Сущность и характеристика городской политики

Размещено на http://www.allbest.ru/

1. Пермь: первое впечатление

Этой осенью посчастливилось побывать в Перми, городе, который часто был на слуху (рассказывали друзья, приводили примеры на лекциях в институте), но для личного восприятия город оказывался до некоторого времени недоступным.

Пермь - самый восточный мегаполис Евразии. Пермь возникла одновременно с Екатеринбургом в 1723 году (также был заложен медеплавильный завод, также руку приложили Василий Никитич Татищев и Георг Вильгельм де Геннин), и долгое время был стратегически важнее его - был губернским центром Пермской области, а сама относилась к Сибири. К тому же здесь разместился и порт, и важный узел Транссибирской магистрали. Но здешняя земля населена с древнейших времён и имеет примечательную историю. С середины XVIII века начал утрачивать своё некогда высокое значение. Через Пермь была проложена первая на Урале железная дорога, был основан первый на Урале университет. История Перми в ХХ веке была неразрывно связана с Уралом - заводами, фабриками, революциями и ударными пятилетками. В советское время город был закрытым от иностранцев, так как часть заводов работала на нужды обороны. В начале XXI века, после нового административного деления город ненадолго попал в Поволжье, так как главная река региона Кама впадает в Волгу. Сегодня Пермь - это промышленный, культурный, научный, логистический центр Урала, город-миллионник.

У автора очерка Пермь ассоциируется, прежде всего, с Сергеем Дягилевым, культурной революцией Марата Гельмана, писателем Алексеем Ивановым, сериалом "Реальные пацаны" - это такие "медийные" явления; так же в голове всплывают такие феномены как пермский звериный стиль, пермская деревянная скульптура и Пермское море.

Чем-то Пермь похожа на Екатеринбург, но атмосфера и восприятие города совершенно другое. Прямо через город также протекает река, но она значительно шире, глубже и полноводнее Исети, так же она - судоходна. Кама своего рода одна из главных достопримечательностей города. На набережной установлен арт-объект "Счастье не за горами", он сделан очень просто - вырезан из картона, но привлекает сюда и горожан и туристов, вызывает улыбку. Река спокойная, широкая, умиротворяющая, медленная.

Медлительность, неторопливость - такое впечатление создал и сам город и его люди. Пермь не суетится, не торопится, особенно на контрасте с Екатеринбургом. Ещё Пермь широкая и очень длинная. Это впечатление, которое рождается практически сразу, в первый час знакомства с городом.

Другая характеристика города - это ширина: Кама - широкая, улицы - широкие, площадь - широкая. В Перми широкая площадь в центре города называется эспланада - это место для гуляний и отдыха в центре города, которое в два с половиной раза больше Красной площади в Москве.

Пермь воспринимается больше как советский город. Въезд в город и центр - это всё старые здания - конструктивизм и советский неоклассицизм, встречается и классицизм. Из советских зданий - это ДК Солдатова и здание ГУВД Пермского края. Из дореволюционных зданий - театр оперы и балета, ротонда в парке Горького, дом Дягилева, первый корпус Пермского университета. После "культурной революции" (2008-2013) в городе появились арт-объекты - напротив главной библиотеки города находится трехметровое надкушенное зеленое яблоко (символ общества потребления). Недалеко от железнодорожного вокзала стоит гигантская буква П, сделанная из брёвен. Сложно объяснимо, но город, несмотря на свою величину и прогрессивность, имеет некоторый налёт провинциальности.

Есть здания, которые явно заброшены. Бросается в глаза, что многие здания откровенно требуют ремонта. Много рекламы, которая располагается на этих зданиях неказисто. Зато город достаточно чистый, с ухоженными улицами.

Стоит отметить, что у Перми интересная топонимика, скажем, с юмором, неожиданная, наподобие названия магазина "Колбасы и прочие чудеса". Интересны и неформальные названия зданий, например "Башня смерти" (здание Управления внутренних дел Пермского края).

Сильная сторона, по нашему мнению, это культурная составляющая - и историческое наследие, и культурные институции. Пермская государственная художественная галерея - очень сильная институция, которая на своей площадке сосредотачивает и пермские "бренды", и мировое художественное наследие, и современное искусство. В Музее пермских древностей можно узнать о "пермском" периоде палеозойской эры, следы которого были обнаружены недалеко от города в 1841 году шотландским ученым Родериком Мурчисоном. Интересное решение - это зелёная и красная линия. В Перми они появились раньше, чем в Екатеринбурге. Зелёная линия - это главный пешеходный маршрут Перми, объединяющий места, связанные с ключевыми историями, культурными и архитектурными объектами из прошлого и настоящего. Красная линия - маршрут, объединяющий места, связанные со знаменитыми людьми, которые жили в Перми и оставили свой след в истории города.

Среди других особенностей Перми, которые, скорее положительные, это неторопливость и некоторая провинциальность. Однако, есть и негативное отношение к этим характеристикам - тормозятся дела, происходят столкновения "прогрессивного" и "традиционного", "бюрократического".

После "культурной революции" остался некоторый импульс эксперимента, но налицо и появление консерватизма и косности. Другой особенностью Перми, которая усложняет жизнь в городе, является её планировка. Пермь очень длинная, неудобно и долго добираться из одной части города в другую. На дорогах часто встречаются круговые перекрёстки, много улиц является односторонними, вечером город встаёт в "пробке".

В целом, Пермь оставляет приятное впечатление, вызывает желание приехать ещё раз в гости, побродить по широким улицам, зайти в музей, посидеть на аллее, угоститься пермскими посикунчиками. Пермь - город гостеприимный, простой, но со своим лицом и достоинством.

2. Элементы образа города

Специалист по городской среде, исследователь Кевин Линч в своей работе "Образ города" выделил четыре универсальных элемента, выявляющих содержание образов самых разных городов в соотнесении с их предметными формами. Эти же универсальные элементы создают ментальные карты горожан: пути, границы, узлы, ориентиры и районы.

Попробуем проанализировать городское пространство Екатеринбурга согласно типологии Кевина Линча. Возьмём маршрут от автобусной остановки Комсомольская до Театра Драмы. Автору, жителю другого города, этот маршрут запомнился во время пребывания в Екатеринбурге зимой 2015 года. Эта долгая зимняя дорога показала, что образ города не имеет какого-то единого лица, а сменяется от улицы к улице, открывая свои разные грани, вдохновляя и захватывая внимание, но, оставаясь высоким и даже величественным. Этот образ тем сильнее впечатлил, чем сильнее различие между масштабным и просторным Екатеринбургом и небольшим, предсказуемым провинциальным городом.

Отправная точка пути - автобусная остановка "Комсомольская". Это место с достаточно высокой проходимостью, преобладает студенчество и много гостей-студентов из Кореи. Начало пути пролегает в районе (мы входим в него мысленно "изнутри"), который можно было бы обозначить как студенческий и молодёжный и одновременно это район, который является прологом к центральному району, территориально он находится в районе Втузгородка. До места назначения необходимо ехать на 27 автобусе, походим на школьный американский автобус - всё это сообщает некоторую атмосферу молодости, движения, познания и устремления. В этом автобусе очень странные места для пассажиров, очень узкие, что ноги не вмещаются. Если посчастливится, можно встать прямо возле водителя и панорамно обозревать заснеженный Екатеринбург, его архитектуру.

Первый прямой участок пути - это путь до остановки "Профессорская" - очень небольшой, но часто заторенный. Ориентиры на пути - это отель "Ричмонд" со скульптурой в витрине, а с другой стороны - полная его противоположность - серое офисное здание, в котором находится "Сбербанк". Далее путь поворачивает на право, начинается новый его отрезок, который идёт до остановки "Уральский федеральный университет" (бывший УПИ). Университет и (эту остановку) можно назвать узлом. Во-первых, само здание университета впечатляет своим размахом и фундаментальностью. Во-вторых, оно венчает отходящие от него площадь, аллею и луч / перспективу улицы Ленина, которая обрамлена поначалу величественной архитектурой сталинского ампира. В голову приходят ассоциации с Санкт-Петербургом, Римом или Берлином. От этого узла дороги расходятся в нескольких направлениях (здесь же конечная и начальная остановка многих маршрутных такси). Останавливаясь в этом узле невольно ощущаешь свою сопричастность чему-то, что больше и значительнее тебя - это и наука, и могущество человеческого ума и духа, и перспектива непрекращающегося развития. Раздолье, широта, воодушевление, где-то грусть, что тебе выходить не на этой остановке - смутная гамма чувств охватывает в данный момент. Далее путь продолжается, но не прямо - чтобы попасть на улицу Ленина, по которой движение будет только прямо и достаточно предсказуемо, необходимо пройти витиеватый отрезок (два небольших поворота налево, потом направо). Ориентир - пешеходная зона и аллея, которую и огибает автобус.

Практически весь путь по Ленина - величественный. Широкая многополосная дорога, обрамленная сдержанной, но с чертами помпезности и с подстветкой, архитектурой, аккуратными насаждениями. Путь пролегает вдоль трамвайной линии и автобус "соревнуется с ней", в итоге, всё-таки уступая "прошлому" (более древним, чем автобус, трамваям). Чувствуется порядок, ухоженность и веет какой-то советской атмосферой, но с большим знаком "+". Этот путь - это путь познающего студента, инженера, творческой интеллигенции, перед которой открыт весь мир ("Все пути для нас открыты, все дорогие нам верны", "Марш юннатов", к/ф "Крылатая защита").

Подходя к первой границе, мрачной и тягомотной, на пути встречаются два ориентира - мрачные здания Уральского политехникума, с одной стороны, и института Уралгипромез с другой. Здание Уралгипромеза длинное, монотонное, унылое, удручающее, построено в стиле "сталинского неоклассицизма". Настроение от этих ориентиров меняется к худшему, и не случайно. Первой границей становится пересечение улиц Ленина и Восточная. По Восточной проходит железнодорожный мост. Необходимо проехать под мостом. Но! Вначале нужно подобраться к нему, что не так просто - здесь значительный затор. Необходимо запастись терпением и абстрагироваться от подмостового пространства, с потолка которого что-то капает, стены которого обклеены изорванными и разукрашенными афишами. А дальше, когда автобус вырывается через тёмную границу под мостом снова к свету, архитектура меняется, снова есть ощущение перспективы и прямого пути. Архитектура здесь не столь впечатляющая, как возле Уральского федерального университета, но и не удручающая, как у Уралгипромеза.

Интересными, нетривиальными ориентирами перед второй границей является памятник Маршалу Жукову перед зданием Екатеринбургского военного суворовского училища. Маршал на вздыбленном коне полон отваги и решимости. Здание - более приземистое и устойчивое, более сдержанное и мужественное, чем тот же Уральский политехникум, но и обладает более интересной архитектурой и цветовой гаммой. Ещё один ориентир - конструктивистское здание Свердловского областного краеведческого музея (бывший ДК Дзержинского) - высокое светлое скруглённое здание. Третий ориентир - здание гостиницы "Исеть" - высотное, плоское и полукруглое. Вообще подход ко второй границе - сглаженный. Да и сама граница раньше представляла собой кольцо, а теперь прямую, с небольшим отклонением вправо.

Вторая граница - это пересечение улиц Ленина и Луначарского. Ранее она всегда была заторена. Здесь смешивались и трамваи с разных направлений, и машины, и автобусы. Кольцо вызывало раздражение и некоторую безнадёжность ("ну когда же мы двинемся!"). Теперь граница более ясная, не вызывает раздражения. Архитектура после неё не сильно меняется. Граница знаменует собой начало нового района - это центр - и географически и мысленно этот район воспринимается именно так. В этом районе сосредоточены важные административные здания, есть развлекательная и досуговая инфраструктура (кафе, кино, музеи), здесь популярное место для прогулок, и, опять же, здесь очень молодёжно.Впереди ждёт следующий узел - УрГУ им. Горького (ныне УрФУ). Узлом здание является потому, что соединяет, завершает некоторый смысловой блок от бывшего УПИ до бывшего УрГУ, которые сейчас объединены в единый университет - это путь просвещения и науки, о прочувствовании которого речь шла выше.

Оставшийся путь не менее интересен. Он также полон ориентиров - это конструктивистские здания типографии "Уральский рабочий" и Главпочтамта, находящиеся относительно рядом друг с другом. Следующая граница - это пересечение реки Исеть, когда мы попадаем из одной части города в другую - до революции считалось, что та часть, которую мы покидаем - духовная, а следующая - деловая. Опять же, не покидает чувство простора, широты, а глаз наслаждается красивой панорамой. Остановка "Площадь 1905 года" - узел - важное в истории города место, его центр, "сердце". Здесь мы выходим из транспорта и, прогуливаясь, держим путь по набережной. Здесь нас охватывает ещё большое чувство свободы и свежести, наступает ясность мысли, безмятежность. Этот район можно назвать сердцем города - здесь и его кровеносная система - река - и транспортная артерия. Здесь находится Администрация города и самая главная площадь. Здесь город наиболее пульсирует энергетически. Путь по набережной до Театра Драмы - это своеобразное фланирование, сопряжённое с созерцательностью, любованием. Идя по набережной, даже забываешь, что ты в центре шумного суетливого города, так как здесь всё это уходит. Отсутствие нависающей застройки, удалённость транспортного движения, плавность набережной, спокойствие замёрзшей реки - всё настраивает на расслабляющий умиротворённый лад. На том берегу высятся Храм-на-Крови и Храм Вознесения Господня, дальше - современные высотки. Последний узел на пути - это фонтан Шар у Театра драмы - просторная площадка, главный мотив которой - это круг - форма безопасности, гармонии, самодостаточности, миролюбия и совершенства. Именно сюда, в это место, хочется приходить, хочется отдыхать, встречаться с друзьями. Это место одновременно и спокойствия и динамики, это место для любого возраста, но более здесь чувствуется именно энергия молодости.

3. "Городская среда и управление городом"

Жизнь города зависит от управления городом властями и участия в нём горожан - это два полюса исследований городской политики. Город - место, где происходила и происходит борьба за свои права.

Сложно отличить городскую политику от "просто" политики, как и национальную политику от городской. Говоря о городской политике обычно используют термины местный, региональный. Но это не объясняет этого различия. Сложность состоит в самом понятии "городской", так как оно является и пространственной и политической категорией, связано и с национальной экономикой и политическими процессами, государственными структурами.

Политика укрепления властной вертикали В.В. Путина повлияла на политику российских городских администраций. Говоря о поощрении местного самоуправления сокращается автономия городов, увеличивается их финансовая зависимость от государственного финансирования. В этом нас можно сравнить с Англией - сильная центральная система управления, слабая городская. Вся государственная политика отзывается на управлении городами. Но варианты взаимодействия центральной и городской власти могут быть различными. Например, в США автономия городских властей гарантирована Конституцией, что повлияло на появление самых влиятельных теорий городской политики.

Изучение городской политики требует изучения институтов городского управления, их политических функций, видов и модификаций, социальных и политических последствий их ослабления, роли общественных институтов, риторики изменений и инноваций в городском управлении.

Элитарные и плюралистские модели

Элитарные теории городской политики стремились ответить на вопросы: у кого есть власть в городе и как властвующие ей распоряжаются. Первым ответом была - "элита", "городская верхушка" (Платон, Аристотель, Макиавелли, В. Парето, Г. Моска). Город - это модель политического устройства, в нём правят избранные путём силы, мудрости, интриг, материальных ресурсов. Это правило распространяется и на американские города. Одними из первых методы социальной антропологии применили к городу американские социологи Роберт и Хелен Линд. Они в 1920-1930-е гг. исследовали типичный город среднего запада - Мунси (штат Индиана), назвав его "Миддлтаун", чтобы подчеркнуть его типичность. Две их книги стали классикой социологии. Примечательно, что они обнаружили влияние одной элитарной семьи на разные сферы жизни жителей этого города (верования, предрассудки, бедность и т.д.).

К выводу о власти элит пришёл и американский социолог Флойд Хантер (1953) на примере Атланты (назвал "региональный город"). Он ввёл термин "структура власти", и исследовал её с помощью включённого наблюдения и "репутационного метода". Он опросил уважаемых в городе людей, профессионалов на предмет, кто является главным в городе из 175 предложенных персон; какие две городские проблемы являются самыми главными. Далее он опросил 40 человек из этого списка, которые набрали наибольшее количество голосов. Опрос также лидеров различных сообществ. Выводом стало то, что на верхушке городской власти стоят самые крупные бизнесмены, топ-менеджеры, юристы, живущие в одном районе и друг с другом связанные. В их деловых разговорах рождались городские инициативы, которые потом обсуждались в более широких кругах. И, если идея получала одобрение сформированного комитета, она представлялась для публичного обсуждения. Результатом исследования стало понимание того, что "политика", в смысле конкретного направления действия, была определена в ходе неформальных дискуссий городской элиты.

Плюралистская теория противоположна по элитарной по смыслу. Её сформулировал американский теоретик Роберт Далем в книге "Кто правит?" (1961). Исследование провёл в Нью Хейвене (штат Коннектикут). По его гипотезе, ранее городская политика была элитистской, но в ХХ веке её характер изменился. В городском управлении задействованы самые разные люди и группы давления. Т.е. правит не одна группа, а несколько, среди них могут быть группы до определённой степени противоположных интересов. Следовательно, одна группа не может монополизировать власть. Даль сосредоточился не на репутациях, а на интересах людей, вовлечённых в принятие решений, используя опросники и глубинные интервью. Теоретик признавал, что социальное неравенство неизбежно, и оно сказывается на возможностях политического участия. Но групповая мобилизация приводит к соревнованию между властными коалициями и сокращает последствия неравенства.

Эдвард Банфилд в книге "Политическое влияние" (1961) рассмотрел пример, когда мэр Чикаго создал властную коалицию под своим руководством. Нельсон Полсби во "Власти сообщества и политической теории" (1963) рассмотрел обусловленность решений элиты стратификацией и политическими тенденциями.

Рассмотрев две разных точки зрения можем сказать, что власть в городе заключается в способности определять, какие темы станут предметом политического обсуждения. Неоэлитисты Питер Бахрах и Мортон Баратц в работе "Два лица" (1962) показали, что интересы местной элиты могут быть настолько превалирующими, что интересы горожан даже не становятся предметом обсуждения. Мэтью Кренсон (1971) в продолжение этого разговора привёл пример, что до 1970-х гг. проблема загрязнения воздуха промышленными предприятиями не обсуждалась, так как элита убеждала, что это неразрывно связано с экономическим ростом и появлением новых рабочих мест.

Теория машин городского роста

Как стало видно ранее, на складывание теории городской политики повлияли работы, основанные на конкретных примерах из местного контекста. Этот подход получил название "новой городской политики", с ним связаны теории после 1970-х гг. В их центре вопрос - "Для чего управляют?" (Логан, Молотч). Опираясь на политическую экономии. Теоретики обращают внимание на явление бустеризма (от англ. - расширять, проталкивать, рекламировать) - продвижение стратегии быстрого развития города любой ценой. В этой деятельности объединились мэры, предприниматели, владельцы недвижимости и т.д.).

Американскому городскому социологу Харви Молотчу принадлежит метафора "город - машина роста" (1970-е гг.) и статья с подзаголовком "политическая экономия места" (1976). Данная метафора имела место быть ещё у Маркса для описания функционирования капиталистической экономии в городах; у Анри Лефевра. Молотч же проблематизировал идею о том, что выгодные для элиты процессы городского развития выгодны для всех горожан. Популяризации этой идеи способствовали прежде всего городские власти. Отчётливо сформулировали эту идею такие теоретики как Пауль Питерсон в книге "Пределы города" (1980) - "политика и программы тогда осуществляются в интересах городов, когда они поддерживают или увеличивают экономическое положение, социальный престиж или политическую власть города в целом". Но Молотч предположил, что экономический рост городов не всегда тождественен увеличению суммы общественных благ. "Машина роста" - это не город, а коалиция элит, извлекающая прибыль из городской земли; стремление к росту - их ключевая действующая мотивация. Молотч первый, кто отчётливо и критично описал доминирование в послевоенной американской политике идеологии роста.

Молотч показал, что даже сильные города (Нью-Йорк) должны участвовать в компаниях роста, продавая свои города международному и национальному бизнесу, но отстаивая при этом свои политические интересы. Он был первым кто показал, опираясь на факты, что власть имущих, стратегии роста не всегда сопровождаются новыми рабочими местами и адекватной социальной политикой. Его концепция машины роста состоит из трёх компонентов: 1) коалиция элит; 2) лоббирование элитами роста как отвечающего их долговременным экономическим интересам; 3) диспропорция в выгодах от роста.

Джон Логан и Харви Молотч в книге "Городские состояния" (1987) противопоставили теорию роста экологическому подходу чикагской школы (недостаток - допущение "невидимой руки рынка", устанавливающей равновесие в расселении горожан) и марксистскому подходу (недостаток - сведение города к месту эксплуатации капиталистического накопления). Авторы говорят, что развитие города объясняется напряжением между владельцами городской недвижимости и жителями; между противоборствующими группами бизнес-элит. Коалицию роста составляют элиты, политики, массмедиа, коммунальные предприятия. Вспомогательные участники - университеты, профсоюзы, учреждения культуры, владельцы малого бизнеса. Каждая группа преследует свои цели, убеждая население, что от роста и вложений в него выиграют все. Совокупный рост изображается как общее благо. В действительности же консенсус между городскими группами элиты возникает только по вопросу роста. Позитивная оценка роста позволяет членам коалиции работать независимо от различных целей. Но результаты роста распределяются неравномерно - потребительская стоимость большинства обменивается на меновую стоимость нескольких.

Чтобы понять, как конкретные места города циркулируют на рынке недвижимости авторы ввели понятие специальной потребительской стоимости, для того, чтобы зафиксировать субъективную ценность того или иного места для жителей. Специальная потребительская стоимость отличает место т других товаров - место открывает доступ к другим благам и людям, доступ прекращается при перемене места жительства. Таким образом "переживания и мотивы фокусируются на определённом месте". Качество жилого района, его ресурсы определяют жизненные шансы всех жителей. Владельцы устанавливают специальную меновой стоимость своей недвижимости, стараются её поднять, но сталкиваются с препятствиями в экономической активности. Так по-разному стоят квартиры на разных этажах одного дома. Ещё одно отличие недвижимости - она не создаётся только частным образом - необходимы согласования с правительством и внешними инстанциями.

Логан и Молотч предлагают социальную типологию предпринимателей рынка недвижимости. Первый тип - "везучие" - унаследовали собственность или получили её в случае счастливого стечения обстоятельств. Второй тип - "активные" - ищут удачные места для вложений. Третий - "структурные спекулянты" - предсказывают изменение стоимости, могут ускорить этот процесс в устраивающем их направлении. Четвёртый - самый важный в модели роста - конкурирующие группы элиты сотрудничают с правительством, объединяются под прикрытием доктрины ценностно-нейтрального развития города, т.е. идеи, что только свободный рынок определяет использование земли. Но рынок социально конструируется - кто им владеет, тот и контролирует его так, как ему это выгодно. Авторы описывают различные махинации элит - лоббирование, манипулирование и различные способы получения поддержки власти. При этом роль активистов местных сообществ двусмысленна - отстаивая, например, ограничения по зонированию земли в пользу жителей, они способствуют успеху предпринимателей в деле повышения ренты.

Большинство российских городов превращены в "машины роста" - ещё не циркулируют метафорические выражения, но дискурсивно выражаются именно те социальные и политические тенденции, какие эта совокупность метафор фиксирует. Это связано с коммодификацией городов.

Политические аспекты развития постсоветских городов и американских различаются по степени и характеру оспаривания интересов коалиции бизнесменов и политиков активистами местных сообществ и прогрессивными политиками. Барбара Ферман в книге "Бросая вызов машине роста" (1996) проводит корпоративное исследование Чикаго и Питсбурга и показывает, как местные сообщества в Питсбурге, действуя в благоприятном политическом климате широкой гражданской поддержки, отстаивают своё прогрессивное видение строительства жилья и экономического развития в целом. И наоборот, в Чикаго вызов стратегиям был брошен на электоральной арене, где преобладали делегированные от районов политики, рубящие на корню активность местных сообществ. Как результат, чикагская машина роста не встретила никаких препятствий. Российские машины роста боле похожи на чикагские - в России последнего десятилетия исход дела удручающе предсказуем.

Теории городских режимов

Интерес к неформальной стороне действий городских властей воплотился в дискуссии по поводу различных городских режимов. Понятие городского режима фиксирует неформальные управляющие коалиции, реально принимающие решения и определяющие городскую политику. Городской режим - это "формальные и неформальные соглашения, на основе которых общественные органы и частные интересы действуют вместе для принятия и исполнения управленческих решений" (Кларенс Стоун, 1989). Данное понятие возникло у Стоуна в процессе исследования 40-летнего периода неформального партнёрства между городским правительством и бизнес-элитой в Антанте. У каждого свои интересы. У власти - в расширении поддержки со стороны общественности, у бизнеса - в увеличении прибыли. Городской режим складывается из конфликта между экономической и политической логиками в рамках правящей коалиции, в центре которой - члены городского правительства. Но решающие ресурсы для коалиции находятся в руках частных лиц, с ними необходимо сотрудничать. Взаимные обязательства формальных и неформальных участников коалиции - органическая часть реальных соглашений, посредством которых ведётся управление. Так, в Антанте сильный режим сложился на основе межрасовой коалиции белой элиты и чёрного среднего класса. Но управленческие соглашения выходят за пределы круга "инсайдеров", затрагивая степень приверженности горожан принимаемым решениям. Городской режим сложно категоризировать как объект. В одной стране может насчитываться десятки городских режимов.

Деннис Джад и Пол Кантор (1992) выделили четыре цикла развития городских режимов в США. До 1870-хгодахв городах-антрепренерах всё было под контролем купеческой элиты. До 1930-х в период бурной индустриализации и иммиграции, бизнес должен был работать с политическими представителями иммигрантов - политика города машин. С 1930 по 1970 гг. - время наибольшего государственного вмешательства. В коалиции Нового курса экономическое развитие городов стимулировалось федеральным правительством, которое следило за расширением базы Демократической партии. Когда этнические меньшинства набрали вес наступил период экономического роста и политического включения. Теория городского режима позволяет исследовать степень участия бизнеса в городской политике и его мотивацию.

Институциальные теории

В этой группе теорий отстаивается тезис о том, что в центре городской политики лежат формальные политические институты города, обладающие властью, источником которых является суверенность национальных государств. В основе этих теорий лежат идеи Макса Вебера о неразрывной связи модерных обществ и административных систем и о власти как о способности личности навязать другим свою волю, изменяющей характер действия в зависимости от типа общества. В традиционном доминировании легитимность строилась на праве наследования. В харизматическом доминировании - на особых качествах личности. В рационально-правовом - на бюрократических навыках и рациональных правилах администрирования. Образованные управленцы по Веберу - ключевые деятели общества модерности. Нео-веберианцами, представителями "городского менеджеризма" являются те, кто помещает городское правительство в центр городской политики.

Автор теории городского менеджеризма - английский социолог Рэй Пол (1960-1970-е гг.). Город - организованная система распределения ресурсов (земля, капитал, здания, образование), проявляющаяся в идентифицируемых способах организации городского пространства и неизбежно приводящую к систематическому воспроизводству социального неравенства. Чтобы понять логику способов организации городского пространства необходимо изучить путь мотивации и идеологии "городских менеджеров" (муниципалитеты, планировщики, застройщики, банкиры), так как они решают где и что строить. Контролируя доступ к часто скудным ресурсам, они определяют социопространственное распределение населения. Пол обращает внимание на то. Что эти люди подвержены воздействию разнообразных факторов и сил, находящихся вне их контроля: политические, экономические, пространственные. Среди пространственных есть фактор "упрямства расстояния" согласно которому два человека/коллектива не могут занимать одно место в пространстве, только по соседству и так до бесконечности ("тирания пространства"). Второй - "инерция использования" - стихийно сложившийся вариант использования одного места предопределяет то, как оно будет использоваться в будущем. Третий - конформизм соседства" - использование участка земли определяется тем, как используется земля по соседству. Эти группы "сил" ограничивают возможности городских игроков, поэтому Пол описывает не их влияния, а "вмешательства" и "посредничества" в процессах, которые никто не контролирует. Некоторые современные философы развивают эту мысль говоря о невозможности беспроблемного приписывания ответственности за происходящее какому-то одному правителю или инстанции - в мире слишком сложно переплетены процессы.

Мэтью Кренсон (1971) описывает как сплочённо действуют городское правительство и политические партии, чтобы не обращаться к городской общественности и не учитывать социальные интересы. Английский исследователь Синтия Кокберн (1977) показывает, что слабая общественность даёт властям возможность преследовать лишь свои интересы.

Эта группа теорий ярко представляет моменты городской политики в России. Городское правительство совмещает в своей деятельности экономическую и политическую логики. Экономическая проявляется в том. Что правительство - главный "стейкхолдер" в городской экономике, предоставляя рабочие места и потребляя товары и сервисы. Политическая - в избирательном представлении политических и правовых привилегий. У правительства их гораздо больше, чем у частного бизнеса. Например, ограничивать движение общественного транспорта, зонирование земли, экспроприирования частной собственности.

В действиях городского правительства существенную сложность привносит факт переложения на города налогового кризиса, и перекладывания ответственности за затраты на социальные нужды, что тяжёлым образом сказывается на бедных городах, где особенно остра нужда в социальных выплатах.

Налоговые кризисы зависят от общего состояния экономики. Например, когда затраты на социальные нужды растут, а доля налогоплательщиков падает. Социальные средства сокращают, а политика банковских кредитов определяется консервативными контролирующими инстанциями, а не нуждами населения.

4. Городское правительство и городское управление

В англоязычных дискуссиях о городской политике различают городское правительство и городское управление. Термин "городское правительство" подчёркивает, что традиционно управление городом велось из единого центра, встроенного в иерархию вышестоящих правительств и воплощающего вертикальный принцип управления. Термин "городское управление" 0 более сложный. Он обозначает процесс управления городом, в который вовлечены разнообразные партнёрства. Он относится к "сетям", вовлечённым в принятие решений и достижение консенсуса. Управление городской жизнью полицентрично и полинаправленно. Городское правительство более или менее одинаково повсюду, городское управление же - это сочетание институтов, которые городское правительство привлекает к принятию решений и от которых просто зависит. Терминологическое различение заключается в расширении числа инстанций, участвующих в управлении городом (бизнес, НКО, массмедиа и т.д.). Эти инстанции действуют в целом спектре масштабов. Среди них могут быть внутригородские организации и транснациональные корпорации.

Британские географы Марк Гудвин и Джо Пэйнтер (1996) считают, что у истоков это тенденции целый ряд экономических и политических процессов, которые можно проанализировать с помощью теории регуляции (парижские экономисты, 1970-1980-е гг.), в фокусе которой - социальные и институциональные попытки справиться с противоречиями и кризисными тенденциями, связанными с накоплением капитала. Теория пытается понять, как сделать развитие капитала стабильным. Центральное понятие - тип регуляции - это сложное сочетание норм, условностей, традиций и законов, помогающих "нормализовать" процесс накопления капитала; институты и практики местного управления. Выделяют фордистский и постфордистский типы регуляции.

При фордистском типе (Англия 1950-1970-х гг.) местное правительство строило большие массивы для рабочих, что давало им возможность поддерживать рост производства, массово потребляя товары; выделяло масштабные социальные льготы. Экономический кризис 1970-го года заставил изменить управление городами. Национальное правительство возложило вину на городское правительство, что обусловило утрату ими автономии. Теперь они сами стали объектами государственного регулирования. Теперь городское управление не исходило из единого центра, а было распределено между государственными, частными и некоммерческими организациями. Избираемое городское правительство как главный агент управления уступило место множеству инстанций городского управления.

Привлекательность теоретической рамки Гудвина и Пэйнтера в том, что она настроена в каждом конкретном случае отдельно исследовать, произошёл ли сдвиг к постфордистскому типу регуляции, необратим ли переход от городского правительства к городскому управлению. Авторы пытаются оценить размер и характер воздействия на города, оказанного разрушением фордистсткого типа регуляции. Вопросы для изучения городского управления сформулированы так, чтобы оценить степень усиливания протекающих изменений, взаимодействующих друг с другом. Авторы не постулируют "идеальный" пост-фордистский тип регуляции, а призывают к глубокому качественному и казуальному анализу ситуации в каждом городе.

Английские географы Роб Имри и Майк Рако (1999) на примере Кардифф и Шеффилд показывают наличие преемственности между традиционным правительством и новым управлением. Например, новым формам также присущ недостаток прозрачности.

Исчезновение фордистского типа регуляции - не единственный фактор, приводящий к поиску других принципов городского управления. Ещё одна причина - глобализация. Правительство, поощряя соревнование городов друг с другом, вызывают явление "нового локализма", когда местные власти готовы как угодно продвигать свои территории на национальном и глобальном рынке. При пост-фордизме социальные льготы зависят уже не от минимальных жизненных стандартов, а от экономического развития страны в целом и данного города. Поэтому в разных городах складываются разные системы предоставления льгот. У востребованных мировой экономикой городов больше шансов не страдать от де-регуляции. Наоборот, власти "депрессивных городов", которые ничего не могут предложить мировой экономике, остаются брошенными на произвол судьбы. В то же время механизмы регуляции городского развития, осуществляемые центральным правительством, по-разному воспринимается и используются на местах. Это ещё одна причина неравномерности развития городов.

При фордистском типе регуляции государство было озабочено сокращением неравномерности развития - возводились новые города, утверждались стратегии развития городов и инфраструктуры, перераспределялись ресурсы. При постфордизме никто особо не озабочен устранением неравномерности. Центр побуждает города самостоятельно искать инвестиции и создавать рабочие места, даже за счёт уровня жизни людей. Следовательно, система регулирования отличается крайней географической неравномерностью.

5. Городская политика и глобализация

Глобализация усиливает соревнование городом между друг другом. На первый план выходит предпринимательский тип городского режима (Стюарт Элкин, 1987). Автор выделил ещё федеральный и плюралистский типы. Прочная связь с глобальной экономикой устанавливается за счёт неолиберальной линии политики - резкого сокращения социальной политики и ускорения приватизации. Охота за глобальным капиталом на национальном и местном уровнях отличаются, следовательно, отличается и влияние глобализации на разные города.

Экономическое пространство, в котором сегодня находятся российские города, изменилось. Соревнование городов или поиск ими своей ниши на международном рынке становятся насущными, когда речь идёт, например, о поиске города для проведения Шанхайской организации сотрудничества. Капитал сегодня чрезвычайно мобилен - он может прийти в один город, может - в другой. Для привлечения капитала недостаточно усилий одних только властей. Необходимы инфраструктура, налоговые послабления, законодательство. Идёт не только лоббирование наверху, но и борьба за потребителя. Три источника состоятельной городской экономики, за которые постоянно приходится конкурировать, это: зарубежные инвесторы, своё правительство с федеральными ресурсами и потребители. Средства, добытые на этих "фронтах", часто направляются на проекты, способные "поднять престиж". Это необходимо для проявления значимости символической составляющей капитала. Вопрос в том, чей престиж будет поднимать конференции, высотки и т.д. Это проклятие и наследие советских времён. Но сегодня речь идёт не о народном хозяйстве великой страны, а о мировом рынке, в котором город обоснованно надеется занять подходящую нишу. Поэтому городские власти занимаются маркетингом города как товара. Рассуждения о городе как компании и бренде сегодня многочисленны: "Каждый город можно сравнить с компанией, которая более или менее успешно продвигает свои услуги потребителям" (Ермолаева, 2006). Отставание в разработке и внедрении маркетинговой стратегии сказывается на отставании в сфере девелопмента и привлечения инвестиций.

Воздействие глобализации на развитие городов имеет серьёзные социальные последствия. Понятия "местное самоуправление" и "демократия на местах" становятся проблематичными. Вивьен Лаундис (1995) говорит, что традиционно "на местах" люди вступали в контакт с политиками или служащими муниципалитетов, получали льготы и являлись членами сообществ. Понятие гражданства было связано с участием человека в местном сообществе и его идентификацией с ним. Политическое участие тоже осуществлялось на местном уровне. Сегодня понятие "местного" используется разными политическими силами с противоречивыми целями - и для легитимации центральной власти и оправдания неолиберальной политики, статуса-кво и кооптации "гибких" местных лидеров. Городской режим должен потому стать двусторонним управляющим органом - посредником между государством, национальными и международными организациями, с одной стороны, и местными жителями и организациями с другой. Городской режим может определять степень и характер взаимодействия горожан с "глобальным обществом", тем более, что пока не ясно, способствует ли глобализация распространению демократических ценностей, или поощряет жёсткую регуляцию жизни людей правительством.

Реакция городских правительств на процессы глобализации описана рядом исследователей (Эрик Суигенду, Боб Джессон) как "новый локализм".

Предпринимательский городской режим подчиняет предпринимательской, экономической логике политическую. Увеличение городских активов представляется наиболее надёжным путём включения города в международное разделение труда. Растут альянсы мэров, муниципалитетов, владельцев недвижимости, представляя собой коалиции роста. Хорошо описывают происходящее и элитистские теории и теории городских режимов одновременно. Необходимый для благоприятного бизнес-климата и развития города оказывается кооперация официальных и неофициальных властителей. "Новый локализм" проявляется в желании занять место на карте глобализации и использовании маркетинговых инструментов продвижения.

Городские власти избирательно манипулируют символическими ресурсами, занимаясь имиджирингом (Чарльз Рутгейзер, 1996). Автор термина описывает в своей книга как власти Атланты "продавали" город во время Олимпийских игр 1996 года. Рутгейзер показал, что проведение Олимпиады в Атланте усилило социальные проблемы, усилило разрыв между этническими группами и классами. Пропагандистские брошюры только закрывали глаза на реальные городские проблемы.

Маркетинг мест городскими властями сопровождается строительством новых городских кварталов и зданий - эмблем, свидетельствующих о передовых взглядах властей и инновационном потенциале городов. Названия их становятся воплощением глобальных амбиций властей (Ла Дефанс в Париже, Кэнери Уорф в Лондоне, Бэттери Парк в Нью Йорке).

городской политический общественный

6. Городские социальные движения

Как отделить городские движения от тех, что носят более широкий смысл? В 1960-х годах в США и Европе этнические и сексуальные меньшинства начали отстаивать свои права, тогда городские улицы и общественное место стали местом массовых протестов. На арену общественного внимания вышли новые субъекты политики, например, "сквоттеры", занимавшие заброшенные дома, участники союзов жильцов и забастовок против повышения арендной платы, феминистки, боровшиеся против расизма афроамериканцы.

Вдохновение и надежда людей отразилась в урбанистических книгах. Французский неомарксист Анри Лефевр провозгласил право на город (1968). Каждая социальная группа имеет право включиться в процесс принятия решений, связанных с организацией общественного пространства. Право на город - это право не быть исключённым из общественного пространства городского центра либо жилых районов. Лефевр протестует против способов, какими бюрократы и застройщики создают городское пространство, чтобы свести к минимуму спонтанные политические действия и нейтрализовать возможное сопротивление. Испано-американский социолог Мануэль Кастельс, участник французских волнений 1968 года написал "Город и массовое движение" (1983), где попытался сконструировать теорию городских социальных движений как часть теории изменения города. Город складывается и изменяется в силу конфликта разных социальных групп. Городские социальные движения понимаются как сильные межклассовые союзы, возникшие вокруг проблем коллективного потребления городских ресурсов. Они являются источником складывания формы и структуры города, во второй половине ХХ века - это влияние стало особенно значимым.

Основываясь на вторичных источниках, Кастельс рассматривает многочисленные случаи городской социальной борьбы. Его целью было не разработка теоретической рамки, а "нахождение источников исторических структур и городских смыслов… чтобы вскрыть сложные механизмы взаимодействия между различными и конфликтующими источниками воспроизводства изменения города". Книга демонстрирует взаимосвязь между сознательными действиями людей, стихийными проявлениями недовольства и ограничениями, которые на них накладывают существующие структуры, а также невозможность создания универсальной теории, которая бы подытожила бы причинные связи урбанизации. Она корректирует чрезвычайно популярные героические образы городского активизма. Кастельс показывает, что ни разу участникам движений не удалось добиться своих целей. Битва низов тогда выиграна, когда задеты интересы правящего класса. Трудящиеся массы могут выиграть, но правящий класс обычно не страдает. Кастельс отмечает, что социальные реформы были эпизодическими, и от этих волнений политический климат Америки стал ещё более консервативным. В других случаях участники движений не могли договориться между собой.

Английский урбанист Кристофер Пиквансе (1985) разработал типологию городских социальных движений, основанную на предмете борьбы горожан: выделение жилья и услуг; доступ к жилью и услугам; контроль и управление городской средой; социальные и экологические угрозы. Участники социальных движений могут пересекаться. Политические силы могут манипулировать идеями социальной справедливости, между активистами низовых движений и политическим партиями может быть образован альянс. Пиквансе отвечает на вопрос о том. когда формируются социальные движения делаются городскими следующим образом: 1) имеют место местные политические движения; 2) участники движения живут недалеко друг от друга; 3) поднимается опрос коллективного потребления благ городской жизни (Кастельс). Другая литература говорит о необходимости анализа конкретных случаев, объясняющий, почему именно в этих местах с конфигурацией политических и экономических тенденций возникли конфликты. Часты конфликты между планировщиками, девелоперами и активистами общественных движений; между владельцами и жильцами.

Другой вопрос, как сегодня в разобщённом мире можно помыслить целенаправленную деятельность местных сообществ? Кэтрин Черч и Эрик Шранге (2008) описывают различные коалиции политиков, групп интересов и местных сообществ, сложившихся в Канаде и Америке с 1960-х гг. Рассматривали партнёрства, практикующие социальный маркетинг, т.е. использование частного сектора для продвижения деятельности местных сообществ. Они демонстрируют ту тенденцию, что само функционирование организаций по месту жительства нередко зависит от государственной поддержки. Есть примеры программ, нацеленных на развитие ресурсов местных сообществ и сокращение бедности. Так у американской программы Зоны возможностей 1993 года четыре элемента: 1) географически определённая цель; 2) основанное на данном сообществе стратегическое планирование; 3) участие сообщества в управлении программой; 4) всестороннее развитие сообщества. Так было компенсировано частично исчезновение масштабных социальных программ из повестки федерального правительства. Сообщество должно нести ответственность за собственное возрождение с помощью осуществляемых на местах программ правительства.

Канадская сеть исследователей и активистов изучала социальное предпринимательство местных сообществ по неформальному обучению людей, вытесненных с рынка труда в организации местных сообществ. Кэтрин Черч выделила три типа обучения: 1) "организационное", т.е. способы, какими местные организации позиционируют себя в рамках предпринимательской культуры, придумывают программы, получают финансовую поддержку. Участников учат специфическому жаргону; 2) "обучение солидарности" - участники обучаются тому, как найти для себя нишу на рынке труда или создать для себя альтернативный рынок. Солидарность проявляется в делении опытом участников на встречах; 3) "самоопределение" - овладение новыми навыками, возможностями на рынке руда. Черч показывает, что местные организации уязвимы от правительственного финансирования и включённости в сложную и противоречивую систему зависимостей: финансовой (от правительства) и социально-моральной (от членов местных сообществ).

Итог рассмотрения современной городской политики и управления - они имеют место, но испытывают беспрецедентное влияние внешних сил

В дневнике русского офицера оккупационной армии марта 1814 года много заметок о посещении достопримечательностей Парижа - театров, музеев, соборов, парков, кладбищ. В то же время, французы, бывшие в Москве не оставили впечатлений о городе в своих текстах, кроме как "холод", "пожар", "казаки". Они не заметили ни Кремль, ни Собор Василия Блаженного, ни бесчисленные церкви с колокольнями. Они заметили их лишь постольку поскольку устраивали в них бивуаки.

Спустя четыре десятилетия Теофиль Готье пришёл в неописуемый восторг от "волшебно-невероятного" Василия Блаженного и оставил не менее красивое впечатление в тексте: "Глядя на него, вы перестаёте верить своим глазам. Вы смотрите как будто на внешне реальную вещь и спрашиваете себя, не фантастический ли это мираж, не причудливо ли расцвеченный солнцем воздушный замок, который вот-вот от движения воздуха изменит свой вид или вовсе исчезнет. Вне всяких сомнений, это самое своеобразное сооружение в мире, оно не напоминает ничего из того, что вы видели ранее, и не примыкает ни к какому стилю: словно перед вами гигантский звёздчатый коралл, колоссальное нагромождение кристаллов, сталактитовый грот, перевёрнутый вверх дном. Но не будем искать сравнений для описания того, что не имеет прототипа, ни чего-то себе подобного". Почему же наши достопримечательности не произвели такого впечатления на просвещенных офицеров Великой Армии? Им тогда никто не сказал, что это - замечательные и знаменитые достопримечательности. Объекты ещё не имели репутации и остались незамеченными.