не всегда прямо) определяет их формы. В свою очередь, спрос этот определяется теми задачами, которые решает общество в тот или иной период своего развития. Здесь наличествует прямая и легко уловимая связь. Образование - это условие возможности решения для общества стоящих перед ним задач. Когда образование опережает или превосходит по уровню задачи, стоящие перед обществом, то избыток образования "рассеивается", и в конечном итоге, его уровень падает. Такое положение дел иногда складывалось в некоторых колониях или государствах колониального типа, например, ряде южных штатов США в середине XIX века, где богатые плантаторы получали образование за границей в лучших и престижнейших университетах и колледжах, но, вернувшись на родину, не имели никакой возможности применить полученные знания на практике - ни в социальном порядке, ни в техническом. Когда складывалась противоположная ситуация, что случалось гораздо чаще, то приходилось восполнять недостаток образования привлечением иностранных специалистов (если это оказывалось доступным) и созданием собственных новых учебных заведений. Без этого разрешение стоящих перед обществом задач оказывается невозможно. Так образовывались школы и университеты в Европе в эпоху схоластики, а острый недостаток кадров и источников мог быть лишь отчасти восполнен за счет арабских и византийских ученых, и их текстов, восходящих к античной классике. В таком положении оказалась Украина в начале XVII века, когда после создания Речи Посполитой значительно усилилось давление со стороны католиков и потребовалось создавать православные учебные заведения, а в качестве специалистов приглашать, во-первых, тех же византийцев для изучения языка и освоения теоретической базы православия в трудах греческих отцов церкви, а во-вторых, латинских учителей, для освоения логики и искусства вести диспуты (диалектики). То же можно наблюдать в отношении России веком позже, но там основная задача касалась не идеологии, а промышленности и военной силы государства, потому и характер создаваемых учебных заведений был соответствующим. Эта же ситуация повторилась с СССР в середине 1920-х годов, когда страна буквально вынуждена была приглашать западных специалистов.

Наука и образование переплетены в этих случаях столь тесно, что невозможна деятельность в одной сфере, которая бы не затрагивала другую. Но и в том и в другом случае неверно было бы считать, что можно представить (или исправить) эту связь, прибегнув к простой механике. Вполне очевидно, что высокий уровень образования является необходимым условием высокого уровня науки, но вместе с тем, верно также и то, что без достаточного количества профессионально грамотных специалистов поднять уровень образования не представляется возможным.

Образование и наука зависят от политической и экономической ситуации тоже не прямо; в конце концов, люди получают образование просто потому, что хотят знать больше, и с той же целью занимаются наукой, такова их природа. Но это их стремление - не более чем начальный импульс, интенция, которая может быть воплощена только в определенных социальных формах. А формы эти - образования и научной деятельности - диктуются уже совершенно иными факторами, социальными, политическими, экономическими, культурными. В одни периоды это человеческое стремление расширить мир оборачивается завоеваниями и созданиями новых империй, в других - открытиями и университетами. Люди очень чутко улавливают запросы общества, в котором они родились и выросли, но зафиксировать это знание в теорию оказывается гораздо сложнее, и совсем уже сложно, когда речь идет о других эпохах и чужих народах. Но взглянув на историю науки (как и на историю образования) легко заметить, что её рост не сохраняется неизменным (как должно было бы быть, если бы всё определяла лишь человеческая склонность к познанию), не носит он и характера случайного, произвольного выпадения гениев науки. Такой бесспорный гений как Иоанн Скотт Эригена, оказавшись в середине IX века, мало на что повлиял и не оставил последователей, хотя и работал в школе, организованной по инициативе внука Карла Великого; а спустя два века студенты уже сами искали себе преподавателей, переходя из школы в школу, о чем свидетельствует жизнь Абеляра. Изменилась не природа человека, изменился запрос общества.

Само по себе создание школ и университетов не создаёт образования, как создание Академии Наук не создаст науки. Организация учебных заведений - необходимое, но не достаточное условие. Образование и наука скорее "вырастают" при созданных условиях, чем "создаются" или "конструируются". На их рост, как и на рост растений, влияют основные показатели среды - запросы общества, специфические черты истории, культуры, языка и менталитета народа, формы преобладающих практик в обществе и многое другое. Существуют серьезные проблемы и внутреннего роста - даже при заимствовании самых современных и передовых технологий иногда требуется два-три поколения ученых, чтобы найти формы применения заимствованных из чужой культуры категорий для осмысления отечественной реальности. Причины этого опять-таки в том, что у каждого общества свои цели и задачи, меняющиеся на каждом этапе истории, поэтому простое заимствование чужих категорий или форм, возникших для решения задач в автохтонной среде, будучи применимы в ином социуме, оказываются неработоспособными или работают не так, как ожидалось. Требуется наполнить их совершенно новым содержанием, полностью переосмыслить, чтобы продуктивно использовать в новой обстановке для формулировки специфических проблем и поисков решений.

Примером ситуации такого запроса общества и адекватного ему ответа можно назвать то положение, которое сложилось в Европе в XI веке в результате острого противостояния светской и церковной власти, папы и императора. Учитывая приблизительное равенство "материальных" сил, борьба оказалась перенесена в область идеологии и теоретического обоснования, что породило университеты, а те в свою очередь осуществили рецессию римского права. "Кодекс Юстиниана", заимствованный из Византии (где он уже в значительной мере утратил свою актуальность), послужил основой нового европейского права, созданного университетами в качестве инструмента разрешения возникшего после "Григорианской революции" конфликта между церковной и светской властью. Противостояние в обществе достигло такой остроты, что спрос на образование буквально "взлетел", результатом чего оказалось возникновение по всей Европе школ и университетов в XII веке, при том что, в Х веке мы ничего подобного не наблюдаем.

Нужно также учитывать, что в процессе роста науки и образования то и дело возникает определенного рода дисбаланс между различными отраслями знания, например, естественными дисциплинами и дисциплинами гуманитарными, и часто возникает ситуация, когда лишь несколько отдельных отраслей достигают высокого уровня, в то время как уровень остальных остается низким. Этот дисбаланс имеет те же корни - его причины коренятся в потребностях общества (спросе). Но сам дисбаланс не может сохраняться долго, так как одна сторона неизбежно требует другой. Невозможно развитие естественных наук без гуманитарных и наоборот, хотя причины этого далеко еще не вскрыты. Обычно делают упор как раз на различие этих областей знания, на различие их методов и природы самих наук (например, разделение наук на "номотетические" и "идиографические" у В. Виндельбандта). Гораздо реже встречаются примеры совместной деятельности представителей различных по характеру областей науки. Показательным в этом плане может быть область создания искусственного интеллекта, потребовавшая учета особенностей человеческой логики и мышления. Если на первом этапе лежали операции представления и инженерии знаний, то на следующем потребовался учет роли эмоций, чувств и мотиваций, а также неаналитических методов обработки информации, что потребовало обращения математиков и логиков к психологам и лингвистам. Но и этого оказалось недостаточно и на новом этапе, с конца восьмидесятых годов пришлось обращаться еще и к философам, семиотикам, культурологам, специалистам по этике и даже к специалистам по восточным религиям, и это еще далеко не полный список [1, с.6]. Можно сказать, что с начала нынешнего века в этой области начался новый этап и это, безусловно, расширит круг специалистов и областей поиска решений.

Сегодняшняя ситуация в Украине требует детального осмысления, так как мы очень плохо представляем себе действительную потребность в образовании современного общества. В основе нашего образования долго господствовала старая модель, перешедшая по наследству от Советского Союза, в которой образование было подчинено совершенно иным целям и задачам. В той модели практически вся естественнонаучная сфера была подчинена в первую очередь проблемам "обороны" (точнее сказать, обеспечению военно-промышленного комплекса) и уже в гораздо меньшей мере - проблемам народного хозяйства. Что же касается гуманитарных дисциплин, то они преимущественно сводились к задачам внедрения и укрепления известной государственной идеологии. Не имеет значения сегодня, насколько продуктивной и эффективной была прежняя модель, она не могла бы сохраниться в изменившемся обществе, цели и задачи которого существенно изменились. По крайней мере, хотелось бы на это надеяться.

Хотелось бы также избежать попыток использовать систему образования для навязывания новой государственной идеологии, какой бы она ни была, а попытки такие сегодня все еще можно наблюдать. При этом в той или иной мере, образование не может функционировать без идеологии вообще, но хотелось бы, чтобы это была не навязанная теми или иными государственными структурами идеология, но идеология, органически сложившая внутри общества. На сегодняшний день этого еще не произошло. Мы можем констатировать только тот факт, что по отношению к советскому прошлому ситуация кардинально изменилась, хотя многие культурные стереотипы сохраняются и возможно будут сохраняться и впредь.

На данный момент ситуация и с обществом, и с образованием, и наукой еще не достигла той стадии, когда можно говорить о сложившихся и проявивших себя формах. Выявлять существующее положение дел приходится во многом вслепую, создавая одни учебные заведения или их подразделы и закрывая другие. Существуют престижные специальности, но трудно сказать, какого рода специалисты и какого уровня будут востребованы в ближайшем будущем. Вместе с тем, в обществе устойчиво сохраняется уверенность в ценности и важности высшего образования самого по себе. Ситуация, сложившаяся в восьмидесятых годах, когда добрая половина учившихся вместе со мною рассматривала университет как "очередь за дипломом" во многом остаётся актуальной и сегодня. Не так много студентов рассматривают выбранную ими специальность и факультет как освоение необходимых базовых знаний для карьеры именно в выбранной области. Многие вообще не очень представляют себе последующую область своей деятельности, и достаточно высок процент тех, кто испытывает явное отвращение к выбранной сфере обучения. Нет сомнения, что всё это значительно снижает уровень освоения специальности.

В этом пункте образование и науку следует разделить. Прежде всего, следует сказать именно о научном знании и о запросе на него со стороны общества. Нужны ли ученые современной Украине? Вопрос кажется риторическим - конечно, нужны: ученые - гордость и слава своей страны, они осваивают, они открывают, они изобретают и создают. Но существует ли на них действительный спрос здесь, внутри страны? Насколько можно судить, большинство научно-исследовательских институтов из тех, что существовали в Украине до распада СССР и кому удалось выжить до сего дня, продолжают бороться за выживание, значительно сократив штат и реально изменив масштабы задач и программ исследований. Надо учитывать, что отсутствуют исследования относительно сбалансированности и эффективности деятельности оставшейся в изоляции на Украине части прежней общесоюзной системы научно-исследовательских институтов. Не исключено, что она в принципе не могла бы работать даже при сохранении финансирования, адекватного прежнему.

Кроме того, Советский Союз распался в момент, когда в ряде ведущих стран происходило принципиальное изменение баланса между естественными и гуманитарными дисциплинами. Традиционно естественные науки обеспечивали экономическую и военную мощь государства, а гуманитарные обслуживали сферу идеологии - то есть правильного применения и направления данной мощи. И первая область всегда рассматривалась как более важная. Но с принципиальным ростом информативных систем прежнее соотношение было нарушено. Такие области как менеджмент, реклама, PR и обеспечивающие их информационные каналы - телевидение, пресса, интернет и другие стали играть во многих отношениях не более заметную, а скорее, во многих отношениях ведущую роль, что принципиально изменило запрос общества в отношении гуманитарных и естественных дисциплин. Самые известные физики, химики и биологи - это не лауреаты престижных премий и творцы открытий, а популяризаторы, выступающих в передачах канала "Discovery" и ему подобных. В определенной мере это было всегда - можно вспомнить, какую известность в XIX веке приобрел Н.К. Фламмарион за свою популярную книгу об астрономии "Многочисленность обитаемых миров", но можно вспомнить также, что именно за это он был уволен из Парижской обсерватории, как человек, занявшийся недостойной ученого деятельностью. Это отношение сдержанного презрения "чистых" ученых к популяризаторам и практикам во многом сохраняется и сегодня, но все чаще оказывается уже невозможно отделить одних от других.

Что же происходит в этом плане в Украине сегодня? Если говорить о промышленности, традиционно связанной с естественными науками, то развивается преимущественно та область, которая связана добычей и переработкой сырьевых ресурсов, а не с производством новых технологий. Добывающая промышленность, сельское хозяйство, легкая и пищевая промышленность, фармакология и т.д. При этом в большинстве своем основные технологии и орудия производства используются импортные, разработка отечественных в значительной мере снижена по сравнению с ситуацией в СССР. Хорошо это или плохо - вопрос, который мы затрагивать в данном случае не будем, вполне возможно существование и в таком режиме, тем более что даже экономисты испытывают определенные трудности при моделировании возможностей и перспектив такого пути экономического развития. Здесь опять-таки экономическая теория во многом отстаёт от действительного положения вещей. Но важнее для нас другое - значительно снизился интерес и спрос общества на разработку фундаментальных проблем в естественных науках. И дело не только в финансировании.

Как ни странно, но в области гуманитарных наук ситуация складывается примерно так же: спрос на экономистов, программистов, юристов безусловно существует, но предпочтительны среди них те, кто овладел западными теориями, учился по западным учебникам и/или, напротив, лучше знает реальную практику дела, имеет практический опыт, который чаще всего рассматривается как более существенный фактор, нежели образование (с точки зрения реальных, а не формальных требований). Здесь запрос порождает все тот же рынок, а в его основе лежат конкуренция, спрос и реклама. И только в тех областях, где эти компоненты работают в полной мере, существует спрос на образование.

Например, существующее противостояние в Украине политических сил порождает потребность в политологах и социологах, журналистах, специалистах по рекламе и т.д., при этом на самом верхнем ярусе приходится задействовать иностранных специалистов. На региональном уровне, где противостояние не столь остро и во многом подчинено еще влиянию внешних факторов, уровень социологии, политологии и журналистики (как газетной, так и телевизионной) заметно снижается. Ту же картину можно наблюдать еще в одной остроконкурентной сфере деятельности - шоу-бизнесе. А также в некоторых специфических отраслях - среди моряков, портовиков, владельцев супермаркетов и ресторанов и др. А вот туристический бизнес, стремительно развивающийся последние десять лет, еще, видимо, далек от состояния реальной конкуренции, в чем может убедиться каждый, обратившись в любое турагентство и столкнувшись с принципиальным нежеланием его сотрудников работать над всем, что выходит за рамки типовых туров.

Подводя итоги в области экономики (взятой исключительно с точки зрения образования) мы можем сделать вывод, что новый спрос общества на уровень профессиональной подготовки специалистов еще находится в процессе становления, над ним во многом господствуют прежние стереотипы, и сам он конституируется вместе с экономическим становлением общества, которое еще далеко от ясно сложившихся форм. Если учесть, что 1990-е годы были преимущественно эпохой мелкой торговли и перепродаж, то можно отметить наметившийся существенный рост в экономической области. Но рост, нестабильный, и чрезвычайно далекий от сложившихся классических моделей экономики (не говоря уже о господствовавшей в Советском Союзе). В таких условиях образование оказывается не столько залогом успешной карьеры и профессионального роста, сколько повышением возможностей для лавирования с целью достичь если не успеха, то некоего запаса устойчивости. Происходит перенос нацеленности с освоения необходимых знаний и профессионального образа мышления на общее понимание "устройства жизни", востребованными оказываются умение улавливать тенденции, быстро оценивать ситуацию, находить удобное решение (не научной проблемы, а общей жизненной ситуации, например, сдаче сессии при отсутствии знаний и большом количестве пропусков). Соответственно с этим строится и запрос со стороны студентов, а именно он в конечном итоге определяет уровень образования. Требования и условия, выдвигаемые Министерством (или другими государственными органами) носят, прежде всего, формальный характер, и саму суть процесса обучения затронуть не могут. Не могут они повлиять и на уровень преподавателей - критерии такой оценки чрезвычайно расплывчаты, а стоит их жестко формализовать, они часто выступают препятствием не столько для некомпетентности, как, напротив, для оригинальности и творчества, в этом случае ударяют, прежде всего, по тем, кто сосредоточен на своей науке, а не на приспособлении себя к окружающей среде. Действительным источником повышения уровня преподавания (конечно, при наличии ряда необходимых условий - помещения, оборудования, учебных материалов и т.д.) остаются именно сами учащиеся. Но их роль в структуре наших учебных заведений остается незначительной, а личная инициатива часто невостребованной.

В итоге все держится на "человеческом факторе" и зависит от конкретных руководителей или личностей, но такая ситуация принципиально нестабильна и плохо поддается организованной системной массовой корректировке в лучшую сторону. Мы в процессе преподавания все еще эксплуатируем энтузиазм и увлеченность тех учащихся, кто умеет его проявлять, а кроме того - общую привычку к дисциплине и вялое равнодушие остальных. Еще хуже обстоит дело в отношении того, что можно предложить лучшим студентам гуманитарных областей знания. Аспирантура и должность вузовского преподавателя - скорее почетны, но весьма сомнительны с точки зрения устроенности жизни и бытового благополучия. В лучшем случае дело заканчивается формулой: ваша специальность даёт доступ к широкому кругу профессий, и полученные знания вам откроют путь к совершенствованию в них. Расплывчатость формулы скрывает беспомощность и неопределенность положения дел в науке.

Такое положение дел возникало не раз. Когда в 1895 году К. Твардовский приехал во Львов, он застал весьма печальную ситуацию, преодолеть которую считал необходимым продуманной, методически выстроенной деятельностью. Именно такая установка послужила причиной организации им философского Лекториума и библиотеки при нем, функционирующих по "строгому и абсолютно обязательному" регламенту, нарушение которого немедленно вело к исключению из Лекториума [2, с.15]. Эта жесткость, строгость в исполнении и продуманность могли быть только ответом на существующее положение дел. В иной ситуации прибегать к таким мерам не было бы нужды. Но по сравнению с нынешней ситуацией у Твардовского было существенное преимущество - он, пусть даже один из немногих, верил в науку и необходимость подчинять ей всю свою деятельность, и саму жизнь. Он не только воспринял у Брентано "абсолютизм в теории истины" и "убеждение в возможности и необходимости научной философии" [2, с.44], но применял этот абсолютизм к себе и другим, соблюдая верность строжайшим принципам даже в мелочах. Можем ли мы отыскать такую убежденность в себе?

Это очень непростой вопрос, потому что ХХ век сделал очень много для того, чтобы расшатать саму возможность абсолютизма в теории истины, да и сам образ науки и научной деятельности во многом подвергся трансформации. Дело не только в той критике абсолютизма научного познания, которую осуществили, к примеру, Т. Кун или П. Фейерабенд. В конце концов, мы еще далеки даже от той ситуации, которую они подвергли решительному пересмотру. Слабость нашей веры в науку и научное знание имеет, вероятно, другие корни. Мы с трудом верим в возможность осуществления серьезной научной программы в существующих условиях. Она просто никому не нужна, или, точнее, на неё нет спроса в обществе. Даже более того - кажется, что она может быть осуществлена только вопреки установившимся системным нормам и требованиям. Если брать тот же пример с Лекториумом Твардовского, то в современных условиях встаёт сразу вопрос о помещении (в переполненном университете найти свободное помещение, открытое с 7 утра до 10 часов вечера?), каждый участник Лекториума имел свой стол (у нас часто не хватает места на кафедрах, чтобы поставить стол каждому преподавателю) и свой ключ (нам плохо удаётся сохранять книги в факультетской библиотеке при наличии штатного сотрудника). Но эти трудности в конечном счете так или иначе преодолеть можно, можно собрать группу энтузиастов, можно увлечь их… Можно ли? Опыт свидетельствует, что философский семинар легче создать в медицинском институте, школе милиции или политехническом институте, чем на философском факультете, где студентов больше привлекут школа танцев, занятия борьбой или кружок "Умелые руки".

Отсутствие веры могло бы быть компенсировано хорошо отлаженным и функционирующим научным сообществом. На Западе такие группы по направлениям создают научное поле, организуемое творческим противостоянием внутри таких групп и между ними. Такого рода противостояние оказывается чрезвычайно плодотворным, кроме того оно играет важную роль в освоении информации. Работы семинаров, конференций и симпозиумов оказываются точкой распространения информации о ведущихся в данной области исследованиях. У нас же такого внутреннего научного поля практически нет, отсутствуют научные школы, сообщества специалистов и многое другое. Конференции и симпозиумы превращаются скорее в подобие "научного отчета", а возникающие на них дискуссии носят хотя и принципиальный, но в целом бесплодный характер. Здесь нет возможности для анализа того, почему дело обстоит именно так.

Следует признать, таким образом, что у нас существуют только частные группы вроде кружков, которые ведут достаточно замкнутый образ жизни. Но и эти группы опять-таки могут строиться только вокруг личностей, даже если манифестируют приверженность некоему направлению. Появление таких личностей и их стремление к деятельности едва ли регулируются чем-то, но формы её осуществления и уровень зависят от общей ситуации, в чем можно убедиться на примере не только К. Твардовского, но и многих других - Э. Гуссерля [3, с.189-195], М. Шлика [4, с.37-49], Ю.М. Лотмана [5]. Если Твардовский, Гуссерль и Шлик выступали открыто как создатели научных сообществ, то Лотману, напротив, приходилось во многом скрывать факт существования сообщества как школы, иначе формы осуществления её (летние школы, регулярные семинары и публикация сборников) оказались бы лишены финансирования и стали бы невозможными. Многие из тех трудностей, что приходилось преодолевать Лотману, сегодня не существует (прежде всего - идеологических), но иного рода трудности остаются. Основными из них являются финансовые, и надо признать, что сегодня наше общество и государство еще далеки от того, чтобы проявлять интерес к финансированию научных проектов (если не брать редчайшие исключения и возможность западных грантов).

В этих условиях грамотным ученым может стать только тот, кто, основываясь почти исключительно на собственном энтузиазме, способен посвятить значительное количество собственных усилий и времени почти без поддержки в освоении своей области, часто - без надежды на востребованность. Едва ли такое положение дел может считаться нормальным. При существующем уровне научного знания осуществить такое могут только единицы, если это вообще возможно. Мы привыкли посмеиваться над западными учеными за их чрезмерное тяготение к узкой специализации. Выдающиеся люди действительно всегда выходят за такие четко очерченные рамки, но эти рамки позволяют основной массе быть в своей, пусть и небольшой области, грамотными специалистами. Западная наука, как и западная система образования не являются темой данной работы. Речь зашла о них не в качестве примера - там множество своих недостатков, в этом нет сомнения, и калькирование любой из западных систем может принести нашему образованию и науке только вред. Речь зашла об этом в связи с тем, что отношение между наукой, образованием и обществом действенно как у нас, так и на Западе, и спрос общества в равной степени определяет уровень образования и науки и здесь, и там. Другое дело, что спрос этот разный, так как слишком велика разница между конкретно очерченными целями.

Главным остаётся всё тот же вопрос: кому и зачем сегодня нужна наука? Только это позволит ответить на вопрос - какой она должна быть, а стало быть, каким должно быть и образование. Но требовать сегодня ответа на этот вопрос от нашего общества, как и от государства преждевременно. Они сегодня сами ждут помощи и нуждаются в ней, вероятно, больше, чем когда-либо. Именно гуманитарным наукам предстоит выразить ту идеологию, которая могла бы стать общенациональной, соединить общество и обозначить цели его развития. Возникающая ситуация - не замкнутый круг, а, скорее, ситуация взаимообщения, коммуникации, взаимосвязи, партнерства, рынка. В этой ситуации науке оказывается нечего предложить обществу, также как и наоборот. Поэтому единственное, быть может, что остается ученому и педагогу - это тот образ римского часового, к которому обращался Шпенглер, не покидавшего своего поста, хотя его заносило вулканическим пеплом [6, с.492]. Так и у нас нет иного пути, кроме как делать на своём место то, что возможно, но, в отличие от часового, у нас может сохраняться надежда, что переданные знания, как эстафета, когда-нибудь достигнут того поколения, которому удастся повернуть ситуацию к лучшему, найти себя и стать собою в большей мере, чем это удаётся нам.

образование наука идеология

Литература