Детский фольклор

Размещено на http://allbest.ru/

Ведение

В детском фольклоре необходимо различать произведения взрослых для детей, произведения взрослых, ставшие со временем детскими, и детское творчество в собственном смысле этого слова. Таким образом, детский фольклор делится на три группы. детский фольклор поэтика прагматика

Произведения первой группы открываются колыбельными песнями. Их назначение убаюкать, усыпить малыша. Няньки, матери и бабушки поют эти песни над зыбкой (колыбелью) или укачивая ребенка на руках.

Младенца, когда он начинает узнавать близких, протягивать ручки, ходить, взрослые забавляют разными песенками и короткими стишками. Ими сопровождают первые движения ребенка - это так называемые пестушки. К ним примыкают потешки - песенки и стишки к первым играм малыша с пальцами, ручками и ножками.

Спустя некоторое время его начинают забавлять песенками и стишками, интересными прежде всего своим содержанием,- это прибаутки. Чем взрослее ребенок, тем сложнее содержание прибауток. Среди них надо выделить в особый жанр небылицы-перевертыши. Таков состав первой группы произведений детского фольклора.

Вторая группа, состоящая из произведений, созданных взрослыми, перешедших со временем к детям, включает в первую очередь заклички и приговорки. В остаточной форме они хранят древние, бывшие в свое время принадлежностью «взрослого» фольклора обращения к солнцу, дождю, радуге, весне, животным, насекомым и птицам. Особый жанр детского фольклора этого рода образуют игровые припевы и приговоры, нераздельно соединенные с элементами драматического представления в игре. Сюда можно отнести считалки. Большинство из них создано детьми по образу и подобию «пересчетов» взрослых.

Считалками открывается и собственное творчество детей. Кроме считалок среди жанров третьей группы произведений надо назвать также жеребьевые оговорки, дразнилки, поддевки и, по-видимому, скороговорки, часть которых, несомненно, создана детьми.

Фольклористов в последние годы уже не шокирует появление научно-исследовательских работ, докладов на конференциях, специальных изданий, в которых под именем детского фольклора обсуждаются не традиционные колыбельные, потешки и считалки, а жестокие стишки о маленьком мальчике, страшные истории про красное пианино и пирожки с человечиной, далеко не всегда пристойные переделки произведений поэтической классики и анекдоты о героях детских книжек.

Все это и многое другое, что рассказывают современные дети друг другу, есть порождение культуры детства ХХ века, где деревенская традиция становится неотделима от городской, устный фольклор - от массовой культуры. Это то, что во многом занимает мысли и время современного детского сообщества, напрямую воздействует на психологию, мировосозерцание, эстетическое и творческое развитие каждого ребенка. И стоит ли говорить, что ни педагогам, ни работникам культурной сферы ни в коем случае нельзя отворачиваться от этого пласта фольклорной традиции по причине его «неформатности» - наоборот, его надо использовать. Знание современного детского фольклора не только позволяет увидеть мир детей «изнутри», но и дает в руки взрослым незаменимый материал для осуществления психологических, педагогических, культуртрегерских задач.

1. Детский анекдот

Современный анекдот как один из ведущих жанров прозаического фольклора в последнее десятилетие нередко привлекал внимание исследователей-фольклористов, социологов, литературоведов. Упоминался анекдот и в работах о фольклоре школьников. При этом менее исследованным остается тот пласт анекдотов, которые можно было бы определить как детские, не до конца понятно, что представляет из себя собственно детский анекдот.

Специальная фольклористическая публикация анекдотов, записанных непосредственно самими детьми охватывает репертуар детей 10-12 лет. В этом возрасте сосуществование и взаимодействие «детского» и «взрослого» в культуре подростков особенно интенсивно. Сохраняя еще в большой степени инфантильные представления и установки, сознание ребенка уже во многом ориентировано на культуру взрослого мира. Это, разумеется, отражается и на фольклоре, и, в частности, касается репертуара анекдотов: он представляет собой у 4-7-классников смесь из текстов, вынесенных из детства, и анекдотов из репертуара старших.

Задача вычленения корпуса собственно детских анекдотов достаточно сложна. На мой взгляд, рамки могут быть поставлены следующие: тексты, активно рассказываемые детьми в возрасте от 3-4 до 7-8 лет и завершающие свое бытование в кругу11-13-летних подростков.

У современных детей лет само понятие «анекдот» появляется приблизительно в трех или четырехлетнем возрасте. В их представлении анекдот - это смешная история, «смешной рассказик». Предлагая детям этого возраста рассказывать анекдоты (эксперимент проводился в нескольких детских садах Санкт-Петербурга), мы можем услышать от них пересказы фрагментов мультипликационных фильмов (в основном - «сериалов» например, о Томе и Джерри, о Розовой Пантере и т.п.), сказки, смешные, в их понимании, истории, в основном - с трюковым комизмом. Такого рода «анекдоты» часто сочиняются или досочиняются дошкольниками на ходу, в чем видится попытка овладения жанром: в их сознании еще нет понятия о принципиальной анонимности авторства анекдотов, и, подобно тому, как у подростков и взрослых происходит состязание знатоков и рассказчиков, для детей наибольшей ценностью выглядит умение самим придумывать «смешные рассказики».

Встречаются в репертуаре детей этого возраста и собственно анекдотические тексты (известные по другим записям), но они обычно пересказываются с серьезными искажениями (так, более двух третей текстов, записанных от детей одной группы одного детского сада, представляли собой именно такие, «испорченные» анекдоты). Приведу пример.

(1) Идет Гена с Чебурашкой в цирк. Чебурашка говорит: «Гена, можно в туалет?». Гена говорит: «Нет». А он говорит: «Нет! Сиди». «Ну, Геночка! Ну, пожалуйста!». «Ну, хорошо, иди. Только в унитаз не провались!». «Чего-то его так долго нет». Потом идет Гена, садится на горшок и поет: «А надо мною вся Америка». А Чебурашка говорит: «А надо мною чья-то .опа!» (Здесь и далее: тексты 1, 2 записаны в 1997 г. Т.Кругляковой в детском саду N 32 г. Санкт-Петербурга; 8, 9 приводятся по публикации: Лурье В.Ф. Антология фольклора младших подростков // Школьный быт и фольклор: учебное пособие по теории литературы / Сост. А.Ф.Белоусов. - Таллинн, 1992. - Т. 1. - №№ 28, 7; 3-7 записаны автором по памяти или от руки при случайных обстоятельствах в 1990-е гг.)

(1)2. Степень испорченности текста в данном случае, казалось бы, невелика: заменено одно слово. Однако этим разрушено само смеховое ядро анекдота, так как весь смешной пассаж состоял именно в метрико-рифмической оформленности финального («неприличного») диалога, - исчезает рифма «Европа» - «*опа». В варианте, записанном от другого исполнителя, канонический финал вообще отсутствует, он заменен фразой, скорее всего, несознательно подставленной ребенком в процессе рассказывания, что приводит к кардинальной трансформации текста, переносу комического акцента с финальногодиалога на ситуацию:

(2) <…> Чебурашка провалился в горшок. А там Гена пошел в туалет. И сказал. А Чебурашка говорит: «Кто это на мне сидит?».

Если в первом случае искажение могло бы быть сочтено за ошибку, то во втором, вероятно, сделало бы анекдот вовсе не смешным в глазах старших. Но дошкольники не понимают, что текст испорчен, второй вариант из приведенных в комическом отношении для них не менее полноценен, чем первый и чем «канонический». Определяющим фактором, по-видимому, является для детей сама ситуация рассказывания анекдотов, целенаправленного «усмешения» друг друга. Уже в этом возрасте, то есть практически до появления в репертуаре детей «настоящих» анекдотов, закладывается модель бытования анекдотов: пересказывание друг другу, многократное повторение, создание «собственных» вариантов, состязательность рассказчиков (рассказывают «наперебой»), и главное - смеховая экзальтация в момент рассказывания/слушания, благодаря которой место анекдота может с равным успехом занять почти любой текст (в этом плане можно провести параллель с «травлей» анекдотов в компании подвыпивших взрослых).

Собственно детские анекдоты (5-8 лет) обнаруживают тенденцию тяготения к одному типу: это не столько «короткие устные рассказы со смешной концовкой», сколько рассказы со смешным текстом в конце. Смеховым ядром таких анекдотов является именно финальный «пуант».

(3) Купил заяц мотоцикл. Встречает его волк, спрашивает: «Что это такое?» Заяц говорит: «Мотоцикл». Волк пошел в магазин, стукнулся об дерево и забыл. Приходит снова к зайцу, спрашивает: «Я забыл, как эта штука называется». Заяц говорит: «Мотоцикл». Волк пошел, опять стукнулся и забыл. Опять у зайца спрашивает: «Как называется?» Зайцу надоело, он и говорит ему:«.опа». Волк приходит в магазин и говорит продавщице: «Покажите мне .опу». Продавщица говорит: «Да не буду я вам показывать .опу!» - «Нет, покажите мне .опу!» Ну, она показала ему .опу, а он говорит: «.опа не такая, .опа голубая, .опа дрынь-дрынь-дрынь, и поехала!».

(4) Приехал иностранец в Советский Союз. Пошел в кино «Богдадского вора» смотреть. А рядом старушка сидела и вязала. У нее спица зацепилась за его штаны, и она ему все брюки распустила. Пишет он жене письмо:

О Мери, Мери, Мери!

Как трудно жить в Сэсэре:

Пока смотрел «Богдадский вор»,

Советский вор штаны упер.

По форме такой текст, помимо стихотворной строфы, может представлять из себя ответы на вопросы невпопад, диалог, наконец, просто одно смешное слово:

(5) Послала жена мужа купить купальник. Он ударился головой и забыл, как называется. Приходит в магазин и говорит: «Дайте мне этот, как его ………кодержатель!».

Сюжет анекдота оказывается как бы пристегнутым к забавному четверостишию или диалогу, венчающему повествование. Функция сюжета заключается не в подготовке комической ситуации, как во «взрослом» анекдоте, а в обеспечении финального. Для этого, в свою очередь, необходимо, чтобы герой обрел то свойство, результатом реализации которого и станет порождение абсурдного и потому смешного текста: герой такого анекдота должен быть неадекватен норме в своем речевом поведении, ибо произносится им самим.

Можно выделить несколько наиболее распространенных сюжетных мотивов, обеспечивающих «на выходе» эту неадекватность.

Во-первых, рассогласование слова и понятия может стать косвенным результатом многократного забывания правильного наименования, как это происходит в двух приведенных выше анекдотах («.опа не такая…» и «……….кодержатель»).

Другой близкий данному мотив - герой не расслышивает «нормативных» объяснений.

(6) Едет чукча в такси. Спрашивает у шофера: «На чем мы едем?» - «На машине». А ему послышалось: «На шине». Увидел милиционера и спрашивает: «А кто это там стоит?» Шофер говорит:«Милиционер». А ему послышалось: «Мили….кин». «А что это впереди?» - «Забор». А ему послышалось: «Салат». Врезались они в забор, милиционер стал шофера ругать, а чукча выходит и говорит ему:

«Товарищ Мили….кин,

Шофер не виноват,

Мы ехали на шине

И врезались в салат».

Третий мотив - «странное» имя героя или связанного с ним персонажа.

(7) Было у бабки четыре собаки: Аба, Сруся, Пира, Гами. Пошла она с ними гулять - все собаки убежали. Бабка бегает и кричит: «Аба, Сруся, Пира, Гами! Аба, Сруся, Пира, Гами!» А милиционер ей говорит: «.рись хоть блинами, только не на моем участке!».

В четвертом случае герой обретает речевую неадекватность через соприкосновение с волшебным предметом.

(8) Крокодил Гена и Чебурашка едут в автобусе, а на сиденье лежит пирожок, а на пирожке написано: «Кто этот пирожок съест, тот будет вместо Р говорить Г». Они разделили пирожок и съели его. Выходят, Гена говорит: «Чебурашка, ты что будешь, могоженое или пигоженое?» - «А мне все .овно!».

Наконец, неадекватность героя может быть мотивирована объективной его инакостью. Этот мотив реализуется в анекдотах об иностранце, о попугае, о Незнайке. В первом случае сказывается языковая чужесть персонажа, в двух других - их невладение человеческой логикой, что приводит к тому же рассогласованию ситуации и текста, ее описывающего.

(9) Был у учителя попугай, говорил он маты, говорит да говорит, а учитель ему говорит: «Лети по белу свету, научись хорошим словам». Полетел, летит, летит, а там мальчишки в войну играли и кричали: «Бей гада, бей его!». Ну, полетел дальше, летит и видит: мальчишки поймали лягушку и кричат: «..ыте на нее, ..ыте!» Запомнил, полетел дальше, смотрит, а там пингвинчики: «А мы пингвинчики, а нам не холодно, а мы на Севере живем!». Запомнил и полетел дальше. Прилетел кучителю и говорит матами. Учитель упал, а он кричит: «..ыте на него, ..сыте!». Учитель встал и посадил его в холодильник, а он кричит: «А мы пингвинчики, а нам не холодно, а мы на Севере живем!». Учитель взял и посадил его в клетку, а он кричит: «Бей гада, бей его!». Он его продал.

Итак, основная функция сюжета - создавать ситуацию, провоцирующую порождение заключительного «пуанта». Однако здесь необходимо сделать одно важное, на мой взгляд, уточнение. Дело в том, что финальный текст, смешной для ребенка, сам по себе и нередко «цитируемый» дошкольниками в отрыве от анекдота в качестве смешного стишка, все же не является самодовлеющим в комическом плане. Смеховой эффект анекдота состоит как раз в противоречии между абсурдностью с точки зрения языка и/или логики заключительного текста и его «складностью», которая ощущается ребенком, во-первых, в том, что нелепый текст оказывается не случайным, а, наоборот, как бы естественно, вытекает из повествования, является его логическим завершением, необходимым результатом цепочки событий, и, во-вторых, в его (текста) цельности, выстроенности, если это стихи - в метрико-ифмической завершенности. Складная глупость - вот что смешно.

Кроме того, смешные и часто абсурдные сюжетные ситуации заставляют слушателя «посмеиваться» уже в процессе исполнения анекдота (к чему, как уже говорилось, располагает и сама ситуация рассказывания смешного). Являясь как бы стартовой площадкой для финального текста, нарратив, тем самым, обеспечивает эмоциональный «разгон» слушателю и рассказчику. И, наконец, последнее замечание о сюжете анекдотов с «пуантом». Дело в том, что все указанные мотивы, лежащие в основ этих анекдотов, и, более того, конкретные ситуации, положения, в которые попадают герои, могли бы стать основой для «полноценного» сюжета, перерастающего в комическую ситуацию. Иностранец, которого раздевают среди бела дня, ковбой и индеец, объясняющиеся знаками и абсолютно по-разному толкующие состоявшийся диалог, собака, имеющая кличку «Вижу», - все эти ситуации-зародыши напоминают нам новеллы Бокаччо, главы из Рабле, русские «заветные» сказки, - в конечном итоги выводят к фонду сюжетов анекдотической сказки. Но в детском анекдоте эти сюжеты остаются нереализованными, так как ребенку на определенном уровне понятнее смешной текст, чем смешная ситуация.

Те же самые сюжетные в анекдотах, бытующих в среде подростков, не обрываются с появлением довлеющего инфантильному комизму смешного стишка, а развиваются, приводят к комическим ситуациям. Таким образом, для детей 4-8 лет анекдот является не только своего рода первой практикой мастерства рассказчика, но и школой сюжетосложения, умения создавать повествовательный текст.

2. Пародии и переделки

(Все цитируемые здесь тексты переделок и пародий приводятся по публикации: Пародийная поэзия школьников / Предисловие и публикация М.Л.Лурье // Русский школьный фольклор: От «вызываний» Пиковой дамы до семейных рассказов / Сост. А.Ф.Белоусов. - М., 1998. - С. 430-517.)

Заметный пласт поэтического школьного фольклора составляют произведения, различные в жанрово-стилистическом отношении, но объединенные одной общей чертой: все они возникли как результат поэтической интерпретации литературных и литературно-музыкальных источников.

Наличие этого «второго плана», являющееся «необходимым условием для возникновения всякой пародийности», позволяет с некоторыми оговорками отнести весь корпус публикуемых произведений к пародийной поэзии. С оговорками, ибо далеко не все школьные пародийные произведения являются пародиями в строгом смысле слова. Хотя «пародия» на сегодняшний день - «наиболее неустойчивый из терминов, принятых в литературоведческой науке», и единого удовлетворительного определения этого литературного явления мы до сих пор не имеем, большинство исследователей относят к области пародийного такие произведения, которые характеризуются обязательной и подчеркнутой направленностью на некий литературный источник: будь то - жанр, авторский стиль или конкретное произведение. При этом, как писал А.А.Морозов, «пародийное переосмысление - это, прежде всего, снижающее переосмысление». Если же вторичное произведение такой установки не имеет, а просто «паразитирует» на известном оригинале с какими-либо экстралитературными целями, то мы можем говорить о его пародийности (или, по терминологии Ю.Тынянова, пародичности), но не причислять его к собственно пародиям.

С этой точки зрения наиболее близкими к литературной пародии можно считать две группы текстов детского и подросткового фольклора. Прежде всего, это стихотворения, «вторым планом» которых служит авторский стиль. Примечательно, что стать объектом таких школьных пародий «посчастливилось» лишь поэтической манере Маяковского. Все эти пародии скабрезны по содержанию и активно используют обсценную лексику, что, по-видимому, объясняется восприятием школьниками стиля этого поэта в первую очередь как «грубого», а также наличием в двух его известных стихотворениях матерного слова, что неизменно привлекает внимание учащихся и вызывает у них известную реакцию. Интересно, что пародии на Маяковского имеют в сознании носителей школьного фольклора двоякий статус: они могут и восприниматься как стихи «под Маяковского», и с равным успехом приписываться перу самого поэта. Эта ситуация аналогична той, какая сложилась в XIX веке с пародиями на В.К.Тредьяковского: им было со временем «присвоено» авторство выдающегося поэта-классициста. «Можно сказать, что в “читательском”, вернее “литературном”, сознании <…>, - писал по этому поводу Ю.Н.Тынянов, подлинный или когда-либо существовавший Тредьяковский совершенно подменен ходячими пародиями». Эти слова можно в полной мере отнести и к Маяковскому, как он обычно воспринимается большинством школьников (чему, вероятно, способствовал в большой мере его собственный литературный имидж): поэт-грубиян, поэт-скабрезник, поэт-циник, для которого не существует иных ценностей, кроме «польза стране»:

Вы любите розы?

А я на них .рал!

Стране нужны паровозы

И драгоценный металл.

Другую группу школьных фольклорных стихотворений, которые могут быть сближены с литературной пародией, составляют тексты, имеющие определенную пародийную ориентацию, но не направленные на пародирование индивидуального стиля поэта. Они, как и пародии на Маяковского, достаточно однотипны и направлены на комическое снижение стиля сентиментально-лирической поэзии. Мощный пародийный эффект достигается путем сочетания в них утрированной эмоциональности поэтических штампов и скабрезного содержания.

Помимо стихотворений, в которых комическому снижению подвергается поэтический стиль, в репертуаре школьников есть тексты, воспроизводящие в искаженно-сниженном варианте конкретные произведения, и именно такого рода «переделки» стихов и песен составляют основную часть подростковой пародийной поэзии. Однако сама пародийность их иного характера: этот пласт школьного творчества типологически, а отчасти и генетически соотносим не столько с литературной пародией нового времени, сколько с более древней пародийной традицией, известной еще в античности и достигшей своего апогея в средневековье, - так называемой «профанной поэзией». На первый план выходит не шаржирование жанрово-стилистических особенностей оригинала, а снижение «высокого образца». Как писал Бахтин, «средневековая пародия ведет совершенно необузданную веселую игру со всем наиболее священным и важным с точки зрения официальной идеологии».

И подобно тому, как излюбленными объектами древнегреческой смеховой поэзии были гимны и героические эпопеи, а средневековой (в том числе и русской) - наиболее важные молитвы («Отче наш», «Символ веры» и т.п.), литургические тексты, проповеди и даже Евангелие, жертвами школьной переделки становятся стихотворения русских и советских поэтов-классиков, а также некоторые советские военные, официозно-патриотические и детские песни. В восприятии современных подростков эти переделки также обретают статус «parodia sacra»: канонизированное культурной традицией, официальным признанием или школьной программой произведение подвергается комической дискредитации за счет искажения текста, его подмены своего рода «антитекстом».

Как правило, в таких переделках первый, а иногда и второй стих сохраняется полностью или искажается в конце:

Однажды в студеную зимнюю пору

Я из лесу вышел по…атъ на мороз.

Гляжу, поднимается медленно в гору

Лошадка, везущая золота воз.

Тенденция к минимальному изменению текста оригинала, сохранению его метрико-синтаксической структуры объясняется стремлением «взорвать изнутри» серьезное произведение, сохранив в возможной целости его формальную оболочку.

Именно это ведет к достижению нужного такой пародии результата - к созданию профанирующего аналога «священного и важного» текста, а не нового, «карикатурного» произведения, как это обычно делает литературная пародия.

«Пародируемый текст искажается. Это как бы «фальшивое» воспроизведение пародируемого памятника - воспроизведение с ошибками, подобное фальшивому пению», - пишет Д.С.Лихачев о древнерусских пародиях.

Некоторые пародийные тексты нельзя не признать действительно смешными и по-своему остроумными. Вспомнить хотя бы знаменитую переработку (заметим - одну из множества вариаций на тему этого текста) первой песни «Руслана и Людмилы»:

У лукоморья дуб срубили,

Кота на мясо зарубили,

Русалку в бочку засадили

И на Венеру запустили.

А по Венериным дорожкам

Чертята ходят в босоножках

И ступа с Бабою-Ягой

Идет-бредет за колбасой.

Там царь Кащей повсюду ходит

И спекуляцию наводит.

Там тридцать три богатыря

В помойке ищут три рубля,

А ихний дядька Черномор

Уже две тысячи нашел.

Однако не должно удивлять существование наряду с такими шедеврами школьной пародии большого количества примитивных переделок, впечатляющих незамысловатостью своего юмора и произвольностью внесенных в оригинал изменений:

Оригинал (О.Высотская)

Лес дремучий снегами покрыт,

На посту пограничник стоит.

Ночь темна, и кругом тишина -

Спит советская наша страна.

Переделка:

Лес дремучий сметаной покрыт,

На посту черт с дубиной стоит.

Ночь темна, и кругом тишина -

Спит советская бага-яга.

Для пародийных произведений этого типа достаточно и такой переработки текста, так как от переделки требуется не изощренное издевательство над пародируемым произведением, а лишь создание его уродливого двойника.

Впрочем, считать абсолютно случайным характер «корректив» оригинала даже в этой немудреной и нескладной переделке было бы неправильным. Соотносясь формально с «настоящим» текстом, такая пародия (замечу, что и Бахтин, и Лихачев принципиально отказывают данному явлению в этом имени, хотя и не находят последнему никакой замены) содержательно должна противостоять ему, создавая «мир со “спутанной знаковой системой”, приводящей к появлению чепухи, небылицы, небывальщины». И в этом смысле замена снега сметаной, а пограничника, охраняющего советскую страну, - чертом с дубиной, стерегущим бабу-ягу (тем более тоже «советскую») представляется по-своему вполне логичной.

Именно этими причинами объясняется относительная тематическая однородность большинства пародийных школьных переделок. Излюбленными приемами переработки текста пародируемого источника являются использование обсценизмов, актуализация сексуальной, скатологической и вакхической тем. В этом случае содержание пародии наиболее резко и дерзко контрастирует с высоким статусом или инфантильным звучанием оригинала.

Однажды в студеную зимнюю пору

Лошадка прилипла п…ою к забору.

…

С голубого ручейка

Начинается река,

Ну а дружба начинается с бутылки.

Так современная школьная parodia sacra проявляет верность традициям своей древней предшественницы: вспомним хотя бы наиболее невинные - «Литургию пьяниц» и «Евангелие пьяниц», русскую «Службу кабаку».

Для наиболее выразительной дискредитации того космического, созидательного - вообще позитивного, что несут в себе стихотворения и песни, предлагаемые и навязываемые детям взрослыми, многие их пародийные переделки основываются на идее деструктивности. Все, что в первых живет, движется, растет и процветает, в последних гибнет, разрушается, уходит безвозвратно:

От улыбки лопнул бегемот,

Обезьяна подавила все бананы,

Темный лес спалили дикари…

…

Голубой вагон разбился вдребезги,

Шапокляк повисла на суку,

Дядя Гена улетел в Америку,

Чебурашка плавает в пруду.

…

У лукоморья дуб срубили,

Кота на мясо зарубили,

Русалку в бочке засолили,

А леших на огне сожгли.

Таким образом, содержание этих произведений как бы рифмуется с основной их функцией, которая, по словам Д.С.Лихачева, состоит в «разрушении знаковой системы упорядоченного знаками мира». Разумеется, следование пародийного текста «по пятам» за пародируемым не является обязательным, и переделки иногда отдаляются от источника не только текстуально, но и сюжетно. Это происходит, например, в баснях, характеризующихся к тому же такими «опознавательными знаками» жанра, как наличие специфического сюжета и сформулированной «морали». В некоторых переделках (произведений Крылова, Некрасова и Есенина) в финале фигурируют имена авторов пародируемых стихотворений, что только в последнем случае соответствует оригиналу. Этот прием усиливает пародийное звучание переделки, внося в нее оттенок эпиграмматичности:

«Ну, мертвая!» - крикнул малюточка басом,

Нажал на курок - и Некрасов упал.

Многие тексты пародийной подростковой поэзии представляют собой различные варианты так называемого пародического использования (термин А.А.Морозова): пародия «изменяет свою направленность, обращая ее на внелитературные цели». Иными словами, автор и стиль в этом случае не интересуют традицию, которая просто использует известное произведение, чтобы сочинить на его основе новое, а не придумывать «с нуля». Источниками таких текстов всегда являются конкретные произведения, в основном - песни. Переделки (или «перетекстовки») известных песен и стихотворений, не имеющие пародийной, снижающей направленности, фиксировались уже достаточно давно. Так, фольклорный репертуар семинаристов XIX века содержал свои версии лермонтовской «Казачьей колыбельной» и некрасовского «Что ты жадно глядишь на дорогу…» («Что ты жадно глядишь за ворота…»), повествующие о трудной жизни семинаристов, тяжелой доле и бедствиях простых священников. Встречаются такие «злободневные» переделки и среди опубликованных А.П.Аристовым песен студентов Казанского университета 1840-1860-х годов:

В минуту жизни праздную

Я .ожу написал.

Одну такую грязную

Я в свете отыскал.

Если рассматривать пародические переделки, циркулирующие в подростковой среде, есть такие, в которых можно усмотреть политическую сатиру, например, такая:

Медленно ракеты уплывают вдаль,

Встречи с ними ты уже не жди.

И хотя Америку немного жаль,

У Китая это впереди…

Такие тексты, как правило, возникают во взрослой, часто студенческой среде, в детской же аудитории они удержались не из-за своей идеологической направленности, большинству школьников просто непонятной а, скорее всего, благодаря тому, что связаны с характерной для школьного фольклора деструктивной эстетизацией разрушения, определившей общее содержание жанра садистских стишков, некоторых песен и пародийных переделок.

В целом тематика школьных пародических переделок достаточно разнообразна. Встречаются среди них и «злободневные». Не случайно, что именно переделка является излюбленным жанром «капустников» и прочих форм так называемой самодеятельной эстрады, в том числе и школьной.

В основной же своей массе школьные переделки и пародии свидетельствуют о том, что подростки знают хрестоматийную классику и ощущают ее высокий статус в культуре. В противном случае пародирование - один из продуктивнейших способов его освоения - просто не имело бы смысла. Так что ироническое снижение классики, выражаемое даже в самых грубых формах, ни в коем случае не нужно воспринимать как признак бескультурья и необразованности - наоборот, отсутствие таких десакрализующих текстов всегда есть признак культурного нездоровья.

3. «Смесь» в детском фольклоре

Помимо уже вышесказанных материалов дети используют и разнообразные другие: сон, страшный анекдот, небылица, частушка, песенник, альбомная запись, стихотворение и др.

Частушки

Говорит на русском Юра:

«У меня температура,

Мне не рассказать стишок,

Моя память впала в шок».

Не пойму я, почему

В «парашюте» пишем Ю,

Ведь арифметика проста -

Один здесь шут или их два.

Раз пошёл Алёша сам

За крупой в универсам.

«Мама, а крупы там нет,

Мне пришлось купить конфет!»

Лёнечка ходил в спортзал.

Лёня мускулы качал.

Он девчонку защитил -

Комаров на ней прибил.

Небылицы

Дон, дон, дон!

Загорелся кошкин дом,

Бежит курица с ведром

Заливать кошкин дом!

Hашего зайца

Все звери пугаются.

Прошлой зимою в лютый мороз

Серый зайчище барана унес.

Мы про налима не так говорим.

Hалим Hикодим

Гордится собою,

Hалим Hикодим

Hосит шапку соболью

Hи перед кем ее не ломает

И шуток тоже не понимает.

Песенники

Любовь одна на свете есть, и нет другой такой. Но если про это узнает наш враг, любовь будет в грязи.

Люблю тебя, мой мальчик, люблю твои глаза. Люблю за то, что любишь ты меня.

Альбомные стихи

Что пожелать тебе, не знаю, не знаю я твоих идей, но больше всех тебе пожелаю остаться в памяти друзе.

Я царство не имею, корону не ношу, одну любовь имею и то тебе дарю.

Желаю, желаю, желаю… Ну что же тебе пожелать? Желаю, желаю. Желаю… Желаю учиться на 5.\

Стихи

Стишок про Киску

Отчего у нашей киски - супа полные три миски?

Отчего тот суп холодный? Киса глаз косит голодный?

Кушать суп она не хочет! Всем нам голову морочит!

Колбасы она - бы съела! Колбаса! - вот это дело!

Фрикадельки и котлеты… Просто мясо наконец!

Или рыбные консервы - всех кошачьих грёз венец!

Из аквариума рыбку тоже скушала - б она!

Хомячка, морскую свинку… Даже целого слона!

Или - же с тушенкой кашу, мышку на худой конец!

Или канарейку нашу, даже просто холодец!

Хлеба белого кусочек… Издаёт тяжёлый вздох…

Супа делает глоточек… «О! А суп не так уж плох!!!»

Воровато оглянулась… Повернулась к нам бочком…

Носом к миске потянулась… Залакала язычком!

Ну а после, на десерт, вместо фруктов и конфет…

Мясо скушала сырое, и колбаску на второе!

У Мурнюшки в супе ушко, в вермишели левый ус!

Сыто серенькое брюшко! И во рту приятный вкус!

Сидоренкова Женя

Считалки

Будем в прятки мы играть

Раз два--три--четыре--пять,

Будем--в прятки--мы--играть.

Небо--звёзды--луг--цветы

Ты--пойди-ка--пово--ди!

Аты--баты--шли--солдаты,

Aты--бaты--на--базар.

Аты--баты--что--купили?

Аты--баты--само--вар.

Аты--баты--сколько--стоит?

Аты--баты--три--рубля

Aты--бaты--он--какой?

Аты--баты--золо--той.

Конь--ретивый--долго--гривый

Скачет--полем--скачет--нивой.

Кто--коня--того--поймает,

С нами--в салоч--ки--Играет.

Страшилки

Пик популярности приходится на 70-80-е гг XX века, на наш взгляд, постепенно переходят в “стадию консервации”. Дети ещё рассказывают их, но уже практически не появляется новых сюжетов, меньше становится и частотность исполнения. Очевидно, это связано с изменением жизненных реалий: в советский период, когда почти тотальный запрет в официальной культуре был наложен на всё катастрофическое и пугающее, потребность в страшном удовлетворялась посредством данного жанра. В настоящее время появилось множество источников, помимо страшилок, удовлетворяющих эту тягу к загадочно-пугающему (от выпусков новостей, различных газетных публикаций, смакующих “страшное”, до многочисленных фильмов ужасов).

«Садистские стишки»

Подросло и стало взрослым “первое поколение” исполнителей этого жанра, с увеличением декламировавших “стихи про маленького мальчика”. Но, взрослея, люди (в основном - молодые мужчины) не забывают таких произведений - и в этом одна из отличительных особенностей жанра. “Убить” его на данном этапе не в силах даже многочисленные публикации в газетах, где подчас устраиваются даже конкурсы авторских и фольклорных “садистских стишков”. Сохраняя “классический” блок текстов, порой восходящих к творчеству Олега Григорьева (“Я спросил электрика Петрова: “Для чего ты намотал на шею провод?” Ничего Петров не отвечал, только тихо ботами качал”), “садистские стишки” активно пополняются новыми сюжетами, мотивами и образами. Например:

Мальчик у дяденьки дрель утащил,

Долго железную трубку сверлил.

Пламя огромное вспыхнуло сразу,

Пять областей оказалось без газа.

В их числе - полуавторские “литературные садистские стишки”:

Спорил с соседями папа Джульетты.

Дедушкой папа не будет за это.

Как и другие “живые” разновидности фольклора, этот жанр активно реагирует на всё новое, используя при этом приём “перелицовки” старых схем:

Дети в подвале играли в попсу.

Зверски расстреляна тётя Алсу.

Вызывания

Соединение которых должно способствовать появлению кого-либо из желанных персонажей. Кого вызывают современные дети? Круг героев довольно широк и разнообразен. Это Баба Яга (из сказки), домовой (из былички), черноё пятно (из страшилки), а также гномики, “матерный король”, “жвачная корова”, пьяный ёжик и т.д. Обязательно проведение ритуала ночью и при отсутствии взрослых. Иногда “вызывания” производятся ради самого “появления”, эмоциональной встряски, сопровождающей действо. Иногда - с целью задать вопросы (тогда “вызывания” наиболее близки к девичьим гаданиям и спиритическим сеансам взрослых). Подчас у вызываемых просят что-либо (например, у “жвачной коровы” - жвачку).

Самый популярный персонаж “вызываний” и, одновременно, самый опасный - это Пиковая Дама. Истоки образа - в карточном гадании, в повести А.С. Пушкина и опере П.И. Чайковского. В этом ритуале бывает задействован почти весь арсенал магической атрибутики: зеркало, свечи, капли духов и т.д.

К самым поздним по времени возникновения можно отнести обряд вызывания (точнее, даже выведения) русалочки с помощью банки воды и расчёски. По всей вероятности, он возник как отклик на Диснеевский мультфильм.

И многое, многое другое…

Вывод

Современный детский фольклор ныне представлен весьма широким спектром жанров. В устном репертуаре фиксируются как произведения исторически сложившихся жанров устного народного творчества (колыбельные, песенки, потешки, заклички, приговорки и т.д.), так и тексты более позднего происхождения (страшилки, анекдоты, “садистские стишки”, переделки-пародии, “вызывания” и др.). Однако степень распространённости того или иного жанра различна.

Мониторинг современной фольклорной ситуации ещё раз доказывает, насколько динамичен, мобилен детский фольклор: каждый год в нём происходят заметные изменения; отслеживая ситуацию в течение последних трёх-четырёх лет, уже можно выделить определённые закономерности, весьма симптоматичные для всего развития устного народного творчества в целом.

По мере отмирания в устном репертуаре жанры устного народного творчества постепенно укореняются в художественной литературе; с другой стороны, “легализация” фольклора в массовой культуре, периодической печати и т.п. отчасти способствует его вымыванию из устной практики (чем больше публикуется частушек, анекдотов, “садистских стишков”, тем больше их читают… но меньше рассказывают); пополнение текстового состава исторически сложившихся жанров идёт за счёт “модернизации” старых текстов, их “перелицовки”; наличие этого факта - залог сохранности того или иного “старого” жанра (загадки, считалки и т.д.).

В появлении и развитии относительно новых видов детского фольклора - перспективы дальнейшего существования устного народного творчества.

Размещено на Аllbest.ru