"Российское образование – 2020": "дорожная карта" в никуда

Размещено на http://www.allbest.ru/

2

Московский государственный университет

имени М.В. Ломоносова

Факультет педагогического образования

«Российское образование - 2020»: "дорожная карта" в никуда

В.А. Попков

В.Д. Жирнов

Москва 2009

УДК 37

ББК 74.04 (2)

П 57

печатается по решению Отделения педагогического образования УМО университетов России

Попков В.А., Жирнов В.Д.

П -57 "Российское образование 2020": "Дорожная карта" в никуда: Учебное пособие для слушателей системы дополнительного профессионального образования преподавателей высшей школы. - М.: 2009. - 32 с.

ISBN- 5-211-05094-0

В пособии анализируется модель дальнейшего и окончательного реформирования системы российского образования.

Аргументированный анализ позволяет сделать вывод, что реформирование российского образования предлагаемое группой авторов под руководством Я. Кузьминова и И. Фрумина не имеет научно- педагогических оснований и в случае его реализации приведет Россию в непотребное будущее.

ISBN- 5-211-05094-0

УДК 37

ББК 74.04 (2)

«Как перед ней ни гнитесь, господа,

Вам не снискать признанья от Европы.

В её глазах вы будете всегда

Не слуги просвещенья, а холопы».

Ф.И. Тютчев.

Коллектив авторов под руководством Я. Кузьминова и И. Фрумина в прошлом году разработал («при участии Всемирного банка и Международного валютного фонда») и опубликовал в «Издательском доме ГУ ВШЭ» стратегическую по замыслу модель трансформации отечественной системы образования в «лучшую систему образования глобального инновационного уклада» (Российское образование - 2020: модель образования для экономики, основанной на знаниях». М., 2008). Мы воспользовались приглашением авторов принять участие в «широкой и открытой дискуссии», поскольку они признают, что их «самые принципиальные соображения … нуждаются в тщательной проработке “дорожной карты” для реализации новых идей» (с. 5).

Термин из лексикона внешнеполитического ведомства США в преамбуле к модели инновационной трансформации российского образования понуждает сразу же обратить внимание на чисто внешнюю атрибутику «дорожной карты» для России, - на стилистику этой «карты» и на ее интонацию. Честно говоря, такая установка позволяет обнаружить по «дороге к храму инновационного образования» целый ряд несущественных по содержанию «недоработок». Они начинаются с того, что авторам, издавшим свой текст на русском языке, судя по всему, неведомо чувство слова (русского, конечно). Создается впечатление, что местами они с буквоедской точностью делают перевод с иноземного языка на родную, должно быть, речь. В итоге вряд ли кто решится утверждать, что «там русский дух, там Русью пахнет». Правда, такого рода «недоработки» сами по себе вполне извинительны для переводчика-синхрониста. Но ведь «лучшую систему образования…» разработали и представили 10 (!) соавторов в докладе (!) «К IX Международной научной конференции…». Стало быть, этот текст заведомо продуман целым десятком поименованных соавторов, не считая тех безымянных, «при участии» которых и разыгрывалась очередная «дорожная карта» для России.

Справедливости ради следует признать, что стилистические погрешности доклада нисколько не препятствуют пониманию его глобального назначения - выстроить «модель потребного будущего» (термин Н.А. Бернштейна) для системы российского образования. Дело в том, что отмеченные особенности стиля (и интонации, о которой - ниже) исчерпывают «глобальную инновационность» предлагаемой «модели образования-2020». По своей сути эта «модель-2020» (далее для краткости: М-2020) представляет собой не более чем эпигонскую вариацию на давно заданную тему, - на тему откровенно «заморских» документов по тотальной реализации идей болонской реформы системы образования.

Бесспорная новизна и «глобальная инновационность» данного доклада представлена именно в его интонации, - беспрецедентной по своей безапелляционности и императивности. В прежние - международные по статусу - документы нужно было вчитываться, дабы отличать заманчивые декларации от сомнительных инструктивных предписаний. А вот доклад десятка россиян («при участии» ВБ и МВФ) не содержит ничего, кроме предписаний по окончательному развалу «совковой» системы образования.

Авторы доклада признают, что «советское образование было одним из лучших образцов индустриальной эпохи (если не лучшим)», но считают необходимым «вырастить принципиально новую систему образовательных институтов, ориентированную на потребности постиндустриальной экономики» (с.4). Однако именитые сотрудники ГУ ВШЭ не могут не знать, что Россия стоит пред угрозой деиндустриализации (в частности, за годы реформ парк сельхозмашин сократился на 40-60%, капиталовложения в АПК уменьшились в 20 раз и т. п.). Тем не менее, своей М-2020 они навязывают нам совсем не лучший (если не худший) «образец» системы образования. Этот «образец» заимствован из той же индустриальной эпохи, но у особо «цивилизованной» (по нынешним временам) страны, система образования которой готовит топ-менеджеров, способных сообразить, что «мозги» предпочтительнее скупать в других странах (и не в последнюю очередь - в России). Так что нам «втюхивается» по канонам агрессивной рекламы (или даруется в порядке гуманитарно вспомощной интервенции) вполне заморский, но залежалый «интеллектуальный» товар. Сей товар не просто ляжет тяжелым грузом на едва шевелящиеся «моторы» поступательного развития страны. Через номинально инновационную систему образования он способен до 2020 г. надежно тормозить необходимое увеличение «оборотов», а затем, - дабы сохранить шум «моторов» - переключить их на «задний ход».

Наше прогностически печальное предположение коренится в несомненных «успехах» еще не завершенной (по словам реформаторов) реформы, т. е. безотносительно к обсуждаемой М-2020. То ли еще будет по завершении реформ в системе образования, можно судить как раз по этому прожекту, несмотря на то (и отчасти - благодаря тому), что заведомо отрадные перспективы изображаются в нем зачастую излишне широкими или «остро-туманными» мазками. В контексте такой манеры изображения будущего по-своему неизбежны голословные уверения (не без намека на «гос-масштабный» авторитет их авторов), а также невнимание к содержанию основополагающих понятий и пренебрежение терминологической четкостью или использование терминов (например, «форсайт»), рассчитанных на «блестящую неопределенность».

Подобные «издержки» текста (конкретные примеры тому читатель найдет далее) 10 номенклатурно-неуязвимых в своей учености авторов не могли допустить просто «по недосмотру». Создается впечатление, что, заполучив бонус от глобальных спонсоров и привычно уповая на вертикально-властный ресурс, авторы М-2020 почли «дело сделанным», а себя - свободными от необходимости доказательно обосновать саму суть дела, не говоря уж о детальной проработке текста. Перед ними стояла, скорее всего, совсем иная задача, с которой они по-своему успешно справились. Ведь понятийная неопределенность и терминологическая небрежность данного документа, пожалуй, призвана сокрыть именно суть дела. Вот это мы и постараемся доказать.

Начнем с титула.

Модель «Российское образование - 2020» нацелена, конечно же, на окончательную реформу былой системы образования. Однако самоцелью этой реформы является отнюдь не система образования, а сама реформа, т. е. «глобально инновационный» заказ на тотальную коммерциализацию всех систем жизнеобеспечения населения России. Реформаторы от образования менее всего озабочены совершенствованием собственно системы и системности образования в соответствии с внутренней логикой развития средней и высшей школы и с целями собственно педагогики. Их усилия исчерпывающим образом направлены на то, чтобы обеспечить статус наибольшего благоприятствования экспансии шарапно-рыночных отношений в сферу образования.

Обратите внимание на то, что М-2020 есть «модель образования для экономики», а не для человека. Правда, речь идет о модели «для экономики, основанной на знаниях». Но ведь «образование» есть, конечно же, «система знаний». Так что «модель образования (как системы знаний) для экономики, основанной на знаниях», либо представляет тавтологию, либо задается исключительно той же экономикой, основанной на востребованных ею знаниях, но не на потребностях развития личности. В некотором смысле М-2020 изначально исходит из того, что «образование - как система формирования интеллектуального капитала нации…- создает базовые условия для быстрого роста рынков…(с. 4).

(В скобках заметим, что термин «интеллектуальный капитал нации» есть метафора, - метафора пропагандистки тем более не бесхитростная, что по своему существу она является ложной. Метафора неявно облагораживает «капитал», придавая ему такую же универсальную или общечеловеческую ценность, какую в действительности имеет «интеллект». Между тем, даже корифеи ГУ ВШЭ еще не опровергли К. Маркса в том, что капитал есть исторически конкретный тип отношений между людьми. В рамках означенных отношений так или иначе накопленный интеллект может «сработать» подобно овеществленному /в средствах производства/ капиталу, но только потому, что последний воспроизводит на другой стороне не только невыносимую или сносную бедность, но и различные степени интеллектуальной ограниченности. Так что собственно «интеллектуальный капитал нации» формируется там, где капитал гарантированно воспроизводит, как минимум, интеллектуальное неравенство, а то и попустительствует распространению интеллектуального убожества. И уж ни в коем случае не образование «как система…», а именно капитал создает собственно базовые условия для экспансии рынка, в том числе - и на российскую систему образования.)

В контексте сформулированной «сверхзадачи» авторы М-2020 нисколько не озабочены педагогическими проблемами. Для них система образования - не более чем пространство «для быстрого роста рынков». При этом они особо и не скрывают, что «инновационная экономика» (т. е. рыночный капитал) существенно деформирует систему высшего образования, ибо расщепляет ее на «массовый бакалавриат» (с. 26) и заведомо недоступную массам магистратуру. Более того, рыночный капитал подчиняет себе «как неформальное образование…, так и (по инновационной терминологии авторов) информальное (спонтанное) образование». Короче говоря, всякий «модуль» образования становится «для экономики - растущим сектором услуг» (с. 33). Поэтому сутью всей М-2020 в целом (а не только системы неформального образования, как отмечают авторы) «является переход от централизованных и жестко организованных траекторий профессиональной подготовки к свободной встрече широкого предложения образовательных услуг и многообразных потребностей в повышении квалификации, в освоении новых знаний и технологий» (с. 33). При этом нисколько не исключается вполне «информальная» система: мы вам - деньги, вы нам - дипломы.

Первая глава М-2020 представляет собой «взгляд в будущее» с целью «определить черты новой» модели образования. Вся новизна этих черт весьма жестко завязана на «основные принципы инновационной экономики».

Первый раздел первой главы «1.1. Как определить черты новой модели» очень отдаленно намечает контуры инновационной системы образования.

Подраздел «Позитивные варианты модели» не содержит никакого позитива, ибо ограничивается констатацией пары рисков, т. е. вполне реального негатива. При этом совершенно справедливо отмечается, что, с одной стороны, «прямое заимствование социальных инноваций» из опыта стран-конкурентов (!) «может консервировать отставание, поскольку, как правило, опирается не на новейшие … практики» (с.6). С другой стороны, «также имеет риски» и опора на российскую «поросль» новых институтов, поскольку она (поросль) «выросла в условиях “выживания любой ценой»” и построена на компромиссах» (с.7). Заканчивается данный подраздел уверением в том, что авторы считают «полезным учитывать появившиеся “ростки” новых практик (пусть даже пока не конвенциональных)…» (с. 7). Но что конкретно скрывается за весьма неопределенным термином «практики» и что означают практики «конвенциальные» и «пока не конвенциональные», - остается лишь догадываться. А вот ожидать от авторов сколько-нибудь объективного учета или взвешенного анализа соотношения полезных и вредных «ростков» на ниве новых «практик» никоим образом не следует. Наша уверенность в данном случае опирается на «признательное показание» авторов: «Мы при подготовке данного доклада обратились к субституту (надо полагать, это и есть одна из главных «конвенциональных практик». - В. П. и В. Ж.) - обобщили собственные представления (что представляется корректным, поскольку все авторы в той или иной степени принимали участие в выработке государственной политики или соответствующем /чему?/ консультировании)» (с. 8). Похоже, субститутные докладчики свою номенклатурно-неуязвимую ученость готовы упрочить и обезопасить правом на политическую неприкасаемость.

Название следующего подраздела «Нормативные варианты модели» настраивает на получение ответа на вопрос, «как определить черты новой модели». Но здесь речь идет отнюдь не о модели системы образования, а о том, как «правильно выбрать субъект интересов», т. е. того, кто и насколько готов платить за образовательные услуги. В этом отношении «нормативные варианты» исчерпываются тремя субъектами: население, национальный капитал (работодатели) и государство.

Об интересах государства здесь ничего вразумительного не говорится (не считая отсылки «к субституту»). Что касается интересов населения по отношению к образованию, то они, оказывается, «достаточно точно определены социологическими исследованиями», которые обнаружили «готовность оплачивать образовательные услуги (более 50% респондентов, т. е. значительно больше тех, кто может быть по любым параметрам отнесен к среднему классу)» (с.7).Так вот чтобы не вводить в заблуждение себя и других, следовал бы в социологических исследованиях не путать и различать психологическую «готовность оплачивать» и финансово-экономическую «способность платить».

Интересы национального капитала представлены, конечно, в радужных тонах, но при одной оговорке: «При этом бизнес готов тратить значительные средства на переподготовку сотрудников в рамках конкретных квалификаций, но совершенно не готов финансировать трехлетнее обучение профессии, которая может быть освоена в несколько месяцев» (с. 7). При всем почтении к щедрости и к расчетливости бизнеса не можем не обратить внимания на начинающуюся здесь терминологическую небрежность в толковании содержания и субординации понятий «профессия» и «квалификация». Путаница еще более усугубляется, когда речь заходит о том, что ПТУ «не дают современных квалификаций» (с. 10), а затем - о необходимости обучения «прикладным квалификациям» (с. 10), о программах «профессиональных квалификаций» (с. 22) и о модульных программах «конкретных квалификаций» (с. 23).

После «нормативных вариантов» следует особо ученый подраздел «Форсайт». Из него следует, что форсайт бывает социальным, научным и технологическим (с. 8). И боле ничего!

Завершает попытку «определить черты новой модели» подраздел «Методология ответов на вызовы». Здесь (при отождествлении методологии и метода) выделяются «Системные вызовы для российского образования» и «Вызовы - социальные раздражители» (с. 9).

При этом «системные вызовы…» только номинированы без всяких ответов. Допустим, что буквально на пару вызовов ответ ясен и по умолчанию: снижение качества образования и рост доли слабых преподавателей (хотя, как увидим далее, М-2020 и не нуждается в особо сильных преподавателях). Однако прочие вызовы сами вызывают вопросы, ибо не отличаются четкостью и отчасти надуманны или беспочвенны. В частности, в ряду «системных вызовов» есть и такой: «Ресурсы не соответствуют масштабам». Спрашивается, что это за ресурсы, и каким масштабам они не соответствуют?

Еще один «системный вызов» авторы усматривают в том, что «образование перестало работать как механизм социального перемешивания». Однако, если не уповать на «практики» по развешиванию лапши на уши, то М-2020 объективно закладывает в систему образования надежный механизм по воспроизводству социального и интеллектуального неравенства (об этом еще речь впереди).

И, наконец, среди «системных вызовов…» мы считаем просто вызывающим тот, согласно которому «высшая школа не производит инноваций и инноваторов». Но, во-первых, как быть в таком случае хотя бы с ГУ ВШЭ? А главное, во-вторых, не следует сомневаться в том, что подлинные инновации и инноваторы производятся или подготавливаются, по меньшей мере, не помимо вузов.

В отличие от системных вызовов все «вызовы - социальные раздражители» имеют ответы. Однако все без исключения ответы либо неадекватны вызовам, либо невнятны и невразумительны. Например, суть самого первого «раздражительного» вызова такова: «Школа перегружает детей знаниями, востребованность которых сомнительна. В то же время школа не обучает полезным умениям… и слабо воздействует на формирование ценностей» (с.9-10). На этот вызов дается целых три ответа, но только последний из них не вызывает особых возражений. А первые два, как говорится, один одного лучше. Первый: «Знаниевая компонента - это костяк школьного образования.… Вместе с тем объем потенциально полезных знаний для дальнейшего профессионального обучения не может уложиться в рамки школьной программы». Ответ явно неадекватен вызову.

Второй ответ на тот же вызов, как минимум, загадочен: « Широкая профилизация школы в сочетании с расширением бесплатного дополнительного образования школьников» (с.10). За бесплатность, как говорится, спасибо, но ответ построен по принципу «в огороде - бузина…(и т.д.)». К тому же термин «широкая профилизация» не может не вызывать вопросов, ибо явно сродни «широкой специализации».

Именно этот подраздел «украшают» ранее упомянутые «современные квалификации» и «прикладные квалификации».

Относительно востребованности знаний нелишне отметить, что если критерий их востребованности задается экономикой, то «костяк школьного образования» должен бы исчерпываться знанием узко утилитарным. Утилитарное знание само по себе не дает ничего ни уму, ни сердцу (со всеми вытекающими отсюда последствиями для менталитета и духовности человека). К счастью, такой «костяк» в школе невозможен. Но такая беда надвигается на высшую школу, где ради вытеснения идей марксизма и в рьяной заботе о качестве подготовки специалиста резко урезается преподавание философии. Результаты такого урезания уже сказываются на науке, которая оказывается в путах «мраксистской философии» (по терминологии геолога Б.Н. Голубова, 2006 г.).

Во втором разделе первой главы « 1.2 . Модель образования и основные принципы инновационной экономики» (с. 10-11) расписываются принципы экономики, но не сама модель образования. Авторы М-2020 полагают, что в новую модель образования должны быть заложены механизмы полноценной реализации. Оказывается, «этого можно добиться, если в сфере образования будут адекватно реализованы те же характеристики, на которых устроена современная инновационная экономика…» (с. 11). И далее «к таким характеристикам» авторы относят гибкость и нелинейность, опору на креативность и инициативность и т.п. В той мере, в какой эти характеристики адекватно описывают инновационную экономику, они вполне адекватны, строго говоря, сфере образовательных услуг (а не просто «сфере образования»).

Мы не исключаем того, что экономисты вправе отнести к характеристикам капиталистической экономики и «смену основ социального позиционирования: от материального капитала и однократно освоенной профессии - к социальному капиталу и способности к адаптации» (с. 11). Но вряд ли эту характеристику педагоги смогут принять в разработку и заложить в «механизмы полноценной реализации» новой модели образования.

И все-таки «именно из этих характеристик, - настаивают авторы, - следуют новые требования к результатам образования. Важнейшим из них является запрос на массовость креативных компетентностей и на массовую готовность к переобучению, которые до сих пор рассматривались как элитарные» (с. 11). Если авторы говорят не для красного словца, то запрос на массовость креативных «компетентностей» с неизбежностью предполагает либо примитивизацию креативности (с занижением требований к «компетентности»), либо «омассовление» элитарности и исчезновение ее. Так о чем тогда речь? Уже через 3 страницы авторы забывают о своих «новых требованиях к результатам образования» и прочно закрепляют «программное» неравенство двух уровней образования: «Не могут быть едиными стандарты образования для образовательных институтов, реализующих программы массового уровня и ориентированных на индивидуальность, на развитие таланта» (с. 15).

Раздел «1.3. Принципиальные отличия новой модели от существующей» можно воспринимать как достаточно откровенный «бизнес-план» по деконструкции былой система образования и трансформации ее в хаосономную сферу образовательных услуг.

Без тени смущения авторы М-2020 признают: «Жесткие рамки формальной системы образования размываются». Ей противопоставляются «новые “несистемные” образовательные институты», в разряд которых включаются не только научные лаборатории (без вузов), но и интернет-СМИ, справочные и рефератные сайты, частные консультанты, коучеры и репетиторы (с. 12). Такая «несистемность», конечно же, предполагает «формирование открытого рынка образовательных программ и модулей вместо заранее установленного стандарта» (с. 12). При этом «новое регулирование образовательного рынка» заключается в том, что «государство уже не может контролировать качество образовательных программ», ибо «фокус регулирования перемещается» к участникам рынка» (с. 12). Иначе говоря, «главные субъекты регулирования - профессиональные сообщества и потребители» (с. 13) т. е. продавцы и покупатели образовательных услуг.

Вроде бы в заботе о покупателях образовательных услуг наши авторы подчеркивают: «Главным отличием новой модели от прежней является фокусирование на необходимости получения образования в течение жизни» (с. 12). Однако подлинной новизны в этой новой модели «получения образования» нет. Во-первых, всем известна старая житейская мудрость: «Век живи, век учись». Представитель любой профессии не может ее отрицать, ибо глубоко сознает, что нет пределов совершенствованию профессионального мастерства. Во-вторых, былая система образования органично включала в себя весьма отлаженную систему повышения квалификации учителей, врачей и обществоведов. Более того, «раньше в условиях плановой экономики каждое предприятие и организация несли ответственность (хот бы формальную) за постоянное повышении квалификации всех рабочих и специалистов» (1, с. 35).

И все-таки справедливости ради необходимо признать, что М-2020 в отличие «от прежней» вполне инновационна, ибо соответствует инновационной экономике: она фатально принуждает покупать образовательные услуги в течение всей жизни. В порядке уточнения нелишне отметить, что новая модель получения образования, принуждая покупать образовательные услуги, позволяет и покупать-СЯ на них.

Принуждение платить за получение образования в течение всей жизни заложено в фундаменте «новой модели», ибо в ней «образование понимается (т. е заведомо программируется. - В.П. и В.Ж.) как незавершенное» (с.12). Незавершенность образования усугубляется еще и в связи с тем, что «идея гибких и незавершаемых (!) образовательных траекторий становится ядром, вокруг которого выстраиваются инновации… образовательной системы», - от базового до информального образования (с. 13). Стало быть, превозносимая новой моделью образования «индивидуализация образовательных траекторий», на которую «покупается» потребитель образовательных услуг, в действительности оставляет эту «траекторию» заведомо не завершенной. И это, вообще говоря, естественно, ибо индивидуализация образовательных траекторий не может исключить изрядную долю «дилетантизации» образования.

Авангардистский отряд реформаторов системы образования явно не отличается философской культурой мышления, хотя само их положение к тому обязывает. Поскольку они принимали и принимают «участие в выработке государственной политики» и, в частности, превозносят индивидуальные образовательные траектории (в самых прихотливых вариациях), им совсем нелишне бы знать и гегелевскую теорему индивидуальности. Однако, похоже, они не вникают в соотношение общего и единичного, хотя оно представлено даже в грамматике (а она, согласно Гегелю, есть начало философии). Так вот даже в контексте грамматики достаточно очевидно, что в любом случае индивидуализация предполагает операцию эмпирически корректной и ситуационно неповторимой конкретизации некой общности, но отнюдь не универсализацию какой-то единичной особливости или неповторимой в своей убогости индивидуальности. Между тем, М-2020 исключает «жесткую» системность образования и подменяет необходимую даже в спорте «школу» индивидуальной траекторией образования, т. е. «произвольной программой» или беспредельно изворотливой, но кустарной импровизацией.

Не исключено, что авторы М-2020 попросту сочли возможным отбросить диалектику как нечто архаичное и подменить ее идеологией «новых правых» в США, которые не в ладу с диалектически содержательной общностью. Их «призыв к индивидуализации стал знаменем» или «идеологическим ориентиром, который определяет политику правительства и Международного валютного фонда» (2, с. 65 и 66). «Новым правым, - продолжает профессор Манчестерского университета Т. Шанин, - были чужды моральные идеалы классического либерализма. Человечество для них - это в первую очередь вечный, универсальный и оптимальный рынок. При таком подходе любая организация есть манипулятивный менеджмент людей, и отдельный человек выступает в качестве винтика большой машины, а всякие моральные соображения отпадают. Общество рассматривается как деперсонализированный рынок, а абсолютным и единственным мотивом деятельности людей признается экономический эгоизм - максимизация личной прибыли. Всё остальное квалифицируется как утопизм или консерватизм» (2, с. 67).

Ставка на «незавершаемость» образовательных траекторий закладывает прочный фундамент для массовой подготовки недоучек с номинально привлекательным статусом. Так, согласно М-2020, «первая ступень высшего образования фактически превращается в продолжение общего (школьного), ее главная задача - это продвинутая социализация, а не получение профессиональных компетенций» (с. 13). Идя вроде бы навстречу «объективной обусловленности массового спроса на высшее образование» (с. 13), М-2020 заботится, прежде всего, о «незавершаемых образовательных траекториях». Поэтому «вместо системы, в которой… оно (высшее образование. - В.П. и В.Ж.) было последним этапом образования», подбрасывается заманчивое предложение «первой ступени» лишь номинально высшего образования. Пожалуй, к этому «номиналу» и сводится «новый социальный стандарт образования». С принятием такого социального стандарта, безусловно, «появится система, в которой высшее образование (на уровне бакалавриата) становится массовым и всеобщим…» (с. 13).

Обещанная «массовость и всеобщность» высшего образования (даже на уровне бакалавриата) может оказаться со временем пустой декларацией (если судить по другим аспектам М-2020). Но и безотносительно к возможной декларативности такого обещания, новый социальный стандарт явно девальвирует саму суть и назначение высшего образования в его системности и программируемой «завершаемости». Вместе с тем бакалавриат не позволяет рассчитывать на получение не только законченного (по прежним временам) среднего специального образования, но даже программирует «не получение профессиональных компетенций». Между тем, за «не получение профессиональных компетенций» покупателю подобного рода образовательных услуг придется платить уже по высшему разряду.

А платить, будьте уверены, к 2020 году придется всем и на все 100% (не случайно же М-2020 не особо выпячивает, но все-таки предполагает некоторые варианты льготного или минимально страховочного финансирования потребителя образовательных услуг). Обратите подчеркнутое внимание на то, что «высшее образование (на уровне бакалавриата) становится массовым и всеобщим, меняясь по сути (!), формируя компетентности самообразования и создавая тем самым фундамент… для получения в течение жизни “гибкого” образования, которое, в свою очередь, состоит из многообразия учебных модулей (программ)» (с. 13). Так что, попав в тенеты «гибкого» образования, потребителю образовательных услуг придется раскошеливаться всю жизнь (если сможет изловчиться).

Рекламно превозносимая «гибкость» и принципиальная «незавершаемость» образовательных траекторий предопределены тем, что сфера образовательных услуг отдается и подчиняется частному интересу. А частный интерес - «постоянный импровизатор, ибо у его нет системы, а имеются только уловки»; частный «интерес не размышляет, он подсчитывает» (3, с. 144 и 146).

С введением «нового социального стандарта образования» массовым и всеобщим становится не столько высшее образование, сколько частный интерес, т. к. «происходит открытие образовательной системы другим игрокам (!): СМИ, коммерческим фирмам, индивидуальным репетиторам, НИИ и общественным организациям» (с. 16). Частный интерес явно расширяет сферу предложения образовательных услуг и, конечно, провоцирует спрос на «неформальные и информальные» траектории образования. Ведь М-2020 ликвидирует, будто бы неоправданную, монополию былой системой образования на профессионально компетентную передачу и квалифицированную оценку знаний и наделяет таким правом далекие от педагогики учреждения. Именно «при этом размываются жесткие границы системы образования, поскольку обновление компетентностей и получение академических кредитов может происходить и на производстве товаров, знаний и технологий» (с. 14). Заключительная часть последнего утверждения не отличается, опять же, четкостью, но не оставляет сомнений в том, что академические кредиты можно будет получать «на производстве товаров». Этому «производству товаров», вероятно, придется предварительно обзавестись соответствующей лицензией. Иначе говоря, придется понести расходы. И оно на них пойдет, подсчитав, что затраты на обретение права выдавать (продавать-покупать) академические кредиты обернутся сторицей.

Все это похоже на профанацию высшего образования, - по крайней мере, подлинного, т. е. полного или законченного. Но М-2020 в некотором смысле не заслуживает такого упрека, ибо она недвусмысленно подчеркивает, что «в ядро образовательной системы превратится высшее образование широкого профиля (бакалавриат)» (с.13), т. е. «незавершенка» в образовательной траектории (по критериям законченного высшего). Стало быть, «массовым и всеобщим» показателем «верхнего» образования со временем будет недоучка, «осужденный» на всю оставшуюся жизнь платить за бесконечно «гибкое» многообразие учебных модулей. Возможно, это не помешает недоучке преуспевать в бизнесе, если иметь в виду мнение популярного политика и бизнесмена 90-х годов, который публично заявлял, что высшее образование ему только мешает.

И все-таки М-2020 программирует профанацию высшего образования, когда рисует новый образ педагога (!). Инновационное отношение к педагогу начинается с того, что «преподаватель теряет монополию на оценку результатов учащегося» (с. 12) и, можно сказать, заканчивается тем, что «традиционный преподаватель (монополист в передаче и интерпретации необходимого знания) уходит со сцены» (с. 15). Вот тут-то на авансцене педагогики и «складывается новый образ педагога» (с. 15). Сей образ складывается, прежде всего, за счет того, что «среди преподавателей растет доля совместителей из других сфер деятельности (наука, бизнес, общественные организации, СМИ, госуправление)» (с. 15).

Набор «профессиональных компетентностей», идущих на смену преподавателю-монополисту, вообще говоря, впечатляет, но на текущий момент уже не очень-то и обескураживает, ибо сегодня от VIP-ученых можно услышать пространные откровения на эту тему. В данном случае мы имеем в виду интервью академика РАО проф. А.Г. Асмолова радио «Свобода» (29. 03. 09). Он внушал слушателям мысль о благодатности развертывающегося кризиса, поскольку он выталкивает нас в состояние неопределенности и, тем самым, освобождает каждого от рабской привязанности к одной профессии. Вот поэтому сегодня (далее цитируем) «человек может поработать экономистом, а затем - журналистом, а потом - педагогом».

«Вот так! Как мечтал Владимир Маяковский: «Землю попашет, попишет стихи». Придёт бизнесмен из числа бывших «братков» и научит менеджменту, заглянет дедушка из Совета ветеранов и поделится опытом, как воевать. Или чиновник из городской управы научит, как обойти заперты на точечную застройку в центре Москвы. Хорошо хоть авторы концепции, которую предлагают положить в основу дальнейшей модернизации российского образования, не додумались перенять опыт времён Мао Цзэдуна по подготовке «босоногих врачей» или пострйки доменных печей на крестьянских огородах.

Обрисованный здесь «новый образ педагога» позволяет понять, что преподаватель-монополист подменяется, если не преподавателем-авантюристом, то «компетентным неспециалистом» в любой «практике» (да притом с комплексом педагогической полноценности).

Весьма симптоматично, что новый образ педагога обусловливается еще и тем, что «творческие компетенции в труде преподавателя начинают преобладать над дидактикой» (с.15). Но, простите, разве возможны какие-либо творческие компетенции у преподавателя-монополиста над дидактикой и, стало быть, помимо нее? Некие «творческие компетенции» вне дидактики лишь контрастно высветят явный дефицит компетентности «преподавателя-диверсификатора». Функциональную неграмотность такого преподавателя не смогут компенсировать ни чиновные амбиции (совместителей из госуправления), ни ошеломительные сенсации (совместителей из СМИ).

Вне органической связи с дидактикой невозможна и еще одна ипостась творческой компетенции традиционного преподавателя. Она обусловлена тем, что «педагогика есть искусство делать людей нравственными» (4, с. 205). Однако М-2020 абсолютно равнодушна к педагогическому осмыслению истоков и следствий реформирования системы образования и, в частности, обнаруживает полное безразличие к проблемам нравственного воспитания. Итак, «общество, прежде знавшее, что люди должны учиться “знанию, памяти и совести” (Ю.М. Лотман), почти совсем забыло о гражданственности и нравственности как важнейших результатах процесса образования» (5, с. 103). И все-таки упомянутое «забвение» в М-2020 по сути дела оправдывается и восполняется благоговением перед западным миром, где «идеальные результаты образования еще не достигнуты даже в очень богатых и благополучных странах, поскольку в новоевропейской образовательной модели, нацеленной на формирование в первую очередь “человека знающего”, заложена этическая нейтральность» (5, с. 102).В стремлении к «идеальным результатам образования» М-2020 насаждает в России номинально новоевропейскую, а в действительности - не устраивающую и европейцев «староамериканскую» образовательную модель, нацеленную на расширенное воспроизводство нравственно ущербных индивидов. А ведь вряд ли возможно сомневаться в том, что «важнейшей составляющей профессиональной некомпетентности является безнравственность. Что бы ни говорили, без нравственности общество имеет дело с дельцом, с человеком, для которого нет ничего святого. В лучшем случае можно говорить об интеллектуале, который признает за собой только право выгоды, право достичь успеха, в том числе нередко за счет интересов ближнего, за счет окружающих» (6, с. 336).

Наши социологи почти 10 лет назад с тревогой отмечали, что «на нас надвигается слабо сознаваемая угроза потери жизнеспособности общества.… И угроза эта - непрофессионализм, незнание и полузнание, знание без нравственности, знание без общей культуры» (6, с. 326). Уже 10 лет назад лица, определявшие государственную политику в сфере образования, породили слабо сознаваемую угрозу жизнеспособности общества. Сегодня те же персоны со своим «субститутом» подбрасывают «дорожную карту» к гуманитарной катастрофе в России.

В разделе «1.4. Есть ли опыт системных воздействий на образование» констатируются основные «исторические» вехи развала былой системы образования. В конце раздела авторы М-2020 еще раз подтверждают, что их интересует лишь сфера образовательных услуг: «Система образования не может быть переведена в новое качество без учета интересов трех основных субъектов: учащихся и их семей, профессионального сообщества преподавателей и работодателей» (с. 17). Примечательно, что среди основных субъектов рынка образовательных услуг нет в данном случае государства. Не менее примечательна характеристика этого не основного субъекта в следующем разделе: «Ключевым игроком в ресурсном обеспечении образования будет оставаться государство…» (с. 19). Игрок, - будь то авантюрист или импровизатор, - в системе образования неуместен и непригляден.

Раздел «1.5. Макроэкономические параметры и ограничения» описывает только финансирование образования. Не фиксируя внимания на том, что образование станет в конечно счете платным, авторы косвенным образом не исключают такой перспективы. Они высказывают «предположение, что вклад частных лиц (и деньги семей, и деньги предприятий) в образование будет расти существенно быстрее, чем вклад государства и общественных организаций» (с. 18). Более того, у них есть «основание предполагать, что восстановление государственного финансирования продолжится и в период до 2015 г.», но не до 2020! (с. 18). Авторы уверенно прогнозируют увеличение частных вкладов в образование (с. 19), ибо заложенная в М-2020 «необходимость постоянного обновления компетенций переносит “центр тяжести” образовательной системы в сектор, где образование получают экономически дееспособные люди» (с. 8). Однако экономически дееспособными являются все работающие люди, но не все работающие люди способны платить за образование своих детей (которым не грешно побыть экономически не дееспособными). Так что номинально «экономически дееспособные люди» суть реально (и попросту говоря) люди платежеспособные. Фактически ради них и под них система образования перестраивается (или вырождается) в рыночный сектор образовательных услуг.

К слову сказать, те же платежеспособные люди являются и заведомо талантливыми. Судите сами: «Еще одним важнейшим отличием новой модели является практическое признание… высокой ценности таланта. … Поэтому вместо системы, которая декларирует равный доступ образования для всех групп населения, … формируется новый механизм, который», - прервем цитату, - делает невозможным равный доступ к образованию для всех групп населения. Итак, «формируется новый механизм, который, с одной стороны, высоко соревнователен и поддерживает таланты, а с другой оказывает адресную поддержку детям из “нижних” слоев для восходящей социальной мобильности» (с. 14-15). Как видите, вертикальный «лифт» социальной мобильности позволит «восходить» из заведомо бесталанных слоев в слои, несомненно, талантливые. И мы нисколько не сомневаемся в том, что детям из нижних слоев может повезти с этим «лифтом». Но с их перемещением в слой «талантливых» нижний слой заведомо «бесталанных» никоим образом не исчезает. Иначе говоря, даже в постиндустриальной экономике не исчезает, а лишь увековечивается «структурная бедность». Она и составляет необходимое условие самого существования «верхнего» слоя из высоко соревновательных «потомственных талантов» и удачливых «везунчиков». Поэтому все рассуждательства авторов М-2020 на темы «социального перемешивания», «меритократии» (власть достойных) и т. п. суть разговорчики «в пользу бедных» и не во вред богатым. Стало быть, важнейшим отличием М-2020 является подспудное оправдание социального и интеллектуального неравенства на вечные времена.

Нельзя не согласиться с А.М. Новиковым в том, что «мы в точности повторяем путь западных образовательных систем, направленный на интеллектуальное расслоение общества за счет дифференциации доступности образования»; при этом «расслоение общества по уровню образования имеет тенденцию становиться наследственным» (1, с. 33 и 36).

Раздел «1.6. Организационно-экономический и управленческий механизм» при всей его краткости не поражает талантливостью. Он может произвести впечатление пустопорожности, если бы не приверженность «сверхзадаче». В ее контексте совершенно логично (но опять не совсем по-русски) предполагается «переведение значительной части учреждений образования в статус автономных» (с. 19). Такое «переведение» облегчит приватизацию образовательных учреждений и, конечно, «расширит их экономические возможности, позволит более гибко использовать ресурсы» (с. 19).

Гибкость использования ресурсов позволяет автономному учреждению почти все, кроме работы себе в убыток. Не исключено, что именно поэтому предполагается «финансирование всех видов образовательных учреждений на основе подушевого принципа» (с. 19). За этим подушевым принципом маячит призрак ГИФО. Но если ГИФО принимается основой финансирования всех образовательных учреждений, то для высшего образования ранее обнародованная подушевая «щедрость» ГИФО в рублях явно смешна, а для школьного образования она означает конец сельской школы со всеми вытекающими отсюда последствиями по воспроизводству “низшего” слоя бедных и бесталанных.

Относительно «управленческого механизма» образованием, говорится что «институты общественного управления будут реально участвовать в управлении и контроле качества образования, как на уровне учреждений, так и на муниципальном и региональном уровне» (с. 20). Не говоря уж о том, что институты общественного управления будут участвовать и в управлении образованием, хотелось бы узнать от реформаторов образованности, чем отличается управление на уровне учреждений от управления на муниципальном и региональном уровне.

Вторая глава обсуждаемого проекта «Как будет выглядеть система образования к 2020 г. (общие характеристики)» является неоправданно краткой и зацикленной на системе финансирования и на государственно-частном партнерстве как источнике притока дополнительных средств в образование, т. е. опять-таки на финансировании. Не явным образом такая установка дает себя знать даже в разделе «2.1. Структура системы образования».

Здесь утверждается, что система профобразования «будет обеспечивать для каждого гражданина России возможность получить базовую профессиональную подготовку на востребуемом им уровне» (с. 22), - от коротких программ профессиональной подготовки до академического бакалавриата ( и примечательно, что не выше!). В данном случае вся закавыка в том, что уровень востребуемого профессионализма не должен бы отдаваться на откуп профану. Следовательно, этот уровень не может не определяться, в конечном счете, платежеспособностью клиента.

Совершенно напрасно за достоинство новой структуры образования выдается ее порочность, заключающаяся в том, что «в целом не будет жесткой границы между основным и дополнительным профессиональным образованием» (с. 22). Такое признание является по-своему честным, если иметь в виду, что по существу всякое образование программируется, как отмечалось ранее, на «незавершаемость».

Заканчивается данный раздел перечислением основных структурных элементов системы профобразования, начиная (сверху) от университетов и кончая «центрами развития квалификаций», призванных заместить сегодняшние профучилища.

Раздел «2.2. Инновационный характер профессионального образования» уложился в 3 абзаца, а выделенные в предыдущем разделе 4 уровня профобразования объединены одним термином - «институты образования». Поэтому ожидать сколько-нибудь серьезного разговора об «инновациях» здесь не приходится. Представленные «инновации» можно отнести к низшему уровню профобразования, но и они чего-либо ранее неведомого не содержат.

Раздел «2.3. Государственно-частное партнерство в профессиональном образовании» сводится к признанию того, что «объединения работодателей будут реально вовлечены в разработку и реализацию государственной образовательной политики». К тому же некие «некоммерческие организации (в том числе представляющие объединения работодателей) будут формировать общественно-государственную систему профессиональных стандартов… и независимых профессиональных экзаменов» (с.24). Все - по-своему логично: в сфере образовательных услуг государство - это ОНИ же, благодетели народа, - работодатели.

Раздел «2.4. Новая система финансирования для профессионального образования» сводит всю новизну системы «к нормативному подушевому финансированию» (с. 24). Завершается раздел любопытной «формулой» финансирования: «Увеличению негосударственного финансирования вузов поможет система государственной поддержки образовательного кредитования студентов. Она же поможет и талантливым студентам из малоимущих семей» (с. 25). образование профессиональный финансирование

Глава «3. Обновленная система высшего образования» в силу обозначенной тематики могла бы быть весьма пространной, но она оказывается, пожалуй, излишне краткой. В ней авторы успевают пропеть дифирамб массовому бакалавриату и сделать рекламные заявления о намерениях обеспечить «новое управление», «новое качество», «новые кадры» высшей школы и т. п. Короче говоря, эта глава в основном повторяет содержание предыдущих глав.

Однако здесь обращает на себя внимание явный контраст между рекламируемыми достоинствами массового бакалавриата и скупыми упоминаниями о магистратуре. Из данной главы о ней можно узнать следующее: «Государство будет финансировать бесплатные годичные подготовительные отделения при магистратуре федеральных исследовательских университетов» (с.27). Отсюда следует, что массовый бакалавриат не дает должной подготовки для поступления в магистратуру, а обучение в магистратуре удлиняется на год. Но главное, и без того привилегированный игрок на рынке образовательных услуг - федеральный исследовательский университет, - более прочно гарантирует себя от стихии рынка или рыночных рисков. Для всех иных игроков риски просто неизбежны, ибо «в целом реструктуризация системы учебных учреждений высшего образования будет происходить на основе действия рыночных механизмов, спроса потребителей и оценки качества» (с. 29).

Итак, доклад «Российское образование - 2020» деконструирует систему образования в сферу образовательных услуг с девизом: Все - для рынка, все - для дохода! О человеке-то забыли.

В главе «7. Заключение: чье будущее?» авторы и сами признают: «Нам трудно даже поставить вопрос и представить, что изменится в будущем для отдельного человека» (с. 39). И действительно, о человеке, о потребностях и интересах саморазвития личности (кроме способности платить) и речи нет.

Правда, в разделах о дошкольном и школьном образовании проскальзывают нотки вроде бы искренней профессионально-педагогической заботы о детях. К сожалению, в нее трудно поверить, коли авторы и здесь не могут забыть о «системе подушевого финансирования программ дошкольного образования» (с. 36). И уж очень тревожна, неоднозначна по смыслу и последствиям словесно благая декларация: «…Школа перестает быть агрессивной по отношению к ученику. Это, на первый взгляд декларативное, требование должно быть институционализировано и превращено в систему мер, которая сохранит в школе интересующихся и увлеченных учеников» (с. 38). А как быть с учениками не интересующимися и не увлеченными? Их школа вправе выбросить, чтобы перестать быть агрессивной по отношению к ученику? Или мы не собираемся возвращаться к обязательному среднему образованию? Тогда агрессивным по отношению к детям окажется само государство, поскольку оно отдает государственную политику в образовании на откуп агрессивному меньшинству из педагогического сообщества России.

В самых последних строках своего «Заключения» агрессивные реформаторы российского образования очень покладисты и любезны, но, конечно, не без самоуверенности: «Мы приглашаем читателей попытаться мыслить о будущем ярче и смелее, обнаруживать его черты в сегодняшних инновациях» (с. 39). Можно подумать, что «в сегодняшних инновациях» наших инноваторов есть какое-то обнадеживающее будущее для страны (не считая агрессивного меньшинства, хотя и ему можно искренне посочувствовать, поскольку оно уже лишено самого человеческого в человеке). Однако по сути дела все без исключения инновации наших инноваторов являются с любой стороны ретроградными и антипедагогичными.

Представленная в М-2020 программа реформ российского образования менее всего детерминируется ярким будущим, ибо фактически она навечно «реанимирует» объективно исчерпавшее себя прошлое. Точнее говоря, эта программа нацелена на воспроизведение прошлого в настоящем, которое уже вроде бы должно быть навсегда (в соответствии с последним словом американской философистики о «конце истории»). Только для беспамятных обывателей и малограмотных юнцов, ошалевших от непрерывных «глотков свободы» (Бери от жизни все! Не дай себе засохнуть! Займемся любовью! И т. п.) в М-2020 есть пара моментов новизны: рынок и массовый бакалавриат.

Однако рынок - очень стародавнее изобретение. Он, правда, и 21 в. уместен, но лишь в ипостаси «колхозный рынок», где реализуются «излишки» личного, да и общественного (кооперативного) производства. Агрессивный рынок как самоцель, т. е. рынок в ипостаси капитализма, существует почти 500 лет и в качестве самоцели начал исчерпывать себя еще в середине 19 века. А в 20 веке собственно капиталистический рынок дважды «дышал на ладан», но в первом случае его спасла Вторая мировая война, а во втором - духовное и интеллектуальное убожество горбачевских прорабов перестройки. Эти «прорабы» предали безграничное доверие советского народа, который вполне адекватно отозвался на лозунг «Больше социализма!», но получил в итоге «капитализм - дальше некуда». Такого капитализма нет даже в Германии , не говоря о уж о скандинавских странах. Появившийся у нас «эффективный собственник» развалил народное хозяйство до уровня послевоенной разрухи и не может восстановить его до уровня такой эффективности, когда экономика страны позволяла воспроизводить условия жизни и здоровья населения при доступных ценах на пищу и символических затратах на транспорт и жилище при бесплатном и общедоступном здравоохранении и образовании. Таким образом, М-2020 отбрасывает Россию в далекое и уже непотребное прошлое.

В связи с этим нелишне вспомнить мысль А. Кожева, - тонкого знатока и комментатора Гегеля: «…Всякий явленный прогресс имеет педагогическое значение» (7, с. 352). Отсюда следует, что всякий явленный регресс имеет значение антипедагогическое. Но отнюдь не только по формальному выводу, а по своей сути и содержанию М-2020 целиком и полностью регрессивна. Она является воплощением антипедагогической идеологии. Её несостоятельность предопределена тем, что она универсализирует и всячески оправдывает исторически ретроградную «загогулину» в судьбах России. Эта «сервильная» идеология антипедагогична еще и потому, что ей чужды или ею преданы глубоко гуманистичные идеалы педагогики.