Русская молодежь в эмиграции

Русская молодежь в эмиграции

За время революции и гражданской войны за пределы "красной" России были "выброшены" сотни профессоров и преподавателей вместе со своими учениками. В разных странах русского рассеяния оказались десятки тысяч семейств, озабоченных получением или продолжением образования для своих детей. Судьба молодежи волновала практически всю эмиграцию, видевшую в детях строителей нового Отечества. Еще в разгар гражданской войны, в мае 1920 г., Константинопольское совещание представителей правительственных и общественных организаций за рубежом под председательством генерала А.С.Лукомского возложило обязанности по организации школьного образования на Всероссийский союз городов, деятельность которого финансировалась правительством П.Н.Врангеля. Помощь оказывал и Американский Красный Крест. В дальнейшем свою лепту вносили другие организации и правительства стран русского рассеяния. Так, Чехословакия приняла на полное содержание до 4000 русских студентов и около 100 профессоров. Королевство сербов, хорватов и словенцев (с 1929 г.-- Королевство Югославия)-- около 1300 студентов. Франция ассигновала на оплату лекций русским профессорам, на содержание русской средней школы и студентов только в 1922 г. 400 тыс. фр. [1, л. 1-2].

В новых условиях первоочередная задача учащих состояла в том, чтобы дать своим подопечным образование, необходимое в бытии вдали от Родины и для жизни в будущей России, свободной от большевиков. При этом преподаватели были прямо заинтересованы в создании дающих им заработок учебных заведений.

Говоря о русской высшей школе в эмиграции, следует подчеркнуть значение "Акции русской помощи", начатой властями Чехословакии и продолженной в других государствах. Так, Педагогический институт им. Я.А.Коменского был создан в 1923 г. на средства чехословацкого правительства. Как благолепно вспоминал профессор Н.Н.Алексеев, золото, захваченное чешскими легионерами в 1918 г. в России, "послужило фондом для образования в Праге чешского Легиобанка. Бенеш, сам бывший легионер и большой русофил, и президент Масарик чувствовали, будучи людьми в высшей степени порядочными и честными, некоторую неловкость создавшегося положения и считали, что у них есть моральная обязанность по отношению к русским как-то возместить свой русский долг" [2, с. 311].

Во главе института стоял проф. С.А.Острогорский. Кафедру педагогики возглавлял С.И.Гессен, психологии-- В.В.Зеньковский, который являлся одним из руководителей проведения социально-психологического исследования "Дети эмиграции", получившего большой резонанс в мире. Однако институт, в котором нашли себе работу педагоги-эмигранты и готовились преподавательские кадры для будущей России, просуществовал до 1926 г. и был закрыт по причинам экономического и политического характера. Первые были связаны с большими затратами на оплату профессоров и содержание студентов. Вторые были обусловлены советскими протестами "против подкармливания белогвардейцев" [2, с. 69]. В сущности, чехословацкие власти, "поделившись" награбленным, сочли свою миссию выполненной.

И тем не менее золото сыграло свою роль. Так, широкую известность снискал в Праге юридический факультет, открытый в 1922 г. с разрешения министерства иностранных дел и министерства народного просвещения ЧСР. На открытии факультета его первый декан П.Н.Новгородцев подчеркнул: "Наша цель -- ни курсов революции, ни курсов контрреволюции" [2, с. 66]. В числе преподавателей был отец Сергий Булгаков, будущий профессор Свято-Сергиевского богословского института, автор "софианского" богословия. Здесь читали лекции такие профессора, как А.А.Чупров, Н.Н.Алексеев, Н.С.Тимашев. Однако "не успев расцвести, факультет начал вянуть" по тем же причинам, что были приведены выше. За 1922-1929 гг. получили диплом всего 384 студента. В то же время факультет выпустил в науку П.Н.Савицкого, теоретика евразийства, М.Е.Фридиева, знатока истории русского и советского права, М.В.Шахматова, исследователя истории власти средневековой России, М.А.Циммермана, специалиста по международному праву, О.О.Маркова, историка средневекового права [2, с. 67].

Из действовавших в это время в Харбине высших учебных заведений отметим созданные в 1920 г. экономико-юридические курсы, преобразованные в 1922 г. в юридический факультет, к руководству которым был привлечен известный в то время в научных кругах проф. Н.В.Устрялов, позднее расстрелянный в СССР. Наряду с традиционными учебными дисциплинами студентам читались лекции по китайскому государственному и гражданскому праву [3, с. 52]. На факультете учились русские (великороссы и украинцы), латыши, евреи, грузины, армяне, татары, маньчжуры, корейцы и др. В 1931 г. после оккупации Маньчжурии японцами ситуация внутри и вокруг факультета значительно усложнилась. Более того, в 1934 г. некоторые его структурные подразделения были объединены с аналогичными в Педагогическом институте. В частности, некоторые общие дисциплины читались профессорско-преподавательским составом для студентов обоих заведений. "На факультет и в Педагогический институт в качестве советника было назначено особое лицо-- И.Маруяма". За все время существования факультета его дипломы получили 297 человек. Среди его выпускников-- 19 китайцев и маньчжур, японец и кореец [3, с. 55].

Помимо учебных заведений традиционного типа в русском зарубежье появлялись и другие формы получения высшего образования. Так, в Риге в 1921 г. были открыты университетские курсы с тремя отделениями-- филологическим, юридическим, педагогическим. Однако число студентов было невелико: в 1926/27 учебном году их насчитывалось всего 47 человек [4, с. 115]. Еще можно вспомнить Францию, где к середине 1920-х гг. действовал народный университет, устраивавший "эпизодические лекции на всевозможные научные, общественные или литературные темы". При нем работали курсы иностранных языков, действовала электромонтажная школа, были организованы занятия по подготовке к экзаменам на аттестат зрелости [4, с. 180].

Во многих странах русское учительство и студенчество были приняты в государственные учебные заведения. Весьма мощно была представлена наша профессура на болгарской земле. В 1921--1939 гг. в Софийском университете трудились 35 профессоров и преподавателей в основном на медицинском, историко-филологическом, юридическом, богословском факультетах. Так, болгарские и русские студенты могли слушать лекции по археологии и византийской истории Н.П.Кондакова, ученого с мировым именем. На медицинском факультете большинство научных дисциплин преподавалось русскими профессорами. Из русских ученых, преподававших на историческом факультете, можно упомянуть и П.М.Бицилли, писавшего о гениях русской литературы, евразийстве, русско-украинских отношениях. На филологическом факультете читали лекции теоретик евразийства князь Н.С.Трубецкой, известный литературовед и философ К.В.Мочульский, на богословском факультете -- Н.Н.Глубоковский, М.Е.Поснов, А.П.Рождественский, Г.И.Шавельский.

Для граничившего с Болгарией Королевства сербов, хорватов и словенцев эмиграция была прежде всего "профессорской". Еще живут те, кого учили русские специалисты, память о которых пока не умерла. Те же сербы помнили, что на Балканах рядом с ними сражались десятки тысяч русских солдат и офицеров. За время войны Россия предоставила Сербии кредиты на сумму свыше 100 млн. рублей золотом [5, с. 147--153]. Большое значение для жизни русских в той же Сербии имел Русский совет по культуре, в обязанности которого входила забота о нуждах просветительских и научных учреждений. Сравнительно быстро решались вопросы трудоустройства преподавателей.

С Белградским университетом, в котором училась и русская молодежь, связаны имена многих русских ученых, трудившихся на преподавательском и научном поприщах. Судьба многих наставников напоминает авантюрный роман. Так, Григорий Орлов, графский отпрыск, сын генерала, увлекавшийся правом и археологией, в роковом для самодержавной России 1917 г. поддерживает революцию и по рекомендации С.Орджоникидзе назначается министром статистики в Дагестанской республике. Угроза "чистки" с непременным расстрелом вынудила его бежать вначале в Турцию, затем в Болгарию. В 1922 г. он прибыл в Королевство сербов, хорватов и словенцев. Окончил философский факультет университета в Белграде. Занимался преподавательской деятельностью в глухих провинциальных городах. Читал лекции по русской истории на кафедре восточных и западных славянских языков Белградского университета [6, с. 242-243].

Широкое распространение получила и практика привлечения в духовные учебные заведения преподавателей из России, передававших свои опыт, знания, искусство сербской и русской молодежи, решившей посвятить себя пастырству. Тут следует вспомнить Богословский факультет Белградского университета, где преподавали А.П.Доброклонский, Н.Н.Глубоковский, о. Феодор (Титов). В Битольской семинарии в числе наставников был о. Иоанн (Максимович).

Большую известность стяжал Свято-Сергиевский богословский институт в Париже, открытию которого способствовала Русская религиозно-философская академия в Берлине, связанная с именами Н.А.Бердяева, И.А.Ильина, Б.П.Вышеславцева, С.Л.Франка, Ф.А.Степуна. Сам институт в свою очередь помог в создании русской духовной семинарии в Нью-Йорке, в 1947 г. преобразованной в Свято-Владимирскую Духовою академию. В ней учили студентов такие "зубры", как Н.О.Лосский, Г.П.Федотов, Г.В.Вернадский.

Немалый вклад в дело просвещения русской молодежи внесли сотни учителей, преподававших в гимназиях, училищах, кадетских корпусах, девичьих институтах. При этом, подчеркнем, в первое время учебные заведения для многих служили не школой знаний, а местом пропитания. "Константинопольский Русский лицей, -- писал Вадим Андреев, -- был единственным в мире средним учебным заведением, где за школьными партами сидели: полковник, которому приходилось брить наголо седеющую голову..., помощник присяжного поверенного, инженер путей сообщения, капитан дореволюционного производства и целый выводок поручиков и подпоручиков времен гражданской войны. В четвертом классе сидели двадцатилетние казаки, во втором -- калмыки; на их безусых лицах время не оставляло следов. Все эти ученики попали в лицей главным образом потому, что лицеистов кормили. Правда, встречались иногда и настоящие ученики -- те, кому гражданская война помешала окончить среднее образование" [7, с. 198].

Однако далеко не во всех странах власти стремились оказать действенную помощь беженцам из России. Где-то было равнодушие властей, где-то политика, явно враждебная к русским. Например, когда в 1918 г. Румыния захватила Бессарабию, русские учителя, отказавшиеся присягнуть на верность королю, были тотчас выброшены на улицу. В школы пришли фельдфебели и унтер-офицеры: в Кишиневе "лектором на летних курсах для учителей состоял малограмотный лакей из Ясс" [4, с. 212]. В 1920 г. русская средняя правительственная школа была уничтожена, а в 1923 г. завершена румынизация начальной -- земской и городской -- школы. Хотя в королевском декрете от 17 августа 1918 г. провозглашалось, что "каждая национальность, проживающая в Бессарабии, имеет право обучать своих детей на родном языке".

Во многих странах русских средних и начальных школ вообще не существовало. Например, в Великобритании, где было к 1926 г. около 300 русских детей школьного возраста, образование получали в местных учебных заведениях. Причем младшеклассники, как отмечал современник, "денационализируются с поразительной быстротой и значительная часть их почти совершенно забыла русский язык, а о России имеет представление не более того, какое дается в этих школах английским детям... почти никакого" [4,с. 212--213]. Для борьбы с этим злом были два средства: выездные уроки и летние краткосрочные детские колонии, в которых общение шло на родном языке. Отсутствовали русские школы и в Италии, в которой действовали только краткосрочные курсы грамотности при некоторых православных приходах.

В других странах ситуация была иной.

В Греции с 1921 г. работала только одна Салоникская мужская гимназия с небольшим числом учащихся. В Германии действовали три средние русские школы: две -- в Берлине, одна -- в вольном городе Данциге [4, с. 189]. Несколько больше -- пять средних учебных заведений с русским языком преподавания (Выборгский русский лицей, Колломякское реальное училище, Куоккаловское училище, Райволовская средняя школа, Териокское реальное училище) -- насчитывались в Финляндии. Почти пятьсот учеников посещали эти школы, финансируемые Земско-Городским комитетом в Париже [4, с. 159].

Специфическая ситуация с русскими беженскими средними учебными заведениями сложилась в молодых прибалтийских государствах, в которых издавна проживало и русское население. Так, в Латвии дети из семей беженцев могли посещать местные русские школы -- правительственные, земские, частные. Причем русская средняя школа, стремясь к уравнению прав с латышской, по своим программам практически не отличалась от нее. К 1923 г. в стране насчитывалось 30 средних школ (18-- в Риге), в которых обучались почти 3500 детей [4, с. 78--79].

Иная ситуация складывалась в Эстонии, где русских школ было явно недостаточно: только 11 учебных заведений, находившихся в ведении "Комитета русских эмигрантов в Эстонии" -- одна гимназия в Нарве и 10 начальных школ [4, с. 112]. Аналогичная ситуация была в Литве: гимназия в Ковно (современный Каунас) с ее двумя сотнями учеников, а также 11 начальных школ с 700 школьниками (все цифры относятся к 1925 г.) [4, с. 91].

В отличие от вышеназванных, в Маньчжурии в начале 1920-х гг. уже действовали свыше 100 учебных заведений всех типов, в которых обучались примерно 17000 детей под руководством не менее 700 педагогов. Причем в самом Харбине насчитывалось около 20 классических гимназий, реальных и коммерческих училищ с 5 тысячами учениками [4, с. 136]. Одной из самых характерных черт тамошней школьной жизни с ее платной системой обучения была жестокая конкуренция между учебными заведениями за учеников. Именно тяжелое материальное положение учителей заставляло их пускаться на всякие "выдумки", работать в трех-четырех местах. При этом сам труд педагога оказывался в результате где-то в стороне. Такая ситуация была почти повсеместной.

Свои особенности школьного дела были во Франции, в которой к 1926 г. было всего две русские средние школы, несколько начальных школ и приютов. Причина одна: большинство семей стремилось обучать детей во французских учебных заведениях, в которых в ряде случаев открывались дополнительные курсы или русские отделения с преподаванием русского языка, литературы, истории, географии России (родиноведение) [4, с. 218]. Возникновение курсов было связано прежде всего с феноменом денационализации, об опасности которой неоднократно предупреждали многие русские ученые. Так, в 1929 г. в Праге на съезде по вопросам воспитания русской молодежи за рубежом В.В.Зеньковский подчеркивал: "Чужая жизнь, иностранная школа, чужеродная культура охватывают со всех сторон наших детей. Они невольно и незаметно для себя поддаются ее влиянию, а порой и очарованию. Создается психологический отрыв от родной культуры. Здесь происходит не одна только потеря языка, а более глубокий и подчас непоправимый отрыв от национальной стихии, от далекой русской жизни, от русской культуры, которая уже не окружает ребенка своими неуловимыми, но всеохватывающими излучениями. Но особенно вредно для формирования нравственной личности то, что современная молодежь не встречается с реальным добром. Она видит жизнь, построенную на несправедливости, неправде, зле... Раннее понимание значения экономического благосостояния создает утилитаризм молодежи, ее веры в силу денег. Верить людям нельзя... Так как дети не видят реального добра как жизненную силу, они перестают верить в слова о добре. Нельзя в борьбе с этим явлением ставить себе отрицательные задачи -- исправление, ограничение. Нужно питать детей светом..., творить радость, проявлять ласку и любовь, давать духовное питание" [4, с. 168]. И педагоги старались. Судя по воспоминаниям эмигрантов, понятие Родины ассоциировалось с прошлой Россией: "режимы приходят и уходят, а Отечество остается".

Возвращаясь к Парижу, отметим, что русская школа там была основана в 1920 г. За восемь лет ученики в ней "проходили" полный курс восьмиклассной гимназии и семиклассного реального училища. Участие в финансировании школы французских властей предопределило включение в программу обучения французской литературы, географии, истории Франции. Само разделение на классическое и реальное отделения начиналось с шестого класса. В отличие от белградской парижская гимназия помещалась в наемном здании, не приспособленном для школьных занятий [4, с. 171--172].

Немало средних учебных заведений разместились в славянских землях. На Балканах, в Болгарии в начале 1922 г. распахнули двери такие гимназии, как Шуменская, Пещерская, Пловдивская. Память сохранилась также о Софийской, Варненской, Галл ипол и йеной гимназиях. Начало их работы пришлось на сложное время противостояния болгарского правительства врангелевцам, мощь которых внушала определенные опасения властям, не испытывавшим особых симпатий к "контрреволюционерам". Эта борьба задела и русские школы. В июле 1922 г. Пловдивская русская гимназия, которая получала деньги от штаба Первого армейского корпуса генерала А.П.Кутепова, осталась без средств из-за ареста, наложенного на деньги врангелевцев. В начале 1923 г. обсуждался даже вариант о перемещении русских средних учебных заведений из Болгарии в другие страны [8, с. 47]. Ситуация после переворота 9 июня 1923 г., в результате которого к власти пришли националисты, резко переменилась: 14 августа Совет министров принял решение о ежемесячных отчислениях по 500 тыс. левов с формулировкой на "помощь русским детям в Болгарии" [8, с. 48]. Однако в 1931 г. вследствие общего экономического кризиса субсидирование русского учебного дела сократилось, составив 80 тыс. левов [8, с. 60]. И тем не менее школы продолжали работать, хотя уже в других, более тяжелых условиях.

Достаточно большой по тому времени была сеть русских учебных заведений в Королевстве сербов, хорватов и словенцев, на территории которого к середине 1925 г. действовало 17 школ с 2820 воспитанниками. Причем восемь школ, в которых учились 2240 детей, содержались полностью на государственный счет, остальные получали субсидии от югославских властей [4, с. 43--44]. Педагогический персонал насчитывал примерно 300 человек [4, с. 47]. В октябре 1923 г. все русские школы были подчинены в педагогическом отношении (программы, персонал) министерству народного просвещения.

В наиболее благоприятном положении по многим критериям была I Русско-Сербская гимназия в Белграде, открывшаяся в октябре 1920 г. Перед учителями стояла сложная задача: не только дать некую сумму знаний, но и воспитать детей в Православии, любви к Родине своих предков, к славянству. Здесь, как и везде, шла работа под девизом: истинное просвещение соединяет умственное образование с нравственным. Там стремились не допускать какого-либо разрыва между национальным воспитанием и воспитанием в православном духе. Уже название этого учебного заведения свидетельствовало о стремлении ее отцов-основателей (с русской стороны это прежде всего профессиональный педагог и славянский деятель Владимир Дмитриевич Плетнев, с сербской -- Александр Белич, будущий президент Сербской Академии Наук и Искусств) сделать все, чтобы гимназические выпускники, оставаясь русскими, сохранили "и понимание, и знание, и любовь к стране, которая в тяжелые годы проявила себя истинным, бескорыстным другом... Эти воспитанники должны были быть залогом будущей тесной связи между двумя народами" [9, с. 17].

В 1929 г. гимназия была разделена на мужскую и женскую. Спустя четыре года они разместились в только что отстроенном (1933 г.) Доме русской культуры имени императора Николая II, с великолепным концертно-театральным залом.

На югославской земле разместились и другие учебные заведения. С марта 1920 г. в г. Новый Бечей действовал Харьковский институт императрицы Марии Федоровны. Начальницей была М.А.Неклюдова. Обучение в институте завершили около 400 воспитанниц [10, с. 138]. Тогда же прибыл из Новороссийска и обосновался в Белой Церкви Донской Мариинский институт. Начальницей института, в котором обучались 200 девиц, была Н.В.Духонина. В ноябре 1921 г. в г. Великая Кикинда была учреждена Первая Русско-Сербская Девичья Гимназия, или институт на 180 воспитанниц с интернатом на 60 девиц. Основательницей и его начальницей стала Н.К.Эрдели. Покровительницей-- королева Мария, жена короля Александра I Караджорджевича.

Во всех этих учебных заведениях девицы воспитывались на богатейшей культуре и истории России, в вере в ее скорое возрождение и великое будущее, а также в готовности служить Родине "всеми силами души и сердца подлинно русской женщины" [10, с. 138]. В начале 1930-х гг. для улучшения материального положения Харьковский и Донской девичьи институты были объединены, получив новое название -- Русский девичий институт имени императрицы Марии Феодоровны, который был расформирован в военном 1943 г.

Вместе с белыми армиями покидали Родину и кадетские корпуса, нашедшие в своем большинстве пристанище в Королевстве сербов, хорватов и словенцев: Крымский -- из кадет Петровско-Полтавского и Владимирского корпусов разместился в г. Белая Церковь, Первый Русский -- из остатков корпусов Киевского, Полтавского, Одесского -- в г. Сараево, 2-й Донской -- из кадет Новочеркасского и двухсот воспитанников Первого Сибирского и частично Хабаровского корпусов, прибывших в январе 1925 г. из Шанхая, -- в г. Горажде.

Новая жизнь на новом месте была непростой: поначалу не было ни учебников, ни тетрадей, хватало сложностей с одеждой и обувью. Налицо были только кадеты -- остальное отсутствовало. Сам состав воспитанников отличался пестротой: многие успели повоевать, имели награды, офицерские чины. Свою роль в формировании корпусной атмосферы играла и разница в возрасте -- учились и пятнадцатилетние юноши и двадцатипятилетние мужи -- и, соответственно, проглядывали различия во взглядах на жизнь. Все это рождало конфликтные ситуации, жестокие "игры", заканчивавшиеся самоубийством. Так, в Крымском корпусе всю власть среди кадет захватили старшие воспитанники, творившие самочинный суд" и "кулачную расправу" над младшими. Был предпринят ряд мер, но ситуацию не удалось исправить, и корпус в 1929 г. пришлось расформировать.

И тем не менее, воспитатели делали все, чтобы заложить в душах кадет основы долга, чести, верности России, ее Церкви. Так, для размещенных с 1920 г. в Сараево воспитанников Русского имени Великого князя Константина Константиновича кадетского корпуса было глубоко символично то, что первым православным храмом для них стала церковь, в строительстве которой (1863 г.) участвовала и Россия вместе с ее императором Александром II Освободителем. Многие из них, окончив корпуса, уехав в далекие экзотические страны, не переставали считать себя русскими, а Россию-- своей Родиной.

Из военных учебных заведений нужно назвать и Николаевское кавалерийское училище, образованное еще в Галлиполи. После переезда в Королевство сербов, хорватов и словенцев в декабре 1921 г. оно обосновалось в Белой Церкви. До 1923 г., когда оно было расформировано, произведены три выпуска общей численностью свыше 350 человек.

В соседней Болгарии насчитывалось семь военных училищ: Константиновское -- 330 человек, Александровское -- 365, Корниловское -- 294, Сергеевское -- 447, Николаевское инженерное -- 396, Атаманское- 382, Кубанско-Алексеевское -- 761. Всего около 2500 тыс. [8, с. 72].

Следует вспомнить и Русское военное училище в Китае, "открытое правителем Маньчжурии маршалом Чжан-Цзо-Лином, для пополнения офицерами его армии, сражавшейся с красными в Маньчжурии" [10, с. 136].

С большим основанием нужно вспомнить и Морской корпус, честь учреждения которого в Севастополе в 1919 г. принадлежит адмиралу Н.Н.Машукову. После эвакуации армии П.Н.Врангеля он разместился в казармах старого форта Кебир, в окрестностях Бизерты, в Тунисе. Это была школа, "где русские дети учились любить и почитать свою Православную Веру, любить больше самого себя свою Родину и готовились стать полезными деятелями при ее возрождении" [11, с. 240]. Уровень знаний был настолько высок, что после окончания корпуса многие юноши поступили и успешно завершили высшие технические учебные заведения Франции, Бельгии и Чехословакии, стали выдающимися инженерами [И, с. 235]. В процессе учебы было сделано пять выпусков, подготовлено 300 офицеров, служивших во флотах Франции, Югославии и даже Австралии. Ликвидирован по требованию французских властей 5 мая 1925г. [11, с. 240].

Особого разговора требует тема любви к Родине, русского патриотизма, воспитания детей в русском духе. Следует подчеркнуть, что сами изгнанники, не стремившиеся "раствориться" в других государствах, никогда не забывали, что они русские. В жарких политических диспутах о Родине, ее судьбе, о Сталине, о Гитлере все чаще звучали слова -- "Режимы приходят и уходят, а Россия остается". В эмиграции родители старались воспитать детей отнюдь не "иванами, не помнящими родства", а людьми, которым, может быть, судьба предназначила быть строителями новой России, без коммунистов. Этому способствовала и сама жизнь беженцев, старавшихся и в изгнании не растерять русский быт и привычный уклад. «Вся наша частная жизнь, -- писал А.А.Заварин, -- проходила, главным образом, среди русских... Были организации русских скаутов и русских соколов... Вспоминается также, как детский хор пел: "А ступенька да ступенька будет лесенка, // А словечко да словечко будет песенка"» [12, с. 10]. Детям отдавали все, оставляя себе "горький яд сожаленья": "Наша юность промчалась в годы зла и насилья. // Нам в былом нет отрады, впереди утешенья" [12, с. 21]. Жертвенный труд педагогов в эмиграции не пропал даром: русские сохранили чистейший русский язык, веру, надежду и любовь к России.

Список литературы

1.Архив внешней политики Российской империи. Ф. 166. Миссия в Белграде. Оп. 509/3. Д. 5.

2.Пашуто В.Т. Русские историки-эмигранты в Европе. М., 2002.

3.Русский Харбин. М., 2008.

4.Русский учитель в эмиграции. Прага, 1926.

5.Писарев Ю.А. Тайны первой мировой войны. Россия и Сербия в 1914--1915 гг. М., 2000.

6.Андреев В. История одного путешествия. М., 2004.

7.Бялата емиграция в България Материали от научна конференция, София, 23 и 24 септември 1999 г. София, 2001.

8.I Русско-Сербская гимназия: Памятка. Белград 1920--1944. Нью-Йорк--Вашингтон--Сан-Франциско--Каракас--Буэнос-Айрес, 1986.

9.Кадесников Н.З. Краткий очерк русской истории XX века. Нью-Йорк, 2007.

10.Узники Бизерты. М., 2008.

11.Воспоминания А.А.Заварина: Рукопись.