Анализ "Педагогической поэмы" А. Макаренко

Размещено на http://www.allbest.ru/

Разговор с завгубнаробразом

педагогический поэма макаренко

В сентябре 1920 года заведующий губнаробразом вызвал Макаренко Антона Семеновича к себе с целью сообщить ему о том, что ему поручено создать школу, в которой будут обучаться несовершеннолетние преступники. И его задача произвести социальное воспитание. Школу он должен был открыть в старой колонии малолетних преступников, которая находилась в шести верстах от Полтавы, среди лесов и полей.

Бесславное начало колонии имени Горького

В лесу на поляне, гектаров в сорок. В одном из углов поставлено пять геометрически правильных кирпичных коробок, составляющих все вместе правильный четырехугольник. Это и есть новая колония для правонарушителей. До революции здесь была колония малолетних преступников. В 1917 году она разбежалась, оставив после себя очень мало педагогических следов. Материальные следы старой колонии были еще незначительнее. Ближайшие соседи колонии перевезли и перенесли в собственные хранилища, все то, что могло быть выражено в материальных единицах: мастерские, кладовые, мебель.

В колонии Антон Семенович познакомился с завхозом Калиной Ивановичем. Сам Калина Иванович назначил себя -заведующим хозяйственной частью.

В течение двух месяцев им удалось при помощи деревенских специалистов кое-как привести в порядок одну из казарм бывшей колонии. В области внешней политики у них было единственное достижение: им удалось выпросить сто пятьдесят пудов ржаной муки.

Педагогический состав был очень мал, в колонию прибыло две воспитательницы: Екатерина Григорьевна и Лидия Петровна

Лидия Петровна была очень молода -- девочка. Она недавно окончила гимназию. - «Да именно такую и искал. Видите ли, мне иногда приходит в голову, что знания сейчас не так важны. Эта самая Лидочка -- чистейшее существо, я рассчитываю на нее, вроде как на прививку» - утверждал сам Макаренко. Зато Екатерина Григорьевна была матерый педагогический волк.

Четвертого декабря в колонию прибыли первые шесть воспитанников. Четверо имели по восемнадцати лет, были присланы за вооруженный квартирный грабеж, а двое были помоложе и обвинялись в кражах. Воспитанники наши были прекрасно одеты. Это вовсе не были беспризорные дети. Фамилии этих первых: Задоров, Бурун, Волохов, Бендюк, Гуд и Таранец.

Первые месяцы нашей колонии для меня и моих товарищей были не только месяцами отчаяния и бессильного напряжения, -- они были еще и месяцами поисков истины. Я во всю жизнь не прочитал столько педагогической литературы, сколько зимою 1920 года.

Операции внутреннего характера

В феврале началось сильное воровство, сначала из кабинета Макаренко пропала большая сумма денег, потом был украден замок с погреба и похищена еда. Кражи происходили уже ежедневно, Макаренко считал, что скоро воспитанники признаются, кто ворует их имущество, но они молчали. Он пробовал ночью сторожить, но это ни к чему не приводило.

Но все же преступник был найден, им оказался Бурун. Его Макаренко привел на суд народный, первый суд в истории колонии. Антон Семенович, хотел выгнать Бурона, но он просил его о прощение, и его наказание было - три дням под замком, на хлебе и воде.



Дела государственного значения

В то время когда колонисты почти безразлично относились к имуществу колонии, нашлись посторонние силы, которые к нему относились сугубо внимательно.

Главные из этих сил располагались на большой дороге на Харьков. Почти не было ночи, когда на этой дороге кто-нибудь не был ограблен. К этой проблеме подключился Антон Семеновичем со своими ребятами, сразу они обнаружили преступников, и банда была арестована. От имени губисполкома колонии имени Горького была выражена благодарность.

Этой же зимою колония приступила и к другим операциям, уже не колонистского, а общегосударственного значения. В колонию приехал лесничий и просил наблюдать за лесом. Охрана государственного леса очень подняла колонию в собственных глазах, доставила воспитанникам чрезвычайно занятную работу и, наконец, приносила значительные выгоды.

«Ни одна блоха не плоха»

Антон Сергеевич все-таки смог выбить наследство Трепке(деревушку, которая была найдена колонией во время перевоза дров), но торжество победы огорчали обстоятельства. Главной проблемой восстановления владения была река Коломак, которая весной разливалась, а так же воспитанники нехотя ходили на работу, а порой даже в рабочее время грелись на солнце.

В колонии появлялись новые люди: кузницы, столяры, колесники. Благодаря им работа по восстановлению имения ускорялась.



Характер и культура

Приход новых колонистов сильно расшатал некрепкий коллектив, и колония снова приблизились к «малине».

Хлопцы представляли в среднем комбинирование очень ярких черт характера с очень узким культурным состоянием. Как раз таких и старались присылать в эту колонию, специально предназначенную для трудновоспитуемых. Подавляющее большинство их было малограмотно или вовсе неграмотно, почти все привыкли к грязи и вшам, по отношению к другим людям у них выработалась постоянная защитно-угрожающая поза примитивного героизма.

Картина в общем была тягостная, но все же зачатки коллектива, зародившиеся в течение первой зимы, потихоньку зеленели в нашем обществе, и эти зачатки во что бы то ни стало нужно было спасти.

«Есть еще лыцари на Украине»

После драк в колонии появилась новая беда, беда пьянства, а затем и игра в карты. Карточный долг в кругу воспитанников считался долгом чести. Отказ от выплаты этого долго мог привести не только к избиению и другим способам насилия, но и к общему презрению.

Девушек в колонии было три. Все они были присланы комиссией за воровство в квартирах. Одна из них, Оля Воронова, вероятно, попалась случайно в неприятную историю -- такие случайности часто бывают у малолетних прислуг. Маруся Левченко и Раиса Соколова были очень развязны и распущенны, ругались и участвовали в пьянстве ребят и в картежной игре. Маруся отличалась невыносимо истеричным характером, часто оскорбляла и даже била своих подруг по колонии.

Раиса была очень толста, неряшлива и смешлива, но далеко не глупа и сравнительно образованна. Она когда-то была в гимназии, и наши воспитательницы уговаривали ее готовиться на рабфак. Отец ее был сапожником в этом городе, года два назад его зарезали в пьяной компании, мать пила и нищенствовала.

Играть в карты Антон Семенович запретил всем.

«Подвижники соцвоса»

Восстановление колонии продолжалось. Рабочий день полон был ошибок, неуверенных движений, путанной мысли. А впереди стоял бесконечный туман, в котором с большим трудом колония различали обрывки контуров будущей педагогической жизни.

О каждом шаге можно было сказать что угодно, настолько шаги колонии были случайны. Ничего не было бесспорного в этой работе. А когда воспитатели начинали спорить, получалось еще хуже: в их спорах почему-то не рождалась истина. Когда в колонию приехали Осиповы, они очень брезгливо отнеслись к колонистам. По нашим правилам, воспитатель обязан был обедать вместе с колонистами. И Иван Иванович и его жена решительно мне заявили Антону Семеновичу, что они обедать с колонистами за одним столом не будут, потому что не могут пересилить своей брезгливости.

Через три месяца Иван Иванович не только уплетал за одним столом с колонистами, а вечером в спальне в задорном кружке хлопцев. Иван Иванович сидел на кровати и играл в «вора и доносчика».Екатерина Григорьевна и Лидия Петровна тоже играли в эту игру с хлопцами, но хлопцы относились к ним по-рыцарски.

Малышей, в возрасте от десяти лет, у Антона Семеновича было человек двенадцать. Все это был народ живой, пронырливый, вороватый на мелочи и вечно донельзя измазанный. Приходили в колонию они всегда в очень печальном состоянии: худосочные, золотушные, чесоточные. С ними без конца возилась Екатерина Григорьевна, добровольная фельдшерица и сестра милосердия.

Она замечательно умела самыми простыми словами, с самым человеческим чувством поговорить с пацаном о жизни, о его матери, о том, что из него выйдет -- моряк, красный командир, или инженер; умела понимать всю глубину той страшной обиды, какую проклятая, глупая жизнь нанесла пацанам. Кроме того, она умела их и подкармливать. Старшие колонисты видели эту связь между Екатериной Григорьевной и пацанами, не мешали ей и благодушно, покровительственно всегда соглашались исполнить небольшую просьбу Екатерины Григорьевны.

Осадчий

Зима и весна 1922 года были наполнены страшными взрывами в колонии имени Горького. Они следовали один за другим почти без передышки.

Осенью в колонию были присланы евреи, и теперь главной своим развлечением воспитанники видели в пуганье и издевательстве над ними. Главным забиякой был Осадчий, который сильно гордился своим прошлым. Он имел вкус к жизни всегда внимательно следил за тем, чтобы его день не проходил без радости. К радостям он был очень неразборчив и большей частью удовлетворялся прогулками на село Пироговку, которая блистала обилие девчат и самогона.

Положение с евреями становилось тем временем все тяжелее. Их уже можно было ежедневно видеть в синяках, но при опросе они отказывались назвать тех, кто избивает.

Все это закончилось после инцидента в столовой, когда опять Осадчий избил еврея, Антон Семенович вызвал его к себе в кабинет, он был на столько зол, что кинулся на него со стулом. Его остановить смог только Задоров: «Не стоит того эта гадина»



«Наш -- найкращий»

«К зиме 1922 в колонии было шесть девочек. К тому времени похорошела Оля Воронова. Хлопцы заглядывались на нее не шутя, но Оля была со всеми одинаково ласкова, недоступна, и только Бурун был ее другом.

Настя подружилась с воспитательницами, упорно и много читала и без всяких сомнений шла к намеченной цели -- к рабфаку. Но рабфак был еще за далеким горизонтом для Насти, так как и для других людей, стремившихся к нему: Карабанова, Вершнева, Задорова, Ветковского. Слишком уж были малограмотны наши первенцы и с трудом осиливали премудрости арифметики и политграмоты. Образованнее всех была Раиса Соколова, и ее мы отправили в киевский рабфак осенью 1921 года.»

Но через некоторое время Раиса вернулась в колонию беременная, она не признавалась в этом, через некоторое время в ее корзинке нашли труп ребенка. Ее судили, и приговор был объявлен- Раиса была приговорена условно на восемь лет и немедленно отдана под ответственный надзор в колонию.

Макаренко поспешил устроить ее на работу на трикотажной фабрике.

Антон Семенович несколько раз встречал ее в городе. В 1928 году я приехал в этот город по делам и неожиданно за буфетной стойкой одной из столовых увидел Раису и сразу ее узнал: она раздобрела и в то же время стала мускулистее и стройнее. Она вышла замуж и родила двоих детей.

Габерсуп

Весною нагрянула на колонию новая беда -- сыпной тиф. Первым заболел Костя Ветковский. (Далее в «Педагогической поэме» 1935 г., с.143, следует: «Его влияние в колонии было огромно: он был самый культурный колонист, умен, приветлив, очень вежлив. Но в то же время он умел, не теряя достоинства, быть хорошим товарищем и очень много помогал ребятам в их школьных делах. Его все любили»).

Врача в колонии не было. Екатерина Григорьевна, побывавшая когда-то в медицинском институте, врачевала в тех необходимых случаях, когда и без врача обойтись невозможно и врача приглашать неловко. Ее специальностью уже в колонии сделались чесотка и скорая помощь при порезах, ожогах, ушибах, а зимой, благодаря несовершенству нашей обуви, у нас много отмороженными ногами. Вот, кажется, и все болезни, которыми было ребят с снисходительно болели колонисты, -- они не отличались склонностью возиться с врачами и лекарствами.

«Смычка» с селянством

Ремонт имения Трепке оказался для колонии невероятно громоздкой и тяжелой штукой. Домов было много, все они требовали не ремонта, а почти полной перестройки. С деньгами было всегда напряженно.

Но скоро колония нашла источник денежной энергии. Это были старые, разрушенные сараи и конюшни, которых во второй колонии было видимо-невидимо. Трепке имели конный завод; в планы колонии производство племенных лошадей пока что не входило, да и восстановление этих конюшен для колонии оказалось бы не по силам. И поэтому воспитанники начали разбирать эти постройки и кирпич продавать селянам.

О живом и мертвом

Весною колонию к стенке прижали вопросы инвентаря. Малыш и Бандитка просто никуда не годились, на них нельзя было работать. И к концу месяца колония приобрела новых лошадей. Звали их: Зверь, Коршун и Мэри.

Готовились косить жито косами. Жатву решили открыть торжественно, праздником первого снопа. Было приглашено много гостей, варили хороший обед, выработали красивый и значительный ритуал торжественного начала жатвы. Уже украсили арками и флагами поле

Сортовые семена

Изгнание Карабанова и Митягина оказалось очень болезненной операцией. То обстоятельство, что были изгнаны «самые грубые хлопцы», пользовавшиеся до того времени наибольшим влиянием в колонии, лишило колонистов правильной ориентировки.

С их уходом вдруг стало скучно и серо в колонии. Вершнев еще больше закопался в книги, Белухин шутил как-то чересчур серьезно и саркастически, такие, как Волохов, Приходько, Осадчий, сделались чрезмерно серьезны и вежливы, малыши скучали и скрытничали, вся колонистская масса вдруг приобрела выражение взрослого общества.

Совершенно прекратились набеги на село, стали невероятными погребные и баштанные операции. Я делал вид, что не замечаю подавленных настроений колонистов, что новая дисциплинированность и лояльность по отношению к селянам ничего особенного не представляют, что все вообще идет по-прежнему и что все по-прежнему идет вперед.

И Антон Семенович придумал выход их сложившейся ситуации, он ввел правило: на всякое приказание как знак всякого утверждения и согласия отвечать словом «есть», подчеркивая этот прекрасный ответ взмахом пионерского салюта.

Начало фанфарного марша

«Петр Иванович принес в колонию целый комплекс счастливых особенностей. У него было как раз то, что нам нужно: молодость, прекрасная ухватка, чертовская выносливость, серьезность и бодрость, и не было ничего такого, что нам не нужно: никакого намека на педагогические предрассудки, никакой позы по отношению к воспитанникам, никакого семейного шкурничества. А кроме всего прочего у Петра Ивановича были достоинства и дополнительные: он любил военное дело, умел играть на рояле, обладал небольшим поэтическим даром и физически был очень силен. Под его управлением вторая колония уже на другой день приобрела новый тон. Где шуткой, где приказом, где насмешкой, а где примером Петр Иванович начал сбивать ребят в коммуну. Он принял на веру все мои(Антона Семеновича Макаренко) педагогические установки и до конца никогда ни в чем не усомнился, избавив меня от бесплодных педагогических споров и болтовни.»

«Жизнь наших двух колоний пошла, как хороший, исправный поезд. В персонале я почувствовал непривычную для меня основательность и плотность.»

Кувшин молока

Колония перешла во вторую колонию в хороший, теплый, почти летний день.

Колонию прибыл инспектор. Им оказалась симпатичная дама Бокова, которая очень сильно полюбила воспитанников. Мария Кондратова чувствовала себя как дома, она даже хотела купить домик поближе, чтобы всегда быть рядом.

РАБФАК

В то время слово «рабфак» означало совсем не то, что сейчас обозначает. Теперь это простое название скромного учебного заведения. Тогда это было знамя освобождения рабочей молодежи от темноты и невежества. Тогда это было страшно яркое утверждение непривычных человеческих прав на знание, и тогда мы все относились к рабфаку, честное слово, с некоторым даже умилением.

Это все было у нас практической линией: к осени 1923 года почти всех колонистов обуяло стремление на рабфак.

Театр

«После того как уехали ребята на Рабфак, в колонии создали театр. На представления приезжали люди с округи.»

«Мы вдруг увидели, что театр -- это не наше развлечение или забава, но наша обязанность, неизбежный общественный налог, отказаться от уплаты которого было невозможно.»

Стрелы Амура

В колонии начали выпихивать любовные чувства. Воспитанники стали замечать, что Чобот влюбился в Наташу Петренко, но так же можно сказать, что стрелы Амура не пролетели и мимо учителей. Мария Кондратова большое внимание обращала к Антону Семеновичу, она каждый день звала его к чаю.

Свадьба

Совет командиров постановил: Ольгу выдать за Павла. В приданое Ольге было дано много ценных вещей, сама свадьба была очень веселой.

Лирика

Наступила пора рабфаку уезжать. Это было грустным и печальным периодом колонии, т. к. это был первый выпуск. Антону Семеновичу было очень тяжело, ведь он смог воспитать в них настоящих людей. Он думал о том, что «какая царит несправедливость?! Ведь воспитывать и учить детей намного тяжелей, чем спеть романс, сыграть роль в пьесе. Почему артистам сотни людей аплодируют, почему артисты пойдут спать домой с ощущением людского внимания и благодарности, почему он в тоске сидит в эту темную ночь, в заброшенной в полях колонии, почему мне не аплодируют хотя бы гончаровские жители?»

Как нужно считать

Обсуждался вопрос о положении Куряжской колонии, состоявшей в его ведомстве. Инспектор наробраза Юрьев озлобленно-сухо докладывал о положении в колонии, сжимал и укорачивал выражения, и тем и глупее и возмутительнее представлялись тамошние дела. Сорок воспитателей и четыреста воспитанников казались слушателю сотнями издевательских анекдотов о человеке, измышлением какого-то извращенного негодяя, мизантропа и пакостника. Я готов был стукнуть кулаком по столу и кричать. В конце заседания обратились к Макаренко Антону Семеновичу с вопросом -- возьмет ли он на себя ответственность за воспитания воспитанников из Куряжа. Но Антон Семенович не мог согласиться, ведь это большая ответственность, а работы еще больше.

Боевая разведка

По договору и по приказу Наркомпроса колония имени Максима Горького переводилась в полном составе воспитанников и персонала, со всем движимым имуществом и инвентарем, живым и мертвым, в Куряж. Куряжская колония обьявалялась ликвидированной, с передачей двухсот восьмидесяти воспитанников и всего имущества в распоряжение и управление колонии имени Горького. Весь персонал Куряжской колонии обьявляется уволенным с момента вступления в заведование завколонией Горького, за исключением некоторых технических работников.

Когда Антон Семенович Макаренко был по делам в городе, он был очевидцем одной картины: «Стрелок держал за руку девушку лет шестнадцати в калошах на босу ногу. На ее плечи была наброшена старомодная короткая тальма, вероятно, подарок какого-нибудь доброго древнего существа. Непокрытая голова девицы имела ужасный вид: всклокоченные белокурые волос. Мария Кондратьевна просила взять эту девушку в колонию, но стрелок утверждал, что это небедная девушка, а проститутка. Антон Семенович послушал Марию Кондратьевну и стой поры девушка живет в колонии». Через некоторое время Вера Березовская пришла к Макаренко с новостью, она объявила, что она беременна. Спустя два дня ей был сделан аборт.

Передовой сводный

Передовой сводной был составлен очень остроумно. Будучи сплошь комсомольским, он в то же время объединял в себе представителей всех главных идей и специальных навыков в колонии. В передовой сводный входили:. Витька Богоявленский(Горьковский). Он был прекрасно дисциплинирован, всегда готов к действию и обо всем имел собственное мнение, а о людях судил быстро и определенно. Главным талантом Горьковского было видеть каждого хлопца насквозь и безошибочно оценивать его настоящую сущность.

Митька Жевелий -- самый удачный и красивый выразитель истинного горьковского духа. В колонии всегда было много пацанов, которые старались подражать Митьке и в манере энергично высказываться с неожиданным коротким жестом, и в чистоте и приглаженности костюма, и в походке, и даже в убежденном, веселом и добродушном патриотизме горьковца

Михайло Овчаренко -- довольно глуповатый парень, но прекрасный работник, весьма экспансивно настроенный по отношению к колонии и ее интересам. Он с первого дня влюбился в колонию, и за ним почти не водилось проступков. У Миши было много всякого умения, но ни в одной области он не приобрел квалификации, так как не выносил оседлости ни у одного станка.

Денис Кудлатый -- самая сильная фигура в колонии эпохи наступления на Куряж. Многие колонисты покрывались холодным потом, когда Денис брал слово на общем собрании и упоминал их фамилии. Он умел замечательно сочно и основательно смешать с грязью и человека и самым убедительным образом потребовать его удаления из колонии. Страшнее всего быт то, что Денис был действительно умен и его аргументация была часто солидно-убийственна. К колонии он относился с глубокой и серьезной уверенностью в том, что колония вещь полезная, крепко сбитая и налаженная

Евгеньева командир выбрал в качестве необходимой блатной приманки. Евгеньев был хорошим комсомольцем и веселым, крепким товарищем, но в его языке и в ухватках еще живы были воспоминания о бурных временах улицы и реформаториума, а так как он был хороший артист, то ему ничего не стоило поговорить с человеком на его родном диалекте, если это нужно.

Жорка Волков, правая комсомольская рука Коваля, выступал в нашем сводном в роли политкома и творца новой конституции. Жорка был природный политический деятель: страстный, уверенный, настойчивый

7 и 8. Тоська Соловьев и Ванька Шелапутин -- представители младшего поколения. Наконец девятым номером шел колонист… Костя Ветковский.



Пять дней

Начало совместного проживания началось с не положительным настроем, не успев Антон Семенович приехать в Куряжский монастырь, как узнал, что там уже идет волна драк. Стычки между воспитанниками прекратились и нахлынула еще одна волна неприятностей -- никто не хотел работать на пользу колонии, поэтому приезжали из рабфака ребята и помогали Антону Семеновичу чем могли, но Макаренко не мог позволить им приезжать, т. к. сейчас у них шла весенние зачеты, старые выпускники переходили уже в вузы.

Гопак

"Постановление ячейки ЛКСМ трудовой колонии имени Горького от15 мая 1926 года.

1. Считать все отряды старых горьковцев и новых в Куряже распущенными и организовать немедленно новые двадцать отрядов в таком составе… (Жорка прочитал список колонистов с разделением на отряды и имена командиров отдельно).

2. Секретарем совета командиров остается Лапоть, заведующим хозяйством -- Денис Кудлатый и кладовщиком -- Алексей Волков.

3. Совету командиров предлагается провести в жизнь все намеченное в этом постановлении и сдать колонию в полном порядке представителям Наркомпроса и Окрисполкома в день первого снопа, который отпраздновать, как полагается.

4. Немедленно, то есть до вечера 17 мая, отобрать у воспитанников бывшей куряжской колонии всю их одежду и белье, все постельное белье, одеяла, матрацы, полотенца и прочее, не только казенное, но, у кого есть, и свое, сегодня же сдать в дезинфекцию, а потом в починку.

5. Всем воспитанникам и колонистам выдать трусики и голошейки, сшитые девочками в старом колонии, а вторую смену выдать через неделю, когда первая будет отдана в стирку.

6. Всем воспитанникам, кроме девочек, остричься под машинку и получить немедленно бархатную тюбетейку.

7. Всем воспитанникам сегодня выкупаться, где кто может, а прачечную предоставить в распоряжение девочек.

8. Всем отрядам не спать в спальнях, а спать на дворе, под кустами или где кто может, там, где выберет командир, до тех пор, пока не будет закончен ремонт и оборудование новых спален в бывшей школе.

9. Спать на тех матрацах, одеялах и подушках, которые привезены старыми горьковцами, а сколько придется на отряд, делить без спора, много или мало, все равно.

10. Никаких жалоб и стонов, что не на чем спать, чтобы не было, а находить разумные выходы из положения.

11. Обедать в две смены целыми отрядами и из отряда в отряд не лазить.

12. Самое серьезное внимание обратить на чистоту.

13. До 1 августа мастерским не работать, кроме швейной, а работать на таких местах:

Разобрать монастырскую стену и из кирпича строить свинарню на 300 свиней.

Покрасить везде окна, двери, перила, кровати.

Полевые и огородные работы.

Отремонтировать всю мебель.

Произвести генеральную уборку двора и всего ската горы во все стороны, провести дорожки, устроить цветники и оранжерею.

Пошить всем колонистам хорошую пару костюмов и купить к зиме обувь, а летом ходить босиком.

Очистить пруд и купаться. Насадить новый сад на южном склоне горы. Приготовить станки, материалы и инструмент в мастерских для работы с августа".

Несмотря на свою внешнюю простоту, декларация произвела на всех очень сильное впечатление. Даже нас, ее авторов, она поражала жестокой определенностью и требовательностью действия. Кроме того, -- это потом особенно отмечали куряжане -- она вдруг показала всем, что наша бездеятельность перед приездом горьковцев прикрывала крепкие намерения и тайную подготовку, с пристальным учетом разных фактических явлений.»

НЕ ПИЩАТЬ!

Мы будем красиво жить, и радостно, и разумно, потому что мы люди, потому что у нас есть головы на плечах и потому что мы так хотим. А кто нам может помешать? Нет таких людей, которые могли бы отнять у нас наш труд и наш заработок. Нет в нашем Союзе таких людей. Посчитать трудно, сколько хороших людей, больших людей, наших вождей, наших большевиков думают о нас и хотят нам помочь. Вот я сейчас прочитаю вам два письма. Вы увидите, что мы не одиноки, вы увидите, что вас любят, о вас заботятся.

Но не все было так красиво и легко, как сказано. Эти ребята были совсем другие, она не умели трудится, они не умеют быть коллективом.

В майских условиях Куряжа постепенное и медленное развитие трудового усилия грозило выработать общий стиль работы, выраженный в самых средних формах, и ликвидировать пружинную, быструю и точную ухватку горьковцев.

Стиль -- самая нежная и скоропортящаяся штука. За ним нужно ухаживать, ежедневно следить, он требует такой же придирчивой заботы, как цветник. Стиль создается очень медленно, потому что он немыслим без накопления, традиций, то есть положений и привычек, принимаемых уже не чистым сознанием, а сознательным уважением к опыту старших поколений, к великому авторитету целого коллектива, живущего во времени. Неудача многих детских учреждений происходила оттого, что у них не выработался стиль и не сложились привычки и традиции.

Первый сноп

Вера после аборта слегка приутихла, но сначалом весны она опять почувствовала запах любви, она стала встречаться с Сильвестром и через некоторое время опять забеременела. Антон Семенович наотрез запретил делать аборт, и поэтому вскоре она родила крепкого мальчика.

«Помогите мальчику»

Монастырь вышел из бедности и превратился в процветающий и богатый лагерь. И в это время все чаще начали говорить о строительстве завода.

Дзержинцы часто встречались с горьковцами. По выходным дням они ходили в гости друг к другу целыми отрядами, сражались в футбол, волейбол, городки, вместе купались, катались на коньках, гуляли, ходили в театр.

С апреля месяца главной темой дружеских бесед сделался приезд Горького. Алексей Максимович написал, что в июле специально приедет в Харьков, чтобы пожить в колонии три дня.

Горьковцы не умели выражать чувства нежности, ибо они слишком высоко ценили нежность. Антон Семенович прожил с ними восемь лет, многие к нему относились любовно, но ни разу за эти годы никто из них не был с ним нежен в обычном смысле. Он умел узнавать их чувства по признакам, ему одному известным: по глубине взгляда, по окраске смущения, по далекому вниманию из-за угла, по чуть-чуть охрипшему голосу, по прыжкам и бегу после встречи. И онпоэтому видел, с какой невыносимой нежностью ребята говорили о Горького, с какой жадностью обрадовались его коротким словам о приезде.

«- Пожалуй, вы правы, мы не договоримся. Я вас не понимаю. По-вашему, например, инициатива есть какое-то наитие. Она приходит неизвестно откуда, из чистого, ничем не заполненного безделья. Я вам третий раз толкую, что инициатива придет тогда, когда есть задача, ответственность за ее выполнение, ответственность за потерянное время, когда есть требование коллектива. Вы меня все-таки не понимаете и снова твердите о какой-то выхолощенной, освобожденной от труда инициативе. По-вашему, для инициативы достаточно смотреть на свой собственный пуп…Вы не способны судить ни о воспитании, ни об инициативе, в этих вопросах вы не разбираетесь» - утверждал Антон Семенович. Заявление об уходе он подал Юрьеву на другой же день.

Эпилог

«С тех пор прошло семь советских лет, а это гораздо больше, чем, скажем, семь лет императорских. За это время наша страна прошла славный путь первой пятилетки, большую часть второй, за это время восточную равнину Европы научились уважать больше, чем за триста романовских лет. За это время выросли у наших людей новые мускулы и выросла новая наша интеллигенция.

Мои горьковцы тоже выросли, разбежались по всему советскому свету, для меня сейчас трудно их собрать даже в воображении. Никак не поймаешь инженера Задорова, не вызовешь на свидание врача Особой Дальневосточной Вершнева или врача в Ярославле Буруна. Даже Нисинов и Зорень, на что уже пацаны, а и те улетели от меня, трепеща крыльями, только крылья у них теперь не прежние, не нежные крылья моей педагогической симпатии, а стальные крылья советских аэропланов. И Шелапутин не ошибался, когда утверждал, что он будет летчиком; в летчики выходит и Шурка Жевелий, не желая подражать старшему брату, выбравшему для себя штурманский путь в Арктике. Так и пошел Семен Карабанов по пути соцвосовского подвига и не изменил ему до сегодняшнего дня, хотя и выпал Семену жребий труднее, чем всякому другому подвижнику. Женился Семен на черниговке, и вырос у них трехлетний сынок, такой же, как мать, черноглазый, такой же, как батько, жаркий. И этого сына среди белого дня зарезал один из воспитанников Семена, присланный в его дом «для трудных», психопат, уже совершивший не одно подобное преступление. Не дошел до вуза и Белухин Матвей. Вдруг получил я от него письмо:

«Я нарочно это так сделал, Антон Семенович, не сказал вам ничего, уж вы простите меня за это, а только какой из меня инженер выйдет, когда я по душе моей есть военный. А теперь я в военной кавалерийской школе

И не только Матвей, приезжали и другие, всегда непривычно для меня взрослые люди: и Осадчий -- технолог, и Мишка Овчаренко -- шофер, и мелиоратор за Каспием Олег Огнев и педагог Маруся Левченко, и вагоновожатый Сорока, и монтер Волохов, и слесарь Корыто, и мастер МТС Федоренко, и партийные деятели -- Алешказ и не откликается Антон, где-то потерялись бурно жизнерадостный Лапоть, хороший сапожник Гуд и великий конструктор Таранец. Я не печалюся, я счастлив!!!»

Коллектив дзержинцев и сейчас живет полной жизнью, и об этой жизни можно написать десять тысяч поэм.

О коллективе в Советской стране будут писать книги, потому что Советская страна по преимуществу страна коллективов.

А еще в тридцать первом году построили коммунары свой первый завод -- завод электроинструмента.

«Многое уже прошло, и многое забывается. Давно забылся и первобытный героизм, блатной язык и другие отрыжки. Каждую весну коммунарский рабфак выпускает в вузы десятки студентов, и много десятков их уже подходят к окончанию вуза: будущие инженеры, врачи, историки, геологи, летчики, судостроители, радисты, педагоги, музыканты, актеры, певцы.

И все такой же трудно и хитрой остается наука педагогика

Но уже легче. Далекий, далекий мой первый горьковский день, полный позора и немощи, кажется мне теперь маленькой-маленькой картинкой в узеньком стеклышке праздничной панорамы. Уже легче. Уже во многих местах Советского Союза завязались крепкие узлы серьезного педагогического дела, уже последние удары наносит партия по последним гнездам неудачного, деморализованного детства.

И может быть, очень скоро у нас перестанут писать «педагогические поэмы» и напишут просто деловую книжку: «Методика коммунистического воспитания».»

Размещено на Allbest.ru